Воронин Андрей Николаевич. Комбат против волчьей стаи

   — Здесь километров десять еще по степи будет брошенный элеватор. Думаю, это то, что нужно.
   — Там никого нет? — спросил Курт.
   — Конечно, никого, — сказал мужчина и потер небритую щеку.
   — Правда, бывают пастухи, но редко Боятся они ходить на этот элеватор, он считается у них проклятым. Но когда буря, метель, то они там прячутся. Вообще, от всех населенных пунктов и селений этот элеватор находится в стороне. Его построили давно, когда начинали целину А потом забросили.
   — Почему забросили? — поинтересовался Курт, словно это имело какое-то значение.
   — Да, по той простой причине, что сделано было все наспех, отрапортовали о сдаче элеватора, он проработал один сезон, а потом начал разваливаться То ли цемент поворовали, то ли еще что. А может, конструкцию не рассчитали — здесь же летом жарко, а зимой холодно, вот бетон и начал рассыпаться. Да и железо тоже. Сейчас сплошные дырки и руины. Зерна там нет, торчит в степи как замок Тут много таких элеваторов, — тоном знатока говорил местный мужик уже около трех лет работавший на Панкратова.
   Он не знал лично ни Панкратова, ни Сивакова, но ему хорошо платили, привозя деньги из Москвы.
   А может быть, он даже и не знал, откуда привозят, дают и все. По меркам Казахстана деньги были огромные, и мужчина старался. Иногда приходилось заниматься разборками, отстреливать конкурентов. Но это была его работа, именно за нее он получал деньги.
   Вот сейчас ему приказали быть все время с Куртом, с этим странным мужиком, судя по всему опытным и видавшим виды.
   На заднем сиденье «уазика» покачивалось тело, время от времени из-под мешка, который был натянут пленнику на голову и завязан на животе, доносились стоны и хрипы.
   — Ничего, ничего, сердешный, — говорил Федор, сидевший на заднем сиденье, и придерживал раскачивающегося связанного мужчину, — скоро приедем на место, там и разберемся с тобой.
   В мешке был тот, ради которого и был послан Курт из Москвы в Казахстан. Человек, работавший на региональное управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Звали его Марат, фамилия Кашеваров.
   — Вон, видишь, — мужчина указал на абсолютно ровный горизонт, на котором появилась вертикальная черточка.
   — Ну вижу.
   — Вот эта черточка. Эта маленькая черточка и есть элеватор.
   — Так до него же полдня ехать.
   — Нет, не полдня, минут пятнадцать. Дорога, слава Богу, нормальная.
   Машину трясло, раскачивало, бросало из стороны в сторону, но тем не менее она мчалась, ревя двигателем, постепенно приближаясь к брошенному полуразвалившемуся элеватору.
   Когда, наконец, она; въехала во двор, Курт обратился к Федору.
   — Иди посмотри, обойди кругом.
   — Понял, шеф, — сказал Федор и спрыгнул на землю.
   Несколько секунд он разминал затекшие ноги, затем взял в руки автомат, передернул затвор и, пригнувшись, пошел вокруг элеватора, заглядывая за полуразвалившиеся стены, в остатки строений.
   Он вернулся минут через пятнадцать. Курт успел выкурить сигарету.
   — Ну что скажешь?
   — Все спокойно, шеф. Видел лишь собаку, какая-то облезлая, рыжая, метнулась в траву. А может, это и не собака, может шакал или волк.
   — Может быть, — сказал мужчина из местных, — вполне мог быть волк и собака вполне могла быть.
   — Ладно, эти меня не волнуют. Бери его, Федор, тащи внутрь. Там не опасно? — спросил Курт у небритого.
   — Чего опасного? Думаю, не рухнет.
   Федор вытащил Марата Кашеварова, ударил два раза в спину.
   — Иди, урод, — сказал он, толкая стволом автомата в спину.
   Из-под мешка раздался хрип.
   — Не хрипи и не сопи. Топай! Топай!
   Федор схватился за конец веревки и потащил Марата за собой. Тот пару раз споткнулся, но самостоятельно поднялся на ноги.
   — Ты мне еще падать думаешь, скотина, шестерка, легавый. Я из тебя сейчас душу вытрясу.
   — Сними мешок, — приказал Курт Федору, когда мужчину ввели в полуразвалившееся зернохранилище.
   Ветер свистел сквозь дыры, врывался сквозь выбитые окна, гнал по полю рыжие пучки травы, поднимал, закручивая в небольшие смерчи, пыль в помещении зернохранилища, естественно бывшего зернохранилища.
   Федор развязал веревку на животе узника и стащил через голову мешок. Рот Марата Кашеварова был заклеен пластырем, а руки связаны за спиной.
   — Ну вот здесь мы с тобой и побеседуем, любезный.
   Лицо пленника было в синяках и в кровоподтеках.
   — Сдери-ка пластырь, — обратился Курт к Федору.
   Тот подошел, поддел утолок липкой ленты и рванул с такой силой, словно бы пластырь был приклеен к стеклу, а не к живому телу. Марат Кашеваров поморщился от боли, губы сразу же начали кровоточить.
   Двух зубов в верхней челюсти не доставало.
   Курт смотрел на все происходящее немного снисходительно. Это он ударом ноги, выбил зубы Марату, но вспоминать об этом ему сейчас не хотелось.
   — Так ты все расскажешь или как?
   — Я тебе ничего не скажу, сволочь, — ответил Марат.
   Это был сухощавый двадцатидевятилетний мужчина с уже седеющими висками, прямым носом и большими немного навыкате глазами, правда, правый заплыл и ничего не видел. Огромный кровоподтек закрывал его и лишь время от времени в маленькой щели дергались ресницы и тогда глаз, полный крови приоткрывался на несколько секунд.
   — Значит, ничего не скажешь. Ну что ж, плохо, приятель, плохо. Ты знаешь, со мной такие вещи не проходят. Я прилетел издалека и не для того, чтобы играть в молчанку, а для того, чтобы услышать от тебя, Марат, кому ты сбрасывал информацию. Меня интересует имя.
   — Я не скажу ничего, — плюнув себе под ноги, сказал Марат, затем повернул голову сначала вправо, посмотрел на разрушенные стены, затем запрокинул голову и бросил взгляд на крышу, напоминающую решето, так много в ней было всевозможных проломов и дыр.
   — Ну, ну, посмотри, полюбуйся, место хорошее, тихое. Здесь ты и погибнешь.
   Курт взял сигарету, размял в сильных пальцах, закурил и выпустил дым тонкой струйкой. Но сквозняк подхватил голубоватый дымок и разметал.
   — Ты здесь погибнешь, но погибнешь мучительно.
   Ты будешь подыхать долго, как прокаженный шелудивый пес. Мы тебя станем резать, бить, терзать, и это будет продолжаться до тех пор, пока ты не скажешь, кому стучал.
   — Я вам ни хрена не скажу, — выдавил из себя Марат, понимая, что, на самом деле, время его жизни близится к концу, а конец будет крайне мучительным.
   Федор засмеялся и смех его был недобрый, злой, скрежещущий. Засмеялся и мужчина, тот, которого дали Курту в помощники, вернее Курт выбрал его сам.
   Курт молчал, на лице его даже не появилось подобия улыбки. Марат наклонил голову вниз, затем дернулся вправо, влево и побежал. Он побежал к огромной яме и, скорее всего, ему удалось бы добежать до края. Но он был так измучен и избит, что Курт в несколько прыжков настиг его, сбил с ног и нанес сильнейший удар ногою в ребра.
   — Прыткий ты малый, Кашеваров. Вот уж не думал, что ты задумаешь убегать. Давай веревку, Федор, мы его сейчас привяжем, а то больно норовистый попался клиент.
   Марата привязали к торчащей из стены железной балке, похожей на ребро исполинского животного.
   — Вот так-то будет лучше. Наверное, ты думал, что самый хитрый. Федор, принеси-ка мне на что сесть, а то в ногах правды нет, — Курт сказал это спокойно, а Федор, забросив автомат за спину, тут же бросился выполнять приказание.
   Послышался грохот, и вскоре в ворота вкатилась погнутая ржавая бочка из-под солярки. За ней шел Федор и руками направлял ее к Курту.
   — А лучше ничего не мог найти? — презрительно спросил Курт.
   — Лучше тут ничего нет, шеф. Ящики давным-давно все сгнили. Вот бочка целая, так что садись.
   — Бочка так бочка. На лучшее, честно говоря, и не рассчитывал. — Курт, держа дымящуюся сигарету на отлете, уселся на бочку, — идите погуляйте, ребята, минут двадцать, а может полчаса. А я тут побазарю с нашим дружком. Может, он что-нибудь по секрету мне нашепчет. А я тогда, сделаю его смерть не такой мучительной.
   Федор и здоровенный мужик переглянулись, направились к выходу из зернохранилища. Они шли не спеша, и гулкое эхо от их шагов разносилось под дырявой крышей.
   Курт помолчал.
   — Знаешь, что я тебе скажу, напрасно ты, Марат, встрял во все это. Напрасно ты стучал Видишь, ты, наверное, надеялся, что твои дружки, менты поганые, тебя спасут, а им на тебя наплевать, просто-напросто начхать. Ты для них ничто, отслужил свое, и теперь тебя как дырявый носок выбросили и забыли, вычеркнули из списков. Хотя, может быть, ты в них даже и не значился, потому как, если бы значился, мы тебя знали бы уже давным-давно.
   — Слушай, как ты меня нашел? Кто меня сдал?
   — Да никто тебя конкретно не сдавал, — вполне честно признался Курт, — просто я сообразительный, а ты неосторожный, вот и попался.
   — На чем? — спросил Марат.
   — На глупости, на самой элементарной глупости.
   Зачем ты звонил в Москву?
   — Когда я звонил?
   Курт назвал число, затем вытащил из внутреннего кармана записную книжку и показал Марату счет за телефонный разговор с Москвой. — — Вот видишь, здесь московский номер. И позвонил ты туда ночью, накануне перед отправлением груза, вернее, груз пошел, и этой же ночью ты позвонил, а о том, что груз привезут и загрузят в тару ты, естественно, не знал.
   — Не может быть, — пробормотал Марат.
   — Может быть, может быть, родимый. Откуда тебе было знать, когда привезут. Ты узнал, когда пошел поезд, правильно я говорю?
   Марат молчал.
   — Так вот теперь меня интересует, что ты еще им рассказал?
   — Пошел ты! — прокричал Марат и плюнул, но его плевок не долетел до Курта.
   Бандит заулыбался.
   — А ты дерзкий, грубишь, плеваться взялся А что будет, если я тебе кишки выпущу, а затем подниму вон туда вверх, и кишки станут вываливаться из твоего живота постепенно, под собственной тяжестью, и упадут до самой земли, а ты, Марат, будешь висеть под потолком и смотреть вниз. Хочешь кричи, хочешь песни пой. А кишки будут раскручиваться, вываливаться, может, собака прибежит. Вон Федор говорил, бегает здесь голодный пес, или волки придут и примутся жрать твои кишки, будут тягать их. А ты пока не сдохнешь, будешь на это смотреть.
   — Все равно я тебе ничего не скажу.
   — Послушай, — говорил Курт ласковым голосом, — ведь мы тебе хорошо платили, ты был не бедным человеком, не таким, как эти задрученные казахи, так что зря ты связался с ментами, ой, зря. Сейчас ты об этом пожалеешь.
   — Пристрели меня, — попросил Марат.
   — Ну нет, это было бы слишком просто, — произнес Курт и кликнул Федора.
   Он прекрасно понял, что Марат ничего не скажет.
   Да собственно говоря, тот, наверное, имен с должностями и не знает.
   Федор со своим приятелем и коллегой прибежали на голос Курта, как псы прибегают на зов хозяина.
   — Слушай, Федор, возьми веревку подлиннее, перекинь вон через ту балку, — Курт ткнул погасшей сигаретой вверх.
   Федор задрал голову и посмотрел.
   — Это еще зачем? — спросил он.
   — Не задавай, Федя, вопросов, ты же знаешь, я этого не люблю, все увидишь. На все свое время, так что давай, и веревку найди покрепче.
   — Будет сделано.
   Через пару минут Федор вернулся с длинным капроновым шнуром, который лежал в машине и предназначался на случай буксировки «уазика».
   — Пойдет? — спросил он у Курта.
   — Годится. Перебрасывай через балку.
   — Давай я, — сказал широкоплечий мужчина, — я это умею делать.
   И действительно, он свернул шнур кольцами, оставил конец в левой руке, а правой несильно размахнувшись бросил веревку вверх по наклонной. Шнур размотался на лету и, просвистел над балкой, свободный конец завис в воздухе в метре от земли.
   — Ну что, нормально? — спросил мужчина у Курта.
   — Нормально, Монгол, — сказал Курт, — привяжи ему руки, а затем мы его вздернем вверх.
   Марат как ни дергался, не смог оказать достойного сопротивления двум дюжим мужикам, те быстро продели свободный конец веревки в руки, крепко связанные до этого.
   — Что это ты задумал, Курт? — спросил Монгол.
   — А ничего особенного. Просто хочу посмотреть на его морду, когда он увидит свои потроха.
   — Чего-чего? — переспросил Монгол.
   — Не спеши, все сам увидишь.
   Марата приподняли, его ноги оторвались от цементного пола сантиметров на пятьдесят.
   — Подождите, не тяните больше, — обратился к своим приятелям-помощникам Курт, — вот что надо сделать.
   Он подошел к Марату, разорвал на его груди футболку, затем майку.
   — Вот так и будешь висеть, от холода ты не умрешь, осень у вас что-то теплая, даже теплее, чем в Москве, там сейчас дожди, дожди, а здесь сухо, солнышко светит.
   — Скотина, скотина, ты! Жаль, что я не могу тебя пристрелить, — Марат понял, что самым лучшим для него будет вывести из себя бандитов, разозлить их до такой степени, чтоб они его сразу убили, пристрелили Но на тех все, что он не выкрикивал, не действовало — Ну ладно, займемся делом, — в правой руке Курта появился нож, щелкнула кнопка и сверкающее лезвие выскочило из рукоятки, украшенной перламутровыми пластинами. Курт подошел к Марату абсолютно спокойно, как опытный мясник подходит к вздернутой за ноги туше свиньи или коровы.
   — Ну что, приятель, я же тебе обещал, а свои слова Курт держит. Если что пообещаю, то уж знай, выполню.
   — Козел, ты! Урод! — прокричал Марат.
   Острое как бритва лезвие ножа вспороло ему живот чуть ниже пупа.
   — Ну-ну, спокойно, — глядя на разрез, бормотал Курт.
   Марат заскрежетал зубами от боли, злости и собственного бессилия. Он попытался дернуться. Курт резанул еще раз и кишки, вздуваясь, начали выпирать из брюшной полости.
   — А теперь поднимите его повыше, метра на полтора, а лучше на два.
   Марат кричал от нестерпимой боли, кричал так, что мороз пробирал и Федора и Монгола, даже они были ошарашены такой кровожадностью Курта, таким изощренным садизмом. Но не выполнить его приказ они не могли, ведь было понятно, что иначе подобное может случиться и с ними.
   — А знаешь, Марат, — запрокинув голову, говорил Курт, — если бы ты не сделал глупость, то я никогда бы не догадался, что ты стукач. Не надо было тебе звонить из дому в Москву ночью. Ты мог бы прийти на почту заказать разговор, позвонить. А ты спешил, хотел прогнуться перед начальством. Может, надеялся медаль получить или повышение, ты кто лейтенант, старший лейтенант, капитан?
   Сизо-сиреневые кишки медленно вываливались из разрезанного живота Марата и опускались все ниже, вначале к коленям, затем к башмакам.
   — Ну что, ребятки, пойдем. Пускай повисит, кишки выпадут, прибегут собаки или волки и примутся их жрать. А может, прилетят птицы. Монгол, это правда, что здесь никого нет.
   — Да, на пятнадцать, а то и двадцать километров ни одной живой души.
   — Вот и славненько, поехали, ребятки. Пока, Марат. Прощай.
   Федор и Монгол уходили под истошные вопли Марата, тот терял на несколько мгновений сознание от нестерпимой боли и тогда затихал, потом приходил в себя и судорожно дергался. Каждое движение его тела приводило к тому, что кишки падали все ниже и ниже.
   Уже выйдя из зернохранилища, Курт оглянулся.
   — Красиво висит. Веревка, надеюсь, не порвется.
   — Выдержит, — ответил Монгол, — она «уазик» вытягивает, а человека, тем более выдержит.
   — Это не человек, это шестерка. Я таких ненавижу.
   Сказав это, Курт тут же подумал о себе, ведь и он предал своих хозяев, перекинулся к тем, кто больше заплатил.
   Из-за угла элеватора выглянул рыжий пес, с длинной мордой и горящими глазами. Пес водил головой из стороны в сторону, его уши стояли торчком, а шерсть на загривке шевелилась.
   — Чует, видно, добычу, — произнес Курт, взглянув в сторону пса.
   — Побоится, не пойдет, — сказал Монгол голосом знатока.
   — Жрать захочет — пойдет.
   — Может быть, — заметил Федор.
   Ему хотелось, как можно скорее оказаться в машине, хотелось закрыть уши руками, чтобы не слышать воплей и стонов живьем подвешенного к балке Марата.
   — Ты, Федя, не волнуйся, все будет хорошо. Садимся и едем, — резко бросил Курт. — Я еще хочу отдохнуть. Монгол, за руль. Федя волнуется, руки у него дрожат, а ты дорогу знаешь.
   — В Джезказган? — спросил Монгол.
   — А ты что, можешь завезти меня в Париж? Или в Москву?
   — Мог бы, — заулыбался Монгол.
   — Ну, может быть, потом съездим.
   «Уазик» с военными номерами затрясся по дороге, быстро удаляясь от заброшенного элеватора. Монгол гнал, не жалея машину, ему самому хотелось как можно скорее уехать от этого страшного места. И вообще, ему хотелось поскорее расстаться с Куртом и Федором. Чего-чего, а даже он, видавший виды и привыкший к жестоким разборкам с конкурентами, подобного садизма и жестокости никогда не видел.
   «Взял бы и пристрелил, — думал Монгол, — так нет же надо еще и помучить.»
   — Сколько он будет еще мучиться? — спросил Федор.
   — Думаю, если сердце крепкое, и собаки жрать не начнут, то, может быть, сутки или двое.
   — Слушай, может, пристрелим? — сказал Федор.
   — Попробуй пристрели. Высади его, Монгол, пусть идет пристрелит. А мы поедем дальше.
   — Да нет, Курт, это я так.
   — Это хорошо, что так. А что это там впереди? — Курт насторожился и приник к стеклу.
   — А-а, это сгоревшая машина, тягач.
   — А что он здесь делает?
   Уазик приближался к сгоревшему тягачу.
   — Да чего-то, наверное, на космодром тащил. Может, ступень от ракеты, а может еще какую железяку, да и сгорел. Он уже лет восемь здесь стоит. Сгорел вместе с водителем, взорвалось что-то.
   — А что, никто не знает? — спросил Курт таким голосом, словно бы ему было очень интересно.
   — Водитель сгорел, молодой парень, солдат срочной службы, — говорил Монгол.
   — Жалко солдата, небось маманя плакала, убивалась, — сказал Курт, раскуривая сигарету.
   Он сказал таким тоном, словно бы ему на самом деле было жаль незнакомого парня, хотя минут двадцать назад он безжалостно мучил человека и оставил того мучительно помирать.
   Федора даже немного покоробило от подобного заявления Курта.
   Но он понимал — спорить бессмысленно. Если Курту захочется, то он прямо сейчас, прямо здесь в казахстанской степи может прирезать и его или пристрелить, и тут же примется о чем-то мелком сожалеть.
   "Вот сволочь. Ну ничего и на тебя найдется управа.
   Будешь и ты корчиться в предсмертной агонии, грызть себе локти и просить пощады, просить, чтобы тебя пристрелили и не оставляли мучиться. Будет, будет и тебе", — думал Федор и сам пугался своих мыслей.

Глава 23

   Большинство событий, случающихся в жизни, происходит абсолютно неожиданно. Таким неожиданным был для Ивана Антоновича Панкратова от одного из партнеров, от одного из тех людей, кому предназначались наркотики в Западной Европе. Мужчина звонил из Москвы, говорил он спокойно и уверенно.
   — Надо встретиться. И немедленно.
   — Я очень занят, — сказал Панкратов. — У меня куча дел.
   — Все брось. Отложи дела, если хочешь, чтобы твоя задница осталась цела.
   Подобного оборота Панкратов никак не ожидал.
   — Что-то случилось? — спросил он.
   — Пока не случилось. Но может. Так что, давай, оторви задницу и садись в машину, подъезжай.
   — Где встретимся?
   — В моей квартире, — сказал мужчина.
   Панкратов огляделся по сторонам, словно разговор мог кто-то подслушать. И тут же быстро отдал распоряжение своим людям:
   — Меня пару часов не будет, вы трое, едете со мной в машине, а вы следуйте за нами. Быстро, быстро, — поторопил Панкратов.
   Один из телохранителей услужливо подал пальто хозяину. Панкратов сунул руки в рукава. По тому как Панкратов неловко это сделал, телохранитель понял, что хозяин очень взволнован. Через минут сорок они уже были в нужном месте.
   — Значит, так, — сказал мужчина, расхаживавший в белой рубашке, поверх которой скрещивались толстые подтяжки, поддерживающие брюки на огромном животе. — Соберешь все деньги, какие только сможешь взять, надо миллионов шесть, не меньше, я уже обо всем договорился, и отправляйся в Казахстан.
   Если не можешь сам, отправь Сивакова. Не хрен ему в Москве прохлаждаться. Заберете все наркотики, все, которые там есть. Скажешь, что остальные деньги пришлешь через день.
   — К чему такая спешка? — спросил Панкратов.
   — Это тебя не касается, ты свою долю получишь по-любому, а я не хочу зависнуть, так что поторопись, родимый, чем быстрее, тем лучше.
   — У нас не до конца отработан путь.
   — Меня это не интересует, воспользуйся любым другим путем. Груз должен оказаться в Москве не позже, чем через неделю, так что у тебя, считая с сегодняшнего дня, семь суток.
   — А самолет? Как деньги везти?
   — Это не мои проблемы. Я занимаюсь совершенно другими делами. Ты деньги от меня получаешь исправно, претензий нет?
   Панкратов покачал головой:
   — Это же спешка, возня, непродуманность действий чреваты опасностями.
   — Если бы торговля наркотиками была безопасна, этим бы занимались все, кому не лень, а так этим занимаются те, кто ничего не боится. Действуй. Возникнут какие-то вопросы — звони.
   Панкратов даже вспотел от подобного разговора.
   — А моя доля сколько составит? — наконец, прямо спросил он, глядя в маленькие, заплывшие жиром глаза собеседника.
   — Твоя доля увеличится на двадцать процентов, — мужчина сказал это так, что спорить было бессмысленно.
   Но двадцать процентов — это были большие деньги, шестизначные цифры, и Панкратов даже поежился.
   — И остальным перепадет десять процентов, на всех твоих людей. Надеюсь, устраивает?
   — Да, устраивает. Возникает куча проблем…
   — Вот ты все проблемы реши и отправляй туда Сивакова. Людей не жалей, возможно, это последняя партия, и больше мы с этим регионом работать не будем. Намечается новый канал, так что придется перестраиваться. Это потом. Зима в Москве длинная. Подготовиться успеем. А я сегодня улетаю в Европу.
   Но ровно через неделю вернусь. К этому времени все должно быть готово. Спрячешь товар где-нибудь в надежном месте. Смотри, ни грамма наркотиков не направлять в Россию, ни грамма! Все нужно отправить на Запад, они платят за каждый грамм. Почему-то вдруг понадобилась большая партия. Там у них с Колумбией возникли проблемы. В Европе наркотиков нет. Так что появилась возможность заработать деньги, и ее надо использовать. Я понимаю, — мужчина говорил медленно, словно прожевывал, а затем выплевывал каждый звук и каждое слово, — лучше было бы, если бы все пошло как и раньше, но тут нам помогли кубинцы, наши партнеры не смогли с ними договориться. Те загнули бешеную цену, а колумбийский канал прикрыли.
   Прикрыли так плотно, что двоих посадили в тюрьму, а одного застрелили, пытались взять живьем.
   — Я слышал об этом. Это были люди, которые работали на Европу?
   — Они работали во все концы мира. Основная часть шла на Европу, так что все к лучшему. Есть возможность заработать деньги.
   — Зато большой риск, — заметил Панкратов.
   — Хватит обсуждать. Действуй.
   Панкратов уже из машины набрал номер Сивакова.
   — Илья Данилович, тут срочные дела, быстро ко мне за город. Я еду туда.
   В офис фирмы, президентом которой являлся Панкратов, он не поехал. Фирма, конечно же, приносила деньги, но это были капли по сравнению с тем потоком валюты, который шел за наркотики. Приехав к себе домой, Панкратов увидел там Сивакова и двух охранников. Вошел услужливый телохранитель, снял с хозяина пальто.
   — Пошли наверх, дело серьезное и очень спешное.
   — Что стряслось, ты можешь рассказать, Иван Антонович?
   — Подожди, Илья, — Панкратов, поднявшись на второй этаж в просторный кабинет, плюхнулся в кресло. — Значит, вот что. Я сейчас обзваниваю людей, соберу деньги. Надо не менее шести лимонов.
   — Сколько, сколько? — воскликнул Илья Данилович.
   — Шесть миллионов. Ты возьмешь деньги, и сегодня же отправишься в Казахстан. Там всех подымешь на ноги. И если наркотики не свезены в одно место, то свезешь. Собери тонну двести. Двадцать три килограмма собери отдельно. Эти мы пустим здесь. Но чтобы никто не знал. Понял, Илья Данилович?
   — Почему такая спешка?
   — Спешка необходима, — и Панкратов быстро пересказал то, что ему было известно.
   Сивакову стало ясно, как в Божий день.
   — Большие деньги, конечно же, посулил, а риск огромный.
   — Вот за это мы с тобой, Илья Данилович, и получаем бабки. Ты получал шесть процентов, а все остальные — четыре.
   Сивакову хотелось спросить, сколько получит сам Панкратов, но этот вопрос так и остался непроизнесенным. Если он получил шесть, то значит Панкратов — никак не меньше пятнадцати. То, что Панкратов получит двадцать, ему даже и в голову не могло прийти.
   — Поторопись, поторопись, Илья Данилович, деньги через полдня уже будут собраны. Возьми человек восемь-десять. Людей бери тех, кто надежен и проверен. Вместе с деньгами отправляйся в Казахстан. Предупреди, чтобы встретили, обеспечили охрану. Там разберешься с нашими поставщиками. Отдашь им деньги лишь после того, как весь товар будет взвешен. Скажешь, что через десять дней получат остальные деньги.
   — А если они на это не пойдут?
   — А куда они денутся? — Панкратов щелкнул пальцами. — У них нет другого выхода. Шесть миллионов — это огромные деньги. Если что, обратишься к замминистру внутренних дел Казахстана. Ты его знаешь, он бывал у меня. Он и тебе поможет. Понятное дело, не бескорыстно. Отстегнешь ему столько, сколько он скажет. Но это, лишь, в крайнем случае.
   — Он в курсе?