Страница:
Так вот, этот мой безобидный коллега спрашивает меня: "Ты его вычеркнул?" Кем был "он", все мы знали без лишних слов. И молча, делая лаконичный жест рукой по горлу, я произнес звук, понятный всем, который сейчас изображу так: "кгх!". Вот этот звук и сопровождал мое "харакири" по собственному горлу. И тут черт дернул меня спросить миролюбивого друга: "А ты?" Он не только "кгх"-рыкнул, но еще добавил вслух: "Эту стерву". И оглянулся: прямо за ним стоял в очереди "он"! Я обомлел, отлично зная (как и все остальные), какие гадости умеет делать этот зловредный литератор. (Не называю конкретных фамилий не только из-за того, что моих героев нет на свете, а потому еще, что вообще не умею передавать что-то сплетнеобразное, которое обычно преподносят "с именами наперевес".)
На моих глазах все мгновенно преобразилось: мой милый коллега осклабился, изобразил лицом саму сладость, как будто кто-то положил ему в рот халву. Какое удовольствие, какая радость, и все это без слов, одной физиономией и выражением глаз. Как счастлив я созерцать тебя, мой дорогой учитель и друг! А вслед за этой пантомимой троекратный традиционный российский поцелуй "губ в губы". Вновь получилось "доброе утро", сказанное вечером. На всех - воистину! - не угодишь. Тем более что не всегда усмотришь, кто за кем стоит в очереди то ли за пальто, то ли за должностью, то ли за благорасположением. Пардон, месье. И вам пардон: обмишурился.
Когда сегодня я вижу по телевизору бесконечные встречи и проводы наших высокопоставленных мужей да еще с поцелуями, всегда вспоминаю своего всеядного милого друга с его любимой "стервой".
Долг чести? Напоминание об этом всегда актуально.
Скажу еще одну фразу и поставлю точку: долгов у каждого из нас много, а честь - одна.
Век. 1999, 30 июля
Примечание. Наш юмористический экскурс окончен, хотя я не уверен, что всех читателей он приведет в состояние безудержного смеха. Зато появился повод улыбнуться (увы, с горечью): наш плотоядный период жизни изобрел очередной журналистский жанр, скоро вошедший в моду (особенно в правоохранительных службах): я говорю о доносах. К сожалению, хоть плачьте, хоть смейтесь, но мы стали говорить в газетах и вещать по радио и телевидению "обвинительные заключения", связанные с конкретными именами и фамилиями. Как быстро забыли журналисты, что наша святая обязанность прежде всего защищать людей. К кому еще, пройдя все официальные инстанции, обращается народ с просьбой помочь найти справедливость и защиту от произвола? К нам, журналистам, идут люди.
Помню, в добрые старые времена в "Комсомольской правде" процветал некий "обличитель" (правда, не в штате), исправно приносил и публиковал простенькие материалы с нехитрым содержанием. Например: возле книжного магазина на Кузнецком мосту происходит подпольная торговля редкими книгами. Среди замеченных спекулянтов были (через двоеточие) десяток фамилий, да еще с расшифровкой: кто, где-кем работает. И вся статья почему-то называлась в редакции "фельетоном".
Чистый донос! Сегодня мало таких? Никакой аналитики, ни попытки осмыслить явление, ответить на традиционные журналистские вопросы: "почему" и "что делать": только всепоглощающее желание дать (кому?!) "адресок" виновного (без суда и следствия), но установленного самолично журналистом. Пруд пруди таких озвученных и пропечатанных "героев". Не нуждающихся в доказательствах при обнародовании.
Наши собратья-журналисты готовы работать вдохновенно, не боясь ответственности перед судом, разбирающим дела о чьей-то пострадавшей чести и достоинстве, но и не без страха получить пулю возмездия в лоб. Есть у нашего брата весьма профессиональный жанр "журналистского расследования", но именно расследования, требующего у исполнителя и смелости, и ума.
А уж если прельщает кого-то из молодых жареный факт, не стоит ли испытать свою судьбу не в журналистике, а в специальных службах (вы понимаете, что я имею в виду?), при чем тут журналистика? Эти профессии действительно родственны, и методы бывают одинаковыми, и риск равен, но зачем хорошему сыщику называть себя журналистом, а журналисту - разоблачителем? Функции, говорят, совпадают? У кого как. Но мухи у каждой профессии - свои. Мы и прежде касались этой проблемы, но не грех еще раз (и не два!) ее тронуть.
А теперь пора двинуться дальше по нашей профессиональной дороге.
Создание концепции
От "холодно" к "горячо"
В письме, пришедшем в редакцию, содержался следующий факт. На крупном сибирском заводе уличен во взяточничестве секретарь комитета комсомола. Взятки он брал, участвуя как представитель общественности при распределении квартир. Все. Фамилия есть, адрес, название завода.
Какова тема? С каким набором мыслей может отправиться в командировку журналист, сотрудник молодежной газеты?
Начнем с простых вариантов.
1. "Брать взятки плохо" - мысль достойная, правильная, но очень уж тривиальная. Столько писано-переписано на эту тему, что стоит ли нам, "думающим" журналистам, прибавлять еще один материал, увеличивая количество, а не качество опубликованного? Стоит ли провозглашать все ту же банальную истину?
2. "Почему человек стал взяточником?" - это уже интересней, хотя бы потому, что мы не просто ограничимся констатацией факта, а сделаем попытку поискать причины. Действительно, случайно или не случайно событие? Быть может, секретарь запутался? В чем же и почему? Или какие-то люди его запутали, например жена с непомерными требованиями или "друзья" в кавычках? Или обстоятельства - но какие? А может, перед глазами молодого человека был чей-то "привлекательный" пример, оставшийся безнаказанным?
В принципе во всем этом можно разобраться. Но не забудем: речь идет о молодом человеке - раз, и речь идет о молодежной газете - два. Не обезличивается ли "наша" молодежная специфика, не теряется ли "наш" молодежный поворот? Если мы поставим вопрос о причинах взяточничества "вообще", с одинаковым успехом можно брать в "герои" и врача, обремененного семьей, и старого железнодорожного кассира, и торгового работника, и сотрудника жилотдела исполкома, а здесь - комсомольский вожак, почти юноша!
3. Хорошо, подумаем в этом направлении. Стало быть, почти юноша. Вероятно, лишенный жизненного опыта человек. И уже взяточник! Кто его "научил"? Когда он успел "научиться"? Не заразился ли преступным желанием, как заражаются инфекцией, от той части общества, которая больна взяточничеством? Не результат ли это эпидемии? Многие болезни нынче "помолодели": появились юноши гипертоники и склеротики, двадцатилетние импотенты, инфарктники в средней школе, гибнущие от рака в пятимесячном возрасте, - вот и коррупция "помолодела"! А что, это достойно внимания. Тем более что вирусному заболеванию оказался подвержен не просто молодой человек, а как бы защищенный дополнительной броней комсомольского вожака. Но, выходит, и броня не выдержала?
Пожалуй, мы приближаемся к "нашему" повороту, но чего-то еще не хватает, что-то еще не "дожато" - чувствуете? От "холодно" мы ушли, но должно быть горячо".
4. В самом деле, размышляем дальше, откуда преступный соблазн именно у комсомольского руководителя? За какие такие "услуги" он мог бы брать взятки, если занят членскими взносами, организацией самодеятельности, воскресников и т. д.? Абсурд.
Однако вернемся к письму: наш "герой" брал взятки при распределении квартир. Следовательно, у него был "голос" достаточно весомый, если он рисковал брать деньги, а затем выполнять свои преступные обязательства. Иными словами, наш секретарь обладал достаточным авторитетом? И в традиционном "треугольнике", обычно решающем квартирные дела и состоящем из представителя парткома, представителя месткома и представителя администрации, занял равноправную "четвертую сторону", будучи представителем комсомола? Если это так, рискнем предположить: по крайней мере, на данном заводе роль и влияние комсомола выросли до такой степени, что секретарь "мог" брать взятки при распределении квартир и гарантировать исполнение своих оплаченных обязательств!
Это уже совсем "горячо". Последнее мыслительное усилие, и концепция готова. Она прозвучит так: "В условиях, когда комсомол наращивает свое влияние в обществе и приобретает все больший удельный вес, надо быть трижды внимательнее к подбору комсомольских кадров".
По-моему, отлично. Во-первых, несмотря на резко отрицательный факт, мы заметили за ним позитивное явление: повышающийся авторитет комсомола. Во-вторых, обнаружили "болезнь роста": возможность злоупотребления возросшим авторитетом и влиянием. В-третьих, подсказали способ лечения: тщательный подбор кадров; подсказали бы больше, да больше пока сами не знаем, но пусть теперь умные головы задумаются. И наконец, в-четвертых, создав концепцию, получили возможность собирать материал под задуманную концепцию.
Концепция поможет быть "зрячим" в командировке. Собирая под нее материал, журналист должен ответить на вопросы, которые прежде, при ознакомлении с письмом, ему и в голову не приходили. Например, действительно ли авторитетен комсомол на данном заводе? Чем именно? Какими делами он заработал влияние на общественную жизнь коллектива? Является ли производным авторитет секретаря от авторитета заводского комсомола? Каким образом прошел в секретари "герой"? Какие изъяны в методике подбора кадров сегодня болезненно мстят нам за то, что вчера мы их не замечали? Секретарь-взяточник - формальный вожак молодежи или действительно лидер? Всегда ли совпадают в одном лице лидерство и вожачество? И т. д.
Значит ли это, что наша концепция непорочна и устоит при любых ветрах, как пирамида Хеопса? Нет, конечно. В принципе, думаю, как тема она устоит: комсомол в самом деле набирает авторитет, зарабатывая равенство в "треугольнике", по крайней мере при решении бытовых проблем. Но в данном конкретном случае концепция может и лопнуть. Вариантов ее гибели можно назвать не меньше, чем вариантов устойчивости. Например, если вдруг выяснится, что "герой" не такой уж авторитетный человек, как мы предполагали, и комсомол на заводе вовсе не знаменит делами и влиянием, а была элементарная взятка по чьему-то наущению, "под" кого-то, истинно авторитетного, и секретарь как раз по слабости своей исполнял роль передаточной инстанции. Все возможно?
Как быть тогда? Я вижу три выхода из положения. Первый: отказ от факта во имя сохранения темы и концепции. Это значит, надо набраться терпения и подождать (или поискать) другой фактический материал, подходящий к нашей концепции. Второй: переход на другую тему и концепцию с использованием данного факта. Перестраиваться следует на месте, и это плохо, но мы сами виноваты, потому что обязаны были. размышляя над фактом, предусмотреть несколько вариантов тем и концепции. Третий: остаться с выработанной концепцией, хотя фактический материал "не лезет" в ее рамки. В этом случае, столкнувшись с "мешающими деталями", не избегать их, а так и писать: я, мол, думал, что комсомол на заводе вырос, приобрел влияние и случившееся - издержка роста, и тогда перед нами встала бы проблема кадров, однако фактическая ситуация оказалась иной, но это не должно помешать нам сделать выводы, способные предотвратить или смягчить последствия грядущего явления. (Вот где, кстати, автор материала имел бы шанс подняться на уровень высокой, то есть настоящей, публицистики!)
Подведем итог. У нашей концепции, конечно, могут найтись оппоненты, но я не готов спорить с ними, потому что ставил перед собой совсем иную задачу: продемонстрировать ход мыслей журналиста, размышляющего над фактом. При этом, чтобы не затягивать разговор, ограничился собственной интуицией, которая может оказаться либо ошибочной, либо недостаточной для решения вопроса по сути. В действительности, если бы мне пришлось заниматься этим делом, я бы прежде всего посоветовался со знающими людьми, посмотрел бы выводы социологов Горьков-ского политехнического института, которые исследовали в свое время проблему формального и неформального лидерства, нашел бы специальную литературу по вопросу о комсомольском авторитете и влиянии на общественную жизнь страны - короче говоря, набрался бы знаний, а затем либо отказался от концепции, либо упрочил ее настолько, что был бы готов ввязаться в спор с оппонентами. Однако разговор наш касается методологии журналистской работы, и потому не будем отвлекаться.
ОБМАН
Со дна моей памяти вдруг поднялись на поверхность два сюжета, разделенные годами. Один сюжет я называю "определяющим", а другой "сопутствующим". Но как они сложатся в единую картину в читательском восприятии, я не знаю. Хронология вообще понятие мистическое: время и дробит нашу жизнь на этапы, и причудливо ее объединяет; об этом я, признаться, прежде не задумывался.
Заголовок моего материала исполняет функцию знаменитого чеховского ружья, которое, вывешенное на сцене в первом акте, пальнет, когда придет его время. Потерпите, такова драматургия; от нее нет смысла уходить, чтобы не потерять читателя раньше положенного.
А начнем с "определяющего" сюжета. Дело было в ту пору, когда я работал спецкором "Комсомолки", проще сказать - давно. Обратите внимание на то, что я бережно избегаю дат. Но именно в них, возможно, ключ, которым мы попытаемся открыть хотя бы одну из причин нынешнего безрадостного нравственного состояния нашего общества.
Итак, представьте себе: идея узнать, "кто и какие наши дети сегодня", родилась у меня в тот момент, когда я находился в Нижнем Новгороде (в ту пору - Горьком). Такое могло прийти в голову только журналюге, взращенному молодежной газетой. Социологии, как науки, в те времена как таковой еще не было. Мне оставалось одно - анкетирование. Что ж, попробую! Кустарь-одиночка нынешний "сам себе режиссер". Причем никаких социально-педагогических или научных целей я перед собой не ставил, была голая журналистская любознательность.
Избрал для опыта обычную среднюю школу, три пятых класса: "а", "б" и "в" девяносто шесть детей. Анкетирование предполагалось анонимным: ни имен, ни фамилий. Я был совершенно уверен только в том, что мои школяры - народ интересный, серьезный и рисковый, азартный, как все дети, во всех странах и в любые времена (и, кажется, не ошибся).
Моя доморощенная "компетентность" налицо: на обычной пишущей машинке я под копирку (за несколько приемов) напечатал название лучших, как мне тогда казалось, человеческих качеств. Вся пачка листочков сохранена мною; открываю и читаю специально для вас: благородство, честность, сочувствие, бескорыстие, патриотизм, верность, обязательность, доброта, мужество, сила, дружелюбие, ум - всего в анкете их было двадцать. Предварительно проверил у детей, все ли они правильно понимают термины. Правильно! А теперь - вперед: по десятибалльной системе, сказал я, оцените каждое качество. В полной тишине началась мучительная умственная работа, причем никто ни у кого не списывал: какой смысл списывать. Через десять минут передо мной уже лежали ответы детей.
Не без волнения, забыв о еде, начал считать, палочками отмечая на бумажке "очки", набранные каждым. Сказать вам главный результат сразу? Извольте. Не буду "озвучивать" все ответы детей: меньше трех баллов не получило ни одно из поименованных мною в анкетах качеств. Кроме единственного, которое не набрало даже одного балла из девяноста шести возможных. Как вы думаете, что это было? Какое странное и "страшное" качество? Не гадайте. Обязательность!
Почему именно это качество оказалось никчемушным, я до сих пор не знаю, даже предположить не решусь - причин может быть много. Искать их в национальном характере? Или в социально-политическом статусе тогдашнего общества? Или в экономических и политических последствиях достижений "развитого социализма"? Поиск причин - не моя тема; сегодня куда важнее следствие.
Поэтому с помощью элементарной арифметики займемся-ка теперь анализом. Анкету я проводил в 1973 году, то есть двадцать пять лет назад. Детям было тогда 13-14 лет. Сложите цифры, и вы получите "под сорок" - цвет современного российского общества. Оказывается, четверть века назад мною был стихийно осуществлен важный "замер" (лучше сказать: тест) нравственных и деловых качеств современного общества. Разве не прав я? Может быть, как оценили тогда дети эти качества, такими они и хотели стать? Неужто именно так? - подумал я.
И тогда меня как током пронзило одно студенческое воспоминание. Дело было в 1951, а кажется мне - вчера. Итак, была поздняя весна. Мой закадычный друг (мы с Августом и в школе вместе учились, и в институте, да и жили в одном подъезде - я на первом, а он на втором этаже)... Так вот Авг (так его звали для краткости) сидел ночью за письменным столом и, как положено студентам, готовился к последнему госэкзамену. А учились мы в Московском юридическом институте. Отец Авга, по его словам, специально лег на диване в той же комнате, попросив сына разбудить его ровно в шесть утра - надо было ехать куда-то по служебным делам. Естественно, Авг обещал, и также "естественно" забыл. В семь утра отец встрепенулся, глянул на часы и воскликнул: "Что случилось, сынок? Почему не разбудил меня, как мы условились?" Август честно признался, что зазубрился и потерял ощущение времени. "То есть как это потерял?" Рассердившись, в свое оправдание Август сказал вдруг: "Папа, в шесть утра ты громко "дернул"; я решил, что ты..." Отец возмутился: "Это был тебе сигнал разбудить меня! Ведь ты обещал мне, дал слово!" "Если б вы, ребята, сказал нам Авг, - могли сейчас слышать отцовскую интонацию, вы бы поняли степень его возмущения. Но на словах я такого количества восклицательных знаков не передам... Из второй комнаты уже выходила разбуженная мама, продолжал Август, заливаясь при этом хохотом. - "Твой сигнал, Марк, - сказала она отцу, - даже покойника мог разбудить!" Через мгновение вся семья, а теперь и мы вмес-те с рассказчиком дружно смеялись. Семейный инцидент был исчерпан. Но именно с тех пор в семье моего друга, в нашей студенческой группе и, кажется, во всем институте обманщики и люди, давшие слово и его не сдержавшие, стали называться... дунами.
Как понимает читатель, обманщиков много, и не в их количестве дело: обман стал уже не сопутствующим, а определяющим свойством нашего общества: они нас, а мы - их. Не будем засорять себе головы обывательскими и житейскими подробностями. Любой читатель сумеет превзойти меня в живописании личной жизни; право, мне лучше умолкнуть. Вспоминайте сами, если хотите, как сантехник обещал вам прийти через час, а явился через неделю, как возлюбленные опаздывают на свидания не на минуты, а не целую жизнь, как мы дали слово не шуметь заболевшему соседу, а он не спал всю ночь - нет конца таким примерам.
Предлагаю вам, минуя ступеньки, сразу, на лифте подняться с первого на последний этаж нашей общественной жизни. Давно ли были обещаны отдельные квартиры каждой семье и построение коммунизма к восьмидесятому году нынешнего века? Какие блага сулили устроители "пирамид" и что мы получили в итоге? Что было обещано народу от приватизации и какие автомашины мы накупили на этот "улов"? В каком месяце какого года обещана народу выплата долгов по зарплате? Давали слово избирателям принять закон о земле? Реформировать армию? Как мы строили обещанное самим себе демократическое государство? Давно ли уверяли нас, что России удастся избежать политического, экономического и финансового кризиса и девальвации рубля (не будет, понимаешь, это я твердо вам обещаю!), а через двое суток счастье свалилось на наши головы и конца-края его не видать?
Еще раз вернемся к нашим участникам анкетирования, отвергшим такое важное качество, как обязательность, забыв, что оно базовое для всех (без исключения!) прочих качеств. Им сегодня, как мы установили, под сорок? Именно столько лет всегда имели и будут иметь самые активные "штыки" общества. Позвольте перейти к персоналиям: сколько лет было премьер-министру до его скоропостижной и малооправданной отставки? Говорят, тридцать семь? А вице-премьерам? Министрам и руководителям администрации президента? Сколько стукнуло людям, олицетворяющим сегодня в России власть: законодательную, исполнительную, судебную, СМИтскую и, конечно же, олигархическую (вместе с бизнесменской)? Какие они, эти люди: ядреные (то есть крепкие, а не трухлявые)? А еще? Какие они, волею судьбы взявшие на себя ответственность перед будущим?
Уверяю вас, все они, сидящие в первых рядах интеллектуального, политического и экономического партера "народного театра", имеют право передать себе гор-р-рячий привет от имени "того самого" семьдесят третьего года, когда они сами могли корпеть над моими анкетами. И сказали тогда уверенное "нет" собственной "обязательности". А без нее не должна была формироваться их деловая, волевая, нравственная, а стало быть, человеческая суть. А от нее, в свою очередь, зависит самое главное: исполняемость принятых решений, а в итоге - качество нашей жизни.
Приветствую вас от имени всех, наши дорогие обманщики (чаще невольные, чем вольные): мы отчетливо слышим ваши "сигналы", ваши обещания и хотим, чтобы и вы услышали наши ответные, громкие знаки благодарности. Как однажды сказал Иосиф Виссарионович Сталин, узнав о "газовых" угрозах английского министра Чемберлена: "На угрозы ответим угрозами, а на газы - газами!"
На ваш, извините, "дергеж", господа "сорока- (и старше) летники", мы с Августом, и с вами, читатель, тоже дружно ответим "газами": вот будет канонада всем на печаль и на потеху!
Новая газета. 1998
Варианты
"Прошу вас разобрать мое заявление по существу закона, - написал в редакцию старший лейтенант милиции М-дов, житель одного из городов средней полосы. - Мною выявлены грубые нарушения учебного заведения района, которые не соответствуют правилам воспитания подростков, в частности..." И далее М-дов сообщает, что директора нескольких школ города перевели в вечерние школы несовершеннолетних детей, что, естественно, незаконно. Кроме того, в письме сообщается, что в городе совершенно бездействует "базарком", то есть базарная комиссия, из-за чего происходят нарушения правил торговли, совершаются систематические хищения на стекольном заводе и ведется слабая воспитательная работа с молодежью, которая "идет на групповые преступления по ст. 117 УК РСФСР". Затем автор в нескольких словах рассказывает о себе: "Работаю участковым уполномоченным, являюсь отличником милиции, награжден двумя Почетными грамотами, радиоприемником "Нева", фотоаппаратом марки ФЭД-3 и два раза денежной премией, никаких взысканий не имею за все 24 года и 3 месяца службы в МВД СССР". И наконец, квинтэссенция письма: "Обо всех нарушениях я докладывал руководству, но тов. Ш-фов вызвал меня к себе и, вместо того чтобы принять меры и реагировать, стал угрожать: "Кто вы такой, чтобы вмешиваться?!" На основании изложенного тов. Ш-фов шантажирует меня и хочет избавиться. А на моем участке проживает 18 тыс. населения, работает более 50 тыс. рабочих, имеются школы, профтехучилища, больницы, фабрики и заводы".
Письмо, прямо скажу, - безрадостное. Надо "реагировать". Так что же, в путь? В путь, но сначала - по вариантам концепций и поворотов тем.
Вариант первый. Совершенно неожиданно может возникнуть замысел написать о педагогической беспомощности учителей, в результате которой они вынуждены переводить несовершеннолетних учеников в вечерние школы, не умея с ними справиться и сознательно идя на обман с их трудоустройством (работа непременное условие учебы в "вечерке").
Если из письма М-дова выделить именно эту тему, необходимо получить ответы на следующие вопросы.
Почему беспомощны педагоги? Это результат их конкретной профессиональной непригодности или особенной запущенности детей? Или следствие "процентомании", пока еще торжествующей в наших школах? Или причина в слабости педагогической науки вообще? Какой тип педагога способен сознательно идти на "липу" с трудоустройством несовершеннолетних, не считаясь с нравственными издержками явления, отражающимися и на детях, и на взрослых? Впрочем, может быть, само избавление школы от трудновоспитуемых подростков справедливо, только делать это надо без обмана, на законных основаниях? И т. д. Возможен такой подход к письму М-дова? Да, возможен. Но есть несколько "против", в которых следует разобраться.
Во-первых, автор письма оказывается как бы за пределами проблемы, он не нужен журналисту, не интересен ему и "вылетает" из будущего материала. Стало быть, М-дов превращается в "наводчика" - человека, давшего адрес, и это не вполне этично по отношению к автору письма, который просит у газеты помощи.
Во-вторых, тема, связанная с педагогической беспомощностью, нам давно известна, не нова, не является открытием. Следовательно, надо хорошенько подумать, актуальна ли она именно сегодня? И наконец, стоит ли за нее браться на материалах, сообщенных М-довым? То есть адрес-то есть. А писать нужно ли? Не рано? Или уже поздно? Обращаю внимание на то, что сама прикидка возможности газетного выступления уже есть процесс выработки концепции, ее "нулевой цикл", ее первый этап.
Не рано ли писать? Сам факт перевода детей в вечерние школы, возможно, и есть результат профессио-нальной беспомощности педагогов. Но у беспомощности много объективных причин. Практически отсутствует наука о воспитании, все еще идет война среди ученых по поводу идей Сухомлинского, Шаталова, Иванова, Шапиро, Ильина и других педагогов.
На моих глазах все мгновенно преобразилось: мой милый коллега осклабился, изобразил лицом саму сладость, как будто кто-то положил ему в рот халву. Какое удовольствие, какая радость, и все это без слов, одной физиономией и выражением глаз. Как счастлив я созерцать тебя, мой дорогой учитель и друг! А вслед за этой пантомимой троекратный традиционный российский поцелуй "губ в губы". Вновь получилось "доброе утро", сказанное вечером. На всех - воистину! - не угодишь. Тем более что не всегда усмотришь, кто за кем стоит в очереди то ли за пальто, то ли за должностью, то ли за благорасположением. Пардон, месье. И вам пардон: обмишурился.
Когда сегодня я вижу по телевизору бесконечные встречи и проводы наших высокопоставленных мужей да еще с поцелуями, всегда вспоминаю своего всеядного милого друга с его любимой "стервой".
Долг чести? Напоминание об этом всегда актуально.
Скажу еще одну фразу и поставлю точку: долгов у каждого из нас много, а честь - одна.
Век. 1999, 30 июля
Примечание. Наш юмористический экскурс окончен, хотя я не уверен, что всех читателей он приведет в состояние безудержного смеха. Зато появился повод улыбнуться (увы, с горечью): наш плотоядный период жизни изобрел очередной журналистский жанр, скоро вошедший в моду (особенно в правоохранительных службах): я говорю о доносах. К сожалению, хоть плачьте, хоть смейтесь, но мы стали говорить в газетах и вещать по радио и телевидению "обвинительные заключения", связанные с конкретными именами и фамилиями. Как быстро забыли журналисты, что наша святая обязанность прежде всего защищать людей. К кому еще, пройдя все официальные инстанции, обращается народ с просьбой помочь найти справедливость и защиту от произвола? К нам, журналистам, идут люди.
Помню, в добрые старые времена в "Комсомольской правде" процветал некий "обличитель" (правда, не в штате), исправно приносил и публиковал простенькие материалы с нехитрым содержанием. Например: возле книжного магазина на Кузнецком мосту происходит подпольная торговля редкими книгами. Среди замеченных спекулянтов были (через двоеточие) десяток фамилий, да еще с расшифровкой: кто, где-кем работает. И вся статья почему-то называлась в редакции "фельетоном".
Чистый донос! Сегодня мало таких? Никакой аналитики, ни попытки осмыслить явление, ответить на традиционные журналистские вопросы: "почему" и "что делать": только всепоглощающее желание дать (кому?!) "адресок" виновного (без суда и следствия), но установленного самолично журналистом. Пруд пруди таких озвученных и пропечатанных "героев". Не нуждающихся в доказательствах при обнародовании.
Наши собратья-журналисты готовы работать вдохновенно, не боясь ответственности перед судом, разбирающим дела о чьей-то пострадавшей чести и достоинстве, но и не без страха получить пулю возмездия в лоб. Есть у нашего брата весьма профессиональный жанр "журналистского расследования", но именно расследования, требующего у исполнителя и смелости, и ума.
А уж если прельщает кого-то из молодых жареный факт, не стоит ли испытать свою судьбу не в журналистике, а в специальных службах (вы понимаете, что я имею в виду?), при чем тут журналистика? Эти профессии действительно родственны, и методы бывают одинаковыми, и риск равен, но зачем хорошему сыщику называть себя журналистом, а журналисту - разоблачителем? Функции, говорят, совпадают? У кого как. Но мухи у каждой профессии - свои. Мы и прежде касались этой проблемы, но не грех еще раз (и не два!) ее тронуть.
А теперь пора двинуться дальше по нашей профессиональной дороге.
Создание концепции
От "холодно" к "горячо"
В письме, пришедшем в редакцию, содержался следующий факт. На крупном сибирском заводе уличен во взяточничестве секретарь комитета комсомола. Взятки он брал, участвуя как представитель общественности при распределении квартир. Все. Фамилия есть, адрес, название завода.
Какова тема? С каким набором мыслей может отправиться в командировку журналист, сотрудник молодежной газеты?
Начнем с простых вариантов.
1. "Брать взятки плохо" - мысль достойная, правильная, но очень уж тривиальная. Столько писано-переписано на эту тему, что стоит ли нам, "думающим" журналистам, прибавлять еще один материал, увеличивая количество, а не качество опубликованного? Стоит ли провозглашать все ту же банальную истину?
2. "Почему человек стал взяточником?" - это уже интересней, хотя бы потому, что мы не просто ограничимся констатацией факта, а сделаем попытку поискать причины. Действительно, случайно или не случайно событие? Быть может, секретарь запутался? В чем же и почему? Или какие-то люди его запутали, например жена с непомерными требованиями или "друзья" в кавычках? Или обстоятельства - но какие? А может, перед глазами молодого человека был чей-то "привлекательный" пример, оставшийся безнаказанным?
В принципе во всем этом можно разобраться. Но не забудем: речь идет о молодом человеке - раз, и речь идет о молодежной газете - два. Не обезличивается ли "наша" молодежная специфика, не теряется ли "наш" молодежный поворот? Если мы поставим вопрос о причинах взяточничества "вообще", с одинаковым успехом можно брать в "герои" и врача, обремененного семьей, и старого железнодорожного кассира, и торгового работника, и сотрудника жилотдела исполкома, а здесь - комсомольский вожак, почти юноша!
3. Хорошо, подумаем в этом направлении. Стало быть, почти юноша. Вероятно, лишенный жизненного опыта человек. И уже взяточник! Кто его "научил"? Когда он успел "научиться"? Не заразился ли преступным желанием, как заражаются инфекцией, от той части общества, которая больна взяточничеством? Не результат ли это эпидемии? Многие болезни нынче "помолодели": появились юноши гипертоники и склеротики, двадцатилетние импотенты, инфарктники в средней школе, гибнущие от рака в пятимесячном возрасте, - вот и коррупция "помолодела"! А что, это достойно внимания. Тем более что вирусному заболеванию оказался подвержен не просто молодой человек, а как бы защищенный дополнительной броней комсомольского вожака. Но, выходит, и броня не выдержала?
Пожалуй, мы приближаемся к "нашему" повороту, но чего-то еще не хватает, что-то еще не "дожато" - чувствуете? От "холодно" мы ушли, но должно быть горячо".
4. В самом деле, размышляем дальше, откуда преступный соблазн именно у комсомольского руководителя? За какие такие "услуги" он мог бы брать взятки, если занят членскими взносами, организацией самодеятельности, воскресников и т. д.? Абсурд.
Однако вернемся к письму: наш "герой" брал взятки при распределении квартир. Следовательно, у него был "голос" достаточно весомый, если он рисковал брать деньги, а затем выполнять свои преступные обязательства. Иными словами, наш секретарь обладал достаточным авторитетом? И в традиционном "треугольнике", обычно решающем квартирные дела и состоящем из представителя парткома, представителя месткома и представителя администрации, занял равноправную "четвертую сторону", будучи представителем комсомола? Если это так, рискнем предположить: по крайней мере, на данном заводе роль и влияние комсомола выросли до такой степени, что секретарь "мог" брать взятки при распределении квартир и гарантировать исполнение своих оплаченных обязательств!
Это уже совсем "горячо". Последнее мыслительное усилие, и концепция готова. Она прозвучит так: "В условиях, когда комсомол наращивает свое влияние в обществе и приобретает все больший удельный вес, надо быть трижды внимательнее к подбору комсомольских кадров".
По-моему, отлично. Во-первых, несмотря на резко отрицательный факт, мы заметили за ним позитивное явление: повышающийся авторитет комсомола. Во-вторых, обнаружили "болезнь роста": возможность злоупотребления возросшим авторитетом и влиянием. В-третьих, подсказали способ лечения: тщательный подбор кадров; подсказали бы больше, да больше пока сами не знаем, но пусть теперь умные головы задумаются. И наконец, в-четвертых, создав концепцию, получили возможность собирать материал под задуманную концепцию.
Концепция поможет быть "зрячим" в командировке. Собирая под нее материал, журналист должен ответить на вопросы, которые прежде, при ознакомлении с письмом, ему и в голову не приходили. Например, действительно ли авторитетен комсомол на данном заводе? Чем именно? Какими делами он заработал влияние на общественную жизнь коллектива? Является ли производным авторитет секретаря от авторитета заводского комсомола? Каким образом прошел в секретари "герой"? Какие изъяны в методике подбора кадров сегодня болезненно мстят нам за то, что вчера мы их не замечали? Секретарь-взяточник - формальный вожак молодежи или действительно лидер? Всегда ли совпадают в одном лице лидерство и вожачество? И т. д.
Значит ли это, что наша концепция непорочна и устоит при любых ветрах, как пирамида Хеопса? Нет, конечно. В принципе, думаю, как тема она устоит: комсомол в самом деле набирает авторитет, зарабатывая равенство в "треугольнике", по крайней мере при решении бытовых проблем. Но в данном конкретном случае концепция может и лопнуть. Вариантов ее гибели можно назвать не меньше, чем вариантов устойчивости. Например, если вдруг выяснится, что "герой" не такой уж авторитетный человек, как мы предполагали, и комсомол на заводе вовсе не знаменит делами и влиянием, а была элементарная взятка по чьему-то наущению, "под" кого-то, истинно авторитетного, и секретарь как раз по слабости своей исполнял роль передаточной инстанции. Все возможно?
Как быть тогда? Я вижу три выхода из положения. Первый: отказ от факта во имя сохранения темы и концепции. Это значит, надо набраться терпения и подождать (или поискать) другой фактический материал, подходящий к нашей концепции. Второй: переход на другую тему и концепцию с использованием данного факта. Перестраиваться следует на месте, и это плохо, но мы сами виноваты, потому что обязаны были. размышляя над фактом, предусмотреть несколько вариантов тем и концепции. Третий: остаться с выработанной концепцией, хотя фактический материал "не лезет" в ее рамки. В этом случае, столкнувшись с "мешающими деталями", не избегать их, а так и писать: я, мол, думал, что комсомол на заводе вырос, приобрел влияние и случившееся - издержка роста, и тогда перед нами встала бы проблема кадров, однако фактическая ситуация оказалась иной, но это не должно помешать нам сделать выводы, способные предотвратить или смягчить последствия грядущего явления. (Вот где, кстати, автор материала имел бы шанс подняться на уровень высокой, то есть настоящей, публицистики!)
Подведем итог. У нашей концепции, конечно, могут найтись оппоненты, но я не готов спорить с ними, потому что ставил перед собой совсем иную задачу: продемонстрировать ход мыслей журналиста, размышляющего над фактом. При этом, чтобы не затягивать разговор, ограничился собственной интуицией, которая может оказаться либо ошибочной, либо недостаточной для решения вопроса по сути. В действительности, если бы мне пришлось заниматься этим делом, я бы прежде всего посоветовался со знающими людьми, посмотрел бы выводы социологов Горьков-ского политехнического института, которые исследовали в свое время проблему формального и неформального лидерства, нашел бы специальную литературу по вопросу о комсомольском авторитете и влиянии на общественную жизнь страны - короче говоря, набрался бы знаний, а затем либо отказался от концепции, либо упрочил ее настолько, что был бы готов ввязаться в спор с оппонентами. Однако разговор наш касается методологии журналистской работы, и потому не будем отвлекаться.
ОБМАН
Со дна моей памяти вдруг поднялись на поверхность два сюжета, разделенные годами. Один сюжет я называю "определяющим", а другой "сопутствующим". Но как они сложатся в единую картину в читательском восприятии, я не знаю. Хронология вообще понятие мистическое: время и дробит нашу жизнь на этапы, и причудливо ее объединяет; об этом я, признаться, прежде не задумывался.
Заголовок моего материала исполняет функцию знаменитого чеховского ружья, которое, вывешенное на сцене в первом акте, пальнет, когда придет его время. Потерпите, такова драматургия; от нее нет смысла уходить, чтобы не потерять читателя раньше положенного.
А начнем с "определяющего" сюжета. Дело было в ту пору, когда я работал спецкором "Комсомолки", проще сказать - давно. Обратите внимание на то, что я бережно избегаю дат. Но именно в них, возможно, ключ, которым мы попытаемся открыть хотя бы одну из причин нынешнего безрадостного нравственного состояния нашего общества.
Итак, представьте себе: идея узнать, "кто и какие наши дети сегодня", родилась у меня в тот момент, когда я находился в Нижнем Новгороде (в ту пору - Горьком). Такое могло прийти в голову только журналюге, взращенному молодежной газетой. Социологии, как науки, в те времена как таковой еще не было. Мне оставалось одно - анкетирование. Что ж, попробую! Кустарь-одиночка нынешний "сам себе режиссер". Причем никаких социально-педагогических или научных целей я перед собой не ставил, была голая журналистская любознательность.
Избрал для опыта обычную среднюю школу, три пятых класса: "а", "б" и "в" девяносто шесть детей. Анкетирование предполагалось анонимным: ни имен, ни фамилий. Я был совершенно уверен только в том, что мои школяры - народ интересный, серьезный и рисковый, азартный, как все дети, во всех странах и в любые времена (и, кажется, не ошибся).
Моя доморощенная "компетентность" налицо: на обычной пишущей машинке я под копирку (за несколько приемов) напечатал название лучших, как мне тогда казалось, человеческих качеств. Вся пачка листочков сохранена мною; открываю и читаю специально для вас: благородство, честность, сочувствие, бескорыстие, патриотизм, верность, обязательность, доброта, мужество, сила, дружелюбие, ум - всего в анкете их было двадцать. Предварительно проверил у детей, все ли они правильно понимают термины. Правильно! А теперь - вперед: по десятибалльной системе, сказал я, оцените каждое качество. В полной тишине началась мучительная умственная работа, причем никто ни у кого не списывал: какой смысл списывать. Через десять минут передо мной уже лежали ответы детей.
Не без волнения, забыв о еде, начал считать, палочками отмечая на бумажке "очки", набранные каждым. Сказать вам главный результат сразу? Извольте. Не буду "озвучивать" все ответы детей: меньше трех баллов не получило ни одно из поименованных мною в анкетах качеств. Кроме единственного, которое не набрало даже одного балла из девяноста шести возможных. Как вы думаете, что это было? Какое странное и "страшное" качество? Не гадайте. Обязательность!
Почему именно это качество оказалось никчемушным, я до сих пор не знаю, даже предположить не решусь - причин может быть много. Искать их в национальном характере? Или в социально-политическом статусе тогдашнего общества? Или в экономических и политических последствиях достижений "развитого социализма"? Поиск причин - не моя тема; сегодня куда важнее следствие.
Поэтому с помощью элементарной арифметики займемся-ка теперь анализом. Анкету я проводил в 1973 году, то есть двадцать пять лет назад. Детям было тогда 13-14 лет. Сложите цифры, и вы получите "под сорок" - цвет современного российского общества. Оказывается, четверть века назад мною был стихийно осуществлен важный "замер" (лучше сказать: тест) нравственных и деловых качеств современного общества. Разве не прав я? Может быть, как оценили тогда дети эти качества, такими они и хотели стать? Неужто именно так? - подумал я.
И тогда меня как током пронзило одно студенческое воспоминание. Дело было в 1951, а кажется мне - вчера. Итак, была поздняя весна. Мой закадычный друг (мы с Августом и в школе вместе учились, и в институте, да и жили в одном подъезде - я на первом, а он на втором этаже)... Так вот Авг (так его звали для краткости) сидел ночью за письменным столом и, как положено студентам, готовился к последнему госэкзамену. А учились мы в Московском юридическом институте. Отец Авга, по его словам, специально лег на диване в той же комнате, попросив сына разбудить его ровно в шесть утра - надо было ехать куда-то по служебным делам. Естественно, Авг обещал, и также "естественно" забыл. В семь утра отец встрепенулся, глянул на часы и воскликнул: "Что случилось, сынок? Почему не разбудил меня, как мы условились?" Август честно признался, что зазубрился и потерял ощущение времени. "То есть как это потерял?" Рассердившись, в свое оправдание Август сказал вдруг: "Папа, в шесть утра ты громко "дернул"; я решил, что ты..." Отец возмутился: "Это был тебе сигнал разбудить меня! Ведь ты обещал мне, дал слово!" "Если б вы, ребята, сказал нам Авг, - могли сейчас слышать отцовскую интонацию, вы бы поняли степень его возмущения. Но на словах я такого количества восклицательных знаков не передам... Из второй комнаты уже выходила разбуженная мама, продолжал Август, заливаясь при этом хохотом. - "Твой сигнал, Марк, - сказала она отцу, - даже покойника мог разбудить!" Через мгновение вся семья, а теперь и мы вмес-те с рассказчиком дружно смеялись. Семейный инцидент был исчерпан. Но именно с тех пор в семье моего друга, в нашей студенческой группе и, кажется, во всем институте обманщики и люди, давшие слово и его не сдержавшие, стали называться... дунами.
Как понимает читатель, обманщиков много, и не в их количестве дело: обман стал уже не сопутствующим, а определяющим свойством нашего общества: они нас, а мы - их. Не будем засорять себе головы обывательскими и житейскими подробностями. Любой читатель сумеет превзойти меня в живописании личной жизни; право, мне лучше умолкнуть. Вспоминайте сами, если хотите, как сантехник обещал вам прийти через час, а явился через неделю, как возлюбленные опаздывают на свидания не на минуты, а не целую жизнь, как мы дали слово не шуметь заболевшему соседу, а он не спал всю ночь - нет конца таким примерам.
Предлагаю вам, минуя ступеньки, сразу, на лифте подняться с первого на последний этаж нашей общественной жизни. Давно ли были обещаны отдельные квартиры каждой семье и построение коммунизма к восьмидесятому году нынешнего века? Какие блага сулили устроители "пирамид" и что мы получили в итоге? Что было обещано народу от приватизации и какие автомашины мы накупили на этот "улов"? В каком месяце какого года обещана народу выплата долгов по зарплате? Давали слово избирателям принять закон о земле? Реформировать армию? Как мы строили обещанное самим себе демократическое государство? Давно ли уверяли нас, что России удастся избежать политического, экономического и финансового кризиса и девальвации рубля (не будет, понимаешь, это я твердо вам обещаю!), а через двое суток счастье свалилось на наши головы и конца-края его не видать?
Еще раз вернемся к нашим участникам анкетирования, отвергшим такое важное качество, как обязательность, забыв, что оно базовое для всех (без исключения!) прочих качеств. Им сегодня, как мы установили, под сорок? Именно столько лет всегда имели и будут иметь самые активные "штыки" общества. Позвольте перейти к персоналиям: сколько лет было премьер-министру до его скоропостижной и малооправданной отставки? Говорят, тридцать семь? А вице-премьерам? Министрам и руководителям администрации президента? Сколько стукнуло людям, олицетворяющим сегодня в России власть: законодательную, исполнительную, судебную, СМИтскую и, конечно же, олигархическую (вместе с бизнесменской)? Какие они, эти люди: ядреные (то есть крепкие, а не трухлявые)? А еще? Какие они, волею судьбы взявшие на себя ответственность перед будущим?
Уверяю вас, все они, сидящие в первых рядах интеллектуального, политического и экономического партера "народного театра", имеют право передать себе гор-р-рячий привет от имени "того самого" семьдесят третьего года, когда они сами могли корпеть над моими анкетами. И сказали тогда уверенное "нет" собственной "обязательности". А без нее не должна была формироваться их деловая, волевая, нравственная, а стало быть, человеческая суть. А от нее, в свою очередь, зависит самое главное: исполняемость принятых решений, а в итоге - качество нашей жизни.
Приветствую вас от имени всех, наши дорогие обманщики (чаще невольные, чем вольные): мы отчетливо слышим ваши "сигналы", ваши обещания и хотим, чтобы и вы услышали наши ответные, громкие знаки благодарности. Как однажды сказал Иосиф Виссарионович Сталин, узнав о "газовых" угрозах английского министра Чемберлена: "На угрозы ответим угрозами, а на газы - газами!"
На ваш, извините, "дергеж", господа "сорока- (и старше) летники", мы с Августом, и с вами, читатель, тоже дружно ответим "газами": вот будет канонада всем на печаль и на потеху!
Новая газета. 1998
Варианты
"Прошу вас разобрать мое заявление по существу закона, - написал в редакцию старший лейтенант милиции М-дов, житель одного из городов средней полосы. - Мною выявлены грубые нарушения учебного заведения района, которые не соответствуют правилам воспитания подростков, в частности..." И далее М-дов сообщает, что директора нескольких школ города перевели в вечерние школы несовершеннолетних детей, что, естественно, незаконно. Кроме того, в письме сообщается, что в городе совершенно бездействует "базарком", то есть базарная комиссия, из-за чего происходят нарушения правил торговли, совершаются систематические хищения на стекольном заводе и ведется слабая воспитательная работа с молодежью, которая "идет на групповые преступления по ст. 117 УК РСФСР". Затем автор в нескольких словах рассказывает о себе: "Работаю участковым уполномоченным, являюсь отличником милиции, награжден двумя Почетными грамотами, радиоприемником "Нева", фотоаппаратом марки ФЭД-3 и два раза денежной премией, никаких взысканий не имею за все 24 года и 3 месяца службы в МВД СССР". И наконец, квинтэссенция письма: "Обо всех нарушениях я докладывал руководству, но тов. Ш-фов вызвал меня к себе и, вместо того чтобы принять меры и реагировать, стал угрожать: "Кто вы такой, чтобы вмешиваться?!" На основании изложенного тов. Ш-фов шантажирует меня и хочет избавиться. А на моем участке проживает 18 тыс. населения, работает более 50 тыс. рабочих, имеются школы, профтехучилища, больницы, фабрики и заводы".
Письмо, прямо скажу, - безрадостное. Надо "реагировать". Так что же, в путь? В путь, но сначала - по вариантам концепций и поворотов тем.
Вариант первый. Совершенно неожиданно может возникнуть замысел написать о педагогической беспомощности учителей, в результате которой они вынуждены переводить несовершеннолетних учеников в вечерние школы, не умея с ними справиться и сознательно идя на обман с их трудоустройством (работа непременное условие учебы в "вечерке").
Если из письма М-дова выделить именно эту тему, необходимо получить ответы на следующие вопросы.
Почему беспомощны педагоги? Это результат их конкретной профессиональной непригодности или особенной запущенности детей? Или следствие "процентомании", пока еще торжествующей в наших школах? Или причина в слабости педагогической науки вообще? Какой тип педагога способен сознательно идти на "липу" с трудоустройством несовершеннолетних, не считаясь с нравственными издержками явления, отражающимися и на детях, и на взрослых? Впрочем, может быть, само избавление школы от трудновоспитуемых подростков справедливо, только делать это надо без обмана, на законных основаниях? И т. д. Возможен такой подход к письму М-дова? Да, возможен. Но есть несколько "против", в которых следует разобраться.
Во-первых, автор письма оказывается как бы за пределами проблемы, он не нужен журналисту, не интересен ему и "вылетает" из будущего материала. Стало быть, М-дов превращается в "наводчика" - человека, давшего адрес, и это не вполне этично по отношению к автору письма, который просит у газеты помощи.
Во-вторых, тема, связанная с педагогической беспомощностью, нам давно известна, не нова, не является открытием. Следовательно, надо хорошенько подумать, актуальна ли она именно сегодня? И наконец, стоит ли за нее браться на материалах, сообщенных М-довым? То есть адрес-то есть. А писать нужно ли? Не рано? Или уже поздно? Обращаю внимание на то, что сама прикидка возможности газетного выступления уже есть процесс выработки концепции, ее "нулевой цикл", ее первый этап.
Не рано ли писать? Сам факт перевода детей в вечерние школы, возможно, и есть результат профессио-нальной беспомощности педагогов. Но у беспомощности много объективных причин. Практически отсутствует наука о воспитании, все еще идет война среди ученых по поводу идей Сухомлинского, Шаталова, Иванова, Шапиро, Ильина и других педагогов.