Страница:
В то же время ЕФремов указывает, что перемещение "Теллура" происходит в нуль-пространстве. Природу этого противоречия объясняет еще Рен Боз в "Туманности Андромеды": "Если поле тяготения и электромагнитное поле - это две стороны одного и того же свойства материи, если пространство есть функция гравитации, то функция электромагнитного поля - антипространство. Переход между ними дает векториальную теневую функцию 0-пространства, которое известно в просторечии, как скорость света."
Надо оговориться, что здесь Ефремов, кажется, допускает некоторое противоречие с самим собой или, во всяком случае, некорректность формулировок. Мгновенный пробой пространства между Землей и неизвестной планетой системы Эпсилон Тукана, осуществленный Мвеном Масом и Реном Бозом, он тоже называет нуль-пространством. Скорость света, таким образом, нуль-пространством являться не может, а является скорее именно теневой функцией нуль-пространства, опущенным в наш четырехмерный мир следствием проходящих в нуль-пространстве процессов. Из реплик Рена Боза явно следует, что понятие нуль-пространства связано с новой метрикой, выходящей за рамки эйнштейновского континуума. Четвертую ось этого континуума, ось временную, Рен Боз называет, грубо говоря, пространственной координатой, причем стремящейся к нулю, поскольку она абсолютно прямолинейна, а не искривлена, как все мировые линии гравитационной вселенной. Здесь уже недалеко до идеи перемещения по прямому Лучу, осуществленному десять лет спустя звездолетом Ефремова "Темное Пламя" в "Часе Быка". "Теллур" же остался паллиативом, он перемещался в обычном пространстве с предельно для данного пространства скоростью - скорость света - но с локальным временем, стремящимся к нулю. От мгновений, внепространственной переброски материальных тел пульсационный принцип столь же далек, сколь и анамезонно-реактивный, и деритринитационный (Стругацких).
Происшедший в конце первой половины 60-х годов быстрый переход от примитивной реактивной космонавтики к разработке способов пространственных перемещений в чистом виде был просто необходим. Этого требовали растущие, усложняющиеся социальные задачи, которые ставила перед собой фантастика. Техническая сторона дела напрашивалась сама собой. Если скорость света является предельной в эйнштейновском пространстве, но зато само это пространство являет собою буквально конгломерат загадок, от физики его до метрики его, самым простым было попытаться, не плодя лишних сущностей, заняться пространством, как таковым. Поэтому вскоре все мало-мальски серьезные перелеты оказались связаны с эксплуатацией свойств пространства, и в первую очередь - его свойства менять кривизну. Если предположить наличие в макромире существование более чем трех пространственных измерений (а на эту мысль провоцировало уже то, что для микромира математика строит миры со сколь угодно большим числом пространственных измерений), то возникает соблазнительная возможность. Как плоскость можно сложить через третье измерение, и таким образом совместить две точки, расположенные в двухмерном пространстве сколь угодно далеко друг от друга, так, наращивая кривизну эн-мерного пространства, можно совмещать объекты весьма далекие друг от друга в пространстве трехмерном.
Наметки этого пути дал Ефремов в "Туманности Андромеды", но там так и осталось непонятным, удалось ли инверторам Рена Боза пробить нуль-канал, или видение Эпсилона Тукана было романтическим бредом Мвена Маса.
Стругацкие с присущим им практицизмом быстро поставили дело на индустриальные рельсы. Трагические события на Далекой Радуге, сопровождавшие разработку нуль-транспортировки, не помешали им уже к 63 году наладить массовый выпуск бытовых нуль-кораблей для широких масс населения.
В "Попытке к бегству" дается непревзойденное по простоте и образности описание внемеханического, чисто геометрического (вернее, космометрического) звездного перелета. "Пространство вокруг Корабля скручивалось все туже. ...Стрелка остановилась. Эпсилон-деритринитация закончилась, и Корабль перешел в состояние Подпространства. С точки зрения земного наблюдателя он был сейчас "размазан" на протяжении всех полутораста парсеков от Солнца до ЕН 7031. Теперь предстоял обратный переход."
Кстати сказать, частичное совпадение терминов, описывающих операцию перемещения (сигма-деритринитация в "Возвращении" и эпсилон-деритринитация в "Попытке к бегству") лишний раз указывает, что Д-принцип также был основан на эксплуатации свойств метрики пространства, но на досветовом уровне.
Дальность в 150 парсеков, как явствует из текста, является почти предельной для звездолетов этого типа. Впрочем, можно предположить, что это предельная дальность лишь для одного, отдельного шага (аналог пульсации). Вспомогательный привод, обеспечивающий взлет и посадку на планеты, надо полагать, гравигенный; перегрузок нет, нет никаких явлений, сопровождающих реактивное движение, герметичность на старте не требуется, и даже люк Антон просит закрыть лишь потому, что в рубке сквозняк. Ясно, что вести такой звездолет не сложнее, чем в наше время - автомобиль. Профессиональная космонавтика с ее романтикой преодоления чисто физических и моральных перегрузок отмирает. С этого момента у Стругацких развязаны руки для серьезной литературы. Они получили все возможности для моделирования этических проблем, возникающих при соприкосновении людей коммунистического общества (читай: людьми, которые все проблемы решают по совести и с умом) с рассыпанными по Галактике социумами различных типов. Это проблемы как первого рода - возникающие непосредственно при контакте, так и второго - возникающие как следствие контакта в самом человеческом обществе Земли. Но развитие транспортных средств, обеспечивающих соприкосновения, с этого момента у Стругацких замирает.
Романтичный и слегка высокопарный Ефремов рисует, в общем-то, аналогичный акт с мрачноватой грандиозностью. Он не мог расстаться с мыслью о том, что полет - уже сам по себе героизм и требует от человека предельной концентрации физических и моральных сил. Правда, зато в отличие от сверхсветовой мотоциклетки Стругацких каравелла Прямого Луча у Ефремова в один переход преодолела несколько тысяч световых лет.
В "Часе Быка" на перемещение "Темного Пламени" вновь сказывается сильнейшее влияние милый сердцу Ефремова образ скольжения по лезвию бритвы, между двумя крайностями, которых равно следует избегать. Ефремов резко усложняет структуру пространства. С его высот домашний космос Стругацких выглядит инфантильным примитивом.
Пространство, по Ефремову, не просто искривлено. Оно имеет спиралевидную структуру. Путь светлого луча искривлен в трехмерном пространстве не только вблизи больших масс и не только относительно ускоренных систем координат; прямого в обычном пространстве нет вообще, а то, что мы воспринимаем, как прямое, является на самом деле спиралью, причем скрученной весьма туго. Свет от источника уходит, разматываясь по этой спирали. Подобная структура обусловлена взаимопроникновением и взаимодействием, взаимоперехлестыванием мира и антимира (Шакти и Тамаса, по терминологии Ефремова). По "Туманности Андромеды", один из них является функцией гравитационного, другой - функцией электромагнитного поля. Нуль-пространство есть граница между мирами, где взаимно уравновешены и нейтрализованы полярные точки пространства, времени и энергии. Звездолет, проникший в нуль-пространство, как бы проворачивает вокруг себя мировую спираль. "...Звездолет прямого луча идет не по спиральному ходу света, а как бы поперек его, по продольной оси улитки, используя анизотропию пространства. Кроме того, звездолет в отношении времени как бы стоит на месте,- разъясняет Ефремов, а вся спираль мира вращается вокруг него..."
Если попытаться дальше осмыслить метафору Ефремова и снять бесконечные "как бы" в приведенном разъяснении, придется предположить, что нуль-пространство есть точка оси эн-мерного вращения биполярного космоса; трехмерные проекции расстояния от этой точки до любой точки Вселенной (и антивселенной, естественно) равны, причем равны нулю. Тогда придется предположить, что перемещение в нуль-пространстве просто невозможно; попасть в него можно из любой точки пространства, а точка выхода определяется не движением, а лишь сверхточной ориентацией замершего на оси мира ("размазанного", пользуясь выражением Стругацких, уже не на расстоянии между двумя объектами, а по всем двум вселенным сразу) звездолета в эн-мерном нуль-пространстве. Косвенно на последний факт указывает одна фраза из того же "Часа Быка": "Звездолет скользил в нуль-пространстве лишь короткое время, затраченное на повороты после выхода и на выходе." Таким образом, в ефремовском нуль-пространстве движения нет, но есть ориентация.
Она сопряжена со смертельным риском. Бесконечное множество направлений, ведущих в бесконечное множество точек гравитационной Вселенной, само по себе достаточно осложняет космогацию, но оно, вдобавок, произвольно перемешано с бесконечным множеством направлений, ведущих ведущих в бесконечное множество точек вселенной электромагнитной. Соскальзывание в мир Тамас было необратимым и безвозвратным; для Тамаса Ефремов вводит понятие "абсолютно мертвого вещества". "Точность расчета,- объясняет Ефремов,- для навигации подобного рода превосходила всякое воображение и не так давно еще считалась недоступной."
Теперь и для Ефремова проблема межзвездных перелетов отпала. Короткое напряжение - и можно целиком сосредоточиться на проблемах ранга "соприкосновения", которые в "Сердце Змеи" играли еще чисто вспомогательную роль, гуманизирующую перемещение, а в "Часе Быка" уверенно выдвинулись на первый план. Как и у Стругацких, проблематика соприкосновения определяется конфликтом людей коммунизма с альтернативным социумом.
Интересно, что у обоих классиков, заложивших основы семантики фантастического мира, можно проследить поразительное сходство между уровнем развития межзвездных коммуникаций и уровнем развития общества. Причины этого разъяснились ранее, когда речь шла о функции фантастики как выразителя долгосрочных социальных заказов, выразителя непроизвольного, но от этого еще более объективного. В зависимости от того, хочет ли писатель сосредоточиться на проблеме перемещения или соприкосновения, он выбирает менее совершенный или более совершенный корабль; в менее совершенном корабле конфликты будут происходить между членами экипажа, значит, если они способны конфликтовать из-за трудностей перемещения, общество, породившее их, еще не вполне совершенно; в более совершенном корабле конфликты будут происходить между экипажем и альтернативным социумом, и чтобы их сделать как можно более рельефными, общество, породившее экипаж, должно быть как можно более совершенным. Однако мотивация писателя, его "кухня", его задачи выпадают из поля зрения, и остается лишь жесткая зависимость. Субсветовая релятивистская космонавтика - ранняя фаза развития коммунизма, возможно, даже внепланетного. Паллиативная космонавтика - промежуточная фаза развитого коммунизма, цели полетов из естественно-научных становятся социально-этическими, происходят первые контакты с альтернативными социумами, пока еще весьма поверхностные. Абсолютная (надпространственная) космонавтика - предельно воображаемый расцвет коммунизма и коммунистической этики, серьезные и конфликтные контакты с альтернативными социумами, приводящие к этическим проблемам первого и второго рода.
Ясно, повторяю, что для писателя последовательность была противоположной. В зависимости от того, до какой проблематики он "дозрел", он выбирал себе коммуникативный антураж. Однако устойчивость связей между антуражем и проблематикой и их одинаковость у обоих корифеев привели к тому, что антураж этот приобрел знаковый характер. Уровень развития межзвездных коммуникаций стал для последующей НФ однозначной характеристикой уровня и состояния общества.
Например, по тургеневской фразе "имел деревеньку в душ 70" любой мало-мальский образованный читатель сразу может понять, что речь идет, во-первых, о России, во-вторых, о России дореформенной, а, в-третьих, скорее всего и Крымская кампания еще не началась. Точно также по одной фразе, например, Рыбакова "Гжесь ушел в первую Звездную" любой читатель НФ сразу чисто инстинктивно соображает, что речь идет скорее о начале второй половины XXI века, общество еще не совершенно, пестрит родимыми пятнами социализма и даже, возможно, капитализма. А по одной фразе, скажем, Балабухи: "они вышли из аутспайса и потянули на планетарных" тот же читатель столь же непроизвольно решает, что дело происходит по меньшей мере в веке XXII, все люди один другого благороднее и назревает конфликт лучшего с еще более лучшим.
Пожалуй, наиболее интересную попытку вырваться из этого двускатного ущелья предпринял еще в 60-х годах Сергей Снегов. Но у него были на то особые причины; к чести его, попытка была предпринята отнюдь не со специальной целью придумать нечто такое, что до него не было. Замечательно то, что, как и должно быть в по-настоящему художественном произведении, принципиально новый тип сверхсветового корабля возник непроизвольно (хотя, когда идея возникает, нет ничего приятнее, чем продумывать ее, подбирать обеспечивающую "белый шум" терминологию и т.д.), просто потому, что перед писателем стояла принципиально новая художественная задача. Во-первых, нужна была сверхсветовая космонавтика, близкая к абсолютной. Во-вторых, нужно было, чтобы сверхсветовой корабль перемещался в обычном пространстве, чтобы было движение, а не космометрическое перемещение, чтобы метрика пространства не менялась (впоследствии этот корабль сам должен был оказаться бессильным против машин метрики пространства). В-третьих, он должен был служить не просто средством перемещения или соприкосновения, но средством активного, силового воздействия на окружающий мир, средством реконструкции трехмерной Вселенной. В-четвертых, поскольку ему предстояло оказаться вовлеченным в грандиозные боевые действия, а от людей развитого коммунизма трудно ожидать, чтобы они вооружали свои корабли каким-либо специально придуманным сверхоружием, движитель корабля, будучи средством реконструкции Вселенной, должен был иметь возможность попутно стать мощным оружием. И в-пятых, как мне кажется, у Снегова была своя, отличная и от бытовой стругацковской, и от мореходной ефремовской, эстетика перемещения. Чего стоят, например, фраза из первого тома романа "Люди как боги": "Тонкой пылевой стежкой вьется в Персее след нашего звездолета"!
Так возникли аннигиляторы Танева, способные уничтожить пространство, превращая его в вещество, и наоборот.
Скорость света, по Снегову, действительно является предельной скоростью, возможной в физическом пространстве. Но если пространство перед кораблем вычерпывается достаточно быстро, корабль будет проваливаться в открывающийся канал быстрее, чем свет.
В этой идее, видимо, нет ничего, прямо противоречащего современному состоянию науки. Концепция материальности пространства ведет свою генеалогию еще от эфира. Дирак предполагал возникновение элементарных частиц из абсолютного вакуума, являющегося их нейтральным скоплением. Наконец, Хойл, стремясь объяснить постоянную плотность Вселенной в ситуации разбегания Галактик, вводил понятие спонтанного творения вещества пространством (в "одном ведре пространства" создается один атом водорода в 20 млрд. лет). Таким образом, перекачка впереди лежащего пространства назад в форме вещества не является вопиющим абсурдом.
Симптоматично другое. Двигатель Снегова, призванный активно воздействовать на космос, а не просто перемещать экипаж и грузы, впервые в истории русской межзвездной космонавтики оказался экологически настораживающим. Писатель, разумеется, вовсе этого не имел в виду и не хотел. Напротив, возможность создавать вещество где угодно и перекраивать планетные системы так, как это нужно людям, творить планеты там, где в них возникла необходимость - это большой плюс по сравнению с чистым перемещением. Но это же и минус. Здесь мы видим в чистейшем, безукоризненным и всеохватывающем, как элементарная алгебраическая формула, виде тот факт, что всякое воздействие, придуманное с благороднейшими побуждениями (если придумано оно объективно, не придумано, а продумано во всей совокупности действий своего механизма), есть палка о двух концах. Оно принципиально не может воздействовать только положительно. Можно указать много негативных последствий запыления пространства и его "выедания" аннигиляторами Танева при массовых рейсах, но достаточно сказать об одном-единственном: раньше или позже сами рейсы по наиболее общеупотребительным трассам станут невозможны, так как количество вещества в пространстве, заглатываемом аннигиляторами, превысят предельно допустимую плотность, и аннигиляторы просто начнут захлебываться, "давиться" пылью. Назреет необходимость в очистных кораблях, которые будут барражировать трассы и превращать пыль обратно в пространство.
Эксперимент Снегова, несмотря на это, закончился стопроцентной удачей. Но только для него самого.
Эффект трансформации пространства в вещество и обратно именно в силу комплекса следствий, обязательно вытекающих из него, во многом определял сюжет. Но повторять специфический сюжет Снегова, к счастью, никто из эпигонов не решился. Перемещение в гиперпространстве может совершаться с какой угодно целью, оно не накладывает никаких обязательств на перемещаемых; полет на "пространственном инверторе", который может быть средством реконструкции, может быть оружием, и вдобавок обладает конечной, хоть и в тысячи раз превышающей световую, скорость, накладывает на последующее поведение летящих массу обязательств; они должны пользоваться им как оружием, должны пользоваться как средством реконструкции, должны лететь долго и что-то делать, о чем-то думать и говорить во время полета. Если эти обязательства не исполняются, подобное средство передвижения просто не нужно, экономичнее и проще вернуться к традиционному гиперпространству, ничего не требующему от космонавтов. Поэтому полифункциональный аннигилятор Танева устойчивой семантической единицей мира фантастики не стал.
Подытоживая, можно сказать, что с массовым переходом НФ от проблем перемещения на проблемы соприкосновения развития средств галактического транспорта прекратилось. Образная и функциональная системы коммуникативного антуража сложились, и не следует думать, что новые типы кораблей не появляются потому, что фантасты стали меньше интересоваться наукой. Во-первых, наука с 60-х годов не подсказала практически никаких принципиально новых ходов. Во-вторых, даже если такие подсказки будут возникать, их услышат лишь тогда, когда они окажутся в состоянии обеспечить написание не новой техники, а нового образа перемещения, и услышат лишь те, кому в силу их какой-либо специфической художественной задачи понадобится именно этот новый образ.
*************************************************************************** ********************** ПОСПОРИТЬ С АРБИТМАНОМ: ***************************
Роман АРБИТМАН:
Дорогие Сергей и Андрей!
Спасибо за журнал "Двести". Надеюсь, что со временем он преобразуется в журнал "Сто тысяч" и придет в каждый дом.
Правда, лично мне казалось, что окололитературные дискуссии, - после которых одни хорошие фантасты обязуются не подавать руки другим хорошим фантастам, а те вторые рассчитывают при встрече пощупать лица первых, - дело глубоко неконструктивное. И продолжать их - все равно, что уподобляться известным персонажам известного анекдота, которые на спор бесплатно говно ели.
Давайте лучше подискутируем о фантастике. Без личностей (желательно) и без мордобоя (обязательно). Лично я готов с кем-нибудь о чем-нибудь поспорить.
Всех Благ!
Роман Арбитман. 04.09.94
Андрей ИЗМАЙЛОВ: (с присущей ему мягкой интеллигентной улыбкой)
ЭПИГРАФ: "Автор сборника "Время ненави
деть" погорел и выпал в осадок после первого
же внутреннего монолога, скроенного из несоб
ственно-прямой речи. Будь это лишь случайный
дефект композиции, читателя еще можно было бы
взять на понт, замотивировав такую туфту спе
цификой преамбулы. Однако, скомпоновав всю
повесть из подобных внутренних монологов,
Андрей Измайлов фраернулся капитально.
...Молодого петербуржского писателя сгу
били переизбыток интеллигентского снобизма,
нежелание даже на сто страниц похерить свой
богато организованный внутренний мир, чуть
более ловко внедрить авторское "я" в тради
ционную структуру криминальной повести."
Роман Арбитман. "Идентификация фраера".
Газета "Сегодня".
Молодой саратовский критик Рома Арбитман, прочтя треть книги "Время ненавидеть", публично выразился в том смысле, что автор "капитально фраернулся", мол, он, автор, излишне интеллигентен для создания бандитских боевиков-триллеров.
Что ж, придется при встрече с молодым саратовским критиком публично дать по хлебалу - по-нашенски, по-боевиковски - чтоб не заблуждался на предмет того, кто, собственно, фраер, проидентифицировать, так сказать.
*************************************************************************** *************************** БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ *****************************
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: "Я НАПИСАЛ РОМАН"
ИНТЕРВЬЮ, ВЗЯТОЕ У БОРИСА НАТАНОВИЧА СТРУГАЦКОГО 15 сентября 1994 года Сергеем Бережным и Андреем Николаевым
Эксклюзивное интервью для журнала "Двести".
БЕРЕЖНОЙ: Борис Натанович, прежде всего, насколько верна самая горячая новость, что Борис Стругацкий написал новый роман.
СТРУГАЦКИЙ: Написал.
БЕРЕЖНОЙ: Нам хотелось бы немножко более подробно - опять же, насколько вы сочтете возможным, не нарушающим ваши интересы - разгласить эту информацию.
СТРУГАЦКИЙ: Информация... Сережа, к сожалению, тут есть некий нюанс. Поскольку роман идет под псевдонимом, элементарное чувство порядочности не позволяет все-таки мне раскрывать этот псевдоним. Даже тиражом в двести экземпляров. Я очень мало могу сказать вам. Я не могу даже сказать ни псевдонима, под которым идет этот роман, ни названия этого романа, поскольку это будет раскрытием псевдонима.
НИКОЛАЕВ: Все равно уже все раскрыто, Борис Натанович.
СТРУГАЦКИЙ: Возможно, но не мной. Я не отвечаю за действия иностранных разведок. Но лично я храню тайну. Я обязан это делать, если уважаю законы, которые сам же и устанавливаю. Могу сказать, что роман получился большой: восемнадцать с половиной авторских листов. Могу сказать, что я никогда в жизни не был так счастлив, как когда закончил этот роман. Потому что я изначально не был уверен в том, что сумею его закончить. Могу также сказать, что этот роман написан в манере поздних Стругацких и у меня нет ни малейших сомнений, что любой читатель, знакомый с творчеством этих авторов, если не отгадает немедленно автора, то уж во всяком случае сильно заподозрит, кто скрывается под псевдонимом. Я могу сказать, что передал этот текст в журнал "Звезда" и они обещают первые две части (в романе четыре части) опубликовать в десятом номере, который выйдет в декабре этого года, а третья и четвертая части должны быть опубликованы где-то в начале следующего. Я могу сказать, что передал текст этого романа еще в два издательства, но, поскольку договора не подписаны, я не хотел бы называть их...
Ну, что я могу вам еще сказать... Хотя и понимаю, что этот роман не лишен недостатков, я тем не менее доволен, потому что для меня самым главным было самому себе доказать, что я способен работать один. А это совершенно не тривиальный факт. Факт, который ниоткуда не следует, и соотношение "могу-не могу", как мне казалось, было даже не "фифти-фифти", а гораздо хуже, и не в мою пользу. И то, что мне вообще удалось закончить эту работу, худо-бедно, но удалось, для меня большое событие. И я себя ощущаю, (я, кажется, уже кому-то это говорил) роженицей, которая вот мучилась девять месяцев, потом мучилась рожала, а потом, наконец, появился ребенок. Она еще не знает, кто вырастет из этого ребенка - академик Сахаров или Адольф Гитлер, она ничего этого заранее сказать не может, но - ребенок родился, уже свершился некий факт, а там уже как бог даст. Вот примерно такие ощущения я испытываю.
Писал роман долго, очень долго... Я начал писать его в 1992 г., то ли в январе, то ли в феврале, точно не помню. Окончил вот в начале августа 1994 г. Это сколько? Больше двух лет.
БЕРЕЖНОЙ: То есть, насколько я понял, это фантастика в духе поздних Стругацких? Концентрированная, реалистическая, без иных миров, а что-нибудь в духе реалистической части "Отягощенных злом".
Надо оговориться, что здесь Ефремов, кажется, допускает некоторое противоречие с самим собой или, во всяком случае, некорректность формулировок. Мгновенный пробой пространства между Землей и неизвестной планетой системы Эпсилон Тукана, осуществленный Мвеном Масом и Реном Бозом, он тоже называет нуль-пространством. Скорость света, таким образом, нуль-пространством являться не может, а является скорее именно теневой функцией нуль-пространства, опущенным в наш четырехмерный мир следствием проходящих в нуль-пространстве процессов. Из реплик Рена Боза явно следует, что понятие нуль-пространства связано с новой метрикой, выходящей за рамки эйнштейновского континуума. Четвертую ось этого континуума, ось временную, Рен Боз называет, грубо говоря, пространственной координатой, причем стремящейся к нулю, поскольку она абсолютно прямолинейна, а не искривлена, как все мировые линии гравитационной вселенной. Здесь уже недалеко до идеи перемещения по прямому Лучу, осуществленному десять лет спустя звездолетом Ефремова "Темное Пламя" в "Часе Быка". "Теллур" же остался паллиативом, он перемещался в обычном пространстве с предельно для данного пространства скоростью - скорость света - но с локальным временем, стремящимся к нулю. От мгновений, внепространственной переброски материальных тел пульсационный принцип столь же далек, сколь и анамезонно-реактивный, и деритринитационный (Стругацких).
Происшедший в конце первой половины 60-х годов быстрый переход от примитивной реактивной космонавтики к разработке способов пространственных перемещений в чистом виде был просто необходим. Этого требовали растущие, усложняющиеся социальные задачи, которые ставила перед собой фантастика. Техническая сторона дела напрашивалась сама собой. Если скорость света является предельной в эйнштейновском пространстве, но зато само это пространство являет собою буквально конгломерат загадок, от физики его до метрики его, самым простым было попытаться, не плодя лишних сущностей, заняться пространством, как таковым. Поэтому вскоре все мало-мальски серьезные перелеты оказались связаны с эксплуатацией свойств пространства, и в первую очередь - его свойства менять кривизну. Если предположить наличие в макромире существование более чем трех пространственных измерений (а на эту мысль провоцировало уже то, что для микромира математика строит миры со сколь угодно большим числом пространственных измерений), то возникает соблазнительная возможность. Как плоскость можно сложить через третье измерение, и таким образом совместить две точки, расположенные в двухмерном пространстве сколь угодно далеко друг от друга, так, наращивая кривизну эн-мерного пространства, можно совмещать объекты весьма далекие друг от друга в пространстве трехмерном.
Наметки этого пути дал Ефремов в "Туманности Андромеды", но там так и осталось непонятным, удалось ли инверторам Рена Боза пробить нуль-канал, или видение Эпсилона Тукана было романтическим бредом Мвена Маса.
Стругацкие с присущим им практицизмом быстро поставили дело на индустриальные рельсы. Трагические события на Далекой Радуге, сопровождавшие разработку нуль-транспортировки, не помешали им уже к 63 году наладить массовый выпуск бытовых нуль-кораблей для широких масс населения.
В "Попытке к бегству" дается непревзойденное по простоте и образности описание внемеханического, чисто геометрического (вернее, космометрического) звездного перелета. "Пространство вокруг Корабля скручивалось все туже. ...Стрелка остановилась. Эпсилон-деритринитация закончилась, и Корабль перешел в состояние Подпространства. С точки зрения земного наблюдателя он был сейчас "размазан" на протяжении всех полутораста парсеков от Солнца до ЕН 7031. Теперь предстоял обратный переход."
Кстати сказать, частичное совпадение терминов, описывающих операцию перемещения (сигма-деритринитация в "Возвращении" и эпсилон-деритринитация в "Попытке к бегству") лишний раз указывает, что Д-принцип также был основан на эксплуатации свойств метрики пространства, но на досветовом уровне.
Дальность в 150 парсеков, как явствует из текста, является почти предельной для звездолетов этого типа. Впрочем, можно предположить, что это предельная дальность лишь для одного, отдельного шага (аналог пульсации). Вспомогательный привод, обеспечивающий взлет и посадку на планеты, надо полагать, гравигенный; перегрузок нет, нет никаких явлений, сопровождающих реактивное движение, герметичность на старте не требуется, и даже люк Антон просит закрыть лишь потому, что в рубке сквозняк. Ясно, что вести такой звездолет не сложнее, чем в наше время - автомобиль. Профессиональная космонавтика с ее романтикой преодоления чисто физических и моральных перегрузок отмирает. С этого момента у Стругацких развязаны руки для серьезной литературы. Они получили все возможности для моделирования этических проблем, возникающих при соприкосновении людей коммунистического общества (читай: людьми, которые все проблемы решают по совести и с умом) с рассыпанными по Галактике социумами различных типов. Это проблемы как первого рода - возникающие непосредственно при контакте, так и второго - возникающие как следствие контакта в самом человеческом обществе Земли. Но развитие транспортных средств, обеспечивающих соприкосновения, с этого момента у Стругацких замирает.
Романтичный и слегка высокопарный Ефремов рисует, в общем-то, аналогичный акт с мрачноватой грандиозностью. Он не мог расстаться с мыслью о том, что полет - уже сам по себе героизм и требует от человека предельной концентрации физических и моральных сил. Правда, зато в отличие от сверхсветовой мотоциклетки Стругацких каравелла Прямого Луча у Ефремова в один переход преодолела несколько тысяч световых лет.
В "Часе Быка" на перемещение "Темного Пламени" вновь сказывается сильнейшее влияние милый сердцу Ефремова образ скольжения по лезвию бритвы, между двумя крайностями, которых равно следует избегать. Ефремов резко усложняет структуру пространства. С его высот домашний космос Стругацких выглядит инфантильным примитивом.
Пространство, по Ефремову, не просто искривлено. Оно имеет спиралевидную структуру. Путь светлого луча искривлен в трехмерном пространстве не только вблизи больших масс и не только относительно ускоренных систем координат; прямого в обычном пространстве нет вообще, а то, что мы воспринимаем, как прямое, является на самом деле спиралью, причем скрученной весьма туго. Свет от источника уходит, разматываясь по этой спирали. Подобная структура обусловлена взаимопроникновением и взаимодействием, взаимоперехлестыванием мира и антимира (Шакти и Тамаса, по терминологии Ефремова). По "Туманности Андромеды", один из них является функцией гравитационного, другой - функцией электромагнитного поля. Нуль-пространство есть граница между мирами, где взаимно уравновешены и нейтрализованы полярные точки пространства, времени и энергии. Звездолет, проникший в нуль-пространство, как бы проворачивает вокруг себя мировую спираль. "...Звездолет прямого луча идет не по спиральному ходу света, а как бы поперек его, по продольной оси улитки, используя анизотропию пространства. Кроме того, звездолет в отношении времени как бы стоит на месте,- разъясняет Ефремов, а вся спираль мира вращается вокруг него..."
Если попытаться дальше осмыслить метафору Ефремова и снять бесконечные "как бы" в приведенном разъяснении, придется предположить, что нуль-пространство есть точка оси эн-мерного вращения биполярного космоса; трехмерные проекции расстояния от этой точки до любой точки Вселенной (и антивселенной, естественно) равны, причем равны нулю. Тогда придется предположить, что перемещение в нуль-пространстве просто невозможно; попасть в него можно из любой точки пространства, а точка выхода определяется не движением, а лишь сверхточной ориентацией замершего на оси мира ("размазанного", пользуясь выражением Стругацких, уже не на расстоянии между двумя объектами, а по всем двум вселенным сразу) звездолета в эн-мерном нуль-пространстве. Косвенно на последний факт указывает одна фраза из того же "Часа Быка": "Звездолет скользил в нуль-пространстве лишь короткое время, затраченное на повороты после выхода и на выходе." Таким образом, в ефремовском нуль-пространстве движения нет, но есть ориентация.
Она сопряжена со смертельным риском. Бесконечное множество направлений, ведущих в бесконечное множество точек гравитационной Вселенной, само по себе достаточно осложняет космогацию, но оно, вдобавок, произвольно перемешано с бесконечным множеством направлений, ведущих ведущих в бесконечное множество точек вселенной электромагнитной. Соскальзывание в мир Тамас было необратимым и безвозвратным; для Тамаса Ефремов вводит понятие "абсолютно мертвого вещества". "Точность расчета,- объясняет Ефремов,- для навигации подобного рода превосходила всякое воображение и не так давно еще считалась недоступной."
Теперь и для Ефремова проблема межзвездных перелетов отпала. Короткое напряжение - и можно целиком сосредоточиться на проблемах ранга "соприкосновения", которые в "Сердце Змеи" играли еще чисто вспомогательную роль, гуманизирующую перемещение, а в "Часе Быка" уверенно выдвинулись на первый план. Как и у Стругацких, проблематика соприкосновения определяется конфликтом людей коммунизма с альтернативным социумом.
Интересно, что у обоих классиков, заложивших основы семантики фантастического мира, можно проследить поразительное сходство между уровнем развития межзвездных коммуникаций и уровнем развития общества. Причины этого разъяснились ранее, когда речь шла о функции фантастики как выразителя долгосрочных социальных заказов, выразителя непроизвольного, но от этого еще более объективного. В зависимости от того, хочет ли писатель сосредоточиться на проблеме перемещения или соприкосновения, он выбирает менее совершенный или более совершенный корабль; в менее совершенном корабле конфликты будут происходить между членами экипажа, значит, если они способны конфликтовать из-за трудностей перемещения, общество, породившее их, еще не вполне совершенно; в более совершенном корабле конфликты будут происходить между экипажем и альтернативным социумом, и чтобы их сделать как можно более рельефными, общество, породившее экипаж, должно быть как можно более совершенным. Однако мотивация писателя, его "кухня", его задачи выпадают из поля зрения, и остается лишь жесткая зависимость. Субсветовая релятивистская космонавтика - ранняя фаза развития коммунизма, возможно, даже внепланетного. Паллиативная космонавтика - промежуточная фаза развитого коммунизма, цели полетов из естественно-научных становятся социально-этическими, происходят первые контакты с альтернативными социумами, пока еще весьма поверхностные. Абсолютная (надпространственная) космонавтика - предельно воображаемый расцвет коммунизма и коммунистической этики, серьезные и конфликтные контакты с альтернативными социумами, приводящие к этическим проблемам первого и второго рода.
Ясно, повторяю, что для писателя последовательность была противоположной. В зависимости от того, до какой проблематики он "дозрел", он выбирал себе коммуникативный антураж. Однако устойчивость связей между антуражем и проблематикой и их одинаковость у обоих корифеев привели к тому, что антураж этот приобрел знаковый характер. Уровень развития межзвездных коммуникаций стал для последующей НФ однозначной характеристикой уровня и состояния общества.
Например, по тургеневской фразе "имел деревеньку в душ 70" любой мало-мальский образованный читатель сразу может понять, что речь идет, во-первых, о России, во-вторых, о России дореформенной, а, в-третьих, скорее всего и Крымская кампания еще не началась. Точно также по одной фразе, например, Рыбакова "Гжесь ушел в первую Звездную" любой читатель НФ сразу чисто инстинктивно соображает, что речь идет скорее о начале второй половины XXI века, общество еще не совершенно, пестрит родимыми пятнами социализма и даже, возможно, капитализма. А по одной фразе, скажем, Балабухи: "они вышли из аутспайса и потянули на планетарных" тот же читатель столь же непроизвольно решает, что дело происходит по меньшей мере в веке XXII, все люди один другого благороднее и назревает конфликт лучшего с еще более лучшим.
Пожалуй, наиболее интересную попытку вырваться из этого двускатного ущелья предпринял еще в 60-х годах Сергей Снегов. Но у него были на то особые причины; к чести его, попытка была предпринята отнюдь не со специальной целью придумать нечто такое, что до него не было. Замечательно то, что, как и должно быть в по-настоящему художественном произведении, принципиально новый тип сверхсветового корабля возник непроизвольно (хотя, когда идея возникает, нет ничего приятнее, чем продумывать ее, подбирать обеспечивающую "белый шум" терминологию и т.д.), просто потому, что перед писателем стояла принципиально новая художественная задача. Во-первых, нужна была сверхсветовая космонавтика, близкая к абсолютной. Во-вторых, нужно было, чтобы сверхсветовой корабль перемещался в обычном пространстве, чтобы было движение, а не космометрическое перемещение, чтобы метрика пространства не менялась (впоследствии этот корабль сам должен был оказаться бессильным против машин метрики пространства). В-третьих, он должен был служить не просто средством перемещения или соприкосновения, но средством активного, силового воздействия на окружающий мир, средством реконструкции трехмерной Вселенной. В-четвертых, поскольку ему предстояло оказаться вовлеченным в грандиозные боевые действия, а от людей развитого коммунизма трудно ожидать, чтобы они вооружали свои корабли каким-либо специально придуманным сверхоружием, движитель корабля, будучи средством реконструкции Вселенной, должен был иметь возможность попутно стать мощным оружием. И в-пятых, как мне кажется, у Снегова была своя, отличная и от бытовой стругацковской, и от мореходной ефремовской, эстетика перемещения. Чего стоят, например, фраза из первого тома романа "Люди как боги": "Тонкой пылевой стежкой вьется в Персее след нашего звездолета"!
Так возникли аннигиляторы Танева, способные уничтожить пространство, превращая его в вещество, и наоборот.
Скорость света, по Снегову, действительно является предельной скоростью, возможной в физическом пространстве. Но если пространство перед кораблем вычерпывается достаточно быстро, корабль будет проваливаться в открывающийся канал быстрее, чем свет.
В этой идее, видимо, нет ничего, прямо противоречащего современному состоянию науки. Концепция материальности пространства ведет свою генеалогию еще от эфира. Дирак предполагал возникновение элементарных частиц из абсолютного вакуума, являющегося их нейтральным скоплением. Наконец, Хойл, стремясь объяснить постоянную плотность Вселенной в ситуации разбегания Галактик, вводил понятие спонтанного творения вещества пространством (в "одном ведре пространства" создается один атом водорода в 20 млрд. лет). Таким образом, перекачка впереди лежащего пространства назад в форме вещества не является вопиющим абсурдом.
Симптоматично другое. Двигатель Снегова, призванный активно воздействовать на космос, а не просто перемещать экипаж и грузы, впервые в истории русской межзвездной космонавтики оказался экологически настораживающим. Писатель, разумеется, вовсе этого не имел в виду и не хотел. Напротив, возможность создавать вещество где угодно и перекраивать планетные системы так, как это нужно людям, творить планеты там, где в них возникла необходимость - это большой плюс по сравнению с чистым перемещением. Но это же и минус. Здесь мы видим в чистейшем, безукоризненным и всеохватывающем, как элементарная алгебраическая формула, виде тот факт, что всякое воздействие, придуманное с благороднейшими побуждениями (если придумано оно объективно, не придумано, а продумано во всей совокупности действий своего механизма), есть палка о двух концах. Оно принципиально не может воздействовать только положительно. Можно указать много негативных последствий запыления пространства и его "выедания" аннигиляторами Танева при массовых рейсах, но достаточно сказать об одном-единственном: раньше или позже сами рейсы по наиболее общеупотребительным трассам станут невозможны, так как количество вещества в пространстве, заглатываемом аннигиляторами, превысят предельно допустимую плотность, и аннигиляторы просто начнут захлебываться, "давиться" пылью. Назреет необходимость в очистных кораблях, которые будут барражировать трассы и превращать пыль обратно в пространство.
Эксперимент Снегова, несмотря на это, закончился стопроцентной удачей. Но только для него самого.
Эффект трансформации пространства в вещество и обратно именно в силу комплекса следствий, обязательно вытекающих из него, во многом определял сюжет. Но повторять специфический сюжет Снегова, к счастью, никто из эпигонов не решился. Перемещение в гиперпространстве может совершаться с какой угодно целью, оно не накладывает никаких обязательств на перемещаемых; полет на "пространственном инверторе", который может быть средством реконструкции, может быть оружием, и вдобавок обладает конечной, хоть и в тысячи раз превышающей световую, скорость, накладывает на последующее поведение летящих массу обязательств; они должны пользоваться им как оружием, должны пользоваться как средством реконструкции, должны лететь долго и что-то делать, о чем-то думать и говорить во время полета. Если эти обязательства не исполняются, подобное средство передвижения просто не нужно, экономичнее и проще вернуться к традиционному гиперпространству, ничего не требующему от космонавтов. Поэтому полифункциональный аннигилятор Танева устойчивой семантической единицей мира фантастики не стал.
Подытоживая, можно сказать, что с массовым переходом НФ от проблем перемещения на проблемы соприкосновения развития средств галактического транспорта прекратилось. Образная и функциональная системы коммуникативного антуража сложились, и не следует думать, что новые типы кораблей не появляются потому, что фантасты стали меньше интересоваться наукой. Во-первых, наука с 60-х годов не подсказала практически никаких принципиально новых ходов. Во-вторых, даже если такие подсказки будут возникать, их услышат лишь тогда, когда они окажутся в состоянии обеспечить написание не новой техники, а нового образа перемещения, и услышат лишь те, кому в силу их какой-либо специфической художественной задачи понадобится именно этот новый образ.
*************************************************************************** ********************** ПОСПОРИТЬ С АРБИТМАНОМ: ***************************
Роман АРБИТМАН:
Дорогие Сергей и Андрей!
Спасибо за журнал "Двести". Надеюсь, что со временем он преобразуется в журнал "Сто тысяч" и придет в каждый дом.
Правда, лично мне казалось, что окололитературные дискуссии, - после которых одни хорошие фантасты обязуются не подавать руки другим хорошим фантастам, а те вторые рассчитывают при встрече пощупать лица первых, - дело глубоко неконструктивное. И продолжать их - все равно, что уподобляться известным персонажам известного анекдота, которые на спор бесплатно говно ели.
Давайте лучше подискутируем о фантастике. Без личностей (желательно) и без мордобоя (обязательно). Лично я готов с кем-нибудь о чем-нибудь поспорить.
Всех Благ!
Роман Арбитман. 04.09.94
Андрей ИЗМАЙЛОВ: (с присущей ему мягкой интеллигентной улыбкой)
ЭПИГРАФ: "Автор сборника "Время ненави
деть" погорел и выпал в осадок после первого
же внутреннего монолога, скроенного из несоб
ственно-прямой речи. Будь это лишь случайный
дефект композиции, читателя еще можно было бы
взять на понт, замотивировав такую туфту спе
цификой преамбулы. Однако, скомпоновав всю
повесть из подобных внутренних монологов,
Андрей Измайлов фраернулся капитально.
...Молодого петербуржского писателя сгу
били переизбыток интеллигентского снобизма,
нежелание даже на сто страниц похерить свой
богато организованный внутренний мир, чуть
более ловко внедрить авторское "я" в тради
ционную структуру криминальной повести."
Роман Арбитман. "Идентификация фраера".
Газета "Сегодня".
Молодой саратовский критик Рома Арбитман, прочтя треть книги "Время ненавидеть", публично выразился в том смысле, что автор "капитально фраернулся", мол, он, автор, излишне интеллигентен для создания бандитских боевиков-триллеров.
Что ж, придется при встрече с молодым саратовским критиком публично дать по хлебалу - по-нашенски, по-боевиковски - чтоб не заблуждался на предмет того, кто, собственно, фраер, проидентифицировать, так сказать.
*************************************************************************** *************************** БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ *****************************
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: "Я НАПИСАЛ РОМАН"
ИНТЕРВЬЮ, ВЗЯТОЕ У БОРИСА НАТАНОВИЧА СТРУГАЦКОГО 15 сентября 1994 года Сергеем Бережным и Андреем Николаевым
Эксклюзивное интервью для журнала "Двести".
БЕРЕЖНОЙ: Борис Натанович, прежде всего, насколько верна самая горячая новость, что Борис Стругацкий написал новый роман.
СТРУГАЦКИЙ: Написал.
БЕРЕЖНОЙ: Нам хотелось бы немножко более подробно - опять же, насколько вы сочтете возможным, не нарушающим ваши интересы - разгласить эту информацию.
СТРУГАЦКИЙ: Информация... Сережа, к сожалению, тут есть некий нюанс. Поскольку роман идет под псевдонимом, элементарное чувство порядочности не позволяет все-таки мне раскрывать этот псевдоним. Даже тиражом в двести экземпляров. Я очень мало могу сказать вам. Я не могу даже сказать ни псевдонима, под которым идет этот роман, ни названия этого романа, поскольку это будет раскрытием псевдонима.
НИКОЛАЕВ: Все равно уже все раскрыто, Борис Натанович.
СТРУГАЦКИЙ: Возможно, но не мной. Я не отвечаю за действия иностранных разведок. Но лично я храню тайну. Я обязан это делать, если уважаю законы, которые сам же и устанавливаю. Могу сказать, что роман получился большой: восемнадцать с половиной авторских листов. Могу сказать, что я никогда в жизни не был так счастлив, как когда закончил этот роман. Потому что я изначально не был уверен в том, что сумею его закончить. Могу также сказать, что этот роман написан в манере поздних Стругацких и у меня нет ни малейших сомнений, что любой читатель, знакомый с творчеством этих авторов, если не отгадает немедленно автора, то уж во всяком случае сильно заподозрит, кто скрывается под псевдонимом. Я могу сказать, что передал этот текст в журнал "Звезда" и они обещают первые две части (в романе четыре части) опубликовать в десятом номере, который выйдет в декабре этого года, а третья и четвертая части должны быть опубликованы где-то в начале следующего. Я могу сказать, что передал текст этого романа еще в два издательства, но, поскольку договора не подписаны, я не хотел бы называть их...
Ну, что я могу вам еще сказать... Хотя и понимаю, что этот роман не лишен недостатков, я тем не менее доволен, потому что для меня самым главным было самому себе доказать, что я способен работать один. А это совершенно не тривиальный факт. Факт, который ниоткуда не следует, и соотношение "могу-не могу", как мне казалось, было даже не "фифти-фифти", а гораздо хуже, и не в мою пользу. И то, что мне вообще удалось закончить эту работу, худо-бедно, но удалось, для меня большое событие. И я себя ощущаю, (я, кажется, уже кому-то это говорил) роженицей, которая вот мучилась девять месяцев, потом мучилась рожала, а потом, наконец, появился ребенок. Она еще не знает, кто вырастет из этого ребенка - академик Сахаров или Адольф Гитлер, она ничего этого заранее сказать не может, но - ребенок родился, уже свершился некий факт, а там уже как бог даст. Вот примерно такие ощущения я испытываю.
Писал роман долго, очень долго... Я начал писать его в 1992 г., то ли в январе, то ли в феврале, точно не помню. Окончил вот в начале августа 1994 г. Это сколько? Больше двух лет.
БЕРЕЖНОЙ: То есть, насколько я понял, это фантастика в духе поздних Стругацких? Концентрированная, реалистическая, без иных миров, а что-нибудь в духе реалистической части "Отягощенных злом".