Страница:
— Да-да.
«Возможно, — подумала Джесс, — крепкий бурбон сейчас не повредил бы и мне».
Тетрадей в кожаном переплете в коробке не оказалось, зато там была куча скоросшивателей. Джесс решила, что даже Джинни, увидев это, удовлетворенно улыбнулась бы.
Верхняя папка была помечена 1974 годом, вторая — 1975-м. Открыв первую, Джесс увидела лист, аккуратно разграфленный шариковой ручкой на пять колонок. «Дата поступления» — было написано на первой. «Фамилия. Ожидаемая дата родов. Дата родов. Дата ухода». Она просмотрела имена — примерно десять. Салли Ханкинс, Беатрис Уиллоуби, Джанель Притчард… Вот, значит, как звали несчастных девушек, с которыми случилось то же, что и с Джесс, Джинни, Пи-Джей и Сьюзен. Все они тоже забеременели вне брака, родили детей и отдали чужим людям, таким, как Джонатан и Беверли Готорн.
Вдруг на лист что-то капнуло, и Джесс удивилась, поняв, что это ее слеза.
— Господи, — прошептала она, — сколько же их здесь!
— Ладно уж, пойду приготовлю вам чай, — сказала за ее спиной Лоретта. — Самое бессмысленное занятие — копаться в прошлом.
Джесс погрузилась в чтение страниц папки семьдесят четвертого года. Здесь было все: медицинские записи, финансовая документация, адреса и номера телефонов родственников. Наверное, где-то есть и имя отца Джесс, которому мисс Тейлор должна была позвонить в экстренном случае. А может, он дал не свой номер, а своей секретарши: ведь отец не желал ничего знать о жизни Джесс в «Ларчвуд-Холле». Он хотел одного: чтобы все поскорее закончилось и дочь убралась бы прочь с его глаз.
Со вздохом захлопнув папку, она взяла следующую. Нет, здесь были только более поздние годы.
Джесс открыла другую коробку. 1973 год. 1972-й. И, наконец, на самом дне — 1968-й. Год, когда открылся «Ларчвуд-Холл».
Взяв эту папку В руки, Джесс вдруг поняла, что не в силах открыть ее. Когда-то она вот так же сидела у себя в домашней мастерской, в доме, где жили они с Чарльзом, держа в руках шкатулку с сувенирами из того самого шестьдесят восьмого: например, браслет из «Ларчвуд-Холла» и… Библия Ричарда. Пусть он бросил Джесс, пусть разбил ее сердце, все-таки она не смогла выбросить его Библию.
С глубоким вздохом Джесс медленно раскрыла папку. Вот оно: Джессика Бейтс. Сьюзен Левин. Памела Джейн Дейвис. Джинни Стивенс.
— Боже мой, — прошептала Джесс. — Боже!
Прошло столько лет, и вдруг прошлое вернулось. Казалось, она видела имена совсем других, чужих людей, жизни других людей, а не бедной маленькой богатенькой Джесс, блестящей Пи-Джей, прихиппованной Сьюзен, озорной, но напуганной Джинни.
Джесс снова глубоко вздохнула и перевернула страницу. Перед ней ожили давние события, записанные на желтом листе красными и синими чернилами: Джинни упала с высокой лестницы; Джесс стало плохо от виски в день, когда девушки тайком скрылись от надзора и отправились в городской бар. У нее едва не случился выкидыш.
За каждым словом вставали бесчисленные образы прошлого.
А если бы выкидыш все-таки произошел? Тогда она не сидела бы здесь, стараясь выяснить, жива ли дочь, не обманула ли ее та, кому она доверила свою судьбу и судьбу дорогого ей маленького существа.
Джесс перевернула страницу. Опять желтый лист с тщательно, разборчиво вписанными именами и адресами. Вот. «Джессика Бейтс. Девочка. Джонатану и Беверли Готорн». И адрес георгианского кирпичного особняка в Стэмфорде, где жила и умерла Эми — ее дочь.
— Чай готов.
При звуке каркающего голоса Лоретты Джесс вздрогнула, и листы из папки рассыпались по полу.
— Пить будете на кухне, — объявила старуха. — Сюда я вам не понесу.
Джесс закрыла глаза.
— Сейчас иду.
Она поспешно собрала бумаги. Когда Джесс несла папку к коробке, из нее выскользнул небольшой конверт. Она быстро подняла, осмотрела его и замерла. Все бумаги в папке были написаны почерком хозяйки пансиона. На этом же конверте кто-то написал черными чернилами ее имя и адрес. Почерк четкий, уверенный и совершенно незнакомый. Джесс открыла конверт и вынула листок, на котором все та же твердая рука вывела: «Прилагаю 50000 долларов. Спасибо».
— Чай стынет, — гаркнула из кухни Лоретта.
Джесс торопливо сунула письмо в конверт, положила папку на место и крикнула:
— Уже иду!
Лоретта поставила кружку на небольшой дубовый столик.
— Ну как, нашли, что искали?
Джесс помедлила.
— Нет, — призналась она. — Там только деловые бумаги. Медицинские записи, все в таком роде.
— Говорила я, что это мусор. Не представляю, что вы надеялись там найти.
Джесс поднесла кружку к губам, и вдруг у нее закружилась голова.
— Я надеялась найти старые дневники вашей сестры.
Ей не хотелось объяснять сварливой Лоретте, что она желала узнать, не солгала ли ей мисс Тейлор.
— Дневники? Да она сожгла их. Не хотела, чтобы кто-нибудь узнал про ее дружка, так я думаю.
Джесс кивнула, понимая, что речь идет о Баде Уилсоне. Этот человек с маленькими глазками, шериф и почтмейстер в одном лице, встал у нее перед глазами как живой. Может, в дневниках содержались подробности об интимных отношениях с ним? Возможно, там была и другая конфиденциальная информация, например, о том, в чьи руки действительно попал ребенок Джесс. Может быть, может быть, может быть… Так или иначе, эти дневники давно превратились в пепел, и правда теперь навсегда сокрыта во мраке.
Если только Джесс не найдет другого способа открыть ее.
— Лоретта, — внезапно сказала она, — я подумываю приобрести жилье в Вайнарде. У вас нет там знакомых?
— В Вайнарде? Нет. Какой нормальный человек станет жить на острове?
«Тот, кому нужно уединение», — подумала Джесс, а вслух проронила:
— Да, наверное, вы правы.
Она отхлебнула чай.
Лоретта нахмурилась.
— Хотя, пожалуй, одну женщину оттуда я знала, однако в давние времена, она уже тогда была старая. Полагаю, ее давно на свете нет. Ее звали Мейбл Адамс. Она переселилась туда, когда ее муж помер.
Джесс подумала, что покойная Мейбл Адамс все равно помогла бы ей не больше, чем Лоретта Тейлор. Взглянув на часы, она решила посидеть еще несколько минут из вежливости, а потом уйти.
— А вы давно живете на Кейп-Кодеnote 4? — осведомилась Джесс, чтобы поддержать разговор.
— Гм-м. Ну-ка, ну-ка..! Мы сюда после войны переехали. Наверное, в сорок девятом. А может, в сорок восьмом? — Лоретта неожиданно подмигнула гостье. — Тут нам удобно было встречаться с моряками.
Джесс откинулась на спинку стула.
— С моряками?
— Ну да, мы с Мэри Фрэнсис гуляли с ними. А потом каждая пошла своей дорогой. Я, например, вышла за одного замуж, а потом оказалось, что у него уже была семья. Все мужчины — подонки, вот что я вам скажу.
— С тех пор вы здесь и живете?
— Нет, я уезжала на какое-то время, тут ведь трудно найти работу.
Джесс сделала глоток. Нервное напряжение понемногу спадало.
— Нелегко мне приходилось. А в конце шестидесятых Мэри Фрэнсис купила вот этот дом.
— Так дом купила ваша сестра?
Лоретта усмехнулась:
— Сестра сказала, что устала содержать меня. Пусть я, мол, живу в ее доме, а когда она оставит свой пансион, буду о ней заботиться.
— Интересно, — заметила Джесс. — Я понятия не имела, что дом принадлежал вашей сестре.
Она почему-то считала, что Лоретта преуспела в жизни больше сестры и той после ухода на покой пришлось воспользоваться расположением Лоретты.
— Я же говорила, девчонки приносили ей большие деньги. Вот как.
Мысли Джесс вернулись к загадочному письму. В 1968 году пятьдесят тысяч были действительно большими деньгами. Даже для пансиона для «богатых девчонок». Кто мог заплатить мисс Тейлор такие деньги? Неужели пребывание в «Ларчвуд-Холле» стоило пятьдесят тысяч и потому мисс Тейлор могла позволить себе приобрести дом для сестры?
Ей вспомнился еще один случай, имевший отношение к баснословным деньгам. Но там было не пятьдесят, а двести тысяч долларов.
Именно столько ее отец заплатил семье Ричарда. Заплатил отцу ее ребенка за то, чтобы он не пытался связаться с Джесс, а делал вид, будто ничего не произошло. Чтобы Ричард исчез.
Она закрыла глаза и припомнила день, когда узнала о подкупе. Джесс была потрясена. Она тайком выбралась из «Ларчвуд-Холла» в город и пришла к отцу, рискуя навлечь на себя его гнев. Пришла узнать, осталась ли у него хоть крупица любви к ней.
В офисе его не было, но Джесс уловила знакомый запах трубочного табака и поняла, что он где-то рядом. Она уселась в большое кожаное кресло возле его стола и начала выдвигать ящики, надеясь найти какое-нибудь доказательство того, что он любит ее и не предал, как Ричард.
И тогда Джесс увидела его чековую книжку.
«Л.Х.» Одна тысяча долларов». Следующая запись — точно такая же. «Л.Х.» означало, безусловно, «Ларчвуд-Холл». Ей стало нехорошо, когда она поняла: отец даже не решается полностью написать название, опасаясь, как бы кто-то не увидел запись и не догадался, что его единственная пятнадцатилетняя дочь «ищет неприятностей» и позорит имя отца.
Следующая запись: «Брайант. Двести тысяч долларов».
И тут вошел отец и заорал:
— Какого черта ты здесь делаешь?!
Чековая книжка упала на пол.
— Почему? — дрожащим голосом вымолвила Джесс. — Почему ты столько заплатил Ричарду?
Отец самодовольно улыбнулся:
— Он охотился только за твоими деньгами, как я и думал.
Джесс попыталась возразить. Отец засмеялся:
— Джессика, говорю тебе, он смылся. Он и его плебеи-родители взяли деньги и были таковы.
«Взяли деньги и были таковы». Эти слова еще звучали у нее в ушах, когда она вернулась в настоящее, в дом, купленный когда-то мисс Тейлор.
Пятьдесят тысяч — это далеко не двести. И все же что-то общее здесь должно быть. Что же?
Нет, вероятно, она все выдумала. Почерк на конверте принадлежал не ее отцу. И даже не его секретарше, единственной живой душе, которая писала Джесс после смерти ее матери.
И этот почерк не имел ничего общего с тем, которым было написано анонимное письмо.
И все-таки что-то тревожило Джесс. Допив чай, она вежливо попрощалась. Теперь надо ехать домой, позвонить Джинни и спросить, не напоминает ли ей о чем-нибудь сумма в пятьдесят тысяч долларов.
Но прежде чем уйти, Джесс оставила Лоретте номер своего телефона и попросила позвонить, если та вдруг наткнется на что-то важное. Лоретта прокаркала невразумительный ответ, и Джесс наконец оставила дом мисс Тейлор.
Вечером, когда Джесс дозвонилась Джинни, та закричала:
— Да ты с ума сошла! За пансион приходилось платить тысячу в месяц плюс еще какую-то сумму за медобслуживание. Послушайся же помню. Я стянула у отчима десять тысяч, и этого мне хватило.
— Ох, Джинни, — простонала Джесс. — Что же мне теперь делать? Там больше ничего не нашлось…
— Знаешь, раз там было пятьдесят кусков, значит, случилось что-то гадкое. Колоссальные бабки по тем временам… почти для всех нас.
— Помнишь, я в «Ларчвуде» рассказывала тебе, как увидела отцовскую чековую книжку и узнала, что он откупился от Ричарда?
Джинни засмеялась в трубку:
— Признаться, меня это не особенно удивило.
— А меня очень. Он заплатил двести тысяч.
Джинни присвистнула:
— Двести кусков? Обалдеть. Значит, у одних такие бабки были, а у других нет.
— У мисс Тейлор, по-видимому, были. Во всяком случае, пятьдесят.
— Наверное, она получила их от твоего отца.
— Но я же помню записи в чековой книжке. Все правильно, он каждый месяц переводил по тысяче. За что бы он стал платить ей столько?
— Не знаю. Может, она и с ним спала.
— Джинни…
— Ладно, извини. Я не хотела.
— Ну хорошо, — сказала Джесс. — Во всяком случае, в записях мисс Тейлор ясно сказано, что мой ребенок отдан Готорнам.
— А мой — Эндрюсам, — вставила Джинни. — Ребенка Пи-Джей взяли Аршамбо, а Сьюзен… Господи, да как же их?
— Рэдноры.
— Точно. Из Нью-Джерси.
Джесс засмеялась:
— Как только ты помнишь?
— Еще бы! Ведь наша встреча — довольно важное событие в моей жизни. Хотела бы я знать, пытался ли сын Сьюзен найти ее?
— Сомневаюсь. Она написала мне на Рождество, что вышла замуж за профессора по фамилии Берт и они собираются в Англию. Он будет преподавать в Оксфорде.
— Ха! Значит, шерсть и твид. Не сомневаюсь, у нее все будет в порядке.
В «Ларчвуде» Сьюзен Левин, более взрослая и опытная, чем несовершеннолетние девчонки, не очень-то сошлась с ними. Пять лет назад Сьюзен презрительно скривила губы, узнав, что сын не желает ее знать и ему вполне хватает приемных родителей. Джесс опять вспомнилась их встреча. Удивительно, что именно Джинни преуспела в жизни больше всех.
— Джинни, может, забыть обо всем?
— И что? Сходить с ума при каждом следующем письме?
— А если это развлекается сумасшедший?
— Возможно, да. Только ради чего? Ни у кого нет причин так с тобой поступать.
Джесс не говорила Джинни про Чарльза и не стала упоминать, что Чак в Бостоне. Ей не хотелось делиться этим даже с Джинни, которую невозможно шокировать тем, что она подозревает собственных родных.
— Послушай, что мы имеем? — продолжала Джинни. — Письмо из Вайнарда, якобы от твоей дочери. Потом телефонный звонок. А теперь ты говоришь, что мисс Ти получила пятьдесят кусков черт знает от кого и черт знает за что. Может, тут и нет никакой связи, но я бы на твоем месте постаралась выяснить. Пятьдесят кусков тридцать лет назад могли означать только какое-то темное дело.
«Итак, — подумала Джесс, — Джинни отнеслась ко всему этому так же, как и я».
— Так что же мне делать? Ехать в Вайнард? Хорошо, но с чего начать?
— Найми специалиста.
— Частного детектива? Как? Искать по телефонной книге?
На другом конце провода воцарилось молчание, а потом Джесс услышала:
— Вспомнила! Сын Пи-Джей! Он же юрист!
— Филип? — Джесс тут же вспомнила этого красивого молодого человека. — Да, наверное, он уже адвокат.
Глава 6
«Возможно, — подумала Джесс, — крепкий бурбон сейчас не повредил бы и мне».
Тетрадей в кожаном переплете в коробке не оказалось, зато там была куча скоросшивателей. Джесс решила, что даже Джинни, увидев это, удовлетворенно улыбнулась бы.
Верхняя папка была помечена 1974 годом, вторая — 1975-м. Открыв первую, Джесс увидела лист, аккуратно разграфленный шариковой ручкой на пять колонок. «Дата поступления» — было написано на первой. «Фамилия. Ожидаемая дата родов. Дата родов. Дата ухода». Она просмотрела имена — примерно десять. Салли Ханкинс, Беатрис Уиллоуби, Джанель Притчард… Вот, значит, как звали несчастных девушек, с которыми случилось то же, что и с Джесс, Джинни, Пи-Джей и Сьюзен. Все они тоже забеременели вне брака, родили детей и отдали чужим людям, таким, как Джонатан и Беверли Готорн.
Вдруг на лист что-то капнуло, и Джесс удивилась, поняв, что это ее слеза.
— Господи, — прошептала она, — сколько же их здесь!
— Ладно уж, пойду приготовлю вам чай, — сказала за ее спиной Лоретта. — Самое бессмысленное занятие — копаться в прошлом.
Джесс погрузилась в чтение страниц папки семьдесят четвертого года. Здесь было все: медицинские записи, финансовая документация, адреса и номера телефонов родственников. Наверное, где-то есть и имя отца Джесс, которому мисс Тейлор должна была позвонить в экстренном случае. А может, он дал не свой номер, а своей секретарши: ведь отец не желал ничего знать о жизни Джесс в «Ларчвуд-Холле». Он хотел одного: чтобы все поскорее закончилось и дочь убралась бы прочь с его глаз.
Со вздохом захлопнув папку, она взяла следующую. Нет, здесь были только более поздние годы.
Джесс открыла другую коробку. 1973 год. 1972-й. И, наконец, на самом дне — 1968-й. Год, когда открылся «Ларчвуд-Холл».
Взяв эту папку В руки, Джесс вдруг поняла, что не в силах открыть ее. Когда-то она вот так же сидела у себя в домашней мастерской, в доме, где жили они с Чарльзом, держа в руках шкатулку с сувенирами из того самого шестьдесят восьмого: например, браслет из «Ларчвуд-Холла» и… Библия Ричарда. Пусть он бросил Джесс, пусть разбил ее сердце, все-таки она не смогла выбросить его Библию.
С глубоким вздохом Джесс медленно раскрыла папку. Вот оно: Джессика Бейтс. Сьюзен Левин. Памела Джейн Дейвис. Джинни Стивенс.
— Боже мой, — прошептала Джесс. — Боже!
Прошло столько лет, и вдруг прошлое вернулось. Казалось, она видела имена совсем других, чужих людей, жизни других людей, а не бедной маленькой богатенькой Джесс, блестящей Пи-Джей, прихиппованной Сьюзен, озорной, но напуганной Джинни.
Джесс снова глубоко вздохнула и перевернула страницу. Перед ней ожили давние события, записанные на желтом листе красными и синими чернилами: Джинни упала с высокой лестницы; Джесс стало плохо от виски в день, когда девушки тайком скрылись от надзора и отправились в городской бар. У нее едва не случился выкидыш.
За каждым словом вставали бесчисленные образы прошлого.
А если бы выкидыш все-таки произошел? Тогда она не сидела бы здесь, стараясь выяснить, жива ли дочь, не обманула ли ее та, кому она доверила свою судьбу и судьбу дорогого ей маленького существа.
Джесс перевернула страницу. Опять желтый лист с тщательно, разборчиво вписанными именами и адресами. Вот. «Джессика Бейтс. Девочка. Джонатану и Беверли Готорн». И адрес георгианского кирпичного особняка в Стэмфорде, где жила и умерла Эми — ее дочь.
— Чай готов.
При звуке каркающего голоса Лоретты Джесс вздрогнула, и листы из папки рассыпались по полу.
— Пить будете на кухне, — объявила старуха. — Сюда я вам не понесу.
Джесс закрыла глаза.
— Сейчас иду.
Она поспешно собрала бумаги. Когда Джесс несла папку к коробке, из нее выскользнул небольшой конверт. Она быстро подняла, осмотрела его и замерла. Все бумаги в папке были написаны почерком хозяйки пансиона. На этом же конверте кто-то написал черными чернилами ее имя и адрес. Почерк четкий, уверенный и совершенно незнакомый. Джесс открыла конверт и вынула листок, на котором все та же твердая рука вывела: «Прилагаю 50000 долларов. Спасибо».
— Чай стынет, — гаркнула из кухни Лоретта.
Джесс торопливо сунула письмо в конверт, положила папку на место и крикнула:
— Уже иду!
Лоретта поставила кружку на небольшой дубовый столик.
— Ну как, нашли, что искали?
Джесс помедлила.
— Нет, — призналась она. — Там только деловые бумаги. Медицинские записи, все в таком роде.
— Говорила я, что это мусор. Не представляю, что вы надеялись там найти.
Джесс поднесла кружку к губам, и вдруг у нее закружилась голова.
— Я надеялась найти старые дневники вашей сестры.
Ей не хотелось объяснять сварливой Лоретте, что она желала узнать, не солгала ли ей мисс Тейлор.
— Дневники? Да она сожгла их. Не хотела, чтобы кто-нибудь узнал про ее дружка, так я думаю.
Джесс кивнула, понимая, что речь идет о Баде Уилсоне. Этот человек с маленькими глазками, шериф и почтмейстер в одном лице, встал у нее перед глазами как живой. Может, в дневниках содержались подробности об интимных отношениях с ним? Возможно, там была и другая конфиденциальная информация, например, о том, в чьи руки действительно попал ребенок Джесс. Может быть, может быть, может быть… Так или иначе, эти дневники давно превратились в пепел, и правда теперь навсегда сокрыта во мраке.
Если только Джесс не найдет другого способа открыть ее.
— Лоретта, — внезапно сказала она, — я подумываю приобрести жилье в Вайнарде. У вас нет там знакомых?
— В Вайнарде? Нет. Какой нормальный человек станет жить на острове?
«Тот, кому нужно уединение», — подумала Джесс, а вслух проронила:
— Да, наверное, вы правы.
Она отхлебнула чай.
Лоретта нахмурилась.
— Хотя, пожалуй, одну женщину оттуда я знала, однако в давние времена, она уже тогда была старая. Полагаю, ее давно на свете нет. Ее звали Мейбл Адамс. Она переселилась туда, когда ее муж помер.
Джесс подумала, что покойная Мейбл Адамс все равно помогла бы ей не больше, чем Лоретта Тейлор. Взглянув на часы, она решила посидеть еще несколько минут из вежливости, а потом уйти.
— А вы давно живете на Кейп-Кодеnote 4? — осведомилась Джесс, чтобы поддержать разговор.
— Гм-м. Ну-ка, ну-ка..! Мы сюда после войны переехали. Наверное, в сорок девятом. А может, в сорок восьмом? — Лоретта неожиданно подмигнула гостье. — Тут нам удобно было встречаться с моряками.
Джесс откинулась на спинку стула.
— С моряками?
— Ну да, мы с Мэри Фрэнсис гуляли с ними. А потом каждая пошла своей дорогой. Я, например, вышла за одного замуж, а потом оказалось, что у него уже была семья. Все мужчины — подонки, вот что я вам скажу.
— С тех пор вы здесь и живете?
— Нет, я уезжала на какое-то время, тут ведь трудно найти работу.
Джесс сделала глоток. Нервное напряжение понемногу спадало.
— Нелегко мне приходилось. А в конце шестидесятых Мэри Фрэнсис купила вот этот дом.
— Так дом купила ваша сестра?
Лоретта усмехнулась:
— Сестра сказала, что устала содержать меня. Пусть я, мол, живу в ее доме, а когда она оставит свой пансион, буду о ней заботиться.
— Интересно, — заметила Джесс. — Я понятия не имела, что дом принадлежал вашей сестре.
Она почему-то считала, что Лоретта преуспела в жизни больше сестры и той после ухода на покой пришлось воспользоваться расположением Лоретты.
— Я же говорила, девчонки приносили ей большие деньги. Вот как.
Мысли Джесс вернулись к загадочному письму. В 1968 году пятьдесят тысяч были действительно большими деньгами. Даже для пансиона для «богатых девчонок». Кто мог заплатить мисс Тейлор такие деньги? Неужели пребывание в «Ларчвуд-Холле» стоило пятьдесят тысяч и потому мисс Тейлор могла позволить себе приобрести дом для сестры?
Ей вспомнился еще один случай, имевший отношение к баснословным деньгам. Но там было не пятьдесят, а двести тысяч долларов.
Именно столько ее отец заплатил семье Ричарда. Заплатил отцу ее ребенка за то, чтобы он не пытался связаться с Джесс, а делал вид, будто ничего не произошло. Чтобы Ричард исчез.
Она закрыла глаза и припомнила день, когда узнала о подкупе. Джесс была потрясена. Она тайком выбралась из «Ларчвуд-Холла» в город и пришла к отцу, рискуя навлечь на себя его гнев. Пришла узнать, осталась ли у него хоть крупица любви к ней.
В офисе его не было, но Джесс уловила знакомый запах трубочного табака и поняла, что он где-то рядом. Она уселась в большое кожаное кресло возле его стола и начала выдвигать ящики, надеясь найти какое-нибудь доказательство того, что он любит ее и не предал, как Ричард.
И тогда Джесс увидела его чековую книжку.
«Л.Х.» Одна тысяча долларов». Следующая запись — точно такая же. «Л.Х.» означало, безусловно, «Ларчвуд-Холл». Ей стало нехорошо, когда она поняла: отец даже не решается полностью написать название, опасаясь, как бы кто-то не увидел запись и не догадался, что его единственная пятнадцатилетняя дочь «ищет неприятностей» и позорит имя отца.
Следующая запись: «Брайант. Двести тысяч долларов».
И тут вошел отец и заорал:
— Какого черта ты здесь делаешь?!
Чековая книжка упала на пол.
— Почему? — дрожащим голосом вымолвила Джесс. — Почему ты столько заплатил Ричарду?
Отец самодовольно улыбнулся:
— Он охотился только за твоими деньгами, как я и думал.
Джесс попыталась возразить. Отец засмеялся:
— Джессика, говорю тебе, он смылся. Он и его плебеи-родители взяли деньги и были таковы.
«Взяли деньги и были таковы». Эти слова еще звучали у нее в ушах, когда она вернулась в настоящее, в дом, купленный когда-то мисс Тейлор.
Пятьдесят тысяч — это далеко не двести. И все же что-то общее здесь должно быть. Что же?
Нет, вероятно, она все выдумала. Почерк на конверте принадлежал не ее отцу. И даже не его секретарше, единственной живой душе, которая писала Джесс после смерти ее матери.
И этот почерк не имел ничего общего с тем, которым было написано анонимное письмо.
И все-таки что-то тревожило Джесс. Допив чай, она вежливо попрощалась. Теперь надо ехать домой, позвонить Джинни и спросить, не напоминает ли ей о чем-нибудь сумма в пятьдесят тысяч долларов.
Но прежде чем уйти, Джесс оставила Лоретте номер своего телефона и попросила позвонить, если та вдруг наткнется на что-то важное. Лоретта прокаркала невразумительный ответ, и Джесс наконец оставила дом мисс Тейлор.
Вечером, когда Джесс дозвонилась Джинни, та закричала:
— Да ты с ума сошла! За пансион приходилось платить тысячу в месяц плюс еще какую-то сумму за медобслуживание. Послушайся же помню. Я стянула у отчима десять тысяч, и этого мне хватило.
— Ох, Джинни, — простонала Джесс. — Что же мне теперь делать? Там больше ничего не нашлось…
— Знаешь, раз там было пятьдесят кусков, значит, случилось что-то гадкое. Колоссальные бабки по тем временам… почти для всех нас.
— Помнишь, я в «Ларчвуде» рассказывала тебе, как увидела отцовскую чековую книжку и узнала, что он откупился от Ричарда?
Джинни засмеялась в трубку:
— Признаться, меня это не особенно удивило.
— А меня очень. Он заплатил двести тысяч.
Джинни присвистнула:
— Двести кусков? Обалдеть. Значит, у одних такие бабки были, а у других нет.
— У мисс Тейлор, по-видимому, были. Во всяком случае, пятьдесят.
— Наверное, она получила их от твоего отца.
— Но я же помню записи в чековой книжке. Все правильно, он каждый месяц переводил по тысяче. За что бы он стал платить ей столько?
— Не знаю. Может, она и с ним спала.
— Джинни…
— Ладно, извини. Я не хотела.
— Ну хорошо, — сказала Джесс. — Во всяком случае, в записях мисс Тейлор ясно сказано, что мой ребенок отдан Готорнам.
— А мой — Эндрюсам, — вставила Джинни. — Ребенка Пи-Джей взяли Аршамбо, а Сьюзен… Господи, да как же их?
— Рэдноры.
— Точно. Из Нью-Джерси.
Джесс засмеялась:
— Как только ты помнишь?
— Еще бы! Ведь наша встреча — довольно важное событие в моей жизни. Хотела бы я знать, пытался ли сын Сьюзен найти ее?
— Сомневаюсь. Она написала мне на Рождество, что вышла замуж за профессора по фамилии Берт и они собираются в Англию. Он будет преподавать в Оксфорде.
— Ха! Значит, шерсть и твид. Не сомневаюсь, у нее все будет в порядке.
В «Ларчвуде» Сьюзен Левин, более взрослая и опытная, чем несовершеннолетние девчонки, не очень-то сошлась с ними. Пять лет назад Сьюзен презрительно скривила губы, узнав, что сын не желает ее знать и ему вполне хватает приемных родителей. Джесс опять вспомнилась их встреча. Удивительно, что именно Джинни преуспела в жизни больше всех.
— Джинни, может, забыть обо всем?
— И что? Сходить с ума при каждом следующем письме?
— А если это развлекается сумасшедший?
— Возможно, да. Только ради чего? Ни у кого нет причин так с тобой поступать.
Джесс не говорила Джинни про Чарльза и не стала упоминать, что Чак в Бостоне. Ей не хотелось делиться этим даже с Джинни, которую невозможно шокировать тем, что она подозревает собственных родных.
— Послушай, что мы имеем? — продолжала Джинни. — Письмо из Вайнарда, якобы от твоей дочери. Потом телефонный звонок. А теперь ты говоришь, что мисс Ти получила пятьдесят кусков черт знает от кого и черт знает за что. Может, тут и нет никакой связи, но я бы на твоем месте постаралась выяснить. Пятьдесят кусков тридцать лет назад могли означать только какое-то темное дело.
«Итак, — подумала Джесс, — Джинни отнеслась ко всему этому так же, как и я».
— Так что же мне делать? Ехать в Вайнард? Хорошо, но с чего начать?
— Найми специалиста.
— Частного детектива? Как? Искать по телефонной книге?
На другом конце провода воцарилось молчание, а потом Джесс услышала:
— Вспомнила! Сын Пи-Джей! Он же юрист!
— Филип? — Джесс тут же вспомнила этого красивого молодого человека. — Да, наверное, он уже адвокат.
Глава 6
Филип Аршамбо не любил рэкетболnote 5. Он считал, что настоящий спорт — это бег. Ему нравилось соревноваться с самим собой, а не с другими. Но подающему большие надежды юрисконсульту, по-видимому, не подобало предаваться таким легкомысленным занятиям, как бег. Вообще-то он не мечтал стать юрисконсультом, так за него решил брат Джозеф. Именно Джозеф в свое время подарил ему солидный письменный стол, портфель и членскую карточку престижного клуба.
Их офис, где отец проработал почти тридцать лет, располагался в Нижнем Ист-Сайде, хотя Джозеф, настоящий делец, не склонный к сентиментальности, стремился перенести контору в центральные кварталы. В общем, именно благодаря брату Филип стал посещать Манхэттенский клуб здоровья и играть в нелюбимую им игру. Сейчас он изо всех сил старался переиграть генерального менеджера компании «Макгиннис и Смит», лидера на мировом рынке программного обеспечения. Джозефу страстно хотелось, чтобы «Аршамбо и Аршамбо» удалось поработать на этого монстра бизнеса, и Филип считал своим долгом помогать брату в осуществлении его мечты.
— Гейм! — Рон Макгиннис взмахнул ракеткой, и мяч с силой ударил в деревянную стену.
Мокрое от пота лицо Рона озарилось улыбкой победителя.
— Отличная игра, Филип! — добродушно воскликнул он. — Делаешь успехи!
— Какие же это успехи, — усмехнулся молодой юрист.
— Ты — боец. «Макгиннис и Смит» нуждается в бойцах. — Рон взял полотенце и направился к выходу. — С удовольствием сыграл бы еще, но в три у нас совет директоров.
Эд Смит, партнер Рона, проинформировал Джозефа, что сегодня на совете будет обсуждаться вопрос о том, не стоит ли воспользоваться услугами «Аршамбо и Аршамбо». До последнего времени Макгиннис уверенно делал ставку на Брэда Эккермана, знаменитость с Уолл-стрит. А Эд Смит предпочитал Джозефа и Филипа;, Джозеф был его однокашником, а те, кто учился вместе, обычно доверяют друг другу. Филип дружески помахал Рону:
— Ладно, потом поговорим.
Он направился в угол, где лежал безжизненный, до конца исполнивший свои обязанности мяч.
Макгиннис помахал в ответ и вышел, оставив Филипа одного в глубоком и просторном деревянном колодце. Минуту Филип постоял, прислушиваясь к стуку мячей о стены. Там взмокшие мужчины лупили ракетками по мячу, заключая попутно крупные сделки. Он вспомнил, как Джозеф впервые завел разговор о членстве в этом клубе.
— Пятьдесят тысяч долларов в год? — взорвался Филип. — Да ты с ума сошел!
— Посмотри на это с другой стороны, — невозмутимо отозвался Джозеф, откусывая кусок сандвича. — Если бы мы жили за городом, нам пришлось бы вступить в гольф-клуб. Представляешь, во что это нам обошлось бы?
— Да за пятьдесят тысяч мы нашли бы консультанта по недвижимости! Послушай, Джозеф, почему мы не можем привлекать клиентов просто качественной работой? При чем здесь наши спортивные достижения?
— Учиться тебе и учиться, — ответил Джозеф и вгрызся в сандвич.
Филип поднял с земли мяч и бросил его в сумку. Наверное, Джозеф посоветовал бы ему последовать за Роном в раздевалку и навешать ему на уши еще немного лапши, ведь это так важно для завоевания симпатий клиента. Но у Филипа болело все тело. Он сделал все, что было в его силах.
Нет, лучше бы он занимался бегом.
Вернувшись в офис, Филип начал переставлять ручки в подставках, намеренно не глядя на часы, которые показывали 3:07, и изображая полное безразличие к тому, что происходит на совете директоров в «Макгиннис и Смит».
Конечно же, это было чистым притворством. Он понимал, что, несмотря на всю разницу в характере, Джозеф печется об их общих интересах. Так было и так будет. Филип еще учился в университете, когда умер отец. Пока Филип посещал юридический колледж, Джозеф работал. Это Джозеф убеждал мать не тревожиться о будущем, говорил, что разработал план, который поможет им с Филипом сохранить отцовскую юридическую фирму и обеспечивать мать до конца ее дней. Разумеется, Филип соглашался с ним.
Он бросил быстрый взгляд на часы. Долго ли будет продолжаться заседание? Перевесит ли в конце концов старая дружба Эда и Джозефа?
Филипу в глубине души не хотелось, чтобы она перевесила. Он предпочитал завоевывать авторитет только трудом. На протяжении последних полутора лет Филип изучал потенциального клиента, его конкурентов, штудировал авторское право и законы Интернета, которых десять лет назад, когда он окончил Колумбийский университет, просто не существовало. Скучная, рутинная работа, но Джозеф ожидал от брата хороших результатов. И Филип добился их. А сейчас ему хотелось, чтобы Джозеф и мать гордились им. Даже если ему придется играть в рэкетбол всю оставшуюся жизнь.
Джозеф сунул голову в кабинет Филипа.
— Не забудь, мама ждет нас к ужину. — Он взглянул на часы. — Может, нам суждено сообщить ей хорошие новости.
Филип невозмутимо расставлял ручки! Ему очень хотелось остаться в среду вечером в городе, рано лечь или бездумно посмотреть перед сном телевизор.
— Когда мы что-нибудь узнаем?
— Думаю, часа в четыре.
Филип кивнул.
— Ну-ну, братишка, спокойно. Не вспотей.
— Я не потею, — сказал Филип.
Но через несколько минут, когда секретарша в приемной нажала кнопку и на столе Филипа раздался зуммер, его прошиб пот, а сердце забилось сильнее. Оставив наконец свои ручки, он потянулся к трубке:
— Да, Мэрилин?
— Мэрилин работала у вас на прошлой неделе. А я — Сэнди. Вы меня помните?
Филип прикрыл глаза.
— Да, конечно, Сэнди. В чем дело?
По миганию красной лампочки он уже знал, что ему кто-то звонит. Филип сразу ощутил гордость: «Макгиннис и Смит» звонят ему, не Джозефу. И тут же гордость сменилась страхом: а вдруг они не стали звонить Джозефу, потому что новости неутешительные? Может, Эд не решается сообщить однокашнику, что от его услуг отказываются?
— Кто-то вам звонит.
— Этот человек не представился?
Сэнди выдержала паузу, и Филип заерзал на стуле.
— Нет… А надо было спросить? Может, соединить вас?
— Да, Сэнди, конечно. Я возьму трубку.
Но не успел он отключить линию внутренней связи, как девушка добавила:
— Я не спросила, кто это, потому что звонит женщина.
Женщина? Какая еще женщина? Наверное, мама. Подружек у Филипа не было: занятость в течение многих лет не оставляла ему времени на амурные дела. А может, не желая его огорчать, Рон попросил позвонить свою помощницу?
— Не хочу быть юристом, — простонал Филип и потянулся к телефону.
— Это Филип? — услышал он женский голос. — Филип Аршамбо?
— Да. Чем могу быть полезен?
— Филип, не знаю, помните ли вы меня. Мы встречались несколько лет назад…
Перед его внутренним взором пронеслась вереница женских лиц.
— Да-да, говорите.
— Филип, меня зовут Джесс Рэндалл. Я старая подруга… Пи-Джей.
Все лица исчезли, и вместо них появился образ красивой женщины в тюрбане. Ее изумрудные глаза смотрели прямо на него. Пи-Джей. Эта женщина взяла Филипа за руку и задержала его ладонь в своей. Она оказалась его матерью, и познакомился он с ней благодаря Джесс Рэндалл. Джесс разыскала его, привела к ней и подарила те несколько месяцев любви и нежности, которым пришел конец, когда Пи-Джей умерла.
— Джесс, — тихо выдохнул Филип, — как я рад вас слышать! Как вы живете? — Он смахнул со щеки слезу.
— Спасибо, у меня все хорошо. А как вы? У вас ведь юридическая фирма в Манхэттене?
Филип вдруг вспомнил, что приближается решающий момент.
— Да, отцовская. Мы долго боролись за выживание, но пока дела идут неплохо.
— Я знаю. Мне дала ваш номер… ваша мама. Она очень гордится вами.
— Да, матери все такие.
Филип напомнил себе, что Джанина Аршамбо — его мать. Она вырастила его, любила и готова была всем для него пожертвовать. Джанина любила его не меньше, чем Джозефа, тоже приемного сына. К счастью, Филип не рассказал ей о встрече с Пи-Джей, ибо не хотел огорчать ее. Да и Джозефу он поведал об этом только по глупости.
— Джесс, так что я могу для вас сделать?
— Филип, мне нужно поговорить с вами. У вас найдется время пообедать со мной, скажем, на следующей неделе?
— Что-то серьезное?
— Да. У меня к вам дело. Хотя я в любом случае была бы рада встретиться с вами.
Эта маленькая женщина сделала ему великое добро.
Он пролистал календарь.
— Вас устроит четверг? Раньше у меня не получится.
— Да, четверг подойдет. Мне приехать к вам в офис?
— Нет, — быстро сказал Филип, не желая, чтобы Джозеф стал свидетелем их разговора. — Давайте лучше встретимся в — »Зеленой таверне». Скажем, в час?
— Прекрасно, Филип. Спасибо вам.
Положив трубку, он задумался: что нужно от него Джесс? У нее наверняка полно знакомых юристов. Людям, получившим большое наследство, юристы нужны не меньше, чем врачи — больным.
Он не мог догадаться, какое дело привело к нему Джесс Рэндалл. А «Зеленую таверну» Филип выбрал потому, что рядом когда-то жила Пи-Джей. Ему нравилось проходить мимо дома, где он встретился с, ней, становилось спокойнее на душе, хотя он никогда больше не увидит Пи-Джей.
Филип вздохнул и посмотрел на часы. Три часа сорок две минуты. Хватит ждать звонка. Надо опять пройти мимо дома Пи-Джей. Может, тогда ему станет лучше.
К черту «Макгиннис и Смит»!
Здание осталось таким же, как пять лет назад, когда Филип появился здесь впервые. Коричневый кирпич с бежевой полосой. Стиль тридцатых годов. В ту пору только самые обеспеченные жители Нью-Йорка могли позволить себе квартиры с окнами на Центральный парк, где вдоль обочины выстраивались длинные лимузины и в них садились дамы в мехах и господа в шляпах. Теперь здесь ожидали пассажиров такси и парковались «БМВ», а вокруг сновали молодые дельцы, толкующие о сделках с недвижимостью, в результате которых в одночасье сгорают или удваиваются состояния.
Дул пронизывающий мартовский ветер. Филип остановился, поднял воротник пальто и стал отсчитывать этажи. Пи-Джей жила на двенадцатом.
Он появился здесь осенью, в час, когда солнце начинало опускаться над Гудзоном — как и сейчас. В окне двенадцатого этажа тускло горела лампа, но она уже не принадлежала Пи-Джей. Филип закрыл глаза и мысленно перенесся в квартиру. Высокие, прекрасно сохранившиеся лепные потолки; плюшевый диван и бежевые обои в тон обивке; столики со столешницей, покрытой гладким мрамором; картины старых мастеров и статуэтки. Совсем не похоже на обстановку дома Дональда и Джанины Аршамбо, где вырос Филип: темные столы красного дерева, покрытые кружевными скатертями, драпированные кресла, овальные шерстяные коврики. Все это означает в нашу эпоху, что хозяева принадлежат к обеспеченному классу, всегда вовремя платят по счетам и могут выделить средства на обучение двух приемных сыновей в колледже. Но — ни картин, ни скульптур. Обо всем этом размышлял Филип в тот памятный день, когда стоял в комнате с окнами на Центральный парк и думал, признает ли его Пи-Джей и не испытает ли разочарования.
— Нет! — тихо вскрикнула Пи-Джей, когда Джесс и Филип вошли в спальню, где она угасала.
— Я хотел увидеть вас, — проговорил Филип дрожащим голосом. — Я хотел встретить мою мать.
Колени его дрожали.
Пи-Джей с трудом приподняла голову.
Их офис, где отец проработал почти тридцать лет, располагался в Нижнем Ист-Сайде, хотя Джозеф, настоящий делец, не склонный к сентиментальности, стремился перенести контору в центральные кварталы. В общем, именно благодаря брату Филип стал посещать Манхэттенский клуб здоровья и играть в нелюбимую им игру. Сейчас он изо всех сил старался переиграть генерального менеджера компании «Макгиннис и Смит», лидера на мировом рынке программного обеспечения. Джозефу страстно хотелось, чтобы «Аршамбо и Аршамбо» удалось поработать на этого монстра бизнеса, и Филип считал своим долгом помогать брату в осуществлении его мечты.
— Гейм! — Рон Макгиннис взмахнул ракеткой, и мяч с силой ударил в деревянную стену.
Мокрое от пота лицо Рона озарилось улыбкой победителя.
— Отличная игра, Филип! — добродушно воскликнул он. — Делаешь успехи!
— Какие же это успехи, — усмехнулся молодой юрист.
— Ты — боец. «Макгиннис и Смит» нуждается в бойцах. — Рон взял полотенце и направился к выходу. — С удовольствием сыграл бы еще, но в три у нас совет директоров.
Эд Смит, партнер Рона, проинформировал Джозефа, что сегодня на совете будет обсуждаться вопрос о том, не стоит ли воспользоваться услугами «Аршамбо и Аршамбо». До последнего времени Макгиннис уверенно делал ставку на Брэда Эккермана, знаменитость с Уолл-стрит. А Эд Смит предпочитал Джозефа и Филипа;, Джозеф был его однокашником, а те, кто учился вместе, обычно доверяют друг другу. Филип дружески помахал Рону:
— Ладно, потом поговорим.
Он направился в угол, где лежал безжизненный, до конца исполнивший свои обязанности мяч.
Макгиннис помахал в ответ и вышел, оставив Филипа одного в глубоком и просторном деревянном колодце. Минуту Филип постоял, прислушиваясь к стуку мячей о стены. Там взмокшие мужчины лупили ракетками по мячу, заключая попутно крупные сделки. Он вспомнил, как Джозеф впервые завел разговор о членстве в этом клубе.
— Пятьдесят тысяч долларов в год? — взорвался Филип. — Да ты с ума сошел!
— Посмотри на это с другой стороны, — невозмутимо отозвался Джозеф, откусывая кусок сандвича. — Если бы мы жили за городом, нам пришлось бы вступить в гольф-клуб. Представляешь, во что это нам обошлось бы?
— Да за пятьдесят тысяч мы нашли бы консультанта по недвижимости! Послушай, Джозеф, почему мы не можем привлекать клиентов просто качественной работой? При чем здесь наши спортивные достижения?
— Учиться тебе и учиться, — ответил Джозеф и вгрызся в сандвич.
Филип поднял с земли мяч и бросил его в сумку. Наверное, Джозеф посоветовал бы ему последовать за Роном в раздевалку и навешать ему на уши еще немного лапши, ведь это так важно для завоевания симпатий клиента. Но у Филипа болело все тело. Он сделал все, что было в его силах.
Нет, лучше бы он занимался бегом.
Вернувшись в офис, Филип начал переставлять ручки в подставках, намеренно не глядя на часы, которые показывали 3:07, и изображая полное безразличие к тому, что происходит на совете директоров в «Макгиннис и Смит».
Конечно же, это было чистым притворством. Он понимал, что, несмотря на всю разницу в характере, Джозеф печется об их общих интересах. Так было и так будет. Филип еще учился в университете, когда умер отец. Пока Филип посещал юридический колледж, Джозеф работал. Это Джозеф убеждал мать не тревожиться о будущем, говорил, что разработал план, который поможет им с Филипом сохранить отцовскую юридическую фирму и обеспечивать мать до конца ее дней. Разумеется, Филип соглашался с ним.
Он бросил быстрый взгляд на часы. Долго ли будет продолжаться заседание? Перевесит ли в конце концов старая дружба Эда и Джозефа?
Филипу в глубине души не хотелось, чтобы она перевесила. Он предпочитал завоевывать авторитет только трудом. На протяжении последних полутора лет Филип изучал потенциального клиента, его конкурентов, штудировал авторское право и законы Интернета, которых десять лет назад, когда он окончил Колумбийский университет, просто не существовало. Скучная, рутинная работа, но Джозеф ожидал от брата хороших результатов. И Филип добился их. А сейчас ему хотелось, чтобы Джозеф и мать гордились им. Даже если ему придется играть в рэкетбол всю оставшуюся жизнь.
Джозеф сунул голову в кабинет Филипа.
— Не забудь, мама ждет нас к ужину. — Он взглянул на часы. — Может, нам суждено сообщить ей хорошие новости.
Филип невозмутимо расставлял ручки! Ему очень хотелось остаться в среду вечером в городе, рано лечь или бездумно посмотреть перед сном телевизор.
— Когда мы что-нибудь узнаем?
— Думаю, часа в четыре.
Филип кивнул.
— Ну-ну, братишка, спокойно. Не вспотей.
— Я не потею, — сказал Филип.
Но через несколько минут, когда секретарша в приемной нажала кнопку и на столе Филипа раздался зуммер, его прошиб пот, а сердце забилось сильнее. Оставив наконец свои ручки, он потянулся к трубке:
— Да, Мэрилин?
— Мэрилин работала у вас на прошлой неделе. А я — Сэнди. Вы меня помните?
Филип прикрыл глаза.
— Да, конечно, Сэнди. В чем дело?
По миганию красной лампочки он уже знал, что ему кто-то звонит. Филип сразу ощутил гордость: «Макгиннис и Смит» звонят ему, не Джозефу. И тут же гордость сменилась страхом: а вдруг они не стали звонить Джозефу, потому что новости неутешительные? Может, Эд не решается сообщить однокашнику, что от его услуг отказываются?
— Кто-то вам звонит.
— Этот человек не представился?
Сэнди выдержала паузу, и Филип заерзал на стуле.
— Нет… А надо было спросить? Может, соединить вас?
— Да, Сэнди, конечно. Я возьму трубку.
Но не успел он отключить линию внутренней связи, как девушка добавила:
— Я не спросила, кто это, потому что звонит женщина.
Женщина? Какая еще женщина? Наверное, мама. Подружек у Филипа не было: занятость в течение многих лет не оставляла ему времени на амурные дела. А может, не желая его огорчать, Рон попросил позвонить свою помощницу?
— Не хочу быть юристом, — простонал Филип и потянулся к телефону.
— Это Филип? — услышал он женский голос. — Филип Аршамбо?
— Да. Чем могу быть полезен?
— Филип, не знаю, помните ли вы меня. Мы встречались несколько лет назад…
Перед его внутренним взором пронеслась вереница женских лиц.
— Да-да, говорите.
— Филип, меня зовут Джесс Рэндалл. Я старая подруга… Пи-Джей.
Все лица исчезли, и вместо них появился образ красивой женщины в тюрбане. Ее изумрудные глаза смотрели прямо на него. Пи-Джей. Эта женщина взяла Филипа за руку и задержала его ладонь в своей. Она оказалась его матерью, и познакомился он с ней благодаря Джесс Рэндалл. Джесс разыскала его, привела к ней и подарила те несколько месяцев любви и нежности, которым пришел конец, когда Пи-Джей умерла.
— Джесс, — тихо выдохнул Филип, — как я рад вас слышать! Как вы живете? — Он смахнул со щеки слезу.
— Спасибо, у меня все хорошо. А как вы? У вас ведь юридическая фирма в Манхэттене?
Филип вдруг вспомнил, что приближается решающий момент.
— Да, отцовская. Мы долго боролись за выживание, но пока дела идут неплохо.
— Я знаю. Мне дала ваш номер… ваша мама. Она очень гордится вами.
— Да, матери все такие.
Филип напомнил себе, что Джанина Аршамбо — его мать. Она вырастила его, любила и готова была всем для него пожертвовать. Джанина любила его не меньше, чем Джозефа, тоже приемного сына. К счастью, Филип не рассказал ей о встрече с Пи-Джей, ибо не хотел огорчать ее. Да и Джозефу он поведал об этом только по глупости.
— Джесс, так что я могу для вас сделать?
— Филип, мне нужно поговорить с вами. У вас найдется время пообедать со мной, скажем, на следующей неделе?
— Что-то серьезное?
— Да. У меня к вам дело. Хотя я в любом случае была бы рада встретиться с вами.
Эта маленькая женщина сделала ему великое добро.
Он пролистал календарь.
— Вас устроит четверг? Раньше у меня не получится.
— Да, четверг подойдет. Мне приехать к вам в офис?
— Нет, — быстро сказал Филип, не желая, чтобы Джозеф стал свидетелем их разговора. — Давайте лучше встретимся в — »Зеленой таверне». Скажем, в час?
— Прекрасно, Филип. Спасибо вам.
Положив трубку, он задумался: что нужно от него Джесс? У нее наверняка полно знакомых юристов. Людям, получившим большое наследство, юристы нужны не меньше, чем врачи — больным.
Он не мог догадаться, какое дело привело к нему Джесс Рэндалл. А «Зеленую таверну» Филип выбрал потому, что рядом когда-то жила Пи-Джей. Ему нравилось проходить мимо дома, где он встретился с, ней, становилось спокойнее на душе, хотя он никогда больше не увидит Пи-Джей.
Филип вздохнул и посмотрел на часы. Три часа сорок две минуты. Хватит ждать звонка. Надо опять пройти мимо дома Пи-Джей. Может, тогда ему станет лучше.
К черту «Макгиннис и Смит»!
Здание осталось таким же, как пять лет назад, когда Филип появился здесь впервые. Коричневый кирпич с бежевой полосой. Стиль тридцатых годов. В ту пору только самые обеспеченные жители Нью-Йорка могли позволить себе квартиры с окнами на Центральный парк, где вдоль обочины выстраивались длинные лимузины и в них садились дамы в мехах и господа в шляпах. Теперь здесь ожидали пассажиров такси и парковались «БМВ», а вокруг сновали молодые дельцы, толкующие о сделках с недвижимостью, в результате которых в одночасье сгорают или удваиваются состояния.
Дул пронизывающий мартовский ветер. Филип остановился, поднял воротник пальто и стал отсчитывать этажи. Пи-Джей жила на двенадцатом.
Он появился здесь осенью, в час, когда солнце начинало опускаться над Гудзоном — как и сейчас. В окне двенадцатого этажа тускло горела лампа, но она уже не принадлежала Пи-Джей. Филип закрыл глаза и мысленно перенесся в квартиру. Высокие, прекрасно сохранившиеся лепные потолки; плюшевый диван и бежевые обои в тон обивке; столики со столешницей, покрытой гладким мрамором; картины старых мастеров и статуэтки. Совсем не похоже на обстановку дома Дональда и Джанины Аршамбо, где вырос Филип: темные столы красного дерева, покрытые кружевными скатертями, драпированные кресла, овальные шерстяные коврики. Все это означает в нашу эпоху, что хозяева принадлежат к обеспеченному классу, всегда вовремя платят по счетам и могут выделить средства на обучение двух приемных сыновей в колледже. Но — ни картин, ни скульптур. Обо всем этом размышлял Филип в тот памятный день, когда стоял в комнате с окнами на Центральный парк и думал, признает ли его Пи-Джей и не испытает ли разочарования.
— Нет! — тихо вскрикнула Пи-Джей, когда Джесс и Филип вошли в спальню, где она угасала.
— Я хотел увидеть вас, — проговорил Филип дрожащим голосом. — Я хотел встретить мою мать.
Колени его дрожали.
Пи-Джей с трудом приподняла голову.