Страница:
Билли улыбнулся: по-видимому, Лаура не знала полумер. Черное или белое; жизнь или смерть.
– И конечно, бабушка дала денег, – закончил он.
– Конечно, дала. Она сказала, что это будет подарок к моему следующему дню рождения. – Лаура счастливо вздохнула. – Я ухаживала за этой лошадью, как за ребенком. И вы знаете что? Хаддон ошибся. Ее хромота была временной. Я массировала ей ногу, выгуливала, тренировала, и она стала прекрасной лошадью. Думаю, что Хадцон никогда не простит мне, что я приобрела прекрасную скаковую лошадь всего за двадцать фунтов. В прошлом году Саша участвовала в трех заездах и выиграла два из них, а в последнем пришла третьей. Я думаю заработать на ней деньги и открыть свой тренировочный полигон в Суинберне.
Теперь вы понимаете, – с жаром добавила Лаура, – почему мне надо поехать в Лондон и пройти весь этот маскарад с переодеванием. Чтобы получить деньги Маунтджоя для открытия своего дела. Я буду тренировать призеров, заработаю кучу денег и буду ухаживать за бабушкой Джинни так, как она когда-то ухаживала за мной.
– И поразите Хаддона, – добавил Билли, завершив ход ее мыслей.
Лаура улыбнулась, предвкушая удовольствие от мщения.
– Я поклялась, что покажу ему, и я это сделаю. Когда у меня будут деньги Маунтджоя, я стану богаче, чем Хаддон. Я отобью у него всех клиентов, и они будут отдавать своих лошадей мне, а не ему.
– Вы считаете себя тренером лучше, чем Хаддон Фокс?
– Гораздо лучше. Хаддон ленив. Всю работу за него делают другие. И что хуже всего: они за него даже думают. – Лаура нахмурилась, подумав о чем-то своем. – Хаддон не слишком умен, – добавила она. – Хотя, если бы вы спросили меня несколько недель назад, я бы и мысли такой не допустила. Да, я хороший тренер. Я всю жизнь имела дело с лошадьми, а стала работать с ними, когда мне было тринадцать лет. Я делала это во время школьных каникул. К тому же в этом деле важно иметь интуицию, чтобы сразу угадать – хорошая лошадь или плохая. Все остальное – тяжелая работа, но я люблю ее. Я никогда не поручу выполнять ее кому-то другому. Мне больше ничего не хочется.
– Даже выйти замуж и иметь детей?
– Конечно, нет. После Хаддона я перестала доверять мужчинам.
– Но ведь Хаддон не единственная причина, по которой вы хотите иметь деньги Маунтджоя? – спросил Билли, подспудно догадываясь, что за словами Лауры таится другой смысл.
– Вы такой умный, – удивилась Лаура и посмотрела Билли в глаза. – Как вы узнали так много обо мне? Конечно, вы правы. У нас нет денег, и бабушка этим очень обеспокоена. Она пытается скрыть это от меня, но я-то знаю. – Торопливым жестом Лаура убрала упавшие на глаза волосы и продолжала: – Знаете, Билли, я уже все спланировала. Я собиралась выйти замуж за Хаддона. Мы хотели вместе управлять Фокстон-Ярдом. Мы бы натренировали много лошадей-призеров, и на заработанные деньги я бы стала содержать бабушку, как она всегца содержала меня. Я спланировала всю свою жизнь. И... остальное вы уже знаете. Я много думала, где раздобыть денег, чтобы поднять Суинберн. Я даже хотела стать наездницей и готова была сбросить вес, но я слишком высокая. Потом пришло письмо лорда Маунтджоя, и у меня появился шанс. Я не собираюсь попрошайничать, – резко добавила Лаура. – По праву все состояние должен был унаследовать мой дедушка. Затем отец, а потом я. Но все досталось старому лорду Маунтджою, и он использует это как приманку. Поэтому я вынуждена ехать и проглотить ее. Прежде чем это сделают другие.
– И это явилось причиной, почему ваша бабушка заставила вас ехать?
Лаура с возмущенным видом посмотрела на Билли:
– Конечно, нет. Моя бабушка – самый бескорыстный человек из всех, кого я знаю. Она просто хочет, чтобы я хорошо провела время. Она хочет, чтобы меня представили обществу, познакомили с другими людьми. Подозреваю, что в мыслях у нее молодые люди. Она считает, что это отвлечет меня от Хаддона и от сегодняшних моих проблем.
– Думаю, что ваша бабушка права, – заметил Билли.
– Я ненавижу Лондон, – резко произнесла Лаура и отказалась от яблочного пирога и мороженого, предложенных официантом. – Мне не нравится мысль стать дебютанткой, и я ненавижу двух других девушек, с которыми даже не встречалась. Они кажутся мне напыщенными и глупыми, и я уверена, что они гонятся за миллионами Маунтджоя. А зачем еще они едут – одна из Америки, вторая из Франции?
– Возможно, они тоже нуждаются в деньгах? – предположил Билли.
Слегка задумавшись, Лаура покачала головой:
– Не так сильно, как я. Мне-то всего и надо, что для бабушки и моих конюшен, а все остальные деньги пусть получат они. Маунтджой никогда раньше не предлагал нам свою помощь, а сейчас, когда остался совсем один, вдруг нами заинтересовался. – Она резко подняла голову и гордо блеснула глазами. – Что касается меня, то я не собираюсь играть в его игры. Я буду сопротивляться ему при каждой возможности.
– Нисколько не сомневаюсь в этом, – ответил Билли.
– Я чувствую себя совершенно разбитой, – сказала она, когда они вернулись в купе. – Все эти разговоры. Эти слезы. – Она зевнула, прикрыв из вежливости рот красной шершавой рукой. – Бабушке было бы стыдно за меня, за то, что я все время болтала о себе. Я даже не додумалась попросить вас рассказать о себе. У меня к вам столько вопросов.
Лаура сразу же заснула и проснулась только тогда, когда экспресс прибыл на вокзал Кингз-Кросс. Билли смотрел на нее, думая о том, какая она честная и скромная девушка.
Наклонившись, он взял Лауру за руку. Она была грубой, с обгрызенными ногтями.
– Проснитесь, Лаура! Мы уже приехали.
– О нет, – простонала девушка и моментально проснулась. – Я же говорила: «Моя судьба хуже смерти».
Билли вызвал носильщика и наблюдал, как тот укладывал на тележку обшарпанный школьный чемодан Лауры и пару сумок из коричневой бумаги.
– Давайте прощаться, Лаура, – проговорил Билли, улыбаясь.
– Вы были правы, – сказала Лаура. – Я говорю о нашей игре. У вас больше национальностей, чем две. Вы произносите мое имя на итальянский лад, а говорите по-американски. Если принять во внимание ваше шотландское происхождение, то у вас целых три национальности.
– А может, и больше, – добавил Билли, рассмеявшись. – Я очень правдивый человек.
– Я так ничего и не узнала о вас, – с грустью заметила Лаура. – Возможно, мне и не стоило рассказывать вам о себе так много. Я выболтала все свои секреты.
– Я их сохраню, – прошептал Билли. – Сохраню до самой смерти.
Лаура содрогнулась от его слов, затем поспешно поцеловала Билли в щеку.
– Спасибо за вкусный ленч. Спасибо за понимание. – Она немного помолчала, глядя в его красивые голубые глаза, а потом добавила: – Надеюсь увидеться с вами снова.
Она ушла вслед за носильщиком и даже не оглянулась, когда шофер, одетый в темно-бордовую ливрею, усадил ее в поджидавший у выхода «роллс-ройс».
Засунув руки глубоко в карманы своего синего пальто, Билли стоял, глядя вслед машине, пока она не исчезла из виду. Одну вещь он знал наверняка: у старого лорда Маунтджоя с Лаурой хлопот будет полон рот. Его жизнь уже никогда не станет прежней. И что-то подсказывало, что и его, Билли, жизнь тоже.
Он решил, что найдет предлог позвонить лорду Маунтджою и напроситься на бал. Билли улыбнулся, представив себе удивление на лице Лауры, когда она его увидит. Он, конечно, расскажет ей, кто он такой, и они поговорят о лошадях и скачках. Возможно, он сможет помочь ей. Фактически он в какой-то степени уже помог ей: теперь, зная ее отношение к Хаддону Фоксу, он никогда не воспользуется его услугами. Можно считать, что Лаура уже отомстила ему.
Улыбаясь, Билли сел в такси, которое отвезло его в «Клариджез», гостиницу, где он снимал огромный номер всякий раз, когда приезжал в Лондон.
Глава 23
– И конечно, бабушка дала денег, – закончил он.
– Конечно, дала. Она сказала, что это будет подарок к моему следующему дню рождения. – Лаура счастливо вздохнула. – Я ухаживала за этой лошадью, как за ребенком. И вы знаете что? Хаддон ошибся. Ее хромота была временной. Я массировала ей ногу, выгуливала, тренировала, и она стала прекрасной лошадью. Думаю, что Хадцон никогда не простит мне, что я приобрела прекрасную скаковую лошадь всего за двадцать фунтов. В прошлом году Саша участвовала в трех заездах и выиграла два из них, а в последнем пришла третьей. Я думаю заработать на ней деньги и открыть свой тренировочный полигон в Суинберне.
Теперь вы понимаете, – с жаром добавила Лаура, – почему мне надо поехать в Лондон и пройти весь этот маскарад с переодеванием. Чтобы получить деньги Маунтджоя для открытия своего дела. Я буду тренировать призеров, заработаю кучу денег и буду ухаживать за бабушкой Джинни так, как она когда-то ухаживала за мной.
– И поразите Хаддона, – добавил Билли, завершив ход ее мыслей.
Лаура улыбнулась, предвкушая удовольствие от мщения.
– Я поклялась, что покажу ему, и я это сделаю. Когда у меня будут деньги Маунтджоя, я стану богаче, чем Хаддон. Я отобью у него всех клиентов, и они будут отдавать своих лошадей мне, а не ему.
– Вы считаете себя тренером лучше, чем Хаддон Фокс?
– Гораздо лучше. Хаддон ленив. Всю работу за него делают другие. И что хуже всего: они за него даже думают. – Лаура нахмурилась, подумав о чем-то своем. – Хаддон не слишком умен, – добавила она. – Хотя, если бы вы спросили меня несколько недель назад, я бы и мысли такой не допустила. Да, я хороший тренер. Я всю жизнь имела дело с лошадьми, а стала работать с ними, когда мне было тринадцать лет. Я делала это во время школьных каникул. К тому же в этом деле важно иметь интуицию, чтобы сразу угадать – хорошая лошадь или плохая. Все остальное – тяжелая работа, но я люблю ее. Я никогда не поручу выполнять ее кому-то другому. Мне больше ничего не хочется.
– Даже выйти замуж и иметь детей?
– Конечно, нет. После Хаддона я перестала доверять мужчинам.
– Но ведь Хаддон не единственная причина, по которой вы хотите иметь деньги Маунтджоя? – спросил Билли, подспудно догадываясь, что за словами Лауры таится другой смысл.
– Вы такой умный, – удивилась Лаура и посмотрела Билли в глаза. – Как вы узнали так много обо мне? Конечно, вы правы. У нас нет денег, и бабушка этим очень обеспокоена. Она пытается скрыть это от меня, но я-то знаю. – Торопливым жестом Лаура убрала упавшие на глаза волосы и продолжала: – Знаете, Билли, я уже все спланировала. Я собиралась выйти замуж за Хаддона. Мы хотели вместе управлять Фокстон-Ярдом. Мы бы натренировали много лошадей-призеров, и на заработанные деньги я бы стала содержать бабушку, как она всегца содержала меня. Я спланировала всю свою жизнь. И... остальное вы уже знаете. Я много думала, где раздобыть денег, чтобы поднять Суинберн. Я даже хотела стать наездницей и готова была сбросить вес, но я слишком высокая. Потом пришло письмо лорда Маунтджоя, и у меня появился шанс. Я не собираюсь попрошайничать, – резко добавила Лаура. – По праву все состояние должен был унаследовать мой дедушка. Затем отец, а потом я. Но все досталось старому лорду Маунтджою, и он использует это как приманку. Поэтому я вынуждена ехать и проглотить ее. Прежде чем это сделают другие.
– И это явилось причиной, почему ваша бабушка заставила вас ехать?
Лаура с возмущенным видом посмотрела на Билли:
– Конечно, нет. Моя бабушка – самый бескорыстный человек из всех, кого я знаю. Она просто хочет, чтобы я хорошо провела время. Она хочет, чтобы меня представили обществу, познакомили с другими людьми. Подозреваю, что в мыслях у нее молодые люди. Она считает, что это отвлечет меня от Хаддона и от сегодняшних моих проблем.
– Думаю, что ваша бабушка права, – заметил Билли.
– Я ненавижу Лондон, – резко произнесла Лаура и отказалась от яблочного пирога и мороженого, предложенных официантом. – Мне не нравится мысль стать дебютанткой, и я ненавижу двух других девушек, с которыми даже не встречалась. Они кажутся мне напыщенными и глупыми, и я уверена, что они гонятся за миллионами Маунтджоя. А зачем еще они едут – одна из Америки, вторая из Франции?
– Возможно, они тоже нуждаются в деньгах? – предположил Билли.
Слегка задумавшись, Лаура покачала головой:
– Не так сильно, как я. Мне-то всего и надо, что для бабушки и моих конюшен, а все остальные деньги пусть получат они. Маунтджой никогда раньше не предлагал нам свою помощь, а сейчас, когда остался совсем один, вдруг нами заинтересовался. – Она резко подняла голову и гордо блеснула глазами. – Что касается меня, то я не собираюсь играть в его игры. Я буду сопротивляться ему при каждой возможности.
– Нисколько не сомневаюсь в этом, – ответил Билли.
– Я чувствую себя совершенно разбитой, – сказала она, когда они вернулись в купе. – Все эти разговоры. Эти слезы. – Она зевнула, прикрыв из вежливости рот красной шершавой рукой. – Бабушке было бы стыдно за меня, за то, что я все время болтала о себе. Я даже не додумалась попросить вас рассказать о себе. У меня к вам столько вопросов.
Лаура сразу же заснула и проснулась только тогда, когда экспресс прибыл на вокзал Кингз-Кросс. Билли смотрел на нее, думая о том, какая она честная и скромная девушка.
Наклонившись, он взял Лауру за руку. Она была грубой, с обгрызенными ногтями.
– Проснитесь, Лаура! Мы уже приехали.
– О нет, – простонала девушка и моментально проснулась. – Я же говорила: «Моя судьба хуже смерти».
Билли вызвал носильщика и наблюдал, как тот укладывал на тележку обшарпанный школьный чемодан Лауры и пару сумок из коричневой бумаги.
– Давайте прощаться, Лаура, – проговорил Билли, улыбаясь.
– Вы были правы, – сказала Лаура. – Я говорю о нашей игре. У вас больше национальностей, чем две. Вы произносите мое имя на итальянский лад, а говорите по-американски. Если принять во внимание ваше шотландское происхождение, то у вас целых три национальности.
– А может, и больше, – добавил Билли, рассмеявшись. – Я очень правдивый человек.
– Я так ничего и не узнала о вас, – с грустью заметила Лаура. – Возможно, мне и не стоило рассказывать вам о себе так много. Я выболтала все свои секреты.
– Я их сохраню, – прошептал Билли. – Сохраню до самой смерти.
Лаура содрогнулась от его слов, затем поспешно поцеловала Билли в щеку.
– Спасибо за вкусный ленч. Спасибо за понимание. – Она немного помолчала, глядя в его красивые голубые глаза, а потом добавила: – Надеюсь увидеться с вами снова.
Она ушла вслед за носильщиком и даже не оглянулась, когда шофер, одетый в темно-бордовую ливрею, усадил ее в поджидавший у выхода «роллс-ройс».
Засунув руки глубоко в карманы своего синего пальто, Билли стоял, глядя вслед машине, пока она не исчезла из виду. Одну вещь он знал наверняка: у старого лорда Маунтджоя с Лаурой хлопот будет полон рот. Его жизнь уже никогда не станет прежней. И что-то подсказывало, что и его, Билли, жизнь тоже.
Он решил, что найдет предлог позвонить лорду Маунтджою и напроситься на бал. Билли улыбнулся, представив себе удивление на лице Лауры, когда она его увидит. Он, конечно, расскажет ей, кто он такой, и они поговорят о лошадях и скачках. Возможно, он сможет помочь ей. Фактически он в какой-то степени уже помог ей: теперь, зная ее отношение к Хаддону Фоксу, он никогда не воспользуется его услугами. Можно считать, что Лаура уже отомстила ему.
Улыбаясь, Билли сел в такси, которое отвезло его в «Клариджез», гостиницу, где он снимал огромный номер всякий раз, когда приезжал в Лондон.
Глава 23
Дом Маунтджоя занимал целый квартал на Керзон-стрит. Он был построен из светлого французского известняка, с дюжиной высоких окон и увенчан серой мансардной крышей. На лестнице, ведущей к двойным дверям из резного дуба, седовласый дворецкий уже поджидал Анжу.
– Добрый день, мисс Маунтджой, – сказал он, когда она вышла из машины. – Меня зовут Джонсон.
– Добрый день, Джонсон, – ответила Анжу, оглядывая просторный холл, в центре которого располагалась внушительных размеров лестница, ведущая на верхнюю галерею с колоннами; мраморный пол был выложен в виде рисунка, а искусно выполненные лепные корзины разрисованы золотыми листьями. На стенах висели массивные гобелены и картины, а между мраморными консолями стояли позолоченные диваны эпохи Людовика XIV, окруженные цветущими растениями. Все это напоминало дворец, и Анжу подумала, что лорд Маунтджой, должно быть, гораздо богаче, чем она предполагала.
Джонсон повел ее наверх по лестнице.
– Мисс Ханичайл приехала вчера, – сказал он, – а мисс Лауру мы ожидаем завтра.
– Мисс Ханичайл? – переспросила удивленно Анжу.
– Она из Техаса, мисс, и поселилась в желтой комнате в конце коридора.
Открыв дверь, Джонсон отступил в сторону, пропуская Анжу.
– Лорд Маунтджой решил, что вам понравится голубая комната, мисс.
– Она действительно голубая, – проговорила Анжу, рассматривая голубые, с рисунком персидские ковры, стены с такими же обоями и тяжелые парчовые шторы. Комната была большой, с высоким потолком, огромной кроватью на четырех столбиках, письменным столиком у одного из трех окон, выходящих на Керзон-стрит, и разными другими столиками, креслами, софами и расставленными по всей комнате лампами с отделанными бахромой абажурами. Рядом располагались гардеробная и ванная комната.
– Все прекрасно! Спасибо, Джонсон, – поблагодарила, улыбаясь, Анжу. – Мне кажется, что я буду здесь счастлива.
– Скоро придет ваша личная горничная Агнес, чтобы распаковать вещи, мисс. В маленькой гостиной внизу в четыре часа будет сервирован чай.
Глаза Анжу заблестели при мысли о личной горничной. Она подумала, что жизнь улыбнулась ей, и если она будет умной, то, возможно, никогда снова не станет бедной и ей не придется быть куртизанкой или выходить замуж за деньги.
Оставив Агнес распаковывать вещи, Анжу не спеша спустилась вниз по лестнице, перила которой были сделаны из резного оникса, а ступени устилала дорогая ковровая дорожка цвета бургундского вина. Анжу нравились и окружавшая ее роскошь, и бросавшееся в глаза богатство. Она страстно желала иметь все это. Ей хотелось быть хозяйкой этого дома, поддерживать его стиль, расточительно тратить деньги. С миллионами Маунтджоя она была уверена, что так оно и будет.
Анжу осмотрела большую гостиную, затем малую, библиотеку, кабинет, комнату для визитов, большую и малую столовые. В задней части дома она нашла прекрасный бальный зал с блестящим полированным паркетом и великолепными уотерфордскими канделябрами. Высокие французские окна выходили на вымощенную плитами террасу с лестницей, ведущей в английский парк.
– Господи, – потрясенно прошептала Анжу, – так вот где состоится наш первый бал.
Она вернулась в холл и стала внимательно его рассматривать. В этот момент на лестнице появилась Ханичайл. Она провела ночь в Маунтджой-Хаусе в одиночестве, если не считать многочисленных слуг. Она одна обедала, обслуживаемая ливрейным лакеем под присмотром неулыбчивого седовласого дворецкого. Она чувствовала себя неуютно в огромной, похожей на пещеру спальне, напичканной антиквариатом и мрачными портретами предков Маунтджоя. Когда Ханичайл погасила свет, ей стало страшно: тени сгущались; красные угольки в камине потрескивали и выпускали снопы искр; за высокими окнами зловеще мигали уличные фонари. Вспомнив о привидениях, она закрыла глаза и постаралась заснуть, но сон не шел к ней. Сейчас, увидев Анжу, она была просто счастлива.
– Господи, как я рада тебя видеть! – закричала она, сбегая с лестницы и протягивая к Анжу руки. – Привет! Я Ханичайл. О нет, нет, я Элоиз.
Анжу оглядела девушку с ног до головы, сразу отметив про себя ее плохой твидовый костюм и грубые туфли.
– Так вот, значит, как выглядят техаски, – сказала она, не скрывая удивления.
– Что ты хочешь этим сказать? – отпрянув, спросила Ханичайл. – Техаски выглядят так же, как и все: одна голова, две руки, две ноги. Совершенно нормально, я бы сказала.
– Так же нормально, как и твое имя, – ехидно заметила Анжу.
– У тебя нет никакого права говорить подобные вещи, – огрызнулась Ханичайл. – Навряд ли Анжу можно назвать нормальным именем. Это как раз тот случай, когда говорят: «Не смейся – горох не лучше бобов», если ты меня спросишь.
– Никто тебя не спрашивает, – ответила Анжу, нахмурившись. – А где лорд Маунтджой? Он ждет меня.
– Меня он тоже ждет, но его до сих пор нет. Дворецкий сказал, что он задерживается из-за тумана, и передал, чтобы мы чувствовали себя здесь как дома и ни ногой за порог, пока он не появится.
От такой идеи Анжу громко рассмеялась.
– Очевидно, лорд Маунтджой – оптимист, – сказала она. – Неужели ты не понимаешь, Ханичайл Маунтджой, что за порогом этого дома нас ждет Лондон? Магазины, кафе, ночные клубы? – Глаза Анжу восторженно заблестели. – Что касается меня, то я не собираюсь ждать.
– Ты хочешь сказать, что ослушаешься его? – спросила Ханичайл, слегка напуганная такой смелостью.
– Конечно, нет. Если лорд Маунтджой так дурно воспитан, чтобы не встретить своих гостей, то вряд ли он может ожидать, чтобы мы здесь сидели и кисли. Что скажешь, Ханичайл? Ты готова к приключениям? – Видя, что та колеблется, Анжу добавила: – Давай. Смелее.
– У меня нет денег, – в нерешительности проговорила Ханичайл.
– Нам не нужны деньги. Мы прогуляемся по парку, покормим уток, посмотрим на англи чан в их естественной среде обитания. Потом покатаемся на одном из этих больших красных автобусов, прошвырнемся по магазинам «Харродз» и «Фортнум и Мейсон».
Ханичайл рассмеялась, и Анжу воодушевленно добавила:
– Я напою тебя чаем в «Ритце». Что скажешь на это, Ханичайл Маунтджой?
– Договорились. Я никогда не была в «Ритце» и тем более не пила там чай.
– Все когда-нибудь бывает впервые, – радостно заметила Анжу, подмигнув. – Джонсон, – позвала она, направляясь с Ханичайл к двери, – мы отправляемся пить чай. И скоро вернемся.
– Извините меня, мисс Анжу, – в растерянности проговорил Джонсон, – но лорд Маунтджой сказал, чтобы вы ждали его здесь.
– Когда лорд Маунтджой приедет, мы именно здесь и будем. Именно здесь мы будем ждать его, – холодно ответила Анжу.
В конце Керзон-стрит Анжу спросила у полицейского, как дойти до «Ритца»; затем они прошли по Мейфэру до Берлингтонского пассажа и вышли на Пиккадилли. Анжу вошла в двери огромного отеля с таким видом, словно была его владелицей. Сверкающий мрамор, позолота, хрустальные канделябры «Ритца» не могли сравниться по великолепию с Маунтджой-Хаусом, но Анжу с удовольствием подумала, что здесь было гораздо оживленнее. В дальнем углу играл струнный квартет, и здесь было множество молодых людей, приятно проводящих время.
Главный официант показал им тихий столик около стены, наполовину закрытый пальмой в горшке, но Анжу, высокомерно вскинув подбородок, сказала, что определенно не хочет сидеть там, где ее никто не видит. Она промаршировала к столику, расположенному в самом центре комнаты, где за соседним столиком сидели двое привлекательных молодых людей. Садясь, она бросила на них из-под опущенных ресниц оценивающий взгляд. Они что надо, удовлетворенно решила она.
Заказывая чай, Анжу послала им соблазнительную улыбку.
– Mon Dieu, mais il fait ires chaud, ici[4], – сказала она, обмахивая лицо меню, как веером.
Ханичайл не знала французского, но, судя по вееру, догадалась, о чем идет речь.
– Ты не узнаешь, что такое настоящая жара, пока в жаркий летний день не объедешь все ранчо в Техасе, – сказала она, усмехнувшись. – Сорок градусов в тени, но тени там нет. Ты не можешь дождаться, когда вернешься домой и встанешь во дворе под насос, чтобы смыть с себя пыль.
Анжу посмотрела на Ханичайл, вздохнула и снова перевела взгляд на молодых людей. Они улыбнулись ей в ответ, и она поспешила отвернуться. Анжу прекрасно знала, что скажи она им хоть одно ободряющее слово, и они присоединятся к ним. Но она решила не подавать повода, по крайней мере сейчас.
Официант принес чай, и Анжу с Ханичайл жадно набросились на сандвичи с копченым лососем и пикулими, на лепешки с клубничным джемом и сливками и маленькие французские пирожные, хотя Анжу старалась вести непринужденную беседу, время от времени поглядывая на своих соседей.
Покончив с едой, она кончиком розового языка слизнула с губ сливки и открыто посмотрела на молодых людей, улыбнувшись им. Они радостно заулыбались в ответ.
Официант подал счет. Анжу просмотрела его, открыла сумочку и стала рыться в ней.
– О Боже, – воскликнула она, драматическим жестом хватаясь за сердце.
– Что случилось? – встревожилась Ханичайл.
– Кажется, я забыла дома кошелек. У меня нет ни единого су, чтобы оплатить счет, – ответила с невинным видом Анжу и бросила беспокойный взгляд на молодых людей.
Ханичайл охватил ужас. Она уже видела, как полицейский ведет их в наручниках через холл отеля, и представила себе месяцы, проведенные на кухне за мытьем посуды.
– Что же нам делать? – в отчаянии прошептала она.
И тут, как Анжу и предполагала, из-за соседнего столика поднялся светловолосый молодой человек.
– Простите меня, – сказал он, – но я невольно все слышал. Представляю, как вы неловко себя чувствуете. Пожалуйста, разрешите мне помочь вам.
Ханичайл смотрела на Анжу, улыбающуюся молодому человеку, и вдруг догадалась, что Анжу знала, что у нее нет денег. Это был план, и он сработал.
– Спаситель, – с восхищением в голосе произнесла Анжу. – Вот видишь, Ханичайл, все, что говорят об англичанах, оказывается правдой. Они настоящие джентльмены. Ты только посмотри, как изящно этот молодой человек предложил свою помощь двум девушкам в их несчастье. Я должна поблагодарить вас, месье...
– Ролл Фернесс и Арчи Брайтвелл, – представились молодые люди.
– Я Анжу д'Аранвиль Маунтджой, а это Ханичайл, – ответила Анжу, небрежно поведя рукой в сторону Ханичайл, которая в ужасе смотрела, как Ролл кладет пятифунтовую купюру на их счет.
– Маунтджой? – удивленно переспросил Арчи. – Вы состоите в родстве со старым графом?
– Это наш двоюродный дедушка, – с гордостью ответила Анжу. – А сейчас мы думаем наведаться в «Фортнум и Мейсон».
Она поднялась и, не глядя на молодых людей, оправила юбку.
И снова, как она и предполагала, Ролл и Арчи предложили сопровождать девушек в магазин. Когда они вышли из него часом позже, руки Анжу были полны коробок с шоколадом и цветами.
– Как тебе это удалось? – растерянно спросила Ханичайл, когда молодые люди подвезли их на такси к Маунтджой-Хаусу и распрощались.
– Легко, когда знаешь как, – ответила Анжу, рассмеявшись. – Тебе этого никогда не постичь, Ханичайл.
Лаура, откинувшись на мягком сиденье из дорогой кожи, наблюдала, как Бриджес ловко маневрировал в плотном потоке машин на улицах Лондона. Она заметила, что люди поворачивают головы, чтобы посмотреть на дорогую машину, и подумала, как сильно позавидовал бы ей Хаддон, увидев, что она едет по Лондону в дорогом «роллс-ройсе» с шофером, одетым в ливрею.
Сейчас она ясно отдавала себе отчет, что плохого было в Хаддоне: он не хотел любить хорошую и преданную женщину. Ему были нужны дорогие дома, машины, одежда. Он хотел иметь яхты и виллу на Барбадосе. Но что самое худшее, он знал, что сам никогда не заработает всего этого, так как очень ленив. Имея богатую жену, он мог нанять кого-то, чтобы управлять Фокстон-Ярдом, а сам одевался бы в дорогую одежду и изображал из себя хорошо известного тренера.
Лаура уже в сотый раз подумала о том, что прекрасно обойдется и без него. Тогда почему же, спрашивала она себя, так болит сердце?
– Уязвленная гордость, – отвечала на это ее бабушка Джинни. – Вот от чего ты страдаешь, моя девочка. И нет от этого лучшего лекарства, чем другой мужчина.
Лаура надеялась, что она права. В конце концов, уговаривала она себя, в поезде, разговаривая с Билли, она совсем не думала о Хаддоне. Да, Билли и в самом деле прекрасный человек. Как жаль, что она всю дорогу говорила только о себе и ничего не узнала о нем.
И правда жаль, потому что, по всей вероятности, она никогда с ним больше не увидится.
Бриджес свернул налево на Керзон-стрит, затем опять налево и въехал в большой, мощенный булыжником двор. Лаура посмотрела в окно машины на огромный дом.
– Господи, – прошептала она, когда швейцар распахнул дверцу. – Как бы мне хотелось, чтобы его увидела бабушка.
Джонсон поджидал ее на верхней площадке лестницы, а швейцар достал из багажника старый школьный чемодан и две сумки из коричневой бумаги.
– Полагаю, это не то, к чему вы привыкли, – сказала она швейцару.
Он бросил на нее удивленный взгляд, но даже не улыбнулся, так как слишком дорожил своей работой, да и Джонсон смотрел на них словно ястреб.
– Добрый вечер, мисс Маунтджой, – поздоровался он. – Путешествие было приятным?
– Очень приятным, спасибо, – ответила Лаура, снова вспомнив Билли.
– Меня зовут Джонсон, мисс.
– Здравствуйте, – сказала Лаура с вежливой улыбкой.
– Швейцар отнесет вещи в вашу комнату, мисс. Следуйте за мной, и я покажу вам вашу комнату.
Лаура последовала за дворецким вверх по огромной лестнице, оглядывая все вокруг широко открытыми глазами.
– Господи, – прошептала она, глядя на длинный коридор, покрытый дорожкой цвета бургундского вина, – ему нет конца.
Она смотрела направо и налево: на мраморные статуи римских императоров и греческих нимф, которые, в чем она ничуть не сомневалась, были подлинниками; на вазы с красивыми цветами, стоявшие на мраморных консолях, и на маленькие французские диваны эпохи Людовика какого-то, на которых, как ей показалось, никогда не сидели, потому что они выглядели очень твердыми.
– Мисс Ханичайл расположилась в желтой комнате в конце коридора, – сказал Джонсон, а мисс Анжу напротив вас – в голубой. Лорд Маунтджой подумал, что вам может понравиться розовая комната рядом с комнатой мисс Ханичайл.
Дворецкий распахнул двойную дверь и отступил, пропуская Лауру вперед.
Она вошла в комнату и увидела потрясающие розовые обои с рисунком, красивые розовые шторы и розовый узорчатый ковер. Огромная кровать была застлана таким же покрывалом. Повсюду стояли розовые вазочки и прочие безделушки. А на туалетном столике и многочисленных маленьких столиках были расставлены серебряные с позолотой предметы.
Лаура вспомнила свою комнату в Суинберне, с простыми кремовыми обоями в полосочку, простым столиком и старой медной кроватью, где, как ей рассказывали, мать родила ее.
– Это так отличается от моего дома, – проговорила она.
Швейцар поставил ее чемодан на подставку с такой осторожностью, словно это было что-то драгоценное. В это время в дверях появилась молодая служанка.
– Это Джози, – представил ее Джонсон. – Она ваша личная служанка, мисс Лаура. Джози будет во всем помогать вам.
– Моя личная служанка? – Лаура удивленно посмотрела на хорошенькую блондинку в черном платье, белой наколке из органзы и таком же белом фартуке и рассмеялась при мысли, насколько все это забавно. – Ну хорошо, Джози, это даже интересно.
– Да, мисс, – скромно ответила девушка, но когда Джонсон отвернулся, она позволила себе улыбнуться.
– Лорд Маунтджой задерживается из-за тумана, мисс. Он приедет сюда при первой возможности, – сообщил Джонсон. – Две других молодых леди уже приехали. Обед планируется в половине восьмого. Напитки, если вы их любите, в семь в малой гостиной.
– В малой гостиной, – повторила Лаура. – Спасибо, Джонсон.
Лаура обошла свою комнату, осматривая одну за другой восхитительные вещицы тонкой работы и прикидывая их возможную стоимость. Она опробовала кровать и нашла ее твердой, но удобной, что было гораздо лучше, чем в большинстве английских домов, где новые матрасы не считались предметом первой необходимости и где продолжали спать на старых викторианских, набитых конским волосом, у которых со временем образовывалась вмятина посредине, а выпиравшие пружины врезались в бока.
Лаура села за туалетный столик и посмотрела на себя в зеркало в серебряной оправе, желая узнать, стала ли она выглядеть лучше в этой дорогой обстановке, чем дома, когда смотрелась в маленькое простое зеркальце. Затем она прошла в ванную комнату, где Джози наполняла для нее ванну. Открыв флакон с солью для ванны, Джози понюхала ее.
– Запах розы, конечно, – сказала Лаура.
– Чего же еще, мисс, – согласилась служанка. Их взгляды встретились, и они обе рассмеялись.
Сев на край ванны из розового мрамора, Лаура спросила:
– Скажи мне, на что это похоже – работать здесь?
– Похоже, мисс? Ну, я полагаю, что это хорошая работа. – Взяв из шкафа розовый банный халат и розовые тапочки, Джози положила все это рядом с ванной. – Откровенно говоря, мисс, раньше я была просто горничной. Видите ли, здесь раньше не было молодых леди, а поэтому не было и нужды в их служанках. До того как умерла графиня, у нее была своя служанка, но с тех пор прошло более сорока лет.
– Добрый день, мисс Маунтджой, – сказал он, когда она вышла из машины. – Меня зовут Джонсон.
– Добрый день, Джонсон, – ответила Анжу, оглядывая просторный холл, в центре которого располагалась внушительных размеров лестница, ведущая на верхнюю галерею с колоннами; мраморный пол был выложен в виде рисунка, а искусно выполненные лепные корзины разрисованы золотыми листьями. На стенах висели массивные гобелены и картины, а между мраморными консолями стояли позолоченные диваны эпохи Людовика XIV, окруженные цветущими растениями. Все это напоминало дворец, и Анжу подумала, что лорд Маунтджой, должно быть, гораздо богаче, чем она предполагала.
Джонсон повел ее наверх по лестнице.
– Мисс Ханичайл приехала вчера, – сказал он, – а мисс Лауру мы ожидаем завтра.
– Мисс Ханичайл? – переспросила удивленно Анжу.
– Она из Техаса, мисс, и поселилась в желтой комнате в конце коридора.
Открыв дверь, Джонсон отступил в сторону, пропуская Анжу.
– Лорд Маунтджой решил, что вам понравится голубая комната, мисс.
– Она действительно голубая, – проговорила Анжу, рассматривая голубые, с рисунком персидские ковры, стены с такими же обоями и тяжелые парчовые шторы. Комната была большой, с высоким потолком, огромной кроватью на четырех столбиках, письменным столиком у одного из трех окон, выходящих на Керзон-стрит, и разными другими столиками, креслами, софами и расставленными по всей комнате лампами с отделанными бахромой абажурами. Рядом располагались гардеробная и ванная комната.
– Все прекрасно! Спасибо, Джонсон, – поблагодарила, улыбаясь, Анжу. – Мне кажется, что я буду здесь счастлива.
– Скоро придет ваша личная горничная Агнес, чтобы распаковать вещи, мисс. В маленькой гостиной внизу в четыре часа будет сервирован чай.
Глаза Анжу заблестели при мысли о личной горничной. Она подумала, что жизнь улыбнулась ей, и если она будет умной, то, возможно, никогда снова не станет бедной и ей не придется быть куртизанкой или выходить замуж за деньги.
Оставив Агнес распаковывать вещи, Анжу не спеша спустилась вниз по лестнице, перила которой были сделаны из резного оникса, а ступени устилала дорогая ковровая дорожка цвета бургундского вина. Анжу нравились и окружавшая ее роскошь, и бросавшееся в глаза богатство. Она страстно желала иметь все это. Ей хотелось быть хозяйкой этого дома, поддерживать его стиль, расточительно тратить деньги. С миллионами Маунтджоя она была уверена, что так оно и будет.
Анжу осмотрела большую гостиную, затем малую, библиотеку, кабинет, комнату для визитов, большую и малую столовые. В задней части дома она нашла прекрасный бальный зал с блестящим полированным паркетом и великолепными уотерфордскими канделябрами. Высокие французские окна выходили на вымощенную плитами террасу с лестницей, ведущей в английский парк.
– Господи, – потрясенно прошептала Анжу, – так вот где состоится наш первый бал.
Она вернулась в холл и стала внимательно его рассматривать. В этот момент на лестнице появилась Ханичайл. Она провела ночь в Маунтджой-Хаусе в одиночестве, если не считать многочисленных слуг. Она одна обедала, обслуживаемая ливрейным лакеем под присмотром неулыбчивого седовласого дворецкого. Она чувствовала себя неуютно в огромной, похожей на пещеру спальне, напичканной антиквариатом и мрачными портретами предков Маунтджоя. Когда Ханичайл погасила свет, ей стало страшно: тени сгущались; красные угольки в камине потрескивали и выпускали снопы искр; за высокими окнами зловеще мигали уличные фонари. Вспомнив о привидениях, она закрыла глаза и постаралась заснуть, но сон не шел к ней. Сейчас, увидев Анжу, она была просто счастлива.
– Господи, как я рада тебя видеть! – закричала она, сбегая с лестницы и протягивая к Анжу руки. – Привет! Я Ханичайл. О нет, нет, я Элоиз.
Анжу оглядела девушку с ног до головы, сразу отметив про себя ее плохой твидовый костюм и грубые туфли.
– Так вот, значит, как выглядят техаски, – сказала она, не скрывая удивления.
– Что ты хочешь этим сказать? – отпрянув, спросила Ханичайл. – Техаски выглядят так же, как и все: одна голова, две руки, две ноги. Совершенно нормально, я бы сказала.
– Так же нормально, как и твое имя, – ехидно заметила Анжу.
– У тебя нет никакого права говорить подобные вещи, – огрызнулась Ханичайл. – Навряд ли Анжу можно назвать нормальным именем. Это как раз тот случай, когда говорят: «Не смейся – горох не лучше бобов», если ты меня спросишь.
– Никто тебя не спрашивает, – ответила Анжу, нахмурившись. – А где лорд Маунтджой? Он ждет меня.
– Меня он тоже ждет, но его до сих пор нет. Дворецкий сказал, что он задерживается из-за тумана, и передал, чтобы мы чувствовали себя здесь как дома и ни ногой за порог, пока он не появится.
От такой идеи Анжу громко рассмеялась.
– Очевидно, лорд Маунтджой – оптимист, – сказала она. – Неужели ты не понимаешь, Ханичайл Маунтджой, что за порогом этого дома нас ждет Лондон? Магазины, кафе, ночные клубы? – Глаза Анжу восторженно заблестели. – Что касается меня, то я не собираюсь ждать.
– Ты хочешь сказать, что ослушаешься его? – спросила Ханичайл, слегка напуганная такой смелостью.
– Конечно, нет. Если лорд Маунтджой так дурно воспитан, чтобы не встретить своих гостей, то вряд ли он может ожидать, чтобы мы здесь сидели и кисли. Что скажешь, Ханичайл? Ты готова к приключениям? – Видя, что та колеблется, Анжу добавила: – Давай. Смелее.
– У меня нет денег, – в нерешительности проговорила Ханичайл.
– Нам не нужны деньги. Мы прогуляемся по парку, покормим уток, посмотрим на англи чан в их естественной среде обитания. Потом покатаемся на одном из этих больших красных автобусов, прошвырнемся по магазинам «Харродз» и «Фортнум и Мейсон».
Ханичайл рассмеялась, и Анжу воодушевленно добавила:
– Я напою тебя чаем в «Ритце». Что скажешь на это, Ханичайл Маунтджой?
– Договорились. Я никогда не была в «Ритце» и тем более не пила там чай.
– Все когда-нибудь бывает впервые, – радостно заметила Анжу, подмигнув. – Джонсон, – позвала она, направляясь с Ханичайл к двери, – мы отправляемся пить чай. И скоро вернемся.
– Извините меня, мисс Анжу, – в растерянности проговорил Джонсон, – но лорд Маунтджой сказал, чтобы вы ждали его здесь.
– Когда лорд Маунтджой приедет, мы именно здесь и будем. Именно здесь мы будем ждать его, – холодно ответила Анжу.
В конце Керзон-стрит Анжу спросила у полицейского, как дойти до «Ритца»; затем они прошли по Мейфэру до Берлингтонского пассажа и вышли на Пиккадилли. Анжу вошла в двери огромного отеля с таким видом, словно была его владелицей. Сверкающий мрамор, позолота, хрустальные канделябры «Ритца» не могли сравниться по великолепию с Маунтджой-Хаусом, но Анжу с удовольствием подумала, что здесь было гораздо оживленнее. В дальнем углу играл струнный квартет, и здесь было множество молодых людей, приятно проводящих время.
Главный официант показал им тихий столик около стены, наполовину закрытый пальмой в горшке, но Анжу, высокомерно вскинув подбородок, сказала, что определенно не хочет сидеть там, где ее никто не видит. Она промаршировала к столику, расположенному в самом центре комнаты, где за соседним столиком сидели двое привлекательных молодых людей. Садясь, она бросила на них из-под опущенных ресниц оценивающий взгляд. Они что надо, удовлетворенно решила она.
Заказывая чай, Анжу послала им соблазнительную улыбку.
– Mon Dieu, mais il fait ires chaud, ici[4], – сказала она, обмахивая лицо меню, как веером.
Ханичайл не знала французского, но, судя по вееру, догадалась, о чем идет речь.
– Ты не узнаешь, что такое настоящая жара, пока в жаркий летний день не объедешь все ранчо в Техасе, – сказала она, усмехнувшись. – Сорок градусов в тени, но тени там нет. Ты не можешь дождаться, когда вернешься домой и встанешь во дворе под насос, чтобы смыть с себя пыль.
Анжу посмотрела на Ханичайл, вздохнула и снова перевела взгляд на молодых людей. Они улыбнулись ей в ответ, и она поспешила отвернуться. Анжу прекрасно знала, что скажи она им хоть одно ободряющее слово, и они присоединятся к ним. Но она решила не подавать повода, по крайней мере сейчас.
Официант принес чай, и Анжу с Ханичайл жадно набросились на сандвичи с копченым лососем и пикулими, на лепешки с клубничным джемом и сливками и маленькие французские пирожные, хотя Анжу старалась вести непринужденную беседу, время от времени поглядывая на своих соседей.
Покончив с едой, она кончиком розового языка слизнула с губ сливки и открыто посмотрела на молодых людей, улыбнувшись им. Они радостно заулыбались в ответ.
Официант подал счет. Анжу просмотрела его, открыла сумочку и стала рыться в ней.
– О Боже, – воскликнула она, драматическим жестом хватаясь за сердце.
– Что случилось? – встревожилась Ханичайл.
– Кажется, я забыла дома кошелек. У меня нет ни единого су, чтобы оплатить счет, – ответила с невинным видом Анжу и бросила беспокойный взгляд на молодых людей.
Ханичайл охватил ужас. Она уже видела, как полицейский ведет их в наручниках через холл отеля, и представила себе месяцы, проведенные на кухне за мытьем посуды.
– Что же нам делать? – в отчаянии прошептала она.
И тут, как Анжу и предполагала, из-за соседнего столика поднялся светловолосый молодой человек.
– Простите меня, – сказал он, – но я невольно все слышал. Представляю, как вы неловко себя чувствуете. Пожалуйста, разрешите мне помочь вам.
Ханичайл смотрела на Анжу, улыбающуюся молодому человеку, и вдруг догадалась, что Анжу знала, что у нее нет денег. Это был план, и он сработал.
– Спаситель, – с восхищением в голосе произнесла Анжу. – Вот видишь, Ханичайл, все, что говорят об англичанах, оказывается правдой. Они настоящие джентльмены. Ты только посмотри, как изящно этот молодой человек предложил свою помощь двум девушкам в их несчастье. Я должна поблагодарить вас, месье...
– Ролл Фернесс и Арчи Брайтвелл, – представились молодые люди.
– Я Анжу д'Аранвиль Маунтджой, а это Ханичайл, – ответила Анжу, небрежно поведя рукой в сторону Ханичайл, которая в ужасе смотрела, как Ролл кладет пятифунтовую купюру на их счет.
– Маунтджой? – удивленно переспросил Арчи. – Вы состоите в родстве со старым графом?
– Это наш двоюродный дедушка, – с гордостью ответила Анжу. – А сейчас мы думаем наведаться в «Фортнум и Мейсон».
Она поднялась и, не глядя на молодых людей, оправила юбку.
И снова, как она и предполагала, Ролл и Арчи предложили сопровождать девушек в магазин. Когда они вышли из него часом позже, руки Анжу были полны коробок с шоколадом и цветами.
– Как тебе это удалось? – растерянно спросила Ханичайл, когда молодые люди подвезли их на такси к Маунтджой-Хаусу и распрощались.
– Легко, когда знаешь как, – ответила Анжу, рассмеявшись. – Тебе этого никогда не постичь, Ханичайл.
Лаура, откинувшись на мягком сиденье из дорогой кожи, наблюдала, как Бриджес ловко маневрировал в плотном потоке машин на улицах Лондона. Она заметила, что люди поворачивают головы, чтобы посмотреть на дорогую машину, и подумала, как сильно позавидовал бы ей Хаддон, увидев, что она едет по Лондону в дорогом «роллс-ройсе» с шофером, одетым в ливрею.
Сейчас она ясно отдавала себе отчет, что плохого было в Хаддоне: он не хотел любить хорошую и преданную женщину. Ему были нужны дорогие дома, машины, одежда. Он хотел иметь яхты и виллу на Барбадосе. Но что самое худшее, он знал, что сам никогда не заработает всего этого, так как очень ленив. Имея богатую жену, он мог нанять кого-то, чтобы управлять Фокстон-Ярдом, а сам одевался бы в дорогую одежду и изображал из себя хорошо известного тренера.
Лаура уже в сотый раз подумала о том, что прекрасно обойдется и без него. Тогда почему же, спрашивала она себя, так болит сердце?
– Уязвленная гордость, – отвечала на это ее бабушка Джинни. – Вот от чего ты страдаешь, моя девочка. И нет от этого лучшего лекарства, чем другой мужчина.
Лаура надеялась, что она права. В конце концов, уговаривала она себя, в поезде, разговаривая с Билли, она совсем не думала о Хаддоне. Да, Билли и в самом деле прекрасный человек. Как жаль, что она всю дорогу говорила только о себе и ничего не узнала о нем.
И правда жаль, потому что, по всей вероятности, она никогда с ним больше не увидится.
Бриджес свернул налево на Керзон-стрит, затем опять налево и въехал в большой, мощенный булыжником двор. Лаура посмотрела в окно машины на огромный дом.
– Господи, – прошептала она, когда швейцар распахнул дверцу. – Как бы мне хотелось, чтобы его увидела бабушка.
Джонсон поджидал ее на верхней площадке лестницы, а швейцар достал из багажника старый школьный чемодан и две сумки из коричневой бумаги.
– Полагаю, это не то, к чему вы привыкли, – сказала она швейцару.
Он бросил на нее удивленный взгляд, но даже не улыбнулся, так как слишком дорожил своей работой, да и Джонсон смотрел на них словно ястреб.
– Добрый вечер, мисс Маунтджой, – поздоровался он. – Путешествие было приятным?
– Очень приятным, спасибо, – ответила Лаура, снова вспомнив Билли.
– Меня зовут Джонсон, мисс.
– Здравствуйте, – сказала Лаура с вежливой улыбкой.
– Швейцар отнесет вещи в вашу комнату, мисс. Следуйте за мной, и я покажу вам вашу комнату.
Лаура последовала за дворецким вверх по огромной лестнице, оглядывая все вокруг широко открытыми глазами.
– Господи, – прошептала она, глядя на длинный коридор, покрытый дорожкой цвета бургундского вина, – ему нет конца.
Она смотрела направо и налево: на мраморные статуи римских императоров и греческих нимф, которые, в чем она ничуть не сомневалась, были подлинниками; на вазы с красивыми цветами, стоявшие на мраморных консолях, и на маленькие французские диваны эпохи Людовика какого-то, на которых, как ей показалось, никогда не сидели, потому что они выглядели очень твердыми.
– Мисс Ханичайл расположилась в желтой комнате в конце коридора, – сказал Джонсон, а мисс Анжу напротив вас – в голубой. Лорд Маунтджой подумал, что вам может понравиться розовая комната рядом с комнатой мисс Ханичайл.
Дворецкий распахнул двойную дверь и отступил, пропуская Лауру вперед.
Она вошла в комнату и увидела потрясающие розовые обои с рисунком, красивые розовые шторы и розовый узорчатый ковер. Огромная кровать была застлана таким же покрывалом. Повсюду стояли розовые вазочки и прочие безделушки. А на туалетном столике и многочисленных маленьких столиках были расставлены серебряные с позолотой предметы.
Лаура вспомнила свою комнату в Суинберне, с простыми кремовыми обоями в полосочку, простым столиком и старой медной кроватью, где, как ей рассказывали, мать родила ее.
– Это так отличается от моего дома, – проговорила она.
Швейцар поставил ее чемодан на подставку с такой осторожностью, словно это было что-то драгоценное. В это время в дверях появилась молодая служанка.
– Это Джози, – представил ее Джонсон. – Она ваша личная служанка, мисс Лаура. Джози будет во всем помогать вам.
– Моя личная служанка? – Лаура удивленно посмотрела на хорошенькую блондинку в черном платье, белой наколке из органзы и таком же белом фартуке и рассмеялась при мысли, насколько все это забавно. – Ну хорошо, Джози, это даже интересно.
– Да, мисс, – скромно ответила девушка, но когда Джонсон отвернулся, она позволила себе улыбнуться.
– Лорд Маунтджой задерживается из-за тумана, мисс. Он приедет сюда при первой возможности, – сообщил Джонсон. – Две других молодых леди уже приехали. Обед планируется в половине восьмого. Напитки, если вы их любите, в семь в малой гостиной.
– В малой гостиной, – повторила Лаура. – Спасибо, Джонсон.
Лаура обошла свою комнату, осматривая одну за другой восхитительные вещицы тонкой работы и прикидывая их возможную стоимость. Она опробовала кровать и нашла ее твердой, но удобной, что было гораздо лучше, чем в большинстве английских домов, где новые матрасы не считались предметом первой необходимости и где продолжали спать на старых викторианских, набитых конским волосом, у которых со временем образовывалась вмятина посредине, а выпиравшие пружины врезались в бока.
Лаура села за туалетный столик и посмотрела на себя в зеркало в серебряной оправе, желая узнать, стала ли она выглядеть лучше в этой дорогой обстановке, чем дома, когда смотрелась в маленькое простое зеркальце. Затем она прошла в ванную комнату, где Джози наполняла для нее ванну. Открыв флакон с солью для ванны, Джози понюхала ее.
– Запах розы, конечно, – сказала Лаура.
– Чего же еще, мисс, – согласилась служанка. Их взгляды встретились, и они обе рассмеялись.
Сев на край ванны из розового мрамора, Лаура спросила:
– Скажи мне, на что это похоже – работать здесь?
– Похоже, мисс? Ну, я полагаю, что это хорошая работа. – Взяв из шкафа розовый банный халат и розовые тапочки, Джози положила все это рядом с ванной. – Откровенно говоря, мисс, раньше я была просто горничной. Видите ли, здесь раньше не было молодых леди, а поэтому не было и нужды в их служанках. До того как умерла графиня, у нее была своя служанка, но с тех пор прошло более сорока лет.