Стоун Джин. По зову сердца

   — Ну вот и увидел, — слабым голосом выговорила она. — Если хочешь взглянуть поближе, я стащу эту фигню, и ты увидишь лысое чудовище, которое тебя родило.
   Филип не знал, откуда у него взялось мужество. Может, оно было порождено годами раздумий о матери, о том, не от нее ли унаследовал он страсть к рисованию? Так или иначе, он нашел в себе силы приблизиться к постели, присел на ее краешек и повернул голову.
   — Посмотрите на меня, — попросил Филип. — Мне нужно видеть ваши глаза.
   И он увидел ее ясные глаза, до которых не добрался рак. Такие же изумрудные, как и у него.
   Тогда Филип протянул Пи-Джей розу — розу, купленную несколько часов назад, когда он еще думал, что мать приедет в «Ларчвуд-Холл».
   — Извините, — робко проговорил Филип, — она чуть-чуть завяла.
   — Господи, Боже мой! — Пи-Джей вздрогнула и расплакалась. — Какой же ты красивый!
   Она погладила его по щеке.
   А сейчас на щеках, бровях и ресницах Филипа таяли снежинки. Он был благодарен судьбе за то, что успел увидеть мать, узнать ее, хотя она слишком быстро погибла от рака груди.
   И вот в четверг он вновь встретится с Джесс, той женщиной, что принесла ему великое счастье, сменившееся неизбывным горем. Что ж, жизнь состоит из черных и светлых полос, а между ними — часы, дни, годы пустоты, заполняемой разными никчемными занятиями вроде юридических консультаций и ожидания хороших или плохих времен.
   Филип повернулся и медленно направился к станции метро. Скоро он приедет на вокзал и сядет в поезд на Ферфилд. Сегодня вечер среды, а это значит, что на столе красного дерева, стоящем на шерстяном ковре, для него будет накрыт ужин.
   Едва он показался в дверях, как Джанина Аршамбо крикнула:
   — Позвони брату на сотовый телефон. Он сходит с ума.
   Филип невольно улыбнулся, ибо мать произнесла слова «сотовый телефон» таким неподражаемым тоном, будто это полезное изобретение человечества заслуживало столь же серьезного внимания, как автомобиль или математика. Хорошо, что на этот раз она не пригласила к ужину никого постороннего — например, девушку из респектабельной семьи в надежде удачно женить Филипа. Более того, мать не забросала его своими обычными вопросами: как он доехал, что ел днем, почему не привез белье для стирки (она хотела стирать ему рубашки, считая, что сын очень занят, а у нее времени хоть отбавляй).
   Он повесил пальто, ослабил галстук и прошел на кухню, где на плите медленно закипала черная эмалированная кастрюля. Потянув носом, Филип заметил:
   — О-о, тушеная говядина!
   — И булочки. — Джанина стряхнула пылинку с его рукава и, отвернувшись, помешала в кастрюле. — А теперь звони брату. Спроси, когда он и Камилла приедут.
   Филип знал, что приедут они в четверть восьмого, поскольку так всегда бывало каждую среду. И каждое воскресенье в половине третьего. Джозеф и его жена так же неизменно придерживались своих привычек, как и Джанина Аршамбо: тушеная говядина в темно-синих мисках и пшеничные булочки. Филип удивлялся, как ему два года назад пришло в голову предложить матери продать этот дом и перебраться в кондоминиум^{note 6}. Ни за что на свете она не расстанется с этим старым домом, как не станет играть по средам с подругами в бридж вместо того, чтобы готовить ужин для двух взрослых сыновей.
   Автоответчик сообщил Филипу, что Джозеф Аршамбо, к сожалению, не может подойти. Филип взглянул на часы.
   Шесть минут восьмого.
   — Наверное, уже едут.
   Филип представил себе, как Джозеф Аршамбо крутит баранку своего «БМВ», объясняя сидящей рядом жене, что не отвечает на звонки, поскольку Филип неизвестно куда подевался, и бормочет себе под нос: «Тут крупнейшая сделка, а ему вдруг вздумалось где-то шляться». А Камилла лишь молча кивает. За годы, проведенные в браке, она научилась не вмешиваться в дела и отношения братьев. Да она к тому же была слишком озабочена результатами третьей попытки лечения бесплодия, чтобы вникать в вопрос о том, какая кошка пробежала между братьями.
   Телефон продолжает звонить, но Джозеф не отвечает. «Ну, попотей, братец, попотей. Будь я проклят, если сразу скажу тебе, чем все закончилось сегодня!»
   Филип не сердился на него за это. Он был обязан сидеть в офисе и дожидаться вердикта Макгинниса и Смита. И не имел права витать в облаках и вообще предаваться сентиментальным воспоминаниям, как нередко случалось с ним в детстве.
   — Можно я накрою на стол? — предложил Филип, как предлагал каждую среду, и услышал обычный ответ матери:
   — Если хочешь. Давай-ка сегодня поставим синие миски. Он прошел в столовую и начал доставать посуду из буфета.
   — Как ты мог исчезнуть? — очень тихо, чтобы не услышали мать и Камилла, выговаривал Джозеф брату. — Смыться в тот момент, когда решалась наша участь!
   Филип стоял перед ним у буфета как нашкодивший маленький мальчик и старался не смотреть в лицо брата, черты которого выдавали его ирландское (а возможно, польское) происхождение. Филип никогда не выяснял, какое именно.
   — Прости. У меня было дело.
   — Дело? Ты даже не предупредил Мэрилин!
   Филип, пройдя мимо брата, разложил на столе столовые ложки.
   — Это Сэнди, а не Мэрилин. Если бы у нас был постоянный секретарь, а не эти временные девочки, может, ты запомнил бы имя.
   — Наплевать, — лучезарно улыбнулся Джозеф. — Теперь мы можем позволить себе секретаря.
   И он направился к дверям.
   Филип, вздрогнув, бросился за ним и схватил за руку:
   — Они у нас в кармане?
   На ирландско-польском лице Джозефа раздражение мгновенно сменилось ясной улыбкой:
   — Мы переедем в центр, братишка. Большие люди отныне с нами.
   Филип закрыл лицо руками. Он победил. Они победили! Испустив ликующий клич, Филип двинул Джозефа кулаком в грудь.
   — «Макгиннис и Смит», — благоговейно прошептал он. — Невероятно!
   — Да, черт возьми, невероятно!
   Джозеф стиснул младшего брата в объятиях, и они начали хохотать, хлопать друг друга по плечам л прыгать на шерстяном ковре, как мальчишки, чья бейсбольная команда выиграла свой первый официальный матч.

Глава 7

   Пока желтое такси мчалось по Шестой авеню, пролетая мимо пешеходов, велосипедистов и обгоняя другие машины, Джесс рассеянно смотрела в пыльное окно и благодарила небо за то, что неделя закончилась. Это была одна из тех недель, когда всякая неприятность, которая может случиться, случается, и происходит то, чего никто не ожидал.
   Все началось сразу после того, как она вернулась из Кейпа. Ей позвонил Уэнделл, менеджер ресторана шикарного клуба «Лисьи горы Гринвича» и предложил заказ на пошив новых штор и прочих аксессуаров для бального и банкетного залов.
   В первую минуту она была ошарашена и польщена.
   — В клубе только и разговоров, что про столовую Селии Бойнтон. Мне нужен специалист, на которого можно положиться. Уверен, вы справитесь.
   Еще бы он не был уверен! Сколько лет Уэнделл наблюдал, как Джесс выполняла самые сложные заказы, посвящая весь свой досуг тому, чтобы достойным образом одеть Чарльза.
   Но времена меняются, и она уже не знала, наверняка, угодит ли теперь тем, кто прежде неизменно оставался доволен ее работой. Возможно, Селия обращалась к Джесс из чистого тщеславия. К тому же одно дело — обслуживать одну Селию Бойнтон, и совсем другое — целый клуб, где ее работу будут постоянно изучать и критиковать все. О Джесс и ее шторах станут судачить не меньше, чем о том, с кем она была в связи, и о том, что теперь в ее жизни нет Мужчин.
   «Насколько мне известно, она ни с кем не встречается». «Верно. После развода она совсем одна».
   «Видно, у нее финансовые проблемы — иначе ради чего она работает?»
   Такие разговоры велись и о других бывших членах клуба, например, о Кики Ларсон и Мэгги Браун, бросившихся (или брошенных?) в черную пучину развода. Кроме того, Джесс подозревала, что не одна женщина ее круга сохраняет только видимость брака, желая избежать перемывания костей.
   Поэтому ей захотелось отказать Уэнделлу, с гордостью заявив, что она слишком занята и не сможет исполнить работу так тщательно, как клуб того заслуживает. Возможно, подобный ответ благоприятно сказался бы на ее репутации. С другой стороны, столь крупный и престижный заказ обеспечил бы Джесс швейной работой на несколько недель вперед, а соответствующая запись смотрелась бы весьма солидно в деловой истории «Дизайна от Джессики».
   Решив принять предложение, Джесс отправила Грейс, свою самую надежную помощницу, в клуб, велев провести необходимые измерения, а затем представила Уэнделлу колоссальный счет, отчасти надеясь, что руководство клуба не пойдет на такие непомерные траты. Три дня спустя деньги поступили на счет, а Грейс объявила, что переезжает в Таксон, куда начальство перебросило ее мужа.
   Потом позвонила Мора и известила Джесс, что путешествие срывается, едва начавшись: Лиз решила вернуться домой вместе со своим парнем, а Хетер не захотела с ней расставаться. Что же оставалось Море? Джесс не знала, как ответить, поэтому сказала: «Приезжай. Поработаешь над дипломом». Конечно, для студентки последнего курса колледжа эти слова прозвучали глупо. «Мамочка, ты ничего не понимаешь!» — завопила она и швырнула трубку.
   Даже Тревис в эту неделю был на удивление мрачен, поскольку из-за гриппа не сдал экзамен по математике.
   И только одна неприятность с Джесс, к счастью, не случилась: таинственные анонимные письма не приходили, странные голоса не говорили по телефону ничего жуткого.
   Когда такси подъезжало к стоянке возле «Зеленой таверны», Джесс даже подумала: «Может, Мора права и стоит выбросить из головы ничтожно малую надежду на то, что дочь жива?» А потом, вспомнив Джинни и ее рассуждения насчет пятидесяти тысяч долларов, поняла, что отступать поздно.
   Она с облегчением вздохнула, что осталась цела и невредима после поездки на умопомрачительной скорости, не в первый раз поклялась себе никогда больше не садиться в такси, расплатилась с водителем и вышла. Голова у нее болела, и на сердце было тяжело. Но настроение сразу же улучшилось, как только Джесс заметила Филипа Аршамбо.
   Он совсем не изменился. Все те же полные розовые щеки, радостная улыбка и ослепительно изумрудные глаза — глаза Пи-Джей. Джесс ощутила внезапную тоску по своей утраченной подруге и слегка обняла Филипа. Неужели этот высокий красивый мужчина — один из их малюток?
   — Джесс! — воскликнул Филип. — Как же вы молодо выглядите!
   Она рассмеялась и, встав на цыпочки, поцеловала его в щеку:
   — Лесть, молодой человек, далеко вас заведет.
   Метрдотель провел их вдоль богато украшенных стен, вдоль витража, отделяющего один зал от другого, мимо горшков с растениями к маленькому столику в углу, где они могли спокойно, без помех побеседовать.
   Усевшись, Филип обратился к Джесс:
   — Очень надеюсь, что вам здесь понравится. Я специально заказал столик в углу.
   — Да-да, спасибо.
   Радость встречи постепенно сменилась беспокойством перед предстоящим разговором. Оставалось только надеяться, что сын Пи-Джей поддержит ее, поймет, почему Джесс понадобился именно он. Ей не нужны советы, подобные тем, что она получила от Моры. Если Филип отреагирует так же, придется смириться с очевидным: она никогда не узнает правды.
   — Так что случилось, Джесс?
   Она покачала головой:
   — Нет, Филип, расскажите сначала о себе. Как живете? Вы счастливы? Обо всем, обо всем расскажите.
   Он засмеялся:
   — Я был бы куда счастливее, если бы вы не сказали, что у вас ко мне дело. Из всех юридических наук я лучше всего усвоил простую истину: если человеку понадобился юрист, значит, у него неприятности.
   — Не то чтобы неприятности — просто я в некотором затруднении. — Джесс повернула на пальце кольцо и вдруг подумала, что Филип унаследовал от матери не только глаза, но и манеру говорить обо всем прямо, без недомолвок. — Мне в самом деле хочется узнать про вашу жизнь. Работаете вы в Манхэттене, а где живете? По-прежнему в Ферфилде?
   Этот маленький городок в штате Коннектикут, в котором она отыскала Филипа, готовя встречу, был недалеко от Гринвича, где Джесс воспитывала троих детей и изображала счастливую жену Чарльза.
   — Нет, — отозвался Филип. — Терпеть не могу мотаться на работу в другой город. Но каждую среду бываю у мамы. И по воскресеньям, если только не застряну в юридической библиотеке.
   — Вы много работаете. Как и ваша мать… Я имею в виду Пи-Джей.
   Он весело улыбнулся, и его круглое лицо стало совсем мальчишеским.
   — Снова запутался, правда? Выходит, у меня две матери.
   Джесс покраснела.
   — А вы говорили… вашей матери… про Пи-Джей?
   Филип покачал головой:
   — Нет, она расстроилась бы. Возможно, я не прав, но просто не мог ей рассказать.
   Джесс предположила, что Филип сентиментален и добр. Будь Пи-Джей жива, она гордилась бы таким сыном. Вдруг у нее мелькнула обычная для матери мысль: почему бы Море не познакомиться с таким вот серьезным человеком, а не с очередным самовлюбленным богатым наглецом? Но Джесс тут же отбросила эту фантазию и спросила:
   — А девушки у вас есть?
   — Девушки приходят и уходят, — ответил Филип, но Джесс показалось, что его беззаботность немного наигранна. — Я слишком занят, ни на что не остается времени.
   Появился официант. Просмотрев меню, Филип порекомендовал Джесс жареного лосося, и она охотно согласилась. Когда официант ушел, они помолчали. Джесс, поигрывая бокалом, смотрела сквозь него на свет, а Филип не отводил взгляда от ее лица.
   — Итак, — наконец заговорил он, — давайте покончим со светскими условностями. Какие у вас затруднения?
   Поняв, что незачем тянуть время, Джесс выпила глоток воды, откашлялась и рассказала ему о письме, о телефонном звонке и о смерти мисс Тейлор. Филип оказался идеальным слушателем, как и подобает опытному адвокату. Временами он слегка кивал, но его лицо не выражало ни удивления, ни возмущения, ни насмешки.
   Джесс сообщила ему и о том, что видела извещение об уплате пятидесяти тысяч долларов, и о том, как ее отец откупился от Ричарда. У Джесс вдруг возникло ощущение, будто она рассказывает о чьей-то чужой жизни.
   — Мне нужна ваша помощь, Филип. Я должна знать, была ли Эми моей дочерью или моя дочь жива.
   Филип ослабил узел галстука и внимательно посмотрел на нее:
   — Джесс, не знаю, как помочь вам. Я же не частный сыщик, а юрисконсульт.
   — Нет, Филип, мне нужен не частный сыщик из тех, кто дает рекламные объявления. Мне нужен человек, которому я могла бы доверять, то есть вы.
   — Но, Джесс, повторяю: я консультирую фирмы, занимаюсь сделками, контрактами и тому подобным.
   — А пропавшими детьми — нет?
   Он смущенно покачал головой:
   — Мне, право, жаль.
   Принесли заказанные блюда. Джесс взглянула на ароматного оранжево-розового лосося и усилием воли сдержала рыдания. Она так устала от размышлений и сомнений. «Возможно, — подумала Джесс, — так даже лучше. Может, Высший разум, о котором так модно сейчас говорить, или Бог приказывают мне оставить надежду. Раз Филип не в силах помочь, я не стану искать других путей».
   Он накрыл ее ладонь своей теплой рукой.
   — Джесс, я очень хотел бы помочь вам, но совершенно не представляю, как надо действовать.
   Глаза Джесс чуть ожили. По крайней мере Филип не считает ее дурой и не осуждает.
   — Я тоже не представляю. Поэтому и обратилась к вам.
   — Но даже если бы я мог… Мы только что заключили большой контракт и теперь крайне заняты…
   Она посмотрела на салат из шпината. Безнадежно. Намек ясен.
   — Кто, кроме хозяйки пансиона, знает правду? — тихо спросил Филип.
   — Я составила список. Занесла туда, конечно, и доктора по фамилии Ларриби.
   Джесс старалась не слишком обольщаться надеждой, когда Филип достал блокнот и начал записывать.
   — Имени его не помните?
   — Уильям. Уильям Ларриби. Я запомнила это потому, что, когда он приходил, все время таращилась на его табличку с именем, избегая смотреть ему в глаза. Мне было стыдно…
   Она обвела взглядом зал. Неужели все эти люди пережили такое же горе и позор?
   — Но я понятия не имею, где сейчас доктор Ларриби и жив ли он. — Джесс посмотрела на Филипа и попыталась улыбнуться, убеждая себя, что во всем случившемся нет ее вины. — Кстати, доктор Ларриби помог и вам появиться на свет.
   — Я ему чрезвычайно признателен. Кто еще?
   Джесс припомнила свой список:
   — Бад Уилсон. Это местный шериф и почтмейстер. Они с мисс Тейлор… были друзьями. О его судьбе я тоже ничего не знаю.
   — А ваши подруги?
   — Я разговаривала с Джинни. Она не в курсе. Сьюзен в Англии. А Пи-Джей… Нас там было только четверо.
   Филип отправил в рот кусочек лосося.
   — А из людей, не связанных с «Ларчвудом», кто-то знал, что вы…
   — Беременна? Только отец. И, естественно, Ричард. Ну, тот, который… — Она смешалась.
   Филип все понял и кивнул.
   — Мне очень тяжело, — призналась Джесс. — Спасибо за вашу доброту.
   Брови Филипа сдвинулись, и Джесс отметила, что для такого молодого человека у него многовато морщин на лбу.
   — И все? Больше никто не знал?
   Джесс закусила губу:
   — Ну, еще мой бывший муж. И детям я рассказала — как раз перед нашей встречей. И еще, разумеется, были в курсе Готорны, приемные родители Эми. Все.
   Филип отправил в рот еще кусочек лосося, а морщины на его лбу стали заметнее.
   — Каковы условия вашего брачного контракта?
   — Брачного контракта? — удивленно переспросила Джесс.
   Филип отложил вилку.
   — Поймите меня правильно, я не хочу вмешиваться в ваши личные дела. Но серьезные конфликты внутри семьи часто возникают на почве контрактов. Особенно если супруги разводятся. — Он сделал большой глоток воды. — Вам это, конечно же, известно.
   Джесс вновь отвела взгляд.
   — Филип, я в разводе четыре года. И до сих пор проблем не возникало. Не понимаю, почему они должны появиться именно сейчас. — Она опять посмотрела Филипу в глаза. — По-моему, отправной точкой должен стать Вайнард. Это хотя бы что-то определенное.
   — Знаете вы кого-нибудь, кто связан с этим островом?
   — Мисс Тейлор жила на Кейп-Коде. Если это не совпадение, то что же еще?
   Внезапно Джесс почувствовала усталость. Наверное, она поведала историю своей жизни слишком молодому человеку.
   — Скажите мне, Джесс, что вы предпримете, если мне не удастся вам помочь?
   — Ничего. Махну на все рукой.
   — Может, лучше посоветовать вам поступить так сразу?
   Она замерла.
   — Филип…
   — Джесс, я очень обязан вам. Я прожил с Пи-Джей несколько незабываемых месяцев. Если бы не вы, я бы с ней никогда не встретился.
   На глаза Джесс навернулись слезы.
   — Не могу ничего гарантировать, — продолжал Филип, — но по крайней мере постараюсь выяснить, вашей ли дочерью была Эми Готорн. — Он криво усмехнулся. — Но, как я уже сказал, у меня здесь свое дело и брат, который придет в ярость, если я не буду выполнять свои обязанности.
   — Если вы скажете мне правду про Эми, — Джесс улыбнулась и вытерла слезы, — я больше не потревожу вас. Обещаю.
   Вечером того же дня Джесс стояла в своей квартире перед шкафом и размышляла: надеть темно-синее платье или цвета кокоса или принять слабительное?
   В животе у нее роились бабочки. В детстве она как-то нарисовала этих бабочек: желтые, оранжевые, голубые, зеленые крылья лупят по розовым внутренностям. Правда, одно обстоятельство ее тогда удивляло: если они так лупят, то почему же ей не щекотно? Почему хочется плакать, а не смеяться? И почему такое случается каждый раз накануне какого-нибудь ответственного события, когда надо читать стихотворение в классе мисс Уинслоу или впервые беседовать с хозяйкой «Ларчвуд-Холла»?
   Конечно, к моменту приезда в «Ларчвуд» Джесс уже знала, что бабочки эти — лишь симптом нервного напряжения, которое сводит с ума, поскольку его невозможно снять.
   Сейчас она хорошо сознавала, кто в ближайшие двадцать четыре часа способен свести ее с ума. Дамы из аристократического клуба, все эти Селии Бойнтон, Дороти Сандерс, Луизы Кимбалл и им подобные. Бывшие подруги. Джесс разошлась с ними и приобрела новый социальный статус: разведенная, работающая, не обедающая между гольфом и теннисом, не убивающая время.
   Теперь она шила шторы для роскошных домов, в которых когда-то развлекалась, и тратила душевные силы на поиски оставленной дочери. Между тем возможно, что та давно стала взрослой женщиной.
   Так почему же Джесс стоит и раздумывает, что надеть завтра? В чем ей предстоит вернуться в престижный Гринвичский клуб, членом которого она в свое время состояла, перед тем как окончательно изменить социальное положение?
   Впрочем, незачем беспокоиться: и Селия Бойнтон, и Дороти Сандерс, и Луиза Кимбалл появятся в клубе не раньше чем через месяц, а то и полтора, когда деревья снова зазеленеют, а винный погреб наполнится, то есть когда откроется очередной сезон.
   Достав из шкафа синее платье, Джесс решила, что выбор сделан. Да и какая разница, кому придет в голову смотреть, как она что-то измеряет и записывает? В конце концов, все эти дамы никогда и не были ее подругами. Разве сравнишь их с Пи-Джей, Джинни и даже Сьюзен, с которыми вместе пережито столько бед?
   Вспомнив, что в мире у нее есть по крайней мере один настоящий друг, Джесс прошла в спальню, направилась к телефону, взяла с ночного столика записную книжку и набрала номер в Лос-Анджелесе. Она эгоистка, ибо забыла про своего единственного друга, которому, между прочим, сейчас по-настоящему плохо, одиноко, тоскливо.
   — Говорит Джинни, — послышался голос на другом конце. — Оставьте, пожалуйста, сообщение и не забудьте назвать номер вашего телефона. Записных книжек я не люблю, а память стала совсем дырявая.
   Би-и-ип.
   Джесс невесело улыбнулась.
   — Джинни, — сказала она в трубку, — это Джесс. Я хотела узнать, как у тебя дела… Кстати, Филип согласился взяться за мое дело. Позвони, когда сможешь.
   Затем Джесс начала гладить, удивляясь, насколько ей стало лучше от одного только звука голоса Джинни. Теперь она чувствовала себя не такой одинокой.
   Джинни переключила телевизор с «Колеса Фортуны» на новости Си-эн-эн, потом обратно и сказала в экран:
   — Дела у меня идут хорошо, мисс Джессика. Спасибо за внимание.
   «Хорошо, насколько возможно». Она слышала, как Консуэлло сказала это одному типу, желавшему немедленно купить фирму Джейка. Так Консуэлло ответила на его расспросы о душевном и физическом здоровье Джинни.
   Она провела ладонью по спутанным волосам, по серой фланелевой штанине. Интересно, а могут ли быть хороши дела женщины, муж которой упал замертво?
   Теперь Джинни переключилась на канал «Открытия», где шел увлекательнейший репортаж о любовных играх североамериканских ласок.
   Джесс знала, что если успеет решить все вопросы до обеда, то, выскользнув на улицу, не встретит никого из знакомых. Разумеется, кроме Уэнделла. Между прочим, работодатель Джесс, Уэнделл, гомосексуалист средних лет, всегда неплохо относился к ней и, видимо, считал Чарльза, как и большинство других членов клуба мужского пола, надутым эгоистичным ничтожеством.
   В этом отношении Уэнделл, безусловно, был прав.
   Темно-зеленый с вкраплениями масляно-желтого, решила Джесс, внимательно осматривая банкетный зал, где постоянно проводила скучные вечера, сидя рядом с надутым эгоистичным ничтожеством. Она принужденно улыбалась и делала вид, что великолепно проводит время. А потом все кончилось. Когда Мора пыталась покончить с собой, Джесс и Чарльз с поля для гольфа помчались в больницу. Мора потеряла ребенка. Брак Джесс рухнул, поскольку фундамент его прогнил.
   Впрочем, нет — он был гнилым с самого начала. После этого Джесс уже не приходилось утруждать себя, латая дыры и поддерживая видимость семейного счастья.
   — Ну как, выбрали? — обратился к ней Уэнделл.
   Джесс тряхнула головой, чтобы избавиться от образов прошлого, и показала ему образец материи:
   — Темно-зеленый для мужских глаз и масляно-желтый для нежных женских.
   — Ха-ха! — воскликнул Уэнделл. — Нежных женских! Мне казалось, вы должны лучше их знать.
   — Я думаю, — продолжала Джесс, — взять для драпировки зеленый с желтыми цветами и желтой каймой. Деревянная обшивка и обивка стульев в тех же тонах.
   Уэнделл кивнул:
   — Что ж, я в вас верю, дорогая. Только скажите мне потом, какого цвета должны быть скатерти и салфетки. Диссонанса нельзя допустить, правда?
   «Правда, — подумала Джесс. — Никаких диссонансов в клубе „Лисьи горы Гринвича“.
   — В столовой делаем так же? — осведомился Уэнделл. Ее внимание отвлекли голоса за дверью. Она взглянула на часы: десять двадцать. Нет, светские дамы не приехали бы так рано.
   — Ну, что скажете? — осведомился Уэнделл.
   — Да, — ответила Джесс. — То есть нет. В столовой сделаем по-другому. Полагаю, там должен доминировать масляно-желтый и вкрапления интенсивно-синего и бледно-голубого.
   — Прекрасно.
   Голоса стихли, и шаги стали удаляться. Джесс решила, что это скорее всего поставщики.
   — Так вот, — продолжала она, стараясь не обращать внимания на чертовых бабочек в животе. — Синий — агрессивный цвет, поэтому для столовых его используют редко, но сейчас появилось очень много чудесных оттенков…
   — Не сомневаюсь, все будет на высшем уровне, — перебил ее Уэнделл. — А сейчас, дорогая, мне пора. Вам нужна помощь с измерениями?