Воронин Андрей Николаевич. Комбат против волчьей стаи

   — Эй ты! — закричал Щукин, так чтобы его слышали во всем вагоне. — А ну пусти коляску!
   — Ты чего к инвалиду прицепился? — услышал сзади Тормоз женский голос.
   — Да. Кто ты такой, а?
   Он знал, в споры ввязываться нельзя. Сейчас двери откроются, он выкатит Щукина на платформу, а не довольные свидетели уедут.
   — А ну, пусти, — Щукин, изловчившись схватил его за руку, — чего прицепился? Деньги у инвалида забрать хочешь?
   Молодой парень, сидевший возле двери, поднялся и шагнул к Тормозу.
   — Пусти его, тебе говорят.
   — Никакой он не инвалид! — громко, чтобы его слышали, бросил Тормоз, — чужие медали нацепил, сам квартиру пропил, жену с дочерью по миру пустил.
   — А ты кто такой?
   — Его жена — моя сестра!
   Воцарилось секундное замешательство. Щукин прикидывал в уме, кому скорее поверят, ему или Тормозу. Но время сыграло на последнего. Поезд остановился, двери отворились, и Тормоз вытолкал коляску на платформу.
   Из пассажиров следом вышла только одна женщина. Она некоторое время постояла в отдалении, смотрела, что будет дальше. Тормоз, почти не шевеля губами, прошипел Щукину:
   — Сиди тихо и не дергайся, понял, козел.
   — Отцепись.
   — Поговорить надо, — уже не так агрессивно проговорил Тормоз, — дело есть.
   — Что такое?
   — Заработать хочешь?
   — Заработать все хотят.
   Тормозу нужно было успокоить Щукина и дождаться, пока любопытные разойдутся.
   — Сиди тихо, сейчас переговорим.
   Бандит откатил коляску в самый конец платформы, поставил ее в последней арке. Женщина, наблюдавшая за Щукиным, увидела, что он больше не протестует, еще немного потопталась и направилась к эскалатору Больше свидетелей ссоры на платформе не оставалось, их увез поезд.
   — Ну так, говори Тормоз прикинул, какой вариант поведения лучше всего сейчас избрать. Можно выбраться со Щукиным на поверхность, а там прикончить, закатив коляску в какой-нибудь двор. Но для того, чтобы выбраться из метро, нужно было кого-нибудь просить держать коляску на эскалаторе, тогда появятся ненужные свидетели. И так уже баба любопытная подвернулась. А науку своего учителя, Курта, Тормоз усвоил хорошо — никаких свидетелей, во всяком случае живых.
   И он избрал второй вариант — самый быстрый.
   Заговорить Щукину зубы, дождаться, когда поезд будет выезжать из тоннеля и резко толкнуть коляску.
   Всего лишь три метра отделяли их от края платформы. Значит, Щукин не успеет остановиться и грохнется на рельсы. Тут ему и конец.
   «Пассажиры, стоящие на платформе не видят сейчас нас, расположившихся в арке».
   — Говори же, Тормоз.
   «Они заметят лишь инвалидную коляску, поднимется паника, а я отступлю, смешаюсь с толпой и поднимусь на эскалаторе, а там ищи, свищи ветра в поле».
   В тоннеле загрохотал поезд. Тормоз был готов толкнуть коляску в любую секунду.
   «Еще чуть-чуть подождать», — думал он.
   — Ну говори же, — Щукин обернулся к нему, — какое дело? Много денег? Меня теперь дешево не купишь, видишь, сколько я зарабатываю, — он потряс коробкой от сигарет.
   Зашелестели бумажки.
   — Держи свои бумажки, а то ветром унесет, — посоветовал Тормоз, отсчитывая в уме, — «Шесть, пять, четыре…»
   На счет «ноль» он собирался толкнуть коляску.
   Уже заплясали отблески фар на мраморе стены.
   «Главное — сделать все быстро. Скрежет тормозов, крики, делаю несколько шагов назад, и я уже на эскалаторе».
   Но тут произошло непредвиденное.
   — Сколько времени не подскажете? — цыганенок дернул Тормоза за рукав.
   — Пошел вон!
   Поезд вырвался из тоннеля. Тормоз опоздал. А Щукин почувствовал, что дело неладное. Уж очень нервничал Тормоз. И о деле говорить не спешил.
   — Кати меня в вагон.
   — Перебьешься.
   — Тогда, пусти.
   Щукин, ухватился обеими руками за ободья и попытался поехать сам. Но Тормоз крепко держал коляску, протекторы скользили по полированному граниту.
   — Козел! Пусти, слышишь?
   — Не горячись. А ты пошел вон!
   Цыганенок, потеряв интерес к Тормозу, двинулся на эскалатор.
   "Ничего, еще поезд будет, этого добра тут навалом.
   Лишь бы не раскричался. Нужно его успокоить".
   — Деньги тебе нужны?
   — Нужны, если большие.
   — Только, кричи поменьше.
   — Хочу, и кричу.

* * *

   Комбат, выйдя из вагона, увидел Щукина, сидевшего в инвалидной коляске, и направился к нему.
   «А это, что за хмырь с ним? Рожа мне его не нравится», — думал Борис Иванович, обходя толстую бабу, тащившую два ведра, покрытых марлей.
   — Вали отсюда, не надо мне твоих денег! — закричал Щукин, вцепившись в руку Тормозу, — пошел на хрен!
   — Да я тебя сейчас по стенке размажу, — шипел бандит, сжав плечо бомжу одной рукой, а второй шаря в кармане.
   Не вынимая пистолет из куртки. Тормоз приставил его к затылку Щукина.
   — Дернешься, пристрелю, ясно?
   Комбат, заметив это движение, понял в чем дело.
   Он оттолкнул бабу с ведрами и бросился вперед.
   Щукин тоже зря времени не терял, он уже давно сжимал в левой руке заостренный крюк, которым по вечерам поднимал люк своего убежища. В тоннеле грохотал приближающийся поезд. Из черного жерла валом валил теплый настоянный на креозоте воздух, выталкиваемый поездом из тоннеля, как, поршнем.
   Комбата от проема последней арки отделяло уже метров пятнадцать, и тут Щукин вонзил острие своего крюка в руку, сжимавшую пистолет, отдернул ее в сторону. Громыхнул выстрел, пуля, отколов кусок мрамора из облицовки, с визгом унеслась под потолок.
   А Щукин, пригнув голову, рванул вперед из инвалид ной коляски, так и оставшейся во владении Тормоза, постаравшись оттолкнуть ее назад как можно сильнее, чтобы та сбила бандита с ног.
   На глазах у изумленной публики, повернувшейся на звук выстрела, парализованный инвалид, спрыгнул с края платформы на пути и побежал в темноту тоннеля навстречу грохочущему поезду.
   — Ну и дела, — только и успел подумать Комбат Времени на раздумья не оставалось. Он тоже спрыгнул на шпалы и побежал вслед за Щукиным, потому что понимал, если упустить его теперь, то больше не найдешь.
   Толпа хлынула к концу платформы, раздался истошный женский визг.
   — Задавят! Задавят!
   Тормоз, толкнув инвалидную коляску на бежавших к нему людей, выхватил из кармана пистолет и тоже спрыгнул на пути.
   Тоннель заворачивал, из-за поворота вовсю светили отраженным светом фары локомотива. Бандит четко видел силуэты двух бегущих мужчин — Щукина и Комбата. Рублев уже почти настиг бомжа.
   На ходу Тормоз несколько раз выстрелил, но промахнулся.
   — Стой, дурак! — кричал Комбат, пытаясь схватить Щукина. — Задавит.
   Рублев уже готов был упасть лицом на шпалы, прижаться к ним, чтобы пропустить над собой состав, но еще не терял надежды спасти и Щукина.
   «Догнать его, повалить!»
   Из-за поворота резко вспыхнули мощные фары локомотива. Вместо того, чтобы остановиться, попытаться спасти свою жизнь, Щукин рванул вперед еще быстрее.
   — Ложись! — закричал Комбат и тут увидел, как силуэт Щукина резко рванул в сторону.
   В свете фар Рублев успел рассмотреть черную узкую арку, прорезавшую стену тоннеля.
   Рискуя быть сбитым поездом, уже задыхаясь от ветра, который состав гнал впереди себя, Рублев в четыре прыжка поравнялся с аркой и, оттолкнувшись ногой от рельсы, влетел в нее.
   Тоннель наполнился пронзительным визгом, скрежетом — поезд тормозил. Из-под тормозных колодок сыпались искры, единственное, что успел заметить машинист — это два силуэта, мелькнувших перед самым носом поезда. Он был уверен, бежавшие оказались под колесами.
   И в скрежете тормозов ему слышался хруст ломаемых костей.
   Тормоз же на мгновение замер, ослепленный фарами, и бросился на шпалы, но не успел пригнуть голову. Удар пришелся ему прямо в лоб. Полчерепа снесло, словно срезало гигантским топором. Его крик потонул в лязге металла.
   Комбат прижался к мокрому бетону в узком проходе и перевел дыхание.
   «Успел-таки, — мелькнуло в голове, — а смерть была так близко».
   В кромешной темноте слышались торопливые удаляющиеся шаги и хриплое дыхание. В тоннель дул сильный ветер.
   «Догоню», — Комбат двинулся вперед, пригнув голову, потому что пройти здесь в полный рост не представлялось возможным.
   — Щукин! — позвал он.
   Шаги тут же смолкли. Смолкло и дыхание. Впереди чуть забрезжил свет, идущий откуда сверху. Боясь пропустить поворот или нишу, Комбат двигался на ощупь, выставив руки и шаря по стенам.
   Вновь впереди послышалась возня, словно кто царапался в металлическую дверь. Комбат побежал.
   «Значит, он впереди».
   Свет усиливался и, наконец, Рублев оказался на круглой забетонированной площадке.
   Круглая же вентиляционная шахта, составленная из бетонных колец, вертикально уходила вверх. По металлической лестнице быстро карабкался Щукин. Он уже успел подняться метров на пятнадцать — Стой, ничего плохого я тебе не сделаю.
   — Пошел ты!
   Щукин ускорил движение. Рублев полез следом.
   Беглец уже преодолел половину расстояния, но выбился из сил. Рублев догнал его, когда до верхней площадки оставалось еще метров семь.
   Щукин остановился и, тяжело дыша, посмотрел на Комбата.
   «Лишь бы не сорвался, — Рублев бросил беглый взгляд вниз, упадет — насмерть разобьется. Это уж точно».
   Но стоило ему перехватить руку, чтобы взяться за верхнюю ступеньку, как Щукин попытался ударить ему по пальцам каблуком.
   — Стой, я тебе говорю. — Комбат ухватил его за ногу и поднялся чуть вверх.
   — Ты кто? — шипел Щукин и пытался свободной ногой ударить Рублева в голову, но повис на руках и замер, боясь сорваться.
   Пришлось Рублеву разжать пальцы.
   — Видишь, убивать тебя я не собираюсь, — проговорил Комбат, когда Щукин вновь надежно стоял на лестнице. — Мне только поговорить с тобой надо.
   — Да, Тормоз тоже только поговорить хотел.
   — Это кто Тормоз? Тот, что с тобой на платформе был?
   — И ты с ними из одной банды!
   — Нет, я сам по себе. Поднимайся, там поговорим, на лестнице несподручно беседовать.
   Щукин все еще сомневался.
   «А что если это подвох, и оказавшись наверху, я потеряю то небольшое преимущество, которое имею сейчас».
   — Сюда скоро милиция нагрянет, — напомнил ему Комбат.
   — Ладно, выбираемся вместе, а там посмотрим, — согласился Щукин и полез выше.
   Комбат далеко не отпускал его. Но лишь только бомж выбрался на площадку, как вновь попытался сбросить Комбата. Он целил ему ногой в голову, но Рублев увернулся и, перевалившись животом через верхнюю ступеньку, выбрался на бетон.
   Щукин стоял, приняв боевую стойку. Рублев дружелюбно проговорил — Если бы я хотел убить тебя, то уже сделал бы это.
   — Да? — переспросил Щукин, затем сощурившись, посмотрел на Рублева, — Не знаю почему, но мне кажется, ты не бандит. — Он опустил руки и присел на металлический корпус вентилятора. — Так ты точно Тормоза не знаешь?
   — Нет. А чего он к тебе прицепился? Чего за тобой погнался?
   — Было, наверное, за что…
   И тут Щукин словно очнулся.
   — Выбираться отсюда скорее надо.
   Он подошел к металлической двери в бетонной стене. Их повсюду окружал бетон, а выше простиралась металлическая сетка. Только сейчас Борис Иванович сообразил, где они находятся. В будке вентиляционной шахты метро Щукин порылся в кармане, вытащил связку ключей и, подобрав нужный железнодорожный трехгранник, открыл дверь.
   — Ты хоть китель сними, а то тебя за километр узнать можно, — сказал Комбат, проходя в узкую дверь.
   Шахта оказалась расположенной во дворе жилого дома, неподалеку от песочницы и детских качелей Каким-то дурным сном казалось им все, что несколько минут назад произошло на станции метро.
   Светило неяркое осеннее солнце, двор устилали желтые листья. Щукин, нехотя снял свой потертый китель, сложил его подкладкой вверх, словно бы очень берег и перекинул его на руку.
   — Ты точно Тормоза не знаешь.? — покосился он на Комбата.
   — Да сколько раз тебе можно говорить. Я тебя искал.
   — А кто ты?
   — Пошли, некогда рассуждать — ноги уносить надо.
   — Да, ты мужик приметный, — усмехнулся в седую бороду Щукин, когда они с Комбатом вышли на улицу.
   — Да и ты приметный, твою клочковатую бороду за квартал видно.
   — Не клочковатую, а окладистую.
   Щукин нервно обернулся, покосившись на павильон входа в метро, возле него уже стояла пара патрульных машин, суетилась милиция. Затем перевел взгляд на свое отражение в витрине магазина.
   — Бороду, как китель, не снимешь.
   — Придется сбрить, а то вид у тебя как у опричника Малюты Скуратова.
   — Ну все, прощай, — неожиданно сказал Щукин.
   Дойдя до перекрестка и, не моргнув глазом, он свернул направо и пустился бежать.
   Комбат улыбнулся, подобного он не ожидал, можно сказать спас человека от верной смерти, а тот от своего спасителя убегает.
   — Стой! Стой! — крикнул Комбат.
   Щукин даже и не думал останавливаться, а свернул в арку, ведущую во двор.
   «Точно за малым ребенком».
   Комбат через секунд десять догнал Щукина, который пытался спрятаться от него за мусорными контейнерами, схватил за шиворот и несколько раз сильно тряхнул. У того даже зубы лязгнули.
   — Неужели ты не понял до сих пор? Хотел бы я тебя убить, давно бы прикончил. Лазишь по мусоркам, словно кот помойный.
   — А черт тебя знает, кто ты такой.
   — Говорил же я тебе, что не имею никакого отношения к твоему Тормозу.
   — Сказать все что угодно можно.
   Комбат крепко схватил Щукина за локоть и прошептал ему на самое ухо.
   — Если еще раз вздумаешь убежать, мне придется тебя стукнуть, да так чтобы ты вырубился. Затем взвалю тебя на плечи, как пьяного, и донесу куда мне нужно. Понял?
   — Понял, — кивнул Щукин, сообразив, что этот мужик шутить не будет. И если стукнет, то, действительно, вырубит. А себя Щукин не считал слабаком, хотя и сильно подорвал за последние пару лет свое здоровье.
   — Ладно, пошли к такси.
   — У меня денег нету. Коробка-то с бумажками в метро осталась.
   — За мой счет поедешь. Только без глупостей.
   — Я и сам не хочу в милицию, — усмехнулся Щукин, — только отпусти руку. А то держишь, как тисками кузнечными, словно заготовку сжал.
   — А не побежишь? Мне гоняться надоело.
   — Слово офицера, — гордо сказал Щукин, — русского офицера, — и хотел приложить правую ладонь к пышной седой шевелюре, но понял, что это будет выглядеть комично и остановил ладонь на полдороге.
   Жест получился как у пионера, не хватало только воскликнуть «Всегда готов!».
   — Ты эти свои штуки побереги для метро хотя вряд ли тебя туда уже пустят.
   — Пустят-пустят. Меня на всех станциях контролеры знают, я все-таки герой афганской бойни, а не дерьмо на палочке, в отличие от некоторых.
   — Ладно, герой, пошли, — комбат махнул рукой, останавливая такси, и затолкнул Щукина на заднее сиденье.
   Сам сел рядом с ним, положив руку на блокиратор, опасаясь, что Щукин, чего доброго, откроет дверцу и на полном ходу выкатится под колеса машин, следующих в соседнем ряду.
   Таксист недовольно покосился на Щукина. Вид этого бомжа ему явно не нравился. Парень, сидевший за рулем, подумал, еще чего доброго, тот блох или вшей в машину напустит.
   — Не боись, блох у меня нет, — поняв ход мысли таксиста, похвастался Щукин, — я чистоплотный, офицер, как никак.
   — Молчи ты уж лучше, офицер нашелся, ты им был.
   Щукин нервно засучил ногами и принялся разворачивать свой китель с истлевшей грязной подкладкой.
   — Вот смотри, награды боевые, а их за абы что не дают.
   Комбат посмотрел на орден боевого Красного Знамени с уважением.
   — Да, награда стоящая.
   — А эта? — Щукин ткнул пальцем с корявым ногтем в медаль «За отвагу». — Эту, что думаешь, так просто дают, я жизнью рисковал, пока вы тут все.., вы здесь, идиоты, баб тискали, да водку пьянствовали. Думаешь, я от хорошей жизни в бомжи подался?
   Комбат завернул китель так, словно эти награды слепили ему глаза.
   — Мужик, потом разберемся. Потом, — и хлопнул таксиста по плечу — Давай командир, поехали, поехали, не задерживай — Куда? — спросил водитель.
   Комбат назвал адрес.
   — А это не приемник? — поинтересовался Щукин.
   — Не приемник, это моя квартира.
   И Щукин, и Комбат всю дорогу молчали, не желая выдавать свои тайны перед таксистом. Наконец, машина остановилась. Комбат расплатился.
   — Выходи, — сказал он Щукину.
   — Куда мы пойдем? — все еще ожидая подвоха, осторожно осведомился бывший боевой капитан советской армии.
   — Пойдем ко мне домой, чайку горячего выпьем, побреешься, помоешься, почистишься. Может, станешь похожим на человека.
   — Я и так на человека похож. Думаешь, у меня квартиры нет? Есть! И в центре.
   — Ладно, есть, так есть. Только тебе в ней нет места.
   — А ты откуда знаешь?
   — Да уж знаю, — махнул рукой Комбат, взял Щукина за локоть и сказал, — только квартира у тебя не в центре Москвы, а центре Калининграда, и жена тебя на порог не пустит.
   — Стерва она! Стерва! Самая настоящая. Но ничего, я с ней разберусь, вот увидишь, разберусь.
   — Уцелеешь, разберешься, — Комбату все это уже изрядно надоело. — А пока пойдем ко мне.

Глава 16

   Щукин понял, что Комбату известно о нем многое и присмирел. Они поднялись на лифте. Рублев открыл дверь и, указав рукой, пригласил гостя.
   — Заходи.
   — А у тебя жена есть? — опасливо осведомился Щукин.
   — Вот этого добра у меня пока еще нет.
   — Странно-странно, такой мужчина видный, а жены нет. Что-то здесь не так, может, ты какой-нибудь больной?
   — Сам ты больной, — засмеялся Комбат, заталкивая Щукина в квартиру и закрывая дверь.
   Ключ он сразу же опустил в карман, мало ли чего взбредет в голову этому сумасшедшему афганцу. Щукин осмотрелся, увидев фотографию над диваном, подошел к ней, а затем посмотрел на хозяина.
   — Ты что ли?
   — А то кто же, ты?
   — Так ты майор выходит?
   — Майор.
   — Значит, придется выполнять твои приказы.
   Все-таки субординация. А я до майора не дослужился, война, слава Богу, кончилась. А если б не кончилась, точно б дали звезду, все уж к тому шло."
   — Пока я тут поесть соберу, ты иди в ванную, помойся, бороду сбрей. Там бритва, идем покажу.
   Комбат показал свою опасную бритву.
   — Да без бороды мне, майор, в метро никто и гроша ломаного не даст. Что это за герой без бороды?
   — Давай брейся, а то за тебя, действительно, гроша ломаного не дадут, знаешь, что дохлый кот, что дохлый лев, за одного и за другого, вообще, ни хрена не дадут.
   — Знаю — Вот и давай — Я этой бритвой не умею.
   — — Так что, может, мне тебя побрить.
   — Побрей, — сказал Щукин, гордо выпятив вперед бороду.
   Комбат схватил, сжав в кулак, бороду, взял кухонный нож и одним махом отполовинил основную красоту и гордость афганского ветерана, капитана Щукина.
   Потом сунул клок бороды ему в руку.
   — Вот тебе и мочалка, — затолкал его в ванную и закрыл дверь.
   Сначала слышалось ворчание — злое и недовольное" потом зашумела вода, а минут через восемь Комбат услышал, что его гость что-то негромко напевает, бравурное и глупое, типа «Не плачь, девчонка, пройдут дожди».
   Наконец, дверь ванной комнаты распахнулась.
   До пояса голый, обкрученный полотенцем, появился капитан Щукин. Без бороды, помолодевший, он смотрелся совсем другим человеком, лет тридцати, загорелыми у него были лишь кисти рук и лицо до верхней губы. Побрился капитан Щукин довольно странно, оставив бакенбарды, торчавшие в обе стороны на добрых сантиметров восемь.
   — Ты похож на пожарника, капитан. На пожарника.
   — Я похож на артиста.
   — И на артиста тоже, — рассмеялся Рублев, — только из погорелого театра.
   — Что, тебе не нравится?
   — Бакенбарды не нравятся, больно уж запоминающиеся.
   — А твои усы что, не запоминаются?
   — У меня усы нормальные.
   — Так что, ты хочешь сказать, бакенбарды ликвидировать?
   — Соображаешь.., ликвидируй.
   — Жалко, это последнее, что осталось.
   — Я тебя еще потом постригу. И вот, на, оденься, — Рублев вытащил из стенного шкафа свою старую тельняшку, выстиранную, отутюженную и джинсы. — Вот тебе еще трусы.
   — Спасибо.
   — А все твое прежнее барахло я сейчас занесу в мусоропровод.
   — Э-э, погоди, погоди, там у меня документы в заднем кармане.
   Когда документы появились на свет, Комбат хмыкнул. Документы были в таком виде, что никакой эксперт, даже самый опытный и видавший виды, не решился бы определить подлинные они или пропущенные через мясорубку.
   Комбат брезгливо забросил одежду в полиэтиленовый пакет, оставив в покое лишь китель, понес в мусоропровод. Когда же он вернулся, Щукин уже сидел за столом, поставив в центр запотевшую бутылку водки, извлеченную из холодильника.
   — А ты ничего живешь, запасливый, выпить, пожрать есть.
   — Ничего, живу не тужу, — :.сказал Комбат, — если неймется, полстакана выпей, но не больше.
   — А ты? — спросил Щукин.
   — Нет.
   — Что? На профилактике? — У меня много дел, из-за тебя, кстати.
   Капитан Щукин налил полстакана, подумал, не плеснуть ли еще, но широкая ладонь Комбата закрыла стакан, а другая рука схватила бутылку за горлышко и вернула ее в холодильник.
   — Пей, ешь, потом поговорим.
   — Твое здоровье, майор, — поднеся к губам стакан, четко произнес Щукин и залихватски осушил крякнул, попытался занюхать рукавом, но взглянув на голую вымытую руку, понял, что не удастся.
   — Ешь, еда же есть, закуски хватает.
   Зазвонил телефон, Комбат взял трубку, нажал кнопку.
   — Слушаю, — бросил он в микрофон.
   — Это я Иваныч.
   — Еще раз, здоров, Андрюха.
   — — Ты, что ли, в метро заваруху устроил? — послышался бодрый голос Подберезского, бодрый, но немного напряженный.
   — Щукин у меня, приезжай, Андрюха.
   — Так я и знал, твоих рук дело. Через полчаса буду, держи его, не пускай.
   — А он никуда и не просится. Ему у меня нравится, водка есть, закуска тоже и, вообще, Андрюха, он оказался боевым мужиком.
   — Да, я офицер, — бросил Щукин.
   — А теперь послушай меня. Ты поел?
   — Да, поел.
   — Будь внимательным, ты знаешь, что тебя подставили.
   — Догадываюсь, если Тормоз хотел меня прикончить.
   — Расскажи мне все по порядку, все, что знаешь.
   — А тебе зачем?
   — Честно сказать? — Комбат придвинулся к Щукину.
   Тот насторожился.
   — Как хочешь.
   — Погибли мои друзья, идем покажу.
   Комбат со Щукиным перешли в другую комнату.
   — Видишь, вот этого и вот этого. Это — Сергей, а это — Павел.
   — Так они же похожи. Ну как две капли воды.
   — Да, они были братья. Представляешь, Щукин, они весь Афган со мной прошли, в моем батальоне, и живы остались. Каждый день головы под пули подставляли, а здесь в мирное время и еще восемь человек вместе с ними бандиты прикончили.
   — Эти, да? — приблизившись почти вплотную к фотографии, пробормотал капитан Щукин. — Жалко, конечно, пацанов, но я-то причем.
   — А их наняли в охрану, сопровождать груз, заказанный от фирмы «Долида». А ты ее основатель, так сказать хозяин. Это тебя сейчас милиция ищет.
   — Я? Я никакой груз не заказывал. Ты что? Какие перевозки, какие ребята? Майор, да я их вообще в первый раз вижу, и тебя, кстати, тоже.
   — Ты тоже в этом виноват.
   — Что ты несешь? Причем здесь я?
   — Десять человек из охраны и еще три шофера.
   — Какие десять человек? Я здесь не при чем, я пойду.
   — Стой, стой, Щукин. Давай разберемся, давай поговорим, как офицер с офицером.
   — Да не хочу я говорить ни о чем. Ничего я не знаю. Мне дали денег, завели в исполком, или как это теперь называется, в префектуру, что ли, фирму зарегистрировали, я подпись поставил, где сказали. Да и думать про это забыл.
   — Вот видишь, где это всплыло? Делов наворотил, деньги никогда, Щукин, просто так не дают.
   — Почему не дают? Вот мне же дали, и в метро дают.
   — В метро? Дают просто так? Не думаю, наверное, не просто так, а за бороду клочковатую, да за китель грязный с орденом и медалями.
   — А у тебя-то хоть награды есть?
   — Есть, не волнуйся. — сказал Комбат, — только я их каждый день не ношу и не показываю каждому встречному поперечному.
   — Нет у тебя ничего.
   Борис Рублев понял, что на этого человека единственное, что может подействовать — так это награды, потому что цену им не забыл.
   Рублев спокойно подошел к шкафу, вытащил свой мундир и, не снимая с вешалки, показал Щукину. Тот даже ойкнул:
   — Мать твою! — хлопнул в ладоши Щукин, приблизился.
   — Руками не трогать! — сурово сказал Комбат.
   — Ну-у, ты мужик видный, — протянул Щукин, — а почему только майор?
   — Это другая история. Когда-нибудь расскажу, если жив останешься. А жив ты останешься, пока будешь рядом со мной.
   — Ну, десантник, и медалей с орденами у тебя!
   Что, тоже в Афгане?
   — В Афгане, в Афгане, мать его так!
   Расчет Комбата оправдал себя на все сто. Теперь Щукин готов был повиноваться Рублеву беспрекословно, понимая, что перед ним не просто какой-то засранец с улицы, а настоящий боевой офицер, не потерявший своего достоинства и не спившийся, как он.
   — Я тебе, слушай, все расскажу. Да кстати, как тебя зовут?
   — Борис Рублев.
   — А я Семен Щукин.
   Мужчины пожали друг другу руки, пожали крепко, по-настоящему, как положено.
   — Пойдем, Борис Рублев, будем разговаривать, Ты уж меня прости, откуда я знал, кто ты. Думал просто так, бандит какой-нибудь, м.., лицо у тебя суровое, — Щукин хотел сказать «морда», но понял, что это слово будет здесь неуместно. И принялся рассказывать все, что он зная.