сообщи.
-- Я напишу.
-- Нет, они увидят твое письмо, и тогда все пропало.
Она осеклась. Билл, не сводивший глаз с ее лица, увидел, что она
вздрогнула.
-- Что такое? -- спросил он.
-- Билл, -- быстро зашептала Флик. -- Не двигайся. Стой, где стоишь, и
делай вид, что ты мне -- никто. Сюда идет тетя Фрэнси. Надо было догадаться,
что она приедет встречать.
Женщина, идущая по перрону, настолько отвечала представлениям Билла о
сестре сэра Джорджа, что ему на мгновение показалось, будто они знакомы. Тем
не менее он занервничал. Тетя Фрэнси с трудом огибала багажную тележку, и
Флик воспользовалась этой заминкой.
-- Не двигайся. Она решит, что мы познакомились в дороге.
-- Как с тобой связаться? -- быстро сказал Билл. (Враг уже обогнул
чемоданы.) -- Придумал. Какую газету вы читаете по утрам?
-- "Ежедневный обзор". Дядя Джордж издает.
-- Смотри в колонке "Крик души".
Флик кивнула и быстро обернулась к величественной тетке.
-- Тетя Фрэнси! -- вскричала она.
С заметной холодностью миссис Синклер Хэммонд подставила беглянке щеку.
Ее распирало от желания сказать нечто такое, что не принято говорить при
чужих. Длиннейшая нотация дожидалась лишь той минуты, когда Билл отойдет.
Флик повернулась к Биллу.
-- До свидания, мистер Роулинсон, -- весело сказала она, протягивая
руку. -- Спасибо, что помогли с вещами.
Билл понял намек. Он поклонился величественной тете Фрэнси и пошел
прочь, чувствуя себя средневековым рыцарем, который за более спешными
делами, оставил деву дракону.
Официант, подав кофе и сигары, удалился, и Билл, перегнувшись через
стол, заговорил доверительным шепотом.
-- Джадди, старик, -- сказал он, -- я должен тебе кое-что сообщить.
За время еды он не единожды собирался с духом, чтобы начать, но всякий
раз оркестр (имевший дурную привычку неожиданно вступать с "Ля Богемия" или
еще более громкой классикой) разражался очередным пароксизмом. Билл, который
испытывал острую потребность излить душу, бесился. Со встречи на вокзале
Ватерлоо прошла неделя. Всю эту неделю он носил в сердце тайну, и та с
каждым днем все сильнее рвалась наружу. Пришло время поделиться ей хоть с
кем-нибудь, а во всем большом городе на роль слушателя годился один Джадсон.
Друг с удовольствием затянулся.
-- Валяй, -- добродушно произнес он.
Во-первых, у него самого была припасена приятная тайна, во-вторых, он
был сегодня расположен ко всему миру, а к Биллу -- особенно. За последнюю
неделю между ними восстановилось прежнее уважение. Сникший было Билл
внезапно ожил, словно политый цветок. Он насвистывал, расхаживая по
квартире, а сегодня превзошел самого себя, пригласив Джадсона пообедать в
"Регенте", а после закатиться на ревю в "Альгамбру". Джадсон всецело одобрял
перемену.
Билл опасливо огляделся. Официант исчез. Ближайшие посетители сидели
достаточно далеко. Оркестр вышел из очередного приступа и теперь медленно
оправлялся, неспособный временно производить шум. Билл решил, что можно
продолжать.
-- Ты не заметил, что в последние дни я несколько изменился? -- спросил
он.
-- Еще как! -- от души поддержал Джадсон. -- Прямо солнечный луч.
-- Так я скажу тебе, отчего. Джадди, старина, я понял, что такое
любовь.
-- Как, опять?! -- воскликнул Джадсон.
Билл нахмурился. Он ждал большего такта.
-- Если ты про Алису, -- сухо сказал он, -- то это было наваждение.
-- Ясно.
-- Теперь все по-настоящему.
-- А!
-- Что значит "а!"? -- обиженно переспросил Билл.
-- Ничего. Просто "а!" Может же, -- произнес свободолюбивый Джадсон, --
человек сказать "а!".
-- Это прозвучало так, словно ты сомневаешься в моих словах.
-- Да ничуть. Я просто подумал...
-- Что?
-- Ну, не слишком ли скоро? То есть, неделю назад ты сходишь с ума по
Алисе, а через семь дней забываешь ее и влюбляешься в другую. Нет, я тебя не
виню, -- милостиво заключил Джадсон. -- Я вообще за быстроту.
Билл уронил пепел в кофейную чашку. Он жалел, что вынужден изливать
душу Джадсону. Бесчувственный чурбан -- вот весь Джадсон Кокер в двух
словах. Потрепаться о пустяках -- пожалуйста, но никакого сердца.
-- Я не знаю, что ты считаешь быстротой, -- сказал Билл.
-- Может, тебе показалось, что это было не так и скоро, -- сказал
Джадсон примирительно.
-- Я знаю Флик много лет.
-- А, Флик, -- с жаром подхватил Джадсон. -- Таких девушек поискать.
Если бы ты полюбил Флик...
-- Я полюбил.
-- Давай-ка разберемся, -- сказал Джадсон и отхлебнул кофе, чтобы
прояснить мысли. Вечер проходил в сугубо безалкогольном духе, тем не менее в
голове у него слегка мутилось. -- Неделю назад ты без ума от Алисы. Потом ты
влюбляешься в другую девушку и рассказываешь мне о ней. Теперь ты говоришь,
что любишь Флик. Я не понимаю. По-моему, это верная дорога к двоеженству. Я
сам, -- великодушно добавил Джадсон, -- ничего против двоеженства не имею.
Наверное, здорово, когда у тебя два дома.
Билл внутренне застонал. Лучше изливать душу диктофону, чем тратить
слова на это бессмысленное существо.
-- Будь ты вдвое сообразительнее, все равно бы остался болваном, -- в
сердцах произнес он. -- Неужели до тебя не дошло, что я с самого начала
толкую о Флик?
-- То есть девушка, в которую ты влюбился -- Флик? -- изумленно
произнес Джадсон. -- Не вторая, в смысле не третья?
-- Нет никакой третьей девушки, -- сквозь зубы процедил Билл.
-- Ты сказал, что есть.
-- Ничего я не говорил. Я считал, всякий, у кого есть хоть капля
мозгов, поймет. Я внезапно понял, что всегда любил только Флик.
-- А! Теперь ясно. Ты всегда любил только Флик? Жаль, ты не понял этого
раньше, когда она не уехала в Америку.
-- Если б она не уехала в Америку, я бы этого не понял.
-- И что ты будешь делать? Пошлешь телеграмму?
-- Она вернулась.
-- Неужели?
-- Да. В субботу я встречал дядю и увидел ее, -- голос Билла дрогнул.
-- Джадди, я сказал, что люблю ее, и она ответила, что любит меня.
-- Обалдеть.
-- Что она во мне нашла? Ума не приложу.
-- Я тоже, -- согласился Джадсон.
-- Но тут есть одна загвоздка. Понимаешь, она вернулась, чтобы выйти за
Пайка.
Джадсон содрогнулся.
-- За того, который написал, что Тодди ван Риттер основал Шелковый
клуб? Слушай, Билл, ты должен вмешаться. Это же ни в какие ворота. Я ничего
не имею против Тодди. Тодди, доложу тебе, повел себя крайне благородно --
сегодня я получил от него письмо -- но вот Пайк... Ты должен любой ценой
остановить Флик, чтоб она не вышла за Пайка.
-- Она и не выйдет, -- твердо сказал Билл. -- Но пойми. Она осталась на
мели, струсила и послала своим телеграмму, что хочет домой. Они все
устроили, но теперь считают, что она выйдет за Пайка...
-- За эту скотину, -- сказал Джадсон. -- За последнего подонка. Это
невозможно.
-- Этого не будет, -- нетерпеливо произнес Билл. -- Но пойми. Она не
может снова сбежать из дома, пока не уверена, что я смогу о ней
позаботиться. А загвоздка в том, что я не могу о ней позаботиться, пока не
докажу дяде, что способен работать.
-- Разоблачишь проходимца Слинсби, и дело в шляпе.
-- Откуда я знаю, что он -- проходимец?
-- Проходимец, -- с жаром произнес Джадсон. -- Я не говорил тебе
раньше, но я попросил у него выпить, а он дал мне чашку какао и сказал, что
оно содержит питательные жиры.
-- А теперь Флик пишет, что ее торопят со свадьбой, -- продолжал Билл.
-- Я каждый день даю объявление в "Крик души", а сегодня получил письмо, что
свадьба через неделю. Такое впечатление, что я сам их на это толкаю! --
простонал Билл. -- Пусть только попробуют! Я выкраду Флик, женюсь и устроюсь
на любую работу. На любую. Только чтоб продержаться какое-то время, пока я
стану на ноги.
-- Мда, -- с сомнением произнес Джадсон. -- По-моему, это дохлый номер.
-- В каком смысле?
-- Знаешь, у некоторых слишком мало мозгов, чтоб владеть улицами, но
слишком много, чтобы их мести.
-- Буду мести, если до этого дойдет! Ты не знаешь, что такое любовь, не
то понял бы, что ради любимой можно пойти на все.
Беззаботная холостая жизнь настолько устраивала Джадсона, что он не мог
как следует посочувствовать.
-- Не скажу, чтобы мне самому хотелось жениться, -- задумчиво произнес
он, -- но, похоже, что-то в этом все-таки есть. Приятно, наверное, встать и
сказать: "Баста, ребята! Мне больше не наливать! Я -- домой. Женушка
заждалась."
-- Вот именно, -- согласился Билл, приятно удивленный, что чурбан
способен на такие возвышенные чувства.
-- И все-таки, -- в раздумье продолжал Джадсон, -- есть другая сторона.
В три утра ты проскальзываешь в дом, на цыпочках поднимаешься по лестнице,
вставляешь ключ в замочную скважину, которую накануне заботливо смазал
маслом -- и обнаруживаешь, что жена закрылась на цепочку. Нужно посмотреть
со всех точек зрения.
Билл подозвал официанта, который снова возник и многозначительно мялся
рядом. От возмущения он просто не мог говорить. Еще раз пожалев, что
вынужден поверять свои тайны бесчувственному животному, он молча расплатился
и вышел.
-- Вот что я подумал, -- сказал Джадсон, устремляясь за ним к дверям.
-- Тебе надо взять специальное разрешение. Вдруг надо будет расписываться
сей момент. Без разрешения никак.
-- Я взял, -- холодно произнес Билл. После этого он молчал, пока они не
заняли места в "Альгамбре", да и здесь открыл рот лишь однажды: чтобы
сказать "Заткнись!" спутнику, которого программка привела в неимоверный
восторг.
-- Но это наверняка она, -- с жаром возразил Джадсон, тыча ему в лицо
программку и указывая на имя одной из исполнительниц. -- Лилия Бум -- редкое
сочетание. Говорю, это она. Мы познакомились в Нью-Йорке, она танцевала в
"Фолли". Скажу точно, как только выйдет кордебалет... Да! Она! Вторая с
краю. Провалиться мне! Кто бы подумал, что она здесь!
Он на мгновение смолк, но тут же возбужденно залопотал, как однажды
вечером они с Джимми Булем, Фредди Осгудом, мисс Бум и приятелем мисс Бум,
имя на языке вертится, вроде бисквит, но не бисквит, закатились в
Гринвич-виллидж отмечать день рождения Джимми, а Фредди так накачался, что
полез играть на барабане, хотя трезвый Фредди сам бы первый сказал, что
смыслит в барабанах, как...
-- Заткнись! -- сказал Билл.
-- Ладно, -- огорчился Джадсон, -- но это все равно она.
В современном ревю есть некоторая лихорадочность, которая веселит
человека беспечного, но раздражает тех, кто снедаем тяжкой заботой. Вскоре
Билл, которого не отпускали мысли о Флик и ее письме, пожалел о своей идее.
Грохот музыки и бессмысленное мельтешение кордебалета действовали ему на
нервы. К концу первого отделения он понял, что сыт по горло. Ему хотелось на
воздух.
-- Я еду домой, -- объявил он.
-- Домой? -- изумился Джадсон. -- Да ты что?
-- Хочешь досидеть до конца, оставайся. А мне надо пройтись и подумать.
-- Ах, подумать! Тогда ясно. До скорого.
Билл вышел из "Альгамбры" и, перейдя Лестер-сквер, бессмысленно побрел
в сторону Пикадилли. После жаркого и шумного театра прохладный ночной воздух
действовал успокаивающе. В загадочной небесной сини проступили звезды, они
подмигивали Биллу, словно сочувствовали ему и жалели, что не могут помочь. В
такую ночь положено стоять под окном у любимой и...
Билл остановился так резко, что его чуть не сбило такси. Как же он не
додумался раньше! Ясно, что в такую ночь для него есть лишь одно место в
мире. Он замахал таксисту, который, высказав, что думает по его поводу,
собрался уже ехать дальше.
-- Уимблдонский луг, -- сказал Билл.
Когда Билл свернул на улицу принца Уэльского, Лондон был пуст и
безжизнен. Даже кофейня в конце улицы стихла, покинутая завсегдатаями. Он не
знал, что уже давно заполночь, часы его встали, как и само Время. Он смутно
ощущал приятную усталость, поскольку, как перед тем Джадсон, пришел из
Уимблдона пешком -- но не по необходимости, как тот, а потому, что в
теперешнем возбужденном состоянии не мог передвигаться иначе.
Влюбленные -- странный и непредсказуемый народ. Если б Билла спросили,
чего он добился, проторчав три часа под окнами Холли-хауза, он бы не
ответил, однако чувствовал, что потратил время не зря. Его рвение не угасил
даже тот факт, что он, не зная расположения комнат, не мог определить, какое
из гаснущих одно за другим окон принадлежит Флик. Очень может быть, что он
обращал свой душевный пыл к окошку дяди Кули или даже миссис Хэммонд; его
это не огорчало. Он сделал единственно возможное и теперь готов был рухнуть
в постель, чтобы увидеть во сне внезапное богатство и время, в котором они с
Флик будут жить долго и счастливо.
Он поднялся на пять лестничных маршей к номеру девять доходного дома
Мармонт и, ступая тихо, чтобы не разбудить Джадсона, прошел в спальню. Через
десять минут он уже спал.
Невозможно сказать, когда именно Билла разбудил шум -- ему показалось,
что рушится потолок. Вероятно, он проспал несколько часов, поскольку
прямоугольник окна из черного превратился в серый. Он уже решил было, что
грохот ему приснился, когда веселое похохатывание за дверью вернуло его к
реальности. Кто-то колобродил в доме, и, как ни мало ему хотелось вылезать
из постели, надо было пойти и разобраться. Только помешанный станет
орудовать с таким хохотом, но серьезный жилец обязан вышвырнуть и
помешанного грабителя. Билл сунул ноги в шлепанцы, вооружился стулом и
ринулся вперед.
Шум, очевидно, произвела упавшая вешалка, а уронил ее Джадсон Кокер в
попытке повесить шляпу. Теперь он стоял, удобно прислонившись к входной
двери, и радостно обернулся в сторону Билла. Он по-прежнему был в вечернем
костюме, но уже без белого галстука -- его место заняла голубая лента, какую
девушки обычно вплетают в косу; она шла наискосок поверх рубашки и придавала
Джадсону смутное сходство с послом. Волосы его были всклокочены, лицо
светилось дружеским расположением. Во всем Баттерси не было сейчас человека
счастливее Джадсона Кокера.
-- Привет, Билл! -- весело вскричал он. -- Слушай, я никак не могу
справиться с этой штуковиной. Я ставлю, а она падает, а я опять ставлю, а
она опять падает, а я опять... О чем я?
Билл опустил стул и сурово посмотрел на Джадсона, потом наклонился и
возвратил вешалку в вертикальное положение. Джадсон, наблюдавший за ним с
напряженным волнением, словно Билл идет по проволоке над Ниагарским
водопадом, восторженно закричал:
-- С первого раза! -- В его голосе не было и тени зависти, одно
восхищение. -- Вот так взял и поставил! Ты лучше меня, Гунга Дин!
-- Прекрати орать! Оглохнуть можно!
Джадсон покорно кивнул.
-- Ты прав, Билл, то есть абсолютно. Ты всегда абсолютно прав. Это
большое дело. Знаешь, Билл, я ужинал. Помнишь, я показал тебе девушку в
Аль... аль... альбам... Погоди! -- важно произнес Джадсон, вскидывая руку.
-- Многие считают, что я не могу выговорить это слово. Считают, считают! На
весь Лондон раззвонили, что я не могу выговорить слово "Альгамбра". А я
могу, могу, могу. И я рад! рад!! рад!!! О чем я?
Билл слегка отошел от суровости, охватывающей нас при внезапном
насильственном пробуждении. Ему даже стало интересно.
-- Ты кого-то встретил и тебя позвали ужинать? -- спросил он.
-- Нет, сэр! -- отвечал Джадсон с некоторой даже заносчивостью. -- Я
позвал. Знаю, что ты сейчас спросишь. Ты спросишь, откуда у меня деньги?
Очень честно с твоей стороны задать подобный вопрос. По-мужски, как я это
называю, по-мужски. У меня завелись деньги, Билл, потому что у меня есть
голова.
-- Завтра она о себе напомнит, -- жестоко заметил Билл.
-- Светлая рассудительная голова, -- продолжал Джадсон. -- У других ее
нет. И где они? Метут улицы. Знаешь, что я сделал? Послушай, послушай. Ты
человек молодой, хочешь пробиться в жизни, тебе это полезно. Альгамбра! Раз
скажешь, а дальше уже и не трудно. Помнишь, как во всех лондонских газетах
пропечатали, будто Тодди ван Ритер основал Шелковый Клуб? Так вот, я вырезал
заметку, послал Тодди и приписал, так и так, ты молодой человек, стремишься
пробиться в жизни, а я вот сделал тебе доброе дело, напечатал это во всех
лондонских газетах. И там же -- главное, Билл, не упускай из виду слово
"Альгамбра" -- попросил прислать мне сотню зелененьких. И что он сделал?
Прислал. Сегодня утром принесли. Что я тебе говорю, Билл -- а я хочу это
подчеркнуть -- если кто думает, будто после легкого ужина я не могу
произнести слово "Альгамбра", так это вранье! Вранье. -- (При этих словах
Джадсон взмахнул рукой и чуть не упал -- ему пришлось ухватиться за
вешалку.) -- Подлое, гнусное вранье. А ты, Билл, не хуже меня знаешь, что
нет ничего страшнее вранья.
-- Шел бы ты спать, -- сказал Билл.
-- Пойду, -- согласился Джадсон, мудро кивая светлой рассудительной
головой. -- Вот прямо сейчас и пойду. Хотел бы я видеть человека, -- он с
внезапной свирепостью воззрился на вешалку, -- который помешает мне улечься
в постель. Да, я такой! Решительный и откровенный. Кому не нравится, так и
не надо. Я иду спать. Прямо сейчас!
-- Сюда, -- сказал Билл. -- Осторожней, не споткнись.
-- Надо же, -- хихикнул Джадсон. -- Ровно эти слова сказала та девушка.
Из "Альгамбры". -- Он остановился. -- Билл, я что-то собирался тебе сказать.
Очень важное. Но что? Ага! Снова забыл. Ладно, вспомню. Учти, Билл. Сколько
б небо ни хмурилось, сколько б погода ни портилась, я вспомню. Спокойной
ночи, Билл. Заболтал ты меня! -- и с коротким "Альгамбра!" Джадсон исчез в
комнате.
В окно уже струился розовый утренний свет, и птичье население парка
Баттерси приветствовало его звонким чириканьем. Свет и гомон не дали Биллу
заснуть; оно и к лучшему, потому что через час дверь отворилась и вошел
Джадсон в синей пижаме.
-- Пришел сказать тебе, что собирался, -- произнес Джадсон. -- Минуту
назад вспомнил.
-- Ну?
Джадсон на мгновение погрузился в задумчивость.
-- Извини. Опять забыл, -- сказал он. -- Доброй ночи, старина.
Он ушел. Билл прикрыл глаза. Ему показалось, что прошло несколько
минут, но когда он открыл их снова, утро было в самом разгаре -- распахнув
дверь, он услышал приятные звяканье сковородки. Из закрытой двери в комнату
Джадсона раздавался храп. Под это мелодичное сопровождение Билл прошел в
ванну.
Он успел позавтракать и читал воскресную газету, когда наследник
Кокеров вышел из спальни. Джадсон был слегка бледен, но тем не менее
выглядел много лучше, чем можно было предположить несколько часов назад.
Мысли его, видимо, тоже пришли в порядок. Он дружески, хотя и чуть
приглушенно, пожелал Биллу доброго утра, потом быстро выпил четыре чашки
кофе подряд.
-- Мне приснилось, -- сказал он, -- или я вчера немного шумел? Вроде бы
врезался во что-то...
-- Ты уронил вешалку.
-- Вешалку! -- радостно повторил Джадсон. -- Вот она, зацепка! Теперь я
все вспомнил. Сколько я успел вчера рассказать? Или я не рассказывал? Мне
вроде помнится, что мы болтали.
-- Ты сказал, что Тодди ван Ритер прислал тебе сто долларов.
-- Верно. -- Джадсон налил себе еще чашку, но от яичницы отказался
легким движением головы и печальной улыбкой страдающего святого. --
Вообще-то, -- сказал он, имея в виду предложенное ему питательное блюдо, --
мне трудно на нее смотреть. Загороди тарелку газетой, Билл. Вот так.
Странная вещь с яичницей после этого дела. Вроде как она на тебя глядит. --
Он жадно отхлебнул кофе. -- Ну так вот. Я говорил, что угощал ужином Лилию
Бум?
-- Ты сказал, что пригласил кого-то поужинать.
-- Ну да. Лилию Бум. Я ее тебе показывал. Хорошая нью-йоркская
знакомая. Напомни потом, чтобы я рассказал, как мы с ней, с Джимми Булем и
Фредди Осгудом...
-- Спасибо, -- отвечал Билл. -- Об этом ты рассказал в "Альгамбре".
-- Правда? Так вот, вчера она прыгала по сцене, потом я подошел и
пригласил ее ужинать. Мы отлично провели время.
-- Это я заметил.
-- Собрали классную компанию и закатились к одному домой. Немножко
посидеть. Соседи снизу вызвали полицию только в половине четвертого. Так
вот, что я пытаюсь тебе рассказать. Лилия выложила потрясную вещь. Ты будешь
скакать от радости. Я бы еще вчера тебе передал, да из головы вылетело.
-- Теперь-то ты вспомнил?
-- Конечно. Это про гада Слинсби.
-- Слинсби! -- Билл отложил вилку и нож. Только сейчас он отважился
поверить, что у Джадсона действительно важная новость. -- Он-то тут при чем?
Джадсон печально тряхнул головой, словно сокрушаясь об испорченности
этого мира.
-- Слинсби подло обошелся с Лилией, Билл. Точно не расскажу, потому
что, между нами, плоховато соображал, но суть в том, что у Слинсби с ней
было, а потом он слинял и закрутил с девицей из "Гейти". Ну и вот, Лилия
долго не раздумывала, поставила ему фингал и навсегда исчезла из его жизни.
-- Фингал? Так вот, значит...
-- Именно. Это было вечером накануне того, как Флик пришла к нему на
работу. Но речь о другом. Я перехожу к самому главному. Разговор зашел о
тебе, я упомянул, что ты -- племянник старого Парадена, приехал в Лондон
узнать, чего у бедняги падают прибыли. Тут Лилия сказала, что тебя-то ей и
надо -- она объяснит, в чем финт.
Билл взволнованно выпрямился.
-- Так Слинсби и вправду финтит?
-- Насколько я понял с ее слов, давно и на полную катушку. В том-то и
суть. К тому времени я набрался, можно сказать, до бровей, но это я усек.
Слинсби, тоже, надо думать, с пьяных глаз, сделал ужасную глупость --
выболтал ей все. До последней подробности! Где труп зарыт и все такое. Не
пойму, как эти хваленые умники дают маху с женщинами. Возьми хоть Самсона.
Или, кстати, Марка Антония. Чем выше они, -- вздохнул Джадсон, -- тем
больнее им падать.
-- Так в чем дело? Что там у Слинсби за афера?
-- А вот этого, -- отвечал Джадсон, -- она мне не сказала. Для тебя
преберегает. Хочет рассказать лично, чтобы ты передал старику. Решила
насолить Слинсби. Я все устроил. Сегодня вечером угощаешь ее обедом.
-- Сегодня?
-- Ну да. Если хочешь, пойду с тобой.
-- Спасибо, не надо.
-- Уверен? Меня бы нисколько не затруднило.
-- Уверен, спасибо.
-- Ладно, -- обреченно произнес Джадсон. -- Наверное, ты прав, --
добавил он после недолгого раздумья. -- Может, не так и плохо посидеть
вечером в тишине, лечь пораньше. Не знаю, с чего бы это, но мне сегодня
неможется. Голова и все такое. Погода, наверное. Ладно, встречаетесь у Марио
в четверть девятого. Ты ее узнаешь. Высокая красивая брюнетка, сложена, как
танк.
-- У Марио? -- повторил Билл. -- Нет, только не там...
-- А? Почему?
-- Это место свято. Когда Флик уезжала в Америку, мы устроили там
прощальный обед.
-- Поедешь в Марио, и без никаких! -- твердо произнес Джадсон. --
Господи, неужели девушка станет все переигрывать из какого-то твоего
каприза? Скажи спасибо, что она вообще согласилась с тобой встретиться.
-- Да, -- сказал Билл. -- Наверное, ты прав.
-- Четверть девятого, в вестибюле. Ты сразу ее узнаешь. Она будет в
красном платье. На испанку похожа, глаза блестят, полон рот зубов...
-- Ух!
-- Что? -- резко спросил Джадсон.
-- Ничего.
-- Отличная девушка. Огонь! Тебе понравится.
-- Обязательно, если расскажет что-нибудь важное о Слинсби. Черт,
Джадди, ты понимаешь, что это все меняет? Если ты прав, дядя Кули мне ни в
чем не откажет.
-- А то! -- согласился Джадсон.
-- Тогда можно будет забрать Флик от этих ужасных людей и сразу
пожениться. Господи! Джадди, ты представить не можешь, что я испытываю к
Флик. Она -- как дивное вдохновение. Порой, когда я сижу один, я отчетливо
вижу ее прекрасное лицо, милые голубые глаза...
Джадсон потянулся за спортивной газетой и водрузил ее перед собой в
качестве заслона. Обязанности друга тоже не безграничны.
-- Другой раз, старик, -- сказал он.
Ничего похожего на дух дружества и оптимизма, воцарившийся по адресу
Баттерси, доходный дом Мармонт, 9, не проникло с приездом Флик в Холли-хауз,
Уимблдон. Хотя возвращение блудной племянницы сопровождалось почти
библейским ликованием, разве что без упитанного тельца, Флик не радовал
вновь обретенный кров; день за днем она заставляла себя думать о Билле,
чтобы окончательно не впасть в тоску.
Лекция, которую тетя Фрэнси начала на вокзале Ватерлоо, длилась без
остановки целую неделю, к семи часам вечера в воскресенье она переросла в
такой поток красноречия, что мистер Синклер Хэммонд сбросил оковы возраста и
проявил свирепую решимость, тем более устрашающую, что исходила она от
человека мягкого.
-- Флик, -- сказал мистер Хэммонд странным, напряженным голосом,
перебив монолог жены.
-- Да, дядя Синклер?
-- Вышла бы ты на минутку.
Миссис Хэммонд устремила на мужа взгляд, под которым он в прежние
времена тут же уткнулся бы в книгу. Но сегодня это не подействовало. Ад не
ведает той ярости, на которую способен мирный покладистый человек, когда
наконец решается дать отпор. Мистер Хэммонд неделю кипел на медленном огне,
и силы в нем скопилось с избытком. Подобно тому, как другой мягкий человек,
Билл Вест, рассвирепел от удара палкой, так и Синклер Хэммонд бросился в
бой, слыша, как его любимую племянницу учат и учат, песочат, воспитывают и
вообще терзают.
-- Я говорю с Флик, -- холодно сказала миссис Хэммонд.
-- Выйди, Флик, -- с кривой полуулыбкой произнес мистер Хэммонд.
Флик вышла.
Миссис Хэммонд величаво повернулась к мужу. Некому было сказать ей, как
некогда французскому королю, что это не бунт, а революция, которая положит
конец ее безраздельному владычеству, и она думала, что подавит его привычным
способом.
-- Помолчи, -- сказал мистер Хэммонд.
Миссис Хэммонд замолчала.
-- Тебе придется прекратить это, Фрэнси, -- сказал мистер Хэммонд, но
глаза его, устремленные на жену, горели огнем. -- У тебя было вдоволь
-- Я напишу.
-- Нет, они увидят твое письмо, и тогда все пропало.
Она осеклась. Билл, не сводивший глаз с ее лица, увидел, что она
вздрогнула.
-- Что такое? -- спросил он.
-- Билл, -- быстро зашептала Флик. -- Не двигайся. Стой, где стоишь, и
делай вид, что ты мне -- никто. Сюда идет тетя Фрэнси. Надо было догадаться,
что она приедет встречать.
Женщина, идущая по перрону, настолько отвечала представлениям Билла о
сестре сэра Джорджа, что ему на мгновение показалось, будто они знакомы. Тем
не менее он занервничал. Тетя Фрэнси с трудом огибала багажную тележку, и
Флик воспользовалась этой заминкой.
-- Не двигайся. Она решит, что мы познакомились в дороге.
-- Как с тобой связаться? -- быстро сказал Билл. (Враг уже обогнул
чемоданы.) -- Придумал. Какую газету вы читаете по утрам?
-- "Ежедневный обзор". Дядя Джордж издает.
-- Смотри в колонке "Крик души".
Флик кивнула и быстро обернулась к величественной тетке.
-- Тетя Фрэнси! -- вскричала она.
С заметной холодностью миссис Синклер Хэммонд подставила беглянке щеку.
Ее распирало от желания сказать нечто такое, что не принято говорить при
чужих. Длиннейшая нотация дожидалась лишь той минуты, когда Билл отойдет.
Флик повернулась к Биллу.
-- До свидания, мистер Роулинсон, -- весело сказала она, протягивая
руку. -- Спасибо, что помогли с вещами.
Билл понял намек. Он поклонился величественной тете Фрэнси и пошел
прочь, чувствуя себя средневековым рыцарем, который за более спешными
делами, оставил деву дракону.
Официант, подав кофе и сигары, удалился, и Билл, перегнувшись через
стол, заговорил доверительным шепотом.
-- Джадди, старик, -- сказал он, -- я должен тебе кое-что сообщить.
За время еды он не единожды собирался с духом, чтобы начать, но всякий
раз оркестр (имевший дурную привычку неожиданно вступать с "Ля Богемия" или
еще более громкой классикой) разражался очередным пароксизмом. Билл, который
испытывал острую потребность излить душу, бесился. Со встречи на вокзале
Ватерлоо прошла неделя. Всю эту неделю он носил в сердце тайну, и та с
каждым днем все сильнее рвалась наружу. Пришло время поделиться ей хоть с
кем-нибудь, а во всем большом городе на роль слушателя годился один Джадсон.
Друг с удовольствием затянулся.
-- Валяй, -- добродушно произнес он.
Во-первых, у него самого была припасена приятная тайна, во-вторых, он
был сегодня расположен ко всему миру, а к Биллу -- особенно. За последнюю
неделю между ними восстановилось прежнее уважение. Сникший было Билл
внезапно ожил, словно политый цветок. Он насвистывал, расхаживая по
квартире, а сегодня превзошел самого себя, пригласив Джадсона пообедать в
"Регенте", а после закатиться на ревю в "Альгамбру". Джадсон всецело одобрял
перемену.
Билл опасливо огляделся. Официант исчез. Ближайшие посетители сидели
достаточно далеко. Оркестр вышел из очередного приступа и теперь медленно
оправлялся, неспособный временно производить шум. Билл решил, что можно
продолжать.
-- Ты не заметил, что в последние дни я несколько изменился? -- спросил
он.
-- Еще как! -- от души поддержал Джадсон. -- Прямо солнечный луч.
-- Так я скажу тебе, отчего. Джадди, старина, я понял, что такое
любовь.
-- Как, опять?! -- воскликнул Джадсон.
Билл нахмурился. Он ждал большего такта.
-- Если ты про Алису, -- сухо сказал он, -- то это было наваждение.
-- Ясно.
-- Теперь все по-настоящему.
-- А!
-- Что значит "а!"? -- обиженно переспросил Билл.
-- Ничего. Просто "а!" Может же, -- произнес свободолюбивый Джадсон, --
человек сказать "а!".
-- Это прозвучало так, словно ты сомневаешься в моих словах.
-- Да ничуть. Я просто подумал...
-- Что?
-- Ну, не слишком ли скоро? То есть, неделю назад ты сходишь с ума по
Алисе, а через семь дней забываешь ее и влюбляешься в другую. Нет, я тебя не
виню, -- милостиво заключил Джадсон. -- Я вообще за быстроту.
Билл уронил пепел в кофейную чашку. Он жалел, что вынужден изливать
душу Джадсону. Бесчувственный чурбан -- вот весь Джадсон Кокер в двух
словах. Потрепаться о пустяках -- пожалуйста, но никакого сердца.
-- Я не знаю, что ты считаешь быстротой, -- сказал Билл.
-- Может, тебе показалось, что это было не так и скоро, -- сказал
Джадсон примирительно.
-- Я знаю Флик много лет.
-- А, Флик, -- с жаром подхватил Джадсон. -- Таких девушек поискать.
Если бы ты полюбил Флик...
-- Я полюбил.
-- Давай-ка разберемся, -- сказал Джадсон и отхлебнул кофе, чтобы
прояснить мысли. Вечер проходил в сугубо безалкогольном духе, тем не менее в
голове у него слегка мутилось. -- Неделю назад ты без ума от Алисы. Потом ты
влюбляешься в другую девушку и рассказываешь мне о ней. Теперь ты говоришь,
что любишь Флик. Я не понимаю. По-моему, это верная дорога к двоеженству. Я
сам, -- великодушно добавил Джадсон, -- ничего против двоеженства не имею.
Наверное, здорово, когда у тебя два дома.
Билл внутренне застонал. Лучше изливать душу диктофону, чем тратить
слова на это бессмысленное существо.
-- Будь ты вдвое сообразительнее, все равно бы остался болваном, -- в
сердцах произнес он. -- Неужели до тебя не дошло, что я с самого начала
толкую о Флик?
-- То есть девушка, в которую ты влюбился -- Флик? -- изумленно
произнес Джадсон. -- Не вторая, в смысле не третья?
-- Нет никакой третьей девушки, -- сквозь зубы процедил Билл.
-- Ты сказал, что есть.
-- Ничего я не говорил. Я считал, всякий, у кого есть хоть капля
мозгов, поймет. Я внезапно понял, что всегда любил только Флик.
-- А! Теперь ясно. Ты всегда любил только Флик? Жаль, ты не понял этого
раньше, когда она не уехала в Америку.
-- Если б она не уехала в Америку, я бы этого не понял.
-- И что ты будешь делать? Пошлешь телеграмму?
-- Она вернулась.
-- Неужели?
-- Да. В субботу я встречал дядю и увидел ее, -- голос Билла дрогнул.
-- Джадди, я сказал, что люблю ее, и она ответила, что любит меня.
-- Обалдеть.
-- Что она во мне нашла? Ума не приложу.
-- Я тоже, -- согласился Джадсон.
-- Но тут есть одна загвоздка. Понимаешь, она вернулась, чтобы выйти за
Пайка.
Джадсон содрогнулся.
-- За того, который написал, что Тодди ван Риттер основал Шелковый
клуб? Слушай, Билл, ты должен вмешаться. Это же ни в какие ворота. Я ничего
не имею против Тодди. Тодди, доложу тебе, повел себя крайне благородно --
сегодня я получил от него письмо -- но вот Пайк... Ты должен любой ценой
остановить Флик, чтоб она не вышла за Пайка.
-- Она и не выйдет, -- твердо сказал Билл. -- Но пойми. Она осталась на
мели, струсила и послала своим телеграмму, что хочет домой. Они все
устроили, но теперь считают, что она выйдет за Пайка...
-- За эту скотину, -- сказал Джадсон. -- За последнего подонка. Это
невозможно.
-- Этого не будет, -- нетерпеливо произнес Билл. -- Но пойми. Она не
может снова сбежать из дома, пока не уверена, что я смогу о ней
позаботиться. А загвоздка в том, что я не могу о ней позаботиться, пока не
докажу дяде, что способен работать.
-- Разоблачишь проходимца Слинсби, и дело в шляпе.
-- Откуда я знаю, что он -- проходимец?
-- Проходимец, -- с жаром произнес Джадсон. -- Я не говорил тебе
раньше, но я попросил у него выпить, а он дал мне чашку какао и сказал, что
оно содержит питательные жиры.
-- А теперь Флик пишет, что ее торопят со свадьбой, -- продолжал Билл.
-- Я каждый день даю объявление в "Крик души", а сегодня получил письмо, что
свадьба через неделю. Такое впечатление, что я сам их на это толкаю! --
простонал Билл. -- Пусть только попробуют! Я выкраду Флик, женюсь и устроюсь
на любую работу. На любую. Только чтоб продержаться какое-то время, пока я
стану на ноги.
-- Мда, -- с сомнением произнес Джадсон. -- По-моему, это дохлый номер.
-- В каком смысле?
-- Знаешь, у некоторых слишком мало мозгов, чтоб владеть улицами, но
слишком много, чтобы их мести.
-- Буду мести, если до этого дойдет! Ты не знаешь, что такое любовь, не
то понял бы, что ради любимой можно пойти на все.
Беззаботная холостая жизнь настолько устраивала Джадсона, что он не мог
как следует посочувствовать.
-- Не скажу, чтобы мне самому хотелось жениться, -- задумчиво произнес
он, -- но, похоже, что-то в этом все-таки есть. Приятно, наверное, встать и
сказать: "Баста, ребята! Мне больше не наливать! Я -- домой. Женушка
заждалась."
-- Вот именно, -- согласился Билл, приятно удивленный, что чурбан
способен на такие возвышенные чувства.
-- И все-таки, -- в раздумье продолжал Джадсон, -- есть другая сторона.
В три утра ты проскальзываешь в дом, на цыпочках поднимаешься по лестнице,
вставляешь ключ в замочную скважину, которую накануне заботливо смазал
маслом -- и обнаруживаешь, что жена закрылась на цепочку. Нужно посмотреть
со всех точек зрения.
Билл подозвал официанта, который снова возник и многозначительно мялся
рядом. От возмущения он просто не мог говорить. Еще раз пожалев, что
вынужден поверять свои тайны бесчувственному животному, он молча расплатился
и вышел.
-- Вот что я подумал, -- сказал Джадсон, устремляясь за ним к дверям.
-- Тебе надо взять специальное разрешение. Вдруг надо будет расписываться
сей момент. Без разрешения никак.
-- Я взял, -- холодно произнес Билл. После этого он молчал, пока они не
заняли места в "Альгамбре", да и здесь открыл рот лишь однажды: чтобы
сказать "Заткнись!" спутнику, которого программка привела в неимоверный
восторг.
-- Но это наверняка она, -- с жаром возразил Джадсон, тыча ему в лицо
программку и указывая на имя одной из исполнительниц. -- Лилия Бум -- редкое
сочетание. Говорю, это она. Мы познакомились в Нью-Йорке, она танцевала в
"Фолли". Скажу точно, как только выйдет кордебалет... Да! Она! Вторая с
краю. Провалиться мне! Кто бы подумал, что она здесь!
Он на мгновение смолк, но тут же возбужденно залопотал, как однажды
вечером они с Джимми Булем, Фредди Осгудом, мисс Бум и приятелем мисс Бум,
имя на языке вертится, вроде бисквит, но не бисквит, закатились в
Гринвич-виллидж отмечать день рождения Джимми, а Фредди так накачался, что
полез играть на барабане, хотя трезвый Фредди сам бы первый сказал, что
смыслит в барабанах, как...
-- Заткнись! -- сказал Билл.
-- Ладно, -- огорчился Джадсон, -- но это все равно она.
В современном ревю есть некоторая лихорадочность, которая веселит
человека беспечного, но раздражает тех, кто снедаем тяжкой заботой. Вскоре
Билл, которого не отпускали мысли о Флик и ее письме, пожалел о своей идее.
Грохот музыки и бессмысленное мельтешение кордебалета действовали ему на
нервы. К концу первого отделения он понял, что сыт по горло. Ему хотелось на
воздух.
-- Я еду домой, -- объявил он.
-- Домой? -- изумился Джадсон. -- Да ты что?
-- Хочешь досидеть до конца, оставайся. А мне надо пройтись и подумать.
-- Ах, подумать! Тогда ясно. До скорого.
Билл вышел из "Альгамбры" и, перейдя Лестер-сквер, бессмысленно побрел
в сторону Пикадилли. После жаркого и шумного театра прохладный ночной воздух
действовал успокаивающе. В загадочной небесной сини проступили звезды, они
подмигивали Биллу, словно сочувствовали ему и жалели, что не могут помочь. В
такую ночь положено стоять под окном у любимой и...
Билл остановился так резко, что его чуть не сбило такси. Как же он не
додумался раньше! Ясно, что в такую ночь для него есть лишь одно место в
мире. Он замахал таксисту, который, высказав, что думает по его поводу,
собрался уже ехать дальше.
-- Уимблдонский луг, -- сказал Билл.
Когда Билл свернул на улицу принца Уэльского, Лондон был пуст и
безжизнен. Даже кофейня в конце улицы стихла, покинутая завсегдатаями. Он не
знал, что уже давно заполночь, часы его встали, как и само Время. Он смутно
ощущал приятную усталость, поскольку, как перед тем Джадсон, пришел из
Уимблдона пешком -- но не по необходимости, как тот, а потому, что в
теперешнем возбужденном состоянии не мог передвигаться иначе.
Влюбленные -- странный и непредсказуемый народ. Если б Билла спросили,
чего он добился, проторчав три часа под окнами Холли-хауза, он бы не
ответил, однако чувствовал, что потратил время не зря. Его рвение не угасил
даже тот факт, что он, не зная расположения комнат, не мог определить, какое
из гаснущих одно за другим окон принадлежит Флик. Очень может быть, что он
обращал свой душевный пыл к окошку дяди Кули или даже миссис Хэммонд; его
это не огорчало. Он сделал единственно возможное и теперь готов был рухнуть
в постель, чтобы увидеть во сне внезапное богатство и время, в котором они с
Флик будут жить долго и счастливо.
Он поднялся на пять лестничных маршей к номеру девять доходного дома
Мармонт и, ступая тихо, чтобы не разбудить Джадсона, прошел в спальню. Через
десять минут он уже спал.
Невозможно сказать, когда именно Билла разбудил шум -- ему показалось,
что рушится потолок. Вероятно, он проспал несколько часов, поскольку
прямоугольник окна из черного превратился в серый. Он уже решил было, что
грохот ему приснился, когда веселое похохатывание за дверью вернуло его к
реальности. Кто-то колобродил в доме, и, как ни мало ему хотелось вылезать
из постели, надо было пойти и разобраться. Только помешанный станет
орудовать с таким хохотом, но серьезный жилец обязан вышвырнуть и
помешанного грабителя. Билл сунул ноги в шлепанцы, вооружился стулом и
ринулся вперед.
Шум, очевидно, произвела упавшая вешалка, а уронил ее Джадсон Кокер в
попытке повесить шляпу. Теперь он стоял, удобно прислонившись к входной
двери, и радостно обернулся в сторону Билла. Он по-прежнему был в вечернем
костюме, но уже без белого галстука -- его место заняла голубая лента, какую
девушки обычно вплетают в косу; она шла наискосок поверх рубашки и придавала
Джадсону смутное сходство с послом. Волосы его были всклокочены, лицо
светилось дружеским расположением. Во всем Баттерси не было сейчас человека
счастливее Джадсона Кокера.
-- Привет, Билл! -- весело вскричал он. -- Слушай, я никак не могу
справиться с этой штуковиной. Я ставлю, а она падает, а я опять ставлю, а
она опять падает, а я опять... О чем я?
Билл опустил стул и сурово посмотрел на Джадсона, потом наклонился и
возвратил вешалку в вертикальное положение. Джадсон, наблюдавший за ним с
напряженным волнением, словно Билл идет по проволоке над Ниагарским
водопадом, восторженно закричал:
-- С первого раза! -- В его голосе не было и тени зависти, одно
восхищение. -- Вот так взял и поставил! Ты лучше меня, Гунга Дин!
-- Прекрати орать! Оглохнуть можно!
Джадсон покорно кивнул.
-- Ты прав, Билл, то есть абсолютно. Ты всегда абсолютно прав. Это
большое дело. Знаешь, Билл, я ужинал. Помнишь, я показал тебе девушку в
Аль... аль... альбам... Погоди! -- важно произнес Джадсон, вскидывая руку.
-- Многие считают, что я не могу выговорить это слово. Считают, считают! На
весь Лондон раззвонили, что я не могу выговорить слово "Альгамбра". А я
могу, могу, могу. И я рад! рад!! рад!!! О чем я?
Билл слегка отошел от суровости, охватывающей нас при внезапном
насильственном пробуждении. Ему даже стало интересно.
-- Ты кого-то встретил и тебя позвали ужинать? -- спросил он.
-- Нет, сэр! -- отвечал Джадсон с некоторой даже заносчивостью. -- Я
позвал. Знаю, что ты сейчас спросишь. Ты спросишь, откуда у меня деньги?
Очень честно с твоей стороны задать подобный вопрос. По-мужски, как я это
называю, по-мужски. У меня завелись деньги, Билл, потому что у меня есть
голова.
-- Завтра она о себе напомнит, -- жестоко заметил Билл.
-- Светлая рассудительная голова, -- продолжал Джадсон. -- У других ее
нет. И где они? Метут улицы. Знаешь, что я сделал? Послушай, послушай. Ты
человек молодой, хочешь пробиться в жизни, тебе это полезно. Альгамбра! Раз
скажешь, а дальше уже и не трудно. Помнишь, как во всех лондонских газетах
пропечатали, будто Тодди ван Ритер основал Шелковый Клуб? Так вот, я вырезал
заметку, послал Тодди и приписал, так и так, ты молодой человек, стремишься
пробиться в жизни, а я вот сделал тебе доброе дело, напечатал это во всех
лондонских газетах. И там же -- главное, Билл, не упускай из виду слово
"Альгамбра" -- попросил прислать мне сотню зелененьких. И что он сделал?
Прислал. Сегодня утром принесли. Что я тебе говорю, Билл -- а я хочу это
подчеркнуть -- если кто думает, будто после легкого ужина я не могу
произнести слово "Альгамбра", так это вранье! Вранье. -- (При этих словах
Джадсон взмахнул рукой и чуть не упал -- ему пришлось ухватиться за
вешалку.) -- Подлое, гнусное вранье. А ты, Билл, не хуже меня знаешь, что
нет ничего страшнее вранья.
-- Шел бы ты спать, -- сказал Билл.
-- Пойду, -- согласился Джадсон, мудро кивая светлой рассудительной
головой. -- Вот прямо сейчас и пойду. Хотел бы я видеть человека, -- он с
внезапной свирепостью воззрился на вешалку, -- который помешает мне улечься
в постель. Да, я такой! Решительный и откровенный. Кому не нравится, так и
не надо. Я иду спать. Прямо сейчас!
-- Сюда, -- сказал Билл. -- Осторожней, не споткнись.
-- Надо же, -- хихикнул Джадсон. -- Ровно эти слова сказала та девушка.
Из "Альгамбры". -- Он остановился. -- Билл, я что-то собирался тебе сказать.
Очень важное. Но что? Ага! Снова забыл. Ладно, вспомню. Учти, Билл. Сколько
б небо ни хмурилось, сколько б погода ни портилась, я вспомню. Спокойной
ночи, Билл. Заболтал ты меня! -- и с коротким "Альгамбра!" Джадсон исчез в
комнате.
В окно уже струился розовый утренний свет, и птичье население парка
Баттерси приветствовало его звонким чириканьем. Свет и гомон не дали Биллу
заснуть; оно и к лучшему, потому что через час дверь отворилась и вошел
Джадсон в синей пижаме.
-- Пришел сказать тебе, что собирался, -- произнес Джадсон. -- Минуту
назад вспомнил.
-- Ну?
Джадсон на мгновение погрузился в задумчивость.
-- Извини. Опять забыл, -- сказал он. -- Доброй ночи, старина.
Он ушел. Билл прикрыл глаза. Ему показалось, что прошло несколько
минут, но когда он открыл их снова, утро было в самом разгаре -- распахнув
дверь, он услышал приятные звяканье сковородки. Из закрытой двери в комнату
Джадсона раздавался храп. Под это мелодичное сопровождение Билл прошел в
ванну.
Он успел позавтракать и читал воскресную газету, когда наследник
Кокеров вышел из спальни. Джадсон был слегка бледен, но тем не менее
выглядел много лучше, чем можно было предположить несколько часов назад.
Мысли его, видимо, тоже пришли в порядок. Он дружески, хотя и чуть
приглушенно, пожелал Биллу доброго утра, потом быстро выпил четыре чашки
кофе подряд.
-- Мне приснилось, -- сказал он, -- или я вчера немного шумел? Вроде бы
врезался во что-то...
-- Ты уронил вешалку.
-- Вешалку! -- радостно повторил Джадсон. -- Вот она, зацепка! Теперь я
все вспомнил. Сколько я успел вчера рассказать? Или я не рассказывал? Мне
вроде помнится, что мы болтали.
-- Ты сказал, что Тодди ван Ритер прислал тебе сто долларов.
-- Верно. -- Джадсон налил себе еще чашку, но от яичницы отказался
легким движением головы и печальной улыбкой страдающего святого. --
Вообще-то, -- сказал он, имея в виду предложенное ему питательное блюдо, --
мне трудно на нее смотреть. Загороди тарелку газетой, Билл. Вот так.
Странная вещь с яичницей после этого дела. Вроде как она на тебя глядит. --
Он жадно отхлебнул кофе. -- Ну так вот. Я говорил, что угощал ужином Лилию
Бум?
-- Ты сказал, что пригласил кого-то поужинать.
-- Ну да. Лилию Бум. Я ее тебе показывал. Хорошая нью-йоркская
знакомая. Напомни потом, чтобы я рассказал, как мы с ней, с Джимми Булем и
Фредди Осгудом...
-- Спасибо, -- отвечал Билл. -- Об этом ты рассказал в "Альгамбре".
-- Правда? Так вот, вчера она прыгала по сцене, потом я подошел и
пригласил ее ужинать. Мы отлично провели время.
-- Это я заметил.
-- Собрали классную компанию и закатились к одному домой. Немножко
посидеть. Соседи снизу вызвали полицию только в половине четвертого. Так
вот, что я пытаюсь тебе рассказать. Лилия выложила потрясную вещь. Ты будешь
скакать от радости. Я бы еще вчера тебе передал, да из головы вылетело.
-- Теперь-то ты вспомнил?
-- Конечно. Это про гада Слинсби.
-- Слинсби! -- Билл отложил вилку и нож. Только сейчас он отважился
поверить, что у Джадсона действительно важная новость. -- Он-то тут при чем?
Джадсон печально тряхнул головой, словно сокрушаясь об испорченности
этого мира.
-- Слинсби подло обошелся с Лилией, Билл. Точно не расскажу, потому
что, между нами, плоховато соображал, но суть в том, что у Слинсби с ней
было, а потом он слинял и закрутил с девицей из "Гейти". Ну и вот, Лилия
долго не раздумывала, поставила ему фингал и навсегда исчезла из его жизни.
-- Фингал? Так вот, значит...
-- Именно. Это было вечером накануне того, как Флик пришла к нему на
работу. Но речь о другом. Я перехожу к самому главному. Разговор зашел о
тебе, я упомянул, что ты -- племянник старого Парадена, приехал в Лондон
узнать, чего у бедняги падают прибыли. Тут Лилия сказала, что тебя-то ей и
надо -- она объяснит, в чем финт.
Билл взволнованно выпрямился.
-- Так Слинсби и вправду финтит?
-- Насколько я понял с ее слов, давно и на полную катушку. В том-то и
суть. К тому времени я набрался, можно сказать, до бровей, но это я усек.
Слинсби, тоже, надо думать, с пьяных глаз, сделал ужасную глупость --
выболтал ей все. До последней подробности! Где труп зарыт и все такое. Не
пойму, как эти хваленые умники дают маху с женщинами. Возьми хоть Самсона.
Или, кстати, Марка Антония. Чем выше они, -- вздохнул Джадсон, -- тем
больнее им падать.
-- Так в чем дело? Что там у Слинсби за афера?
-- А вот этого, -- отвечал Джадсон, -- она мне не сказала. Для тебя
преберегает. Хочет рассказать лично, чтобы ты передал старику. Решила
насолить Слинсби. Я все устроил. Сегодня вечером угощаешь ее обедом.
-- Сегодня?
-- Ну да. Если хочешь, пойду с тобой.
-- Спасибо, не надо.
-- Уверен? Меня бы нисколько не затруднило.
-- Уверен, спасибо.
-- Ладно, -- обреченно произнес Джадсон. -- Наверное, ты прав, --
добавил он после недолгого раздумья. -- Может, не так и плохо посидеть
вечером в тишине, лечь пораньше. Не знаю, с чего бы это, но мне сегодня
неможется. Голова и все такое. Погода, наверное. Ладно, встречаетесь у Марио
в четверть девятого. Ты ее узнаешь. Высокая красивая брюнетка, сложена, как
танк.
-- У Марио? -- повторил Билл. -- Нет, только не там...
-- А? Почему?
-- Это место свято. Когда Флик уезжала в Америку, мы устроили там
прощальный обед.
-- Поедешь в Марио, и без никаких! -- твердо произнес Джадсон. --
Господи, неужели девушка станет все переигрывать из какого-то твоего
каприза? Скажи спасибо, что она вообще согласилась с тобой встретиться.
-- Да, -- сказал Билл. -- Наверное, ты прав.
-- Четверть девятого, в вестибюле. Ты сразу ее узнаешь. Она будет в
красном платье. На испанку похожа, глаза блестят, полон рот зубов...
-- Ух!
-- Что? -- резко спросил Джадсон.
-- Ничего.
-- Отличная девушка. Огонь! Тебе понравится.
-- Обязательно, если расскажет что-нибудь важное о Слинсби. Черт,
Джадди, ты понимаешь, что это все меняет? Если ты прав, дядя Кули мне ни в
чем не откажет.
-- А то! -- согласился Джадсон.
-- Тогда можно будет забрать Флик от этих ужасных людей и сразу
пожениться. Господи! Джадди, ты представить не можешь, что я испытываю к
Флик. Она -- как дивное вдохновение. Порой, когда я сижу один, я отчетливо
вижу ее прекрасное лицо, милые голубые глаза...
Джадсон потянулся за спортивной газетой и водрузил ее перед собой в
качестве заслона. Обязанности друга тоже не безграничны.
-- Другой раз, старик, -- сказал он.
Ничего похожего на дух дружества и оптимизма, воцарившийся по адресу
Баттерси, доходный дом Мармонт, 9, не проникло с приездом Флик в Холли-хауз,
Уимблдон. Хотя возвращение блудной племянницы сопровождалось почти
библейским ликованием, разве что без упитанного тельца, Флик не радовал
вновь обретенный кров; день за днем она заставляла себя думать о Билле,
чтобы окончательно не впасть в тоску.
Лекция, которую тетя Фрэнси начала на вокзале Ватерлоо, длилась без
остановки целую неделю, к семи часам вечера в воскресенье она переросла в
такой поток красноречия, что мистер Синклер Хэммонд сбросил оковы возраста и
проявил свирепую решимость, тем более устрашающую, что исходила она от
человека мягкого.
-- Флик, -- сказал мистер Хэммонд странным, напряженным голосом,
перебив монолог жены.
-- Да, дядя Синклер?
-- Вышла бы ты на минутку.
Миссис Хэммонд устремила на мужа взгляд, под которым он в прежние
времена тут же уткнулся бы в книгу. Но сегодня это не подействовало. Ад не
ведает той ярости, на которую способен мирный покладистый человек, когда
наконец решается дать отпор. Мистер Хэммонд неделю кипел на медленном огне,
и силы в нем скопилось с избытком. Подобно тому, как другой мягкий человек,
Билл Вест, рассвирепел от удара палкой, так и Синклер Хэммонд бросился в
бой, слыша, как его любимую племянницу учат и учат, песочат, воспитывают и
вообще терзают.
-- Я говорю с Флик, -- холодно сказала миссис Хэммонд.
-- Выйди, Флик, -- с кривой полуулыбкой произнес мистер Хэммонд.
Флик вышла.
Миссис Хэммонд величаво повернулась к мужу. Некому было сказать ей, как
некогда французскому королю, что это не бунт, а революция, которая положит
конец ее безраздельному владычеству, и она думала, что подавит его привычным
способом.
-- Помолчи, -- сказал мистер Хэммонд.
Миссис Хэммонд замолчала.
-- Тебе придется прекратить это, Фрэнси, -- сказал мистер Хэммонд, но
глаза его, устремленные на жену, горели огнем. -- У тебя было вдоволь