Страница:
– И что вы собираетесь делать, Учитель? - все еще обиженно спросил Крис. Нью-Йорк огромен...
– "Кто может уразуметь, что угодно Господу?" - ответил Иешуа словами не раз к ночи помянутого царя Шломо. - Вот телефон... - Он указал на треснутый древний аппарат, висящий на стене у кровати, чудом сохранившийся сегодня в этом обиженном Богом отеле, а точнее, не Богом вовсе, а дремучим и долгим безденежьем. Что, впрочем, тоже от Бога. - Когда придет срок, он зазвенит.
И все уставились на маленькую, с широкой рукотворной трещиной ярко-красную коробочку, прилепившуюся к ярко-желтой стене, как заплатка, как нос клоуна, уставились, ждали: а вдруг и впрямь зазвенит.
И она впрямь зазвенела. Будто по просьбе трудящихся.
Иешуа легко поднялся, словно он точно знал, когда ему звенеть - этому переговорному ископаемому, вынул из него кругляш наушника, вставил в ухо, сказал повелительно жестко:
– Говорите, Ханоцри.
Ни Мари, ни Крис даже на миг не удивились очередному провидению Учителя: то ли не сообразили, что в таком случае следует удивиться, то ли просто привыкли не удивляться. Они молчали и слушали, поскольку, судя по всему, от них всего лишь эти два действия и требовались: молчать и слушать.
– С благополучным прибытием на благословенную землю Америки. - Голос в динамике трещал и сипел. Вероятно, телефон кил на грани смерти, или у абонента на том конце связи было неважно со здоровьем. - Когда желаете встретиться, предок?
– Немедленно, - так же резко ответил Иешуа.
– Вы знаете город? - прохрипел было собеседник, но тут же спохватился: Ах да, я ж забыл, с кем имею дело!.. Диктую адрес. Не боитесь встретиться на моей территории или предпочитаете нейтральную?
– Диктуйте.
Мари лихорадочно шарила в прикроватной тумбочке в поисках чего-нибудь пишущего. Нашарила карандаш, нацелилась на стену: там уже хватало разных телефонов и адресов. Одним больше...
– Вы понимаете, что нейтральная вам не нужна, - неведомый "потомок" железно засмеялся. - Вам моя нужна. Извольте! Только не думайте, что все у вас получится: вы, видно, не учитываете фактор хозяина.
– Я все учитываю. - Иешуа повысил голос. - Не тяните время. Скоро станет светать.
– А я не исчезну с рассветом, - опять засмеялся собеседник. - Я же не вампир... Ну, пишите: Бруклин, из Бруклинского туннеля - по хайвею, никуда не сворачивая, мили через полторы - притормозите. Увидите слева большой серый ангар, на нем вывеска: "Робертсон и сын". Я узнаю, когда вы подъедете. Один придете или с новыми апостолами?
– С апостолами, - ответил Иешуа и вынул наушник, сжал его пальцами - тот треснул, рассыпался. Рассеянно, словно внутренне еще продолжал разговор, взглянул на Мари и Криса. Тряхнул головой, сбрасывая... что?.. наваждение?.. Бросил уже на бегу: - Поехали! Быстро!
И тоже на бегу Мари позволила себе вопрос:
– Кто это был? Дьявол?
– Дьявол? - Иешуа громко сыпался по лестнице, не глядя на ступени, перепрыгивая разом через три. - Вполне вероятно, девочка, вполне вероятно...
А легконогий Крис несся следом и бессмысленно думал: все-таки динамик в этом телефоне сдох. Как все в отеле.
Или вообще в Нью-Йорке?..
ДЕЙСТВИЕ - 1. ЭПИЗОД - 2
– "Кто может уразуметь, что угодно Господу?" - ответил Иешуа словами не раз к ночи помянутого царя Шломо. - Вот телефон... - Он указал на треснутый древний аппарат, висящий на стене у кровати, чудом сохранившийся сегодня в этом обиженном Богом отеле, а точнее, не Богом вовсе, а дремучим и долгим безденежьем. Что, впрочем, тоже от Бога. - Когда придет срок, он зазвенит.
И все уставились на маленькую, с широкой рукотворной трещиной ярко-красную коробочку, прилепившуюся к ярко-желтой стене, как заплатка, как нос клоуна, уставились, ждали: а вдруг и впрямь зазвенит.
И она впрямь зазвенела. Будто по просьбе трудящихся.
Иешуа легко поднялся, словно он точно знал, когда ему звенеть - этому переговорному ископаемому, вынул из него кругляш наушника, вставил в ухо, сказал повелительно жестко:
– Говорите, Ханоцри.
Ни Мари, ни Крис даже на миг не удивились очередному провидению Учителя: то ли не сообразили, что в таком случае следует удивиться, то ли просто привыкли не удивляться. Они молчали и слушали, поскольку, судя по всему, от них всего лишь эти два действия и требовались: молчать и слушать.
– С благополучным прибытием на благословенную землю Америки. - Голос в динамике трещал и сипел. Вероятно, телефон кил на грани смерти, или у абонента на том конце связи было неважно со здоровьем. - Когда желаете встретиться, предок?
– Немедленно, - так же резко ответил Иешуа.
– Вы знаете город? - прохрипел было собеседник, но тут же спохватился: Ах да, я ж забыл, с кем имею дело!.. Диктую адрес. Не боитесь встретиться на моей территории или предпочитаете нейтральную?
– Диктуйте.
Мари лихорадочно шарила в прикроватной тумбочке в поисках чего-нибудь пишущего. Нашарила карандаш, нацелилась на стену: там уже хватало разных телефонов и адресов. Одним больше...
– Вы понимаете, что нейтральная вам не нужна, - неведомый "потомок" железно засмеялся. - Вам моя нужна. Извольте! Только не думайте, что все у вас получится: вы, видно, не учитываете фактор хозяина.
– Я все учитываю. - Иешуа повысил голос. - Не тяните время. Скоро станет светать.
– А я не исчезну с рассветом, - опять засмеялся собеседник. - Я же не вампир... Ну, пишите: Бруклин, из Бруклинского туннеля - по хайвею, никуда не сворачивая, мили через полторы - притормозите. Увидите слева большой серый ангар, на нем вывеска: "Робертсон и сын". Я узнаю, когда вы подъедете. Один придете или с новыми апостолами?
– С апостолами, - ответил Иешуа и вынул наушник, сжал его пальцами - тот треснул, рассыпался. Рассеянно, словно внутренне еще продолжал разговор, взглянул на Мари и Криса. Тряхнул головой, сбрасывая... что?.. наваждение?.. Бросил уже на бегу: - Поехали! Быстро!
И тоже на бегу Мари позволила себе вопрос:
– Кто это был? Дьявол?
– Дьявол? - Иешуа громко сыпался по лестнице, не глядя на ступени, перепрыгивая разом через три. - Вполне вероятно, девочка, вполне вероятно...
А легконогий Крис несся следом и бессмысленно думал: все-таки динамик в этом телефоне сдох. Как все в отеле.
Или вообще в Нью-Йорке?..
ДЕЙСТВИЕ - 1. ЭПИЗОД - 2
СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ, НЬЮ-ЙОРК, 2157 год от Р.Х.. месяц август
(Продолжение)
С севера Манхэттена на самый юг, в Downtown, под East River по скоростному Brooklin Battery tunnel и - сразу направо, на Gowanus Expressway, и по этому скоростному пути - дальше к югу вдоль грязных портовых причалов по правую руку, а по левую - мимо одинаковых, как близнецы-братья, бетонно-железных ангаров, куда можно загнать и могучие фуры под растаможенный груз, и юркие грузовички под нерастаможенный, контрабандный, и куда при желании влезет пятисотместный сверхзвуковой "боинг", или тяжелый атомный подводный "флингер", или целая армия Тита Флавия, некогда осадившая и сровнявшая с землей вредный город Иершалаим, не любимый Иешуа так же активно, как и Нью-Йорк.
Таксист-негр - или афроамериканец, если прибегнуть к так называемой политкорректности, давно и тупо задолбавшей страну, - наотрез отказывался пилить среди ночи к черту на рога, но Крис пообщался с ним на суахили. Мари посулила на английском лишнюю десятку гринов, и он таки попилил, безостановочно и однообразно ругаясь себе под нос.
Пассажиров последнее особенно устраивало: можно было помолчать.
Выражаясь метафорично - каждый молчал о своем. Крис - о предстоящем. О встрече с человеком, носящем имя Мессии - Иешуа Ханоцри, не исключено - просто укравшем это или о встрече с глазу на глаз (хотя скорее всего там будет уйма лишних и очень бдительных глаз!) с главой самой тайной из всех тайных сект, которого называли "Сатаной двадцать второго века" и на счету которого было больше трех сотен украденных детей из Штатов, Канады, Мексики. Дальше Северной и Центральной Америк его влияние пока не простиралось. То ли не мог, то ли не спешил. Все знали его в лицо - по ти-ви выступлениям, но никто не видел лично. А Крис увидит. И... И тут фантазия давала сбой. Но Нью-Йорк, но ночной Манхэттен, но бешеная гонка по пустым улицам, но мертвенно-мрачный порт, обещавший очередное, возможно, даже опасное Неожидаемое - ах, романтика-романтика наивных африканских мальчиков, верящих, что Бог - тоже романтик, иначе зачем он не дал умереть этому славному древнему чувству в век Очень Высоких Технологий!..
Мари тоже думала о предстоящем. Она думала о нем отстранение, как о чужом действии, в котором она, Мари, как всегда, окажется только свидетелем, ей нравилась такая роль - быть везде и не вмешиваться ни во что, хотя она преотлично знала себя и знала, что скажи Иешуа слово - и она войдет в живую ткань оного действия, подхватит оброненную кем-то реплику и поведет свою ррль убедительно и живо, но - теперь уже отстранение, потому что зыбкое слово "странность" преследовало ее с детства, с низко летящего ветра в холодных нормандских дюнах, с мерного шелеста песка, с привычной атмосферы тяжелого молчания в большом родительском доме-замке, и из-за такой атмосферы - с однажды возникшего в девочке ощущения кого-то внутри нее, кого-то, кто ведет. "Странность" и "странница" - однокоренные слова, и, уйдя из странного мира Нормандии, она стала странницей в остальном мире, а встреча с Мессией - она поняла это сразу и навсегда! - сделала ее, студентку-историка, странницей на всю оставшуюся жизнь: так захотел тот, кто внутри. Так ей хотелось думать. И еще: она совсем не боялась того, что их ожидало в Бруклине. Она вообще никогда и ничего не боялась, если тот, кто внутри, не остерегал ее. А сейчас он молчал. Отсутствовал.
А о чем думал Иешуа, никому знать не дано. Вероятно, если бы его спросили, о чем он думает в том или ином случае, он и сам не сумел бы ответить логично. Всегда, в любую минуту перед ним была точная цель: маленькая или великая, земная или Божественная, и он знал точку начала и точку конца, а что посередине - никогда не анализировал, не выстраивал логическую цепочку ассоциаций. Зачем?.. Как-то сказал Мари со смешком: я - как компьютер, у меня не мозг в человеческом понимании этого слова, а очень мощный процессор; но зачем процессору знать, как, откуда и куда идет сигнал...
Слышал бы это высказывание оставшийся в иудейском прошлом Мастер Петр ужаснулся бы провидческой точности метафоры. Он-то отлично знал, почему мозг ученика реально стоит сравнить с компьютером, хотя сравнение окажется явно не в пользу последнего - будь он хоть самый мощный из всех существующих... Петр знал. И кто-то еще на Земле знал - из нынешних. Петр знал - кто, но что с того знания толку? Петр - далеко, не достать...
А тем временем примчались. Таксист с визгом, стирая резину протекторов, затормозил у темной громады ангара, на которой тем не менее ярко горели, освещая пустынное пространство у входа мертвенно-красным светом, метровые буквы: "Richardson amp; Son".
Таксист испарился, как вечно живущий в американской памяти народной Бэтмен на своем бэтмобиле: вжик - и нет его.
Трое остались одни. Ветер откуда-то явился, мокрый и колкий ветер с Ист-ривер, погнал по асфальту обрывки газет, пустые банки из-под пива и колы, еще какой-то мусор.
– И дальше что? - спросил Крис.
Бодрился, гнал страх, но кто бы не почувствовал себя, мягко скажем, одиноко в этот час в этом месте? Разве что Мари? Она и не бодрилась, и никакого страха не ощущала, она просто спокойно ждала, потому что ничего иного в подобной ситуации представить себе не могла: ночь, ветер, безлюдье. И еще: Мессия был рядом. Чего тогда опасаться?..
Тяжелая громада ворот медленно, почти бесшумно раскололась надвое, и створки покатились в разные стороны, открывая пространство внутри ангара, практически черное, густое, может быть даже живое, не пускающее в себя свет потому что мощные лампы, вспыхнувшие у входа, не могли вырвать из тьмы даже пары Метров в глубину. Но в сжатой полоске света возникли четверо в камуфляже американских коммандос с короткоствольными, почти игрушечными в их лапищах автоматиками и пятый - в аккуратном черном костюмчике нью-йоркского "яппи", в белой, естественно, рубашечке, с галстучком-шнурком, в очечках без оправы, что было весьма модно теперь, даже если зрение - стопроцентное или коррекцию еще в детском саду сделали. Уменьшительные суффиксы в данном случае особо уместны, потому что кукольный мальчик-"яппи" смотрелся крохотулькой рядом с настоящими коммандос.
– Господин Ханоцри? - вежливо, склонив, как птица, голову чуть направо, спросил "яппи". И, не дожидаясь ответа, повел правой же рукой в темноту ангара. - Господин Ханоцри ждет вас. Я провожу.
Иешуа засмеялся.
Смех прозвучал странно, даже чужеродно в этих почти священных, храмовых темноте и тишине.
– Я сказал что-то смешное? - "Яппи" теперь склонил голову налево.
– Отнюдь нет, - оборвал смех Иешуа. - Ты куда как серьезен, служивый человек. Смешна сама ситуация, уж очень она театральна, но тем проще будет общение. Мне не приходилось бывать в театрах - ни в Риме, в Древнем, как вы его называете, ни теперь, но, полагаю, театр - это игра, и очень трудно, задумывая трагедию, не получить в итоге комедию или даже фарс.
– От великого до смешного - один шаг, - тихо заметила Мари, которой было ужасно интересно.
– Я не вижу ничего смешного в той ситуации, в которой вы, господа, можете оказаться, - абсолютно серьезно и при этом спокойно, безэмоционально произнес "яппи". И непонятно было: то ли угрозил чем, то ли просто констатировал известный ему факт. - Прошу вас. - И нырнул в темноту.
Иешуа, Мари и Крис последовали за ним, а громилы шли сзади, задрав в потолок автоматы. Прикрывали, значит, с тыла.
Темнота по-прежнему жила своей темной жизнью, но позволила зажечь внутри себя тусклую дорожку под ногами идущих, которая ничего по сторонам не высвечивала, но определяла путь, по которому все и шагали, а дорожка прихотливо виляла, что-то невидное огибая, что-то оставляя в стороне, и привела в итоге к внезапно высветившейся двери с большим тач-определителем обок. "Яппи" приложил ладонь к определителю, тот из белого стал синим, и дверь, щелкнув, отъехала. За ней оказался большой и ярко освещенный лифт с зеркальными стенами, полом и потолком, в котором легко уместилась вся компания, по многу раз отразившись в зеркалах, и в зеркалах внутри зеркал, и дальше, дальше, пока зрения хватало.
– Вы, Учитель, совсем недавно, час назад, не больше, упрекали людей, что они не заглядывают в зеркало, помните? - спросила Мари. - Похоже, что зживушие здесь любят посмотреть на себя...
– Вот только что они видят в зеркале? - вопросом на вопрос отмахнулся Иешуа. - Человека или...
Оба понимали, что говорят просто ради произнесения слов. А с другой стороны - что еще в театре делать, если тебя явно не в зрители пригласили, а в участники? Единственно - говорить, единственно - подавать реплики, пусть даже и проходные, но ведь и проходные реплики в конце концов ведут к ключевым.
"Яппи" промолчал, не счел нужным реагировать на пустое. Коммандос молчали по определению: за них, если дело дойдет, заговорят автоматы.
Бесшумный и практически бездвижный по ощущениям лифт вдруг открыл дверь, и по глазам, привыкшим к черноте ночи, резко и больно ударил сильный, прямо-таки физически ощутимый свет. Зажмурились, естественно, а когда рискнули открыть глаза, увидели огромный, в половину футбольного поля, зал, действительно ярко освещенный невидимыми светильниками. Да скорее всего их и не существовало вовсе: сам воздух, казалось, светился. И еще увидели в светящемся воздухе: зал был абсолютно пуст. Черный лаковый пол, белый потолок, одна стена красная, другая - желтая, третья - синяя, четвертая, как нетрудно сообразить, - зеленая. И еще: в центре зала росло дерево - с толстым стволом, ветвистое, высоченное под потолок, а до потолка - метров десять, и на ветках странного дерева висели некие плоды, спелые, с красными боками, отдаленно напоминающие яблоки.
– Не хватает змия, - сказала Мари, которая очень адекватно врубилась в ситуацию - в отличие от умного, но очень ошарашенного и потому слегка приторможенного африканского мальчика Криса.
– Сказать, чтоб принесли? - спросил кто-то сзади. Все обернулись.
У двери, которая только что вела в лифт, а сейчас почти исчезла, напоминая о своем существовании лишь тонким контуром на стене, стоял высокий: худой человек в белой тунике до полу, босиком, с длинными светлыми волосами, с бородкой, улыбающийся и очень привести: вый, стоял и смотрел на званых гостей, ждал ответа.
– Не надо, - сказала Мари. - Не люблю змей... Кстати, дерево настоящее или органика?
– Обижаете, девушка, - закручинился хозяин, - здесь все настоящее. Хотите яблочка?
– Сыта, - ответила Мари. - И потом: мое имя - Мари.
– Да я вас за Еву и не держу, - засмеялся хозяин. - Акт грехопадения давным-давно стал привычным и милым, мои яблоки к нему никакого отношения не имеют, они просто вкусны и сочны, гидропоника творит чудеса... - Он легко и плавно - Крису почудилось, будто он плыл над полом, а не ступал по нему! подошел к дереву, сорвал фрукт и с хрустом надкусил его. - Люблю фрукты и, соответственно, овощи. Дерево, как вы понимаете, в первую очередь - дизайн, хотя и плодоносит отменно. А вообще-то у меня здесь имеется неплохой сад. Приглашаю.
– Меня лично? - по-прежнему ровно, без эмоций, поинтересовалась Мари.
Пинг-понг: шарик - на ту сторону, шарик - на эту сторону.
– Вы же одна не рискнете.
– Термин неверен. Не захочу.
– Да, я запамятовал: вы совсем не страшитесь риска... Вам говорил чрезвычайно уважаемый мною господин Ханоцри, что вы - уникум?
– То есть?
– Не говорил... - удовлетворенно заметил хозяин, садясь на пол и делая рукой соответствующий жест: мол, и вас приглашаю сесть, мол, у нас здесь по-простому, без церемоний, мебели не держим. - Неужто не понял? - Посмотрел на Иешуа: тот принял приглашение, уселся на пол, молчал, лицо - спокойное, непроницаемое, одна эмоция - вежливое внимание. - Нет, не может быть! Просто не спешил, вероятно, считал, что время не пришло. А у меня иное мнение: пришло время. Я скажу. Вы, Мари, обладаете способностью, которая фантастически редка на нашей планете. Во всяком случае, я - а я повидал многое и многих! - не встречал подобных вам. Вы - простите за некорректное сравнение, но иного с ходу не подберу, - уникальный прибор, который чувствует... - Он все же замялся, не умея найти слово или намеренно не находя его, желая вынудить Иешуа сказать, вообще заговорить. Но Иешуа молчал как в танке. Только слегка улыбаться начал. - Чувствует движения окружающего мира, как живого, так и неживого. Как природы, так и людей. Всего вокруг. Точнее, не чувствует, а предчувствует. Вы можете предсказывать явления природы - начиная от дождя и кончая землетрясениями. Вы слышите не ухом, нет, чем-то внутри - намерения людей и животных. Более того: вы можете управлять ими. Да Бог с вами - вы невероятно много можете! Вы сами о себе что-то знаете, только не понимаете, что именно. Верно?
Мари удивиться бы, испугаться, растеряться - ну какая еще возможна реакция?.. ведь она всего лишь женщина!.. - но ни испуга, ни растерянности не возникло, даже удивления не появилось: тот, кто внутри, не позволил обычным человеческим чувствам вырваться наружу. Именно здесь не позволил - в присутствии этого всезнающего и всевидящего, но опасного, несущего угрозу не только ей - всем троим. Так решил тот, кто внутри. И она ответила на вопрос холодно и спокойно:
– Если я скажу - неверно, вы все равно не поверите. Вы знаете. Но зачем мне ваше знание? Что оно прибавит мне? Удачи? Счастья? Или наоборот - горя и бед?.. Что я знаю, то знаю. Что узнаю - сама узнаю. Я вообще сама по себе. Как кошка. Не трогайте кошку: она не помнит человека, но лишь место. Какое? Например, где человек обидел ее. И еще. Кошки чувствует людей. А я, как вы говорите, не просто кошка, а какой-то прибор, умеющий чувствовать. Так вот, я чувствую, что вы мне не нравитесь. Что от вас исходит опасность. Не могу понять - какая именно, но ощущаю: лучше избежать ее. Лучше встать и уйти. Немедленно!
Она, кстати, так и не села на пол, продолжала стоять - рыжая худая кошка в выцветших голубых джинсах, в маечке с надписью на английском "Спасите наших детей", в сандалиях на босу ногу, с красным платком, повязанным на предплечье левой руки.
Хозяин засмеялся:
– Уйти вы не сможете. Во-первых, вас никто сюда не тянул на веревке - сами явились, благодарите за это господина Ханоцри, называющего себя Мессией. У него, как у Мессии, есть задача: найти пропавших детей. О'кей, это - тема для разговора, я готов к нему... А во-вторых, в этот дом никто не может без моего желания ни войти, ни выйти.
Иешуа терпеливо молчал и слушал этот парфюмерный бред самодовольного человека, действительно очень мощного паранорма, - Иешуа не мог, как ни пытался, пробиться сквозь поставленный хозяином блок, не улавливал ни мысли только слова, выпущенные хозяином на волю. Такой блок могли держать только он сам, Иешуа, и еще Петр, даже у Иоанна, тоже сильного паранорма, блокировка мозга была послабее...
Ты плакался, что не встречал паранорма вровень тебе, подумал Иешуа, так вот он. И лучше бы ты его не встречал!..
Пятнадцать самых могучих на Земле, включая Петра - все они работали на Службу Времени и, вероятно, работают на нее - кроме Петра, естественно, тот физически слишком далек от Службы, - наверняка продолжают как-то трудиться, хотя каналы времени, доступные Службе, намертво заблокированы Иешуа. Всего пятнадцать человек! Петр говорил: больше не нашли... Плохо искали. Вот он шестнадцатый. Только талант его, которому позволено было раскрыться, служит чему-то не тому, чему-то скверному... Хотя чему доброму служат таланты тех пятнадцати?.. Служба Времени, по мнению Иешуа, тоже работала ради весьма сомнительных целей - но это было только его мнение. Хотя и реализованное - в блокировке каналов, в отторжении Службы от Времени...
А Мари этот паранорм зря сказал все. Рано. Девочка может неверно оценить себя, пойти не так и не туда, не дай Бог - сломаться... Хотя почему?.. Ты же рядом. Рано или поздно, но ты все равно бы объяснил ей ее действительно редчайший дар. Правда, предварительно отточив его и скорректировав - как нужно для дела...
– Вы слишком самоуверенны, потомок. - Иешуа решил, что пора брать нить разговора в свои руки и вести ее туда, куда задумано. Куда было задумано еще в Париже, когда внезапно пришло решение лететь в Нью-Йорк, когда таксисту в аэропорту был назван адрес именно этого вонючего отеля, когда ждал звонка, абсолютно открывшись, сняв все блоки, чтобы нынешний собеседник нашел именно его в безумном нью-йоркском ментальном вареве, ждал с необычным для себя нетерпением, потому что знал: этот - найдет. Ему - хочется. Давно. И нашел ведь! Так что пора показать ему, кто хозяин положения... - Вы слишком самоуверенны и не по чину...
Иешуа, не вставая с пола, обернулся, протянул руку к двери лифта, едва заметной на синей стене, и резко сжал пальцы в кулак.
И дверь взорвалась, разлетелась на мелкие и не очень мелкие куски, и посыпались серебряным дождем осколки зеркал, укрывавших стены лифта, и выскочили в зал четверо коммандос, дежурившие в лифте, выпрыгнули, прикрывая руками и автоматами головы от осколков, и привычно, как их учили, упали на пил, вжались в него, не снимая рук с головы.
– Пошли? - Иешуа встал и обратился к спутникам. Хозяин тоже вскочил. Именно вскочил - торопясь.
– Подождите. - Он явно не хотел, чтобы гости уходили, но старался держать лицо. - Вы же не сможете: лифт поврежден...
– Для кого как... - туманно пояснил Иешуа, и лифт дернулся, потом еще раз и плавно пошел вниз, открыв взору шахту, всем своим деловым рабочим видом жуть как дисгармонирующую с абстрактной фантазией дизайнера, придумавшего разностенный зал с деревом Эдема посередине. - А что, сюда, кроме как на лифте, нельзя?.. А лестница?.. Ну, в случае пожара или прорыва канализации...
– Нет сюда никакой лестницы, - почему-то раздраженно сказал хозяин. Только лифт.
– А и верно, - расстроился Иешуа, прямо-таки закручинился, - я и запамятовал: вам лестницы-лифты ни к чему. Вы у нас телепортируетесь туда-сюда. А как насчет ваших бодигардов? Они на лифте?.. Или вы их тоже - туда-сюда?
Иешуа уверенно брал игру в свои руки. Он понимал, что пока это - именно игра, но не собирался затягивать ее, потому что он явился сюда из Европы не для словесных пикировок, а для конкретного дела, и подходила пора делать его, а не выяснять по-дурацки: кто из двоих сильнее как паранорм. Во-первых, неинтересно, а во-вторых, выяснять-то особо нечего...
Даже Крис понял, что Учитель закончил малопонятный этап молчания и приступил к столь же пока непонятным действиям. Взорванный лифт впечатлял, конечно, но Крис успел повидать нечто более впечатляющее - ожившие реки, например, так что пока, понимал он, идет разминка, а если прибегнуть к театральной терминологии, что уже позволил себе Иешуа, то - интродукция, завязка, а вся интрига, кульминация - впереди... И вдруг ощутил в себе слова Учителя: "Забери у бодигардов оружие, пока они не очухались".
"Зачем?" - не понимая, спросил Крис и вдруг сам осознал, что спросил мысленно.
И Иешуа услышал его и так же ответил:
"Эти идиоты могут с испуга затеять стрельбу. Очень не хотелось бы..."
И в этот мысленный диалог нежданно вмешался третий - хозяин:
"Не затеют. Они ничего не сделают без моего приказа".
"Забери", - повторил Иешуа и произнес уже вслух: - Давайте говорить вслух, господин... Хартман, если не ошибаюсь? Джереми Хартман, сорока двух лет, холост, родился в городе Сода-Спрингс, штат Айдахо, в семье Энн и Джошуа Хартманов, единственный ребенок, родители умерли, когда мальчику было шесть автокатастрофа, воспитывался одиноким дедом по линии матери в городе Бландинг, штат Юта, там и проявились начальные паранормальные способности... Напомнить, господин Хартман, как они проявились? Или давайте без церемоний: напомнить, Джереми...
– Не надо, - быстро ответил хозяин, на глазах меняясь, словно старея, волосы, только что легкие и красивые, вдруг обвисли сосульками, кожа выдала сетку морщинок у губ и глаз, да и глаза - синие-пресиние! - вдруг выцвели, потускнели. Ослабил внимание - потерял "эффект маски".
– Что не надо? - Иешуа не снижал давления на Хартмана. - Не надо по имени? Или не надо напоминать? Точнее формулируйте, я не понял... Итак, городок Бландинг на юге штата, школа, седьмой, если не ошибаюсь, класс, девочка-одноклассница по, имени Рэйчел Треверс...
– Не надо, - повторил Хартман, - я помню...
– Не сомневаюсь, - сказал Иешуа. - Еще бы не помнить! Бедная Рэйчел до сих пор коротает деньки в приюте для умалишенных, и навестить ее некому. А может, навестим ее, а, Джереми?.. Телепортируемся в Юту, это нам с вами - раз плюнуть, зайдем в приют, попробуем вытащить женщину из сумрака. Я в свое время, в Галилее первого века, пробовал - получалось. Думаю, и у вас получится...
Крис посмотрел на Мари, поймал ее успокаивающий взгляд, а услышал непроизнесенное:
"Не надо беспокоиться. Все в норме. Учитель владеет ситуацией... - и еще: - Я совсем не чувствую опасности. Была и спряталась. Но ведь она есть, есть..."
Крис понял: Мари даже не предполагает, что он слышит ее мысли. И если первые опосредованно адресовались именно ему - в конце концов их можно было понять и без всякой телепатии, взгляда хватало, то остальное Крису вовсе не предназначалось. А он услышал и застыдился: выходит, теперь ему придется прятать открывшуюся способность? Кому охота быть рядом с типом, который подслушивает любое сокровенное?.. Оборвал себя: а как же Иешуа? Он не скрывает, что слышит... И сам себе ответил: так то ж Учитель! Пусть он и объяснит, как ему, Крису, вести себя дальше-с внезапно проснувшимся, незваным, но довольно симпатичным даром. И, кстати, хорошо, что Мари не чувствует опасности: так спокойнее ожидать развития событий, которые текут невесть в какие края, а там, в тех краях, четыре конфискованных автомата погоды явно не сделают...
Он так и торчал посреди разноцветного зала - обвешанный оружием. Обернулся: ожившие и пришедшие в себя бодигарды стояли у раскуроченного лифта, который, оказывается, вернулся на место, - или его Иешуа вернул? - и никакой активности не проявляли. Игра в "замри": хозяин приказывает, слуги исполняют.
А Иешуа и Хартман по-прежнему стояли друг против друга под развесистым древом познания добра и зла, выросшим в припортовом ангаре на щедрой гидропонике, и вели малопонятную для окружающих беседу.
– А тремя годами позже, на выпускном вечере, вы обнаружили в себе дар и решили, что отмечены Богом, так?
– По-вашему, не отмечен? - Хартман - никакой не Ханоцри! - вновь обрел потерянную было уверенность, даже наглость, повел разговор на равных.
Таксист-негр - или афроамериканец, если прибегнуть к так называемой политкорректности, давно и тупо задолбавшей страну, - наотрез отказывался пилить среди ночи к черту на рога, но Крис пообщался с ним на суахили. Мари посулила на английском лишнюю десятку гринов, и он таки попилил, безостановочно и однообразно ругаясь себе под нос.
Пассажиров последнее особенно устраивало: можно было помолчать.
Выражаясь метафорично - каждый молчал о своем. Крис - о предстоящем. О встрече с человеком, носящем имя Мессии - Иешуа Ханоцри, не исключено - просто укравшем это или о встрече с глазу на глаз (хотя скорее всего там будет уйма лишних и очень бдительных глаз!) с главой самой тайной из всех тайных сект, которого называли "Сатаной двадцать второго века" и на счету которого было больше трех сотен украденных детей из Штатов, Канады, Мексики. Дальше Северной и Центральной Америк его влияние пока не простиралось. То ли не мог, то ли не спешил. Все знали его в лицо - по ти-ви выступлениям, но никто не видел лично. А Крис увидит. И... И тут фантазия давала сбой. Но Нью-Йорк, но ночной Манхэттен, но бешеная гонка по пустым улицам, но мертвенно-мрачный порт, обещавший очередное, возможно, даже опасное Неожидаемое - ах, романтика-романтика наивных африканских мальчиков, верящих, что Бог - тоже романтик, иначе зачем он не дал умереть этому славному древнему чувству в век Очень Высоких Технологий!..
Мари тоже думала о предстоящем. Она думала о нем отстранение, как о чужом действии, в котором она, Мари, как всегда, окажется только свидетелем, ей нравилась такая роль - быть везде и не вмешиваться ни во что, хотя она преотлично знала себя и знала, что скажи Иешуа слово - и она войдет в живую ткань оного действия, подхватит оброненную кем-то реплику и поведет свою ррль убедительно и живо, но - теперь уже отстранение, потому что зыбкое слово "странность" преследовало ее с детства, с низко летящего ветра в холодных нормандских дюнах, с мерного шелеста песка, с привычной атмосферы тяжелого молчания в большом родительском доме-замке, и из-за такой атмосферы - с однажды возникшего в девочке ощущения кого-то внутри нее, кого-то, кто ведет. "Странность" и "странница" - однокоренные слова, и, уйдя из странного мира Нормандии, она стала странницей в остальном мире, а встреча с Мессией - она поняла это сразу и навсегда! - сделала ее, студентку-историка, странницей на всю оставшуюся жизнь: так захотел тот, кто внутри. Так ей хотелось думать. И еще: она совсем не боялась того, что их ожидало в Бруклине. Она вообще никогда и ничего не боялась, если тот, кто внутри, не остерегал ее. А сейчас он молчал. Отсутствовал.
А о чем думал Иешуа, никому знать не дано. Вероятно, если бы его спросили, о чем он думает в том или ином случае, он и сам не сумел бы ответить логично. Всегда, в любую минуту перед ним была точная цель: маленькая или великая, земная или Божественная, и он знал точку начала и точку конца, а что посередине - никогда не анализировал, не выстраивал логическую цепочку ассоциаций. Зачем?.. Как-то сказал Мари со смешком: я - как компьютер, у меня не мозг в человеческом понимании этого слова, а очень мощный процессор; но зачем процессору знать, как, откуда и куда идет сигнал...
Слышал бы это высказывание оставшийся в иудейском прошлом Мастер Петр ужаснулся бы провидческой точности метафоры. Он-то отлично знал, почему мозг ученика реально стоит сравнить с компьютером, хотя сравнение окажется явно не в пользу последнего - будь он хоть самый мощный из всех существующих... Петр знал. И кто-то еще на Земле знал - из нынешних. Петр знал - кто, но что с того знания толку? Петр - далеко, не достать...
А тем временем примчались. Таксист с визгом, стирая резину протекторов, затормозил у темной громады ангара, на которой тем не менее ярко горели, освещая пустынное пространство у входа мертвенно-красным светом, метровые буквы: "Richardson amp; Son".
Таксист испарился, как вечно живущий в американской памяти народной Бэтмен на своем бэтмобиле: вжик - и нет его.
Трое остались одни. Ветер откуда-то явился, мокрый и колкий ветер с Ист-ривер, погнал по асфальту обрывки газет, пустые банки из-под пива и колы, еще какой-то мусор.
– И дальше что? - спросил Крис.
Бодрился, гнал страх, но кто бы не почувствовал себя, мягко скажем, одиноко в этот час в этом месте? Разве что Мари? Она и не бодрилась, и никакого страха не ощущала, она просто спокойно ждала, потому что ничего иного в подобной ситуации представить себе не могла: ночь, ветер, безлюдье. И еще: Мессия был рядом. Чего тогда опасаться?..
Тяжелая громада ворот медленно, почти бесшумно раскололась надвое, и створки покатились в разные стороны, открывая пространство внутри ангара, практически черное, густое, может быть даже живое, не пускающее в себя свет потому что мощные лампы, вспыхнувшие у входа, не могли вырвать из тьмы даже пары Метров в глубину. Но в сжатой полоске света возникли четверо в камуфляже американских коммандос с короткоствольными, почти игрушечными в их лапищах автоматиками и пятый - в аккуратном черном костюмчике нью-йоркского "яппи", в белой, естественно, рубашечке, с галстучком-шнурком, в очечках без оправы, что было весьма модно теперь, даже если зрение - стопроцентное или коррекцию еще в детском саду сделали. Уменьшительные суффиксы в данном случае особо уместны, потому что кукольный мальчик-"яппи" смотрелся крохотулькой рядом с настоящими коммандос.
– Господин Ханоцри? - вежливо, склонив, как птица, голову чуть направо, спросил "яппи". И, не дожидаясь ответа, повел правой же рукой в темноту ангара. - Господин Ханоцри ждет вас. Я провожу.
Иешуа засмеялся.
Смех прозвучал странно, даже чужеродно в этих почти священных, храмовых темноте и тишине.
– Я сказал что-то смешное? - "Яппи" теперь склонил голову налево.
– Отнюдь нет, - оборвал смех Иешуа. - Ты куда как серьезен, служивый человек. Смешна сама ситуация, уж очень она театральна, но тем проще будет общение. Мне не приходилось бывать в театрах - ни в Риме, в Древнем, как вы его называете, ни теперь, но, полагаю, театр - это игра, и очень трудно, задумывая трагедию, не получить в итоге комедию или даже фарс.
– От великого до смешного - один шаг, - тихо заметила Мари, которой было ужасно интересно.
– Я не вижу ничего смешного в той ситуации, в которой вы, господа, можете оказаться, - абсолютно серьезно и при этом спокойно, безэмоционально произнес "яппи". И непонятно было: то ли угрозил чем, то ли просто констатировал известный ему факт. - Прошу вас. - И нырнул в темноту.
Иешуа, Мари и Крис последовали за ним, а громилы шли сзади, задрав в потолок автоматы. Прикрывали, значит, с тыла.
Темнота по-прежнему жила своей темной жизнью, но позволила зажечь внутри себя тусклую дорожку под ногами идущих, которая ничего по сторонам не высвечивала, но определяла путь, по которому все и шагали, а дорожка прихотливо виляла, что-то невидное огибая, что-то оставляя в стороне, и привела в итоге к внезапно высветившейся двери с большим тач-определителем обок. "Яппи" приложил ладонь к определителю, тот из белого стал синим, и дверь, щелкнув, отъехала. За ней оказался большой и ярко освещенный лифт с зеркальными стенами, полом и потолком, в котором легко уместилась вся компания, по многу раз отразившись в зеркалах, и в зеркалах внутри зеркал, и дальше, дальше, пока зрения хватало.
– Вы, Учитель, совсем недавно, час назад, не больше, упрекали людей, что они не заглядывают в зеркало, помните? - спросила Мари. - Похоже, что зживушие здесь любят посмотреть на себя...
– Вот только что они видят в зеркале? - вопросом на вопрос отмахнулся Иешуа. - Человека или...
Оба понимали, что говорят просто ради произнесения слов. А с другой стороны - что еще в театре делать, если тебя явно не в зрители пригласили, а в участники? Единственно - говорить, единственно - подавать реплики, пусть даже и проходные, но ведь и проходные реплики в конце концов ведут к ключевым.
"Яппи" промолчал, не счел нужным реагировать на пустое. Коммандос молчали по определению: за них, если дело дойдет, заговорят автоматы.
Бесшумный и практически бездвижный по ощущениям лифт вдруг открыл дверь, и по глазам, привыкшим к черноте ночи, резко и больно ударил сильный, прямо-таки физически ощутимый свет. Зажмурились, естественно, а когда рискнули открыть глаза, увидели огромный, в половину футбольного поля, зал, действительно ярко освещенный невидимыми светильниками. Да скорее всего их и не существовало вовсе: сам воздух, казалось, светился. И еще увидели в светящемся воздухе: зал был абсолютно пуст. Черный лаковый пол, белый потолок, одна стена красная, другая - желтая, третья - синяя, четвертая, как нетрудно сообразить, - зеленая. И еще: в центре зала росло дерево - с толстым стволом, ветвистое, высоченное под потолок, а до потолка - метров десять, и на ветках странного дерева висели некие плоды, спелые, с красными боками, отдаленно напоминающие яблоки.
– Не хватает змия, - сказала Мари, которая очень адекватно врубилась в ситуацию - в отличие от умного, но очень ошарашенного и потому слегка приторможенного африканского мальчика Криса.
– Сказать, чтоб принесли? - спросил кто-то сзади. Все обернулись.
У двери, которая только что вела в лифт, а сейчас почти исчезла, напоминая о своем существовании лишь тонким контуром на стене, стоял высокий: худой человек в белой тунике до полу, босиком, с длинными светлыми волосами, с бородкой, улыбающийся и очень привести: вый, стоял и смотрел на званых гостей, ждал ответа.
– Не надо, - сказала Мари. - Не люблю змей... Кстати, дерево настоящее или органика?
– Обижаете, девушка, - закручинился хозяин, - здесь все настоящее. Хотите яблочка?
– Сыта, - ответила Мари. - И потом: мое имя - Мари.
– Да я вас за Еву и не держу, - засмеялся хозяин. - Акт грехопадения давным-давно стал привычным и милым, мои яблоки к нему никакого отношения не имеют, они просто вкусны и сочны, гидропоника творит чудеса... - Он легко и плавно - Крису почудилось, будто он плыл над полом, а не ступал по нему! подошел к дереву, сорвал фрукт и с хрустом надкусил его. - Люблю фрукты и, соответственно, овощи. Дерево, как вы понимаете, в первую очередь - дизайн, хотя и плодоносит отменно. А вообще-то у меня здесь имеется неплохой сад. Приглашаю.
– Меня лично? - по-прежнему ровно, без эмоций, поинтересовалась Мари.
Пинг-понг: шарик - на ту сторону, шарик - на эту сторону.
– Вы же одна не рискнете.
– Термин неверен. Не захочу.
– Да, я запамятовал: вы совсем не страшитесь риска... Вам говорил чрезвычайно уважаемый мною господин Ханоцри, что вы - уникум?
– То есть?
– Не говорил... - удовлетворенно заметил хозяин, садясь на пол и делая рукой соответствующий жест: мол, и вас приглашаю сесть, мол, у нас здесь по-простому, без церемоний, мебели не держим. - Неужто не понял? - Посмотрел на Иешуа: тот принял приглашение, уселся на пол, молчал, лицо - спокойное, непроницаемое, одна эмоция - вежливое внимание. - Нет, не может быть! Просто не спешил, вероятно, считал, что время не пришло. А у меня иное мнение: пришло время. Я скажу. Вы, Мари, обладаете способностью, которая фантастически редка на нашей планете. Во всяком случае, я - а я повидал многое и многих! - не встречал подобных вам. Вы - простите за некорректное сравнение, но иного с ходу не подберу, - уникальный прибор, который чувствует... - Он все же замялся, не умея найти слово или намеренно не находя его, желая вынудить Иешуа сказать, вообще заговорить. Но Иешуа молчал как в танке. Только слегка улыбаться начал. - Чувствует движения окружающего мира, как живого, так и неживого. Как природы, так и людей. Всего вокруг. Точнее, не чувствует, а предчувствует. Вы можете предсказывать явления природы - начиная от дождя и кончая землетрясениями. Вы слышите не ухом, нет, чем-то внутри - намерения людей и животных. Более того: вы можете управлять ими. Да Бог с вами - вы невероятно много можете! Вы сами о себе что-то знаете, только не понимаете, что именно. Верно?
Мари удивиться бы, испугаться, растеряться - ну какая еще возможна реакция?.. ведь она всего лишь женщина!.. - но ни испуга, ни растерянности не возникло, даже удивления не появилось: тот, кто внутри, не позволил обычным человеческим чувствам вырваться наружу. Именно здесь не позволил - в присутствии этого всезнающего и всевидящего, но опасного, несущего угрозу не только ей - всем троим. Так решил тот, кто внутри. И она ответила на вопрос холодно и спокойно:
– Если я скажу - неверно, вы все равно не поверите. Вы знаете. Но зачем мне ваше знание? Что оно прибавит мне? Удачи? Счастья? Или наоборот - горя и бед?.. Что я знаю, то знаю. Что узнаю - сама узнаю. Я вообще сама по себе. Как кошка. Не трогайте кошку: она не помнит человека, но лишь место. Какое? Например, где человек обидел ее. И еще. Кошки чувствует людей. А я, как вы говорите, не просто кошка, а какой-то прибор, умеющий чувствовать. Так вот, я чувствую, что вы мне не нравитесь. Что от вас исходит опасность. Не могу понять - какая именно, но ощущаю: лучше избежать ее. Лучше встать и уйти. Немедленно!
Она, кстати, так и не села на пол, продолжала стоять - рыжая худая кошка в выцветших голубых джинсах, в маечке с надписью на английском "Спасите наших детей", в сандалиях на босу ногу, с красным платком, повязанным на предплечье левой руки.
Хозяин засмеялся:
– Уйти вы не сможете. Во-первых, вас никто сюда не тянул на веревке - сами явились, благодарите за это господина Ханоцри, называющего себя Мессией. У него, как у Мессии, есть задача: найти пропавших детей. О'кей, это - тема для разговора, я готов к нему... А во-вторых, в этот дом никто не может без моего желания ни войти, ни выйти.
Иешуа терпеливо молчал и слушал этот парфюмерный бред самодовольного человека, действительно очень мощного паранорма, - Иешуа не мог, как ни пытался, пробиться сквозь поставленный хозяином блок, не улавливал ни мысли только слова, выпущенные хозяином на волю. Такой блок могли держать только он сам, Иешуа, и еще Петр, даже у Иоанна, тоже сильного паранорма, блокировка мозга была послабее...
Ты плакался, что не встречал паранорма вровень тебе, подумал Иешуа, так вот он. И лучше бы ты его не встречал!..
Пятнадцать самых могучих на Земле, включая Петра - все они работали на Службу Времени и, вероятно, работают на нее - кроме Петра, естественно, тот физически слишком далек от Службы, - наверняка продолжают как-то трудиться, хотя каналы времени, доступные Службе, намертво заблокированы Иешуа. Всего пятнадцать человек! Петр говорил: больше не нашли... Плохо искали. Вот он шестнадцатый. Только талант его, которому позволено было раскрыться, служит чему-то не тому, чему-то скверному... Хотя чему доброму служат таланты тех пятнадцати?.. Служба Времени, по мнению Иешуа, тоже работала ради весьма сомнительных целей - но это было только его мнение. Хотя и реализованное - в блокировке каналов, в отторжении Службы от Времени...
А Мари этот паранорм зря сказал все. Рано. Девочка может неверно оценить себя, пойти не так и не туда, не дай Бог - сломаться... Хотя почему?.. Ты же рядом. Рано или поздно, но ты все равно бы объяснил ей ее действительно редчайший дар. Правда, предварительно отточив его и скорректировав - как нужно для дела...
– Вы слишком самоуверенны, потомок. - Иешуа решил, что пора брать нить разговора в свои руки и вести ее туда, куда задумано. Куда было задумано еще в Париже, когда внезапно пришло решение лететь в Нью-Йорк, когда таксисту в аэропорту был назван адрес именно этого вонючего отеля, когда ждал звонка, абсолютно открывшись, сняв все блоки, чтобы нынешний собеседник нашел именно его в безумном нью-йоркском ментальном вареве, ждал с необычным для себя нетерпением, потому что знал: этот - найдет. Ему - хочется. Давно. И нашел ведь! Так что пора показать ему, кто хозяин положения... - Вы слишком самоуверенны и не по чину...
Иешуа, не вставая с пола, обернулся, протянул руку к двери лифта, едва заметной на синей стене, и резко сжал пальцы в кулак.
И дверь взорвалась, разлетелась на мелкие и не очень мелкие куски, и посыпались серебряным дождем осколки зеркал, укрывавших стены лифта, и выскочили в зал четверо коммандос, дежурившие в лифте, выпрыгнули, прикрывая руками и автоматами головы от осколков, и привычно, как их учили, упали на пил, вжались в него, не снимая рук с головы.
– Пошли? - Иешуа встал и обратился к спутникам. Хозяин тоже вскочил. Именно вскочил - торопясь.
– Подождите. - Он явно не хотел, чтобы гости уходили, но старался держать лицо. - Вы же не сможете: лифт поврежден...
– Для кого как... - туманно пояснил Иешуа, и лифт дернулся, потом еще раз и плавно пошел вниз, открыв взору шахту, всем своим деловым рабочим видом жуть как дисгармонирующую с абстрактной фантазией дизайнера, придумавшего разностенный зал с деревом Эдема посередине. - А что, сюда, кроме как на лифте, нельзя?.. А лестница?.. Ну, в случае пожара или прорыва канализации...
– Нет сюда никакой лестницы, - почему-то раздраженно сказал хозяин. Только лифт.
– А и верно, - расстроился Иешуа, прямо-таки закручинился, - я и запамятовал: вам лестницы-лифты ни к чему. Вы у нас телепортируетесь туда-сюда. А как насчет ваших бодигардов? Они на лифте?.. Или вы их тоже - туда-сюда?
Иешуа уверенно брал игру в свои руки. Он понимал, что пока это - именно игра, но не собирался затягивать ее, потому что он явился сюда из Европы не для словесных пикировок, а для конкретного дела, и подходила пора делать его, а не выяснять по-дурацки: кто из двоих сильнее как паранорм. Во-первых, неинтересно, а во-вторых, выяснять-то особо нечего...
Даже Крис понял, что Учитель закончил малопонятный этап молчания и приступил к столь же пока непонятным действиям. Взорванный лифт впечатлял, конечно, но Крис успел повидать нечто более впечатляющее - ожившие реки, например, так что пока, понимал он, идет разминка, а если прибегнуть к театральной терминологии, что уже позволил себе Иешуа, то - интродукция, завязка, а вся интрига, кульминация - впереди... И вдруг ощутил в себе слова Учителя: "Забери у бодигардов оружие, пока они не очухались".
"Зачем?" - не понимая, спросил Крис и вдруг сам осознал, что спросил мысленно.
И Иешуа услышал его и так же ответил:
"Эти идиоты могут с испуга затеять стрельбу. Очень не хотелось бы..."
И в этот мысленный диалог нежданно вмешался третий - хозяин:
"Не затеют. Они ничего не сделают без моего приказа".
"Забери", - повторил Иешуа и произнес уже вслух: - Давайте говорить вслух, господин... Хартман, если не ошибаюсь? Джереми Хартман, сорока двух лет, холост, родился в городе Сода-Спрингс, штат Айдахо, в семье Энн и Джошуа Хартманов, единственный ребенок, родители умерли, когда мальчику было шесть автокатастрофа, воспитывался одиноким дедом по линии матери в городе Бландинг, штат Юта, там и проявились начальные паранормальные способности... Напомнить, господин Хартман, как они проявились? Или давайте без церемоний: напомнить, Джереми...
– Не надо, - быстро ответил хозяин, на глазах меняясь, словно старея, волосы, только что легкие и красивые, вдруг обвисли сосульками, кожа выдала сетку морщинок у губ и глаз, да и глаза - синие-пресиние! - вдруг выцвели, потускнели. Ослабил внимание - потерял "эффект маски".
– Что не надо? - Иешуа не снижал давления на Хартмана. - Не надо по имени? Или не надо напоминать? Точнее формулируйте, я не понял... Итак, городок Бландинг на юге штата, школа, седьмой, если не ошибаюсь, класс, девочка-одноклассница по, имени Рэйчел Треверс...
– Не надо, - повторил Хартман, - я помню...
– Не сомневаюсь, - сказал Иешуа. - Еще бы не помнить! Бедная Рэйчел до сих пор коротает деньки в приюте для умалишенных, и навестить ее некому. А может, навестим ее, а, Джереми?.. Телепортируемся в Юту, это нам с вами - раз плюнуть, зайдем в приют, попробуем вытащить женщину из сумрака. Я в свое время, в Галилее первого века, пробовал - получалось. Думаю, и у вас получится...
Крис посмотрел на Мари, поймал ее успокаивающий взгляд, а услышал непроизнесенное:
"Не надо беспокоиться. Все в норме. Учитель владеет ситуацией... - и еще: - Я совсем не чувствую опасности. Была и спряталась. Но ведь она есть, есть..."
Крис понял: Мари даже не предполагает, что он слышит ее мысли. И если первые опосредованно адресовались именно ему - в конце концов их можно было понять и без всякой телепатии, взгляда хватало, то остальное Крису вовсе не предназначалось. А он услышал и застыдился: выходит, теперь ему придется прятать открывшуюся способность? Кому охота быть рядом с типом, который подслушивает любое сокровенное?.. Оборвал себя: а как же Иешуа? Он не скрывает, что слышит... И сам себе ответил: так то ж Учитель! Пусть он и объяснит, как ему, Крису, вести себя дальше-с внезапно проснувшимся, незваным, но довольно симпатичным даром. И, кстати, хорошо, что Мари не чувствует опасности: так спокойнее ожидать развития событий, которые текут невесть в какие края, а там, в тех краях, четыре конфискованных автомата погоды явно не сделают...
Он так и торчал посреди разноцветного зала - обвешанный оружием. Обернулся: ожившие и пришедшие в себя бодигарды стояли у раскуроченного лифта, который, оказывается, вернулся на место, - или его Иешуа вернул? - и никакой активности не проявляли. Игра в "замри": хозяин приказывает, слуги исполняют.
А Иешуа и Хартман по-прежнему стояли друг против друга под развесистым древом познания добра и зла, выросшим в припортовом ангаре на щедрой гидропонике, и вели малопонятную для окружающих беседу.
– А тремя годами позже, на выпускном вечере, вы обнаружили в себе дар и решили, что отмечены Богом, так?
– По-вашему, не отмечен? - Хартман - никакой не Ханоцри! - вновь обрел потерянную было уверенность, даже наглость, повел разговор на равных.