Абрамов Артем Сергеевич. Место покоя Моего

   - А-а, плотник из Нацерета! Скоро же ты сделал работу. - Пузатый рыбак с радушно разведенными руками вышел из ветхого строения, служившего складом снастей и жильем одновременно.
   Из соседнего домика тоже выглянул мужчина и крикнул куда-то в сторону:
   - Эй, Яаков, иди сюда! Иешуа из Нацерета лодку привез! Очень скоро вокруг лодки собралась небольшая толпа - в основном рыбаки или их жены. Дружно сгрузили лодку с повозки, стали шумно обсуждать, как всегда, добротную работу известного плотника.
   Иешуа отвлек мальчишка - оборванец, худющий, как скелет, он тянул его за край одежды.
   - Что тебе от меня нужно, мальчик? - мягко спросил Иешуа.
   - Ты ведь плотник из Нацерета? - Парнишка пытался выглядеть серьезно, хмурил брови, но хитринка в глазах была видна слишком отчетливо.
   - А что ты хотел?
   Парень не ответил. Хихикнув, он опрометью помчался куда-то в глубь города с воплем:
   - Плотник из Нацерета уже здесь!
   Внешне Иешуа никак на это не отреагировал, однако Мастер ощутил резкую перемену настроения своего ученика. Смесь каких-то непонятных чувств обуревала Иешуа. Неприятное предчувствие, неуверенность, может, даже боязнь чего-то. Петра вдруг осенило: Иешуа просто волнуется! Нервничает, как студент перед экзаменом. Учащенное сердцебиение, бледнота кожи, сумбур в мыслях... Все признаки. Вот только не из-за лодки это. За лодку Иешуа спокоен - он починил ее на славу: вон рыбаки все хвалят, никак нахвалить не могут. Значит, заплатят славно... Нет, здесь дело в другом.
   Очень скоро Петру удалось подтвердить свою догадку. Рыбак, заказавший ремонт лодки - толстяк по имени Фома, - пригласил Иешуа, Петра и Андрея к себе в дом: поесть, отдохнуть с дороги и переночевать перед обратным переходом. На ужин (естественно, рыбный) пришло еще несколько мужчин - друзья Фомы. В самом разгаре пиршества, когда вино уже многим развязало языки и начались сугубо мужские разговоры, сдобренные крепкими выражениями и обычными для всех времен и народов физиологическими подробностями взаимоотношений полов, Петр заметил, что в дверях скромно стоит молодая женщина - крестьянка, а подле нее - ребенок. Непонятно только, мальчик или девочка - дитя было абсолютно лысо и настолько грязно, что определить пол не представлялось возможным.
   - Полегче, братья, полегче! - Петр сказал это громко, чтобы услышали все. Непристойности прекратились. Мастер показал утихшим рыбакам на женщину. Давайте пощадим ее уши!
   Всеобщий смех был ему ответом. Посыпались возгласы:
   - Да она все лучше нас всех знает!
   - Сама может рассказать и не такое!
   - Эй, красавица, что тебе здесь надо?
   Все время молчавший Иешуа произнес:
   - Она пришла ко мне.
   Хохот еще громче.
   - К тебе, плотник? Зачем ты ей? Разве только починить руки ее дитяти?
   Теперь Мастер заметил, что у мальчика-девочки совершенно сухие руки - две безвольно болтающиеся плети, тонкие, бледные. Кости, обтянутые кожей.
   - Неужели вы думаете, что я могу чинить только лодки? - Иешуа встал и надменно - чужая для него реакция! - оглядел собравшихся.
   - Погоди, я сейчас принесу тебе долото! - Один из напившихся вдрызг рыбаков попытался встать, но не удержался и повалился на сидящих.
   Это вызвало новый приступ веселья. Да и шутка его многим острой показалась.
   Иешуа, абсолютно не обращая на них внимания, выбрался из шумного дома, отвел женщину в сторону, за ним вышел Петр.
   Ночь уже опустилась на рыбацкий поселок, с озера дул резкий ветер. Женщина ежилась от холода, закрывая полами одежды своего ребенка.
   Придерживая растрепанные ветром длинные волосы, Иешуа спросил:
   - Ты пришла ко мне? Можешь не отвечать, я знаю - ко мне. Скажи только зачем я тебе? Кто я, по-твоему?
   - Ты Иешуа, чудотворец из Нацрата. Машиах. Ты лечишь немощных, избавляешь женщин от бесплодия и воскрешаешь мертвых. Так? Это люди говорят... - В голосе женщины сквозило сомнение.
   Теперь Иешуа позволил себе рассмеяться. Посмотрел на Петра:
   - Люди врать не станут! Так, Кифа?
   Петр был ошеломлен. Вот тебе и беспроволочный телеграф - за два дня в разные концы Галилеи разнеслась весть об Иешуа-волшебнике, Иешуа-враче, Иешуа-еще-Бог-знает-ком. Да и обещание свое Рувим из Ципора, как и ожидалось, не сдержал: разболтал всем, кому смог, о чудесном исцелении сына. Мухой разболтал!
   - Ты права, женщина, все так и есть. - Иешуа принимал игру: доктор значит, доктор!
   Он присел возле ребенка, выпростал у него из-под одежды одну руку, внимательно изучил. Дитя глядело на собственную конечность, как на отвлеченную вещь, - пустым, ничего не выражающим взором.
   - Я вылечу ей руки. - Иешуа, сидя на корточках, повернулся к Петру, смотрел пристально, серьезно. - Я сам вылечу ей руки.
   На слове "сам", было сделано явное ударение. Впрочем, Мастер и не собирался вмешиваться в "чудотворение" Иешуа: дал обещание - изволь сдерживать, тем более что походная аптечка полевого агента Службы Времени была бы здесь бессильна. Ребенок родился с атрофированными руками - операция помогла бы, а так...
   - Равви, это мальчик, - тихо произнесла женщина.
   - Что? - Иешуа поднял на нее глаза.
   - Ты сказал "вылечу ей", а это мальчик, Навот, мой младший сын.
   - Мальчик, - рассеянно повторил Иешуа. - А какая разница? Скажи мне, женщина, ты веришь в меня?
   Крестьянку вопрос смутил. Петр уловил недоумение: как это так? Что значит "веришь, не веришь"? Если лечишь людей и они выздоравливают, то чему здесь можно не верить?
   - Ну....да... - нерешительно сказала.
   - Послушай, - Иешуа встал перед ней в полный свой, немалый рост, - это простой вопрос, и мне важно знать правдивый ответ. Веришь ли. ты, что я помогу твоему сыну?
   Иешуа, прищурясь, вглядывался в растерянные глаза женщины. Усиливавшийся ветер срывал с ее головы платок.
   Вообще, погода портилась. Причем стремительно. На озере зарождался настоящий шторм, низкие тучи, невидные в темноте, скрывали луну и звезды. Истерично кричали птицы, чутко реагирующие на изменения погоды. Иешуа выглядел если не грозно, то весьма величественно - высокий мужчина в светлых одеждах, с длинными развевающимися волосами, одухотворенным лицом, стоял ровно, незыблемо - неподвластный набирающей силу буре.
   Очень кинематографично - Петр смотрел на эту картину глазами человека из будущего.
   Из домика потихоньку выходили рыбаки - трое еще державшихся на ногах приятелей, интересовавшихся, куда подевался их дорогой гость. Увидев Иешуа, они оперлись о косяки двери, вглядываясь в ветреную темень, с пьяным любопытством ожидая, что же будет дальше.
   Иешуа стоял к ним спиной. Вот он наклонился к женщине и, перекрикивая ветер, спросил:
   - Так ты веришь?
   - Да! - крикнула она в ответ.
   Иешуа неожиданно развернулся к стоящим позади рыбакам и резким, как выстрел, указующим жестом невольно заставил их отпрянуть.
   - Вы! Вы верите в меня? Верите, что я смогу вылечить сына этой женщины? Верите, что маленький Навот, возмужав и окрепнув, будет выходить с вами в море и тащить сети с рыбой? Верите, что он станет первым в Кфар-Нахуме силачом? Вы верите в то, что я сделаю его таким?
   Иешуа говорил это громко, почти кричал, ветер относил его слова в сторону, но рыбаки все слышали. Они были ошарашены картиной медленно приближающегося к ним явно одержимого бесом человека, которого они всегда знали как добропорядочного плотника из Назарета. Теперь он смотрел на них, как смотрел бы сам Бог. Эмоциональное воздействие усиливалось вытянутой впе- , ред рукой, с перстом, указывающим на них, плюс бурей, штормом, гоном облаков по черному небу... И впрямь - кино.
   Мастер искренне наслаждался зрелищем.
   Впечатлительные капернаумские рыбаки, простые ребята, с трудом отведя взгляд от Иешуа, переглянулись, пожали плечами, перекинулись парой коротких фраз, утонувших в шуме ветра. Самый рослый из них - Яаков, чуть подавшись вперед, прокричал:
   - Да! Иешуа, да!
   - Люди верят в меня! -беглый взгляд на Петра. - Верят! Я чувствую! Воистину верят!
   Преодолевая напор уже совсем разгулявшегося шквала, Иешуа подошел к Навоту, которого по-прежнему крепко держала мать, встал перед ним на колени, обхватил руками его голову. Держал так, будто хотел ее сдавить с двух сторон, как дыню. Мальчик смотрел на Иешуа испуганно, по щекам текли безмолвные слезы, тотчас мешавшиеся с каплями дождя, но вырваться он и не пытался. Отпустив мальчика, Иешуа, не вставая, оглянулся по сторонам, увидел, что под ногой у женщины застрял лист, обыкновенный лист, сорванный шальной стихией с какого-то дерева и теперь лежавший придавленным кожаной подошвой простой крестьянской сандалии. Иешуа осторожно взял его, расправил, положил перед Навотом на землю.
   Тут уже Петру - не Мастеру Службы Времени из двадцать второго века, а страннику из первого - пришлось зримо, напоказ поражаться абсолютно ненаучному чуду, как какому-нибудь... ну, как, скажем, рыбакам из Капернаума, которые прямо рты поразевали.
   Лист спокойно лежал на земле. Не придерживаемый, не придавленный ничем, просто лежал, будто и не выл кругом ураганной силы ветер, носящий вихрем по побережью Генисаретского озера тысячи его собратьев, таких же оторванных от родного дерева листьев.
   Нет, удержать его под ветром было не так уж и сложно, обыкновенный телекинез наоборот - не двигать мыслью, но мешать движению, однако до сих пор Иешуа почему-то не стремился проявлять телекинетические способности. Разве что давно, еще ребенком...
   Что он еще проявит, не без опаски подумал Петр, что дала ему матрица?..
   Рыбакам, подошедшим поближе, все тоже было хорошо видно. Лист недвижно лежал у ног мальчика.
   Иешуа шепнул ребенку на ухо что-то и положил руку ему на затылок. Петру вспомнилась сцена почти двадцатилетней давности в иерусалимском доме маленький Иешуа тоже проходил через это: дядя-паранорм, рука на затылке, прыгающая чашка. Это и в самом деле несложно.
   Представление продолжалось.
   Мальчик нагнулся к листку, невольно выбравшись из-под маминого прикрытия ветер с готовностью подхватил его лохмотья и принялся играть с ними. А лист спокойно ждал. Нерешительным жестом Навот потянулся к маленькому зеленому пятну на сером, мокром песке. В бывших безжизненными еще минуту назад пальцах вдруг возникло движение - неровное, ломаное. Рука ребенка, подрагивая, приблизилась к листку и медленно, очень осторожно подняла его с земли. Мальчик держал лист аккуратно, почти нежно, словно боясь повредить хрупкую паутину жилок, но ветер не вырывал его из слабых пока пальцев Навота, хотя так должно было случиться, не будь...
   Петр удивленно поймал себя на странной мысли: не будь это... чудом? Да, только что он стал свидетелем настоящего чуда. Свидетелем не опосредованным, как в Кане, на свадьбе, а непосредственным, стоящим рядом... Непросто же признаться себе в том, что это чудо... Но как?.. В голове человека из насквозь материального времени, где электроника и химия творят то, что житель даже двадцатого, а не только первого века точно назвал бы чудом, не укладывалось: никаких приборов, никакой техники - просто чудо. Мальчик с парализованными руками поднял с земли лист, не улетевший под ураганным ветром.
   Как?.. Вопрос, на который еще вчера Иешуа не знал ответа. А сегодня знает?..
   Боже, из какого громоздкого, замороченного условностями времени он прибыл! Из времени, где нет места вере, где слово "верю" всегда подразумевает понятие "знаю". Верю, что получится, потому что знаю - как... А здесь - Петр ничего не знал и не понимал. С его огромной колокольни знаний было предельно ясно; никакими паранормальными способностями, будь они трижды, четырежды мощнее способностей Петра, нельзя за пару минут вылечить от рождения парализованного ребенка. Лист удержать под ветром - это просто. Но для Иешуа, не лишенного чувства театральности, лист - атрибут действа. А само действо...
   Как все это описывать в отчете?..
   ДЕЙСТВИЕ - 2, ЭПИЗОД - 5
   ГАЛИЛЕЯ, КАПЕРНАУМ. 24 год от Р.Х.. месяц Адар
   (Окончание)
   Вот, оказывается, как выглядит истинная слава! Толпа народа - с огнем в глазах и мольбами на устах. Иными словами, слава - это не то, когда тебя все знают, а то, когда ты всем нужен.
   За последние несколько дней Петр думал о таких понятиях, как "вера", "слава", "чудо", чаще, чем, наверное, за всю свою довольно длинную уже жизнь. Да оно и понятно: работа Мастера, хоть и является самым необычным занятием, которое когда-либо приходилось изобретать человеческому разуму (шутка ли править историю, как кузов помятого автомобиля!), все же традиционно требует в ходе исполнения конкретных задач принимать конкретные решения и совершать конкретные поступки. Вот кнопка, вот лампочка. Кнопку нажал - лампочка зажглась. Все просто. Есть причина, есть следствие. Эфемерное и зыбкое "верю" никогда не подменяет грубое и зримое "знаю". И вот теперь Мастеру Службы Времени приходится сталкиваться с тем, что он сам, закоренелый материалист, апологет вышеназванного "грубого и зримого", классифицирует как "чудо". Как жить, господа?.. Но слишком много непонятного, не должного существовать встретилось ему на этом задании. Служба - полувоенная организация, в ней все подчинено дисциплине и порядку, на все есть инструкции и методические указания. В ходе броска не должно быть ни одного неучтенного камешка, ни одной пылинки, если он или она мешают каноническому или, если угодно, хрестоматийному ходу истории. "Потому что в кузнице не было гвоздя..." Мелочь, гвоздь, но именно он, ничтожная железяка, послужил причиной гибели командира большого воинского формирования. Детский стишок из глубин смутного времени очень хорошо иллюстрирует отношение к мелочам в Службе.
   А тут вам, пожалуйста: некий индивид, объект по-нашему, непонятно каким способом врачует людей, да еще в таких количествах, что историей это не замечено не будет. А значит, и Службой. Кто ответственный? Мастер-3 Петр. Пожалте отчетец, полковник Анохин! А полковник, грызя перо, как школьник, отвечает: "А я не знаю, что писать-то". Идиотизм какой-то! Давным-давно расшифрованы, поняты и тысячи раз воспроизведены такие явления, как телекинез, телепатия, глубокий массовый гипноз. Даже телепортацию уже освоили, правда, только с неживыми предметами крайне малой массы и на небольшое расстояние. Да что там! - путешествия во времени - пусть и засекреченная, но реальность. Правда, еще не очень хорошо изученная, но это дело времени, простите за невольный каламбур.
   Словом, про все Служба знает, все Служба умеет, а вот "чудо"... Такого наименования на складе нет. А значит, и в природе тоже. Ах, вы, сугубый материалист Петр, стали иного мнения? Отлично! Приносите сюда ваше "чудо", мы его измерим, взвесим, разрежем и посмотрим, какого оно состава и цвета внутри. Не можете? Значит, его нет, вашего "чуда". Что недоказуемо, то не существует. Как там у какого-то классика: "Если ты не можешь объяснить чудо, допусти существование Бога".
   Ну, вот, допрыгался, Петр, уже сам с собой разговаривать начал.
   В любом случае для отчета отговорка есть всегда: матрица. Сами изобрели, сами и расхлебывайте, как она там работает. Но для чего ей нужна "вера", которую ото всех постоянно требует носитель матрицы? Топливо она для нее, что ли?.. Мастер Петр не знает. Мастер Петр просил к психо-матрице подробные описание и инструкцию, но Техники отвечали уклончиво и таинственно показывали пальцем в потолок - это значит, что вся документация хранится под личным контролем Дэниса, шефа Службы. А объяснить устно или на пальцах? А устно или на пальцах - не можем, поскольку сами работаем вслепую. Матрица для нас - "черный ящик", артефакт, знаем, что на входе, видим, что на выходе, а как действует тайна сия велика есть. Ее, тайну эту ужасную, начальство сильно оберегает. Может, инопланетных шпионов опасается, может, еще кого или чего. Вот и ты. Мастер, работай вслепую, проще говоря - методом тыка.
   Банальна истина, как всякая истина: человеческий мозг задействован процентов на двенадцать от свой мощности. У гениев - больше. У Бетховена, быть может, на пятнадцать, и эти три лишних процента сделали его великим композитором. Лишние - работающие! - проценты Эйнштейна подарили миру теорию относительности. А Леонардо? Винер? Галилей? Пушкин?.. Десятки, сотни имен людей, вырвавшихся за пределы, отведенные природой возможностям человеческого мозга. К слову, и Мастера... Тоже, наверно, лишние два-три процента у них работают, и славно работают...
   А что до лечения... В конце концов, во все времена рождались целители, умеющие лечить наложением рук, то есть, говоря научно, управляющие биополем человека. Биополем в двадцать втором веке управлять худо-бедно умеем, скорее, всё-таки - бедно и худо, хотя кое-какая аппаратура придумана и создана, но вот целенаправленно готовить тех, кого в двадцатом веке назвали экстрасенсами, увы, никто не в силах. Ген экстрасенсорный не выявлен. Родился - значит, славно. Чистый самотек... Пока Иешуа творит понятные и приятные людям чудеса экстрасенсорики. Что дальше?..
   Одно лишь было запрограммировано Биг-Брэйном изначально: если объект носитель матрицы опасно выходит из-под контроля, у Петра есть указание на ликвидацию оного. В физическом, естественно, смысле. Даст Бог, до этого не дойдет дело!..
   Бог пока Мастеру благоволил.
   Петр и Андрей стояли на крыше дома капернаумского рыбака Фомы. Домик располагался на самом берегу озера Генесар. В ясную погоду отсюда хорошо видно ущелье на другом берегу, похожее на голову лошади. Но смотреть вдаль, то есть отрешаться от мирской суеты, нынче повода не было. Вся суета, то есть все события вершились прямо здесь, в нескольких метрах от наблюдающих. Со стороны противоположной озеру, из поселка, местными жителями гордо именуемого городом, к дому стекался народ. Огромное количество. Насколько хватало глаз - все неровные и в общем-то условные улочки Капернаума, тропинки, скорее, были заполнены людьми.
   Кричащими, молящими, молчащими, смердящими, больными и здоровыми, молодыми и дряхлыми. Казалось, вся Галилея явилась сюда, чтобы устроить этот странный митинг. Лишь два дня прошло с того момента, как Иешуа исцелил парализованные руки капернаумского парнишки. Два коротких дня. Для распространения новостей масса времени, как оказалось.
   Иешуа сидел в доме и в буквальном смысле принимал больных. Этакий земский врач. В качестве ассистентов были местные рыбаки, третьего дня сильно пораженные увиденным чудом и крепко уверовавшие в чудесные умения плотника из Назарета. А ему, плотнику, только этого и надо. Больше веры - легче делать чудеса.
   Материалист Петр уже усвоил эту рабочую закономерность...
   Поток больных начался рано утром. Первым принесли местного калеку Исава. Старика в Капернауме знали все - он был завсегдатаем рыбного рынка. Выпрашивая подачку, ползал по земле, волоча за собой тонкие серые обездвиженные ноги. Исав был безумен и все время выкрикивал странные, никому не понятные фразы, но к его воплям все в поселке уже давно привыкли. Однако после той достопамятной бури, наутро, когда торговцы только раскладывали свой товар, никто не слышал знакомых криков безумца. Кто-то решил выяснить: часом, не умер ли старик, и, поискав, нашли его сидящим под деревом и плачущим. Увидев людей, он утер слезы и очень отчетливо сказал: "Здесь Спаситель!" После этого он больше не бредил, а только тихо просил прохожих отнести его "к Спасителю".
   С него-то, с Исава, все и началось.
   Теперь, когда солнце уже высоко, через руки Иешуа успело пройти человек сто - сто пятьдесят. Петр, начавший было считать, вскоре сбился и бросил это дело. Кому тут нужна документальная точность?.. Уж не ему лично. По предварительным прикидкам, Иешуа уже намного превысил количество излеченных, означенное в четырех Евангелиях.
   Если поначалу Иешуа тратил на каждого пациента по пятнадцать или двадцать минут, то теперь только прикасался рукой к больному или, напротив, подносил его руку к своему лбу и отпускал. Люди благодарили его, пытались расплатиться, совали деньги, просили забрать скот, но Иешуа только улыбался в ответ. Эффективность лечения, правда, была всегда разной. С парализованными конечностями назаретянин справлялся довольно неплохо, а вот полностью недвижимых людей поставить на ноги ему пока не удавалось. Он просил не уносить их, обещал, что займется позже. Но так или иначе люди уходили счастливыми, даже если сразу не происходило резких изменений в лучшую сторону в их болезни. С абсолютно необъяснимым ехидством - с чего бы? - Петр отметил, что одним махом очистить кожу прокаженного Иешуа не может. Многое он, в общем, не может сразу, с ходу. Но люди веровали в свое выздоровление и, похоже, щедро делились верой со своим врачевателем. С каждым новым человеком Иешуа становился все менее напряженным, начал улыбаться, шутил с рыбаками, стоявшими у входа и сдерживавшими народ. Мастер явно ощущал изменения, происходившие в его подопечном - не было теперь темных мысленных блоков, не было придушенных эмоций. Иешуа источал дивный сладко-розовый запах, который был способен уловить только Петр, запах счастья.
   Кстати, о запахе. Очень скоро воздух в доме пропитался теми ароматами, которые свойственны нищим, калекам, живущим на улице беднякам, да еще добавить к этому - гнойные раны у многих, тоже запашок - не из сладких... В общем, Петр вежливо удалился на крышу - и воздухом подышать, и масштабы нашествия сирых и убогих оценить.
   Счастье. Вот вам еще одно эфемерное понятие, которого нет в скупом лексиконе докладных, объяснительных, рапортов и прочей отчетной макулатуры. Надо с этим мириться. Никогда не было, а теперь вот будет. Петр был настроен решительно - мало ли чего никогда не было! В его нынешнем задании все для всех впервые - и для Службы, и для него самого.
   В ровном море толпы, почти на горизонте, Петр со своего наблюдательного пункта вдруг увидел нечто странное, нехарактерное для происходящих событий. С окраины поселка, взрезая людские массы, к побережью, а значит, и к дому Фомы двигались всадники. Плотный отряд порядка двадцати человек старался держать постоянную скорость, не обращая внимания на то и дело попадавшихся под копыта людей. Мастеру с его суперзрением было хорошо видно, что люди, ехавшие верхом, были вооружены дубинками, копьями и луками, а на голове у каждого повязан кроваво-красный платок.
   Сомнений не было - это зилоты. Летучие, неплохо оснащенные, почти неуловимые отряды зилотов - борцов за независимость от римского правления, периодически возникали то там, то здесь, совершали налеты на римские патрули, грабили дома лояльных властям людей и безжалостно убивали всякого, кто симпатизировал чужеземцам. Все это вершилось под девизом: "Никакой власти, кроме власти Закона, и никакого царя, кроме Бога". На отряды зилотов римлянами периодически устраивались облавы, но, как правило, уничтожить полностью их не удавалось - хорошо знающие местность, родившиеся на этой земле люди легко терялись среди простого населения, которое к зилотам относилось хорошо, хотя и побаивалось. А как не опасаться вооруженного человека?..
   Через несколько минут конный отряд, оттеснив от дома всех прочих людей, жаждавших чуда, занял пятачок перед входом. Всадники были возбуждены, несмотря на явную усталость, лошади фыркали, трясли мордами и роняли на песок пену. Зилоты привезли раненого. Он лежал на попоне ничком, уткнувшись лицом в гриву, привязанный к шее коня широким кожаным ремнем. Одежда на его спине пропиталась кровью: видимо, рана была большая и глубокая. Четверо спешившихся людей отвязали раненого, осторожно пронесли его в дом, положили перед Иешуа. Самый широкоплечий и мощный из приехавших - предводитель, склонил голову и произнес:
   - Приветствуем тебя, Равви! Мы приехали за помощью к тебе. У нас раненый. Ты сможешь ему помочь?
   Иешуа на секунду задержал взгляд на оружии, которое пришедшие не выпускали из рук, и ответил:
   - Конечно. Как его имя?
   - Его зовут Иуда. А я... - Говоривший чуть изменился в лице, горделиво приподнял голову. - Я - Варавва. Ты знаешь, кто мы такие?
   - Мне все равно, кто вы. - Иешуа невозмутимо глядел Варавве в глаза. Этот человек ранен. Вот что важно. Кем бы он ни был, я вылечу его.
   - Ты стал бы лечить римлянина или самарянина? - спросил Варавва с нажимом.
   - А они разве не люди? Разве они не испытывают боли? Молодец Иешуа, подумал Петр. Спокоен, как скала. А от этого Чапаева иудейского ненависть ко всем и вся так и прет.
   Варавва зло сплюнул на пол и вышел. За ним последовали остальные.
   Иуда лежал перед Иешуа на низком топчане лицом вниз и тихо стонал. Назаретянин разорвал на нем одежду, обнажив огромную, через всю спину, рану с ровными краями. Не иначе римский меч, отметил Петр, скользящий удар наотмашь. По закону, только римлянам позволялось носить такое оружие. Но зилоты были бы плохими воинами, если бы не брали трофеи... Иешуа снял с раненого остатки одежды, явив взорам не только грязное, в синяках, тело, но и тот самый короткий римский меч, пристегнутый к поясу. На рукоятке, там, где должен был быть орел герб римского войска, красовались теперь вполне определенного вида шрамы: новый хозяин меча камнем стесал ненавистную эмблему.
   Иешуа внимательно осмотрел рану, промокнул ее куском ткани, чем вызвал громкий стон, присел на корточки перед лицом Иуды, взяв за подбородок, поднял ему голову.
   - Я помогу тебе. - Иешуа каждый раз произносил эту фразу перед тем, как творить очередное медицинское чудо.
   - Не старайся, Равви, мне уже не помочь, - прохрипел Иуда, - силы оставляют меня.
   - Ты знаешь, а я ведь могу и убить тебя, - раздумчиво сказал Иешуа, - могу отнять у тебя жизнь. Ты веришь в это?