Страница:
Начал родитель Анхиз и все рассказал по порядку.[694] —
Землю, небесную твердь и просторы водной равнины,
725 Лунный блистающий шар, и Титана светоч,[695] и звезды, —
Все питает душа, и дух, по членам разлитый,
Движет весь мир,[696] пронизав его необъятное тело.
Этот союз породил и людей, и зверей, и пернатых,
Рыб и чудовищ морских, сокрытых под мраморной гладью.
730 Душ семена рождены в небесах и огненной силой
Наделены – но их отягчает косное тело,
Жар их земная плоть, обреченная гибели, гасит.
Вот что рождает в них страх, и страсть, и радость, и муку,
Вот почему из темной тюрьмы они света не видят.
735 Даже тогда, когда жизнь их в последний час покидает,
Им не дано до конца от зла, от скверны телесной
Освободиться: ведь то, что глубоко в них вкоренилось,
С ними прочно срослось – не остаться надолго не может.
Кару нести потому и должны они все – чтобы мукой
740 Прошлое зло искупить. Одни, овеваемы ветром,
Будут висеть в пустоте, у других пятно преступленья
Выжжено будет огнем или смыто в пучине бездонной.
Маны любого из нас понесут свое наказанье,
Чтобы немногим затем перейти в простор Элизийский.
745 Время круг свой замкнет, минуют долгие сроки, —
Вновь обретет чистоту, от земной избавленный порчи,
Душ изначальный огонь, эфирным дыханьем зажженный.
Времени бег круговой отмерит десять столетий, —
Души тогда к Летейским волнам божество призывает,
750 Чтобы, забыв обо всем, они вернулись под своды
Светлого неба и вновь захотели в тело вселиться".
Вот что поведал Анхиз, и сына вместе с Сивиллой
В гущу теней он повлек, и над шумной толпою у Леты
Встали они на холме, чтобы можно было оттуда
755 Всю вереницу душ обозреть и в лица вглядеться.
"Сын мой! Славу, что впредь Дарданидам сопутствовать будет,
Внуков, которых тебе родит италийское племя,
Души великих мужей, что от нас унаследуют имя, —
Все ты узришь: я открою тебе судьбу твою ныне.
760 Видишь, юноша там о копье без жала[697] оперся:
Близок его черед, он первым к эфирному свету
Выйдет, и в нем дарданская кровь с италийской сольется;
Будет он, младший твой сын, по-альбански Сильвием зваться,
Ибо его средь лесов взрастит Лавиния.[698] Этот
765 Поздний твой отпрыск царем и царей родителем станет.
С этой поры наш род будет править Долгою Альбой.
Следом появится Прок,[699] народа троянского гордость,
Капис, Нумитор и тот, кто твоим будет именем назван, —
Сильвий Эней; благочестьем своим и доблестью в битвах
770 Всех он затмит, если только престол альбанский получит.[700]
Вот она, юных мужей череда! Взгляни на могучих!
Всем виски осенил венок дубовый гражданский.[701]
Ими Пометий, Момент, и Фидены, и Габии будут
Возведены, и в горах Коллатия крепкие стены,
775 Инуев Лагерь они, и Кору, и Болу построят,[702]
Дав имена местам, что теперь имен не имеют.
Вот и тот, кто навек прародителя спутником станет,[703]
Ромул, рожденный в роду Ассарака от Марса и жрицы
Илии. Видишь, двойной на шлеме высится гребень?
780 Марс-родитель его отличил почетной приметой!
Им направляемый Рим до пределов вселенной расширит
Власти пределы своей, до Олимпа души возвысит,
Семь твердынь на холмах окружит он единой стеною,
Гордый величьем сынов, Берекинфской богине[704] подобен,
785 Что в башненосном венце по Фригийской стране разъезжает,
Счастлива тем, что бессмертных детей родила, что и внуки
Все – небожители, все обитают в высях эфирных.
Взоры теперь сюда обрати и на этот взгляни ты
Род и на римлян твоих. Вот Цезарь и Юла потомки:
790 Им суждено вознестись к средоточью великого неба.
Вот он, тот муж, о котором тебе возвещали так часто:
Август Цезарь, отцом божественным вскормленный,[705] снова
Век вернет золотой на Латинские пашни, где древле
Сам Сатурн был царем, и пределы державы продвинет,
795 Индов край покорив и страну гарамантов, в те земли,
Где не увидишь светил, меж которыми движется солнце,[706]
Где небодержец Атлант вращает свод многозвездный.
Ныне уже прорицанья богов о нем возвещают,
Край Меотийских болот и Каспийские царства пугая,
800 Трепетным страхом смутив семиструйные нильские устья.
Столько стран не прошел ни Алкид в скитаниях долгих,
Хоть и сразил медноногую лань и стрелами Лерну
Он устрашил и покой возвратил лесам Эриманфа,
Ни виноградной уздой подъяремных смиряющий тигров
805 Либер[707], что мчится в своей колеснице с подоблачной Нисы.
Что ж не решаемся мы деяньями славу умножить?
Нам уж не страх ли осесть на земле Авзонийской мешает?
Кто это там, вдалеке, ветвями оливы увенчан,
Держит святыни в руках? Седины его узнаю я!
810 Римлян царь, укрепит он законами первыми город;
Бедной рожденный землей, из ничтожных он явится Курий,
Чтобы принять великую власть.[708] Ее передаст он
Туллу[709], что мирный досуг мужей ленивых нарушит,
Двинув снова в поход от триумфов отвыкшее войско.
815 Анк на смену ему воцарится, спеси не чуждый:[710]
Слишком уж он и сейчас дорожит любовью народа.
Хочешь Тарквиниев[711] ты увидать и гордую душу
Мстителя Брута[712] узреть, вернувшего фасции Риму?
Власти консульской знак – секиры грозные – первым
820 Брут получит и сам сыновей, мятеж затевавших,
На смерть осудит отец во имя прекрасной свободы;
Что бы потомки о нем ни сказали, – он будет несчастен,
Но к отчизне любовь и жажда безмерная славы
Все превозмогут. Взгляни: вдалеке там Деции, Друзы,[713]
825 С грозной секирой Торкват и Камилл, что орлов возвратит нам.[714]
Видишь – там две души одинаковым блещут оружьем?
Ныне, объятые тьмой, меж собой они в добром согласье,
Но ведь какою войной друг на друга пойдут,[715] если света
Жизни достигнут! Увы, как много крови прольется
830 В дни, когда тесть от Монековых скал с Альпийского вала[716]
Спустится, зять же его с оружьем встретит восточным![717]
Дети! Нельзя, чтобы к войнам таким ваши души привыкли!
Грозною мощью своей не терзайте тело отчизны!
Ты, потомок богов, ты первый о милости вспомни,
835 Кровь моя, меч опусти!..
Этот, Коринф покорив,[718] поведет колесницу в триумфе
На Капитолий крутой, над ахейцами славен победой.
Тот повергнет во прах Агамемнона крепость – Микены,
Аргос возьмет, разобьет Эакида, Ахиллова внука,[719]
840 Мстя за поруганный храм Минервы,[720] за предков троянских.
Косс и великий Катон,[721] ужель о вас умолчу я?
Гракхов не вспомню ли род? Сципионов, как молния грозных,
Призванных гибель нести Карфагену?[722] Серрана, что ниву
Сам засевал? Иль Фабриция, кто, довольствуясь малым,
845 Был столь могуч?[723] О Фабии, вас назову и усталый…
Максим, и ты здесь, кто нам промедленьями спас государство![724]
Смогут другие создать изваянья живые из бронзы,
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней
850 Вычислят иль назовут восходящие звезды, – не спорю:
Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твое! – налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных!"
Так Анхиз говорил изумленным спутникам; после
855 Он добавил: "Взгляни, вот Марцелл[725], отягченный добычей;
Ростом он всех превзошел, победитель во многих сраженьях,
Тот, кто Рим укрепит, поколебленный тяжкою смутой,
Кто, воюя в седле, разгромит пунийцев и галлов, —
Третий доспех,[726] добытый в бою, посвятит он Квирину".
860 Молвил на это Эней, увидев рядом с Марцеллом
Юношу дивной красы[727] в доспехах блестящих, который
Шел с невеселым лицом, глаза потупивши в землю:
"Кто, скажи мне, отец, там идет с прославленным мужем?
Сын ли его иль один из бессчетных потомков героя?
865 Спутников сколько вокруг! Каким он исполнен величьем!
Но осеняет чело ему ночь печальною тенью".
Слезы из глаз полились у Анхиза, когда отвечал он:
"Сын мой, великая скорбь твоему уготована роду:
Юношу явят земле на мгновенье судьбы – и дольше
870 Жить не позволят ему. Показалось бы слишком могучим
Племя римлян богам, если б этот их дар сохранило.
Много стенаний и слез вослед ему с Марсова поля[728]
Город великий пошлет! И какое узришь погребенье
Ты, Тиберин[729], когда воды помчишь мимо свежей могилы!
875 Предков латинских сердца вознести такою надеждой
Больше таких не взрастит себе во славу питомцев
Ромулов край. Но увы! Ни у чему благочестье и верность,
Мощная длань ни к чему. От него уйти невредимо
880 Враг ни один бы не мог, пусть бы юноша пешим сражался,
Пусть бы шпоры вонзал в бока скакуна боевого.
Отрок несчастный, – увы! – если рок суровый ты сломишь,
Будешь Марцеллом и ты![730] Дайте роз пурпурных и лилий:
Душу внука хочу я цветами щедро осыпать,
885 Выполнить долг перед ним хоть этим даром ничтожным".
Так бродили они по всему туманному царству,
Между широких лугов, чтобы всех разглядеть и увидеть.
После того, как сыну Анхиз перечислил потомков,
Душу его распалив стремленьем к славе грядущей,
890 Старец поведал ему о войне, что ждет его вскоре,
О племенах лаврентских сказал, о столице Латина,
Также о том, как невзгод избежать или легче снести их.
Двое ворот открыты для снов: одни – роговые,
В них вылетают легко правдивые только виденья;
895 Белые створы других изукрашены костью слоновой,
Маны, однако, из них только лживые сны высылают.
К ним, беседуя, вел Анхиз Сивиллу с Энеем;
Костью слоновой блестя, распахнулись ворота пред ними,
К спутникам кратким путем и к судам Эней возвратился.
900 Тотчас вдоль берега он поплыл в Кайетскую гавань.
С носа летят якоря, корма у берега встала.
КНИГА СЕДЬМАЯ
Землю, небесную твердь и просторы водной равнины,
725 Лунный блистающий шар, и Титана светоч,[695] и звезды, —
Все питает душа, и дух, по членам разлитый,
Движет весь мир,[696] пронизав его необъятное тело.
Этот союз породил и людей, и зверей, и пернатых,
Рыб и чудовищ морских, сокрытых под мраморной гладью.
730 Душ семена рождены в небесах и огненной силой
Наделены – но их отягчает косное тело,
Жар их земная плоть, обреченная гибели, гасит.
Вот что рождает в них страх, и страсть, и радость, и муку,
Вот почему из темной тюрьмы они света не видят.
735 Даже тогда, когда жизнь их в последний час покидает,
Им не дано до конца от зла, от скверны телесной
Освободиться: ведь то, что глубоко в них вкоренилось,
С ними прочно срослось – не остаться надолго не может.
Кару нести потому и должны они все – чтобы мукой
740 Прошлое зло искупить. Одни, овеваемы ветром,
Будут висеть в пустоте, у других пятно преступленья
Выжжено будет огнем или смыто в пучине бездонной.
Маны любого из нас понесут свое наказанье,
Чтобы немногим затем перейти в простор Элизийский.
745 Время круг свой замкнет, минуют долгие сроки, —
Вновь обретет чистоту, от земной избавленный порчи,
Душ изначальный огонь, эфирным дыханьем зажженный.
Времени бег круговой отмерит десять столетий, —
Души тогда к Летейским волнам божество призывает,
750 Чтобы, забыв обо всем, они вернулись под своды
Светлого неба и вновь захотели в тело вселиться".
Вот что поведал Анхиз, и сына вместе с Сивиллой
В гущу теней он повлек, и над шумной толпою у Леты
Встали они на холме, чтобы можно было оттуда
755 Всю вереницу душ обозреть и в лица вглядеться.
"Сын мой! Славу, что впредь Дарданидам сопутствовать будет,
Внуков, которых тебе родит италийское племя,
Души великих мужей, что от нас унаследуют имя, —
Все ты узришь: я открою тебе судьбу твою ныне.
760 Видишь, юноша там о копье без жала[697] оперся:
Близок его черед, он первым к эфирному свету
Выйдет, и в нем дарданская кровь с италийской сольется;
Будет он, младший твой сын, по-альбански Сильвием зваться,
Ибо его средь лесов взрастит Лавиния.[698] Этот
765 Поздний твой отпрыск царем и царей родителем станет.
С этой поры наш род будет править Долгою Альбой.
Следом появится Прок,[699] народа троянского гордость,
Капис, Нумитор и тот, кто твоим будет именем назван, —
Сильвий Эней; благочестьем своим и доблестью в битвах
770 Всех он затмит, если только престол альбанский получит.[700]
Вот она, юных мужей череда! Взгляни на могучих!
Всем виски осенил венок дубовый гражданский.[701]
Ими Пометий, Момент, и Фидены, и Габии будут
Возведены, и в горах Коллатия крепкие стены,
775 Инуев Лагерь они, и Кору, и Болу построят,[702]
Дав имена местам, что теперь имен не имеют.
Вот и тот, кто навек прародителя спутником станет,[703]
Ромул, рожденный в роду Ассарака от Марса и жрицы
Илии. Видишь, двойной на шлеме высится гребень?
780 Марс-родитель его отличил почетной приметой!
Им направляемый Рим до пределов вселенной расширит
Власти пределы своей, до Олимпа души возвысит,
Семь твердынь на холмах окружит он единой стеною,
Гордый величьем сынов, Берекинфской богине[704] подобен,
785 Что в башненосном венце по Фригийской стране разъезжает,
Счастлива тем, что бессмертных детей родила, что и внуки
Все – небожители, все обитают в высях эфирных.
Взоры теперь сюда обрати и на этот взгляни ты
Род и на римлян твоих. Вот Цезарь и Юла потомки:
790 Им суждено вознестись к средоточью великого неба.
Вот он, тот муж, о котором тебе возвещали так часто:
Август Цезарь, отцом божественным вскормленный,[705] снова
Век вернет золотой на Латинские пашни, где древле
Сам Сатурн был царем, и пределы державы продвинет,
795 Индов край покорив и страну гарамантов, в те земли,
Где не увидишь светил, меж которыми движется солнце,[706]
Где небодержец Атлант вращает свод многозвездный.
Ныне уже прорицанья богов о нем возвещают,
Край Меотийских болот и Каспийские царства пугая,
800 Трепетным страхом смутив семиструйные нильские устья.
Столько стран не прошел ни Алкид в скитаниях долгих,
Хоть и сразил медноногую лань и стрелами Лерну
Он устрашил и покой возвратил лесам Эриманфа,
Ни виноградной уздой подъяремных смиряющий тигров
805 Либер[707], что мчится в своей колеснице с подоблачной Нисы.
Что ж не решаемся мы деяньями славу умножить?
Нам уж не страх ли осесть на земле Авзонийской мешает?
Кто это там, вдалеке, ветвями оливы увенчан,
Держит святыни в руках? Седины его узнаю я!
810 Римлян царь, укрепит он законами первыми город;
Бедной рожденный землей, из ничтожных он явится Курий,
Чтобы принять великую власть.[708] Ее передаст он
Туллу[709], что мирный досуг мужей ленивых нарушит,
Двинув снова в поход от триумфов отвыкшее войско.
815 Анк на смену ему воцарится, спеси не чуждый:[710]
Слишком уж он и сейчас дорожит любовью народа.
Хочешь Тарквиниев[711] ты увидать и гордую душу
Мстителя Брута[712] узреть, вернувшего фасции Риму?
Власти консульской знак – секиры грозные – первым
820 Брут получит и сам сыновей, мятеж затевавших,
На смерть осудит отец во имя прекрасной свободы;
Что бы потомки о нем ни сказали, – он будет несчастен,
Но к отчизне любовь и жажда безмерная славы
Все превозмогут. Взгляни: вдалеке там Деции, Друзы,[713]
825 С грозной секирой Торкват и Камилл, что орлов возвратит нам.[714]
Видишь – там две души одинаковым блещут оружьем?
Ныне, объятые тьмой, меж собой они в добром согласье,
Но ведь какою войной друг на друга пойдут,[715] если света
Жизни достигнут! Увы, как много крови прольется
830 В дни, когда тесть от Монековых скал с Альпийского вала[716]
Спустится, зять же его с оружьем встретит восточным![717]
Дети! Нельзя, чтобы к войнам таким ваши души привыкли!
Грозною мощью своей не терзайте тело отчизны!
Ты, потомок богов, ты первый о милости вспомни,
835 Кровь моя, меч опусти!..
Этот, Коринф покорив,[718] поведет колесницу в триумфе
На Капитолий крутой, над ахейцами славен победой.
Тот повергнет во прах Агамемнона крепость – Микены,
Аргос возьмет, разобьет Эакида, Ахиллова внука,[719]
840 Мстя за поруганный храм Минервы,[720] за предков троянских.
Косс и великий Катон,[721] ужель о вас умолчу я?
Гракхов не вспомню ли род? Сципионов, как молния грозных,
Призванных гибель нести Карфагену?[722] Серрана, что ниву
Сам засевал? Иль Фабриция, кто, довольствуясь малым,
845 Был столь могуч?[723] О Фабии, вас назову и усталый…
Максим, и ты здесь, кто нам промедленьями спас государство![724]
Смогут другие создать изваянья живые из бронзы,
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней
850 Вычислят иль назовут восходящие звезды, – не спорю:
Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твое! – налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных!"
Так Анхиз говорил изумленным спутникам; после
855 Он добавил: "Взгляни, вот Марцелл[725], отягченный добычей;
Ростом он всех превзошел, победитель во многих сраженьях,
Тот, кто Рим укрепит, поколебленный тяжкою смутой,
Кто, воюя в седле, разгромит пунийцев и галлов, —
Третий доспех,[726] добытый в бою, посвятит он Квирину".
860 Молвил на это Эней, увидев рядом с Марцеллом
Юношу дивной красы[727] в доспехах блестящих, который
Шел с невеселым лицом, глаза потупивши в землю:
"Кто, скажи мне, отец, там идет с прославленным мужем?
Сын ли его иль один из бессчетных потомков героя?
865 Спутников сколько вокруг! Каким он исполнен величьем!
Но осеняет чело ему ночь печальною тенью".
Слезы из глаз полились у Анхиза, когда отвечал он:
"Сын мой, великая скорбь твоему уготована роду:
Юношу явят земле на мгновенье судьбы – и дольше
870 Жить не позволят ему. Показалось бы слишком могучим
Племя римлян богам, если б этот их дар сохранило.
Много стенаний и слез вослед ему с Марсова поля[728]
Город великий пошлет! И какое узришь погребенье
Ты, Тиберин[729], когда воды помчишь мимо свежей могилы!
875 Предков латинских сердца вознести такою надеждой
Больше таких не взрастит себе во славу питомцев
Ромулов край. Но увы! Ни у чему благочестье и верность,
Мощная длань ни к чему. От него уйти невредимо
880 Враг ни один бы не мог, пусть бы юноша пешим сражался,
Пусть бы шпоры вонзал в бока скакуна боевого.
Отрок несчастный, – увы! – если рок суровый ты сломишь,
Будешь Марцеллом и ты![730] Дайте роз пурпурных и лилий:
Душу внука хочу я цветами щедро осыпать,
885 Выполнить долг перед ним хоть этим даром ничтожным".
Так бродили они по всему туманному царству,
Между широких лугов, чтобы всех разглядеть и увидеть.
После того, как сыну Анхиз перечислил потомков,
Душу его распалив стремленьем к славе грядущей,
890 Старец поведал ему о войне, что ждет его вскоре,
О племенах лаврентских сказал, о столице Латина,
Также о том, как невзгод избежать или легче снести их.
Двое ворот открыты для снов: одни – роговые,
В них вылетают легко правдивые только виденья;
895 Белые створы других изукрашены костью слоновой,
Маны, однако, из них только лживые сны высылают.
К ним, беседуя, вел Анхиз Сивиллу с Энеем;
Костью слоновой блестя, распахнулись ворота пред ними,
К спутникам кратким путем и к судам Эней возвратился.
900 Тотчас вдоль берега он поплыл в Кайетскую гавань.
С носа летят якоря, корма у берега встала.
КНИГА СЕДЬМАЯ
Здесь же скончалась и ты, Энея кормилица, чтобы
Память навек о себе завещать побережиям нашим:
Место, где прах твой зарыт, сохраняет имя Кайеты,[731]
Чтят гесперийцы его; так не это ли славой зовется?
5 Благочестивый Эней, совершив обряд погребальный,
Холм насыпал над ней и, когда успокоилось море,
В путь поспешил на всех парусах и гавань покинул.
Ветер в ночи понес корабли, и луна благосклонно
Свет белоснежный лила и дробилась, в зыбях отражаясь.
10 Плыл вдоль берега флот, минуя царство Цирцеи,
Где меж дремучих лесов распевает денно и нощно
Солнца могучая дочь[732] и, в ночную темную пору,
В пышном дворце, засветив душистый факел кедровый,
Звонкий проводит челнок сквозь основу ткани воздушной.
15 С берега львиный рык долетает гневный: ярятся
Звери и рвутся с цепей, оглашая безмолвную полночь;
Мечется с визгом в хлеву свиней щетинистых стадо,[733]
Грозно медведи ревут, завывают огромные волки, —
Все, кого силою трав погубила злая богиня,
20 В диких зверей превратив и обличье отняв человека.
Чтобы Цирцеи волшба не коснулась троянцев, чтоб волны
К берегу их не снесли, не пригнали в опасную гавань,
Ветром попутным Нептун паруса энеадов наполнил,
Бег ускорил судов и пронес через бурные мели.
25 Море зарделось в лучах золотистой Авроры, сверкавших
С неба, где мчалась в своей колеснице алой богиня.
Ветер внезапно упал, дуновенья больше не морщат
Мраморной глади – одни с безветрием борются весла.
Видит с моря Эней берега, заросшие лесом,
30 И меж огромных дерев поток, отрадный для взора:
Это струит Тиберин от песка помутневшие воды
В море по склонам крутым. Над лесами стаи пернатых,
Что по речным берегам и по руслам вьют себе гнезда,
Носятся взад и вперед, лаская песнями небо.
35 Тотчас Эней повелел корабли повернуть и направить
К берегу; так он вошел, торжествуя, в тенистые устья.
Ныне о древних веках, Эрато[734], дозволь мне поведать,
О стародавних царях и о том, что в Лации было
В дни, когда с войском приплыл к берегам Авзонийским пришелец,
40 Также о том, отчего разгорелась распря впервые.
Ты певца вдохнови, о богиня! Петь начинаю
Я о войне, о царях, на гибель гневом гонимых,
И о тирренских бойцах, и о том, как вся Гесперия
Встала с оружьем в руках. Величавей прежних событья
45 Ныне пойдут чередой – величавей будет и труд мой.
Мирно старый Латин городами и нивами правил.
Фавну его родила[735] лаврентская нимфа Марика, —
Так преданье гласит; был Пик[736] родителем Фавна,
Пика отцом был Сатурн, положивший роду начало.
50 Волей богов не имел Латин мужского потомства,
После того как судьбой был похищен сын юный.
Дочь лишь была у него, наследница многих владений:
Стала невестой она, по годам созрела для брака,
Много из Лация к ней женихов и со всей Гесперии
55 Сваталось, прежде других – красотою всех превзошедший
Турн, могучих отцов и дедов славный потомок.
Юношу всем предпочла и мечтала царица скорее
Зятем сделать его – но мешали ей знаменья свыше.
Лавр посредине дворца стоял меж высоких чертогов,
60 Долгие годы храним и всеми чтим, как священный:
Сам Латин, говорят, когда клал основанья твердыни,
Дерево это нашел и его посвятил Аполлону,
Город же новый нарек по имени лавра Лаврентом.
Вдруг на вершину его, – и рассказывать дивно об этом! —
65 В воздухе путь проложив, прилетели с громким жужжаньем
Пчелы тучей густой, и, сцепившись ножками плотно,
Рой нежданный повис, точно плод, меж листьев на ветке.
Вмиг прорицатель изрек: "Я зрю иноземного мужа,
С той же он стороны, что и рой, сюда же стремится
70 С войском своим, чтобы здесь воцариться в твердыне высокой".
Факела чистый огонь к алтарям подносила однажды,
Стоя рядом с отцом, во дворце Лавиния-дева;
Тут привиделось им, будто длинные кудри царевны —
Чудо грозное! – вдруг охватило шумное пламя,
75 Следом убор занялся, занялся на челе самоцветный
Царский венец – и вот, золотым окутана дымом,
Сеет она Вулканов огонь по просторным палатам.
Дивное знаменье так всем на страх истолковано было:
Слава Лавинию ждет и удел высокий в грядущем,
80 Но принесет народу она великие войны.
Царь в тревоге спешит обратиться к оракулу Фавна,
Вещего старца-отца вопросить в лесу Альбунейском,[737]
Самом большом из лесов, где звенит источник священный,
Воздух смрадом своих испарений густых заражая.
85 Вся Энотрия, все племена италийские в этот
Сходятся лес, чтоб сомненья свои разрешить. Если щедрый
Дар принесет в него жрец, и расстелит в ночи молчаливой
Жертвенных шкуры овец, и уснет на ложе овчинном,
Много узрит он во сне витающих дивных видений,
90 Будет многим внимать голосам, удостоен беседы
Вечных богов и теней, прилетевших из глуби Аверна.
Здесь и родитель Латин искал в тревоге ответа.
Сто тонкорунных заклал он сам овец по обряду,
Шкуры в лесу расстелил – и едва лишь возлег на овчинах,
95 Тотчас голос к нему долетел из чащи древесной:
"Дочери мужа найти, о мой сын, не стремись средь латинян,
С тем, кто избран тобой, не справляй задуманной свадьбы:
Зять из чужбины придет и кровью своей возвеличит
Имя наше до звезд, и к ногам наших правнуков общих
100 Будет повержен весь мир, и все, что видимо Солнцу
В долгом пути меж двумя Океанами, – им покорится".
Этих советов отца, что ему в ночи молчаливой
Фавном были даны, не таил Латин – и повсюду
Мчалась на крыльях Молва и о них городам авзонийским
105 Весть несла, когда флот потомков Лаомедонта
Встал на причал у крутых берегов, травою поросших.
Вышли с Энеем вожди и прекрасный Асканий на сушу,
Наземь легли отдохнуть в тени высокого бука.
Тут же друзья на траве расставляют для трапезы яства,
110 Их, как Юпитер внушил, разложив на лепешках из полбы,
Диких приносят плодов, на столы из хлеба кладут их…
Быстро скудный запас истребили троянцы, и голод
Их заставил доесть и Цереры дар необильный.
Только успели они хлебов, отмеченных роком,[738]
115 Дерзкой коснуться рукой и вкусить от круглых лепешек,
Юл воскликнул: «Ну вот, мы столы теперь доедаем!»
Он пошутить лишь хотел, – но, услышав слово такое,
Понял Эней, что конец наступил скитаньям, и сыну
Смолкнуть велел, поражен изъявленьем божественной воли.
120 Тотчас: "Привет тебе, край, что судьбою мне предназначен! —
Молвит он. – Вам привет, о пенаты верные Трои!
Здесь наш дом и родина здесь! Вспоминаю теперь я:
Тайну судьбы мне открыв, завет оставил родитель:[739]
"Если ты приплывешь на неведомый берег и голод
125 Вдруг заставит тебя поедать столы после пира,
Знай, что там обретешь пристанище ты, истомленный,
Первые там дома заложи и стены воздвигни".
Память навек о себе завещать побережиям нашим:
Место, где прах твой зарыт, сохраняет имя Кайеты,[731]
Чтят гесперийцы его; так не это ли славой зовется?
5 Благочестивый Эней, совершив обряд погребальный,
Холм насыпал над ней и, когда успокоилось море,
В путь поспешил на всех парусах и гавань покинул.
Ветер в ночи понес корабли, и луна благосклонно
Свет белоснежный лила и дробилась, в зыбях отражаясь.
10 Плыл вдоль берега флот, минуя царство Цирцеи,
Где меж дремучих лесов распевает денно и нощно
Солнца могучая дочь[732] и, в ночную темную пору,
В пышном дворце, засветив душистый факел кедровый,
Звонкий проводит челнок сквозь основу ткани воздушной.
15 С берега львиный рык долетает гневный: ярятся
Звери и рвутся с цепей, оглашая безмолвную полночь;
Мечется с визгом в хлеву свиней щетинистых стадо,[733]
Грозно медведи ревут, завывают огромные волки, —
Все, кого силою трав погубила злая богиня,
20 В диких зверей превратив и обличье отняв человека.
Чтобы Цирцеи волшба не коснулась троянцев, чтоб волны
К берегу их не снесли, не пригнали в опасную гавань,
Ветром попутным Нептун паруса энеадов наполнил,
Бег ускорил судов и пронес через бурные мели.
25 Море зарделось в лучах золотистой Авроры, сверкавших
С неба, где мчалась в своей колеснице алой богиня.
Ветер внезапно упал, дуновенья больше не морщат
Мраморной глади – одни с безветрием борются весла.
Видит с моря Эней берега, заросшие лесом,
30 И меж огромных дерев поток, отрадный для взора:
Это струит Тиберин от песка помутневшие воды
В море по склонам крутым. Над лесами стаи пернатых,
Что по речным берегам и по руслам вьют себе гнезда,
Носятся взад и вперед, лаская песнями небо.
35 Тотчас Эней повелел корабли повернуть и направить
К берегу; так он вошел, торжествуя, в тенистые устья.
Ныне о древних веках, Эрато[734], дозволь мне поведать,
О стародавних царях и о том, что в Лации было
В дни, когда с войском приплыл к берегам Авзонийским пришелец,
40 Также о том, отчего разгорелась распря впервые.
Ты певца вдохнови, о богиня! Петь начинаю
Я о войне, о царях, на гибель гневом гонимых,
И о тирренских бойцах, и о том, как вся Гесперия
Встала с оружьем в руках. Величавей прежних событья
45 Ныне пойдут чередой – величавей будет и труд мой.
Мирно старый Латин городами и нивами правил.
Фавну его родила[735] лаврентская нимфа Марика, —
Так преданье гласит; был Пик[736] родителем Фавна,
Пика отцом был Сатурн, положивший роду начало.
50 Волей богов не имел Латин мужского потомства,
После того как судьбой был похищен сын юный.
Дочь лишь была у него, наследница многих владений:
Стала невестой она, по годам созрела для брака,
Много из Лация к ней женихов и со всей Гесперии
55 Сваталось, прежде других – красотою всех превзошедший
Турн, могучих отцов и дедов славный потомок.
Юношу всем предпочла и мечтала царица скорее
Зятем сделать его – но мешали ей знаменья свыше.
Лавр посредине дворца стоял меж высоких чертогов,
60 Долгие годы храним и всеми чтим, как священный:
Сам Латин, говорят, когда клал основанья твердыни,
Дерево это нашел и его посвятил Аполлону,
Город же новый нарек по имени лавра Лаврентом.
Вдруг на вершину его, – и рассказывать дивно об этом! —
65 В воздухе путь проложив, прилетели с громким жужжаньем
Пчелы тучей густой, и, сцепившись ножками плотно,
Рой нежданный повис, точно плод, меж листьев на ветке.
Вмиг прорицатель изрек: "Я зрю иноземного мужа,
С той же он стороны, что и рой, сюда же стремится
70 С войском своим, чтобы здесь воцариться в твердыне высокой".
Факела чистый огонь к алтарям подносила однажды,
Стоя рядом с отцом, во дворце Лавиния-дева;
Тут привиделось им, будто длинные кудри царевны —
Чудо грозное! – вдруг охватило шумное пламя,
75 Следом убор занялся, занялся на челе самоцветный
Царский венец – и вот, золотым окутана дымом,
Сеет она Вулканов огонь по просторным палатам.
Дивное знаменье так всем на страх истолковано было:
Слава Лавинию ждет и удел высокий в грядущем,
80 Но принесет народу она великие войны.
Царь в тревоге спешит обратиться к оракулу Фавна,
Вещего старца-отца вопросить в лесу Альбунейском,[737]
Самом большом из лесов, где звенит источник священный,
Воздух смрадом своих испарений густых заражая.
85 Вся Энотрия, все племена италийские в этот
Сходятся лес, чтоб сомненья свои разрешить. Если щедрый
Дар принесет в него жрец, и расстелит в ночи молчаливой
Жертвенных шкуры овец, и уснет на ложе овчинном,
Много узрит он во сне витающих дивных видений,
90 Будет многим внимать голосам, удостоен беседы
Вечных богов и теней, прилетевших из глуби Аверна.
Здесь и родитель Латин искал в тревоге ответа.
Сто тонкорунных заклал он сам овец по обряду,
Шкуры в лесу расстелил – и едва лишь возлег на овчинах,
95 Тотчас голос к нему долетел из чащи древесной:
"Дочери мужа найти, о мой сын, не стремись средь латинян,
С тем, кто избран тобой, не справляй задуманной свадьбы:
Зять из чужбины придет и кровью своей возвеличит
Имя наше до звезд, и к ногам наших правнуков общих
100 Будет повержен весь мир, и все, что видимо Солнцу
В долгом пути меж двумя Океанами, – им покорится".
Этих советов отца, что ему в ночи молчаливой
Фавном были даны, не таил Латин – и повсюду
Мчалась на крыльях Молва и о них городам авзонийским
105 Весть несла, когда флот потомков Лаомедонта
Встал на причал у крутых берегов, травою поросших.
Вышли с Энеем вожди и прекрасный Асканий на сушу,
Наземь легли отдохнуть в тени высокого бука.
Тут же друзья на траве расставляют для трапезы яства,
110 Их, как Юпитер внушил, разложив на лепешках из полбы,
Диких приносят плодов, на столы из хлеба кладут их…
Быстро скудный запас истребили троянцы, и голод
Их заставил доесть и Цереры дар необильный.
Только успели они хлебов, отмеченных роком,[738]
115 Дерзкой коснуться рукой и вкусить от круглых лепешек,
Юл воскликнул: «Ну вот, мы столы теперь доедаем!»
Он пошутить лишь хотел, – но, услышав слово такое,
Понял Эней, что конец наступил скитаньям, и сыну
Смолкнуть велел, поражен изъявленьем божественной воли.
120 Тотчас: "Привет тебе, край, что судьбою мне предназначен! —
Молвит он. – Вам привет, о пенаты верные Трои!
Здесь наш дом и родина здесь! Вспоминаю теперь я:
Тайну судьбы мне открыв, завет оставил родитель:[739]
"Если ты приплывешь на неведомый берег и голод
125 Вдруг заставит тебя поедать столы после пира,
Знай, что там обретешь пристанище ты, истомленный,
Первые там дома заложи и стены воздвигни".