направляет его жизнь. Однако известно, что Юное Поколение придерживается
иных взглядов. У Флик подбородок круглый и нежный, но, скажем так,
решительный. Ее не застращать.
-- Конечно, Родди мне нравится, -- задумчиво произнесла Флик.
-- Отличный малый, -- с жаром согласился мистер Хэммонд. Он немного
приободрился. Разумеется, он почти не знает Родерика, поскольку вообще
избегает молодых; но, раз Фрэнси вынесла положительную резолюцию, значит,
все в порядке.
Флик пробежала пальцами по короткой траве.
-- Он немного... скучноват, -- сказала она.
-- Тебе же не нужен этакий живчик? Знаешь, как в песенке "Всякий раз,
вбегая в дом, говорил он громко "Бом!", так что дамы падали со стульев".
-- Я, наверное, неправильно выразилась. Я хотела сказать... я хотела
сказать вот что, только это ужасно глупо звучит, когда произносишь вслух.
Наверное, у каждой девушки есть Прекрасный Принц. Ну, понимаешь, своего рода
идеал. Правда, дурость? Но это так. А Родди не похож на прекрасного принца,
ты согласен?
Ее чистые, как после дождя, глаза, стали еще серьезнее, но мистер
Хэммонд упрямо цеплялся за легкомысленный тон. Он чувствовал, что разговор
уходит в дебри, а дебрей мистер Хэммонд не любил.
-- Я отлично понимаю, что ты хочешь сказать, -- отвечал он. -- У всех у
нас бывает большое романтическое увлечение, рядом с которым остальные
кажутся обыденными и скучными -- чудесный радужный сон, о котором приятно
помечтать. Когда мне было четырнадцать, я воспылал страстью к даме, которая
пела в оперетте. Боже, как я ее любил! Расскажи мне про свое увлечение. Из
твоих слов я заключаю, что без этого не обошлось. На каком-нибудь дне
рождения ты встретила рокового красавца с перемазанной вареньем физиономией
и в костюмчике лорда Фаунтлероя?
Флик не обиделась, но улыбнулась.
-- Это было не настолько давно.
Подбежал селихемский терьер Боб. Флик перевернула его на спину и с
минуту рассеянно теребила за уши, прежде чем заговорить снова.
-- Интересно, -- сказала она, -- помнишь ли ты, как в Америке возил
меня к мистеру Парадену? Когда ездил с лекциями. Лет пять назад, перед самой
вашей с тетей Фрэнси свадьбой?
-- Конечно, помню. Думаешь, я совсем выжил из ума? Я помню и более
далекое прошлое. Кули Параден -- один из моих ближайших друзей.
-- Там-то это и случилось.
-- Что случилось?
-- Ну, прекрасный радужный сон.
Мистер Хэммонд озабоченно взглянул на племянницу.
-- Ты что, хочешь сказать, что тайно сохнешь по Кули? Староват он для
тебя, дитя. И потом, ты не интересуешься старыми книгами. Тебе нечем его
привлечь.
-- Не говори глупостей. Это Билл.
-- Какой такой Билл?
-- Билл Вест. Племянник мистера Парадена. Если хочешь, моя большая
любовь.
Мистер Хэммонд нахмурился.
-- Билл? Билл... Наверно, я действительно выжил из ума. Решительно не
помню никакого Уильяма.
-- Да нет, помнишь. Племянник мистера Парадена. Из Гарварда.
-- Билл? Билл? -- Лицо мистера Хэммонда прояснилось. -- Ах да, конечно!
Прыщавый, с оттопыренными ушами.
-- Неправда! -- вскричала оскорбленная Флик.
-- С ушами, -- упорствовал мистер Хэммонд, -- на которые он вешал
шляпу, если крючки в передней были заняты.
-- Ничего подобно. Он ужасно красивый и во всех отношениях
замечательный.
-- В каких, например? -- сказал недоверчивый мистер Хэммонд.
-- Ну, я расскажу про один замечательный поступок. Билл спас мне жизнь.
-- Спас тебе жизнь? -- заинтересовался мистер Хэммонд. -- Как это?
-- Мы купались у мистера Парадена в пруду, и я заплыла на глубину.
Вообще-то купание уже кончилось, я должна была переодеваться в кабинке, но
мне страшно захотелось окунуться последний раз. Так вот, этот раз чуть не
оказался и впрямь последним. Билл переодевался, он вышел, увидел, что я
барахтаюсь, и нырнул прямо в одежде...
-- Болван! Надо было снять пиджак.
-- Не знаю, может он и снял. Пожалуйста, не перебивай. Он нырнул, и
доплыл до меня, и вытащил меня на берег целой-невредимой. Еще бы полминуты,
и я бы утонула. Я выглотала полпруда.
-- А почему я впервые об этом слышу?
-- Мы от всех скрыли. Билл, полагаю, из скромности. Во всяком случае,
он умолял никому не говорить, а я согласилась, потому что иначе мне бы
навсегда запретили купаться. На следующий день он уехал к друзьям в Бостон,
и мы больше не виделись.
Голос ее дрогнул. Мистер Хэммонд задумчиво зажег трубку. Он жалел и
понимал Флик, но решил продолжать в легкомысленном ключе.
-- Я бы на твоем месте не стал за него тревожиться, -- сказал он. --
Такой парень, какого ты описала, наверняка уже попался в чьи-то сети.
Постарайся рассуждать практически, дорогая. Сосредоточься на Родерике. Ты
сама признаешь, что он тебе по душе. Привлекательный, добрый, к тому же
унаследует титул и больше денег, чем ты сможешь потратить за пяток жизней,
если начнешь собирать старые издания. Честное слово, я думаю, бывают женихи
и похуже. С титулом и деньгами можно очень недурно прожить. И подумай, как
весело выйти за издательскую компанию "Мамонт" и читать статьи из
"Пайковского Еженедельника" задолго до выхода в свет.
Флик промолчала. Ей смутно хотелось чего-то совсем другого, однако она
не могла бы внятно объяснить, что ее не устраивает. В конце концов, Родди
действительно очень мил. Они знакомы сто лет. Это не кто-то чужой сделал ей
предложение.
Опять-таки, хотя все очень добры и никогда на это даже не намекают, не
следует забывать, что она -- сирота без гроша за душой и не вправе
разбрасываться симпатичными сыновьями миллионеров.
-- Да, наверное, мне следует за него выйти, -- сказала она.
По саду пробежал холодный ветерок, и она поежилась. Мистер Хэммонд
порадовался, что надел пальто. Фрэнси, разумеется, всегда права.
Уильям Параден Вест сидел посреди оживленного перекрестка, там, где
42-я стрит сходится с 5-й авеню. Многолюдный центр Нью-Йорка казался еще
более перегруженным. Со всех сторон, сколько хватал глаз, двигались толпы,
жуткие рожи кривились, глумясь над Биллом. Жующий резинку полисмен созерцал
его с тихим омерзением -- полицейские не любят, когда на улице сидят босиком
в одном шерстяном белье. Где-то поблизости тарахтел паровой каток, действуя
на нервы, как это умеют только паровые катки.
Билл не помнил точно, почему очутился в этом сомнительном и неприятном
положении. Вроде бы он мчался на мотоцикле по бескрайней прерии, затем
спасался в лесной чаще от леопардов, а вот дальше в памяти зиял пробел. Так
или иначе, но он сидел на мостовой, и это оказалось еще хуже, чем он полагал
вначале, потому что в голову ему упирался железный лом, каким взламывают
асфальт, и двое рабочих поочередно лупили его кувалдами, так что острая боль
отдавалась во всем теле. Замолкший было паровой каток включился снова.
Билл чувствовал себя несправедливо обиженным. Сильнее всего терзала не
боль, и даже не то, что в рабочих с кувалдами он узнал дядю Кули, на чьи
средства жил последние несколько лет, и Джаспера Кокера, лучшего друга и
однокашника сперва по школе, потом по колледжу. Это бы еще ладно. Хуже
всего, что необычайно красивая девушка, которая держала лом -- мало того,
улыбалась при этом счастливой улыбкой -- оказалась сестрой Джаспера Кокера
Алисой.
Где справедливость? Билл питал к Алисе чувство не только вулканическое,
но и неизменное. Вот уже почти год, с первой же их встречи, он робко
увивался вокруг, пытаясь собраться с духом и повергнуть к ее ногам честное
мужское сердце. Он дарил ей цветы, шоколад, на день рождения -- бисерную
сумочку. А она его -- ломом. Одно слово, женщина.
Рев парового катка достиг адского крещендо, такого настойчивого, что
Билл, заворочавшись на подушке, открыл-таки глаза, заморгал на льющийся из
окна солнечный свет и понял: уже утро, а рядом с кроватью надрывается
телефон. В то же мгновение отворилась дверь и вошел верный Риджуэй.
-- Мне показалось, что звонит телефон, сэр, -- сказал камердинер.
-- Мне тоже, -- слабо выговорил Билл.
Сонная мгла рассеялась, и Билл понял, что проснулся совершенно никаким.
Голова раздулась вдвое против обычного и раскалывалась на части. Рот забило
что-то противное, бумазейное, на поверку оказавшееся языком. Постепенно
вернулась память. Ну да, конечно. Вчера Джаспер Кокер устраивал вечеринку.
Риджуэй снял трубку.
-- Вы слушаете?.. Да... -- проворковал он.
Риджуэй, конечно, видел, что молодой хозяин вернулся домой в начале
пятого утра, и догадывался, что лучше не повышать голоса. -- Да, я скажу
мистеру Весту. -- Он повернулся к Биллу и загулил, словно влюбленный голубь
по весне. -- Звонит Робертс, дворецкий мистера Парадена, сэр. Он просит
передать, что мистер Параден вернулся вчера из путешествия и хочет вас
сегодня видеть.
Биллу совсем не улыбалось тащиться в гости, но отказать дяде Кули --
все равно, что отказать королю. Если уж ты четырежды в год берешь у человека
крупные суммы денег, то будь добр по первому требованию являться на его зов.
-- В Вестбери? -- спросил он.
-- В Вестбери, сэр, да.
-- Скажи, я буду.
-- Очень хорошо. -- Риджуей передал сказанное Робертсу и повесил
трубку. -- Завтрак, сэр?
Билл задумался.
-- Да, пожалуй, -- отвечал он без всякого пыла. Полуночные гости
Джадсона Кокера не питают любви к завтракам. -- Что-нибудь легкое.
-- Разумеется, сэр, -- понимающе пропел Риджуэй и выскользнул из
комнаты.
Билл лежал на спине и смотрел в потолок. Голова все пухла и пухла. Зря
он не сказал Риджуэю выйти и попросить птиц в Центральном парке через
дорогу, чтоб немного помолчали. Ишь, разорались. Горластые, невыносимо
жизнерадостные воробьи -- приличный городской совет давно бы лишил их вида
на жительство. Но теперь что-нибудь делать с ними было невмоготу. Все было
невмоготу, кроме как лежать неподвижно и пялиться в потолок.
Билл впал в задумчивость, и почти сразу в ухе раздался голос --
противный, скрипучий, не то что у Риджуэя. Билл сразу понял, что говорит
Совесть. То была не первая их беседа.
-- Ну? -- спросила Совесть.
-- Ну? -- дерзко отозвался Билл.
-- Припозднился вчера, а?
-- Немножко.
-- А по-моему, множко.
-- Джадсон Кокер собирал друзей, -- сказал Билл. -- Я обещал прийти, и
пришел. Слово надо держать.
-- Скотам не надо уподобляться, вот что, -- холодно отвечала Совесть.
-- Я все чаще думаю, что ты -- молодой повеса.
Билл обиделся, но в теперешнем своем состоянии не нашелся, что
возразить. В такие вот утра люди испытуют свои сердца и круто меняют жизнь.
-- Мне казалось, в тебе больше самоуважения и элементарной
порядочности, -- продолжала Совесть. -- Ты ведь любишь Алису Кокер? Хорошо.
Любовь к такой девушке обязывает. Ты должен смотреть на себя почти как на
жреца. А ты? Как ты себя соблюдаешь? Да ни на столечко! Обнаглел вконец,
иначе не скажешь.
И вновь он был поражен справедливостью ее слов.
-- Я давно к тебе приглядываюсь, молодой человек, и, кажется, наконец
тебя раскусила. Твоя беда, помимо всего прочего, что ты -- червяк, лодырь,
попрошайка, жалкий, бесхребетный позор общества. Ты попусту растратил
студенческие годы в Гарварде. Да, я отлично знаю, что ты играл в футбольной
сборной. Я не отрицаю, что ты -- здоровое и жилистое молодое животное. Что
меня огорчает, так это твоя душа. Такого понятия для тебя попросту не
существует, а душа -- это то, что мажут на хлеб. Как я уже говорила, ты
пробалбесничал годы учебы, а теперь болтаешься в Нью-Йорке, бьешь баклуши,
живешь за счет дяди Кули. То, что ему не в тягость тебя содержать, к делу не
относится. Речь о другом. Я отлично знаю, что он -- миллионер, владелец
Целлюлозно-бумажной Компании Парадена. Я о том, что вытягивая из него
деньги, ты катишься вниз. Ты ни чем не лучше своего дяди Джаспера.
-- Эй, полегче! -- возмутился Билл. Он был готов принять многое, но не
это.
-- Ничуть не лучше дядя Джаспера, и кузины Эвелины, и остальной вашей
родни, -- твердо повторила Совесть. -- Захребетники, вот вы кто. У дяди Кули
есть деньги, и все семейство, включая тебя, тянет из него кровь.
Билл совсем сник.
-- И что же мне делать? -- смиренно вопросил он.
-- Делать? Немного пошевелиться и начать зарабатывать самому. Вставай,
лежебока, и покажи, на что способен. Иди к дяде, скажи, что хочешь работать.
Тебе двадцать шесть, а ты еще и не принимался. Думаешь всю жизнь бесцельно
коптить небо?
Билл заморгал на потолок. Выволочка подействовала. Слова о том, что
надо быть достойным Алисы Кокер, задели его за живое, но окончательно
проняло сравнение с дядей Джаспером и кузиной Эвелиной. Это -- удар ниже
пояса, и тут безусловно надо разобраться. Больше всего на свете Билл
презирал своих родственников -- тунеядцев, живущих за счет дяди Кули.
Невероятно, чтобы его, обаятельнейшего Билла Веста, зачислили в тот же
разряд. И все же...
Ситуация, сложившаяся в семье Параденов -- не редкость в нашем мире.
Кули Параден ценою упорной молодости и трудолюбивой зрелости скопил огромные
деньги, и теперь вся бедная родня собралась вокруг, чтоб помочь ему их
спустить. Брат Отис торговал недвижимостью и постоянно нуждался в займах,
шурин Джаспер Дайли, изобретатель, преуспел лишь в изобретении различных
способов брать в долг, племянница Эвелина вышла за человека, который
постоянно брался издавать новые литературные альманахи. Родственники не
отличались единодушием, но сошлись в одном: единогласно избрали Кули
семейным кассиром-казначеем.
Вот уже несколько лет Кули Параден отдавал деньги с достойной
подражания кротостью, тем более удивительной, что его крутой нрав успел
войти в поговорку. Что-то преобразило мистера Парадена, вытравило из него
ветхого Адама, и семья склонялась к мнению, что причина -- в страсти к
собиранию старых книг, которая внезапно овладела им на седьмом десятке. Пока
Кули Параден не собирал книг, к нему было не подступиться. Он кричал, что
его грабят, и раз даже запустил стулом в Джаспера Дайли, но, к сожалению,
промахнулся. Однако теперь наступила благодать. Он, словно лунатик, бродил
по своей библиотеке в Вестбери и выписывал чеки с той восхитительной
отрешенностью, какой дай Бог всем нашим богатым родственникам.
Таков был благодетель, поддерживавший Билла Веста во все время учебы и
до того момента, когда тот лежал в постели, мучимый совестью. Да, решил
Билл, Совесть права. Разумеется, он не так плох, как дядя Джаспер и кузина
Эвелина, но теперь ясно, что он действительно позволил себе оказаться в
двусмысленном положении, которое малознакомые люди могли бы истолковать
превратно. Он никогда не испытывал тяги к изготовлению целлюлозы, но
теперешнее раскаяние подсказывало, что в этом занятии должна быть своя
прелесть. Конечно, со стороны этого не разглядишь, но если вникнуть... Он
понятия не имел, как и зачем изготавливают целлюлозу -- но это частности, за
недельку освоимся. Главное -- начать. Преисполненный решимости, Билл со
стоном вылез из постели и направился в ванную.
Холодный душ способен творить чудеса. Вкупе с юностью он мгновенно
выгоняет едва ли не любую телесную хворь. Когда пятью минутами позже Билл
растирался полотенцем, почти ничто не напоминало ему о старом -- разве что
голова нет-нет, да отзывалась болезненно на громкие звуки. Он трепетал от
решимости и отваги. Массируя спину, Билл еще раз обозрел свою программу.
Разумеется, для начала он согласится на любое, самое скромное предложение --
лишь бы осмотреться и войти в курс дела. А дальше уж развернется на полную
катушку. В жизни не ударить пальцем о палец -- это ж сколько в нем скопилось
нерастраченной энергии! Он устремится вперед, и вскоре неизбежно приберет к
рукам все производство.
У дяди Кули эта целлюлоза в печенках сидит. В свое время старик
вкалывал, как проклятый, но за последние годы увлекся путешествиями и
библиотекой, делами ему заниматься недосуг. Целлюлозно-бумажной Компании
Парадена нужна свежая кровь, а у него, Билла, свежая кровь так и бурлит.
Он оделся и вышел к легкому завтраку. Возбуждение рисовало все новые
картины, где вместе с успехом присутствовала Алиса Кокер. Преграды? Какие
преграды! Ему ли страшиться трудностей? Билл потянулся за утренней газетой,
почти готовый прочесть на первой странице:
МОЛОДОЙ ЦЕЛЛЮЛОЗНЫЙ КОРОЛЬ ЖЕНИТСЯ НА КРАСАВИЦЕ.
ИНТЕРВЬЮ С МИСТЕРОМ ВЕСТОМ.
Вместо этого он уткнулся взглядом в привычное:
БЫВШАЯ ЖЕНА УТЕШАЕТСЯ С ЛЮБОВНИКОМ.
-- Тьфу. -- Билл со злостью впился зубами в грейпфрут.
-- Звонит мистер Джадсон Кокер, сэр, -- сказал Риджуэй, просочившийся в
комнату бесшумным ручейком.
Билл подошел в телефону. Он был холоден, суров и несклонен извинять
порок. Встав на путь исправления, он думал о друге и вчерашнем собутыльнике
не иначе, как с пуританской дрожью. Удивительно, как часто лучшим из девушек
достаются непутевые братья. Может быть, он слишком много хотел от брата
своей богини, потому что мысленно рисовал нечто среднее между сэром
Галахадом, добрым королем Венцеславом и святым Франциском Ассизским. Джадсон
явно не дотягивал до этого идеала. Вспомнить только прошлую ночь! Джадсон
вел себя в точности как великосветский кутила из фильма -- ну, тот, что
закатывает оргии, из которых цензор, едва взглянув, вырезает три тысячи
футов. Можно и повеселиться, но всему есть пределы, особенно когда речь
заходит о прекраснейшем из полов. А Джадсон Кокер выходит за эти пределы на
несколько парсангов.
-- Алло? -- сказал Билл. Он говорил резко, чтобы сразу отсечь
панибратское подтрунивание. Впрочем, вряд ли Джадсон после вчерашнего
способен отпускать шуточки. Билл вообще удивился, как это он в столь ранний
час ворочает языком.
В трубке послышался хриплый голос путника, который давно бредет по
знойной пустыне, из последних сил удерживая отваливающуюся голову.
-- Билл, старина, ты?
-- Да.
-- Значит, ты добрался-таки до дома? -- произнес Голос тоном удивленной
радости.
Напоминание о перечеркнутом прошлом больно резануло Билла.
-- Да, -- холодно отвечал он. -- Чего надо?
Незримый Голос робко откашлялся.
-- Просто вспомнил, Билл, старина. Жутко важное. Я пригласил пяток
девочек из варьете сегодня на пикник.
-- Ну? Что с того?
-- Надеюсь, ты меня не бросишь.
Билл нахмурился, как нахмурился бы святой Антоний.
-- Надеешься, да? -- сказал он сурово. -- Так вот слушай, жалкое ты
существо. Знай, что я начал новую жизнь, и с девочками из варьете меня не
увидят даже мертвым в канаве. А тебе советую: возьми себя в руки и
постарайся понять, что жизнь -- серьезная штука, и дана не затем, чтобы...
Его разглагольствования прервал испуганный вздох.
-- Мама родная, Билл, -- с дрожью произнес Голос. -- Я вчера видел, как
ты закладываешь за воротник, но, честное слово, не знал, что утром тебе
будет так кисло. У тебя небось голова трещит охренительно. Абсолютно
охренительно! -- Голос перешел на возбужденный шепот. -- Что тебе надо,
Билл, так это парочку "Воспрянь духом". Я себе тоже собираюсь смешать.
Знаешь рецепт? Одно сырое яйцо вылить в полстакана вустерского соуса, щедро
посыпать красным перцем, добавить четыре таблетки аспирина и размешать.
Выпьешь, и как новенький.
И это Ее брат! Просто дрожь берет.
-- Спасибо, я прекрасно себя чувствую, -- отвечал аскет.
-- Отлично! Значит, на пикник все-таки придешь?
-- Нет. Я бы и так ни за что не пошел, но у меня на это время назначена
встреча.
Я еду к дяде в Вестбери. Он вчера вернулся и сегодня мне позвонил.
-- Ни слова больше! -- Голос захлебывался от сердечности. -- Все
понятненько. Тот самый дядюшка, что отстегивает денежки четыре раз в год?
Разумеется, езжай! Надеюсь, ты сумеешь его особенно обаять? Я хочу сказать,
он души в тебе не чает, если торопится увидеть в первый же день.
-- Если хочешь знать, что я сделаю, когда приду к дяде Кули, -- сказал
Билл холодно, -- то я скажу. Я собираюсь попросить место.
На другом конце провода раздраженно буркнули.
-- Проклятущий телефон барахлит, -- посетовал Голос. -- Ничего не
слыхать. Представляешь, прозвучало так, будто ты хочешь попросить у дяди
место, -- хохотнул Голос, радуясь такой нелепости.
-- Именно это я и сказал.
Молчание.
-- Место?
-- Да.
-- Ты хочешь сказать, работу?
-- Работу.
Голос так взволновался, что чуть не плакал.
-- Не делай этого, Билл! Не надо, старина! Ты не понимаешь, что
говоришь. Ты нездоров. Всему виною башка. Послушай старого друга, смешай
себе "Воспрянь духом". Все как рукой снимет. Недельный покойник вскочит с
катафалка и включится в шестидневный велосипедный кросс. Запиши на бумажке,
а то забудешь. Одно сырое яйцо...
Билл в сердцах повесил трубку. Он вернулся к прерванному завтраку,
когда телефон снова зазвонил. Возмущенный упорством нераскаянного друга, он
шагнул обратно и гневно рявкнул:
-- Ну?! Чего еще?
-- Ой, это вы, мистер Вест?
Звонил вовсе не Джаспер. Голос был женский, и от его звуков Билл
зашатался. По телефону все женские голоса похожи, но этот его сердце спутать
не могло. Она! А он -- преступник, дурак, опрометчивый подлец -- заговорил
со злобой. О, боги! Обратиться к ней в таком тоне, пусть даже по
недоразумению! Чего стоит одно только "Ну?!". А "еще"? Отвратительно,
гнусно, грубо. Слова извинений хлынули, как из ведра.
-- Мисс Кокер мне страшно жаль не знаю как и просить прощения я принял
вас за другого я не хотел я бы и помыслить не мог надеюсь вы не надеюсь я не
надеюсь вас не...
-- Мистер Вест, -- воспользовалась паузой слушательница, -- не могли бы
вы оказать мне большую услугу?
У Билла подломились колени. Он едва не рухнул.
-- Услугу вам? -- с жаром пробормотал Билл. -- Конечно! Какой разговор!
-- Это очень важно. Не могли бы вы ко мне зайти?
-- Какой разговор!
-- Не могли бы вы сделать это сегодня утром?
-- Какой разговор!
С минуту Билл не мог отдышаться. Глаза застилал туман. Она попросила об
услуге! Его, Билла, а не Тодди ван Риттера, не Юстаса Бейли, ни кого другого
из рыцарей своего двора. Может ли он к ней зайти? Да, тысячу раз да, пусть
бы даже дорогу к дому ее отца преграждали огнедышащие драконы.
Он вернулся в гостиную, подошел к каминной полке и почтительно
пересмотрел все фотографии мисс Кокер -- числом одиннадцать --
целеустремленно выкраденные, одна за одной, из комнаты Джадсона. Алиса
снималась часто, и, любя недостойного брата, исправно дарила его своими
карточками. Билл и сейчас содрогался при воспоминании, как этот кощунник
разрезал страницы детектива одним из бесценных снимков.
Чуткий гость, наделенный внутренним барометром, сразу бы распознал, что
в этим апрельским утром в доме мистера Дж.Бердси Кокера на Шестьдесят первой
стрит что-то не так. Отец Алисы и Джадсона жил на широкую ногу, его покои
были обставлены со вкусом и являли все внешние признаки достатка и
благополучия; однако сегодня над ними нависла зловещая тишь, словно ураган
пронесся по коридорам или на домашних обрушилось горе. Не будь Билл так
поглощен мыслями об Алисе, он бы приметил испуг в глазах горничной, которая
без чего-то двенадцать пустила его в дом. Но он в своем волнении ничего не
подозревал, пока не вошел в гостиную и не увидел более любезные ему глаза
хозяйки дома.
-- Боже правый! -- вскричал он. -- Что стряслось?
Алиса Кокер была на удивление хороша собой. Она смотрелась королевой, в
отличие от Джадсона, который пошел в отцовскую родню и сильнее всего
смахивал на эрдельтерьера. Она отличалась безупречными чертами, безупречными
зубами, безупречными волосами. При первой встрече в ней невозможно было
обнаружить изъяна. Однако сейчас всякий отметил бы не столько красоту,
сколько озабоченность. Сочинители американских песен (которые куда лучше
американских законов) советуют нам видеть хорошее в дурном, идти за Синей
Птицей, запхнуть все наши горести в сундук, сесть на крышку и улыбнуться
пошире. Алиса Кокер не сумела последовать их советам. Старая карга Забота,
эта врагиня сочинителей, скрутила ее не на шутку.
-- Садитесь, мистер Вест, -- сказала мисс Кокер, даже в минуту волнения
не отступая от холодной вежливости.
Многие месяцы этот ее тон доводил Билла до исступления. Он был
накоротке с сестрами большинства друзей. С другой стороны, они вместе росли,
а Джадсон, старый Биллов друг, сам впервые увидел Алису год назад.
Подробностей Билл не знал, но заключил, что в семействе Кокеров не обошлось
без бывших жен и утешителей-любовников. Во всяком случае, до прошлого мая
Алиса жила с матерью в Европе, а, когда та умерла, перебралась к отцу --
вести его хозяйство и вносить смуту в сердца младшего поколения.
Билл сел, излучая обожание, сочувствие и мужественную готовность
сделать для Прекрасной все, что в человеческих силах.
-- Очень любезно с вашей стороны было прийти, -- сказала Алиса.
-- Нет, нет. Ох, нет. Нет, нет. Нет, нет, -- сказал Билл.
-- Это из-за Джадсона.
-- Из-за Джадсона?
-- Да. Папа рвет и мечет. И я его не виню, -- продолжала благонравная
мисс Кокер. -- Джадсон и впрямь отбился от рук.
Билл оказался перед дилеммой. Он желал бы согласиться с каждым
произнесенным словом, но боялся навлечь на себя немилость слишком резким
обличением. К тому же трудно бичевать порок, если не знаешь, чем именно
прогневал родителя твой жизнерадостный друг. Поэтому Билл только крякнул,
словно почтительный дикий селезень.
-- Похоже, Джадсон вчера устроил вечеринку, -- сказала мисс Кокер и
иных взглядов. У Флик подбородок круглый и нежный, но, скажем так,
решительный. Ее не застращать.
-- Конечно, Родди мне нравится, -- задумчиво произнесла Флик.
-- Отличный малый, -- с жаром согласился мистер Хэммонд. Он немного
приободрился. Разумеется, он почти не знает Родерика, поскольку вообще
избегает молодых; но, раз Фрэнси вынесла положительную резолюцию, значит,
все в порядке.
Флик пробежала пальцами по короткой траве.
-- Он немного... скучноват, -- сказала она.
-- Тебе же не нужен этакий живчик? Знаешь, как в песенке "Всякий раз,
вбегая в дом, говорил он громко "Бом!", так что дамы падали со стульев".
-- Я, наверное, неправильно выразилась. Я хотела сказать... я хотела
сказать вот что, только это ужасно глупо звучит, когда произносишь вслух.
Наверное, у каждой девушки есть Прекрасный Принц. Ну, понимаешь, своего рода
идеал. Правда, дурость? Но это так. А Родди не похож на прекрасного принца,
ты согласен?
Ее чистые, как после дождя, глаза, стали еще серьезнее, но мистер
Хэммонд упрямо цеплялся за легкомысленный тон. Он чувствовал, что разговор
уходит в дебри, а дебрей мистер Хэммонд не любил.
-- Я отлично понимаю, что ты хочешь сказать, -- отвечал он. -- У всех у
нас бывает большое романтическое увлечение, рядом с которым остальные
кажутся обыденными и скучными -- чудесный радужный сон, о котором приятно
помечтать. Когда мне было четырнадцать, я воспылал страстью к даме, которая
пела в оперетте. Боже, как я ее любил! Расскажи мне про свое увлечение. Из
твоих слов я заключаю, что без этого не обошлось. На каком-нибудь дне
рождения ты встретила рокового красавца с перемазанной вареньем физиономией
и в костюмчике лорда Фаунтлероя?
Флик не обиделась, но улыбнулась.
-- Это было не настолько давно.
Подбежал селихемский терьер Боб. Флик перевернула его на спину и с
минуту рассеянно теребила за уши, прежде чем заговорить снова.
-- Интересно, -- сказала она, -- помнишь ли ты, как в Америке возил
меня к мистеру Парадену? Когда ездил с лекциями. Лет пять назад, перед самой
вашей с тетей Фрэнси свадьбой?
-- Конечно, помню. Думаешь, я совсем выжил из ума? Я помню и более
далекое прошлое. Кули Параден -- один из моих ближайших друзей.
-- Там-то это и случилось.
-- Что случилось?
-- Ну, прекрасный радужный сон.
Мистер Хэммонд озабоченно взглянул на племянницу.
-- Ты что, хочешь сказать, что тайно сохнешь по Кули? Староват он для
тебя, дитя. И потом, ты не интересуешься старыми книгами. Тебе нечем его
привлечь.
-- Не говори глупостей. Это Билл.
-- Какой такой Билл?
-- Билл Вест. Племянник мистера Парадена. Если хочешь, моя большая
любовь.
Мистер Хэммонд нахмурился.
-- Билл? Билл... Наверно, я действительно выжил из ума. Решительно не
помню никакого Уильяма.
-- Да нет, помнишь. Племянник мистера Парадена. Из Гарварда.
-- Билл? Билл? -- Лицо мистера Хэммонда прояснилось. -- Ах да, конечно!
Прыщавый, с оттопыренными ушами.
-- Неправда! -- вскричала оскорбленная Флик.
-- С ушами, -- упорствовал мистер Хэммонд, -- на которые он вешал
шляпу, если крючки в передней были заняты.
-- Ничего подобно. Он ужасно красивый и во всех отношениях
замечательный.
-- В каких, например? -- сказал недоверчивый мистер Хэммонд.
-- Ну, я расскажу про один замечательный поступок. Билл спас мне жизнь.
-- Спас тебе жизнь? -- заинтересовался мистер Хэммонд. -- Как это?
-- Мы купались у мистера Парадена в пруду, и я заплыла на глубину.
Вообще-то купание уже кончилось, я должна была переодеваться в кабинке, но
мне страшно захотелось окунуться последний раз. Так вот, этот раз чуть не
оказался и впрямь последним. Билл переодевался, он вышел, увидел, что я
барахтаюсь, и нырнул прямо в одежде...
-- Болван! Надо было снять пиджак.
-- Не знаю, может он и снял. Пожалуйста, не перебивай. Он нырнул, и
доплыл до меня, и вытащил меня на берег целой-невредимой. Еще бы полминуты,
и я бы утонула. Я выглотала полпруда.
-- А почему я впервые об этом слышу?
-- Мы от всех скрыли. Билл, полагаю, из скромности. Во всяком случае,
он умолял никому не говорить, а я согласилась, потому что иначе мне бы
навсегда запретили купаться. На следующий день он уехал к друзьям в Бостон,
и мы больше не виделись.
Голос ее дрогнул. Мистер Хэммонд задумчиво зажег трубку. Он жалел и
понимал Флик, но решил продолжать в легкомысленном ключе.
-- Я бы на твоем месте не стал за него тревожиться, -- сказал он. --
Такой парень, какого ты описала, наверняка уже попался в чьи-то сети.
Постарайся рассуждать практически, дорогая. Сосредоточься на Родерике. Ты
сама признаешь, что он тебе по душе. Привлекательный, добрый, к тому же
унаследует титул и больше денег, чем ты сможешь потратить за пяток жизней,
если начнешь собирать старые издания. Честное слово, я думаю, бывают женихи
и похуже. С титулом и деньгами можно очень недурно прожить. И подумай, как
весело выйти за издательскую компанию "Мамонт" и читать статьи из
"Пайковского Еженедельника" задолго до выхода в свет.
Флик промолчала. Ей смутно хотелось чего-то совсем другого, однако она
не могла бы внятно объяснить, что ее не устраивает. В конце концов, Родди
действительно очень мил. Они знакомы сто лет. Это не кто-то чужой сделал ей
предложение.
Опять-таки, хотя все очень добры и никогда на это даже не намекают, не
следует забывать, что она -- сирота без гроша за душой и не вправе
разбрасываться симпатичными сыновьями миллионеров.
-- Да, наверное, мне следует за него выйти, -- сказала она.
По саду пробежал холодный ветерок, и она поежилась. Мистер Хэммонд
порадовался, что надел пальто. Фрэнси, разумеется, всегда права.
Уильям Параден Вест сидел посреди оживленного перекрестка, там, где
42-я стрит сходится с 5-й авеню. Многолюдный центр Нью-Йорка казался еще
более перегруженным. Со всех сторон, сколько хватал глаз, двигались толпы,
жуткие рожи кривились, глумясь над Биллом. Жующий резинку полисмен созерцал
его с тихим омерзением -- полицейские не любят, когда на улице сидят босиком
в одном шерстяном белье. Где-то поблизости тарахтел паровой каток, действуя
на нервы, как это умеют только паровые катки.
Билл не помнил точно, почему очутился в этом сомнительном и неприятном
положении. Вроде бы он мчался на мотоцикле по бескрайней прерии, затем
спасался в лесной чаще от леопардов, а вот дальше в памяти зиял пробел. Так
или иначе, но он сидел на мостовой, и это оказалось еще хуже, чем он полагал
вначале, потому что в голову ему упирался железный лом, каким взламывают
асфальт, и двое рабочих поочередно лупили его кувалдами, так что острая боль
отдавалась во всем теле. Замолкший было паровой каток включился снова.
Билл чувствовал себя несправедливо обиженным. Сильнее всего терзала не
боль, и даже не то, что в рабочих с кувалдами он узнал дядю Кули, на чьи
средства жил последние несколько лет, и Джаспера Кокера, лучшего друга и
однокашника сперва по школе, потом по колледжу. Это бы еще ладно. Хуже
всего, что необычайно красивая девушка, которая держала лом -- мало того,
улыбалась при этом счастливой улыбкой -- оказалась сестрой Джаспера Кокера
Алисой.
Где справедливость? Билл питал к Алисе чувство не только вулканическое,
но и неизменное. Вот уже почти год, с первой же их встречи, он робко
увивался вокруг, пытаясь собраться с духом и повергнуть к ее ногам честное
мужское сердце. Он дарил ей цветы, шоколад, на день рождения -- бисерную
сумочку. А она его -- ломом. Одно слово, женщина.
Рев парового катка достиг адского крещендо, такого настойчивого, что
Билл, заворочавшись на подушке, открыл-таки глаза, заморгал на льющийся из
окна солнечный свет и понял: уже утро, а рядом с кроватью надрывается
телефон. В то же мгновение отворилась дверь и вошел верный Риджуэй.
-- Мне показалось, что звонит телефон, сэр, -- сказал камердинер.
-- Мне тоже, -- слабо выговорил Билл.
Сонная мгла рассеялась, и Билл понял, что проснулся совершенно никаким.
Голова раздулась вдвое против обычного и раскалывалась на части. Рот забило
что-то противное, бумазейное, на поверку оказавшееся языком. Постепенно
вернулась память. Ну да, конечно. Вчера Джаспер Кокер устраивал вечеринку.
Риджуэй снял трубку.
-- Вы слушаете?.. Да... -- проворковал он.
Риджуэй, конечно, видел, что молодой хозяин вернулся домой в начале
пятого утра, и догадывался, что лучше не повышать голоса. -- Да, я скажу
мистеру Весту. -- Он повернулся к Биллу и загулил, словно влюбленный голубь
по весне. -- Звонит Робертс, дворецкий мистера Парадена, сэр. Он просит
передать, что мистер Параден вернулся вчера из путешествия и хочет вас
сегодня видеть.
Биллу совсем не улыбалось тащиться в гости, но отказать дяде Кули --
все равно, что отказать королю. Если уж ты четырежды в год берешь у человека
крупные суммы денег, то будь добр по первому требованию являться на его зов.
-- В Вестбери? -- спросил он.
-- В Вестбери, сэр, да.
-- Скажи, я буду.
-- Очень хорошо. -- Риджуей передал сказанное Робертсу и повесил
трубку. -- Завтрак, сэр?
Билл задумался.
-- Да, пожалуй, -- отвечал он без всякого пыла. Полуночные гости
Джадсона Кокера не питают любви к завтракам. -- Что-нибудь легкое.
-- Разумеется, сэр, -- понимающе пропел Риджуэй и выскользнул из
комнаты.
Билл лежал на спине и смотрел в потолок. Голова все пухла и пухла. Зря
он не сказал Риджуэю выйти и попросить птиц в Центральном парке через
дорогу, чтоб немного помолчали. Ишь, разорались. Горластые, невыносимо
жизнерадостные воробьи -- приличный городской совет давно бы лишил их вида
на жительство. Но теперь что-нибудь делать с ними было невмоготу. Все было
невмоготу, кроме как лежать неподвижно и пялиться в потолок.
Билл впал в задумчивость, и почти сразу в ухе раздался голос --
противный, скрипучий, не то что у Риджуэя. Билл сразу понял, что говорит
Совесть. То была не первая их беседа.
-- Ну? -- спросила Совесть.
-- Ну? -- дерзко отозвался Билл.
-- Припозднился вчера, а?
-- Немножко.
-- А по-моему, множко.
-- Джадсон Кокер собирал друзей, -- сказал Билл. -- Я обещал прийти, и
пришел. Слово надо держать.
-- Скотам не надо уподобляться, вот что, -- холодно отвечала Совесть.
-- Я все чаще думаю, что ты -- молодой повеса.
Билл обиделся, но в теперешнем своем состоянии не нашелся, что
возразить. В такие вот утра люди испытуют свои сердца и круто меняют жизнь.
-- Мне казалось, в тебе больше самоуважения и элементарной
порядочности, -- продолжала Совесть. -- Ты ведь любишь Алису Кокер? Хорошо.
Любовь к такой девушке обязывает. Ты должен смотреть на себя почти как на
жреца. А ты? Как ты себя соблюдаешь? Да ни на столечко! Обнаглел вконец,
иначе не скажешь.
И вновь он был поражен справедливостью ее слов.
-- Я давно к тебе приглядываюсь, молодой человек, и, кажется, наконец
тебя раскусила. Твоя беда, помимо всего прочего, что ты -- червяк, лодырь,
попрошайка, жалкий, бесхребетный позор общества. Ты попусту растратил
студенческие годы в Гарварде. Да, я отлично знаю, что ты играл в футбольной
сборной. Я не отрицаю, что ты -- здоровое и жилистое молодое животное. Что
меня огорчает, так это твоя душа. Такого понятия для тебя попросту не
существует, а душа -- это то, что мажут на хлеб. Как я уже говорила, ты
пробалбесничал годы учебы, а теперь болтаешься в Нью-Йорке, бьешь баклуши,
живешь за счет дяди Кули. То, что ему не в тягость тебя содержать, к делу не
относится. Речь о другом. Я отлично знаю, что он -- миллионер, владелец
Целлюлозно-бумажной Компании Парадена. Я о том, что вытягивая из него
деньги, ты катишься вниз. Ты ни чем не лучше своего дяди Джаспера.
-- Эй, полегче! -- возмутился Билл. Он был готов принять многое, но не
это.
-- Ничуть не лучше дядя Джаспера, и кузины Эвелины, и остальной вашей
родни, -- твердо повторила Совесть. -- Захребетники, вот вы кто. У дяди Кули
есть деньги, и все семейство, включая тебя, тянет из него кровь.
Билл совсем сник.
-- И что же мне делать? -- смиренно вопросил он.
-- Делать? Немного пошевелиться и начать зарабатывать самому. Вставай,
лежебока, и покажи, на что способен. Иди к дяде, скажи, что хочешь работать.
Тебе двадцать шесть, а ты еще и не принимался. Думаешь всю жизнь бесцельно
коптить небо?
Билл заморгал на потолок. Выволочка подействовала. Слова о том, что
надо быть достойным Алисы Кокер, задели его за живое, но окончательно
проняло сравнение с дядей Джаспером и кузиной Эвелиной. Это -- удар ниже
пояса, и тут безусловно надо разобраться. Больше всего на свете Билл
презирал своих родственников -- тунеядцев, живущих за счет дяди Кули.
Невероятно, чтобы его, обаятельнейшего Билла Веста, зачислили в тот же
разряд. И все же...
Ситуация, сложившаяся в семье Параденов -- не редкость в нашем мире.
Кули Параден ценою упорной молодости и трудолюбивой зрелости скопил огромные
деньги, и теперь вся бедная родня собралась вокруг, чтоб помочь ему их
спустить. Брат Отис торговал недвижимостью и постоянно нуждался в займах,
шурин Джаспер Дайли, изобретатель, преуспел лишь в изобретении различных
способов брать в долг, племянница Эвелина вышла за человека, который
постоянно брался издавать новые литературные альманахи. Родственники не
отличались единодушием, но сошлись в одном: единогласно избрали Кули
семейным кассиром-казначеем.
Вот уже несколько лет Кули Параден отдавал деньги с достойной
подражания кротостью, тем более удивительной, что его крутой нрав успел
войти в поговорку. Что-то преобразило мистера Парадена, вытравило из него
ветхого Адама, и семья склонялась к мнению, что причина -- в страсти к
собиранию старых книг, которая внезапно овладела им на седьмом десятке. Пока
Кули Параден не собирал книг, к нему было не подступиться. Он кричал, что
его грабят, и раз даже запустил стулом в Джаспера Дайли, но, к сожалению,
промахнулся. Однако теперь наступила благодать. Он, словно лунатик, бродил
по своей библиотеке в Вестбери и выписывал чеки с той восхитительной
отрешенностью, какой дай Бог всем нашим богатым родственникам.
Таков был благодетель, поддерживавший Билла Веста во все время учебы и
до того момента, когда тот лежал в постели, мучимый совестью. Да, решил
Билл, Совесть права. Разумеется, он не так плох, как дядя Джаспер и кузина
Эвелина, но теперь ясно, что он действительно позволил себе оказаться в
двусмысленном положении, которое малознакомые люди могли бы истолковать
превратно. Он никогда не испытывал тяги к изготовлению целлюлозы, но
теперешнее раскаяние подсказывало, что в этом занятии должна быть своя
прелесть. Конечно, со стороны этого не разглядишь, но если вникнуть... Он
понятия не имел, как и зачем изготавливают целлюлозу -- но это частности, за
недельку освоимся. Главное -- начать. Преисполненный решимости, Билл со
стоном вылез из постели и направился в ванную.
Холодный душ способен творить чудеса. Вкупе с юностью он мгновенно
выгоняет едва ли не любую телесную хворь. Когда пятью минутами позже Билл
растирался полотенцем, почти ничто не напоминало ему о старом -- разве что
голова нет-нет, да отзывалась болезненно на громкие звуки. Он трепетал от
решимости и отваги. Массируя спину, Билл еще раз обозрел свою программу.
Разумеется, для начала он согласится на любое, самое скромное предложение --
лишь бы осмотреться и войти в курс дела. А дальше уж развернется на полную
катушку. В жизни не ударить пальцем о палец -- это ж сколько в нем скопилось
нерастраченной энергии! Он устремится вперед, и вскоре неизбежно приберет к
рукам все производство.
У дяди Кули эта целлюлоза в печенках сидит. В свое время старик
вкалывал, как проклятый, но за последние годы увлекся путешествиями и
библиотекой, делами ему заниматься недосуг. Целлюлозно-бумажной Компании
Парадена нужна свежая кровь, а у него, Билла, свежая кровь так и бурлит.
Он оделся и вышел к легкому завтраку. Возбуждение рисовало все новые
картины, где вместе с успехом присутствовала Алиса Кокер. Преграды? Какие
преграды! Ему ли страшиться трудностей? Билл потянулся за утренней газетой,
почти готовый прочесть на первой странице:
МОЛОДОЙ ЦЕЛЛЮЛОЗНЫЙ КОРОЛЬ ЖЕНИТСЯ НА КРАСАВИЦЕ.
ИНТЕРВЬЮ С МИСТЕРОМ ВЕСТОМ.
Вместо этого он уткнулся взглядом в привычное:
БЫВШАЯ ЖЕНА УТЕШАЕТСЯ С ЛЮБОВНИКОМ.
-- Тьфу. -- Билл со злостью впился зубами в грейпфрут.
-- Звонит мистер Джадсон Кокер, сэр, -- сказал Риджуэй, просочившийся в
комнату бесшумным ручейком.
Билл подошел в телефону. Он был холоден, суров и несклонен извинять
порок. Встав на путь исправления, он думал о друге и вчерашнем собутыльнике
не иначе, как с пуританской дрожью. Удивительно, как часто лучшим из девушек
достаются непутевые братья. Может быть, он слишком много хотел от брата
своей богини, потому что мысленно рисовал нечто среднее между сэром
Галахадом, добрым королем Венцеславом и святым Франциском Ассизским. Джадсон
явно не дотягивал до этого идеала. Вспомнить только прошлую ночь! Джадсон
вел себя в точности как великосветский кутила из фильма -- ну, тот, что
закатывает оргии, из которых цензор, едва взглянув, вырезает три тысячи
футов. Можно и повеселиться, но всему есть пределы, особенно когда речь
заходит о прекраснейшем из полов. А Джадсон Кокер выходит за эти пределы на
несколько парсангов.
-- Алло? -- сказал Билл. Он говорил резко, чтобы сразу отсечь
панибратское подтрунивание. Впрочем, вряд ли Джадсон после вчерашнего
способен отпускать шуточки. Билл вообще удивился, как это он в столь ранний
час ворочает языком.
В трубке послышался хриплый голос путника, который давно бредет по
знойной пустыне, из последних сил удерживая отваливающуюся голову.
-- Билл, старина, ты?
-- Да.
-- Значит, ты добрался-таки до дома? -- произнес Голос тоном удивленной
радости.
Напоминание о перечеркнутом прошлом больно резануло Билла.
-- Да, -- холодно отвечал он. -- Чего надо?
Незримый Голос робко откашлялся.
-- Просто вспомнил, Билл, старина. Жутко важное. Я пригласил пяток
девочек из варьете сегодня на пикник.
-- Ну? Что с того?
-- Надеюсь, ты меня не бросишь.
Билл нахмурился, как нахмурился бы святой Антоний.
-- Надеешься, да? -- сказал он сурово. -- Так вот слушай, жалкое ты
существо. Знай, что я начал новую жизнь, и с девочками из варьете меня не
увидят даже мертвым в канаве. А тебе советую: возьми себя в руки и
постарайся понять, что жизнь -- серьезная штука, и дана не затем, чтобы...
Его разглагольствования прервал испуганный вздох.
-- Мама родная, Билл, -- с дрожью произнес Голос. -- Я вчера видел, как
ты закладываешь за воротник, но, честное слово, не знал, что утром тебе
будет так кисло. У тебя небось голова трещит охренительно. Абсолютно
охренительно! -- Голос перешел на возбужденный шепот. -- Что тебе надо,
Билл, так это парочку "Воспрянь духом". Я себе тоже собираюсь смешать.
Знаешь рецепт? Одно сырое яйцо вылить в полстакана вустерского соуса, щедро
посыпать красным перцем, добавить четыре таблетки аспирина и размешать.
Выпьешь, и как новенький.
И это Ее брат! Просто дрожь берет.
-- Спасибо, я прекрасно себя чувствую, -- отвечал аскет.
-- Отлично! Значит, на пикник все-таки придешь?
-- Нет. Я бы и так ни за что не пошел, но у меня на это время назначена
встреча.
Я еду к дяде в Вестбери. Он вчера вернулся и сегодня мне позвонил.
-- Ни слова больше! -- Голос захлебывался от сердечности. -- Все
понятненько. Тот самый дядюшка, что отстегивает денежки четыре раз в год?
Разумеется, езжай! Надеюсь, ты сумеешь его особенно обаять? Я хочу сказать,
он души в тебе не чает, если торопится увидеть в первый же день.
-- Если хочешь знать, что я сделаю, когда приду к дяде Кули, -- сказал
Билл холодно, -- то я скажу. Я собираюсь попросить место.
На другом конце провода раздраженно буркнули.
-- Проклятущий телефон барахлит, -- посетовал Голос. -- Ничего не
слыхать. Представляешь, прозвучало так, будто ты хочешь попросить у дяди
место, -- хохотнул Голос, радуясь такой нелепости.
-- Именно это я и сказал.
Молчание.
-- Место?
-- Да.
-- Ты хочешь сказать, работу?
-- Работу.
Голос так взволновался, что чуть не плакал.
-- Не делай этого, Билл! Не надо, старина! Ты не понимаешь, что
говоришь. Ты нездоров. Всему виною башка. Послушай старого друга, смешай
себе "Воспрянь духом". Все как рукой снимет. Недельный покойник вскочит с
катафалка и включится в шестидневный велосипедный кросс. Запиши на бумажке,
а то забудешь. Одно сырое яйцо...
Билл в сердцах повесил трубку. Он вернулся к прерванному завтраку,
когда телефон снова зазвонил. Возмущенный упорством нераскаянного друга, он
шагнул обратно и гневно рявкнул:
-- Ну?! Чего еще?
-- Ой, это вы, мистер Вест?
Звонил вовсе не Джаспер. Голос был женский, и от его звуков Билл
зашатался. По телефону все женские голоса похожи, но этот его сердце спутать
не могло. Она! А он -- преступник, дурак, опрометчивый подлец -- заговорил
со злобой. О, боги! Обратиться к ней в таком тоне, пусть даже по
недоразумению! Чего стоит одно только "Ну?!". А "еще"? Отвратительно,
гнусно, грубо. Слова извинений хлынули, как из ведра.
-- Мисс Кокер мне страшно жаль не знаю как и просить прощения я принял
вас за другого я не хотел я бы и помыслить не мог надеюсь вы не надеюсь я не
надеюсь вас не...
-- Мистер Вест, -- воспользовалась паузой слушательница, -- не могли бы
вы оказать мне большую услугу?
У Билла подломились колени. Он едва не рухнул.
-- Услугу вам? -- с жаром пробормотал Билл. -- Конечно! Какой разговор!
-- Это очень важно. Не могли бы вы ко мне зайти?
-- Какой разговор!
-- Не могли бы вы сделать это сегодня утром?
-- Какой разговор!
С минуту Билл не мог отдышаться. Глаза застилал туман. Она попросила об
услуге! Его, Билла, а не Тодди ван Риттера, не Юстаса Бейли, ни кого другого
из рыцарей своего двора. Может ли он к ней зайти? Да, тысячу раз да, пусть
бы даже дорогу к дому ее отца преграждали огнедышащие драконы.
Он вернулся в гостиную, подошел к каминной полке и почтительно
пересмотрел все фотографии мисс Кокер -- числом одиннадцать --
целеустремленно выкраденные, одна за одной, из комнаты Джадсона. Алиса
снималась часто, и, любя недостойного брата, исправно дарила его своими
карточками. Билл и сейчас содрогался при воспоминании, как этот кощунник
разрезал страницы детектива одним из бесценных снимков.
Чуткий гость, наделенный внутренним барометром, сразу бы распознал, что
в этим апрельским утром в доме мистера Дж.Бердси Кокера на Шестьдесят первой
стрит что-то не так. Отец Алисы и Джадсона жил на широкую ногу, его покои
были обставлены со вкусом и являли все внешние признаки достатка и
благополучия; однако сегодня над ними нависла зловещая тишь, словно ураган
пронесся по коридорам или на домашних обрушилось горе. Не будь Билл так
поглощен мыслями об Алисе, он бы приметил испуг в глазах горничной, которая
без чего-то двенадцать пустила его в дом. Но он в своем волнении ничего не
подозревал, пока не вошел в гостиную и не увидел более любезные ему глаза
хозяйки дома.
-- Боже правый! -- вскричал он. -- Что стряслось?
Алиса Кокер была на удивление хороша собой. Она смотрелась королевой, в
отличие от Джадсона, который пошел в отцовскую родню и сильнее всего
смахивал на эрдельтерьера. Она отличалась безупречными чертами, безупречными
зубами, безупречными волосами. При первой встрече в ней невозможно было
обнаружить изъяна. Однако сейчас всякий отметил бы не столько красоту,
сколько озабоченность. Сочинители американских песен (которые куда лучше
американских законов) советуют нам видеть хорошее в дурном, идти за Синей
Птицей, запхнуть все наши горести в сундук, сесть на крышку и улыбнуться
пошире. Алиса Кокер не сумела последовать их советам. Старая карга Забота,
эта врагиня сочинителей, скрутила ее не на шутку.
-- Садитесь, мистер Вест, -- сказала мисс Кокер, даже в минуту волнения
не отступая от холодной вежливости.
Многие месяцы этот ее тон доводил Билла до исступления. Он был
накоротке с сестрами большинства друзей. С другой стороны, они вместе росли,
а Джадсон, старый Биллов друг, сам впервые увидел Алису год назад.
Подробностей Билл не знал, но заключил, что в семействе Кокеров не обошлось
без бывших жен и утешителей-любовников. Во всяком случае, до прошлого мая
Алиса жила с матерью в Европе, а, когда та умерла, перебралась к отцу --
вести его хозяйство и вносить смуту в сердца младшего поколения.
Билл сел, излучая обожание, сочувствие и мужественную готовность
сделать для Прекрасной все, что в человеческих силах.
-- Очень любезно с вашей стороны было прийти, -- сказала Алиса.
-- Нет, нет. Ох, нет. Нет, нет. Нет, нет, -- сказал Билл.
-- Это из-за Джадсона.
-- Из-за Джадсона?
-- Да. Папа рвет и мечет. И я его не виню, -- продолжала благонравная
мисс Кокер. -- Джадсон и впрямь отбился от рук.
Билл оказался перед дилеммой. Он желал бы согласиться с каждым
произнесенным словом, но боялся навлечь на себя немилость слишком резким
обличением. К тому же трудно бичевать порок, если не знаешь, чем именно
прогневал родителя твой жизнерадостный друг. Поэтому Билл только крякнул,
словно почтительный дикий селезень.
-- Похоже, Джадсон вчера устроил вечеринку, -- сказала мисс Кокер и