Страница:
Бой, естественно, был недолгим. У защищавшихся патроны быстро кончились, а выбраться через высоченный забор они так и не успели. Один из водителей смог-таки взобраться на забор, но короткая очередь остановила его. Парень, качнувшись, упал назад во двор.
— Стресс, добей! — приказал Курт.
— Хорошо. Мать его так! Урод!
Стресс подбежал к распростертому в цементной пыли парню в белоснежной рубашке и, сунув ствол автомата ему в рот, нажал на спусковой курок. Голову разнесло, словно бы она была глиняным кувшином.
— Вот так-то будет лучше, — пробормотал, пьянея от крови. Стресс, покачиваясь, словно под воздействием сильного наркотика, завертелся на одном месте и захохотал, глядя на выщербленный диск луны.
— Курт, что делать с этими?
Посередине двора стояло двое мужчин в длинных темных плащах. Они дрожали от страха, держа руки над головой и показывая этим, что они безоружны.
— С этими? — Курт смотрел в землю. — Слушай,.
Тормоз, а как ты думаешь, чтобы они сделали с тобой?
— Хрен их знает!
— Но живым, могу тебе дать слово, ты бы от них не ушел.
— Так что — порешить?
— Курт, Курт! Мы тебе заплатим! Ты же нас знаешь, мы свое слово держим.
— Мне заплатят другие.
Курт не стал ждать ответа, он, как держал свой короткий автомат, прижатым к правому боку, так и нажал на курок, стреляя одной рукой. Тормоз испуганно отпрянул в сторону.
— Курт, да ты с ума сошел, чуть меня не завалил.
Ты чего?
— Не боись, — Курт сплюнув себе под ноги, выругался.
Один из мужчин судорожно дергался и скреб землю руками, пытаясь отползти, выбраться из пятна света.
— Куда ползешь, гаденыш? — Стресс прикладом автомата, размозжил мужчине основание черепа и опять захохотал.
Все было кончено. Никто из людей Курта не пострадал, даже шальная пуля никого не зацепила, словно бы все были заговоренные.
— Ну, что я вам говорил? Молодцы!
— Может, рано радоваться, Курт, — заметил Тормоз.
— Может и рано, но вдруг случится так, что и порадоваться больше не успеешь, поэтому не стоит терять время на рассуждения.
На выщербленную луну наползла темная туча, скрыв ее за собой.
Когда машины с людьми Курта покинули заброшенный цементный склад, во дворе появилась лишь одна живая душа. Принадлежала она бродячему псу с длинным облезшим хвостом. Он поджав его, бегал по двору, приседая на задние лапы, жалобно выл и тявкал, принюхиваясь к запаху свежей крови, время от времени поглядывая на черное ночное небо, словно ожидая, когда же выглянет луна.
Часть шоссе пришлось отгородить переносными заборчиками, перекрыв одну полосу движения. В результате образовался затор, машины проезжали медленно.
За стеклами автомобилей сменялись лица любопытствующих, приплюснутые носы, брезгливо поджатые губы, глаза, полные ужаса.
По первому впечатлению трудно было представить себе картину происшедшего, но постепенно вырисовывалась и она.
Судя по бумагам, найденным в искореженных «жигулях», сотрудники из охранной фирмы сопровождали груз, принадлежащий торгово-посреднической фирме «Долида», перевозимый автомобилями автотранспортного предприятия «Белое созвездие». Куда подевались автомобили, и что за груз был в них — этого майор Антонов пока еще не знал.
«Скорее всего не то, что указано в бумагах, — рассуждал он, — пара сотен ящиков с кока-колой и мешки с сахаром, значившиеся в документах — не повод, чтобы расстрелять из автоматического оружия десяток вооруженных охранников и трех шоферов».
Он связался по рации с управлением, и по справке быстро отыскали, что фирма «Долида» зарегистрирована на некого Щукина Семена Витальевича, прописанного в подмосковном Калининграде. Кто такой этот Щукин, никто, естественно, не знал. Было известно, что в прошлом он был капитаном советской армии.
Не судим, имеет жену и взрослую дочь. На звонки по телефону, указанному в регистрационных документах фирмы «Долида» никто не отвечал.
И тут пришло еще одно известие, которое хоть немного пролило свет на происшедшее ночью. Неподалеку, в четырех километрах, на территории заброшенного цементного склада, который был возведен десять лет тому назад для реконструкции дороги, нашлись-таки КамАЗы автотранспортного предприятия «Белое созвездие». И еще двенадцать трупов.
Оставив помощников разбираться на шоссе, майор Антонов поехал на склад. Груз, перевозимый машинами, похоже никого не интересовал. Он остался почти целым: кока-кола, сахар… Возможно, кроме него перевозили что-то и другое.
Отыскались следы еще двух машин, на которых победители кровавой схватки покинули территорию склада.
Под прохудившимся шиферным навесом жался к деревянному заборчику облезший бродячий пес. Майор посмотрел на него.
— Эх если бы ты умел говорить, наверняка рассказал бы мне много полезного о том, почему здесь ночью оказались люди, которым по их деньгам, положению место в шикарном офисе. Ты бы рассказал, почему дорогие перстни на их руках не заинтересовали убийц.
Некоторых из лежавших в серой пыли майор знал не понаслышке и даже не мог предположить, у кого же поднялась рука убрать столь влиятельных людей, заправлявших торговлей наркотиками в столице. Он уже представлял себе, что эти убийства не последние, начался передел сфер влияния, рынка. Такие перспективы не сулили ему спокойной жизни.
Вскоре его ждало еще одно разочарование. Адрес, по которому размещалась фирма «Долида», оказался фиктивным. В полуподвальчике, арендованном у ЖЭСа, на самом деле располагалась столярная мастерская, в которой никто отродясь не слыхивал ни о фирме, ни о Щукине.
«Скорее всего, и владелец фирмы — это такой же миф, как и сама фирма», — решил Антонов, когда выяснилось, что квартирного телефона у того нет.
Он еще раз обошел место происшествия. Зная, что полученные впечатления ему пригодятся в будущем.
Теперь же оставалось ждать лишь результатов экспертизы, и майор отправился в подмосковный Калининград, чтобы наведаться по единственному реальному адресу, имевшемуся у него в руках.
Дом, в котором был прописан бывший капитан советской армии Семен Щукин, располагался неподалеку от телефонного переговорного пункта. Самый обычный дом конца шестидесятых годов. Пятиэтажный, сложенный из больших бетонных блоков.
В сопровождении двух сотрудников майор поднялся на третий этаж и нажал кнопку, болтающегося на электрическом шнуре грязного звонка. Понять точно, к какой из квартир он относится было сложно, если бы майор не проследил взглядом куда уходит электрический шнур. Обитая грязным коричневым дерматином дверь прилегала неплотно. Ему показалось, что звонок звенит не за дверью, а у него над головой.
Лязгнул дешевый замок, и на сотрудников уголовного розыска уставилась, ничего не понимая, женщина лет сорока пяти, худая, в обтягивающем спортивном костюме. Майор показал удостоверение и поинтересовался:
— Гражданин Щукин здесь живет?
— Ах, так это вы к нему? — обрадовано произнесла женщина и пригласила пройти в квартиру.
Прихожая оказалась такой узкой, что в ней не осталось свободного места после того, как трое мужчин переступили порог.
— Ну, конечно же, а я все ждала, когда же, наконец, он что-нибудь сотворит.
— Это муж ваш?
— Муж, — у женщины была явно дурная привычка подхватывать одно из слов, брошенных собеседником, и произносить его совсем с другой интонацией, — мучение, а не муж.
«Странно, ее даже не интересует, жив он или нет, вроде бы даже радуется.»
В комнате оказалось чуть попросторнее, чем в прихожей, хотя мебели здесь стояло раза в два больше, чем следовало бы.
— На работу пошел ваш супруг? Или как?
— Именно, что — или как. Сама его последний раз три месяца тому назад видела.
— И не знаете, где он теперь?
— Бомжует, вот где. Уже три года дома не живет.
А я за него и за газ, и за горячую воду плачу.
«Ну так, классическая схема, — подумал майор Антонов, — фирма зарегистрирована на бомжа, который вряд ли припомнит, кто водил его на регистрацию, кто платил ему».
— И что ни денег от него, ни вестей?
— Почти.
— А поточнее?
— С ним что-нибудь случилось? — испуг жены объяснялся просто, ей не хотелось хоронить мужа за свои кровные деньги.
— Еще не знаем. Мы его просто разыскиваем, — уклончиво ответил следователь.
— Значит, натворил-таки делов, как же, приходил один раз полгода тому назад. Не знаю уж, где он деньги взял, но мне дорогие духи купил, а дочке сто долларов подарил А потом снова на свой вокзал подался.
— Когда это было?
По времени получалось, что как раз в те дни, когда была зарегистрирована фирма «Долила».
— Он в Москве бомжует?
— Да, уж натерпелась я стыда, когда на Белорусском вокзале его увидела. Думала, пройду, не заметит, а он увязался за мной, да еще с дружками своими знакомить собрался.
— У вас фотографии его не найдется?
Женщина тяжело вздохнула, подошла к полке, навешенной над двуспальной тахтой, и из-под книжек вытащила толстый семейный альбом, развернула на последней странице. На цветной фотографии, сделанной в ателье, был изображен вполне моложавый мужчина в форме капитана инженерных войск. На военном кителе поблескивали две медали и орден Красного Знамени.
— В Афганистане воевал, что ли?
— Да, — с неприязнью подтвердила жена Щукина, — только теперь он мало на себя похож. Медали и орден, правда, до сих пор на груди таскает. Китель грязный, драный…
— Вы не могли бы фотографии одолжить?
— Век бы его не видеть, — женщина осторожно вынула снимок из прорезей картонной страницы альбома и протянула следователю.
— Вам документик оставить, что я снимок взял?
— Да ну его.
— Спасибо вам, я, наверное, еще как-нибудь зайду. Вы никуда уезжать не собираетесь?
— Больно-то разъездишься на мою зарплату, когда дочка учится.
Теперь в руках майора Антонова имелась хоть какая-то зацепка. Он распорядился размножить снимок и доставить его в отделения милиции на вокзалах.
"Ну и где же, мои гаврики?! — подумал он о братьях Решетниковых.
Дверь охранного агентства то открывалась, то закрывалась, чувствовались суетливость и нервное напряжение. Прошло две минуты, потом еще пять, ни Сергея, ни Павла Решетниковых не было.
На всякий случай Борис еще раз взглянул на циферблат своих часов. Да, что-то не так. Комбат бросил окурок, раздавил его рифленой подошвой башмака и поднялся на крыльцо.
Прямо в дверях он столкнулся с заплаканной девушкой. Комбат посторонился, пропуская ее, затем вошел в небольшой «предбанник» приемной. Что-то странное происходило в этом учреждении. Комбат подошел к группе парней в камуфляжной форме с шевронами охранного агентства на рукавах, парни негромко переговаривались.
— Извините меня, — сказал Рублев, — не подскажете, как мне найти Сергея Решетникова или его брата — Павла.
Парни с недоверием посмотрели на Бориса Рублева.
— Кого? Кого? — переспросил один каким-то злым угрожающим голосом.
— Сергея Решетникова или Павла, — спокойно повторил Комбат, — я что-то не так сказал?
— Нет, все так, только не найдете вы их.
— Как это не найду? Они что, здесь больше не работают?
— Они погибли, — сказал парень, и его щека дернулась.
— Погибли? Погоди, погоди, родимый, — Рублев взял парня за локоть, даже не заметив этого, сильно сжал.
— Погибли сегодня ночью.
— Да ты что? Погоди, у меня с ними встреча… Ровно в одиннадцать… Я приехал…
— Погибли они, мужик, погибли.
— Где погибли? Ты что? Я же с ними три дня назад разговаривал…
— Я с ними вчера разговаривал, а ночью они погибли, не стало их. Десять наших погибло.
— Да нет, погоди… — Комбат не верил собственным ушам. — Как такое возможно — в мирное время десять человек погибло?
— Ты что, «Новости» не смотрел, мужик? — спросил второй мужчина в камуфляжной куртке с эмблемой охранного агентства.
— Где? — выдавил из себя Борис Рублев, будто это могло что-то изменить.
— А кто ты, вообще, такой?
— Служили они со мной, в моем батальоне.
— Так ты комбат?
— Был комбатом.
— Под Серпуховом, — глядя прямо в глаза Борису Рублеву, сказал мужчина, — на подходе к Оке, рядом с мостом. Наши уже туда поехали. Одну машину столкнули в болото, никто даже выбраться не успел, а вторую, в которой сидели Сергей с Павлом, расстреляли и сожгли. Десять наших, такого даже на войне, наверное, не бывает.
— На войне бывало и не такое, — тихо сказал Комбат, — а что везли?
Как-то сразу у этих двух курящих мужчин к Борису Рублеву возникло доверие, словно бы он сказал волшебное слово, пароль, который открывает все двери. Паролем было слово «комбат».
О нем, О Борисе Рублеве, в этом агентстве уже все знали. Не проходило и дня, чтобы братья Решетниковы не поминали своего командира, как верующие поминают имя Божье в храме.
— Что везли? Какой груз? — уточнил Рублев.
Мужчины пожали плечами, они этого не знали.
— Может, начальник и знает. Дело темное, у нас не принято интересоваться содержанием груза. Нам сказали охранять, никого не подпускать, груз должен доехать с одного склада на другой, или в магазин, или на завод, мы и везем. Лишь бы документы были в порядке. — А кто заказывал охрану, транспорт? Такое раньше случалось?
— Бывали нападения, бывало, ранили, но чтоб десять человек сразу! Такого — нет. Вообще, извини нас, мужик, мы дали подписку о неразглашении, следователь уже приезжал, с утра всех таскают. Парни, по-моему, из ФСБ уже битый час сидят у нашего директора. Но думаю, он тебе ничего не расскажет, а мы все, что знали, тебе уже выложили.
— А их родители? Знают? — спросил Рублев, глядя себе под ноги.
Мужчины невесело переглянулись.
— Нет, пока еще. Мы не знаем, как это сказать.
У Решетниковых же отец один остался и недавно инфаркт перенес. Так что опасно ему такое говорить.
— Эх вы, — Рублев махнул рукой, — от вас позвонить-то хоть можно?
— Да, идите сюда.
Комбата завели в небольшую комнату с двумя письменными столами и двумя рядами пластиковых кресел вдоль белоснежных стен. Охранник явно был доволен, что хоть чем-то может услужить гостю.
На столе стоял старомодный телефон, черный тяжелый аппарат.
Комбат набрал номер, в душе надеясь, что Андрея Подберезского не окажется на месте. Тяжело было сообщать о гибели друзей. Но Подберезский сам снял трубку и жизнерадостно произнес:
— Привет, привет! Подберезский слушает.
— Андрей, это я Рублев.
— Борис Иванович, здорово! Ты что такой невеселый, случилось что-нибудь?
— Случилось, Андрюха, хуже не бывает.
— Ты-то сам жив?
— Я-то жив. А вот двоих наших ребят уже нет в живых.
— Кого? — тяжело выдохнул Подберезский, почему-то подумав об Александре Шмелеве.
— Помнишь близняшек Решетниковых?
— Ну как же, помню.
— А «Новости» ты смотрел?
— Не смотрю я телевизор, Борис Иванович.
— Ну вот, а там сегодня показывали.., под Серпуховом ночью…
— Где ты сейчас, Комбат? — обеспокоено спросил Подберезский.
— Где сейчас — неважно, скоро заеду за тобой.
Будь на месте.
— Что делать?
— У тебя в милиции знакомые есть?
— Хватает, но друзьями их не назовешь… — замялся Подберезский.
— Ладно, разберемся. Мне с ними не водку пить.
Сейчас я заеду к отцу Решетниковых, а потом к тебе. Тут ребята боятся старику сказать, что его сыновья погибли, так что придется, наверное, сделать это мне. Не впервой родителям сообщать, но.., сам знаешь, надо.
Щека у Комбата подергивалась, время от времени он скрежетал зубами, и кулаки сжимались сами по себе.
"Вот тебе и мирное время. Двоих парней потерять!
И причем каких! Кто же это их? Кто же эти мерзавцы?.. Если бы был я с ними, этого не произошло б, я б сумел уберечь".
Сотрудник агентства смотрел на Комбата широко раскрытыми глазами, не веря, что тот взвалил на себя такую ношу и поедет к отцу Сергея и Павла.
— Точно скажете?
— Скажу, не бойся, парень.
— Спасибо, — тихо выдавил из себя охранник, — скажите старику, что похороны за наш счет и памятник поставим…
— Не надо ему уже ничего. Ни похороны, ни памятник, ему нужны были сыновья. А вы их, хотя…, — Комбат махнул рукой, что уж искать виноватых.
Но в душе он решил, что сам-то отыщет виновных и по-своему накажет, разберется с ними. Может, поэтому его лицо стало сурово-спокойным и уверенным.
Глава 12
— Стресс, добей! — приказал Курт.
— Хорошо. Мать его так! Урод!
Стресс подбежал к распростертому в цементной пыли парню в белоснежной рубашке и, сунув ствол автомата ему в рот, нажал на спусковой курок. Голову разнесло, словно бы она была глиняным кувшином.
— Вот так-то будет лучше, — пробормотал, пьянея от крови. Стресс, покачиваясь, словно под воздействием сильного наркотика, завертелся на одном месте и захохотал, глядя на выщербленный диск луны.
— Курт, что делать с этими?
Посередине двора стояло двое мужчин в длинных темных плащах. Они дрожали от страха, держа руки над головой и показывая этим, что они безоружны.
— С этими? — Курт смотрел в землю. — Слушай,.
Тормоз, а как ты думаешь, чтобы они сделали с тобой?
— Хрен их знает!
— Но живым, могу тебе дать слово, ты бы от них не ушел.
— Так что — порешить?
— Курт, Курт! Мы тебе заплатим! Ты же нас знаешь, мы свое слово держим.
— Мне заплатят другие.
Курт не стал ждать ответа, он, как держал свой короткий автомат, прижатым к правому боку, так и нажал на курок, стреляя одной рукой. Тормоз испуганно отпрянул в сторону.
— Курт, да ты с ума сошел, чуть меня не завалил.
Ты чего?
— Не боись, — Курт сплюнув себе под ноги, выругался.
Один из мужчин судорожно дергался и скреб землю руками, пытаясь отползти, выбраться из пятна света.
— Куда ползешь, гаденыш? — Стресс прикладом автомата, размозжил мужчине основание черепа и опять захохотал.
Все было кончено. Никто из людей Курта не пострадал, даже шальная пуля никого не зацепила, словно бы все были заговоренные.
— Ну, что я вам говорил? Молодцы!
— Может, рано радоваться, Курт, — заметил Тормоз.
— Может и рано, но вдруг случится так, что и порадоваться больше не успеешь, поэтому не стоит терять время на рассуждения.
На выщербленную луну наползла темная туча, скрыв ее за собой.
Когда машины с людьми Курта покинули заброшенный цементный склад, во дворе появилась лишь одна живая душа. Принадлежала она бродячему псу с длинным облезшим хвостом. Он поджав его, бегал по двору, приседая на задние лапы, жалобно выл и тявкал, принюхиваясь к запаху свежей крови, время от времени поглядывая на черное ночное небо, словно ожидая, когда же выглянет луна.
* * *
Нелегкая задача досталась следственной бригаде, возглавляемой майором Антоновым. Он прибыл на рассвете к мосту, через Оку, неподалеку от Серпухова. Такую картину, как здесь, даже ему бывалому сотруднику уголовного розыска приходилось видеть нечасто.Часть шоссе пришлось отгородить переносными заборчиками, перекрыв одну полосу движения. В результате образовался затор, машины проезжали медленно.
За стеклами автомобилей сменялись лица любопытствующих, приплюснутые носы, брезгливо поджатые губы, глаза, полные ужаса.
По первому впечатлению трудно было представить себе картину происшедшего, но постепенно вырисовывалась и она.
Судя по бумагам, найденным в искореженных «жигулях», сотрудники из охранной фирмы сопровождали груз, принадлежащий торгово-посреднической фирме «Долида», перевозимый автомобилями автотранспортного предприятия «Белое созвездие». Куда подевались автомобили, и что за груз был в них — этого майор Антонов пока еще не знал.
«Скорее всего не то, что указано в бумагах, — рассуждал он, — пара сотен ящиков с кока-колой и мешки с сахаром, значившиеся в документах — не повод, чтобы расстрелять из автоматического оружия десяток вооруженных охранников и трех шоферов».
Он связался по рации с управлением, и по справке быстро отыскали, что фирма «Долида» зарегистрирована на некого Щукина Семена Витальевича, прописанного в подмосковном Калининграде. Кто такой этот Щукин, никто, естественно, не знал. Было известно, что в прошлом он был капитаном советской армии.
Не судим, имеет жену и взрослую дочь. На звонки по телефону, указанному в регистрационных документах фирмы «Долида» никто не отвечал.
И тут пришло еще одно известие, которое хоть немного пролило свет на происшедшее ночью. Неподалеку, в четырех километрах, на территории заброшенного цементного склада, который был возведен десять лет тому назад для реконструкции дороги, нашлись-таки КамАЗы автотранспортного предприятия «Белое созвездие». И еще двенадцать трупов.
Оставив помощников разбираться на шоссе, майор Антонов поехал на склад. Груз, перевозимый машинами, похоже никого не интересовал. Он остался почти целым: кока-кола, сахар… Возможно, кроме него перевозили что-то и другое.
Отыскались следы еще двух машин, на которых победители кровавой схватки покинули территорию склада.
Под прохудившимся шиферным навесом жался к деревянному заборчику облезший бродячий пес. Майор посмотрел на него.
— Эх если бы ты умел говорить, наверняка рассказал бы мне много полезного о том, почему здесь ночью оказались люди, которым по их деньгам, положению место в шикарном офисе. Ты бы рассказал, почему дорогие перстни на их руках не заинтересовали убийц.
Некоторых из лежавших в серой пыли майор знал не понаслышке и даже не мог предположить, у кого же поднялась рука убрать столь влиятельных людей, заправлявших торговлей наркотиками в столице. Он уже представлял себе, что эти убийства не последние, начался передел сфер влияния, рынка. Такие перспективы не сулили ему спокойной жизни.
Вскоре его ждало еще одно разочарование. Адрес, по которому размещалась фирма «Долида», оказался фиктивным. В полуподвальчике, арендованном у ЖЭСа, на самом деле располагалась столярная мастерская, в которой никто отродясь не слыхивал ни о фирме, ни о Щукине.
«Скорее всего, и владелец фирмы — это такой же миф, как и сама фирма», — решил Антонов, когда выяснилось, что квартирного телефона у того нет.
Он еще раз обошел место происшествия. Зная, что полученные впечатления ему пригодятся в будущем.
Теперь же оставалось ждать лишь результатов экспертизы, и майор отправился в подмосковный Калининград, чтобы наведаться по единственному реальному адресу, имевшемуся у него в руках.
Дом, в котором был прописан бывший капитан советской армии Семен Щукин, располагался неподалеку от телефонного переговорного пункта. Самый обычный дом конца шестидесятых годов. Пятиэтажный, сложенный из больших бетонных блоков.
В сопровождении двух сотрудников майор поднялся на третий этаж и нажал кнопку, болтающегося на электрическом шнуре грязного звонка. Понять точно, к какой из квартир он относится было сложно, если бы майор не проследил взглядом куда уходит электрический шнур. Обитая грязным коричневым дерматином дверь прилегала неплотно. Ему показалось, что звонок звенит не за дверью, а у него над головой.
Лязгнул дешевый замок, и на сотрудников уголовного розыска уставилась, ничего не понимая, женщина лет сорока пяти, худая, в обтягивающем спортивном костюме. Майор показал удостоверение и поинтересовался:
— Гражданин Щукин здесь живет?
— Ах, так это вы к нему? — обрадовано произнесла женщина и пригласила пройти в квартиру.
Прихожая оказалась такой узкой, что в ней не осталось свободного места после того, как трое мужчин переступили порог.
— Ну, конечно же, а я все ждала, когда же, наконец, он что-нибудь сотворит.
— Это муж ваш?
— Муж, — у женщины была явно дурная привычка подхватывать одно из слов, брошенных собеседником, и произносить его совсем с другой интонацией, — мучение, а не муж.
«Странно, ее даже не интересует, жив он или нет, вроде бы даже радуется.»
В комнате оказалось чуть попросторнее, чем в прихожей, хотя мебели здесь стояло раза в два больше, чем следовало бы.
— На работу пошел ваш супруг? Или как?
— Именно, что — или как. Сама его последний раз три месяца тому назад видела.
— И не знаете, где он теперь?
— Бомжует, вот где. Уже три года дома не живет.
А я за него и за газ, и за горячую воду плачу.
«Ну так, классическая схема, — подумал майор Антонов, — фирма зарегистрирована на бомжа, который вряд ли припомнит, кто водил его на регистрацию, кто платил ему».
— И что ни денег от него, ни вестей?
— Почти.
— А поточнее?
— С ним что-нибудь случилось? — испуг жены объяснялся просто, ей не хотелось хоронить мужа за свои кровные деньги.
— Еще не знаем. Мы его просто разыскиваем, — уклончиво ответил следователь.
— Значит, натворил-таки делов, как же, приходил один раз полгода тому назад. Не знаю уж, где он деньги взял, но мне дорогие духи купил, а дочке сто долларов подарил А потом снова на свой вокзал подался.
— Когда это было?
По времени получалось, что как раз в те дни, когда была зарегистрирована фирма «Долила».
— Он в Москве бомжует?
— Да, уж натерпелась я стыда, когда на Белорусском вокзале его увидела. Думала, пройду, не заметит, а он увязался за мной, да еще с дружками своими знакомить собрался.
— У вас фотографии его не найдется?
Женщина тяжело вздохнула, подошла к полке, навешенной над двуспальной тахтой, и из-под книжек вытащила толстый семейный альбом, развернула на последней странице. На цветной фотографии, сделанной в ателье, был изображен вполне моложавый мужчина в форме капитана инженерных войск. На военном кителе поблескивали две медали и орден Красного Знамени.
— В Афганистане воевал, что ли?
— Да, — с неприязнью подтвердила жена Щукина, — только теперь он мало на себя похож. Медали и орден, правда, до сих пор на груди таскает. Китель грязный, драный…
— Вы не могли бы фотографии одолжить?
— Век бы его не видеть, — женщина осторожно вынула снимок из прорезей картонной страницы альбома и протянула следователю.
— Вам документик оставить, что я снимок взял?
— Да ну его.
— Спасибо вам, я, наверное, еще как-нибудь зайду. Вы никуда уезжать не собираетесь?
— Больно-то разъездишься на мою зарплату, когда дочка учится.
Теперь в руках майора Антонова имелась хоть какая-то зацепка. Он распорядился размножить снимок и доставить его в отделения милиции на вокзалах.
* * *
Борис Рублев опаздывать не любил, он был свято убежден, что пунктуальность — черта сродни порядочности — черта настоящего мужского характера. Поэтому на встречу с братьями Решетниковыми он прибыл минуты за три до назначенного времени. Припарковав свой автомобиль у крыльца охранного агентства с неброской вывеской «Александр», Комбат вышел на тротуар, вытряхнул из пачки сигарету, не спеша закурил. У него еще оставалось две минуты времени."Ну и где же, мои гаврики?! — подумал он о братьях Решетниковых.
Дверь охранного агентства то открывалась, то закрывалась, чувствовались суетливость и нервное напряжение. Прошло две минуты, потом еще пять, ни Сергея, ни Павла Решетниковых не было.
На всякий случай Борис еще раз взглянул на циферблат своих часов. Да, что-то не так. Комбат бросил окурок, раздавил его рифленой подошвой башмака и поднялся на крыльцо.
Прямо в дверях он столкнулся с заплаканной девушкой. Комбат посторонился, пропуская ее, затем вошел в небольшой «предбанник» приемной. Что-то странное происходило в этом учреждении. Комбат подошел к группе парней в камуфляжной форме с шевронами охранного агентства на рукавах, парни негромко переговаривались.
— Извините меня, — сказал Рублев, — не подскажете, как мне найти Сергея Решетникова или его брата — Павла.
Парни с недоверием посмотрели на Бориса Рублева.
— Кого? Кого? — переспросил один каким-то злым угрожающим голосом.
— Сергея Решетникова или Павла, — спокойно повторил Комбат, — я что-то не так сказал?
— Нет, все так, только не найдете вы их.
— Как это не найду? Они что, здесь больше не работают?
— Они погибли, — сказал парень, и его щека дернулась.
— Погибли? Погоди, погоди, родимый, — Рублев взял парня за локоть, даже не заметив этого, сильно сжал.
— Погибли сегодня ночью.
— Да ты что? Погоди, у меня с ними встреча… Ровно в одиннадцать… Я приехал…
— Погибли они, мужик, погибли.
— Где погибли? Ты что? Я же с ними три дня назад разговаривал…
— Я с ними вчера разговаривал, а ночью они погибли, не стало их. Десять наших погибло.
— Да нет, погоди… — Комбат не верил собственным ушам. — Как такое возможно — в мирное время десять человек погибло?
— Ты что, «Новости» не смотрел, мужик? — спросил второй мужчина в камуфляжной куртке с эмблемой охранного агентства.
— Где? — выдавил из себя Борис Рублев, будто это могло что-то изменить.
— А кто ты, вообще, такой?
— Служили они со мной, в моем батальоне.
— Так ты комбат?
— Был комбатом.
— Под Серпуховом, — глядя прямо в глаза Борису Рублеву, сказал мужчина, — на подходе к Оке, рядом с мостом. Наши уже туда поехали. Одну машину столкнули в болото, никто даже выбраться не успел, а вторую, в которой сидели Сергей с Павлом, расстреляли и сожгли. Десять наших, такого даже на войне, наверное, не бывает.
— На войне бывало и не такое, — тихо сказал Комбат, — а что везли?
Как-то сразу у этих двух курящих мужчин к Борису Рублеву возникло доверие, словно бы он сказал волшебное слово, пароль, который открывает все двери. Паролем было слово «комбат».
О нем, О Борисе Рублеве, в этом агентстве уже все знали. Не проходило и дня, чтобы братья Решетниковы не поминали своего командира, как верующие поминают имя Божье в храме.
— Что везли? Какой груз? — уточнил Рублев.
Мужчины пожали плечами, они этого не знали.
— Может, начальник и знает. Дело темное, у нас не принято интересоваться содержанием груза. Нам сказали охранять, никого не подпускать, груз должен доехать с одного склада на другой, или в магазин, или на завод, мы и везем. Лишь бы документы были в порядке. — А кто заказывал охрану, транспорт? Такое раньше случалось?
— Бывали нападения, бывало, ранили, но чтоб десять человек сразу! Такого — нет. Вообще, извини нас, мужик, мы дали подписку о неразглашении, следователь уже приезжал, с утра всех таскают. Парни, по-моему, из ФСБ уже битый час сидят у нашего директора. Но думаю, он тебе ничего не расскажет, а мы все, что знали, тебе уже выложили.
— А их родители? Знают? — спросил Рублев, глядя себе под ноги.
Мужчины невесело переглянулись.
— Нет, пока еще. Мы не знаем, как это сказать.
У Решетниковых же отец один остался и недавно инфаркт перенес. Так что опасно ему такое говорить.
— Эх вы, — Рублев махнул рукой, — от вас позвонить-то хоть можно?
— Да, идите сюда.
Комбата завели в небольшую комнату с двумя письменными столами и двумя рядами пластиковых кресел вдоль белоснежных стен. Охранник явно был доволен, что хоть чем-то может услужить гостю.
На столе стоял старомодный телефон, черный тяжелый аппарат.
Комбат набрал номер, в душе надеясь, что Андрея Подберезского не окажется на месте. Тяжело было сообщать о гибели друзей. Но Подберезский сам снял трубку и жизнерадостно произнес:
— Привет, привет! Подберезский слушает.
— Андрей, это я Рублев.
— Борис Иванович, здорово! Ты что такой невеселый, случилось что-нибудь?
— Случилось, Андрюха, хуже не бывает.
— Ты-то сам жив?
— Я-то жив. А вот двоих наших ребят уже нет в живых.
— Кого? — тяжело выдохнул Подберезский, почему-то подумав об Александре Шмелеве.
— Помнишь близняшек Решетниковых?
— Ну как же, помню.
— А «Новости» ты смотрел?
— Не смотрю я телевизор, Борис Иванович.
— Ну вот, а там сегодня показывали.., под Серпуховом ночью…
— Где ты сейчас, Комбат? — обеспокоено спросил Подберезский.
— Где сейчас — неважно, скоро заеду за тобой.
Будь на месте.
— Что делать?
— У тебя в милиции знакомые есть?
— Хватает, но друзьями их не назовешь… — замялся Подберезский.
— Ладно, разберемся. Мне с ними не водку пить.
Сейчас я заеду к отцу Решетниковых, а потом к тебе. Тут ребята боятся старику сказать, что его сыновья погибли, так что придется, наверное, сделать это мне. Не впервой родителям сообщать, но.., сам знаешь, надо.
Щека у Комбата подергивалась, время от времени он скрежетал зубами, и кулаки сжимались сами по себе.
"Вот тебе и мирное время. Двоих парней потерять!
И причем каких! Кто же это их? Кто же эти мерзавцы?.. Если бы был я с ними, этого не произошло б, я б сумел уберечь".
Сотрудник агентства смотрел на Комбата широко раскрытыми глазами, не веря, что тот взвалил на себя такую ношу и поедет к отцу Сергея и Павла.
— Точно скажете?
— Скажу, не бойся, парень.
— Спасибо, — тихо выдавил из себя охранник, — скажите старику, что похороны за наш счет и памятник поставим…
— Не надо ему уже ничего. Ни похороны, ни памятник, ему нужны были сыновья. А вы их, хотя…, — Комбат махнул рукой, что уж искать виноватых.
Но в душе он решил, что сам-то отыщет виновных и по-своему накажет, разберется с ними. Может, поэтому его лицо стало сурово-спокойным и уверенным.
Глава 12
Через минут сорок «форд» Комбата остановился во дворе девятиэтажной хрущевки. Рублев выбрался из машины, ноги не слушались, не хотели подниматься на невысокое крыльцо. Но такова жизнь, кто-то должен был взвалить на себя эту ношу, кто-то должен был сказать старику о том, что теперь он остался один. Что его сыновей нет.
Борис Рублев нажал кнопку лифта и тот медленно потащился вверх, а Комбату, показалось, что лифт не плывет вверх, а быстро падает вниз в черную бездну.
Лифт дернулся и замер, створки дверей разъехались в стороны. Рублев ступил на небольшую площадку, где располагались четыре квартиры.
Вот она, дверь квартиры Решетниковых, коричневый потертый дерматин, номер тридцать восемь. Комбат поднял руку, чтобы нажать на кнопку звонка и со вздохом опустил ее назад.
«Сколько не думай, нет таких слов, которые скажи человеку и ему станет легче».
Комбат ладонью вдавил кнопку, та сработала, за дверью трижды мелодично прочирикал звонок и послышался голос:
— Сейчас, сейчас открою.
Комбату даже показалось, что он слышит тяжелое астматическое дыхание и шарканье ног в потертых шлепанцах по линолеуму.
— Кто там?
— Свои. Борис Рублев.
— Кто-кто? — переспросил мужчина за дверью.
— Борис Рублев, — как-то виновато повторил Рублев.
— Не знаю такого.
— Служили мы когда-то с вашими ребятами.
— А их дома нету. После обеда будут.
— Зайти-то можно?
— Сейчас открою, — хрустнул ключ в замке и дверь открылась.
За дверью стоял пожилой мужчина в тельняшке десантника. Она была ему велика. Наверняка, кого-нибудь из сыновей, решил Рублев. Мужчина, стоявший за дверью, много раз видел фотографию Комбата, но не знал его как Бориса Рублева, ведь сыновья называли его не иначе как Комбат, наш Комбат, батяня.
— Комбат! — воскликнул пожилой мужчина, протягивая руку и отступая в прихожую. — Только не через порог — плохая примета. Заходите. — Старик радостно улыбался.
Комбат, вздохнув, переступил порог и крепко пожал старику руку.
— А ребята, может, и через час-полтора будут.
Вот обрадуются, что ж вы раньше к нам не заходили?
Зашли бы вчера, они еще не уехали.
— Вчера не мог, мы с ними на сегодня договаривались, — сказал Борис Рублев, присматриваясь к старику, прикидывая, выдержит он страшную новость или…
И тут же решил, что чем дольше будет оттягивать, тем сильнее окажется удар для этого высокого сухощавого старика.
Рублев приблизился к нему и, не выпуская ладонь из своих рук, взглянул в глаза.
— Я с плохими новостями, — тихо произнес он.
— Что-то случилось? — прошептал старик.
— Случилось, батя.
— Они живы?
Комбат покачал головой.
— Как это? Как это? — забормотал мужчина, пытаясь выдернуть руку.
Борис Рублев разжал пальцы, мужчина качнулся, прижался спиной к стене, губы скривились, пальцы рук задрожали.
— Нет! Этого не может быть, не может быть! Откуда.., почему вы…
— Я должен был с ними встретиться, понимаете, должен был встретиться… Мне сказали у них в конторе, в охранном агентстве, они погибли сегодня ночью, погибли оба, где-то не доезжая до Серпухова.
Старик покачивался из стороны в сторону.
— Пойдем сядем, пойдем, батя, — Комбат обнял Решетникова-старшего за плечи, чувствуя, как спина мужчины вздрагивает, и повел его в комнату, усадил на диван.
— Не может этого быть! Не может! Это какая-то путаница. Какая-то ерунда. Кто это тебе сказал, Комбат? Кто?
— Мне сказали. К сожалению, это правда. Мне самому в это не хочется верить, но это правда.
— Не может быть, не может быть, — бормотал мужчина, — как же так, Сережа собирался жениться, сказал, зимой женюсь, и у меня будут внуки. Он говорил: «Что ты, батя, такой грустный, вот будут у тебя внуки, станешь с ними нянчиться и не надо тебе ни на какую работу устраиваться, сиди себе на пенсии, смотри детей. А деньги мы заработаем», — Детей? — переспросил Комбат.
— Как же, у Сергея девушка, это Павел, тот как-то жизнь свою не планирует, а Сергей пообещал: зимой, батя, женюсь, свадьбу сыграем, и внуки у тебя появятся. Я же им каждый день твердил, что вы живете как бобыли? Женились бы, а они хохочут и говорят, что им и так хорошо.
— Да, понимаю, понимаю, — прошептал Рублев.
Входная дверь в квартиру осталась открытой и с лестничной площадки послышалась голос.
— Андрей! Андрей Петрович! — голос явно принадлежал женщине и, скорее всего, соседке. — Что это у тебя дверь нараспашку?
В квартиру вошла соседка с сумкой в руках. Увидев Рублева и удрученного Решетникова-старшего, застыла, не переступая порога зала..
— Что-то случилось? — обратилась она вначале к Решетникову, затем к Комбату.
Тот кивнул.
— Случилось.
— Что, с ребятами?
— С ребятами, — подтвердил Рублев.
— Вера Павловна… Вера Павловна, — сам сказал старший Решетников, — ребята погибли, оба, Сережа и Паша. Погибли.
Женщина вдруг заплакала, но как-то тихо, подошла к дивану, села рядом с Решетниковым-старшим, обнял его за плечи.
Комбат поднялся.
— Ну что ж, я пойду.
Старик закивал, соседка взглянула на Рублева подозрительно.
— Я еще приеду. Мы все приедем, все к вам придем. Держись, батя, держись. Хотя я и понимаю, хуже не бывает.
И тут Комбат увидел фотографию, ту же, что висела у него в зале над диваном. Его сердце сжалось так сильно, что ему показалось, сейчас он умрет. Он сжал зубы и медленно покинул квартиру.
На лестничной площадке Рублев тыльной стороной ладони вытер глаза, хотя они и были сухие. Слезы, которые должны были пролиться, кипели и клокотали где-то внутри, в душе Комбата.
«Сволочи, мерзавцы!» — Рублев так крепко сжал кулаки, что ногти впились в кожу, он не чувствовал боли, болели лишь сердце и душа.
— Господи, да что это такое? — войдя в лифт, пробормотал Рублев. — Как это может быть? Два таких парня… Ужас! Ужас. Если бы все это произошло где-нибудь в Афганистане на поле боя, во время атаки, было бы ясно и главное — было бы справедливо, а здесь в мирное время, просто не укладывается в голове.
Лифт остановился, и Рублев услышал веселый смех, из такси выбирался молодой парень с маленьким ребенком на руках. Парня встречали мужчина и женщина. А он бережно держал ребенка в белом одеяле, перевязанном голубой лентой.
— Вот ваш внук! — говорил парень, обращаясь к своим родителям. — Вот какого орла родила Светлана. Света, Светочка, выходи, осторожненько.
Парень был явно горд, а Комбат смотрел на происходящее сумрачно и зло. До него еще никак не доходило, что жизнь вокруг продолжается: вот привезли новорожденного из роддома, а где-то в морге лежат два близких ему человека.
— Эй, посторонитесь, пожалуйста, посторонитесь, — попросил Комбата парень, передавая ребенка своей матери. Та приподняла угол одеяльца, взглянула на розовое личико и воскликнула:
— Какой хорошенький! Тьфу-тьфу на тебя! Смотри, отец, какого внука они тебе принесли.
Светлана улыбалась и готова была вырвать ребенка из рук свекрови, прижать к себе.
— Осторожнее! — восклицала молодая мать. — Не простудите мне сына, не простудите. Он же совсем маленький.
— Не беспокойся, — свекровь опустила угол одеяла на лицо спящего ребенка, — не бойся, я троих вырастила, не бойся, Светочка, не простужу. Пойдемте в дом. Поднимаемся.
Комбат криво улыбнулся, глядя на это яркое проявление жизни. Вот оно как бывает, одним горе не мерянное, в другим радость — тоже не мерянная. Такова жизнь, и здесь ничего не поделаешь.
Он сел в машину, закурил сигарету и минут пять сидел, глядя на мусорные контейнеры, по крышкам которых ходили голуби, а внизу разгуливали, пытаясь поближе подобраться к птицам, два серых замызганных кота. Но досматривать сцену охоты, Борис Рублев не стал, он повернул ключ зажигания, отпустил сцепление и его «форд» медленно, как траурный катафалк, покатился по двору к выезду на дорогу.
Борис Рублев нажал кнопку лифта и тот медленно потащился вверх, а Комбату, показалось, что лифт не плывет вверх, а быстро падает вниз в черную бездну.
Лифт дернулся и замер, створки дверей разъехались в стороны. Рублев ступил на небольшую площадку, где располагались четыре квартиры.
Вот она, дверь квартиры Решетниковых, коричневый потертый дерматин, номер тридцать восемь. Комбат поднял руку, чтобы нажать на кнопку звонка и со вздохом опустил ее назад.
«Сколько не думай, нет таких слов, которые скажи человеку и ему станет легче».
Комбат ладонью вдавил кнопку, та сработала, за дверью трижды мелодично прочирикал звонок и послышался голос:
— Сейчас, сейчас открою.
Комбату даже показалось, что он слышит тяжелое астматическое дыхание и шарканье ног в потертых шлепанцах по линолеуму.
— Кто там?
— Свои. Борис Рублев.
— Кто-кто? — переспросил мужчина за дверью.
— Борис Рублев, — как-то виновато повторил Рублев.
— Не знаю такого.
— Служили мы когда-то с вашими ребятами.
— А их дома нету. После обеда будут.
— Зайти-то можно?
— Сейчас открою, — хрустнул ключ в замке и дверь открылась.
За дверью стоял пожилой мужчина в тельняшке десантника. Она была ему велика. Наверняка, кого-нибудь из сыновей, решил Рублев. Мужчина, стоявший за дверью, много раз видел фотографию Комбата, но не знал его как Бориса Рублева, ведь сыновья называли его не иначе как Комбат, наш Комбат, батяня.
— Комбат! — воскликнул пожилой мужчина, протягивая руку и отступая в прихожую. — Только не через порог — плохая примета. Заходите. — Старик радостно улыбался.
Комбат, вздохнув, переступил порог и крепко пожал старику руку.
— А ребята, может, и через час-полтора будут.
Вот обрадуются, что ж вы раньше к нам не заходили?
Зашли бы вчера, они еще не уехали.
— Вчера не мог, мы с ними на сегодня договаривались, — сказал Борис Рублев, присматриваясь к старику, прикидывая, выдержит он страшную новость или…
И тут же решил, что чем дольше будет оттягивать, тем сильнее окажется удар для этого высокого сухощавого старика.
Рублев приблизился к нему и, не выпуская ладонь из своих рук, взглянул в глаза.
— Я с плохими новостями, — тихо произнес он.
— Что-то случилось? — прошептал старик.
— Случилось, батя.
— Они живы?
Комбат покачал головой.
— Как это? Как это? — забормотал мужчина, пытаясь выдернуть руку.
Борис Рублев разжал пальцы, мужчина качнулся, прижался спиной к стене, губы скривились, пальцы рук задрожали.
— Нет! Этого не может быть, не может быть! Откуда.., почему вы…
— Я должен был с ними встретиться, понимаете, должен был встретиться… Мне сказали у них в конторе, в охранном агентстве, они погибли сегодня ночью, погибли оба, где-то не доезжая до Серпухова.
Старик покачивался из стороны в сторону.
— Пойдем сядем, пойдем, батя, — Комбат обнял Решетникова-старшего за плечи, чувствуя, как спина мужчины вздрагивает, и повел его в комнату, усадил на диван.
— Не может этого быть! Не может! Это какая-то путаница. Какая-то ерунда. Кто это тебе сказал, Комбат? Кто?
— Мне сказали. К сожалению, это правда. Мне самому в это не хочется верить, но это правда.
— Не может быть, не может быть, — бормотал мужчина, — как же так, Сережа собирался жениться, сказал, зимой женюсь, и у меня будут внуки. Он говорил: «Что ты, батя, такой грустный, вот будут у тебя внуки, станешь с ними нянчиться и не надо тебе ни на какую работу устраиваться, сиди себе на пенсии, смотри детей. А деньги мы заработаем», — Детей? — переспросил Комбат.
— Как же, у Сергея девушка, это Павел, тот как-то жизнь свою не планирует, а Сергей пообещал: зимой, батя, женюсь, свадьбу сыграем, и внуки у тебя появятся. Я же им каждый день твердил, что вы живете как бобыли? Женились бы, а они хохочут и говорят, что им и так хорошо.
— Да, понимаю, понимаю, — прошептал Рублев.
Входная дверь в квартиру осталась открытой и с лестничной площадки послышалась голос.
— Андрей! Андрей Петрович! — голос явно принадлежал женщине и, скорее всего, соседке. — Что это у тебя дверь нараспашку?
В квартиру вошла соседка с сумкой в руках. Увидев Рублева и удрученного Решетникова-старшего, застыла, не переступая порога зала..
— Что-то случилось? — обратилась она вначале к Решетникову, затем к Комбату.
Тот кивнул.
— Случилось.
— Что, с ребятами?
— С ребятами, — подтвердил Рублев.
— Вера Павловна… Вера Павловна, — сам сказал старший Решетников, — ребята погибли, оба, Сережа и Паша. Погибли.
Женщина вдруг заплакала, но как-то тихо, подошла к дивану, села рядом с Решетниковым-старшим, обнял его за плечи.
Комбат поднялся.
— Ну что ж, я пойду.
Старик закивал, соседка взглянула на Рублева подозрительно.
— Я еще приеду. Мы все приедем, все к вам придем. Держись, батя, держись. Хотя я и понимаю, хуже не бывает.
И тут Комбат увидел фотографию, ту же, что висела у него в зале над диваном. Его сердце сжалось так сильно, что ему показалось, сейчас он умрет. Он сжал зубы и медленно покинул квартиру.
На лестничной площадке Рублев тыльной стороной ладони вытер глаза, хотя они и были сухие. Слезы, которые должны были пролиться, кипели и клокотали где-то внутри, в душе Комбата.
«Сволочи, мерзавцы!» — Рублев так крепко сжал кулаки, что ногти впились в кожу, он не чувствовал боли, болели лишь сердце и душа.
— Господи, да что это такое? — войдя в лифт, пробормотал Рублев. — Как это может быть? Два таких парня… Ужас! Ужас. Если бы все это произошло где-нибудь в Афганистане на поле боя, во время атаки, было бы ясно и главное — было бы справедливо, а здесь в мирное время, просто не укладывается в голове.
Лифт остановился, и Рублев услышал веселый смех, из такси выбирался молодой парень с маленьким ребенком на руках. Парня встречали мужчина и женщина. А он бережно держал ребенка в белом одеяле, перевязанном голубой лентой.
— Вот ваш внук! — говорил парень, обращаясь к своим родителям. — Вот какого орла родила Светлана. Света, Светочка, выходи, осторожненько.
Парень был явно горд, а Комбат смотрел на происходящее сумрачно и зло. До него еще никак не доходило, что жизнь вокруг продолжается: вот привезли новорожденного из роддома, а где-то в морге лежат два близких ему человека.
— Эй, посторонитесь, пожалуйста, посторонитесь, — попросил Комбата парень, передавая ребенка своей матери. Та приподняла угол одеяльца, взглянула на розовое личико и воскликнула:
— Какой хорошенький! Тьфу-тьфу на тебя! Смотри, отец, какого внука они тебе принесли.
Светлана улыбалась и готова была вырвать ребенка из рук свекрови, прижать к себе.
— Осторожнее! — восклицала молодая мать. — Не простудите мне сына, не простудите. Он же совсем маленький.
— Не беспокойся, — свекровь опустила угол одеяла на лицо спящего ребенка, — не бойся, я троих вырастила, не бойся, Светочка, не простужу. Пойдемте в дом. Поднимаемся.
Комбат криво улыбнулся, глядя на это яркое проявление жизни. Вот оно как бывает, одним горе не мерянное, в другим радость — тоже не мерянная. Такова жизнь, и здесь ничего не поделаешь.
Он сел в машину, закурил сигарету и минут пять сидел, глядя на мусорные контейнеры, по крышкам которых ходили голуби, а внизу разгуливали, пытаясь поближе подобраться к птицам, два серых замызганных кота. Но досматривать сцену охоты, Борис Рублев не стал, он повернул ключ зажигания, отпустил сцепление и его «форд» медленно, как траурный катафалк, покатился по двору к выезду на дорогу.