Сказка Русская. Русские народные сказки (Сост. В. П. Аникин)

   Медведь побежал в дуброву, собрал сорок черных медведей, привел их к лисе, и лисица привела их к царю. Сама забежала вперед и говорит:
   — Царь, добрый человек Кузьма Скоробогатый кланяется тебе сорока медведями.
   Царь весьма тому обрадовался, приказал загнать медведей и запереть накрепко. Сам думает: «Вот какой богатый человек Кузьма!»
   А лисица опять прибежала к Кузьме. И велела зажарить курочку с петушком, с масличком — пожирнее. Скушала на здоровье — и давай кататься в царских заповедных лесах.
   Бежит мимо соболь с куницею:
   — Эк, лукавая лиса, где так жирно накушалась?
   — У-у-у! У царя была в гостях, чего хотела — пила и ела, завтра звали, опять пойду.
   Соболь и куница стали упрашивать лису:
   — Кумушка, своди нас к царю. Мы хоть посмотрим, как пируют.
   Лиса им говорит:
   — Соберите сорок сороков соболей да куниц — поведу вас к царю.
   Согнали соболь и куница сорок сороков соболей и куниц. Лиса привела их к царю, сама забежала вперед:
   Царь, добрый человек Кузьма Скоробогатый кланяется тебе сорока сороками соболей да куниц.
   Царь не может надивиться богатству Кузьмы Скоробогатого. Велел и этих зверей загнать, запереть накрепко.
   «Вот, — думает, — беда, какой богач Кузьма!»
   На другой день лисица опять прибегает к царю:
   — Царь, добрый человек Кузьма Скоробогатый приказал тебе кланяться и просит ведро с обручами — мерять серебряные деньги. Свои-то ведра у него золотом заняты.
   Царь без отказу дал лисе ведро с обручами. Лиса прибежала к Кузьме и велела мерять ведрами песок, чтобы высветлить у ведра бочок.
   Как высветлило у ведра бочок, лиса заткнула за обруча сколько-то мелких денежек и понесла назад царю. Принесла и стала сватать у него прекрасную царевну за Кузьму Скоробогатого.
   Царь видит — денег много у Кузьмы: за обруча западали, он и не заметил. Царь не отказывает, велит Кузьме изготовиться и приезжать.
   Поехал Кузьма к царю. А лисица вперед забежала и подговорила работников подпилить мостик.
   Кузьма только что въехал на мостик — он вместе с ним и рушился в воду.
   Лисица стала кричать:
   — Ахти! Пропал Кузьма Скоробогатый!
   Царь услыхал и тотчас послал людей перехватить Кузьму. Вот они перехватили его, а лиса кричит:
   — Ахти! Надо Кузьме одёжу дать — какую получше. Царь дал Кузьме свою одёжу праздничную.
   Приехал Кузьма к царю. А у царя ни пива варить, ни вина курить — все готово.
   Обвенчался Кузьма с царевной и живет у царя неделю, живет другую.
   — Ну,— говорит царь,— поедем теперь, любезный зять, к тебе в гости.

   Кузьме делать нечего, надо собираться. Запрягли лошадей и поехали. А лисица отправилась вперед. Видит — пастухи стерегут стадо овец, она их спрашивает:
   — Пастухи, пастухи! Чье стадо пасете?
   — Змея Горыныча.
   — Сказывайте, что это стадо Кузьмы Скоробогатого, а то едут царь Огонь и царица Молоньица: коли не скажете им, что это стадо Кузьмы Скоробогатого, они вас всех и с овцами-то сожгут и спалят!
   Пастухи видят, что дело неминучее, и обещали сказывать про Кузьму Скоробогатого, как лиса научила.
   А лиса пустилась вперед. Видит — другие пастухи стерегут коров.
   — Пастухи, пастухи! Чье стадо пасете?
   — Змея Горыныча.
   — Сказывайте, что стадо это Кузьмы Скоробогатого, а то едут царь Огонь и царица Молоньица: они вас всех с коровами сожгут и спалят, коли станете поминать Змея Горыныча!
   Пастухи согласились. Лиса опять побежала вперед. Добегает до конского табуна Змея Горыныча, велит пастухам сказывать, что этот табун Кузьмы Скоробогатого.
   — А то едут царь Огонь да царица Молоньица: они всех вас с конями сожрут и спалят!
   И эти пастухи согласились.

   Лиса бежит вперед. Прибегает к Змею Горынычу прямо в белокаменные палаты:
   — Здравствуй, Змей Горыныч!
   — Что скажешь, лисанька?
   — Ну, Змей Горыныч, теперь тебе надо скоро-наскоро прятаться. Едет грозный царь Огонь да царица Молоньица, все жгут и палят. Стада твои с пастухами прижгли и спалили. Я не стала мешкать — пустилась к тебе сказать, что сама чуть от дыма не задохлась.
   Змей Горыныч закручинился:
   — Ах, лисанька, куда же я подеваюсь?
   — Есть в твоем саду старый заповедный дуб, середина вся повыгнила; беги, схоронись в дупле, пока царь Огонь с царицей Молоньицей мимо не проедут.
   Змей Горыныч со страху спрятался в это дупло, как лиса научила.
   Кузьма Скоробогатый едет себе да едет с царем да с женой-царевной. Доезжают они до овечьего стада. Царевна спрашивает:
   — Пастушки, чье стадо пасете?
   — Кузьмы Скоробогатого. Царь тому и рад:
   — Ну, любезный зять, много же у тебя овец!
   Едут дальше, доезжают до коровьего стада.
   — Пастушки, чье стадо пасете?
   — Кузьмы Скоробогатого.
   — Ну, любезный зять, много же у тебя коров! Едут они дальше; пастухи лошадей пасут.
   — Чей табун?
   — Кузьмы Скоробогатого.
   — Ну, любезный зятюшка, много же у тебя коней!
   Вот приехали ко дворцу Змея Горыныча.
   Лиса встречает гостей, низко кланяется, вводит их в палаты белокаменные, сажает их за столы дубовые, за скатерти браные…
   Стали они пировать, пить-есть и веселиться. Пируют день, пируют другой, пируют они неделю.
   Лиса и говорит Кузьме:
   — Ну, Кузьма! Перестань гулять — надо дело исправлять. Ступай с царем в зеленый сад; в том саду стоит старый дуб, а в том дубе сидит Змей Горыныч, он от вас спрятался. Расстреляй дуб на мелкие части.
   Кузьма пошел с царем в зеленый сад. Увидели они старый заповедный дуб, и стали они в тот дуб стрелять. Тут Змею Горынычу и смерть пришла.
   Кузьма Скоробогатый стал жить-поживать с женой-царевной в палатах белокаменных и лисаньку всякий день угощать курочкой.

ГУСИ-ЛЕБЕДИ

   Жили мужик да баба. У них была дочка да сынок маленький.
   — Доченька,— говорила мать,— мы пойдем на работу, береги братца! Не ходи со двора, будь умницей — мы купим тебе платочек.
   Отец с матерью ушли, а дочка позабыла, что ей приказывали: посадила братца на травке под окошко, сама побежала на улицу, заигралась, загулялась.
   Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крыльях.

   Вернулась девочка, глядь — братца нету! Ахнула, кинулась туда-сюда — нету!
   Она его кликала, слезами заливалась, причитывала, что худо будет от отца с матерью, — братец не откликнулся.
   Выбежала она в чистое поле и только видела: метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за темным лесом. Тут она догадалась, что они унесли ее братца: про гусей-лебедей давно шла дурная слава — что они пошаливали, маленьких детей уносили.
   Бросилась девочка догонять их. Бежала, бежала, увидела — стоит печь.
   — Печка, печка, скажи, куда гуси-лебеди полетели? Печка ей отвечает:
   — Съешь моего ржаного пирожка — скажу.
   — Стану я ржаной пирог есть! У моего батюшки и пшеничные не едятся…
   Печка ей не сказала. Побежала девочка дальше — стоит яблоня.
   — Яблоня, яблоня, скажи, куда гуси-лебеди полетели?
   — Поешь моего лесного яблочка — скажу.
   — У моего батюшки и садовые не едятся…
   Яблоня ей не сказала. Побежала девочка дальше. Течет молочная река в кисельных берегах.
   — Молочная река, кисельные берега, куда гуси-лебеди полетели?
   — Поешь моего простого киселька с молочком — скажу.
   — У моего батюшки и сливочки не едятся…
   Долго она бегала по полям, по лесам. День клонится к вечеру, делать нечего — надо идти домой. Вдруг видит — стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке, кругом себя поворачивается.
   В избушке старая баба-яга прядет кудель. А на лавочке сидит братец, играет серебряными яблочками.
   Девочка вошла в избушку:
   — Здравствуй, бабушка!
   — Здравствуй, девица! Зачем на глаза явилась?
   — Я по мхам, по болотам ходила, платье измочила, пришла погреться.
   — Садись покуда кудель прясть.
   Баба-яга дала ей веретено, а сама ушла. Девочка прядет— вдруг из-под печки выбегает мышка и говорит ей:
   — Девица, девица, дай мне кашки, я тебе добренькое скажу.
   Девочка дала ей кашки, мышка ей сказала:
   — Баба-яга пошла баню топить. Она тебя вымоет-выпарит, в печь посадит, зажарит и съест, сама на твоих костях пока тается.
   Девочка сидит ни жива ни мертва, плачет, а мышка ей опять:
   — Не дожидайся, бери братца, беги, а я за тебя кудель попряду.
   Девочка взяла братца и побежала. А баба-яга подойдет к окошку и спрашивает:
   — Девица, прядешь ли? Мышка ей отвечает:
   — Пряду, бабушка…
   Баба-яга баню вытопила и пошла за девочкой. А в избушке нет никого. Баба-яга закричала:
   — Гуси-лебеди! Летите в погоню! Сестра братца унесла!
   Сестра с братцем добежала до молочной реки. Видит — летят гуси-лебеди.
   — Речка, матушка, спрячь меня!
   — Поешь моего простого киселька.
   Девочка поела и спасибо сказала. Река укрыла ее под кисельным бережком.
   Гуси-лебеди не увидали, пролетели мимо.
   Девочка с братцем опять побежала. А гуси-лебеди воротились, летят навстречу, вот-вот увидят. Что делать? Беда! Стоит яблоня…
   — Яблоня, матушка, спрячь меня!
   — Поешь моего лесного яблочка.
   Девочка поскорее съела и спасибо сказала. Яблоня ее заслонила ветвями, прикрыла листами.
   Гуси-лебеди не увидали, пролетели мимо.
   Девочка опять побежала. Бежит, бежит, уж недалеко осталось. Тут гуси-лебеди увидели ее, загоготали — налетают, крыльями бьют, того гляди, братца из рук вырвут.
   Добежала девочка до печки:
   — Печка, матушка, спрячь меня!
   — Поешь моего ржаного пирожка.
   Девочка скорее — пирожок в рот, а сама с братцем — в печь, села в устьице.
   Гуси-лебеди полетали-полетали, покричали-покричали и ни с чем улетели к бабе-яге.
   Девочка сказала печи спасибо и вместе с братцем прибежала домой.
   А тут и отец с матерью пришли.

ТЕРЁШЕЧКА

   У старика со старухой не было детей. Век прожили, а детей не нажили.
   Вот сделали они колодочку, завернули ее в пеленочку, стали качать да прибаюкивать:
   — Спи-тко, усни, дитя Терёшечка,—

 
Все ласточки спят,
И касатки спят,
И куницы спят,
И лисицы спят,
Нашему Терешечке
Спать велят!
 

   Качали так, качали да прибаюкивали, и вместо колодочки стал расти сыночек Терешечка — настоящая ягодка.
   Мальчик рос-подрастал, в разум приходил. Старик сделал ему челнок, выкрасил его белой краской, а весельцы — красной.
   Вот Терешечка сел в челнок и говорит:

 
— Челнок, челнок, плыви далече,
Челнок, челнок, плыви далече.
 

   Челнок и поплыл далеко-далеко. Терешечка стал рыбку ловить, а мать ему молочко и творожок стала носить. Придет на берег и зовет:

 
— Терешечка, мой сыночек,
Приплынь, приплынь на бережочек,
Я тебе есть-пить принесла.
 

   Терешечка издалека услышит матушкин голос и подплывет к бережку. Мать возьмет рыбку, накормит, напоит Терешечку, переменит ему рубашечку и поясок и отпустит опять ловить рыбку.
   Узнала про то ведьма. Пришла на бережок и зовет страшным голосом:

 
— Терешечка, мой сыночек,
Приплынь, приплынь на бережочек,
Я тебе есть-пить принесла.
 

   Терешечка распознал, что не матушкин это голос, и говорит:

 
— Челнок, челнок, плыви далече,
То не матушка меня зовет.
 

   Тогда ведьма побежала в кузницу и велит кузнецу перековать себе горло, чтобы голос стал как у Терешечкиной матери.
   Кузнец перековал ей горло. Ведьма опять пришла на бережок и запела голосом точь-в-точь родимой матушки:

 
— Терешечка, мой сыночек,
Приплынь, приплынь на бережочек,
Я тебе есть-пить принесла.
 

   Терешечка обознался и подплыл к бережку. Ведьма его схватила, в мешок посадила и побежала.
   Принесла его в избушку на курьих ножках и велит своей дочери Алёнке затопить печь пожарче и Терешечку зажарить.
   А сама опять пошла на раздобытки.
   Вот Аленка истопила печь жарко-жарко и говорит Терешечке:

   — Ложись на лопату.
   Он сел на лопату, руки, ноги раскинул и не пролезает в печь.
   А она ему:
   — Не так лег.
   — Да я не умею — покажи как…
   — А как кошки спят, как собаки спят, так и ты ложись.
   — А ты ляг сама да поучи меня.
   Аленка села на лопату, а Терешечка ее в печку и пихнул и заслонкой закрыл. А сам вышел из избушки и влез на высокий дуб.

   Прибежала ведьма, открыла печку, вытащила свою дочь Аленку, съела, кости обглодала.
   Потом вышла на двор и стала кататься-валяться по траве. Катается-валяется и приговаривает:
   — Покатаюсь я, поваляюсь я, Терешечкина мясца наевшись.
   А Терешечка ей с дуба отвечает:
   — Покатайся-поваляйся, Аленкина мясца наевшись! А ведьма:
   — Не листья ли это шумят? И сама — опять:
   — Покатаюсь я, поваляюсь я, Терешечкина мясца наевшись.
   А Терешечка все свое:
   — Покатайся-поваляйся, Аленкина мясца наевшись!
   Ведьма глянула и увидела его на высоком дубу. Кинулась грызть дуб. Грызла, грызла — два передних зуба выломала, побежала в кузницу:
   — Кузнец, кузнец! Скуй мне два железных зуба.
   Кузнец сковал ей два зуба.
   Вернулась ведьма и стала опять грызть дуб. Грызла, грызла и выломала два нижних зуба. Побежала к кузнецу:
   — Кузнец, кузнец! Скуй мне еще два железных зуба.
   Кузнец сковал ей еще два зуба.
   Вернулась ведьма и опять стала грызть дуб. Грызет — только щепки летят. А дуб уже трещит, шатается.
   Что тут делать? Терешечка видит: летят гуси-лебеди. Он их просит:

 
— Гуси мои, лебедята!
Возьмите меня на крылья,
Унесите к батюшке, к матушке!
 

   А гуси-лебеди отвечают:
   — Га-га, за нами еще летят — поголоднее нас, они тебя возьмут.
   А ведьма погрызет-погрызет, взглянет на Терешечку, облизнется — и опять за дело…
   Летит другое стадо. Терешечка просит…

 
— Гуси мои, лебедята!
Возьмите меня на крылья,
Унесите к батюшке, к матушке!
 

   А гуси-лебеди отвечают:
   — Га-га, за нами летит защипанный гусенок, он тебя возьмет-донесет.
   А ведьме уже немного осталось. Вот-вот повалится дуб. Летит защипанный гусенок. Терешечка его просит:
   — Гусь-лебедь ты мой! Возьми меня, посади на крылышки, унеси меня к батюшке, к матушке.
   Сжалился защипанный гусенок, посадил Терешечку на крылья, встрепенулся и полетел, понес его домой.
   Прилетели они к избе и сели на травке.
   А старуха напекла блинов — поминать Терешечку — и говорит:
   — Это тебе, старичок, блин, а это мне блин. А Терешечка под окном:
   — А мне блин?
   Старуха услыхала и говорит:
   — Погляди-ка, старичок, кто там просит блинок?
   Старик вышел, увидел Терешечку, привел к старухе — пошло обниманье!
   А защипанного гусенка откормили, отпоили, на волю пустили, и стал он с тех пор широко крыльями махать, впереди стада летать да Терешечку вспоминать.

МОРОЗКО

   Живало-бывало,— жил дед да с другой женой. У деда была дочка, и у бабы была дочка.
   Все знают, как за мачехой жить: перевернешься — бита и недовернешься — бита. А родная дочь что ни сделает — за все гладят по головке: умница.
   Падчерица и скотину поила-кормила, дрова и воду в избу носила, печь топила, избу мела — еще до свету… Ничем старухе не угодишь — все не так, все худо.
   Ветер хоть пошумит, да затихнет, а старая баба расходится—не скоро уймется. Вот мачеха и придумала падчерицу со свету сжить.
   — Вези, вези ее, старик,— говорит мужу,— куда хочешь, чтобы мои глаза ее не видали! Вези ее в лес, на трескучий мороз.
   Старик затужил, заплакал, однако делать нечего, бабы не переспоришь. Запряг лошадь:
   — Садись, мила дочь, в сани.
   Повез бездомную в лес, свалил в сугроб под большую ель и уехал.

   Девушка сидит под елью, дрожит, озноб ее пробирает. Вдруг слышит — невдалеке Морозко по елкам потрескивает, с елки на елку поскакивает, пощелкивает. Очутился на той ели, под которой девица сидит, и сверху ее спрашивает:
   — Тепло ли тебе, девица?
   — Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.
   Морозко стал ниже спускаться, сильнее потрескивает, пощелкивает:
   — Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? Она чуть дух переводит:
   — Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.
   Морозко еще ниже спустился, пуще затрещал, сильнее защелкал:
   — Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? Тепло ли тебе, лапушка?
   Девица окостеневать стала, чуть-чуть языком шевелит:
   — Ой, тепло, голубчик Морозушко!
   Тут Морозко сжалился над девицей, окутал ее теплыми шубами, отогрел пуховыми одеялами.
   А мачеха по ней уж поминки справляет, печет блины и кричит мужу:
   — Ступай, старый хрыч, вези свою дочь хоронить!
   Поехал старик в лес, доезжает до того места, — под большою елью сидит его дочь, веселая, румяная, в собольей шубе, вся в золоте, в серебре, и около — короб с богатыми подарками.
   Старик обрадовался, положил все добро в сани, посадил дочь, повез домой.
   А дома старуха печет блины, а собачка под столом:
   — Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут.
   Старуха бросит ей блин:
   — Не так тявкаешь! Говори: «Старухину дочь замуж берут, а стариковой дочери косточки везут…»
   Собака съест блин и опять:
   — Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут.
   Старуха блины ей кидала и била ее, собачка — все свое…
   Вдруг заскрипели ворота, отворилась дверь, в избу идет падчерица — в злате-серебре, так и сияет. А за ней несут короб высокий, тяжелый. Старуха глянула — и руки врозь…
   — Запрягай, старый хрыч, другую лошадь! Вези, вези мою дочь в лес да посади на то же место…
   Старик посадил старухину дочь в сани, повез ее в лес на то же место, вывалил в сугроб под высокой елью и уехал.
   Старухина дочь сидит, зубами стучит.
   А Морозко по лесу потрескивает, с елки на елку поскакивает, пощелкивает, на старухину дочь поглядывает:
   — Тепло ли тебе, девица?
   А она ему:
   — Ой, студено! Не скрипи, не трещи, Морозко…
   Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать, пощелкивать.
   — Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?
   — Ой, руки, ноги отмерзли! Уйди, Морозко…
   Еще ниже спустился Морозко, сильнее приударил, затрещал, защелкал:
   — Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

   — Ой, совсем застудил! Сгинь, пропади, проклятый Морозко!
   Рассердился Морозно да так хватил, что старухина дочь окостенела.
   Чуть свет старуха посылает мужа:
   — Запрягай скорее, старый хрыч, поезжай за дочерью, привези ее в злате-серебре…
   Старик уехал. А собачка под столом:
   — Тяф, тяф! Старикову дочь женихи возьмут, а старухиной дочери в мешке косточки везут.
   Старуха кинула ей пирог: .
   — Не так тявкаешь! Скажи: «Старухину дочь в злате-серебре везут…»
   А собачка — все свое:
   — Тяф, тяф! Старухиной дочери в мешке косточки везут…
   Заскрипели ворота, старуха кинулась встречать дочь. Рогожу отвернула, а дочь лежит в санях мертвая. Заголосила старуха, да поздно.

СЕСТРИЦА АЛЁНУШКА И БРАТЕЦ ИВАНУШКА

   Жили-были старик да старуха, у них была дочка Аленушка да сынок Иванушка.
   Старик со старухой умерли. Остались Аленушка да Иванушка одни-одинешеньки.
   Пошла Аленушка на работу и братца с собой взяла. Идут они по дальнему пути, по широкому полю, и захотелось Иванушке пить.
   — Сестрица Аленушка, я пить хочу!
   — Подожди, братец, дойдем до колодца.
   Шли-шли — солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит коровье копытце полно водицы.
   — Сестрица Аленушка, хлебну я из копытца!
   — Не пей, братец, теленочком станешь!
   Братец послушался, пошли дальше.
   Солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит лошадиное копытце полно водицы.
   — Сестрица Аленушка, напьюсь я из копытца!
   — Не пей, братец, жеребеночком станешь! Вздохнул Иванушка, опять пошли дальше.
   Идут, идут — солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит козье копытце полно водицы. Иванушка говорит:
   — Сестрица Аленушка, мочи нет: напьюсь я из копытца!
   — Не пей, братец, козленочком станешь!
   Не послушался Иванушка и напился из козьего копытца.
   Напился и стал козленочком…
   Зовет Аленушка братца, а вместо Иванушки бежит за ней беленький козленочек.
   Залилась Аленушка слезами, села под стожок — плачет, а козленочек возле нее скачет.
   В ту пору ехал мимо купец:
   — О чем, красная девица, плачешь?
   Рассказала ему Аленушка про свою беду.
   Купец ей говорит:
   — Поди за меня замуж. Я тебя наряжу в злато-серебро, и козленочек будет жить с нами.
   Аленушка подумала, подумала и пошла за купца замуж.
   Стали они жить-поживать, и козленочек с ними живет, ест-пьет с Аленушкой из одной чашки.
   Один раз купца не было дома. Откуда ни возьмись, приходит ведьма: стала под Аленушкино окошко и так-то ласково начала звать ее купаться на реку.
   Привела ведьма Аленушку на реку. Кинулась на нее, привязала Аленушке на шею камень и бросила ее в воду.
   А сама оборотилась Аленушкой, нарядилась в ее платье и пришла в ее хоромы. Никто ведьму не распознал. Купец вернулся — и тот не распознал.
   Одному козленочку все было ведомо. Повесил он голову, не пьет, не ест. Утром и вечером ходит по бережку около воды и зовет:

 
— Аленушка, сестрица моя!..
Выплынь, выплынь на бережок…
 

   Узнала об этом ведьма и стала просить мужа — зарежь да зарежь козленка…
   Купцу жалко было козленочка, привык он к нему. А ведьма так пристает, так упрашивает, — делать нечего, купец согласился:
   — Ну, зарежь его…
   Велела ведьма разложить костры высокие, греть котлы чугунные, точить ножи булатные.
   Козленочек проведал, что ему недолго жить, и говорит названому отцу:

   — Перед смертью пусти меня на речку сходить, водицы испить, кишочки прополоскать.
   — Ну, сходи.
   Побежал козленочек на речку, стал на берегу и жалобнехонько закричал:

 
— Аленушка, сестрица моя!
Выплынь, выплынь на бережок.
Костры горят высокие,
Котлы кипят чугунные,
Ножи точат булатные,
Хотят меня зарезати!
 

   Аленушка из реки ему отвечает:

 
— Ах, братец мой Иванушка!
Тяжел камень на дно тянет,
Шелкова трава ноги спутала,
Желты пески на груди легли.
 

   А ведьма ищет козленочка, не может найти и посылает слугу:
   — Пойди найди козленка, приведи его ко мне.
   Пошел слуга на реку и видит: по берегу бегает козленочек и жалобнехонько зовет:

 
— Аленушка, сестрица моя!
Выплынь, выплынь на бережок.
Костры горят высокие,
Котлы кипят чугунные,
Ножи точат булатные,
Хотят меня зарезати!
 

   А из реки ему отвечают:

 
— Ах, братец мой Иванушка!
Тяжел камень на дно тянет,
Шелкова трава ноги спутала,
Желты пески на груди легли.
 

   Слуга побежал домой и рассказал купцу про то, что слышал на речке. Собрали народ, пошли на реку, закинули сети шелковые и вытащили Аленушку на берег. Сняли камень с шеи, окунули ее в ключевую воду, одели ее в нарядное платье. Аленушка ожила и стала краше, чем была.
   А козленочек от радости три раза перекинулся через голову и обернулся мальчиком Иванушкой.
   Ведьму привязали к лошадиному хвосту и пустили в чистое поле.

ДОЧЬ И ПАДЧЕРИЦА

   Жил старик со старухою, и была у него дочь. Вот старуха-то померла, а старик обождал немного и женился на вдове, у которой была своя дочка. Плохое житье настало стариковой дочери. Мачеха была ненавистная, отдыху не дает старику:
   — Вези свою дочь в лес, в землянку, там она больше напрядет.
   Что делать! Послушал мужик бабу — свез дочку в землянку, дал ей кремень, огниво да мешочек круп и говорит:
   — Вот тебе огоньку; огонек не переводи, кашу вари, а сама не зевай — сиди да пряди.
   Пришла ночь. Красная девица затопила печь, заварила кашу; откуда ни возьмись, мышка — говорит: — Девица, девица! Дай мне ложечку кашки!
   — Ой, моя мышенька! Разговори мою скуку — я тебе дам не одну ложку, а досыта накормлю.
   Наелась мышка и ушла. Ночью вломился медведь:
   — Ну-ка, девица, туши огни да давай в жмурки играть.
   Мышка вскарабкалась на плечо стариковой дочери и шепчет ей на ушко:
   — Не бойся, девица! Скажи: давай! Потуши огонь да под печь полезай, а я за тебя стану бегать и в колокольчик звенеть.
   Так и сделалось. Гоняется медведь за мышкою — не поймает. Стал реветь да поленьями бросать. Бросал-бросал, ни разу не попал, устал и молвил:
   — Мастерица, ты, девица, в жмурки играть! За то пришлю тебе утром стадо коней да воз серебра.
   Наутро говорит баба:
   — Поезжай, старик, проведай-ка дочь, что напряла она в ночь.
   Уехал старик, а баба сидит да ждет: как-то он дочерние косточки привезет. Пришло время старику ворочаться, а собака:
   — Тяф-тяф-тяф! С стариком дочка едет, стадо коней гонит, воз серебра везет.
   — Врешь, мерзкая собачонка! Это в кузове косточки гремят!
   Вот ворота заскрипели, кони во двор вбежали, а дочка с отцом на возу сидят: полон воз серебра. У бабы от жадности глаза разгорелись.
   — Экая важность! — кричит.— Повези-ка мою дочку в лес; моя дочка два стада коней пригонит, два воза серебра притащит.