Страница:
— Получены новые известия относительно армии Гота, господин генерал? — спросил я.
— Как мне сообщил Шмидт по телефону, операция протекает в соответствии с планом. Со вчерашнего дня мы имеем коротковолновую связь с группой армий «Дон», так что можем получать более свежую информацию, чем раньше. Но пока я настроен еще не слишком оптимистически. Из вашего вчерашнего доклада видно, что обстановка вне котла серьезнее, чем я думал. Взгляните на карту, 8-й итальянской армии создана угроза и с фланга и с тыла. А для того чтобы обеспечить оборону на широком фронте в месте прорыва, фактически имеются лишь боевые группы. Если противник снова перейдет в наступление, произойдет катастрофа еще большая, чем сейчас.
— Я просто не могу себе представить, господин генерал, каким образом собираются стабилизовать положение на фронте. Имеются ли у нас вообще силы для того, чтобы формировать новые армии? Не запоздают ли все мероприятия Главного командования сухопутных сил? Удержат ли итальянцы свой участок фронта на Дону?
— Если 8-я итальянская армия будет отброшена, то и венгры будут вынуждены оставить свои позиции. Тогда возникнет угроза с тыла даже 2-й германской армии на воронежском фронте. Само по себе положение на участке по реке Чир можно было бы стабилизовать в том случае, если Главное командование сухопутных сил располагает оперативными и стратегическими резервами и уже двинуло их по направлению к угрожаемым участкам. На этот счет я не могу вам сказать ничего определенного. Впрочем, после печального опыта последних трех недель я отношусь скептически к компетентности высшего командования и его решениям.
— Еще один вопрос, если позволите, господин генерал. Эльхлепп показал мне радиограмму Гитлера, согласно которой Гот должен восстановить прежнюю линию фронта. Это означало бы, что мы должны здесь оставаться. При сложившемся вне котла неустойчивом положении такой приказ, на мой взгляд, был бы безумием.
— Приказ действительно таков. И все же мы подготовились к тому, чтобы быть в состоянии пробиваться навстречу Готу. Я надеюсь, что Главное командование сухопутных сил по крайней мере в последнюю минуту поймет, что единственный путь к спасению армии — это мое предложение оставить город и пробиваться на юго-запад.
— Как настроение в штабе? — спросил я адъютанта. — Плохое, — отвечал он. — Старик ругается как сапожник. Он в бешенстве, что Паулюс бездействует, хотя и видит, что 6-я армия медленно, но верно погибает. Зейдлиц считает безответственной болтовней обещание Геринга 22 дивизии снабжать по воздуху. Он-то уж это понимает после Демянска. Может быть, вы хотели бы прочесть его памятную записку или вы с ней уже знакомы?
— Я слышал о памятной записке у нас в штабе. Есть у вас ее текст?
— Разумеется, господин полковник.
Адъютант подошел к своему сундуку с документами, вынул оттуда скоросшиватель и протянул мне. Я читал с возрастающим интересом. Точно, трезво, неопровержимо оценивал Зейдлиц катастрофическое положение со снабжением нашей армии, дальнейшее широкое наступление советских войск, мероприятия Главного командования сухопутных сил по деблокаде, которые могли бы лишь позднее дать эффект, и боеспособность войск. Все эти суровые факты вынуждали принимать решение. «Либо 6-я армия, заняв круговую оборону, защищается до тех пор, пока она не израсходует все боеприпасы, то есть останется безоружной… Либо, действуя наступательно, армия разрывает кольцо окружения», — таковы были заключительные выводы генерала. Его не пугала мысль о том, чтобы в случае необходимости действовать вопреки приказу Гитлера о круговой обороне, и он закончил свой меморандум следующими словами: «Если Главное командование сухопутных сил не отменит немедленно приказ о круговой обороне, то голос собственной совести велит нам выполнить свой долг перед армией и немецким народом, самим вернуть себе свободу действий, которой нас лишил изданный приказ, и использовать пока еще имеющуюся возможность нашим наступлением предотвратить катастрофу. Угрожает полное уничтожение двухсот тысяч солдат и всей материальной части. Другого выбора нет»{57}.
Вот проявление гражданского мужества, смелости и готовности к самостоятельным действиям — так воспринял я тогда записку. Мне не приходило в голову, что у Зейдлица могла быть какая-либо иная цель, кроме стремления спасти армию для продолжения борьбы. На миг у меня даже явилась мысль: а что, если бы Зейдлиц, а не Паулюс был командующим 6-й армией? Я высоко ценил Паулюса. Но на этот раз я отдавал дань уважения Зейдлицу.
Я спросил адъютанта, какова судьба памятной записки.
— Она была в оригинале отправлена армией дальше через группу армий Главному командованию сухопутных сил, и — тут вы посмеетесь — на Зейдлица было возложено командование всем северным и восточным участками котла.
— Как реагировал Паулюс на такое сужение его власти как командующего?
— Этого я не могу вам сказать, господин полковник. Знаю только, что Состоялось объяснение между Паулюсом и Зейдлицем.
Получив сведения о личном составе LI армейского корпуса, я поехал обратно в мой штаб. У меня не укладывалось в голове, как случилось, что Гитлер поручил фрондеру Зейдлицу командование самыми важными участками обороны в котле. Не хотел ли он таким образом приручить генерала из старой военной семьи? Но почему это было сделано без Паулюса?
Вероятно, Эльхлепп может ответить на эти вопросы. Сейчас же после возвращения я пошел к нему. Он встретил меня словами:
— Ну как, читали памятную записку Зейдлица? Что вы скажете по этому поводу?
— Я восхищен точностью и последовательностью суждений. Конечно, я был поражен, когда ознакомился с предложением действовать вопреки приказу фюрера.
— С этим выводом не согласны все мы — Паулюс, Шмидт, я и другие командиры корпусов. Это, по моему мнению, анархия. Я признаю, что обязанность и право командующего армией принимать самостоятельные решения. Но лишь в том случае, когда у него нет связи с вышестоящими командными инстанциями. Но у нас это не так. Верховное командование самым подробным образом информировано о нашем положении. Ведь нелепо предполагать, что Главное командование сухопутных сил намерено принести нас в жертву.
— Правильно, Адам. Паулюс это ясно понимал еще в первые дни окружения. Да и генерал-майор Пикерт, командир 9-й зенитной артиллерийской дивизии, считал иллюзией расчеты на то, что авиация обеспечит достаточное снабжение нашей армии. Поэтому по распоряжению командующего армией он 27 ноября вылетел в штаб группы армий, чтобы полностью информировать фельдмаршала фон Манштейна об опасном положении в котле и обсудить с компетентными инстанциями военно-воздушных сил перспективы максимального и, главное — бесперебойного снабжения нашей армии. Пикерту было поручено откровенно изложить наши сомнения в реальности снабжения по воздуху и подчеркнуть, что армию может спасти только прорыв при поддержке извне. При этом уже нельзя терять времени.
— Кстати, еще один вопрос, Эльхлепп. Если нужно сохранить боеспособность армии, то сколько машин должно ежедневно вылетать в котел?
— Вы знаете, Адам, что нам нужно в день минимум 700 тонн грузов. Один «юнкерс-52» берет 2 тонны. Это, следовательно, означало бы, что ежедневно в Питомнике должны приземляться 350 «юнкерсов». Но грузоподъемность «хейнкеля-111» составляет только 1,5 тонны. Стало быть, если нет в распоряжении достаточного числа «юнкерсов-52», то уже нужно более 400 машин.
— Такой же ответ мне дал полковник Баадер. А сколько же машин фактически прибывало в последние дни? — спросил я.
— Только небольшая часть нужного количества, в лучшем случае одна четверть. Но позвольте мне все же продолжить мой рассказ. Несколько дней назад Пикерт возвратился. Он доложил Паулюсу о своей длительной беседе с генералом Фибигом, командиром VIII авиационного корпуса, которому Гитлер поручил снабжение по воздуху 6-й армии. Хотя корпус по приказу Гитлера освобожден от всех других боевых заданий, Фибиг вынужден заявить, что у него не хватает машин для того, чтобы доставлять в котел по воздуху требуемый тоннаж. Генерал сам оказался в неприятном положении. 11 декабря он прилетел в котел и обещал Паулюсу и Шмидту, что сделает все, что в человеческих силах, чтобы помочь тяжко бедствующей 6-й армии. Но дело не только в нехватке самолетов. Порой сильный мороз, поднявшаяся метель и густой туман почти парализуют воздушное сообщение. В результате до сих пор не было ни одного дня, когда бы удалось доставить хоть четверть нужного тоннажа. Вероятно, в ближайшие дни мы будем вынуждены еще уменьшить хлебный паек, который в конце ноября был установлен в размере 200 граммов на день.
— Так и есть. Поэтому Паулюс тотчас же после своего прибытия в котел приказал всем частям точно взять на учет запасы продовольствия, обмундирования, боеприпасов и горючего и доложить, сколько имеется в наличии. Квартирмейстерам и интендантам приказано позаботиться о равномерном распределении. Не знаю, все ли честно и правдиво доложили, каковы запасы. Мы не имели возможности проверить донесения.
— Следовательно, мы должны признать, что большинство солдат находящейся в котле армии уже много дней голодают. Чем меньше число прибывающих самолетов, тем быстрее растет ежесуточно недостача продовольствия. Где же выход, Эльхлепп?
— Выход заключается в бесперебойном, возможно большем снабжении по воздуху и в успехе наступления армии Гота.
— В реальность воздушного моста мы оба не верим. Мне представляется также весьма сомнительным, чтобы деблокирующей армии Гота удалось перебросить к нам наземный мост. Ваш оптимизм делает вам честь, дорогой мой. Но может быть, мы поддаемся гибельному самообману?
— Конечно, оба моих предположения еще находятся под большим вопросом. Но ведь и мы не сидим сложа руки. Хотя Гитлер приказал удерживать Сталинград, нами проведены все подготовительные мероприятия для того, чтобы суметь в самые ближайшие дни пробиться навстречу армии Гота. Мы не должны терять веру в успех.
Генштабист полковник Эльхлепп принадлежал к тем десяткам тысяч офицеров и солдат, которые искренне верили в авторитет начальства. В основе их послушания лежало доверие к верховному командованию, они были готовы рисковать своей жизнью ради него, будучи при этом твердо убеждены, что оно со своей стороны оправдывает доверие тем, что его поступки и решения проникнуты чувством высокой ответственности. Доверие в ответ на ответственность, ответственность в ответ на доверие — такова была формула солдатского мышления и поведения. Большинство из нас было воспитано в этом духе, так мы жили и сражались. Но как же быть, если верховное руководство злоупотребляло нашим доверием, если оно по каким-то причинам, может быть даже по легкомыслию, пренебрегло лежащей на нем ответственностью?
Меня терзали сомнения. Эта естественная вера, непоколебимое доверие к командованию вермахта были во мне основательно подорваны. Формула «Доверие в ответ на ответственность, ответственность в ответ на доверие» показалась мне спорной, упрощенной, даже наивной в свете горького опыта последних недель. Не прав ли все же генерал фон Зейдлиц? Но пока что надо было разобраться в других делах.
— Еще один вопрос, Эльхлепп. Можем ли мы как должно заботиться о раненых и больных, особенно о тяжелораненых?
— К сожалению, нет. Как вы знаете, все крупные госпитали расположены к западу от Дона. Около города и в степи размещено лишь несколько небольших полевых госпиталей. Они давно переполнены, хотя мы каждую машину, летящую в обратный рейс, полностью загружаем тяжелоранеными. Но ведь дело не только в недостатке места, прежде всего не хватает перевязочного материала, наркотических средств, медикаментов, хирургических инструментов. Пополнение ничтожно. Врачи и медицинский персонал перегружены, все чаще и они валятся с ног. Начальник санитарной службы или квартирмейстер могут вам рассказать о подлинных трагедиях.
После беседы с начальником оперативного отдела я стал осведомленнее, но отнюдь не спокойнее. Я отправился к себе — в убежище командующего армией. Текущей почты было немного. Пока я давал распоряжения обер-фельдфебелю Кюпперу, открылась дверь и вошел Паулюс.
— Много дел, Адам?
— Да, господин генерал. Утверждено несколько представлений к Рыцарскому кресту и Немецкому кресту в золоте. Я их сейчас разошлю по корпусам.
— Рыцарский крест за проигранное сражение. Вам не кажется, что это смешно?
Паулюс усмехнулся и продолжал:
— Вы были сегодня утром в штабе LI корпуса. Есть какие-нибудь новости?
— Нет, господин генерал, или, собственно, все же есть. Я узнал кое-что новое. Корпусной адъютант рассказал мне, что все дивизии на северном и восточном участках котла подчинены генералу Зейдлицу. Я этого еще не знал.
Паулюс слегка кивнул головой и отвечал несколько обиженным тоном:
— Да, таково переданное по радио приказание Гитлера. Можете потом его у меня прочитать. Я сам не знаю, что это, собственно, должно означать. Возможно, Гитлер хочет проверить, действительно ли хватит у Зейдлица мужества нарушить приказ. Но возможно и другое — что Гитлер особенно высоко ценит Зейдлица.
— Это мне непонятно, господин генерал. Сначала Гитлер подчеркивает, что он вполне полагается на командующего армией. Днем позже он передает большинство дивизий под командование генерала Зейдлица. В этом есть тем большее противоречие, что именно Зейдлиц требовал, чтобы мы вернули себе свободу действий, отнятую приказом фюрера. Какова, собственно, сейчас точка зрения Зейдлица по этому вопросу?
— Я спросил его об этом в присутствии генерала Штрекера. Он мне ответил: «При данных обстоятельствах я должен подчиниться». Пойдемте, я покажу вам радиограмму Гитлера.
В своем рабочем помещении Паулюс вынул из папки лист бумаги и дал его мне. Я прочел следующие строки, под которыми значилась подпись «Адольф Гитлер»: «Прорыв из котла исключен. Снабжение по воздуху обеспечено. Под командованием генерала Гота сосредоточивается новая армия для прорыва котла извне. Все дивизии, действующие на волжском и северном участках фронта, передаются под командование генерала фон Зейдлица»{58}.
Дополнительно было указано, что за генералом Паулюсом сохраняются права и власть, связанные с общим руководством войсками, находящимися в котле.
Позднее, оставшись один, я долго размышлял, сопоставляя Паулюса и Зейдлица. Два противоположных характера: Паулюс — добросовестный, все тщательно продумывающий генштабист, мыслитель, но нерешительный человек; Зейдлиц — значительно менее образованный и менее знающий генерал, нежели Паулюс, однако человек решительный и смелый до безрассудства. Зейдлиц безоговорочно защищал свою точку зрения и даже в споре с Паулюсом оказался в конфликте с прочими генералами. Тем не менее он вынужден был замолчать, когда получил приказ Гитлера, узнал, что его отличили, предоставив более высокий командный пост. И генерал фон Зейдлиц повиновался, несмотря на свое особое мнение. В качестве первого адъютанта армии я часто имел возможность наблюдать, как продвижение по службе, повышение в звании или получение высокого ордена влияли на взгляды, по меньшей мере, на поведение многих офицеров. И Зейдлиц тоже уступил. По таким же или аналогичным мотивам — это для меня так и осталось неясным.
Понятно, с каким волнением и надеждой четверть миллиона человек, запертых в котле, относились к продвижению армии Гота. После выступления 4-й танковой армии люди испытали чувство облегчения, на некоторое время к ним вернулась уверенность в себе, вновь пробудилась воля к борьбе. Снова имело смысл стойко держаться. Еще всего несколько дней — и удастся разорвать смертельное кольцо. Два-три дня царил настоящий подъем. Когда же затем день за днем проходили в бесплодном ожидании, людей охватило тяжкое разочарование и глубокое уныние.
Генерал Паулюс каждый день с утра выезжал в дивизии, находившиеся на самых опасных участках. Утро 16 декабря — на рассвете термометр показывал свыше 30° мороза — Паулюс провел на западном участке, где шли упорные бои. Когда он к полудню вернулся обратно, я по выражению его лица понял, что у него тяжело на душе.
— Вы были сегодня в 44-й пехотной дивизии, господин генерал? Судя по вчерашнему вечернему донесению, она понесла большие потери. Русские снова атаковали? — спросил я.
— Вы знаете, на этом участке всегда неспокойно. Однако самое худшее, что не потери в боях — главная причина гибели людей. Командир дивизии и дивизионный врач доложили, что за последние дни учащаются случаи обморожения. Из-за недостатка зимнего обмундирования солдаты в их снежных норах беззащитны против ледяных степных ветров. Днем они не могут выйти из окопов и рвов даже за нуждой. Тот, кто все же делает такую попытку, чаще всего платится жизнью. А так как никто не может пошевелиться в этих норах, неизбежно обмораживание.
— Каким способом можно вообще эвакуировать с переднего края раненых и больных?
— Это почти неразрешимая проблема. Противник открывает огонь, как только замечает у нас движение. Лишь с наступлением темноты можно подобрать раненых, оказать помощь обмороженным. А это слишком часто приводит к тому, что медицинская помощь опаздывает.
— Вчера я встретил здесь, в штабе, офицера связи из 44-й дивизии. Он рассказывал, что ночью с обеих сторон почти прекращаются боевые действия. У нас на позициях остается лишь слабое охранение. Могут ли отдыхающие части хотя бы в это время где-либо разместиться, господин генерал?
— Немногие селения в степи были подвергнуты сильному обстрелу, летом нами, а теперь противником. Между развалинами имеется несколько убежищ, большей частью оборудованных осенью нашими тыловыми частями. Они заняты частично штабами. Их, конечно, далеко не достаточно. Ночью туда все забираются и теснятся около очагов и печей. Дрова с трудом добывают в Сталинграде.
— Что же будет, если численность дивизий будет сокращаться в таком же темпе? Кто же тогда будет удерживать линию фронта?
— Все зависит от того, как скоро опять восстановим связь с нашими войсками по ту сторону кольца окружения. Но поразмыслите и вы, Адам, о том, какие предложения вы можете мне сделать.
Генерал-майор Шмидт стоял перед картой обстановки. По знаку командующего он начал свой доклад.
— Я только что говорил с начальником штаба группы армий «Дон» генералом Шульцем по коротковолновой радиостанции. Он сообщил мне, что сегодня утром Красная Армия начала действия против правого фланга группы армий «Дон» и левого фланга группы армий "Б". Вероятно, противник намерен прорваться по направлению к Ростову. Сейчас положение еще неясно. LVII танковый корпус Гота ведет ожесточенные бои с крупными силами неприятеля и весьма медленно продвигается вперед. Его авангарды ведут бои на участке Верхне-Кумский, Водянский, Кругляков, то есть примерно в 50 километрах от нашего южного участка. Группа армий «Дон» снова предложила Главному командованию сухопутных сил разрешить 6-й армии прорыв из окружения. Следовательно, мы должны считать, что в этой крайней критической обстановке главное командование войдет наконец в наше положение. Прошу начальника оперативного отдела и квартирмейстера доложить о том, как идет подготовка.
Сначала голос начальника штаба чуть дрожал от волнения, но к концу речи Шмидт успокоился.
Начальник оперативного отдела в своем выступлении добавил к вышесказанному:
— Наши 40-50 еще боеспособных танков сосредоточены вблизи намеченного места прорыва. Запаса горючего хватит не меньше чем на 30 километров. Перед командиром танкового корпуса поставлена задача прорвать вражескую линию обороны и установить связь с LVII танковым корпусом. Участок прорыва должен быть обеспечен с флангов, чтобы 6-я армия могла выбраться из котла. Вывод наших дивизий подготовлен на всех участках.
Исполняющий обязанности обер-квартирмейстера подполковник фон Куновски доложил:
— Капитан Тепке находится, как предусмотрено приказом, в Карповке. Он сосредоточил там автотранспорт грузоподъемностью 700 тонн и будет двигаться вслед за нашими атакующими танками. Его задача — получить доставленные армией Гота грузы и возможно быстрей подвезти их к нашим наступающим дивизиям. VIII воздушный корпус получил приказ сбросить в образуемую брешь горючее и боеприпасы для наших танков, пробивающихся к югу. Дивизионная артиллерия и полевые кухни будут прицеплены к грузовикам. Необходимое количество машин наготове.
Шмидт добавил, что вся лишняя боевая техника должна быть подготовлена к уничтожению.
Во время этих докладов или сообщений Паулюс смотрел на карту. Теперь он повернулся к нам лицом.
— Надо надеяться, приказ придет очень скоро, в противном случае возникнет опасность, что мы уже не сможем его выполнить. День ото дня тают силы наших солдат, убывают боеприпасы, продукты, горючее и медикаменты. Сегодня горючего хватит только на 30 километров атаки, а через четыре-пять дней запас его может сократиться настолько, что мы больше не будем способны ни на какую атаку.
— Как мне сообщил Шмидт по телефону, операция протекает в соответствии с планом. Со вчерашнего дня мы имеем коротковолновую связь с группой армий «Дон», так что можем получать более свежую информацию, чем раньше. Но пока я настроен еще не слишком оптимистически. Из вашего вчерашнего доклада видно, что обстановка вне котла серьезнее, чем я думал. Взгляните на карту, 8-й итальянской армии создана угроза и с фланга и с тыла. А для того чтобы обеспечить оборону на широком фронте в месте прорыва, фактически имеются лишь боевые группы. Если противник снова перейдет в наступление, произойдет катастрофа еще большая, чем сейчас.
— Я просто не могу себе представить, господин генерал, каким образом собираются стабилизовать положение на фронте. Имеются ли у нас вообще силы для того, чтобы формировать новые армии? Не запоздают ли все мероприятия Главного командования сухопутных сил? Удержат ли итальянцы свой участок фронта на Дону?
— Если 8-я итальянская армия будет отброшена, то и венгры будут вынуждены оставить свои позиции. Тогда возникнет угроза с тыла даже 2-й германской армии на воронежском фронте. Само по себе положение на участке по реке Чир можно было бы стабилизовать в том случае, если Главное командование сухопутных сил располагает оперативными и стратегическими резервами и уже двинуло их по направлению к угрожаемым участкам. На этот счет я не могу вам сказать ничего определенного. Впрочем, после печального опыта последних трех недель я отношусь скептически к компетентности высшего командования и его решениям.
— Еще один вопрос, если позволите, господин генерал. Эльхлепп показал мне радиограмму Гитлера, согласно которой Гот должен восстановить прежнюю линию фронта. Это означало бы, что мы должны здесь оставаться. При сложившемся вне котла неустойчивом положении такой приказ, на мой взгляд, был бы безумием.
— Приказ действительно таков. И все же мы подготовились к тому, чтобы быть в состоянии пробиваться навстречу Готу. Я надеюсь, что Главное командование сухопутных сил по крайней мере в последнюю минуту поймет, что единственный путь к спасению армии — это мое предложение оставить город и пробиваться на юго-запад.
Памятная записка генерала фон Зейдлица
Мои усилия получить правильное представление о численности наших дивизий и соединений мало к чему привели. Поэтому я решил посетить некоторых корпусных адъютантов, чтобы с ними обсудить, как нам хотя бы приблизительно установить боеспособность и численность различных войсковых частей. Я начал с размещенного вблизи штаба LI армейского корпуса. Корпус в основном был расположен в пределах города. Если не считать описанный выше разгром 94-й пехотной дивизии, этот корпус с начала контрнаступления понес наименьшие потери. Город стал самым спокойным боевым участком котла.— Как настроение в штабе? — спросил я адъютанта. — Плохое, — отвечал он. — Старик ругается как сапожник. Он в бешенстве, что Паулюс бездействует, хотя и видит, что 6-я армия медленно, но верно погибает. Зейдлиц считает безответственной болтовней обещание Геринга 22 дивизии снабжать по воздуху. Он-то уж это понимает после Демянска. Может быть, вы хотели бы прочесть его памятную записку или вы с ней уже знакомы?
— Я слышал о памятной записке у нас в штабе. Есть у вас ее текст?
— Разумеется, господин полковник.
Адъютант подошел к своему сундуку с документами, вынул оттуда скоросшиватель и протянул мне. Я читал с возрастающим интересом. Точно, трезво, неопровержимо оценивал Зейдлиц катастрофическое положение со снабжением нашей армии, дальнейшее широкое наступление советских войск, мероприятия Главного командования сухопутных сил по деблокаде, которые могли бы лишь позднее дать эффект, и боеспособность войск. Все эти суровые факты вынуждали принимать решение. «Либо 6-я армия, заняв круговую оборону, защищается до тех пор, пока она не израсходует все боеприпасы, то есть останется безоружной… Либо, действуя наступательно, армия разрывает кольцо окружения», — таковы были заключительные выводы генерала. Его не пугала мысль о том, чтобы в случае необходимости действовать вопреки приказу Гитлера о круговой обороне, и он закончил свой меморандум следующими словами: «Если Главное командование сухопутных сил не отменит немедленно приказ о круговой обороне, то голос собственной совести велит нам выполнить свой долг перед армией и немецким народом, самим вернуть себе свободу действий, которой нас лишил изданный приказ, и использовать пока еще имеющуюся возможность нашим наступлением предотвратить катастрофу. Угрожает полное уничтожение двухсот тысяч солдат и всей материальной части. Другого выбора нет»{57}.
Вот проявление гражданского мужества, смелости и готовности к самостоятельным действиям — так воспринял я тогда записку. Мне не приходило в голову, что у Зейдлица могла быть какая-либо иная цель, кроме стремления спасти армию для продолжения борьбы. На миг у меня даже явилась мысль: а что, если бы Зейдлиц, а не Паулюс был командующим 6-й армией? Я высоко ценил Паулюса. Но на этот раз я отдавал дань уважения Зейдлицу.
Я спросил адъютанта, какова судьба памятной записки.
— Она была в оригинале отправлена армией дальше через группу армий Главному командованию сухопутных сил, и — тут вы посмеетесь — на Зейдлица было возложено командование всем северным и восточным участками котла.
— Как реагировал Паулюс на такое сужение его власти как командующего?
— Этого я не могу вам сказать, господин полковник. Знаю только, что Состоялось объяснение между Паулюсом и Зейдлицем.
Получив сведения о личном составе LI армейского корпуса, я поехал обратно в мой штаб. У меня не укладывалось в голове, как случилось, что Гитлер поручил фрондеру Зейдлицу командование самыми важными участками обороны в котле. Не хотел ли он таким образом приручить генерала из старой военной семьи? Но почему это было сделано без Паулюса?
Вероятно, Эльхлепп может ответить на эти вопросы. Сейчас же после возвращения я пошел к нему. Он встретил меня словами:
— Ну как, читали памятную записку Зейдлица? Что вы скажете по этому поводу?
— Я восхищен точностью и последовательностью суждений. Конечно, я был поражен, когда ознакомился с предложением действовать вопреки приказу фюрера.
— С этим выводом не согласны все мы — Паулюс, Шмидт, я и другие командиры корпусов. Это, по моему мнению, анархия. Я признаю, что обязанность и право командующего армией принимать самостоятельные решения. Но лишь в том случае, когда у него нет связи с вышестоящими командными инстанциями. Но у нас это не так. Верховное командование самым подробным образом информировано о нашем положении. Ведь нелепо предполагать, что Главное командование сухопутных сил намерено принести нас в жертву.
Ложь Геринга о снабжении по воздуху
— Паулюс мне вчера рассказывал, будто Гитлер хотел отдать приказ армии о прорыве. Потом под влиянием Геринга он принял другое решение. Ни Паулюс, ни Шмидт, ни вы, ни один из командиров корпусов — да и никто из нас — не верит, учитывая общую обстановку на фронтах, чтобы армию, и теперь еще насчитывающую 270 тысяч человек, авиация могла снабжать в течение месяца продовольствием, боеприпасами, горючим, медико-санитарными средствами. Это же утопия. Ведь это было невозможно и в начале окружения, когда красное кольцо вокруг 6-й армии еще не было плотным, советская противовоздушная оборона еще была малоэффективна; а теперь, когда зенитки и истребители противника действуют так активно, это совершенно исключено.— Правильно, Адам. Паулюс это ясно понимал еще в первые дни окружения. Да и генерал-майор Пикерт, командир 9-й зенитной артиллерийской дивизии, считал иллюзией расчеты на то, что авиация обеспечит достаточное снабжение нашей армии. Поэтому по распоряжению командующего армией он 27 ноября вылетел в штаб группы армий, чтобы полностью информировать фельдмаршала фон Манштейна об опасном положении в котле и обсудить с компетентными инстанциями военно-воздушных сил перспективы максимального и, главное — бесперебойного снабжения нашей армии. Пикерту было поручено откровенно изложить наши сомнения в реальности снабжения по воздуху и подчеркнуть, что армию может спасти только прорыв при поддержке извне. При этом уже нельзя терять времени.
— Кстати, еще один вопрос, Эльхлепп. Если нужно сохранить боеспособность армии, то сколько машин должно ежедневно вылетать в котел?
— Вы знаете, Адам, что нам нужно в день минимум 700 тонн грузов. Один «юнкерс-52» берет 2 тонны. Это, следовательно, означало бы, что ежедневно в Питомнике должны приземляться 350 «юнкерсов». Но грузоподъемность «хейнкеля-111» составляет только 1,5 тонны. Стало быть, если нет в распоряжении достаточного числа «юнкерсов-52», то уже нужно более 400 машин.
— Такой же ответ мне дал полковник Баадер. А сколько же машин фактически прибывало в последние дни? — спросил я.
— Только небольшая часть нужного количества, в лучшем случае одна четверть. Но позвольте мне все же продолжить мой рассказ. Несколько дней назад Пикерт возвратился. Он доложил Паулюсу о своей длительной беседе с генералом Фибигом, командиром VIII авиационного корпуса, которому Гитлер поручил снабжение по воздуху 6-й армии. Хотя корпус по приказу Гитлера освобожден от всех других боевых заданий, Фибиг вынужден заявить, что у него не хватает машин для того, чтобы доставлять в котел по воздуху требуемый тоннаж. Генерал сам оказался в неприятном положении. 11 декабря он прилетел в котел и обещал Паулюсу и Шмидту, что сделает все, что в человеческих силах, чтобы помочь тяжко бедствующей 6-й армии. Но дело не только в нехватке самолетов. Порой сильный мороз, поднявшаяся метель и густой туман почти парализуют воздушное сообщение. В результате до сих пор не было ни одного дня, когда бы удалось доставить хоть четверть нужного тоннажа. Вероятно, в ближайшие дни мы будем вынуждены еще уменьшить хлебный паек, который в конце ноября был установлен в размере 200 граммов на день.
Меня терзают сомнения
— Я еще в Морозовске узнал, что многие дивизии во время бегства потеряли все свои склады продовольствия и даже полевые кухни и уже не первый день голодают.— Так и есть. Поэтому Паулюс тотчас же после своего прибытия в котел приказал всем частям точно взять на учет запасы продовольствия, обмундирования, боеприпасов и горючего и доложить, сколько имеется в наличии. Квартирмейстерам и интендантам приказано позаботиться о равномерном распределении. Не знаю, все ли честно и правдиво доложили, каковы запасы. Мы не имели возможности проверить донесения.
— Следовательно, мы должны признать, что большинство солдат находящейся в котле армии уже много дней голодают. Чем меньше число прибывающих самолетов, тем быстрее растет ежесуточно недостача продовольствия. Где же выход, Эльхлепп?
— Выход заключается в бесперебойном, возможно большем снабжении по воздуху и в успехе наступления армии Гота.
— В реальность воздушного моста мы оба не верим. Мне представляется также весьма сомнительным, чтобы деблокирующей армии Гота удалось перебросить к нам наземный мост. Ваш оптимизм делает вам честь, дорогой мой. Но может быть, мы поддаемся гибельному самообману?
— Конечно, оба моих предположения еще находятся под большим вопросом. Но ведь и мы не сидим сложа руки. Хотя Гитлер приказал удерживать Сталинград, нами проведены все подготовительные мероприятия для того, чтобы суметь в самые ближайшие дни пробиться навстречу армии Гота. Мы не должны терять веру в успех.
Генштабист полковник Эльхлепп принадлежал к тем десяткам тысяч офицеров и солдат, которые искренне верили в авторитет начальства. В основе их послушания лежало доверие к верховному командованию, они были готовы рисковать своей жизнью ради него, будучи при этом твердо убеждены, что оно со своей стороны оправдывает доверие тем, что его поступки и решения проникнуты чувством высокой ответственности. Доверие в ответ на ответственность, ответственность в ответ на доверие — такова была формула солдатского мышления и поведения. Большинство из нас было воспитано в этом духе, так мы жили и сражались. Но как же быть, если верховное руководство злоупотребляло нашим доверием, если оно по каким-то причинам, может быть даже по легкомыслию, пренебрегло лежащей на нем ответственностью?
Меня терзали сомнения. Эта естественная вера, непоколебимое доверие к командованию вермахта были во мне основательно подорваны. Формула «Доверие в ответ на ответственность, ответственность в ответ на доверие» показалась мне спорной, упрощенной, даже наивной в свете горького опыта последних недель. Не прав ли все же генерал фон Зейдлиц? Но пока что надо было разобраться в других делах.
— Еще один вопрос, Эльхлепп. Можем ли мы как должно заботиться о раненых и больных, особенно о тяжелораненых?
— К сожалению, нет. Как вы знаете, все крупные госпитали расположены к западу от Дона. Около города и в степи размещено лишь несколько небольших полевых госпиталей. Они давно переполнены, хотя мы каждую машину, летящую в обратный рейс, полностью загружаем тяжелоранеными. Но ведь дело не только в недостатке места, прежде всего не хватает перевязочного материала, наркотических средств, медикаментов, хирургических инструментов. Пополнение ничтожно. Врачи и медицинский персонал перегружены, все чаще и они валятся с ног. Начальник санитарной службы или квартирмейстер могут вам рассказать о подлинных трагедиях.
После беседы с начальником оперативного отдела я стал осведомленнее, но отнюдь не спокойнее. Я отправился к себе — в убежище командующего армией. Текущей почты было немного. Пока я давал распоряжения обер-фельдфебелю Кюпперу, открылась дверь и вошел Паулюс.
— Много дел, Адам?
— Да, господин генерал. Утверждено несколько представлений к Рыцарскому кресту и Немецкому кресту в золоте. Я их сейчас разошлю по корпусам.
— Рыцарский крест за проигранное сражение. Вам не кажется, что это смешно?
Паулюс усмехнулся и продолжал:
— Вы были сегодня утром в штабе LI корпуса. Есть какие-нибудь новости?
— Нет, господин генерал, или, собственно, все же есть. Я узнал кое-что новое. Корпусной адъютант рассказал мне, что все дивизии на северном и восточном участках котла подчинены генералу Зейдлицу. Я этого еще не знал.
Паулюс слегка кивнул головой и отвечал несколько обиженным тоном:
— Да, таково переданное по радио приказание Гитлера. Можете потом его у меня прочитать. Я сам не знаю, что это, собственно, должно означать. Возможно, Гитлер хочет проверить, действительно ли хватит у Зейдлица мужества нарушить приказ. Но возможно и другое — что Гитлер особенно высоко ценит Зейдлица.
— Это мне непонятно, господин генерал. Сначала Гитлер подчеркивает, что он вполне полагается на командующего армией. Днем позже он передает большинство дивизий под командование генерала Зейдлица. В этом есть тем большее противоречие, что именно Зейдлиц требовал, чтобы мы вернули себе свободу действий, отнятую приказом фюрера. Какова, собственно, сейчас точка зрения Зейдлица по этому вопросу?
— Я спросил его об этом в присутствии генерала Штрекера. Он мне ответил: «При данных обстоятельствах я должен подчиниться». Пойдемте, я покажу вам радиограмму Гитлера.
В своем рабочем помещении Паулюс вынул из папки лист бумаги и дал его мне. Я прочел следующие строки, под которыми значилась подпись «Адольф Гитлер»: «Прорыв из котла исключен. Снабжение по воздуху обеспечено. Под командованием генерала Гота сосредоточивается новая армия для прорыва котла извне. Все дивизии, действующие на волжском и северном участках фронта, передаются под командование генерала фон Зейдлица»{58}.
Дополнительно было указано, что за генералом Паулюсом сохраняются права и власть, связанные с общим руководством войсками, находящимися в котле.
Позднее, оставшись один, я долго размышлял, сопоставляя Паулюса и Зейдлица. Два противоположных характера: Паулюс — добросовестный, все тщательно продумывающий генштабист, мыслитель, но нерешительный человек; Зейдлиц — значительно менее образованный и менее знающий генерал, нежели Паулюс, однако человек решительный и смелый до безрассудства. Зейдлиц безоговорочно защищал свою точку зрения и даже в споре с Паулюсом оказался в конфликте с прочими генералами. Тем не менее он вынужден был замолчать, когда получил приказ Гитлера, узнал, что его отличили, предоставив более высокий командный пост. И генерал фон Зейдлиц повиновался, несмотря на свое особое мнение. В качестве первого адъютанта армии я часто имел возможность наблюдать, как продвижение по службе, повышение в звании или получение высокого ордена влияли на взгляды, по меньшей мере, на поведение многих офицеров. И Зейдлиц тоже уступил. По таким же или аналогичным мотивам — это для меня так и осталось неясным.
Армия пожирает лошадей
Дни после 12 декабря были особенно волнующими. Штаб армии подготовлял прорыв. Операция Гота «Зимняя гроза» (так она была закодирована) провалилась. По сигналу «Удар грома» 6-я армия должна была разорвать кольцо изнутри и двинуться навстречу Готу. Имелось в виду, что всех раненых повезут на грузовиках. Если бы только снабжение было хоть немного более успешно! Вплоть до 12 декабря ежедневно доставлялось по воздуху не больше 100 тонн продовольствия, боеприпасов и горючего. После неустанных просьб армии о помощи объем снабжения несколько увеличился. Но и тогда он ни разу не приближался к цифре 300 тонн в день, а такова была минимальная потребность в одних лишь продовольственных грузах. Голод все сильней терзал тело и душу людей, попавших в окружение. В некоторых частях число солдат, обессилевших от голода, уже превышало число раненых. В каждом убежище, каждом окопе, в каждом дивизионном медицинском пункте лежали изможденные солдаты и офицеры, которые уже больше не могли встать на ноги. В этом бедственном положении армия забрала лошадей румынской кавалерийской дивизии, которые все равно уже были полумертвыми из-за недостатка корма. Начальник снабжения армии капитан Тепке разрешил забить 4000 лошадей. Пока имелись мясо и кости лошадей, можно было хоть временно несколько улучшить продовольственное снабжение. Это дало немного, хотя бы потому, что с 15 декабря хлебный паек был снижен до 100 граммов. Два Ломтика хлеба в день, жидкий суп из конины, несколько чашек горячего овощного чая или солодового кофе — и при таком питании солдаты должны были жить, драться, противостоять морозу, снегу и бурану.Понятно, с каким волнением и надеждой четверть миллиона человек, запертых в котле, относились к продвижению армии Гота. После выступления 4-й танковой армии люди испытали чувство облегчения, на некоторое время к ним вернулась уверенность в себе, вновь пробудилась воля к борьбе. Снова имело смысл стойко держаться. Еще всего несколько дней — и удастся разорвать смертельное кольцо. Два-три дня царил настоящий подъем. Когда же затем день за днем проходили в бесплодном ожидании, людей охватило тяжкое разочарование и глубокое уныние.
Генерал Паулюс каждый день с утра выезжал в дивизии, находившиеся на самых опасных участках. Утро 16 декабря — на рассвете термометр показывал свыше 30° мороза — Паулюс провел на западном участке, где шли упорные бои. Когда он к полудню вернулся обратно, я по выражению его лица понял, что у него тяжело на душе.
— Вы были сегодня в 44-й пехотной дивизии, господин генерал? Судя по вчерашнему вечернему донесению, она понесла большие потери. Русские снова атаковали? — спросил я.
— Вы знаете, на этом участке всегда неспокойно. Однако самое худшее, что не потери в боях — главная причина гибели людей. Командир дивизии и дивизионный врач доложили, что за последние дни учащаются случаи обморожения. Из-за недостатка зимнего обмундирования солдаты в их снежных норах беззащитны против ледяных степных ветров. Днем они не могут выйти из окопов и рвов даже за нуждой. Тот, кто все же делает такую попытку, чаще всего платится жизнью. А так как никто не может пошевелиться в этих норах, неизбежно обмораживание.
— Каким способом можно вообще эвакуировать с переднего края раненых и больных?
— Это почти неразрешимая проблема. Противник открывает огонь, как только замечает у нас движение. Лишь с наступлением темноты можно подобрать раненых, оказать помощь обмороженным. А это слишком часто приводит к тому, что медицинская помощь опаздывает.
— Вчера я встретил здесь, в штабе, офицера связи из 44-й дивизии. Он рассказывал, что ночью с обеих сторон почти прекращаются боевые действия. У нас на позициях остается лишь слабое охранение. Могут ли отдыхающие части хотя бы в это время где-либо разместиться, господин генерал?
— Немногие селения в степи были подвергнуты сильному обстрелу, летом нами, а теперь противником. Между развалинами имеется несколько убежищ, большей частью оборудованных осенью нашими тыловыми частями. Они заняты частично штабами. Их, конечно, далеко не достаточно. Ночью туда все забираются и теснятся около очагов и печей. Дрова с трудом добывают в Сталинграде.
— Что же будет, если численность дивизий будет сокращаться в таком же темпе? Кто же тогда будет удерживать линию фронта?
— Все зависит от того, как скоро опять восстановим связь с нашими войсками по ту сторону кольца окружения. Но поразмыслите и вы, Адам, о том, какие предложения вы можете мне сделать.
Новая надежда на прорыв
Паулюс отправился к Шмидту. Я ушел к себе и стал изучать списки замещаемых должностей в дивизиях и войсках резерва командования. Танковые и артиллерийские части, потерявшие свою технику, были уже расформированы, а еще боеспособные офицеры и солдаты использованы в пехоте. Однако можно было бы выявить пригодных к бою среди солдат тыловой службы и высших войсковых штабов, работа которых постепенно сводилась к минимуму. Удалось бы набрать и среди наших дивизий здесь, в городе, офицеров и солдат для укрепления пехоты на угрожаемых участках фронта. Я решил при первом же удобном случае переговорить со Шмидтом. Пока я размышлял над всем этим, явился ординарец и передал, что меня просят на совещание в комнату начальника штаба. Генерал Паулюс и Эльхлепп были уже там. Вслед за мной пришли начальник разведывательного отдела и исполняющий обязанности обер-квартирмейстера.Генерал-майор Шмидт стоял перед картой обстановки. По знаку командующего он начал свой доклад.
— Я только что говорил с начальником штаба группы армий «Дон» генералом Шульцем по коротковолновой радиостанции. Он сообщил мне, что сегодня утром Красная Армия начала действия против правого фланга группы армий «Дон» и левого фланга группы армий "Б". Вероятно, противник намерен прорваться по направлению к Ростову. Сейчас положение еще неясно. LVII танковый корпус Гота ведет ожесточенные бои с крупными силами неприятеля и весьма медленно продвигается вперед. Его авангарды ведут бои на участке Верхне-Кумский, Водянский, Кругляков, то есть примерно в 50 километрах от нашего южного участка. Группа армий «Дон» снова предложила Главному командованию сухопутных сил разрешить 6-й армии прорыв из окружения. Следовательно, мы должны считать, что в этой крайней критической обстановке главное командование войдет наконец в наше положение. Прошу начальника оперативного отдела и квартирмейстера доложить о том, как идет подготовка.
Сначала голос начальника штаба чуть дрожал от волнения, но к концу речи Шмидт успокоился.
Начальник оперативного отдела в своем выступлении добавил к вышесказанному:
— Наши 40-50 еще боеспособных танков сосредоточены вблизи намеченного места прорыва. Запаса горючего хватит не меньше чем на 30 километров. Перед командиром танкового корпуса поставлена задача прорвать вражескую линию обороны и установить связь с LVII танковым корпусом. Участок прорыва должен быть обеспечен с флангов, чтобы 6-я армия могла выбраться из котла. Вывод наших дивизий подготовлен на всех участках.
Исполняющий обязанности обер-квартирмейстера подполковник фон Куновски доложил:
— Капитан Тепке находится, как предусмотрено приказом, в Карповке. Он сосредоточил там автотранспорт грузоподъемностью 700 тонн и будет двигаться вслед за нашими атакующими танками. Его задача — получить доставленные армией Гота грузы и возможно быстрей подвезти их к нашим наступающим дивизиям. VIII воздушный корпус получил приказ сбросить в образуемую брешь горючее и боеприпасы для наших танков, пробивающихся к югу. Дивизионная артиллерия и полевые кухни будут прицеплены к грузовикам. Необходимое количество машин наготове.
Шмидт добавил, что вся лишняя боевая техника должна быть подготовлена к уничтожению.
Во время этих докладов или сообщений Паулюс смотрел на карту. Теперь он повернулся к нам лицом.
— Надо надеяться, приказ придет очень скоро, в противном случае возникнет опасность, что мы уже не сможем его выполнить. День ото дня тают силы наших солдат, убывают боеприпасы, продукты, горючее и медикаменты. Сегодня горючего хватит только на 30 километров атаки, а через четыре-пять дней запас его может сократиться настолько, что мы больше не будем способны ни на какую атаку.