Страница:
Туман затруднял работу команды, и у людей нарастало нетерпение. Шанна разделяла возбуждение команды и капитана, но объясняла это стремлением как можно скорее покинуть Лондон.
Пришедшим на похороны Рюарка с трудом удалось объяснить, почему отсутствовала семья Бошан. Шанна уверяла, что настояла на том, чтобы церемония прошла очень скромно, и пожелала проводить супруга одна.
Теперь ждали Ролстона с рабами, за которыми он отправился в город. Было известно, что маклеры имели привычку до последней минуты рыскать по улицам и постоялым дворам в поисках тех, кто предпочитал рабство тюрьме. Но часто люди эти оказывались совершенно непригодными для работы. Хорошими работниками были только те, кто всерьез старался устроить свою судьбу. Поэтому хозяин категорически запретил Ролстону привлечение людей силой. Однако посевы сахарного тростника расширялись, и на плантациях требовалось все больше работников.
Погрузка была закончена, и трюмы закрыты. Густой туман скрывал от глаз даже палубу судна. Легкое поскрипывание корпуса корабля да плеск воды у причала были единственными реальностями в этом призрачном мире. Порой в тумане раздавались мужской смех и похожий на кудахтанье женский хохот, после чего вновь воцарялась тишина.
Шанна плотно запахнула зеленое бархатное манто и надвинула на голову капюшон.
Послышался стук колес по булыжной мостовой. Около судна остановились повозка и экипаж Ролстона. Шанна скорее угадала, чем различила высокую костистую фигуру агента отца. Разнесшийся в тумане лязг цепей заставил ее содрогнуться. Она поняла, что привезли рабов, что на их руках и ногах цепи и вдобавок они связаны между собой. Слезать с телеги в кандалах непросто, тем более что длина каждого отрезка общей цепи между ними была недостаточной. Грубые окрики стражников помогали мало.
— Почему он заковал их в цепи? — спросила Шанна у Эргюс.
— Не знаю, сударыня…
— Ладно, пойдем-ка узнаем…
Шанна быстро спустилась на причал и подошла к Ролстону.
— Мистер Ролстон, — обратилась она к нему дрожащим от гнева голосом.
— Не приближайтесь, сударыня, — предостерег он.
— Что это значит? Почему вы обращаетесь с этими людьми, как со скотом? Снимите с них кандалы!
— Сударыня, это невозможно.
— Невозможно? Вы забываетесь! Как вы смеете отвечать мне подобным образом!
— Сударыня, — взмолился он, — эти люди…
— Люди, а не скоты! — отрезала она. — И пусть ваши стражники воздержатся от плохого обращения с ними. Путешествие и без того предстоит достаточно трудное.
Управляющий еще раз попытался возразить:
— Сударыня, это невозможно! Они убегут. Я заплатил за них деньги вашего отца.
— Мистер Ролстон, я уже сказала вам: освободите их от цепей. Сейчас же!
— Но, мадам Бошан…
Внезапно один из рабов, слезавших с телеги, замер. К нему с криком подбежал стражник.
— Эй ты, вшивый ублюдок! Пошевеливайся. Ты не в «Ковент-Гардене»!
Он занес свою дубинку над закованным в цепи человеком. Шанна бросилась к ним. Раб сгорбился и прикрыл голову руками — казалось, дочь Траерна его испугала больше, чем дубинка.
— Извольте бережно обращаться с тем, что принадлежит моему отцу! — воскликнула она тоном, не допускавшим возражений.
К ней подбежал Ролстон и схватил ее за руку. Он искренне пытался защитить дочь господина Траерна.
— Сударыня, остерегайтесь этих типов, — проговорил он. — Они отчаявшиеся люди, и ничто…
Шанна повернулась к нему:
— Не прикасайтесь ко мне, прошу вас.
— Мадам Бошан, ваш отец вверил вас мне…
— Мой отец давно прогнал бы вас с Лос-Камельоса, если бы знал, как вы обращаетесь с этими людьми.
— Я вижу, что мадам стала гораздо агрессивнее после своего замужества.
— Вот именно. И берегитесь!
— Вы гневаетесь, но я не понимаю почему. Я всего лишь выполняю приказы вашего отца.
— Вот и прекрасно. Очень хорошо.
— Я вас не понимаю.
— Если бы вы вели себя пристойнее…
Он придал своему лицу насмешливое выражение.
— Как ваш покойный муж, разумеется?
Шанна почувствовала желание дать ему пощечину. У нее не было слов, чтобы выразить все свое презрение к этому человеку. Между тем раб, привлекший ее внимание, затерялся среди своих товарищей по несчастью.
Донесшийся с судна голос привлек внимание Шанны — капитан Дюпре свесился через перила, чтобы узнать, в чем дело.
— Что там у вас? — спросил он, но, увидев замерших рабов, все понял.
— Ведите этих людей на борт! — крикнул он стражникам. — Вам покажут дорогу.
Узнав Шанну, капитан широко улыбнулся. Он снял треуголку и склонился всем своим коротким телом в глубоком поклоне.
— Мадам Бошан, не стоит оставаться на набережной, да еще так близко от этих каналий, — посоветовал он с большой учтивостью в голосе.
Шанна устремила на него умоляющий взгляд.
— Капитан, я нахожу эти цепи недопустимыми. Разве нельзя проявить большую человечность к этим несчастным людям? Они теперь на вашем судне. Умоляю вас, наведите порядок.
На судно поднялся последний раб. Капитан улыбнулся в свои роскошные усы. Глаза его заискрились.
— Сударыня! Я готов выполнить ваши приказания! И сейчас же займусь этим!
Но тут вмешался Ролстон:
— Сударь! Предупреждаю вас! За этих людей отвечаю я, и я отдаю здесь приказы.
Капитан снова взглянул в прекрасные умоляющие сине-зеленые глаза.
— Мадам Бошан права, — любезно проговорил он. — Эти люди не должны оставаться в кандалах. Морская соль вызовет у них под цепями язвы, которые придется долго лечить. Мадам, я ваш покорный слуга.
С этими словами он исчез, чтобы выполнить распоряжение. Уязвленный Ролстон, резко повернувшись на каблуках, вышел. Шанна посмотрела ему вслед с довольной улыбкой, а потом, сообразив, что осталась одна на набережной, подобрала юбку и поспешила на судно. За ее спиной прозвучали тяжелые шаги. Это был не кто иной, как Питни. Таким образом, бояться было больше нечего, но ее озадачила веселая мина на его лице.
Задолго до рассвета Шанну разбудили донесшиеся с палубы голоса. Она подняла голову с подушки и посмотрела в иллюминатор: еще не рассвело. По раздававшимся снаружи крикам она поняла, что выбирают якорь. Судно слегка закачалось, когда поднимали паруса. Убаюканная слабой качкой, она снова крепко уснула.
В первый же вечер мадам Бошан была приглашена за стол капитана, где обедали также несколько офицеров и Ролстон. Это стало приятной традицией. Французский повар блистал своим талантом. Молодой официант в белом действовал по всем правилам. Капитан и офицеры соревновались между собой, расточая льстивые речи Шанне. Ролстон же, наоборот, казалось, мало ценил эти собрания. Он даже поругивал меню. В один из вечеров он дошел до того, что после одного из поданных изысканных блюд заявил, что предпочел бы рагу из почек. Это замечание вызвало всеобщее удивление.
Вечером третьего воскресенья пути, после прекрасного солнечного дня, бриг спокойно разрезал водную гладь под наполнявшим паруса устойчивым ветром, с небольшим креном в подветренную сторону. На душе у Шанны было легко, когда она направилась в капитанскую каюту, чтобы пообедать. Солнце уже зашло, и на небе сияла полная луна.
Откуда-то из самого чрева судна доносился прекрасный баритон, что-то напевавший в ритме мягкого раскачивания «Маргарет». Бриз подхватывал слова песни и уносил их в открытое море. Мелодия захватила Шанну. Она мечтательно подняла глаза к усыпанному звездами небу. Звуки эти почти осязаемо наполняли ее сердце каким-то сладостным томлением. Поддавшись странно волнующему очарованию этого голоса, Шанна погрузилась в грезы. Закрыв глаза, она вслушивалась в слова:
Люби меня,
О, люби меня,
Люби меня,
Я так без тебя тоскую…
Ты далеко от меня, мое сердце,
Но не в силах меня удержать
Ни тьма ночи, ни ярость морей,
И любовь озарит своим светом
Незаросшую тропку к тебе.
Ей казалось, что по телу ее скользили руки Рюарка, и она слышала его хриплый шепот: «Отдайся мне, отдайся мне!». Шанна вздрогнула, охваченная волнующим воспоминанием. Однако в следующий момент видение потускнело и растворилось, уступив место пронзительным янтарным глазам и злобной ухмылке на прекрасном лице: «Проклятая грязная потаскуха!»
Потом все исчезло. Шанна выругалась сквозь зубы и со всех ног бросилась по коридору к каюте капитана. В ответ на ее резкий стук дверь быстро открыл смуглый юноша.
— Ах, мадам Бошан! Вы ослепительны! Нет слов, чтобы описать вашу красоту, — воскликнул появившийся за спиной слуги капитан Дюпре. — Я ваш покорный слуга, сударыня, отныне и навсегда. Входите, прошу вас, входите.
Шанна остановилась, пораженная тем, что в каюте не было никого, кроме нее и юного официанта.
— Сегодня больше никого не будет? — раздосадованная, спросила она.
Жан Дюпре с сияющими глазами разглаживал усы.
— Мои офицеры сегодня заняты, мадам Бошан.
— А мистер Ролстон?
— А… этот… Он считает, что для него больше подходит солонина и рагу из баранины, что подают команде. Я велел повару подать эти деликатесы ему в каюту. Таким образом, сударыня… — Вознамерившись взять ее за руку, Дюпре придал своему голосу самый обольстительный тон, на который был способен: — Могу ли я называть вас Шанной?
Шанна решительно отстранилась, спрашивая себя, что думает мадам Дюпре о влюбчивости своего мужа. Но, желая избежать неприятной сцены, она проявила снисходительность и со спокойной учтивостью ответила:
— Капитан Дюпре, я знала своего мужа совсем недолго — не прошло и месяца, как Господь отнял его у меня. Ваша фамильярность мне неприятна. Прошу вас простить меня. Я прихожу сюда, чтобы побыть среди людей и забыть свое горе. И помните о моем трауре. Вы только что вызвали во мне воспоминание о любви моего покойного мужа, увы, такой краткой… Вам придется смириться с тем, что я уйду отсюда и постараюсь найти утешение в другом месте.
Он шагнул вперед, чтобы проводить ее, но она жестом его остановила.
— Нет, капитан. Бывают минуты, когда человеку нужно побыть одному.
В голосе ее слышалась печаль. Однако запах пищи, стоявшей в каюте, напомнил ей о том, что она проголодалась.
— Кстати… вот еще что… — вновь заговорила она.
Капитан Дюпре сделал жест, показавший, что он готов выполнить любую ее просьбу.
— Не могли бы вы прислать мне в каюту что-нибудь из еды? Аппетит я пока не утратила. — Шанна чуть присела в великолепном реверансе. — Расскажите обо мне вашей жене, когда мы прибудем на Лос-Камельос, — добавила она с язвительной улыбкой.
Не дав ему опомниться, Шанна вышла, захлопнув за собой дверь. Она облегченно вздохнула, лишь оказавшись на палубе, в обществе Питни. Тот энергично расправлялся с хорошим куском солонины, поглядывая на ожидавшие своей очереди сухари и баранье рагу. При появлении Шанны Питни оторвался от тарелки и посмотрел на нее. Он сразу понял, почему она ушла из капитанской каюты: то, что Жан Дюпре падок до женщин, не было секретом ни для кого на Лос-Камельосе. Шанна в задумчивости оперлась на ограждение борта. Тишину нарушали лишь шум воды, рассекаемой корпусом судна, да поскрипывание канатов и мачт. Глубоко вздохнув, Шанна облокотилась о перила. Она почувствовала себя одинокой, словно жизнь ее потеряла всякий смысл. Ее преследовал звук только что услышанного голоса. Она думала о том, что чувствовала бы, если бы провела в постели всю долгую первую брачную ночь.
Глава 5
Пришедшим на похороны Рюарка с трудом удалось объяснить, почему отсутствовала семья Бошан. Шанна уверяла, что настояла на том, чтобы церемония прошла очень скромно, и пожелала проводить супруга одна.
Теперь ждали Ролстона с рабами, за которыми он отправился в город. Было известно, что маклеры имели привычку до последней минуты рыскать по улицам и постоялым дворам в поисках тех, кто предпочитал рабство тюрьме. Но часто люди эти оказывались совершенно непригодными для работы. Хорошими работниками были только те, кто всерьез старался устроить свою судьбу. Поэтому хозяин категорически запретил Ролстону привлечение людей силой. Однако посевы сахарного тростника расширялись, и на плантациях требовалось все больше работников.
Погрузка была закончена, и трюмы закрыты. Густой туман скрывал от глаз даже палубу судна. Легкое поскрипывание корпуса корабля да плеск воды у причала были единственными реальностями в этом призрачном мире. Порой в тумане раздавались мужской смех и похожий на кудахтанье женский хохот, после чего вновь воцарялась тишина.
Шанна плотно запахнула зеленое бархатное манто и надвинула на голову капюшон.
Послышался стук колес по булыжной мостовой. Около судна остановились повозка и экипаж Ролстона. Шанна скорее угадала, чем различила высокую костистую фигуру агента отца. Разнесшийся в тумане лязг цепей заставил ее содрогнуться. Она поняла, что привезли рабов, что на их руках и ногах цепи и вдобавок они связаны между собой. Слезать с телеги в кандалах непросто, тем более что длина каждого отрезка общей цепи между ними была недостаточной. Грубые окрики стражников помогали мало.
— Почему он заковал их в цепи? — спросила Шанна у Эргюс.
— Не знаю, сударыня…
— Ладно, пойдем-ка узнаем…
Шанна быстро спустилась на причал и подошла к Ролстону.
— Мистер Ролстон, — обратилась она к нему дрожащим от гнева голосом.
— Не приближайтесь, сударыня, — предостерег он.
— Что это значит? Почему вы обращаетесь с этими людьми, как со скотом? Снимите с них кандалы!
— Сударыня, это невозможно.
— Невозможно? Вы забываетесь! Как вы смеете отвечать мне подобным образом!
— Сударыня, — взмолился он, — эти люди…
— Люди, а не скоты! — отрезала она. — И пусть ваши стражники воздержатся от плохого обращения с ними. Путешествие и без того предстоит достаточно трудное.
Управляющий еще раз попытался возразить:
— Сударыня, это невозможно! Они убегут. Я заплатил за них деньги вашего отца.
— Мистер Ролстон, я уже сказала вам: освободите их от цепей. Сейчас же!
— Но, мадам Бошан…
Внезапно один из рабов, слезавших с телеги, замер. К нему с криком подбежал стражник.
— Эй ты, вшивый ублюдок! Пошевеливайся. Ты не в «Ковент-Гардене»!
Он занес свою дубинку над закованным в цепи человеком. Шанна бросилась к ним. Раб сгорбился и прикрыл голову руками — казалось, дочь Траерна его испугала больше, чем дубинка.
— Извольте бережно обращаться с тем, что принадлежит моему отцу! — воскликнула она тоном, не допускавшим возражений.
К ней подбежал Ролстон и схватил ее за руку. Он искренне пытался защитить дочь господина Траерна.
— Сударыня, остерегайтесь этих типов, — проговорил он. — Они отчаявшиеся люди, и ничто…
Шанна повернулась к нему:
— Не прикасайтесь ко мне, прошу вас.
— Мадам Бошан, ваш отец вверил вас мне…
— Мой отец давно прогнал бы вас с Лос-Камельоса, если бы знал, как вы обращаетесь с этими людьми.
— Я вижу, что мадам стала гораздо агрессивнее после своего замужества.
— Вот именно. И берегитесь!
— Вы гневаетесь, но я не понимаю почему. Я всего лишь выполняю приказы вашего отца.
— Вот и прекрасно. Очень хорошо.
— Я вас не понимаю.
— Если бы вы вели себя пристойнее…
Он придал своему лицу насмешливое выражение.
— Как ваш покойный муж, разумеется?
Шанна почувствовала желание дать ему пощечину. У нее не было слов, чтобы выразить все свое презрение к этому человеку. Между тем раб, привлекший ее внимание, затерялся среди своих товарищей по несчастью.
Донесшийся с судна голос привлек внимание Шанны — капитан Дюпре свесился через перила, чтобы узнать, в чем дело.
— Что там у вас? — спросил он, но, увидев замерших рабов, все понял.
— Ведите этих людей на борт! — крикнул он стражникам. — Вам покажут дорогу.
Узнав Шанну, капитан широко улыбнулся. Он снял треуголку и склонился всем своим коротким телом в глубоком поклоне.
— Мадам Бошан, не стоит оставаться на набережной, да еще так близко от этих каналий, — посоветовал он с большой учтивостью в голосе.
Шанна устремила на него умоляющий взгляд.
— Капитан, я нахожу эти цепи недопустимыми. Разве нельзя проявить большую человечность к этим несчастным людям? Они теперь на вашем судне. Умоляю вас, наведите порядок.
На судно поднялся последний раб. Капитан улыбнулся в свои роскошные усы. Глаза его заискрились.
— Сударыня! Я готов выполнить ваши приказания! И сейчас же займусь этим!
Но тут вмешался Ролстон:
— Сударь! Предупреждаю вас! За этих людей отвечаю я, и я отдаю здесь приказы.
Капитан снова взглянул в прекрасные умоляющие сине-зеленые глаза.
— Мадам Бошан права, — любезно проговорил он. — Эти люди не должны оставаться в кандалах. Морская соль вызовет у них под цепями язвы, которые придется долго лечить. Мадам, я ваш покорный слуга.
С этими словами он исчез, чтобы выполнить распоряжение. Уязвленный Ролстон, резко повернувшись на каблуках, вышел. Шанна посмотрела ему вслед с довольной улыбкой, а потом, сообразив, что осталась одна на набережной, подобрала юбку и поспешила на судно. За ее спиной прозвучали тяжелые шаги. Это был не кто иной, как Питни. Таким образом, бояться было больше нечего, но ее озадачила веселая мина на его лице.
Задолго до рассвета Шанну разбудили донесшиеся с палубы голоса. Она подняла голову с подушки и посмотрела в иллюминатор: еще не рассвело. По раздававшимся снаружи крикам она поняла, что выбирают якорь. Судно слегка закачалось, когда поднимали паруса. Убаюканная слабой качкой, она снова крепко уснула.
В первый же вечер мадам Бошан была приглашена за стол капитана, где обедали также несколько офицеров и Ролстон. Это стало приятной традицией. Французский повар блистал своим талантом. Молодой официант в белом действовал по всем правилам. Капитан и офицеры соревновались между собой, расточая льстивые речи Шанне. Ролстон же, наоборот, казалось, мало ценил эти собрания. Он даже поругивал меню. В один из вечеров он дошел до того, что после одного из поданных изысканных блюд заявил, что предпочел бы рагу из почек. Это замечание вызвало всеобщее удивление.
Вечером третьего воскресенья пути, после прекрасного солнечного дня, бриг спокойно разрезал водную гладь под наполнявшим паруса устойчивым ветром, с небольшим креном в подветренную сторону. На душе у Шанны было легко, когда она направилась в капитанскую каюту, чтобы пообедать. Солнце уже зашло, и на небе сияла полная луна.
Откуда-то из самого чрева судна доносился прекрасный баритон, что-то напевавший в ритме мягкого раскачивания «Маргарет». Бриз подхватывал слова песни и уносил их в открытое море. Мелодия захватила Шанну. Она мечтательно подняла глаза к усыпанному звездами небу. Звуки эти почти осязаемо наполняли ее сердце каким-то сладостным томлением. Поддавшись странно волнующему очарованию этого голоса, Шанна погрузилась в грезы. Закрыв глаза, она вслушивалась в слова:
Люби меня,
О, люби меня,
Люби меня,
Я так без тебя тоскую…
Ты далеко от меня, мое сердце,
Но не в силах меня удержать
Ни тьма ночи, ни ярость морей,
И любовь озарит своим светом
Незаросшую тропку к тебе.
Ей казалось, что по телу ее скользили руки Рюарка, и она слышала его хриплый шепот: «Отдайся мне, отдайся мне!». Шанна вздрогнула, охваченная волнующим воспоминанием. Однако в следующий момент видение потускнело и растворилось, уступив место пронзительным янтарным глазам и злобной ухмылке на прекрасном лице: «Проклятая грязная потаскуха!»
Потом все исчезло. Шанна выругалась сквозь зубы и со всех ног бросилась по коридору к каюте капитана. В ответ на ее резкий стук дверь быстро открыл смуглый юноша.
— Ах, мадам Бошан! Вы ослепительны! Нет слов, чтобы описать вашу красоту, — воскликнул появившийся за спиной слуги капитан Дюпре. — Я ваш покорный слуга, сударыня, отныне и навсегда. Входите, прошу вас, входите.
Шанна остановилась, пораженная тем, что в каюте не было никого, кроме нее и юного официанта.
— Сегодня больше никого не будет? — раздосадованная, спросила она.
Жан Дюпре с сияющими глазами разглаживал усы.
— Мои офицеры сегодня заняты, мадам Бошан.
— А мистер Ролстон?
— А… этот… Он считает, что для него больше подходит солонина и рагу из баранины, что подают команде. Я велел повару подать эти деликатесы ему в каюту. Таким образом, сударыня… — Вознамерившись взять ее за руку, Дюпре придал своему голосу самый обольстительный тон, на который был способен: — Могу ли я называть вас Шанной?
Шанна решительно отстранилась, спрашивая себя, что думает мадам Дюпре о влюбчивости своего мужа. Но, желая избежать неприятной сцены, она проявила снисходительность и со спокойной учтивостью ответила:
— Капитан Дюпре, я знала своего мужа совсем недолго — не прошло и месяца, как Господь отнял его у меня. Ваша фамильярность мне неприятна. Прошу вас простить меня. Я прихожу сюда, чтобы побыть среди людей и забыть свое горе. И помните о моем трауре. Вы только что вызвали во мне воспоминание о любви моего покойного мужа, увы, такой краткой… Вам придется смириться с тем, что я уйду отсюда и постараюсь найти утешение в другом месте.
Он шагнул вперед, чтобы проводить ее, но она жестом его остановила.
— Нет, капитан. Бывают минуты, когда человеку нужно побыть одному.
В голосе ее слышалась печаль. Однако запах пищи, стоявшей в каюте, напомнил ей о том, что она проголодалась.
— Кстати… вот еще что… — вновь заговорила она.
Капитан Дюпре сделал жест, показавший, что он готов выполнить любую ее просьбу.
— Не могли бы вы прислать мне в каюту что-нибудь из еды? Аппетит я пока не утратила. — Шанна чуть присела в великолепном реверансе. — Расскажите обо мне вашей жене, когда мы прибудем на Лос-Камельос, — добавила она с язвительной улыбкой.
Не дав ему опомниться, Шанна вышла, захлопнув за собой дверь. Она облегченно вздохнула, лишь оказавшись на палубе, в обществе Питни. Тот энергично расправлялся с хорошим куском солонины, поглядывая на ожидавшие своей очереди сухари и баранье рагу. При появлении Шанны Питни оторвался от тарелки и посмотрел на нее. Он сразу понял, почему она ушла из капитанской каюты: то, что Жан Дюпре падок до женщин, не было секретом ни для кого на Лос-Камельосе. Шанна в задумчивости оперлась на ограждение борта. Тишину нарушали лишь шум воды, рассекаемой корпусом судна, да поскрипывание канатов и мачт. Глубоко вздохнув, Шанна облокотилась о перила. Она почувствовала себя одинокой, словно жизнь ее потеряла всякий смысл. Ее преследовал звук только что услышанного голоса. Она думала о том, что чувствовала бы, если бы провела в постели всю долгую первую брачную ночь.
Глава 5
Когда ночная тьма рассеялась, взглядам плывущих представилась изумрудная зелень обозначившейся вдали земли. Низкие холмы теснились вдоль покрытого золотистым песком берега, который омывали перламутровые волны. На прибрежном мелководье глубокая синева морской воды сменилась переливчатой зеленью, похожей на ту, что мерцала в глазах Шанны.
Белоснежные паруса «Маргарет» ослепительно сияли в лучах солнца. Над самым высоким из холмов Лос-Камельоса поднялось облачко дыма. Спустя несколько мгновений раздался глухой звук пушечного выстрела. Бриг входил в порт. Просторную бухту с обеих сторон, словно зеленые руки, охватывали поросшие бурной растительностью берега, по которым были рассыпаны выбеленные известью дома деревни под названием Джорджиана.
Услышав выстрел, мало кто из местных жителей устоял против искушения отправиться на набережную, чтобы встретить прибывающее судно. Торопливо спускался к порту и Орлан Траерн, скорее торговец, чем плантатор.
Шанна в нетерпении наблюдала за тем, как убирают паруса, и скоро почувствовала, как борт «Маргарет» коснулся стенки причала. Рядом на якоре стояло еще несколько судов. Самые большие из них в это зимнее время ремонтировали, а самые мелкие готовились отплыть на южные и западные острова с товарами, прибывшими с материка, в обмен на карибское сырье.
Опустили сходни. Сердце Шанны словно стремилось взмыть в небо, к чайкам, кружившимся над ее головой. Глаза ее нетерпеливо искали отца во все разраставшейся толпе встречающих.
К ней подошел и встал за спиной Питни с саквояжами в руках. Когда Шанна сходила со сходней на землю, капитан Дюпре, предварительно убедившись в том, что поблизости не было его жены, предложил ей свою помощь. Его черные глаза впились в прелестный овал се лица, но Шанна не обратила на это ни малейшего внимания. Словно перед ней был простой слуга, она вручила ему свой зонт с оборками, не переставая тревожно вглядываться в толпу. Позади людей на открытом пространстве стояла пустая коляска Траерна. Но вот толпа расступилась, пропуская шагавшего ей навстречу сквайра.
Увидев дочь, он широко улыбнулся, но тут же постарался скрыть это непроизвольное проявление радости.
Орлан Траерн был ниже окружавших его людей, но плечи его были широкими, а тело — довольно крепким. Походка у него была решительная, и он казался очень сильным. Шанна однажды видела, как он победил Питни в борцовской схватке, призом в которой была кружка пива.
Шанна с радостным криком бросилась к нему и обвила руками его шею. Он тоже обнял ее на несколько мгновений, затем чуть отодвинул от себя, чтобы как следует рассмотреть ее лицо. Она залилась беззаботным смехом и, взявшись за юбку кончиками пальцев, присела в глубоком реверансе.
— К вашим услугам, сквайр. Он взглянул на нее так, как будто видел впервые.
— Ах, дочь моя, вы, как я вижу, решили превзойти самое себя. Вы стали еще прекраснее, чем в прошлом году. — Он обернулся и надел свою любимую широкополую шляпу, не отрывая при этом глаз от капитана Дюпре. — И как всегда, увлекаете мужчин, готовых для вас разбиться в лепешку.
Не зная, что ему делать с зонтом, капитан Дюпре, в конце концов, вручил его Шанне, сославшись на то, что его ждут капитанские обязанности, и исчез под ироническим взглядом сквайра Траерна.
— Уж не изменились ли ваши, дочка, вкусы? Никогда бы не подумал, что вы опуститесь до путешествия на этой грязной посудине. Мне казалось, раньше вы были склонны к роскоши.
— Ах, отец, — отвечала Шанна, — не смейтесь надо мной. Я так соскучилась по дому… Или вы не рады меня видеть?
Орлан Траерн откашлялся и повернулся к Питни, старавшемуся сохранить бесстрастный вид. Хозяин протянул ему руку.
— Вижу, тебе не в тягость было целый год находиться при этой юной прелестнице. Я часто спрашивал себя, достаточно ли Ролстона для надзора за вами обоими, но вот, слава Богу, вы дома, в целости и сохранности. Надеюсь, что ничего плохого за этот год не случилось.
Шанна нервным движением раскрыла зонт.
— Идемте, дочка, — скомандовал Траерн. — Уже почти полдень. Пора подкрепиться, и за едой вы расскажете мне свои новости.
Он повел ее через толпу. Островитяне наперебой приветствовали Шанну, улыбавшуюся старым друзьям и тем, кому удалось прорваться в первые ряды. Деревенские женщины вслух восхищались ее платьем и прической. Дети, расталкивая друг друга, пытались прикоснуться к подолу юбки. Те мужчины, которые не знали раньше дочери Траерна, буквально цепенели перед ее красотой.
Наконец, они добрались до коляски, и экипаж, быстро проехав по набережной, скрылся за поворотом. Оставив позади деревню, они ехали по дороге, что вела в поместье, когда Траерн, не глядя на дочь, приступил к расспросам:
— Не устали ли вы от этих путешествий, дочь моя? Нашли ли, наконец, себе мужа?
Шанна положила руку на колено отцу, чтобы ему было видно кольцо на ее пальце.
— Вы можете называть меня мадам Бошан, отец, если вам будет угодно. — Она опустила веки, глядя на него искоса. — Увы, — продолжала она, — я должна сообщить вам и другое. — Ей стало стыдно от того, что она была вынуждена обманывать отца, и на глазах у нее появились слезы. — Человек, с которым я встретилась, был самой благородной крови и настоящий красавец… Мы поженились… На следующий день, после единственной брачной ночи, он упал из нашей кареты на камни мостовой и разбился. Доктора ничего не могли сделать, так как он был уже мертв. Орлан Траерн ударил стеком по полу коляски.
— О, папа! — рыдая, проговорила она. — Это ужасно — потерять едва обретенное долгожданное счастье! Так недолго быть любимой женой и так быстро стать вдовой!
Погруженный в свои мысли, Траерн смотрел вдаль перед собой. Дорога то шла в тени пальм, то вырывалась на открытый, залитый солнцем простор. Молодая женщина перестала рыдать и, пока они не подъехали к белоснежному дому, лишь время от времени всхлипывала. Огромная поляна переливалась буйными красками цезальпиний, расцветших алыми цветами, и фуксий, наполняющих воздух сладким ароматом. Поляне не было видно конца между возвышавшимися то там, то здесь большими старыми деревьями, поднимавшими высоко в небо свою густую листву. Крытые аркады из побеленного кирпича затеняли опоясывавшую дом веранду первого этажа, а на втором деревянные столбы поддерживали навес над длинной галереей с решетчатыми перегородками. Над домом возвышалась островерхая крыша со слуховыми окнами. Из любой комнаты дома можно было легко выйти на галерею через застекленные двери, небольшие квадратные хрустальные стекла которых искрились пестрым светом, свидетельствуя о рачительности и внимании многочисленных слуг.
Траерн хранил молчание, пока коляска не остановилась. Шанна вышла из нее и поднялась по широким ступеням веранды. Там она обернулась. Отец по-прежнему неподвижно сидел в коляске, глядя на дочь с озабоченным видом. Наконец он поднялся, медленно направился к дочери и остановился в нескольких шагах от нее. Удивление на его лице уступило место гневу. Он высоко поднял свой стек и изо всех сил швырнул его на пол веранды.
— Черт возьми, дочь моя!
Шанна подняла руку к горлу и отпрянула от отца с расширенными от страха глазами.
— Что ж вы не углядели за ним? Мне, по крайней мере, нужно было с ним познакомиться! Неужели нельзя было поберечь его, пока он не сделает вам ребенка? — проговорил он более мягким голосом.
Она тихо отвечала:
— Что касается этого, то, возможно, не все потеряно, отец. Мы же действительно провели брачную ночь вместе… Это было за неделю до моего отплытия, и я не уверена…
Она слегка покраснела от этой лжи, так как уже знала, что ребенка от Рюарка не будет.
— О!
Он обошел ее и вошел в дом, хлопнув дверью. Подобрав стек, Шанна последовала за отцом. С порога ею овладели воспоминания. Она вновь увидела себя девочкой, с радостным криком съезжающей по перилам лестницы, увидела большую хрустальную люстру, свешивавшуюся с потолка. Маленькую Шанну завораживали ее искрившиеся на солнце подвески, отбрасывавшие на стены бесчисленные радужные блики. Она вспомнила, как ползала на четвереньках по мраморному полу, разыскивая между кадками с папоротником и другими растениями убежавшего от нее подаренного Питни котенка. Когда-то она в восхищении останавливалась перед портретом матери у двери в гостиную или сидела на большом сундуке резного дерева в трепетном ожидании возвращения отца.
Эти годы давно прошли. Шанна смотрела на резные перила, на украшенные такой же богатой резьбой дверные панели, на мебель в стиле рококо, на прекрасные персидские ковры и французские гобелены, на жадеит и слоновую кость с Востока, на итальянский мрамор и на другие сокровища со всего мира, подобранные со вкусом и украшавшие комнаты отцовского дома.
От большого холла отходили длинные коридоры, что вели на разные половины дома. В левой были большие отцовские комнаты, в том числе библиотека и его рабочий кабинет, гостиная, спальня, а также комната, в которой он принимал ванну и одевался с помощью слуги.
Витая лестница вела в комнаты Шанны в правом крыле, далеко от апартаментов отца. Чтобы попасть в спальню, надо было пройти через гостиную, кремовый муар на стенах которой хорошо гармонировал с нежными оттенками коричневой, розовато-лиловой и нежно-бирюзовой обивки стульев и дивана. Роскошный обюссоновский ковер играл всеми красками замысловатого узора. Стены спальни Шанны были обиты роскошным лилово-розовым шелком. На полу лежал ковер с рисунком в коричневых и лилово-розовых тонах. С большой кровати под балдахином свисало бледно-розовое покрывало, а обтянутый коричневым муаром шезлонг словно ждал, когда на его спинку откинется хозяйка.
Воспоминания ее рассеялись, когда она встретилась взглядом с отцом. Ворча что-то себе под нос, он отвернулся, и в следующий момент раздался его громкий голос, от которого задрожал хрусталь висевшей над камином люстры:
— Берта!
Ответ последовал немедленно:
— Да! Да! Иду!
Быстрые ноги засеменили по ступенькам лестницы, и взору Шанны предстала запыхавшаяся, раскрасневшаяся экономка. Белокожая толстуха голландка была едва по плечо Шанне. Она, казалось, передвигалась только бегом, не выпуская из рук метелки. Под ее руководством прислуга поддерживала в доме полный порядок. Берта остановилась перед Шанной и с восхищением ее осмотрела. После смерти Джорджианы Берта своей твердой рукой голландской женщины повела хозяйство, и на нее легли все заботы о Шанне.
Когда та уезжала в Европу, Берта долго смотрела ей вслед, заливаясь слезами. Девушка отсутствовала всего один год, но, уезжая из дому почти ребенком, она вернулась юной женщиной удивительной красоты, исполненной грации и уверенности в себе. Старая экономка не осмеливалась приблизиться к ней. Шанна поняла это и протянула к ней руки. Они горячо обнялись со слезами радости на глазах.
— Ах, моя бедняжка, — вздыхала Берта, — наконец-то вы вернулись. Подумать только: этот безумный Траерн смог расстаться с собственной дочерью! Доверил ее какому-то простаку Питни! Ах, ну-ка дайте на вас посмотреть. Какая вы красивая, дорогая моя девочка! Если бы вы знали, как нам вас не хватало!
— О, Берта, — в волнении воскликнула Шанна, — я так счастлива снова оказаться дома!
Следом за Бертой подошел и привратник Джейсон. При виде Шанны его черное лицо засияло.
— О, мисс Шанна! — проговорил он. — Вы вернули солнце на наше небо, дитя мое. Ваш отец не мог дождаться вашего возвращения.
Зычный голос Траерна не оставлял сомнений в том, что он где-то рядом, но Шанна уже весело смеялась. Она вновь была дома. Ничто не могло омрачить ее радости.
Климат острова упрощал проблему хранения товаров. Большинство строений на набережных представляли собой простые навесы. Под одним из них разместили привезенных рабов, среди которых был и Джон Рюарк. Еще на корабле бороды у них сбрили, волосы коротко остригли. Выдав каждому грубое щелочное мыло, их вывели на бак судна и направили на них струи судовых насосов. Многие кричали от боли, так как мыло раздражало их раны, но Рюарк оценил эту возможность отмыться от грязи. Действительно, он провел около месяца в трюме, без всякой возможности размяться, кроме одной случайной прогулки по тесной палубе. Пища была обильной, но однообразной: солонина с фасолью да сухари и горько-соленая вода.
Теперь, стоя под навесом, Джон Рюарк тихо улыбнулся своим мыслям и ощупал затылок, привыкая к короткой стрижке. Как и всех остальных, его одели в холщовые штаны, обули в сандалии. Вся одежда была одного размера, во всяком случае, для него и его восьмерых товарищей она была велика. Им выдали также по широкополой соломенной шляпе, по белой рубахе и по джутовому мешку для хранения бритвы, двух смен белья, нескольких полотенец и мыла, объяснив, как нужно ими пользоваться.
Когда легкий ветерок затих, жара под навесом усилилась. Охранял их всего один надзиратель. Было легко сбежать, но Джон Рюарк подумал, что в джунглях никому долго не выжить. А бежать было больше некуда.
Они ожидали сквайра Траерна, имевшего обыкновение осматривать вновь прибывших и читать им нравоучения. Рюарку не терпелось его увидеть. Он благодарил небо за то, что остался в живых и оказался в том самом единственном в мире месте, где ему хотелось бы находиться, — рядом с Шанной. Ему захотелось расхохотаться, вспомнив о том, что она носила его имя, тогда как сам он уже не имел больше на него прав. Это был еще один вопрос, который предстояло уладить.
Его размышления прервало появление открытой коляски, из которой вышел длинный тощий тип по имени Ролстон, а следом за ним — невысокого роста человек. Рюарк подумал, что это, должно быть, и есть тот самый грозный сквайр Траерн.
Белоснежные паруса «Маргарет» ослепительно сияли в лучах солнца. Над самым высоким из холмов Лос-Камельоса поднялось облачко дыма. Спустя несколько мгновений раздался глухой звук пушечного выстрела. Бриг входил в порт. Просторную бухту с обеих сторон, словно зеленые руки, охватывали поросшие бурной растительностью берега, по которым были рассыпаны выбеленные известью дома деревни под названием Джорджиана.
Услышав выстрел, мало кто из местных жителей устоял против искушения отправиться на набережную, чтобы встретить прибывающее судно. Торопливо спускался к порту и Орлан Траерн, скорее торговец, чем плантатор.
Шанна в нетерпении наблюдала за тем, как убирают паруса, и скоро почувствовала, как борт «Маргарет» коснулся стенки причала. Рядом на якоре стояло еще несколько судов. Самые большие из них в это зимнее время ремонтировали, а самые мелкие готовились отплыть на южные и западные острова с товарами, прибывшими с материка, в обмен на карибское сырье.
Опустили сходни. Сердце Шанны словно стремилось взмыть в небо, к чайкам, кружившимся над ее головой. Глаза ее нетерпеливо искали отца во все разраставшейся толпе встречающих.
К ней подошел и встал за спиной Питни с саквояжами в руках. Когда Шанна сходила со сходней на землю, капитан Дюпре, предварительно убедившись в том, что поблизости не было его жены, предложил ей свою помощь. Его черные глаза впились в прелестный овал се лица, но Шанна не обратила на это ни малейшего внимания. Словно перед ней был простой слуга, она вручила ему свой зонт с оборками, не переставая тревожно вглядываться в толпу. Позади людей на открытом пространстве стояла пустая коляска Траерна. Но вот толпа расступилась, пропуская шагавшего ей навстречу сквайра.
Увидев дочь, он широко улыбнулся, но тут же постарался скрыть это непроизвольное проявление радости.
Орлан Траерн был ниже окружавших его людей, но плечи его были широкими, а тело — довольно крепким. Походка у него была решительная, и он казался очень сильным. Шанна однажды видела, как он победил Питни в борцовской схватке, призом в которой была кружка пива.
Шанна с радостным криком бросилась к нему и обвила руками его шею. Он тоже обнял ее на несколько мгновений, затем чуть отодвинул от себя, чтобы как следует рассмотреть ее лицо. Она залилась беззаботным смехом и, взявшись за юбку кончиками пальцев, присела в глубоком реверансе.
— К вашим услугам, сквайр. Он взглянул на нее так, как будто видел впервые.
— Ах, дочь моя, вы, как я вижу, решили превзойти самое себя. Вы стали еще прекраснее, чем в прошлом году. — Он обернулся и надел свою любимую широкополую шляпу, не отрывая при этом глаз от капитана Дюпре. — И как всегда, увлекаете мужчин, готовых для вас разбиться в лепешку.
Не зная, что ему делать с зонтом, капитан Дюпре, в конце концов, вручил его Шанне, сославшись на то, что его ждут капитанские обязанности, и исчез под ироническим взглядом сквайра Траерна.
— Уж не изменились ли ваши, дочка, вкусы? Никогда бы не подумал, что вы опуститесь до путешествия на этой грязной посудине. Мне казалось, раньше вы были склонны к роскоши.
— Ах, отец, — отвечала Шанна, — не смейтесь надо мной. Я так соскучилась по дому… Или вы не рады меня видеть?
Орлан Траерн откашлялся и повернулся к Питни, старавшемуся сохранить бесстрастный вид. Хозяин протянул ему руку.
— Вижу, тебе не в тягость было целый год находиться при этой юной прелестнице. Я часто спрашивал себя, достаточно ли Ролстона для надзора за вами обоими, но вот, слава Богу, вы дома, в целости и сохранности. Надеюсь, что ничего плохого за этот год не случилось.
Шанна нервным движением раскрыла зонт.
— Идемте, дочка, — скомандовал Траерн. — Уже почти полдень. Пора подкрепиться, и за едой вы расскажете мне свои новости.
Он повел ее через толпу. Островитяне наперебой приветствовали Шанну, улыбавшуюся старым друзьям и тем, кому удалось прорваться в первые ряды. Деревенские женщины вслух восхищались ее платьем и прической. Дети, расталкивая друг друга, пытались прикоснуться к подолу юбки. Те мужчины, которые не знали раньше дочери Траерна, буквально цепенели перед ее красотой.
Наконец, они добрались до коляски, и экипаж, быстро проехав по набережной, скрылся за поворотом. Оставив позади деревню, они ехали по дороге, что вела в поместье, когда Траерн, не глядя на дочь, приступил к расспросам:
— Не устали ли вы от этих путешествий, дочь моя? Нашли ли, наконец, себе мужа?
Шанна положила руку на колено отцу, чтобы ему было видно кольцо на ее пальце.
— Вы можете называть меня мадам Бошан, отец, если вам будет угодно. — Она опустила веки, глядя на него искоса. — Увы, — продолжала она, — я должна сообщить вам и другое. — Ей стало стыдно от того, что она была вынуждена обманывать отца, и на глазах у нее появились слезы. — Человек, с которым я встретилась, был самой благородной крови и настоящий красавец… Мы поженились… На следующий день, после единственной брачной ночи, он упал из нашей кареты на камни мостовой и разбился. Доктора ничего не могли сделать, так как он был уже мертв. Орлан Траерн ударил стеком по полу коляски.
— О, папа! — рыдая, проговорила она. — Это ужасно — потерять едва обретенное долгожданное счастье! Так недолго быть любимой женой и так быстро стать вдовой!
Погруженный в свои мысли, Траерн смотрел вдаль перед собой. Дорога то шла в тени пальм, то вырывалась на открытый, залитый солнцем простор. Молодая женщина перестала рыдать и, пока они не подъехали к белоснежному дому, лишь время от времени всхлипывала. Огромная поляна переливалась буйными красками цезальпиний, расцветших алыми цветами, и фуксий, наполняющих воздух сладким ароматом. Поляне не было видно конца между возвышавшимися то там, то здесь большими старыми деревьями, поднимавшими высоко в небо свою густую листву. Крытые аркады из побеленного кирпича затеняли опоясывавшую дом веранду первого этажа, а на втором деревянные столбы поддерживали навес над длинной галереей с решетчатыми перегородками. Над домом возвышалась островерхая крыша со слуховыми окнами. Из любой комнаты дома можно было легко выйти на галерею через застекленные двери, небольшие квадратные хрустальные стекла которых искрились пестрым светом, свидетельствуя о рачительности и внимании многочисленных слуг.
Траерн хранил молчание, пока коляска не остановилась. Шанна вышла из нее и поднялась по широким ступеням веранды. Там она обернулась. Отец по-прежнему неподвижно сидел в коляске, глядя на дочь с озабоченным видом. Наконец он поднялся, медленно направился к дочери и остановился в нескольких шагах от нее. Удивление на его лице уступило место гневу. Он высоко поднял свой стек и изо всех сил швырнул его на пол веранды.
— Черт возьми, дочь моя!
Шанна подняла руку к горлу и отпрянула от отца с расширенными от страха глазами.
— Что ж вы не углядели за ним? Мне, по крайней мере, нужно было с ним познакомиться! Неужели нельзя было поберечь его, пока он не сделает вам ребенка? — проговорил он более мягким голосом.
Она тихо отвечала:
— Что касается этого, то, возможно, не все потеряно, отец. Мы же действительно провели брачную ночь вместе… Это было за неделю до моего отплытия, и я не уверена…
Она слегка покраснела от этой лжи, так как уже знала, что ребенка от Рюарка не будет.
— О!
Он обошел ее и вошел в дом, хлопнув дверью. Подобрав стек, Шанна последовала за отцом. С порога ею овладели воспоминания. Она вновь увидела себя девочкой, с радостным криком съезжающей по перилам лестницы, увидела большую хрустальную люстру, свешивавшуюся с потолка. Маленькую Шанну завораживали ее искрившиеся на солнце подвески, отбрасывавшие на стены бесчисленные радужные блики. Она вспомнила, как ползала на четвереньках по мраморному полу, разыскивая между кадками с папоротником и другими растениями убежавшего от нее подаренного Питни котенка. Когда-то она в восхищении останавливалась перед портретом матери у двери в гостиную или сидела на большом сундуке резного дерева в трепетном ожидании возвращения отца.
Эти годы давно прошли. Шанна смотрела на резные перила, на украшенные такой же богатой резьбой дверные панели, на мебель в стиле рококо, на прекрасные персидские ковры и французские гобелены, на жадеит и слоновую кость с Востока, на итальянский мрамор и на другие сокровища со всего мира, подобранные со вкусом и украшавшие комнаты отцовского дома.
От большого холла отходили длинные коридоры, что вели на разные половины дома. В левой были большие отцовские комнаты, в том числе библиотека и его рабочий кабинет, гостиная, спальня, а также комната, в которой он принимал ванну и одевался с помощью слуги.
Витая лестница вела в комнаты Шанны в правом крыле, далеко от апартаментов отца. Чтобы попасть в спальню, надо было пройти через гостиную, кремовый муар на стенах которой хорошо гармонировал с нежными оттенками коричневой, розовато-лиловой и нежно-бирюзовой обивки стульев и дивана. Роскошный обюссоновский ковер играл всеми красками замысловатого узора. Стены спальни Шанны были обиты роскошным лилово-розовым шелком. На полу лежал ковер с рисунком в коричневых и лилово-розовых тонах. С большой кровати под балдахином свисало бледно-розовое покрывало, а обтянутый коричневым муаром шезлонг словно ждал, когда на его спинку откинется хозяйка.
Воспоминания ее рассеялись, когда она встретилась взглядом с отцом. Ворча что-то себе под нос, он отвернулся, и в следующий момент раздался его громкий голос, от которого задрожал хрусталь висевшей над камином люстры:
— Берта!
Ответ последовал немедленно:
— Да! Да! Иду!
Быстрые ноги засеменили по ступенькам лестницы, и взору Шанны предстала запыхавшаяся, раскрасневшаяся экономка. Белокожая толстуха голландка была едва по плечо Шанне. Она, казалось, передвигалась только бегом, не выпуская из рук метелки. Под ее руководством прислуга поддерживала в доме полный порядок. Берта остановилась перед Шанной и с восхищением ее осмотрела. После смерти Джорджианы Берта своей твердой рукой голландской женщины повела хозяйство, и на нее легли все заботы о Шанне.
Когда та уезжала в Европу, Берта долго смотрела ей вслед, заливаясь слезами. Девушка отсутствовала всего один год, но, уезжая из дому почти ребенком, она вернулась юной женщиной удивительной красоты, исполненной грации и уверенности в себе. Старая экономка не осмеливалась приблизиться к ней. Шанна поняла это и протянула к ней руки. Они горячо обнялись со слезами радости на глазах.
— Ах, моя бедняжка, — вздыхала Берта, — наконец-то вы вернулись. Подумать только: этот безумный Траерн смог расстаться с собственной дочерью! Доверил ее какому-то простаку Питни! Ах, ну-ка дайте на вас посмотреть. Какая вы красивая, дорогая моя девочка! Если бы вы знали, как нам вас не хватало!
— О, Берта, — в волнении воскликнула Шанна, — я так счастлива снова оказаться дома!
Следом за Бертой подошел и привратник Джейсон. При виде Шанны его черное лицо засияло.
— О, мисс Шанна! — проговорил он. — Вы вернули солнце на наше небо, дитя мое. Ваш отец не мог дождаться вашего возвращения.
Зычный голос Траерна не оставлял сомнений в том, что он где-то рядом, но Шанна уже весело смеялась. Она вновь была дома. Ничто не могло омрачить ее радости.
Климат острова упрощал проблему хранения товаров. Большинство строений на набережных представляли собой простые навесы. Под одним из них разместили привезенных рабов, среди которых был и Джон Рюарк. Еще на корабле бороды у них сбрили, волосы коротко остригли. Выдав каждому грубое щелочное мыло, их вывели на бак судна и направили на них струи судовых насосов. Многие кричали от боли, так как мыло раздражало их раны, но Рюарк оценил эту возможность отмыться от грязи. Действительно, он провел около месяца в трюме, без всякой возможности размяться, кроме одной случайной прогулки по тесной палубе. Пища была обильной, но однообразной: солонина с фасолью да сухари и горько-соленая вода.
Теперь, стоя под навесом, Джон Рюарк тихо улыбнулся своим мыслям и ощупал затылок, привыкая к короткой стрижке. Как и всех остальных, его одели в холщовые штаны, обули в сандалии. Вся одежда была одного размера, во всяком случае, для него и его восьмерых товарищей она была велика. Им выдали также по широкополой соломенной шляпе, по белой рубахе и по джутовому мешку для хранения бритвы, двух смен белья, нескольких полотенец и мыла, объяснив, как нужно ими пользоваться.
Когда легкий ветерок затих, жара под навесом усилилась. Охранял их всего один надзиратель. Было легко сбежать, но Джон Рюарк подумал, что в джунглях никому долго не выжить. А бежать было больше некуда.
Они ожидали сквайра Траерна, имевшего обыкновение осматривать вновь прибывших и читать им нравоучения. Рюарку не терпелось его увидеть. Он благодарил небо за то, что остался в живых и оказался в том самом единственном в мире месте, где ему хотелось бы находиться, — рядом с Шанной. Ему захотелось расхохотаться, вспомнив о том, что она носила его имя, тогда как сам он уже не имел больше на него прав. Это был еще один вопрос, который предстояло уладить.
Его размышления прервало появление открытой коляски, из которой вышел длинный тощий тип по имени Ролстон, а следом за ним — невысокого роста человек. Рюарк подумал, что это, должно быть, и есть тот самый грозный сквайр Траерн.