Абрамов Артем Сергеевич. Место покоя Моего

   Он встал перед ней во весь рост, поставил ногу на камень. : - Мы говорили о Царстве Божьем? - спросил, дождался ответного кивка, продолжил: - Но не поможет богатство в День Гнева, так написано Соломоном, а не прожив этот День, не взойти в Царство Божье. Вот - камень, положенный на твои сокровища. Никто не сдвинет его и не возьмет себе тобой принесенное. А тебе - за то, что принесла, - прощается через мою кровь...
   - Что прощается? Что я сделала не так?
   - Зачем ты вообще пришла?
   - Я же сказала: поговорить с тобой. Посмотреть...
   Капризно, сердито, на повышенных тонах, но Петр слышал растерянность. Или, точнее, все-таки больше - недоумение. И понимал природу этого недоумения. Проста была природа, проста, как тот камень на земле. Она красавица-раскрасавица, любой мужик при виде ее должен падать ниц и целовать следы ног ее, чтобы она хотя бы заметила его. А тут - сама пришла, сама! И ее, видите ли, прощают - за то, что пришла...
   Честно говоря, Петр на ее месте тоже недоумевал бы. Он и на своем недоумевал: Иоанн безжалостно ломал канон. Вел, похоже, к адекватному каноническому финалу, но - совсем другим путем. Как быть? Опять надеяться на то, что грядущие евангелисты все подкорректируют?..
   - Я не римская статуя, на которые, говорят, римляне любят подолгу смотреть. Что ж, это их дело, я не судья им. А мое - вот... - Он обвел рукой реку, берег, деревья, людей, по-прежнему в молчании слушающих этот странный, абсолютно непонятный диалог. - Если ты пришла очиститься и посвятить душу свою Богу, как все эти люди, то зачем драгоценные камни? Я-не царь Шломо, и ты - не царица Савская. А на пути к Богу, к Царству Его не нужны сапфиры и рубины. Сказано: лучше знания, чем отборное золото, а мудрость лучше жемчуга. И раз уж ты сослалась на пророка Йешаягу, то вспомни, чьи слова ты вложила в свои уста...
   Что-то темное, глухое, недоброе рождалось в женщине, поднималось из глубины, растекалось, горело. И Петр опять ощутил запах болота.
   Иродиада стояла молча, смотрела, не мигая, на Иоанна.
   - Не помнишь, - сказал Иоанн. - А это - не слова Пророка, но слова самого Господа нашего, которые он обратил к трижды несчастной земле Израильской. Разве ты вправе говорить его словами?
   - Но ты же взял камни! И руки мои целовал!
   Иоанн неожиданно засмеялся. Весело. Громко.
   - Я просто не хотел тебя обижать. Ты очень красивая. Зачем обижать красивых женщин? Это все равно что обидеть ребенка... Я же сказал, что ты прощена, нет греха на тебе. Вернись в дом человека, с которым решила жить, подумай: вдруг сумеешь поверить. А если поверишь по-настоящему - приходи вновь: я с радостью проведу тебя через атбалу, через Посвящение.
   Что ж, Петр опять был прав, не подвело его предчувствие. Буквально: то, что перед чувством. До. А часто - вместо, как сейчас. Вот она - опасность. И от того, что на сей раз пришла в облике красивой женщины, меньше она не становится.
   - Но ты же взял камни... - уже со слышимой злостью повторила она, не очень понимая, похоже, что именно повторяет. Так - слова...
   К болотному духу примешался удушливый запах пожарища. Так. пахнет ненависть.
   А Иоанн вновь засмеялся.
   - Забери их... - и указал на валун.
   И молчавшие до сей секунды люди засмеялись. Возможно, представили себе картиночку... И впрямь - смешно.
   Иродиада резко повернулась, нырнула в паланкин. Крикнула оттуда:
   -Домой!
   И стражники тяжко - устали! - потрусили обратно. И скоро скрылись. А запах пожара, залитого болотной жижей, не исчез.
   Петр кивком позвал Иоанна за собой, отошел в сторону - так, чтоб люди не слышали.
   - Ты ее обидел, - сказал Иоанну.
   - Я знаю, - жестко ответил тот. - Но она позволила себе присвоить слова Господа. Ты же сам мне напомнил. Это не просто грех, это преступление. Я еще слишком мало наказал ее.
   Опять он говорит: "напомнил". Это сейчас Петр сообразил, что Иродиада процитировала слова из книги пророка Исайи, вложенные им в уста Бога. А тогда Петр этого сам не вспомнил, он лишь хотел подтолкнуть Иоанна к легкой игре, к некоему таинству ради таинства, без особого смысла, которое должно было завлечь женщину, заинтриговать, и, главное - не спугнуть, а значит, отодвинуть во времени трагический евангельский конфликт. Петру требовался срок, чтобы толково подготовить его. И Иоанна - тоже. Чтобы все соответствовало канону. А Иоанну не потребовалось. Он все сделал по-другому, но - сразу.
   - Ты ее смертельно обидел, - сказал Петр. - Ничего нет страшнее смертельно обиженной женщины.
   - Страшнее? Мне ли бояться ее?
   - Тебе, - сказал Петр. - Кому ж еще... - Он подтянул пояс, запахнул мантию. На миг прижался щекой к щеке Иоанна. - Прощай, Йоханан.
   - Легкого тебе пути, Кифа... - Иоанн стоял, смотрел вслед. Отойдя на десяток шагов, Петр обернулся:
   - Я хотел спросить... Почему ж ты не осудил ее за то, что она вышла замуж за Антипу? При живом муже...
   - А за что ее осуждать? - недоуменно спросил Иоанн. - Это не мое дело. Это ее жизнь. Ее и Антипы. Грех, конечно, но... Она ж красавица, она имеет право выбирать...
   ДЕЙСТВИЕ - 2, ЭПИЗОД - 4
   ГАЛИЛЕЯ. НАЗАРЕТ. КАНА, 24 год от Р.Х., месяц Адар
   - Унылый же здесь пейзаж!.. - Петр сидел на большом, теплом камне, вросшем в землю, у порога дома Иешуа.
   Кругом не было ни души.
   Назарет, - Нацерет, Нацрат, - мягко говоря, не самый густонаселенный город в Галилее, а рано утром он кажется совсем мертвым. Город! Да какой это город, так - едва деревушка, приклеившаяся к склону горы, где все достопримечательности - лишь крохотная синагога да родник, источник, считающийся здесь целебным, а проще - святым.
   Насчет святости - Петр не знал, но вода ему нравилась. Она была мягкой и чуть сладковатой, от нее ломило зубы, как в детстве: Петр отлично помнил родник в городке Синий Бор, что под Новосибирском, где он проводил летние месяцы в доме бабушки.
   Впрочем, пейзаж в Синем Бору тоже не отличался разнообразием.
   - Очень унылый пейзаж! - повторил Петр, но уже по-русски. Да хоть по-марсиански говори, все равно до тебя никому нет дела.
   Пыльную тишину лишь изредка нарушало отдаленное блеяние овцы. Почему-то одной. Остальные спали, что ли?..
   Почти неделя прошла с того времени, как Петр, Иешуа и Ашер, еще не ставший Андреем, пришли в этот город и остановились в родном доме Иешуа. Четыре долгих дня пути вдоль Иордана по однообразной до отупения степи, потом сразу, как фокус - по-зимнему выцветшая, приглушенная, но все же отчаянно яркая и богатая растительность Галилеи, финал пути, и вот теперь - полное ничегонеделанье, от которого тоже, впрочем, устаешь. Петр, конечно же, привык к Назарету за много лет общения - или все-таки работы?.. - с Иешуа, даже полюбил городок по-своему, но сейчас хотелось просто поворчать. И еще - расколоть эту треклятую тишину, помочь овце.
   - Скука смертная! - выкрикнул Мастер.
   - Что за странный язык, на котором ты иногда говоришь? - Голос Иешуа, стоящего в дверном проеме, был тих и спокоен.
   Казалось, здешняя тишина для жителей Назарета священна и всячески ими охраняется. Они даже говорят полушепотом.
   - Проснулся? С добрым утром! Прости, если я тебя разбудил. - Петр спрыгнул с камня и подошел к Иешуа. - Как вы тут живете? - Привычно, в тысячный, наверное, раз удивился: - Здесь такая скукотища!
   - В Нацерете людям некогда скучать, - по-прежнему тихо и тоже в тысячный раз произнес Иешуа. Он не стал поддерживать игру Мастера, он никогда ее не поддерживал. - Здесь все работают... Нам скоро идти, Равви. Я разбужу Ашера.
   - Вот уж где давно не был, так это на свадьбах, - вслух пробормотал Петр.
   Вчера Мария ушла в Кану, на праздник бракосочетания каких-то друзей-родственников, и просила Иешуа не задерживаться.
   - Бери своих друзей и приходите, - сказала она. - Встретишь кого из соседей - тоже приглашай, еды и вина всем хватит.
   Как же, хватит!.. Мастер тогда только ухмыльнулся про себя: вина-то как раз хватить не должно. Иначе... Сколько раз за время его работы в Службе звучало это слово: иначе. Должно быть именно так, а не иначе, а если будет иначе, следует сделать так-то, иначе будет то-то... От этих постоянных расчетов, во время коротких визитов домой, голова уже напоминает Биг-Брэйн. Техники, счетчики, зануды из Службы Соответствия роем крутятся подле Мастера, иной раз мимолетно вспоминающего об отдыхе но тут же понимающего, что это непозволительная роскошь и до него еще ой как далеко! Им всем надо отвечать, соглашаться или возражать, спорить, запоминать информацию, которую они вываливают на работающий в предельных режимах мозг, а он у Петра вовсе не Биг, а, напротив, самых обычных размеров, разве что умеет поболе иных. От этой суеты скрываешься в глубочайшем прошлом, а тут - пожалуйста: тоска изумрудного цвета. Бездействие. Вязкое, текучее время... Воистину человек - вечно недовольное животное. Даже Macтер, который на самом деле - суперчеловек. Тем более: ему следует быть супернедовольным.
   - Равви, вы будете завтракать? - Раздумья Петра прервал Ашер, невысокий, крепкий парень, лет двадцати пяти, с редкой бороденкой и намечающейся лысиной.
   - Зови меня просто Кифой, хорошо?
   Еще там, в Кумране, когда Иоанн представил Мастеру Ашера, своего лучшего ученика, он сказал:
   - Это Учитель.
   Петру это тогда не понравилось - какой он учитель, если рядом - Иешуа, который и станет единственно Учителем, у него по определению не может быть никаких учителей, тем более - кто такой Петр? Чему и когда он учил? Откуда взялся?.. Пришло время г скрывать свое наставничество, а если и можно оставить что-то, так всего лишь - старшинство... Но Петр ничего не сказал, и всю дорогу Ашер так и называл его - Учитель. Но теперь хватит. Его роль и впрямь меняется, он теперь даже не намек на учителя, он просто Кифа. Камень. В смысле кремень-человек. А если хотите - один из учеников. Пусть и первый.
   - Просто Кифа. Хорошо, - с улыбкой ответил Ашер. - Садись, поедим.
   Раз по имени, значит, на "ты". Логично. Поесть действительно не мешало бы, до Каны четыре часа пешего хода.
   - До Каны три часа хода. Если быстрым шагом, то можно дойти за два. Иешуа, разламывая хлеб, не без легкого ехидства смотрел на Петра.
   Ничего себе! Теперь постоянно держать мысленный блок надо, так, что ли? Как с Иоанном?.. Петр слегка опешил. Иешуа сызмальства умел читать мысли Петра, но делал это только по необходимости. А тут - поди ж ты! Подкрался незаметно. Теперь уже и не отвлекись и не расслабься.
   Петр заперся в своем сознании и стал пристально наблюдать за Иешуа выдаст ли он себя, обнаружит ли свои тщетные попытки проникнуть в его, Мастера, мысли. Это вам не Иоанн - стихийный паранорм, способный на большее, чем многие Мастера Службы, но запрещенными приемами не пользующийся. А у Иешуа - матрица. Сколько дали - столько и используй, выше головы не прыгнешь. А дали-то на самом деле очень много. Куда больше, чем ты догадываешься, дорогой мой будущий Мессия. И теперь уже понятно: куда больше, чем он, Петр, считал, чем предполагали Техники, эту матрицу сочинившие. Или кто там у них ее сочинил...
   Вот и еще одна проблемка появилась: надо постоянно себя контролировать, не пускать пронзительный взгляд Иешуа за бетонную стену мысленного блока. Тебе, Иешуа, многого знать не положено по штату. Очень многого.
   А он и не пытался проникнуть.
   Спокойно завершили трапезу, посидели чуть-чуть, помолчали, да и в дорогу тронулись.
   Мрачное низкое февральское небо сообщало всему окружающему грязно-серый цвет. Изреельская долина, остающаяся красивой и величественной круглый год, даже зимой, сейчас, в феврале, в период дождей, столь нечастых и оттого всегда нетерпеливо ожидаемых в Галилее, была похожа на раскисшее футбольное поле гигантских размеров. Туман скрывал от глаз окружавшие долину горы, даже Фавор скрывал - основной ориентир на местности, и поэтому казалось, что путники идут наугад. В тумане все направления одинаковы. Но Иешуа, родившийся и выросший в этих местах, хорошо знал, куда он ведет Петра и Ашера. Ему не одну сотню раз приходилось ходить из Назарета в Кану и обратно, по различным - поручениям родителей, к друзьям, даже к той симпатичной черноглазой девушке... О ней Иешуа предпочитает не вспоминать. Петр знал почему: поезд давно ушел, как говорится, девушка замужем, и сейчас, вспомнив эту историю из жизни будущего Мессии, грустно улыбнулся про себя. Кто бы мог позволить Пророку земную любовь? Уж не Петр, точно...
   Опыт - сын ошибок трудных. Пушкин. Кана - деревня еще меньше Назарета, но вот удивительно - опрятнее и чище. И дома здесь как-то ровнее, и люди улыбчивее. Или, может, просто солнце выглянуло из-за туч, пока они шли?.. Петр изучал обстановку, осматриваясь по сторонам. Кто-то из Номеров здесь уже наверняка был, Разведслужба работает тщательно: Кана - важный этап в операции "Мессия", и случайностей быть не должно.
   По пути на свадьбу встретились люди, знакомые семьи Иешуа, он пригласил их идти с собой, и теперь к дому, где слышалось шумное веселье праздника, подходили не трое, а семеро.
   Это был богатый по местным меркам дом. По местным: где-нибудь в большом городе, в Иерусалиме, например, он выглядел бы куда как убого - вряд ли лучше тех, что тесно заполнили пространство Нижнего города. Двухэтажное, щербатое строение с малым количеством узких, выложенных в пористом, грязно-сером известняке окон, высоким - в шесть ступеней, крыльцом и маленьким внутренним двором. Два этажа - редкость для галилейских деревень. Да и дом сложен из известняковых блоков, а не из земляного кирпича. Есть достаток...
   У входа стоял кто-то из родни то ли жениха, то ли невесты и радостно встречал каждого пришедшего - как родного брата. Улыбался желтозубо, хлопал по плечу, пытался шутить даже. Наверное, от таких, как он, через семнадцать столетий и произошли американцы - нация с вечной резиновой улыбкой на лице: Петр думал беззлобно, даже весело. Хорошее настроение с утра никуда не делось.
   Внутри висел тяжелый чад от коптящих свечей и лампад, который не выветривался, несмотря на не по сезону продуваемые окна. Но это ничуть не смущало гостей, коих набилось сюда весьма солидно.
   Халява. Воистину доисторическое явление! И никто никогда не посвящал этому научному вопросу отдельное исследование, думал Петр, окончательно поддавшись общему веселью. За все время, что существовал проект "Мессия", Мастеру не так уж и часто приходилось смеяться. Все больше мудро поучать, указуя перстом на небо - иногда в переносном смысле, а иногда и в прямом. Этакий волхв. А волхву не след веселиться и ликовать. Но на то он и Мастер, чтобы и волхвом быть, и книжником, и пророком, и актером, и психологом, и еще - Кем понадобится. В одном, как говорится, флаконе...
   Пришельцев, казалось, никто и не заметил, все готовились к главной части праздника - собственно обряду. Гости, шумя и толкаясь, располагались у стен центральной комнаты: садиться во время обряда нельзя, а из второго ряда смотреть никто не хотел. Раввин, облаченный в светлую шерстяную накидку с голубыми полосами, ждал посередине комнаты, пока все не угомонятся. Перед ним, на небольшом возвышении, покрытом дубленой, овечьей шкурой, стоял жених совсем молодой парень. Красивый, высокий, худощавый.
   Церемония началась. Невеста, девушка с острыми чертами лица, черными волосами и удивительно белой кожей, в сопровождении родителей прошла к помосту, где ее ждал жених, встала рядом. Бросила на своего суженого едва заметный игривый взгляд и сразу же посерьезнела: свадьба - мероприятие ответственное.
   Над головой брачующихся - жуткое словечко всплыло в памяти Петра - висел специальный свадебный балдахин, хупа. В полумраке комнаты он казался кроваво-красным.
   Мать Иешуа стояла у стены, в группе женщин, они улыбались, перешептывались. Петр поймал взгляд Иешуа, кивнул в сторону Марии: вон, мол, матушка. Иешуа посмотрел в ее сторону и улыбнулся. Отношения с матерью у сына были не вполне библейские - вовсе не враждебные, добрые, не как с другими родственниками. После смерти отца год назад - в марте двадцать шестого, Петр . застал похороны - вся родня откровенно осуждала Иешуа за то, что тот практически совсем отстранился от работы по дому, по хозяйству, не понимала и не принимала его - странного для них - ухода... куда? Сначала - в себя, пока в себя, понимал Петр. И впрямь: разобраться в себе, в собственных ощущениях это и есть начало. И опять Петр понимал: разборки эти оказались трудными, болезненными для Иешуа. И абсолютно непонятными для родных.
   Но они дали результат. Иешуа вернулся к делу отца, потому что заказы не прекращались, а жить на что-то надо было, тем более что Иешуа остался единственным мужчиной в маленькой семье: мать и он сам. Сестры повыходили замуж еще при жизни Иосифа, обитали отдельно.
   В этом варианте жизни Бог не дал Иешуа братьев. А что до сегодняшнего настроения, так ему было не слишком уютно на чужой свадьбе. Мастер отчетливо улавливал смесь из легкого раздражения, ожидания и... стеснения. Терпи, Иешуа, усмиряй себя, учись собой властвовать, тебе же и не с таким количеством людей придется общаться... Впрочем, сейчас в мозгу Иешуа, как и было назначено, просыпалась матрица, а техники заранее обещали всякие аномалии в поведении объекта во время этого процесса. Так что Петр не сильно беспокоился. Вспомнил свои давние сомнения: а проникла ли матрица в мозг маленького тогда еще Иешуа? Теперь-то все однозначно: работает. Осталось выяснить - как...
   Раввин прокашлялся, показал рукой куда-то в глубь комнаты а затем на жениха и невесту. От теснящихся у стены людей отделилась группа из десяти человек - все мужчины, которые встали полукругом позади молодых. В комнате повисла тишина, только слышно было потрескивание жировых светильников. Священник оглядел собравшихся и, видимо, удовлетворенный, принялся читать шева брахот - семь специальных благословений. Читал громко, зычно, но при этом на удивление нудно. Мастер отвлекся от зрелища, даже слушать перестал, просто разглядывал пришедших на праздник людей. Очень они были разные. Что побогаче стояли поближе к жениху и невесте, а победнее - теснились вторыми рядами. Женщины располагались отдельно - в самом дальнем углу комнаты. Юные и старухи все вместе.
   Возможно, еще что-то происходило в церемонии - Петр не уловил. Стоял, полуприкрыв глаза, снимал напряжение. Устал...
   Молитвы закончились, и молодоженам поднесли чашу с вином. Они по очереди отпили из нее по глотку - символ того, что молодые обещают друг другу разделять все беды и радости семейной жизни. Под пристальными взглядами собравшихся жених взял руку невесты и, что-то ей сказав, отчего она опять заулыбалась, надел на указательный палец бронзовое кольцо.
   Петр наклонился к Андрею:
   - Что он ей сказал?
   - Они всегда говорят одно и то же, - чуть удивленно ответил юноша. - По Моисееву закону, через это кольцо ты посвящена мне.
   Раввин громко сказал:
   -Ктуба!
   Люди одобрительно зашептались. Ктуба - это своеобразный брачный контракт. В нем перечислены права и обязанности молодоженов. Это вызвало живой интерес у публики, потому что в документе рассказывается о приданом, работах по хозяйству и даже кое-что интимное.
   Петр внимательно выслушал священника. Ктуба, писанная на старом листе папируса, норовящего вырваться из рук раввина и свернуться в трубочку - так, как она издревле хранилась в синагоге, - оказалась стандартной и без особых пикантностей, единой для всех, кто вступал и будет вступать в брак в Кане. Папирус недешев, а типовой договор подходит всем законопослушным евреям. Так и обещала Клэр, когда загружала Петра литературой с описанием различных обрядов. Добрая половина этих знаний Мастеру в жизни не пригодится, но миссис Роджерс, видимо, пеклась об общем энциклопедическом развитии Петра и не щадила его память. А Петр, как прилежный ученик, запоминал все предложенное, благо это не требовало особых усилий - мнемотехника у Мастера на высоте.
   Тем временем обряд закончился. Раввин повернулся к гостям, сделал театральную паузу, после чего резко вскинул вверх руки - знак того, что официальная часть завершена и можно переходить к пиру и веселью, Тут же заиграли спрятанные в соседней комнате музыканты, люди сломали ряды, стало тесно. Звенел всеми восемью струнами киннор, свистел халил, легкая свирелька из тростника, громко бухал тоф. Петр еще раз отметил, что хозяева - не бедны. Скорее, напротив, раз смогли пригласить хоть и крохотный, вполне деревенский, если судить по набору недорогих инструментов, но все же оркестрик. Музыкантам даже если они соседи,- надо платить. Кстати, покойный Иосиф, отец Иешуа, иной раз получал заказы на изготовление киннора или небела - струнных инструментов на деревянных рамах... Добровольные помощники из соседей разносили глиняные блюда с кушаньями, в основном - рыба, овощное пюре, хлеб, фрукты и кувшинчики с вином.
   Петр думал: вино - главный герой сегодняшнего праздника. При подготовке проекта "Мессия" персонал Службы Времени, в той или иной степени занятый в проекте, заставили прочитать Новый Завет. Абсолютно всех: начиная от оперативных работников, заканчивая лаборантами и референтами. Про чудо в Кане тоже, естественно. И именно один из младших лаборантов и предложил ошеломляюще простой способ претворения библейского чуда в жизнь. В общем-то он пришел со своей до идиотизма примитивной и оттого обидной для высоколобых спецов идеей еще до того, как группа, разрабатывавшая проект, озадачилась проблемой превращения воды в благородный напиток. Но его выслушали, пожали руку, выписали премию и... помчались в ближайший супермаркет - покупать винный концентрат. Незатейливое дитя высоких химических технологий - красненький кристаллик, который при попадании в воду растворяется, превращая ее в нечто весьма похожее на обычное столовое вино. Конечно, Техник Жан-Пьер Мерсье долго морщился и выступал по поводу качества этого напитка, который он даже вином не называл, но по большому счету вкуса древнего галилейского вина никто не знал, современное же не слишком отличалось по качеству от недорогих южноафриканских, австралийских или чилийских, так что этот выход команде разработчиков проекта показался наиболее приемлемым. Кстати, Жан-Пьеру впоследствии довелось-таки оценить вкус здешних вин, и он признал, что от концентратного местные "напитки" мало отличаются.
   Если бы юный лаборант не появился со своей бытовой идеей, то скорее всего был бы рассмотрен вариант массового гипноза. Люди пьют воду, а им кажется, что это вино. Метод трудоемкий и малонадежный. Любят же в Службе делать все через... Усложнять, в общем.
   Сейчас Мастер нащупывал в потайном кармашке своего плаща коробочку с красными кристаллами, призванными творить историю, и от осознания того, что все идет "чертовски по плану", ему было тепло на душе.
   Иешуа сидел на длинной низкой скамье у стены и отрешенно наблюдал за происходящим. Играла музыка, праздно толпились люди в ожидании начала застолья, метались женщины, умудряясь проскальзывать в тесноте между гостями и при этом ничего не рассыпать и не разлить. Петр подошел, сел рядом.
   - Что, Иешуа, не весел, что головушку повесил? - На арамейском эта фраза не звучала рифмованной, но Мастеру нравилось говорить русскими пословицами и цитатами, переводя их на древний язык.
   - Да нет, Равви, просто задумался о своем. - Иешуа не обманул Петра, да и как обманешь человека, видящего все твои мысли насквозь?
   Да и зачем? Он действительно думал о своем. Думал о посвящении, о том, что с ним что-то не так после купания в холодном Иордане. Мир стал выглядеть по-другому, Иешуа стал по-другому себя в нем ощущать. Теперь люди больше не делятся на добрых и злых, на жадных и щедрых. Как-то все иначе... Все посвященные так себя чувствуют? Или только он? Какие-то изменения произошли в нем, но какие - понять он пока не мог.
   Ничего, скоро поймешь. Петр сделал так, чтобы Иешуа отчетливо услышал эти слова. Услышал мысленно. Иешуа отреагировать не успел - рядом присела Мария, взяла сына за руку, улыбаясь, начала говорить.
   - Ну, вот, свободная минутка выдалась. - Она говорила быстро, сбивчиво, часто переводя дыхание. - Ты обязательно должен попробовать рыбу - она получилась просто необыкновенной. Это - Хана, я так не умею. Иешуа, ты попробуешь? - Не дожидаясь ответа, заговорила вновь: - Только вот вина не хватает. Не рассчитали, что столько гостей будет. А я предупреждала Хану, что вина не хватит, а она, ну ты же ее знаешь, только отмахивалась. Теперь не знает, как быть. Иешуа, как быть?
   Иешуа, казалось, слушал мать внимательно, даже почтительно, но лишь Петру было ведомо, что на самом деле будущий Мессия внутренне морщился: о чем она хлопочет? Какие пустяки.
   Мария продолжала:
   - Вот и я не знаю, что делать. Как же так? Вина всем не хватит. Ты представляешь, что скажут потом люди? Хана устроила своей дочери свадьбу и пожалела вина для гостей. Это же позор! Иешуа, как ты думаешь, что можно сделать?
   - Чудо, - тихо сказал Иешуа.
   Мария засмеялась:
   - Ну, сделай. Сделай, пожалуйста, сын, избавь свою тетку от позора.
   Мария умела с улыбкой относиться к проблемам. Чудо! Даже смешно. Она уже встала, собралась уходить обратно, помогать Хане, но Иешуа схватил ее за руку и спросил:
   - Мать, ты правда хочешь, чтобы я сделал чудо? Чтобы вина всем хватило? спросил резко, повысив голос.
   - Сынок, о чем ты говоришь? Это, конечно, весело, но сейчас и верно надо что-то придумывать. Пусти, я пойду.
   - Я сделаю это! - Иешуа встал со скамьи. Мария посмотрела на сына удивленно: что это он? Но еще больше недоумевал Петр. С чего это Иешуа раньше времени собрался делать чудеса? И главное, как? Мастер сам намеревался сказать .Иешуа о том, что ему следует сотворить чудо - превратить воду в вино. Волшебный кристалл делает свое красное дело, а Иешуа остается только пожинать плоды успеха - Петр бы внушил ему, что это он совершил невозможное. А тут вдруг нате вам - сам ринулся в атаку. Ох уж эта матрица! Сказать о ней, что она ведет себя непредсказуемо, - просто промолчать. Ну да ладно. Собрался делать чудо делай. Кристаллики-то все равно у Петра. Слегка озадаченный, Петр обратился к Иешуа: