так, что каким-то образом оказался на Хертфоршидской дороге.
-- Ну, -- сказал он сквозь зубы, -- теперь мы им покажем! Машину он
взял напрокат, но за время погони полюбил ее, как родную. Она и впрямь была
хороша, а показать себя могла именно на широком шоссе. Настоящей,
вдохновенной машине как-то претят рельсы и всякий транспорт. Ей нужен
простор. Она его обрела и радостно взревела всем своим мотором. Стрелка
указывала сорок, потом -- сорок пять.
-- Что, съели? -- крикнул Билл через плечо. -- Ну-ка, посмейтесь!
Огастес Бриггз словно бы услышал эти слова. Смеяться он не стал,
гильдейские правила допускают разве что легкую усмешку и все же на мгновение
уголок его рта сдвинулся. Самую мысль о том, что какая-то поганая машинка
бросает вызов "Браун-Виндзору", он встретил почти веселым презрением и так
рванулся вперед, что курица, собравшаяся неспешно перейти дорогу, спасла
свою жизнь лишь безумным прыжком в последнюю долю секунды.
Так пролетели они Нью Барнет, Хедли Вуд, Поттерс Бар и Сент Миммз, а у
самого Хатфилда долгая, долгая охота внезапно окончилась.
Билл замечал, что она уже не та, что охотник приналег, и довел стрелку
до пятидесяти. Острое Чувство возможного поражения несколько охладило его.
Что-то подсказывало ему, что лимузин идет именно на той скорости, которая
уже опасна. Однако он не сдавался, пытаясь выжать из своей машины то, на что
она не рассчитана, когда опасения его оправдались.
Машина завертелась на шоссе так, что он едва не выпустил руль. Когда
ему удалось с ней справиться, раздался звук, известивший его о том, что, как
это ни ужасно, в самый разгар охоты он выведен из строя лопнувшей покрышкой.
Случилось это почти напротив опрятных невысоких ворот, за которыми
виднелся опрятный невысокий домик, отделенный от дороги живой изгородью и
садиком. Билл оглянулся и увидел, что ярдах в двухстах лимузин несется
вперед, словно галеон под ветром. Он схватил спутницу за руку. Пришло время
быстрых действий.
-- Сюда! -- крикнул он, и, выпрыгнув из машины, они кинулись в ворота.
Садик, в который они попали, был одной из тех нарядных и опрятных
заводей, где каждый листик и лепесток говорит о нежной любви его владельца.
Аккуратные палочки поддерживали невысокие растеньица. Аккуратные дорожки
петляли меж аккуратных клумб. Если беззаботная улитка забредет в такое
место, она покраснеет и попятится, признав, что оно -- святое. На Билла и
Флик оно должно было воздействовать точно так же.
Но Билл и Флик спешили, а когда спешишь, забываешь свое лучшее "я".
Петлять по лабиринту дорожек они не стали. Схватив Флик за руку, Билл
побежал наискосок, к кустам, сулившим временное пристанище.
В окне первого этажа виднелось лицо, посиневшее от чистой злобы. Они
слышали, как чьи-то руки колотят о стекло и чей-то жуткий крик, напоминающий
о страждущем бесе, летит за ними.
Однако не остановились, чтобы объясниться или извиниться, но, прыгая
через клумбы, добежали до кустов. Там они передохнули; а вскоре -- и
заметили, что в ворота, словно снаряд, ворвался сэр Джордж.
Сэр Джордж торжествовал; ему казалось, что неприятный случай -- это
кара, настигнувшая злодеев. Чувства эти так раззадорили его, что, вновь
обретя неодолимую стремительность, он не стал дожидаться, пока его довезут
до места, но забарабанил по стеклу, а там -- и выскочил примерно в двадцати
ярдах от ворот. Долгое безделье тела сказалось на нервах. Во всю прыть,
какая возможна, когда у вас короткие ноги, он понесся вперед.
Пробежав по следам, а значит -- по клумбам, с полдороги, он услышал
столь пронзительный крик, что мгновенно остановился:
-- Стой! Эй, вы! Какого черта вы тут скачете, .., .., ..? Крупный
краснолицый субъект в штанах для гольфа размахивал руками на крыльце.
-- ...! ...! ...! -- прибавил субъект для верности.
Сэр Джордж был настолько поглощен своим делом, что слова, при всем их
блеске, вряд ли задержали бы его. Субъект употребил два прилагательных и
один глагол, которых он в жизни не слышал, но лингвистическая
любознательность не остановила бы погони. Остановило ее то, что из-за кустов
появился другой субъект, уже в вельветовых штанах, а главное -- с вилами и
(словно этого мало) с жилистой, беспородной собакой, которая, быстро
протрусив к нему, строго и тихо обнюхала его ноги. Сэр Джордж на нее
посмотрел, и она на него посмотрела, вращая красным глазом. Видимо, даже в
спокойном состоянии она не поражала красотой, теперь же се значительно
портило то, что из-под верхней губы торчали большие зубы. Словом, как ни
спешил сэр Джордж, он решил задержаться.
Тем временем подошел и человек в гольфах.
-- ..! ..! -- начал он, обогащая словарь газетного магната еще одним
существительным.
Хотя владелец опрятного домика мог напоминать отставного полковника,
служившего прежде в Индии, на самом деле он занимался весьма мирным делом.
То был не кто иной, как Монтегю Грейсон, известный автор светлых, солнечных
книг. Увидев его сейчас, читатели испытали бы немалый шок, но, взвесив
факты, признали бы, что гнев его праведен.
Посудите сами: часа три Монтегю Грейсон писал, как не знаю кто,
стремясь к тому, чтобы решающая сцена была и занятной, и трогательной.
Когда, взглянув в окно, он увидел Флик и Билла на дорогих сердцу клумбах,
вся ненависть к герою и героине перекинулась на них. Он думал, что это --
предел, но вышел, заметил сэра Джорджа и понял, что чувства к первой паре --
лишь бледная тень того, что можно испытывать к образу Божьему Будь он Данте,
он немедленно начал бы новую главу, чтобы поместить мерзавца в самый
страшный круг ада; а так -- выскочил в садик, кипя и пыхтя.
-- .., сэр! Да, да, ... сэр! -- взревел он, нависая над сэром Джорджем,
словно грозовая туча (прибавим, кстати, что утром ему не удалась партия в
гольф). -- Что вы тут делаете?
Сэр Джордж выпрямился со всем возможным достоинством, не забывая о том.
что собака только и ждет хозяйского слова, чтобы дать волю дурным страстям.
-- Моя племянница... -- начал он.
-- Врывается в сад, топчет, .., клумбы!..
-- Простите, моя племянница...
-- Вот разорвать бы вас, хр-р-р, да под розы!..
Субъект с вилами закивал, явно одобряя замысел, который принес бы
пользу цветочкам. Собака задышала, как хороший астматик.
-- Разрешите объяснить...
-- А что объяснять? Нет, что объяснять? Безобразие какое!
-- Я...
-- Вы посмотрите на клумбы! Вон, вон ваши копыта!
-- Племянница...
Беглецы услышали из кустов только реплики хозяина, но этого хватило,
чтобы побежать дальше со всей возможной скоростью. Уважение к чужой
собственности глубоко сидит почти во всех нас, и они осознали всю тяжесть
своего злодеяния. Ступив на чужую клумбу, мгновенно становишься ребенком.
Билл и Флик ощутили, что им -- лет по десять. Именно за такие дела,
чувствовали они, оставляют без варенья; и это чувство сменилось радостью
лишь тогда, когда перед ними открылся луг, усеянный овцами. Что ж, при всей
своей порочности, действия их помогли спастись. Беседа между хозяином и
сэром Джорджем явно обещала затянуться.
-- Осторожно! -- крикнула Флик, падая на траву. Билл тоже упал, да так,
словно его подкосили.
-- Что такое? -- сварливо спросил он, поскольку нервы у него все-таки
сдали.
Флик показала пальцем на силуэт лимузина, рядом с которым на бледном
небе четко вырисовывался профиль шофера, спокойного тем спокойствием, какое
возможно, если ты умеешь выключить разум. Только дым от сигареты показывал,
что он -- живой.
Билл вгляделся в шофера. Он думал. В нем медленно зрел великолепный
план. Судьба ему подыграла -- рядом появился небольшой мальчик.
-- Привет, -- сказал ему Билл, ободряя улыбкой.
-- Привет, -- ответил мальчик с должной осторожностью. Его остренькое
личико свидетельствовало о том, что заботы мира сего его гнетут. Вероятно,
он терзался печалью о Вселенной.
-- Полкроны заработать хочешь?
-- А гдей-то?
-- Вот.
-- Хочу.
-- Машину видишь?
-- Вижу
-- Дам полкроны, если будешь швырять в нее камнями.
-- Камнями?
-- Да.
-- Эт, значит, камнями?
-- Да.
-- Эт в машину?
-- Да.
-- А мне, значит, полкроны?
-- Да, да, да.
Только что казалось, что измученный мальчик не может улыбнуться, но
сейчас его лицо как бы треснуло по горизонтали. Окаменев на мгновение от
того, что ему заплатят кучу денег за такое приятное дело, он быстро пришел в
себя, взял монету, попробовал на зуб, положил в рот -- и удалился. Пока он
неспешно шел через луг, царили мир и тишина. Овцы щипали траву, птицы
щебетали, шофер курил.
Потом начались события.
Шофер стоял так спокойно не потому, что выключил разум, а потому, что
наслаждался долгожданным отдыхом. Думать он как раз думал, вспоминая совет
дворецкого насчет завтрашних бегов. Этот знающий человек рекомендовал
ставить на Мыльного и, чем больше шофер размышлял, тем больше убеждался, что
завтра, в это самое время, он будет богаче на десять шиллингов.
Раздумья его смягчили. Приближающийся мальчик не вызвал в нем особого
раздражения. Вообще-то он их не любил, но сейчас -- ничего, терпел как-то.
Снисходительно по глядев на него, он снова предался мыслям. Значит, ставим
два шиллинга...
Что-то просвистело над дорогой и ударилось о капот. Оторопев на
мгновение, шофер увидел, что это -- большой камень. Тут же над изгородью
появилась ухмыляющаяся морда.
-- А, чтоб тебе! -- вскипел Огастес Бриггз. Тем временем в капот
ударился второй камень.
Шофер наш не отличался тонкостью чувств. Кто-кто, а он мог бы сказать:
"Цветочек нежный у ручья -- простой цветочек для меня, и больше ничего". Но
машину он любил пылкой, чистой любовью. Прикосновение камня коверкающей
глади принесло ему такую боль, какой он не испытал бы, попади злодей в него.
Коротко и страшно вскрикнув, он кинулся к изгороди.
Однако прорваться сквозь нее он не смог. Сквозь такие изгороди удачно
шныряют мальчики, но не шоферы в форме. Пришлось ограничиться словами. Пока
он сообщал мерзавцу, что бы он с ним сделал (конечно, не все, сразу всего не
вспомнишь), беглецы вылезли из укрытия. Когда шофер обернулся на знакомый
звук, машина уже трогалась с места. Когда он подбежал к шоссе, она, ведомая
беззаконной рукой, уже исчезла вдали.
Мы рады сообщить вам, что, вернувшись в столицу, Билл первым делом
отвел машину на Манчестер-сквер, к сэру Джорджу и оставил у дверей. Дорогу
показывала Флик. Потом он кликнул кэб и повез свою даму в ресторан. Ему
хотелось подкрепиться после таких треволнений, и оба понимали, что положение
надо спокойно, неспешно обсудить.
-- Понять не могу, -- сказал он. когда лакей отошел от столика,
который, заметим, стоял в тихом уголке, -- как ваш дядя узнал, где вы! Ведь
он за вами явился?
-- Да, конечно. Зачем ему ехать в Баттерси?
-- В общем, он знает, что вы где-то там. Что будем делать?
Флик чертила вилкой на скатерти небольшие узоры. Она. жила тихо, бывала
только в таких общепризнанных пристанищах маммоны, как Риц, Кларидж или
Карлтон, и здесь ее все удивляло. Она гадала, занятны или вульгарны лица за
соседними столиками, когда Билл спросил снова:
-- Что будем делать?
-- Вот и я думаю, -- сказала Флик, но как-то рассеянно, она устала. --
А как называется этот ресторан?
-- "Марио".
-- Почему вы его выбрали?
-- Вряд ли сюда заходит ваш дядя Джордж. Меня водил сюда Слинсби. А
что? Вам тут не нравится?
-- Мне... Ой!
Флик смотрела на дверь, и Билл с удивлением увидел, что румянец,
возвратившийся под воздействием еды и питья, мгновенно исчез. Глаза так
округлились, что Билл на секунду подумал, не выскочил ли чудом ее
злосчастный дядя. Он повернулся и понял, что этого все-таки нет. Кто-то
вошел, кто-то продвигался между столиками, но не король прессы, а молодой
человек в клетчатом костюме, с противными усиками. а так -- вроде бы
безобидный. Вопросительно взглянув на Флик, Билл заметил, что она еще не
порозовела.
-- Вы видели? -- прошептала она.
-- Кого? Этого типа в клеточку?
Флик кивнула.
-- Это Пилбем!
Билл, взявшийся снова за нож и вилку, положил их. Да, понял он, за ними
следят. Конечно, к Марио могут зайти псе, кто только живет в Лондоне, но
Билла, которого его хозяин прогнал по сотне дорог, человек разозлил ровно
так же, как разозлил упомянутый хозяин автора светлых книг.
Итак, за ними следят. Билл резко отодвинул кресло и встал, выпятив
челюсть.
-- Куда вы? --спросила Флик.
Но сразу поняла это. Билл продвигался к столику, за который только что
усадили новоприбывшего. Подойдя, он тяжко оперся о скатерть и пронзил
издателя "Светских сплетен" невыносимым взглядом. Перси Пилбем давно не
видел таких крупных и одновременно недружелюбных людей, а потому -- вжался в
кресло.
-- Вы Пилбем? -- спросил Билл. Пилбем глотнул и выговорил:
-- Д-дэ.
Билл наклонился ниже и тихо, зловеще осведомился:
-- Вы заметили, что я обедаю с мисс Шеридан?
Пилбем попытался сказать: "Дэ", но слово это застряло в горле.
-- Хорошо, -- признал Билл. -- А вам известно, что вы сейчас сделаете?
Пилбем очень слабо улыбнулся, показывая этим, что готов принять любые
предложения.
-- Вы посидите тут, -- проворковал мучитель, сжимая и разжимая
непозволительно большой кулак, -- пока мы не кончим обедать. Тогда вы тоже
тут посидите не меньше десяти минут, а лучше бы -- и больше, я буду следить
за дверью. Ясно?
Пилбему это было ясно.
-- Так. Надеюсь, не забудете?
Пилбем обещал не забыть. Билл серьезно кивнул и вернулся к столику.
Потом все тот же Пилбем медленно взял вилку и слабо тыкнул в сардину.
-- Что он сказал? -- спросила Флик. Билл подумал.
-- Да так, ничего. А понять -- понял.
-- Понял?
-- Что надо сидеть тихо, когда мы уйдем.
-- Да не будет он! Сразу выскочит.
-- Не думаю. Нет, не думаю. Может, поменяемся местами? Тогда я смогу за
ним следить, хотя это не обязательно. Ну, ну! Чушь какая! Ешьте. Попробуйте
эту рыбу, вроде хорошая.
Заботливо проследив за тем, чтобы она пообедала, Билл, к своему
облегчению, снова увидел румянец, когда же лакей принес кофе, решил, что
пришла пора обсудить ситуацию. Сперва сэр Джордж пронюхал, где она живет,
теперь -- еще этот Пилбем... Нет, обсудить надо.
-- Давайте разберемся, что к чему, -- предложил он. -- Совсем уж на
хвост наступают!
Флик кивнула. Метафора была ей внове, но смысл она поняла.
-- Значит, так, -- продолжал Билл. -- Вы хотели подождать, пока ваши не
сдадутся. Верно?
-- Да. Но сейчас они знают, где вы живете, в любую минуту могут меня
найти.
-- Вот именно! Значит, там вам жить нельзя.
-- Конечно.
-- Есть два выхода. Можно переехать...
-- Я все равно буду думать, что дядя откуда-нибудь выскочит.
-- Именно это я и хотел сказать. Что вы в конце концов, загнанная лань?
Так и двух дней не вынести. Лучше совсем уехать.
-- Как? Куда?
-- В Нью-Йорк.
-- В Нью-Йорк?
-- Я все обдумал. Между нами, красота, а не план! Паспорт получите за
один день.
-- А что мне там делать?
-- Есть два выхода. Можно пойти к моему дяде Кули, в Вестберн -- ну,
где мы познакомились. Флик покачала головой.
-- Нет, это опасно. Он пошлет телеграмму дяде Синклеру. Они очень
дружат.
-- Да, правда. Берем другой вариант. Я даю вам письмо к Алисе, она вам
поможет.
Если бы Билл не потянулся за спичками, он бы заметил, что Флик очень
удивилась. Неужели он думает, что она обратится к этой Алисе?! Да, конечно,
она ему не говорила, что, на ее взгляд, лучше бы той вообще не было -- но
можно в конце концов догадаться! Флик прикусила губу, голубые глаза
затуманились.
-- Замечательная девушка! -- продолжал Билл с неуместным энтузиазмом.
-- Вам она понравится.
-- Да? -- пискнула Флик.
-- Вот что, я ей сейчас напишу, -- он кликнул лакея и спросил чернила,
перо, бумагу. -- Мировой план!
-- Какой?
-- Ну, хороший. Лучше не бывает. Все устроится.
Пока он писал. Флик сжимала под скатертью руки, чувства в ней сменяли
друг друга -- то ей хотелось дать ему по голове, то уткнуться лицом в ладони
и заплакать. Второе желание было особенно трудно побороть. Нет, как можно!
Просто выбросил из жизни, даже не сказал, что будет скучать! Да, да, он
хочет помочь ей, нелогично так думать. Но женщины вообще нелогичны.
План, конечно, хороший, в Лондоне остаться нельзя. И впрямь, нельзя
жить, как эта загнанная лань. Денег у нее много, Нью-Йорк -- далеко...
-- Ну, вот! -- сказал Билл.
Флик взяла письмо и положила в сумку.
-- Спасибо, -- сказала она. -- Может, пойдем? Я что-то устала.
-- Пошли. Я посажу вас в кэб, а сам погуляю тут на всяким случай. Как
бы наш друг чего не выкинул.
Но друг их не выкинул ничего. Когда они проходили мимо, он ел куриную
ногу, не поднимая глаз. Пилбем рисковать не любил.
Билл захлопнул дверцу кэба, сказав напоследок:
-- Пока! Письмо не потеряйте.
-- Нет, нет, -- ответила Флик. -- Пока.
Билл постоял у ресторана. Кэб свернул на Шафтсбери-авеню. Из окна
помахала ручка.
Тот же кэб еще не доехал до Ковентри-стрит, когда та же ручка снова
высунулась. На сей раз она держала обрывки письма. Разжавшись, она швырнула
их на дорогу и скрылась.
Пароход "Гомер" стоял на стапеле, готовясь к своему плаванию. Палубы и
проходы были запружены пассажирами и провожающими. Флик, опершись на перила,
глядела вниз, на воду; Билл глядел вверх, на чаек. Беседа как-то
разладилась, оба смущались.
-- Скоро отплывете, -- сказал Билл, чтобы хоть что-то сказать.
Чайки метались по синему небу, голося, как котята.
-- Говорят, кораблик -- высший класс, -- заметил Билл.
-- Да?
-- Удобно будет.
-- Да.
-- Они тут очень стараются.
-- Это хорошо.
Билл не совсем понял, обрадовал его или огорчил крик "На бе-е-рег!",
который кладет конец тяжкому обряду "провожания". Вроде бы все шло
прекрасно, в дороге они болтали, да и здесь Флик была совсем веселая, так на
тебе -- нахмурилась, молчит, едва отвечает...
-- Я думаю, мне пора, -- сказал Билл.
-- Да, наверное.
-- Надеюсь, скучать тут не будете.
-- Спасибо.
-- Смешно, честное слово! Сколько лет в Америке не были.
-- Да.
-- За Бобом я присмотрю.
-- Спасибо.
-- Ну, я пошел.
-- Да.
Чайка пронеслась так близко от его лица, что он отдернулся и нервно
засмеялся.
-- Сколько народу, а?
-- Да.
-- Друзей, наверное, провожают.
-- Очень может быть.
Голосом страдающей сирены стюард призвал сойти на берег
-- Вот что, -- сказал Билл, -- я пойду.
-- Да, идите.
-- Ну, пока.
-- Пока.
-- Письмо не потеряете?
-- Какое?
-- Как это какое?! К Алисе.
-- А, да!..
-- Она вам так поможет!
-- Да?
Они подошли к трапу По нему; как пчелы в улей, двигались люди. Что-то
было такое в этом зрелище, отчего Билл внезапно опечалился. Он взглянул на
Флик. Ему стало как-то больно -- все-таки, она уж очень маленькая на таком
большом пароходе...
-- Ах ты, Господи! -- воскликнул он. -- Как я без вас останусь?
Квартира не квартира, если вы не сидите в кресле. Будем там сидеть со старым
Бобби...
Он замолчал. У Флик задергалось лицо. Она нетерпеливо вытерла глаза
платочком.
-- Что ж это... -- начал он.
-- Я... я из-за Боба, -- Флик протянула руку. -- Пока. -- И она
исчезла.
Билл постоял, глядя на скрывшую ее толпу.
-- Вот это да! -- пробормотал он. -- Как она любит эту собаку!
И он спустился на берег, погруженный в думы.
Если верно, что Действие придает нашей жизни особую пряность, то не
менее верно и другое -- временами ее полезно разбавить капелькой
Бездействия. А посему, после бурных -- а порою и буйных -- сцен, которые
автор вынужден был привести, дабы сохранить целостность повествования,
приятно будет пересечь Атлантику и немного отдохнуть в жилище ученого
анахорета. Через месяц после того, как Фелисия Шеридан отплыла в Америку, мы
вновь оказываемся в доме мистера Кули Парадена на Лонг-Айленде, в мансарде,
выходящей окнами на залитый солнцем сад. В той самой мансарде, где
занимается приемный сын мистера Парадена, Гораций. Мы входим в ту минуту,
когда мистер Шерман Бэстейбл преподносит питомцу урок французского.
Да. Несколько недель назад мистер Бэстейбл решительно объявил, что не
останется и за миллион; но человек, приклеенный к шляпе, не отвечает за свои
слова, и может отказаться от них под влиянием ножниц, теплой воды и доводов
разума. Через полчаса после того, как шляпу отделили от его волос, мистер
Бэстейбл, поначалу не желавший слушать о миллионе, настолько остыл, что
поддался на лишние пятьдесят долларов в месяц. Соответственно, мы вновь
видим его на посту.
Однако нынешний Шерман Бэстейбл сильно отличается от себя прежнего. От
восторженной приветливости не осталось и следа. Теперь это подозрительный
деспот, которому мистер Параден велел не церемониться с подопечным; и вот,
как было велено, он ожесточил свое сердце.
В данную минуту он как раз демонстрировал происшедшую в нем перемену.
Видя, что Гораций засмотрелся на залитый солнцем сад, педагог грохнул
кулаком по столу.
-- Будешь слушать? -- заорал он. -- У тебя в одно ухо...
-- Ладно, ладно, -- печально отвечал Гораций. Эти вопли раздражали его
все больше и больше. Вольное дитя подворотен тяжело воспринимало
дисциплинарные меры; порой ему казалось, что мистер Бэстейбл перенял худшие
черты покойного Саймона Легри. Он оторвал взгляд от лужайки и широко
зевнул.
-- Прекрати! -- заорал наставник.
-- Ладно.
-- Никаких "ладно"! -- гремел злопамятный учитель, который при виде
питомца мгновенно вспоминал клей. -- Когда я к тебе обращаюсь, говори "да,
сэр", четко и уважительно.
-- Да, сэр, -- буркнул Гораций.
Ревнитель дисциплины подметил бы недостаточную четкость и
уважительность этих слов, но наставник удовольствовался буквой, или сделал
вид, что удовольствовался, и снова перешел к уроку.
-- Во французском языке, -- произнес мистер Бэстейбл, -- перед
существительными мужского рода ставится неопределенный артикль un, например
un homme -- мужчина, un oiseau -- птица.
-- Ща села на дерево, -- заметил Гораций, плавно переходя к уроку
естествознания.
Мистер Бэстейбл попытался испепелить его взглядом.
-- Не отвлекайся! -- взревел он. -- И не "ща", а сейчас.
-- Вот и я про что, -- сказал Гораций.
-- ...и une -- перед существительными женского рода, например une dame
-- дама, une allumette -- спичка, une histoire -- история, une plume --
перо. Ясно?
-- Да вроде.
-- Что значит "вроде"?
-- Ну, -- спокойно отвечал Гораций, -- вроде киселя. Чего-то тебе
ложат, а чего -- непонятно.
Педагог вцепился в редеющие волосы и застонал. С пятьюдесятью долларами
в неделю набегала внушительная сумма, но он все чаще думал, что дешево
оценил свои страдания.
-- "Ложат"! -- в отчаянии повторил он. -- Разве культурные люди так
говорят?
-- Не знаю, -- упорствовал Гораций, -- я с такими людями не говорю.
-- Сэр, -- машинально поправил мистер Бэстейбл.
-- Сэр.
-- И не "людями", а "людьми". -- Он с тоской воззрился на ученика.
Припекало, его слабые нервы начали сдавать.
-- Ты неисправим. Не знаю, что с тобой делать. Тебя совершенно не
интересует занятия. Я думал, ты осознаешь свое положение. Возможности,
которые перед тобой открываются.
-- Знаю, -- устало отвечал Гораций, -- надо пользоваться случаем и
выправляться, сколько могешь.
-- Можешь.
-- Ладно.
-- Да, сэр! -- Глаза мистера Бэстейбла зловеще блеснули.
-- Да, сэр.
Педагог с размаху плюхнулся на стул, тот обиженно заскрипел.
-- Ты понимаешь, что тысячи мальчиков, глядя на тебя, подыхают с
зависти?
-- Так культурные люди не говорят, -- возразил Гораций. Ненавистные
уроки, как ни странно, порой накрепко застревали в его памяти. -- Вот вы и
попались. Не "подыхают", а "умирают". Не "с" зависти, а "от". Вы меня
поправляете, я вас. Что, съели?! -- (При этом вопросе наставник не впервые
подумал, что Ирод Великий -- его любимый исторический персонаж.) -- Сами ж
мне и талдычили.
Каждый учитель в душе политик. Мистер Бэстейбл, сознавая шаткость своих
позиций, перешел в контратаку, избрав мишенью выговор своего питомца.
-- Да научишься ты как следует произносить слова?! -- заорал он. --
Можно ли так коверкать! Вот, -- он вытащил толстую книгу. -- Что толку учить
французский, если ты на своем говорить не умеешь. Читай вслух. По-людски, а
не... -- он задумался, подбирая сравнение, -- не как мальчишка для гольфа.
-- А чего такого? -- спросил Гораций, который водил дружбу с
представителями этой почтенной профессии и сам на досуге не брезговал
потаскать клюшки.
Мистер Бэстейбл не дал сбить себя на спор.
-- Читай, -- сказал он. -- С девяносто девятой страницы.
Гораций открыл книгу, озаглавленную "Путеводные огни истории", том
второй, "Средние века", с отвращением, которое даже не пытался скрыть.
-- В ету епоху, -- уныло начал он.
-- Эту эпоху.
-- В эту эпоху монастыри Эвропы...
-- Европы.
-- Я и прочел "Эвропы", -- обиделся Гораций, -- в эту эпоху монастыри
Эвропы богатели, их церквы соперничали со сборами...
-- Соборами.
-- В размере и красоте убранства. Святой Бернард, или Сен Бернар
по-французски... -- Он перестал читать, впервые ощутив проблеск интереса. --
У одного типа есть сенбернар. Лохматый такой, глазищи красные...
-- Не отвлекайся, -- рявкнул мистер Бэстейбл.
-- ...по-французски, величайший и самый яркий предт-т-дста-ви-тель
средне-веко-вого монашества... Вау! -- выдохнул Гораций, нежно поглаживая
занывшую челюсть, -- родился в 1101 году в Бурбундии.
-- Бургундии.
-- ...Бурбундии, в благородном семействе. У его матери было шесть
сыновей и дочь, которую та еще в младенчестве посвятила Богу. Третий сын,
Бернард, красивый, утонченный, образованный юноша отличался высоким ростом,
его белое лицо обрамляли золотистые кудри, голубые глаза лучились невиданной
-- Ну, -- сказал он сквозь зубы, -- теперь мы им покажем! Машину он
взял напрокат, но за время погони полюбил ее, как родную. Она и впрямь была
хороша, а показать себя могла именно на широком шоссе. Настоящей,
вдохновенной машине как-то претят рельсы и всякий транспорт. Ей нужен
простор. Она его обрела и радостно взревела всем своим мотором. Стрелка
указывала сорок, потом -- сорок пять.
-- Что, съели? -- крикнул Билл через плечо. -- Ну-ка, посмейтесь!
Огастес Бриггз словно бы услышал эти слова. Смеяться он не стал,
гильдейские правила допускают разве что легкую усмешку и все же на мгновение
уголок его рта сдвинулся. Самую мысль о том, что какая-то поганая машинка
бросает вызов "Браун-Виндзору", он встретил почти веселым презрением и так
рванулся вперед, что курица, собравшаяся неспешно перейти дорогу, спасла
свою жизнь лишь безумным прыжком в последнюю долю секунды.
Так пролетели они Нью Барнет, Хедли Вуд, Поттерс Бар и Сент Миммз, а у
самого Хатфилда долгая, долгая охота внезапно окончилась.
Билл замечал, что она уже не та, что охотник приналег, и довел стрелку
до пятидесяти. Острое Чувство возможного поражения несколько охладило его.
Что-то подсказывало ему, что лимузин идет именно на той скорости, которая
уже опасна. Однако он не сдавался, пытаясь выжать из своей машины то, на что
она не рассчитана, когда опасения его оправдались.
Машина завертелась на шоссе так, что он едва не выпустил руль. Когда
ему удалось с ней справиться, раздался звук, известивший его о том, что, как
это ни ужасно, в самый разгар охоты он выведен из строя лопнувшей покрышкой.
Случилось это почти напротив опрятных невысоких ворот, за которыми
виднелся опрятный невысокий домик, отделенный от дороги живой изгородью и
садиком. Билл оглянулся и увидел, что ярдах в двухстах лимузин несется
вперед, словно галеон под ветром. Он схватил спутницу за руку. Пришло время
быстрых действий.
-- Сюда! -- крикнул он, и, выпрыгнув из машины, они кинулись в ворота.
Садик, в который они попали, был одной из тех нарядных и опрятных
заводей, где каждый листик и лепесток говорит о нежной любви его владельца.
Аккуратные палочки поддерживали невысокие растеньица. Аккуратные дорожки
петляли меж аккуратных клумб. Если беззаботная улитка забредет в такое
место, она покраснеет и попятится, признав, что оно -- святое. На Билла и
Флик оно должно было воздействовать точно так же.
Но Билл и Флик спешили, а когда спешишь, забываешь свое лучшее "я".
Петлять по лабиринту дорожек они не стали. Схватив Флик за руку, Билл
побежал наискосок, к кустам, сулившим временное пристанище.
В окне первого этажа виднелось лицо, посиневшее от чистой злобы. Они
слышали, как чьи-то руки колотят о стекло и чей-то жуткий крик, напоминающий
о страждущем бесе, летит за ними.
Однако не остановились, чтобы объясниться или извиниться, но, прыгая
через клумбы, добежали до кустов. Там они передохнули; а вскоре -- и
заметили, что в ворота, словно снаряд, ворвался сэр Джордж.
Сэр Джордж торжествовал; ему казалось, что неприятный случай -- это
кара, настигнувшая злодеев. Чувства эти так раззадорили его, что, вновь
обретя неодолимую стремительность, он не стал дожидаться, пока его довезут
до места, но забарабанил по стеклу, а там -- и выскочил примерно в двадцати
ярдах от ворот. Долгое безделье тела сказалось на нервах. Во всю прыть,
какая возможна, когда у вас короткие ноги, он понесся вперед.
Пробежав по следам, а значит -- по клумбам, с полдороги, он услышал
столь пронзительный крик, что мгновенно остановился:
-- Стой! Эй, вы! Какого черта вы тут скачете, .., .., ..? Крупный
краснолицый субъект в штанах для гольфа размахивал руками на крыльце.
-- ...! ...! ...! -- прибавил субъект для верности.
Сэр Джордж был настолько поглощен своим делом, что слова, при всем их
блеске, вряд ли задержали бы его. Субъект употребил два прилагательных и
один глагол, которых он в жизни не слышал, но лингвистическая
любознательность не остановила бы погони. Остановило ее то, что из-за кустов
появился другой субъект, уже в вельветовых штанах, а главное -- с вилами и
(словно этого мало) с жилистой, беспородной собакой, которая, быстро
протрусив к нему, строго и тихо обнюхала его ноги. Сэр Джордж на нее
посмотрел, и она на него посмотрела, вращая красным глазом. Видимо, даже в
спокойном состоянии она не поражала красотой, теперь же се значительно
портило то, что из-под верхней губы торчали большие зубы. Словом, как ни
спешил сэр Джордж, он решил задержаться.
Тем временем подошел и человек в гольфах.
-- ..! ..! -- начал он, обогащая словарь газетного магната еще одним
существительным.
Хотя владелец опрятного домика мог напоминать отставного полковника,
служившего прежде в Индии, на самом деле он занимался весьма мирным делом.
То был не кто иной, как Монтегю Грейсон, известный автор светлых, солнечных
книг. Увидев его сейчас, читатели испытали бы немалый шок, но, взвесив
факты, признали бы, что гнев его праведен.
Посудите сами: часа три Монтегю Грейсон писал, как не знаю кто,
стремясь к тому, чтобы решающая сцена была и занятной, и трогательной.
Когда, взглянув в окно, он увидел Флик и Билла на дорогих сердцу клумбах,
вся ненависть к герою и героине перекинулась на них. Он думал, что это --
предел, но вышел, заметил сэра Джорджа и понял, что чувства к первой паре --
лишь бледная тень того, что можно испытывать к образу Божьему Будь он Данте,
он немедленно начал бы новую главу, чтобы поместить мерзавца в самый
страшный круг ада; а так -- выскочил в садик, кипя и пыхтя.
-- .., сэр! Да, да, ... сэр! -- взревел он, нависая над сэром Джорджем,
словно грозовая туча (прибавим, кстати, что утром ему не удалась партия в
гольф). -- Что вы тут делаете?
Сэр Джордж выпрямился со всем возможным достоинством, не забывая о том.
что собака только и ждет хозяйского слова, чтобы дать волю дурным страстям.
-- Моя племянница... -- начал он.
-- Врывается в сад, топчет, .., клумбы!..
-- Простите, моя племянница...
-- Вот разорвать бы вас, хр-р-р, да под розы!..
Субъект с вилами закивал, явно одобряя замысел, который принес бы
пользу цветочкам. Собака задышала, как хороший астматик.
-- Разрешите объяснить...
-- А что объяснять? Нет, что объяснять? Безобразие какое!
-- Я...
-- Вы посмотрите на клумбы! Вон, вон ваши копыта!
-- Племянница...
Беглецы услышали из кустов только реплики хозяина, но этого хватило,
чтобы побежать дальше со всей возможной скоростью. Уважение к чужой
собственности глубоко сидит почти во всех нас, и они осознали всю тяжесть
своего злодеяния. Ступив на чужую клумбу, мгновенно становишься ребенком.
Билл и Флик ощутили, что им -- лет по десять. Именно за такие дела,
чувствовали они, оставляют без варенья; и это чувство сменилось радостью
лишь тогда, когда перед ними открылся луг, усеянный овцами. Что ж, при всей
своей порочности, действия их помогли спастись. Беседа между хозяином и
сэром Джорджем явно обещала затянуться.
-- Осторожно! -- крикнула Флик, падая на траву. Билл тоже упал, да так,
словно его подкосили.
-- Что такое? -- сварливо спросил он, поскольку нервы у него все-таки
сдали.
Флик показала пальцем на силуэт лимузина, рядом с которым на бледном
небе четко вырисовывался профиль шофера, спокойного тем спокойствием, какое
возможно, если ты умеешь выключить разум. Только дым от сигареты показывал,
что он -- живой.
Билл вгляделся в шофера. Он думал. В нем медленно зрел великолепный
план. Судьба ему подыграла -- рядом появился небольшой мальчик.
-- Привет, -- сказал ему Билл, ободряя улыбкой.
-- Привет, -- ответил мальчик с должной осторожностью. Его остренькое
личико свидетельствовало о том, что заботы мира сего его гнетут. Вероятно,
он терзался печалью о Вселенной.
-- Полкроны заработать хочешь?
-- А гдей-то?
-- Вот.
-- Хочу.
-- Машину видишь?
-- Вижу
-- Дам полкроны, если будешь швырять в нее камнями.
-- Камнями?
-- Да.
-- Эт, значит, камнями?
-- Да.
-- Эт в машину?
-- Да.
-- А мне, значит, полкроны?
-- Да, да, да.
Только что казалось, что измученный мальчик не может улыбнуться, но
сейчас его лицо как бы треснуло по горизонтали. Окаменев на мгновение от
того, что ему заплатят кучу денег за такое приятное дело, он быстро пришел в
себя, взял монету, попробовал на зуб, положил в рот -- и удалился. Пока он
неспешно шел через луг, царили мир и тишина. Овцы щипали траву, птицы
щебетали, шофер курил.
Потом начались события.
Шофер стоял так спокойно не потому, что выключил разум, а потому, что
наслаждался долгожданным отдыхом. Думать он как раз думал, вспоминая совет
дворецкого насчет завтрашних бегов. Этот знающий человек рекомендовал
ставить на Мыльного и, чем больше шофер размышлял, тем больше убеждался, что
завтра, в это самое время, он будет богаче на десять шиллингов.
Раздумья его смягчили. Приближающийся мальчик не вызвал в нем особого
раздражения. Вообще-то он их не любил, но сейчас -- ничего, терпел как-то.
Снисходительно по глядев на него, он снова предался мыслям. Значит, ставим
два шиллинга...
Что-то просвистело над дорогой и ударилось о капот. Оторопев на
мгновение, шофер увидел, что это -- большой камень. Тут же над изгородью
появилась ухмыляющаяся морда.
-- А, чтоб тебе! -- вскипел Огастес Бриггз. Тем временем в капот
ударился второй камень.
Шофер наш не отличался тонкостью чувств. Кто-кто, а он мог бы сказать:
"Цветочек нежный у ручья -- простой цветочек для меня, и больше ничего". Но
машину он любил пылкой, чистой любовью. Прикосновение камня коверкающей
глади принесло ему такую боль, какой он не испытал бы, попади злодей в него.
Коротко и страшно вскрикнув, он кинулся к изгороди.
Однако прорваться сквозь нее он не смог. Сквозь такие изгороди удачно
шныряют мальчики, но не шоферы в форме. Пришлось ограничиться словами. Пока
он сообщал мерзавцу, что бы он с ним сделал (конечно, не все, сразу всего не
вспомнишь), беглецы вылезли из укрытия. Когда шофер обернулся на знакомый
звук, машина уже трогалась с места. Когда он подбежал к шоссе, она, ведомая
беззаконной рукой, уже исчезла вдали.
Мы рады сообщить вам, что, вернувшись в столицу, Билл первым делом
отвел машину на Манчестер-сквер, к сэру Джорджу и оставил у дверей. Дорогу
показывала Флик. Потом он кликнул кэб и повез свою даму в ресторан. Ему
хотелось подкрепиться после таких треволнений, и оба понимали, что положение
надо спокойно, неспешно обсудить.
-- Понять не могу, -- сказал он. когда лакей отошел от столика,
который, заметим, стоял в тихом уголке, -- как ваш дядя узнал, где вы! Ведь
он за вами явился?
-- Да, конечно. Зачем ему ехать в Баттерси?
-- В общем, он знает, что вы где-то там. Что будем делать?
Флик чертила вилкой на скатерти небольшие узоры. Она. жила тихо, бывала
только в таких общепризнанных пристанищах маммоны, как Риц, Кларидж или
Карлтон, и здесь ее все удивляло. Она гадала, занятны или вульгарны лица за
соседними столиками, когда Билл спросил снова:
-- Что будем делать?
-- Вот и я думаю, -- сказала Флик, но как-то рассеянно, она устала. --
А как называется этот ресторан?
-- "Марио".
-- Почему вы его выбрали?
-- Вряд ли сюда заходит ваш дядя Джордж. Меня водил сюда Слинсби. А
что? Вам тут не нравится?
-- Мне... Ой!
Флик смотрела на дверь, и Билл с удивлением увидел, что румянец,
возвратившийся под воздействием еды и питья, мгновенно исчез. Глаза так
округлились, что Билл на секунду подумал, не выскочил ли чудом ее
злосчастный дядя. Он повернулся и понял, что этого все-таки нет. Кто-то
вошел, кто-то продвигался между столиками, но не король прессы, а молодой
человек в клетчатом костюме, с противными усиками. а так -- вроде бы
безобидный. Вопросительно взглянув на Флик, Билл заметил, что она еще не
порозовела.
-- Вы видели? -- прошептала она.
-- Кого? Этого типа в клеточку?
Флик кивнула.
-- Это Пилбем!
Билл, взявшийся снова за нож и вилку, положил их. Да, понял он, за ними
следят. Конечно, к Марио могут зайти псе, кто только живет в Лондоне, но
Билла, которого его хозяин прогнал по сотне дорог, человек разозлил ровно
так же, как разозлил упомянутый хозяин автора светлых книг.
Итак, за ними следят. Билл резко отодвинул кресло и встал, выпятив
челюсть.
-- Куда вы? --спросила Флик.
Но сразу поняла это. Билл продвигался к столику, за который только что
усадили новоприбывшего. Подойдя, он тяжко оперся о скатерть и пронзил
издателя "Светских сплетен" невыносимым взглядом. Перси Пилбем давно не
видел таких крупных и одновременно недружелюбных людей, а потому -- вжался в
кресло.
-- Вы Пилбем? -- спросил Билл. Пилбем глотнул и выговорил:
-- Д-дэ.
Билл наклонился ниже и тихо, зловеще осведомился:
-- Вы заметили, что я обедаю с мисс Шеридан?
Пилбем попытался сказать: "Дэ", но слово это застряло в горле.
-- Хорошо, -- признал Билл. -- А вам известно, что вы сейчас сделаете?
Пилбем очень слабо улыбнулся, показывая этим, что готов принять любые
предложения.
-- Вы посидите тут, -- проворковал мучитель, сжимая и разжимая
непозволительно большой кулак, -- пока мы не кончим обедать. Тогда вы тоже
тут посидите не меньше десяти минут, а лучше бы -- и больше, я буду следить
за дверью. Ясно?
Пилбему это было ясно.
-- Так. Надеюсь, не забудете?
Пилбем обещал не забыть. Билл серьезно кивнул и вернулся к столику.
Потом все тот же Пилбем медленно взял вилку и слабо тыкнул в сардину.
-- Что он сказал? -- спросила Флик. Билл подумал.
-- Да так, ничего. А понять -- понял.
-- Понял?
-- Что надо сидеть тихо, когда мы уйдем.
-- Да не будет он! Сразу выскочит.
-- Не думаю. Нет, не думаю. Может, поменяемся местами? Тогда я смогу за
ним следить, хотя это не обязательно. Ну, ну! Чушь какая! Ешьте. Попробуйте
эту рыбу, вроде хорошая.
Заботливо проследив за тем, чтобы она пообедала, Билл, к своему
облегчению, снова увидел румянец, когда же лакей принес кофе, решил, что
пришла пора обсудить ситуацию. Сперва сэр Джордж пронюхал, где она живет,
теперь -- еще этот Пилбем... Нет, обсудить надо.
-- Давайте разберемся, что к чему, -- предложил он. -- Совсем уж на
хвост наступают!
Флик кивнула. Метафора была ей внове, но смысл она поняла.
-- Значит, так, -- продолжал Билл. -- Вы хотели подождать, пока ваши не
сдадутся. Верно?
-- Да. Но сейчас они знают, где вы живете, в любую минуту могут меня
найти.
-- Вот именно! Значит, там вам жить нельзя.
-- Конечно.
-- Есть два выхода. Можно переехать...
-- Я все равно буду думать, что дядя откуда-нибудь выскочит.
-- Именно это я и хотел сказать. Что вы в конце концов, загнанная лань?
Так и двух дней не вынести. Лучше совсем уехать.
-- Как? Куда?
-- В Нью-Йорк.
-- В Нью-Йорк?
-- Я все обдумал. Между нами, красота, а не план! Паспорт получите за
один день.
-- А что мне там делать?
-- Есть два выхода. Можно пойти к моему дяде Кули, в Вестберн -- ну,
где мы познакомились. Флик покачала головой.
-- Нет, это опасно. Он пошлет телеграмму дяде Синклеру. Они очень
дружат.
-- Да, правда. Берем другой вариант. Я даю вам письмо к Алисе, она вам
поможет.
Если бы Билл не потянулся за спичками, он бы заметил, что Флик очень
удивилась. Неужели он думает, что она обратится к этой Алисе?! Да, конечно,
она ему не говорила, что, на ее взгляд, лучше бы той вообще не было -- но
можно в конце концов догадаться! Флик прикусила губу, голубые глаза
затуманились.
-- Замечательная девушка! -- продолжал Билл с неуместным энтузиазмом.
-- Вам она понравится.
-- Да? -- пискнула Флик.
-- Вот что, я ей сейчас напишу, -- он кликнул лакея и спросил чернила,
перо, бумагу. -- Мировой план!
-- Какой?
-- Ну, хороший. Лучше не бывает. Все устроится.
Пока он писал. Флик сжимала под скатертью руки, чувства в ней сменяли
друг друга -- то ей хотелось дать ему по голове, то уткнуться лицом в ладони
и заплакать. Второе желание было особенно трудно побороть. Нет, как можно!
Просто выбросил из жизни, даже не сказал, что будет скучать! Да, да, он
хочет помочь ей, нелогично так думать. Но женщины вообще нелогичны.
План, конечно, хороший, в Лондоне остаться нельзя. И впрямь, нельзя
жить, как эта загнанная лань. Денег у нее много, Нью-Йорк -- далеко...
-- Ну, вот! -- сказал Билл.
Флик взяла письмо и положила в сумку.
-- Спасибо, -- сказала она. -- Может, пойдем? Я что-то устала.
-- Пошли. Я посажу вас в кэб, а сам погуляю тут на всяким случай. Как
бы наш друг чего не выкинул.
Но друг их не выкинул ничего. Когда они проходили мимо, он ел куриную
ногу, не поднимая глаз. Пилбем рисковать не любил.
Билл захлопнул дверцу кэба, сказав напоследок:
-- Пока! Письмо не потеряйте.
-- Нет, нет, -- ответила Флик. -- Пока.
Билл постоял у ресторана. Кэб свернул на Шафтсбери-авеню. Из окна
помахала ручка.
Тот же кэб еще не доехал до Ковентри-стрит, когда та же ручка снова
высунулась. На сей раз она держала обрывки письма. Разжавшись, она швырнула
их на дорогу и скрылась.
Пароход "Гомер" стоял на стапеле, готовясь к своему плаванию. Палубы и
проходы были запружены пассажирами и провожающими. Флик, опершись на перила,
глядела вниз, на воду; Билл глядел вверх, на чаек. Беседа как-то
разладилась, оба смущались.
-- Скоро отплывете, -- сказал Билл, чтобы хоть что-то сказать.
Чайки метались по синему небу, голося, как котята.
-- Говорят, кораблик -- высший класс, -- заметил Билл.
-- Да?
-- Удобно будет.
-- Да.
-- Они тут очень стараются.
-- Это хорошо.
Билл не совсем понял, обрадовал его или огорчил крик "На бе-е-рег!",
который кладет конец тяжкому обряду "провожания". Вроде бы все шло
прекрасно, в дороге они болтали, да и здесь Флик была совсем веселая, так на
тебе -- нахмурилась, молчит, едва отвечает...
-- Я думаю, мне пора, -- сказал Билл.
-- Да, наверное.
-- Надеюсь, скучать тут не будете.
-- Спасибо.
-- Смешно, честное слово! Сколько лет в Америке не были.
-- Да.
-- За Бобом я присмотрю.
-- Спасибо.
-- Ну, я пошел.
-- Да.
Чайка пронеслась так близко от его лица, что он отдернулся и нервно
засмеялся.
-- Сколько народу, а?
-- Да.
-- Друзей, наверное, провожают.
-- Очень может быть.
Голосом страдающей сирены стюард призвал сойти на берег
-- Вот что, -- сказал Билл, -- я пойду.
-- Да, идите.
-- Ну, пока.
-- Пока.
-- Письмо не потеряете?
-- Какое?
-- Как это какое?! К Алисе.
-- А, да!..
-- Она вам так поможет!
-- Да?
Они подошли к трапу По нему; как пчелы в улей, двигались люди. Что-то
было такое в этом зрелище, отчего Билл внезапно опечалился. Он взглянул на
Флик. Ему стало как-то больно -- все-таки, она уж очень маленькая на таком
большом пароходе...
-- Ах ты, Господи! -- воскликнул он. -- Как я без вас останусь?
Квартира не квартира, если вы не сидите в кресле. Будем там сидеть со старым
Бобби...
Он замолчал. У Флик задергалось лицо. Она нетерпеливо вытерла глаза
платочком.
-- Что ж это... -- начал он.
-- Я... я из-за Боба, -- Флик протянула руку. -- Пока. -- И она
исчезла.
Билл постоял, глядя на скрывшую ее толпу.
-- Вот это да! -- пробормотал он. -- Как она любит эту собаку!
И он спустился на берег, погруженный в думы.
Если верно, что Действие придает нашей жизни особую пряность, то не
менее верно и другое -- временами ее полезно разбавить капелькой
Бездействия. А посему, после бурных -- а порою и буйных -- сцен, которые
автор вынужден был привести, дабы сохранить целостность повествования,
приятно будет пересечь Атлантику и немного отдохнуть в жилище ученого
анахорета. Через месяц после того, как Фелисия Шеридан отплыла в Америку, мы
вновь оказываемся в доме мистера Кули Парадена на Лонг-Айленде, в мансарде,
выходящей окнами на залитый солнцем сад. В той самой мансарде, где
занимается приемный сын мистера Парадена, Гораций. Мы входим в ту минуту,
когда мистер Шерман Бэстейбл преподносит питомцу урок французского.
Да. Несколько недель назад мистер Бэстейбл решительно объявил, что не
останется и за миллион; но человек, приклеенный к шляпе, не отвечает за свои
слова, и может отказаться от них под влиянием ножниц, теплой воды и доводов
разума. Через полчаса после того, как шляпу отделили от его волос, мистер
Бэстейбл, поначалу не желавший слушать о миллионе, настолько остыл, что
поддался на лишние пятьдесят долларов в месяц. Соответственно, мы вновь
видим его на посту.
Однако нынешний Шерман Бэстейбл сильно отличается от себя прежнего. От
восторженной приветливости не осталось и следа. Теперь это подозрительный
деспот, которому мистер Параден велел не церемониться с подопечным; и вот,
как было велено, он ожесточил свое сердце.
В данную минуту он как раз демонстрировал происшедшую в нем перемену.
Видя, что Гораций засмотрелся на залитый солнцем сад, педагог грохнул
кулаком по столу.
-- Будешь слушать? -- заорал он. -- У тебя в одно ухо...
-- Ладно, ладно, -- печально отвечал Гораций. Эти вопли раздражали его
все больше и больше. Вольное дитя подворотен тяжело воспринимало
дисциплинарные меры; порой ему казалось, что мистер Бэстейбл перенял худшие
черты покойного Саймона Легри. Он оторвал взгляд от лужайки и широко
зевнул.
-- Прекрати! -- заорал наставник.
-- Ладно.
-- Никаких "ладно"! -- гремел злопамятный учитель, который при виде
питомца мгновенно вспоминал клей. -- Когда я к тебе обращаюсь, говори "да,
сэр", четко и уважительно.
-- Да, сэр, -- буркнул Гораций.
Ревнитель дисциплины подметил бы недостаточную четкость и
уважительность этих слов, но наставник удовольствовался буквой, или сделал
вид, что удовольствовался, и снова перешел к уроку.
-- Во французском языке, -- произнес мистер Бэстейбл, -- перед
существительными мужского рода ставится неопределенный артикль un, например
un homme -- мужчина, un oiseau -- птица.
-- Ща села на дерево, -- заметил Гораций, плавно переходя к уроку
естествознания.
Мистер Бэстейбл попытался испепелить его взглядом.
-- Не отвлекайся! -- взревел он. -- И не "ща", а сейчас.
-- Вот и я про что, -- сказал Гораций.
-- ...и une -- перед существительными женского рода, например une dame
-- дама, une allumette -- спичка, une histoire -- история, une plume --
перо. Ясно?
-- Да вроде.
-- Что значит "вроде"?
-- Ну, -- спокойно отвечал Гораций, -- вроде киселя. Чего-то тебе
ложат, а чего -- непонятно.
Педагог вцепился в редеющие волосы и застонал. С пятьюдесятью долларами
в неделю набегала внушительная сумма, но он все чаще думал, что дешево
оценил свои страдания.
-- "Ложат"! -- в отчаянии повторил он. -- Разве культурные люди так
говорят?
-- Не знаю, -- упорствовал Гораций, -- я с такими людями не говорю.
-- Сэр, -- машинально поправил мистер Бэстейбл.
-- Сэр.
-- И не "людями", а "людьми". -- Он с тоской воззрился на ученика.
Припекало, его слабые нервы начали сдавать.
-- Ты неисправим. Не знаю, что с тобой делать. Тебя совершенно не
интересует занятия. Я думал, ты осознаешь свое положение. Возможности,
которые перед тобой открываются.
-- Знаю, -- устало отвечал Гораций, -- надо пользоваться случаем и
выправляться, сколько могешь.
-- Можешь.
-- Ладно.
-- Да, сэр! -- Глаза мистера Бэстейбла зловеще блеснули.
-- Да, сэр.
Педагог с размаху плюхнулся на стул, тот обиженно заскрипел.
-- Ты понимаешь, что тысячи мальчиков, глядя на тебя, подыхают с
зависти?
-- Так культурные люди не говорят, -- возразил Гораций. Ненавистные
уроки, как ни странно, порой накрепко застревали в его памяти. -- Вот вы и
попались. Не "подыхают", а "умирают". Не "с" зависти, а "от". Вы меня
поправляете, я вас. Что, съели?! -- (При этом вопросе наставник не впервые
подумал, что Ирод Великий -- его любимый исторический персонаж.) -- Сами ж
мне и талдычили.
Каждый учитель в душе политик. Мистер Бэстейбл, сознавая шаткость своих
позиций, перешел в контратаку, избрав мишенью выговор своего питомца.
-- Да научишься ты как следует произносить слова?! -- заорал он. --
Можно ли так коверкать! Вот, -- он вытащил толстую книгу. -- Что толку учить
французский, если ты на своем говорить не умеешь. Читай вслух. По-людски, а
не... -- он задумался, подбирая сравнение, -- не как мальчишка для гольфа.
-- А чего такого? -- спросил Гораций, который водил дружбу с
представителями этой почтенной профессии и сам на досуге не брезговал
потаскать клюшки.
Мистер Бэстейбл не дал сбить себя на спор.
-- Читай, -- сказал он. -- С девяносто девятой страницы.
Гораций открыл книгу, озаглавленную "Путеводные огни истории", том
второй, "Средние века", с отвращением, которое даже не пытался скрыть.
-- В ету епоху, -- уныло начал он.
-- Эту эпоху.
-- В эту эпоху монастыри Эвропы...
-- Европы.
-- Я и прочел "Эвропы", -- обиделся Гораций, -- в эту эпоху монастыри
Эвропы богатели, их церквы соперничали со сборами...
-- Соборами.
-- В размере и красоте убранства. Святой Бернард, или Сен Бернар
по-французски... -- Он перестал читать, впервые ощутив проблеск интереса. --
У одного типа есть сенбернар. Лохматый такой, глазищи красные...
-- Не отвлекайся, -- рявкнул мистер Бэстейбл.
-- ...по-французски, величайший и самый яркий предт-т-дста-ви-тель
средне-веко-вого монашества... Вау! -- выдохнул Гораций, нежно поглаживая
занывшую челюсть, -- родился в 1101 году в Бурбундии.
-- Бургундии.
-- ...Бурбундии, в благородном семействе. У его матери было шесть
сыновей и дочь, которую та еще в младенчестве посвятила Богу. Третий сын,
Бернард, красивый, утонченный, образованный юноша отличался высоким ростом,
его белое лицо обрамляли золотистые кудри, голубые глаза лучились невиданной