Страница:
* * *
Орландо, Флорида
Декабрь 1976 г.
Я поступил на свою первую оплачиваемую работу. На сезон рождественских покупок меня взяли в один из универмагов сети Burdine's. Они пытаются найти что-то новое и отойти от прежних схем привлечения покупателей и поэтому не стали привлекать посетителей традиционным американским Санта-Клаусом, восседающим на Рождество на троне, к которому подходят маленькие дети, чтобы посидеть у него на коленях и рассказать ему о своих пожеланиях так, чтобы их услышали и родители. В Burdine's вместо Санты решили устроить говорящую рождественскую елку, в роли которой наняли меня. Теперь я «душа елки».
Я сижу внутри деревянной пирамиды, закрытой искусственными ветками, с микрофоном в руке. Когда мимо проходят люди, я стараюсь их удивить и неожиданно говорю: «Привет!». Чтобы развлечься, я начинаю громко дышать или чихать. Детям, кажется, это нравится, да и мне тоже. Такая работа по мне.
После того как они сообщают мне о своих рождественских пожеланиях (чтобы родители знали, что им следует купить в подарок), я высовываю искусственную ветку, на которой висит пластмассовый Санта в виде кольца. Это кольцо появляется, как складывается впечатление у детей, из ниоткуда. «Откуда оно взялось?!» – удивляются многие из малышей.
– Это, – поясняю я, – всего лишь чудо, случающееся на Рождество.
* * *
Представьте, вы положили в банк один талер, давнюю европейскую монету, от названия которой произошло и название «доллар». Банк дает этот талер кому-то в долг, какому-то человеку, которому, скажем, надо оплатить рождественские покупки (вы ведь помните, что кредитование является основным бизнесом в банковском деле, заимствованием у одних людей, чтобы кредитовать других под более высокие процентные ставки). В соответствии с правилами игры, банк должен обеспечить достаточное число талеров, чтобы у него всегда был запас, из которого он мог бы вернуть тот талер, который вы положили на банковский счет, если вы решите его забрать. (Закон, действующий в этом случае, исходит из предположения, что далеко не все вкладчики захотят забрать свои талеры в одно и то же время.) После того как ваш талер ушел из банка, так как его кому-то отдали в долг под 18% годовых, банк должен занять другой талер, чтобы у него был запас, из которого он мог бы вернуть талер вам, если вы за ним придете. Поэтому банк идет в центральный банк и берет у него талер всего под 1,5% годовых. При этой сделке мы опять слышим магические слова – ахалай-махалай, – и там, где раньше ничего не было, на свет появляется талер (т. е. доллар / иена / евро / юань / ринггит / фунт / песо).Но, думаете вы, если таким образом – из ничего – национальные правительства и центральные банки создают деньги (конечно, при этом происходит процесс, являющийся гораздо более сложным, чем я его здесь объяснил), что может помешать точно так же поступать и остальным желающим? Ответ очевиден. «Ничто». Вы также можете создать собственную валюту. Если вам удастся убедить других людей, чтобы они относились к вашей валюте серьезно и принимали ее в обмен на товары или оказанные услуги, вы добьетесь успеха. Вы можете таким простым способом «делать деньги».
На самом деле в мире существуют сотни, если не тысячи так называемых «альтернативных валют». Рассмотрим, к примеру, баллы, накапливаемые по программам часто летающих пассажиров. Хотя, в соответствии с действующими правилами, вы не можете продать эти баллы, существуют лазейки, при помощи которых эти правила можно обойти. И нет никаких правил, препятствующих сотням сообществ экспериментировать с «временными деньгами», местной валютой, позволяющей местным жителям покупать товары и услуги друг у друга и делать это, как правило, на более справедливых условиях, чем в «нормальной» экономике. «Виртуальная» валюта вроде «линдеров» (Linder), которой пользуются участники такой популярной трехмерной компьютерной игры, как «Вторая жизнь» (Second Life), даже может конвертироваться в официально признанные валюты по устанавливающимся на рынке курсам, а аналитики будут заниматься изучением динамики этих обменов. Собственную валюту (RAAM) создал даже Махараджи Махеш Йоги, знаменитый учитель медитации, который умер в начале 2008 г.[33] Ему удалось убедить довольно много серьезных компаний в Нидерландах, где у него расположен медитационный центр, принимать ее. Его валюта даже была обеспечена золотом.
В следующий раз, когда вы вытаскиваете доллар, евро, фунт или иену из своего кошелька, внимательно посмотрите на эти деньги. Они являются долгом. Кто-то где-то платит по ним проценты, и этим кто-то можете быть и вы сами.
История о деньгах является невероятной (в смысле, что в нее трудно поверить)[34]. Об их сущности рассказано во множестве книг, хотя, к сожалению, их читают слишком мало людей. Однако для наших целей достаточно знать лишь ту единственную причину, приведшую нас в ловушку «золотого сундука», которая является частью ДНК денег. Финансовая система изначально создавалась с ориентацией на постоянный рост. В ней просто не предусмотрен вариант, при котором хоть кто-нибудь мог бы сказать: «Замедляемся; следует учитывать долгосрочную перспективу; надо принять во внимание те предельные нагрузки, которые может выдержать природа; надо не допустить войны» или упомянуть о других подобных ограничениях. Деньги посылают только одно сообщение: «Вы – должник».
* * *
Гавана, Куба
Июнь 1999 г.
Я наслаждаюсь кристально чистой сине-зеленой водой вместе с моими двумя друзьями. Мы на пляже недалеко от Гаваны, куда приехали на одном из старинных кубинских такси, сейчас о таких моделях порой говорят «винтажные». Видимо, кубинская экономика отреагировала на эмбарго США развитием целых отраслей, и в основе этой политики было продление срока службы основного капитала, используемого здесь со времен революции Кастро. Такси, большинство которых были выпущены еще в 1950-е гг., находятся в удивительно хорошем состоянии.
Сегодня последний день конференции по устойчивому развитию, в которой мы приняли участие благодаря специальной лицензии, выданной нам Госдепартаментом США. Мы обсуждаем увиденное в этой стране: невероятно длинные очереди, выстраивающиеся всего лишь для покупки нескольких порций мороженого, телевизоры в барах, настроенные на канал, который мы называем «Все время один Фидель», и, конечно, нашу небольшую прогулку вчерашним вечером. Как туристы мы отправились посмотреть сантерическую[35]религиозную церемонию. Я до сих пор не уверен, что в полной мере понял происходящее на этой церемонии, хотя мне все вроде бы объясняли. Но почему-то объяснение африканских религий, перенесенных в эти места, и то, что я сам увидел, не соответствовали друг другу. Впрочем, во время поездки на Кубу это чувство возникало у меня часто.
Мы здесь (с официального разрешения правительства США, иначе мой визит стал бы считаться незаконным) в какой-то мере оказались потому, что у Кубы сложилась репутация страны, ориентированной на инновационно устойчивое развитие и что в этом отношении она может считаться примером. Такая репутация отчасти является результатом политики: Куба добилась очень высокого уровня здравоохранения и грамотности, невероятного для страны со столь низким доходом на душу населения. Частично это произошло из-за эмбарго США, которое заставило эту страну действовать инновационно, как и в случае сохранения и поддержания в порядке старинных автомобилей. Нам рассказали об органическом сельском хозяйстве Кубы и творческих подходах к производству и сбережению энергии, а также об успешном управлении отличной системой образования, за которое жителям не надо платить. Поэтому сюда приезжают сотни людей со всей Америки, которым хочется все понять и обсудить.
Но что-то в моем понимании не складывается. Многие таксисты, с которыми я общался в своих поездках по стране, – хорошо подготовленные инженеры, врачи и специалисты из других областей. Они оставили свои профессии из-за денег, в частности долларов США, которые лежат в основе второй кубинской экономики, существующей параллельно с официальной. На кубинские песо мало что можно купить; на доллары США можно купить все что угодно. Ирония ситуации, при которой кубинские врачи возят людей за доллары США, усиливается, когда на практике видишь, что в нашем очень хорошем отеле явный избыток проституток. Во сколько обойдется общение с такой девушкой в течение дня? «Два флакона шампуня», – поясняет нам расценки одна подруга, которая заигрывает в бассейне с бизнесменом, стараясь вовлечь его в разговор.
В ходе нашего социально-экономического обсуждения, устроенного в волнах красивого сине-зеленого моря, происходит что-то странное. Мы вдруг видим какую-то красноватую вздувшуюся массу, на вид диаметром около 30 см, которая приближается к нам, гонимая волнами. Мы стараемся ее проигнорировать, но она подплывает к нам все ближе. Наконец мы можем различить ее детали и понимаем, что это внутренности курицы. Мы молча уставились на них, и тут произошла необъяснимая вещь: остановившись на какое-то время около нас, эта масса затем поплыла в обратную сторону. «Вероятно, это остатки после какого-то сантерического ритуала, – сказал мой друг Пол, когда мы направлялись в сторону песчаного пляжа. – Эта курица была принесена в жертву при обращении к богам». У меня возникло то же самое тяжелое чувство, которое я испытал накануне, хотя ритуал, на котором мы присутствовали в тот вечер, был не столь кровавый. Мне подумалось, что при принесении в жертву этой курицы люди просили вовсе не мира, любви и понимания, а скорее всего, хотели получить побольше долларов.
* * *
Если вы копнете чуть глубже, разбираясь в структуре современной денежной системы или применяемого повсеместно на практике анализа затрат и выгод, то вы узнаете об одном малоизвестном факте современной экономики: в ней множество этических аспектов. Можно сказать, она ими нашпигована. Надо пояснить, что я имею в виду. Я говорю об этических предположениях, убеждениях в том, что является самым главным и самым ценным, т. е. об определении того, что такое хорошо и что такое плохо. Все эти понятия встроены в денежные системы. Тот факт, что эти системы трудны для понимания всех, кроме экономистов, означает, что эти этические предположения являются невидимыми. Из-за такой скрытости их трудно поставить под сомнение. А так как их трудно поставить под сомнение, то и невозможно изменить.Возьмем, к примеру, факт, а скорее фактик, о том, как самые современные страны относятся к природе. Это этическое убеждение, изначально встроенное в конструкцию экономики, мало известно за ее пределами, хотя оно является очень важным для судьбы мира. Сущность этого убеждения можно сформулировать так: с течением времени ценность природы уменьшается.
Это заявление может показаться странным. Как можно предположить, что вода, деревья, рыбы и другие составляющие природы в будущем станут для нас менее ценными? Однако концепция, гласящая, что с течением времени ценность, а значит, и стоимость природы, снижаются, в экономике является общепризнанной. Фактически вы можете увидеть, что эта идея входит почти в каждое экономическое уравнение, имеющее отношение к будущей цене товаров и ресурсов. Эта идея выражается в виде цифры, называемой учетной ставкой[36].
Само название говорит о том, что происходит: мы покупаем ресурсы будущего с дисконтом или, если выразиться проще, со скидкой. Если копнуть более глубоко, мы поймем, что в наших экономических моделях, как правило, предполагается, что ресурсы, используемые сегодня, стоят дороже ресурсов, сберегаемых для будущего. Это означает, что в целом экономически целесообразно продавать завтрашние ресурсы сегодня, потому что вы, вероятно (как следует из применяемых моделей), при их продаже позже получите за те же самые ресурсы меньше денег.
Рассмотрим зрелый лес. Если предположить, что стоимость деревьев из этого леса каждый год будет снижаться в среднем на 3-5%, а для экономики это очень распространенное допущение, то у вас будет сильный стимул срубить их раньше. В конце концов можно предположить, что деревья могут сломаться из-за урагана или их стоимость может снизиться из-за возникновения других рисков. Может быть, в будущем найдется альтернатива деревьям, и тогда они вообще будут не нужны! Это тоже экономический риск, наличие которого заставляет делать из дерева бумагу сейчас, потому что вполне возможен вариант, при котором в будущем бумага окажется ненужной. Поэтому мы слышим неустанное тиканье своего рода часов, показывающих работу процентной ставки. Система, в которой в качестве денег выступает долг, означает, что инфляция является неизбежным и непрерывным процессом, из-за действия которого почти в любом случае десять сегодняшних денежных единиц стоят дороже десяти таких же единиц завтрашних. Подумайте хорошенько об этом, и тогда вы неизбежно придете к одному очевидному выводу: в будущем деревья будут стоить меньше, поэтому их следует срубить сегодня.
«Остановитесь, подождите минутку! – восклицаете вы. – А как же люди, которые будут жить в будущем? Они разве не хотят, чтобы у них были деревья? Разве для животных, экосистем и климата в целом деревья не нужны?» Может быть, и нужны, однако люди будущего не могут заплатить за эти деревья сегодня, а животные уж точно в любом случае не будут за них платить. Поэтому при определении «чистой приведенной стоимости» леса их желания и потребности не будут никак учтены. Значение имеет только то, насколько эти деревья полезны для нас.
Хотя фразы вроде «учетная ставка» и «чистая приведенная стоимость» могут казаться абстрактными, определяющее значение для судьбы мира имеют решения, принимаемые нами на основе именно таких концепций. И поэтому, пока вы будете подвергаться сильному нажиму, пока в ходе общественных дебатов от вас будут требовать четких объяснений того, какими являются эти ценности и что они на самом деле означают, выбор таких ценностей по сути является этическим решением.
Трудно поставить под сомнение этический аспект решения, влияющего на общественное благосостояние, если вы не знаете, каким вообще является принимаемое решение и насколько оно этично. Однако, к счастью, этот «черный ящик», занимающий центральное место в экономическом мышлении, наконец-то открыт, а его содержание изучается в ходе общественных обсуждений. Этический аспект дисконтирования публично обсуждался в докладе правительства Великобритании, автором которого был бывший главный экономист Всемирного банка сэр Николас Стерн, предупредивший о том, что изменение климата погубит экономику и приведет мир к глобальной депрессии, если не будет предпринято никаких мер. Авторы консервативного новостного журнала The Economist, а также ряд экономистов возразили Стерну и заявили, что его анализ ошибочен, потому что он использовал слишком низкую учетную ставку.
Вот их аргумент, если его изложить предельно кратко. Существует небольшая вероятность того, что у нас вообще не будет потомков; такой исход (из-за столкновения с астероидом или других катаклизмов) составляет, по оценкам представителей науки, около 0,1%. Если у нас не будет потомков, то сегодняшняя экономия ресурсов для будущего является бессмысленным занятием. Конечно, трудно оспаривать утверждение, что ресурсы природы завтра будут дешевле, если они будут лежать под слоем пыли, образовавшимся после столкновения нашей планеты с астероидом.
Стерн в своем анализе исходит из того, что коэффициент, равный 0,1% и эквивалентный вероятности того, что жизнь, в том виде, в котором мы ее знаем, больше не будет существовать, является единственной приемлемой ставкой дисконтирования. Любой другой, более высокий коэффициент означает, что мы считаем, что наше поколение является более ценным, чем будущие поколения, но это утверждение будет трудно защищать, если через 50 лет внуки попросят нас обосновать свои завышенные претензии. («Дед, а почему ты поддерживал идею, что мое счастье значит вдвое меньше, чем твое?»)
Но, если быть справедливым, есть и другие факторы, требующие своего учета. Такие экономисты, как Уильям Нордхаус, один из критиков Стерна, предпочитают использовать более высокую ставку дисконтирования – например, 3% , – принимая во внимание более оптимистичные ожидания того, что технологии решения будущих проблем станут более совершенными, и общую тенденцию людей ценить выше свое сегодняшнее благосостояние (и деньги), чем завтрашнее. «Более низкая учетная ставка, – говорят сторонники этой точки зрения, – предполагает, что они не будут умнее и богаче нас, нынешних». А ведь наши потомки, может быть, научатся решать те проблемы, которые так нас сегодня беспокоят. Кроме того, кто знает, какими они, наши внуки, вообще будут? Вполне вероятно, они как-то по-другому будут удовлетворять свои потребности. Может быть, они отправятся в космические просторы или… Мы просто этого не знаем. Именно «мы просто этого не знаем» также лежит в основе выбираемой учетной ставки.
Итак, кому вам следует верить? Следует ли считать ставку равной 0,1% , 3% , или она еще более высокая? От выбранного значения зависит многое, потому что оно покажет, уверены ли вы на самом деле в том, что изменение климата потребует огромных усилий, чтобы его остановить сейчас, или нет.
С учетом сказанного вопрос очевиден: правильно ли ценить будущее немного меньше, чем настоящее?[37] Вот что по этому поводу в International Herald Tribune пишет Хал Вариан.
«Должна ли социальная учетная ставка равняться 0,1%, как считает Николас Стерн,… или составлять 3%, которые предпочитает Нордхаус? Окончательного ответа на этот вопрос пока нет, потому что он по своей природе изначально строится на этическом суждении, требующем сравнить благополучие разных людей: тех, кто живет сегодня, и тех, кто будет жить через 50 или 100 лет (выделено мною. – А. А.)».
* * *
По крайней мере в исследованиях вроде тех, которое провел Стерн, наконец-то поднимается важный вопрос об этической стороне учетной ставки, который в прошлом затрагивался только в академических дискуссиях. Более того, ответы на него пытаются дать в рамках политических обсуждений, к содержанию которых привлечено широкое внимание. Я думаю, история окажется на стороне Стерна, хотя сам он, полагаю, не доживет до этого момента. Почему вообще должна быть ставка? Разве не бывает случаев, когда учетная ставка фактически является «положительной», т. е. со временем будущая стоимость возрастает? Тогда, конечно, надо говорить уже не о дисконте, а о своего рода увеличивающейся премии, сопровождающей назначенную цену. Вот простой мысленный эксперимент, помогающий более наглядно продемонстрировать то, что я имею в виду.Вспомните о каком-нибудь существе, которое исчезло из природы, но вам хотелось бы, чтобы оно вернулось. Для проведения этого эксперимента мне нравится пример морской коровы Стеллера, десятиметрового существа, которое когда-то плавало, резвилось и мирно обитало в Беринговом море. Я говорю «плавало», потому что вскоре после его открытия европейскими моряками в 1700-х гг. оно вымерло. Морские коровы были легкой добычей.
Учтите, что современный рационально мыслящий англо-американский экономист неолиберального направления для расчета чистой приведенной стоимости этих существ выбрал бы будущую учетную ставку, равную 3-5%. Такое значение было бы в полной мере для него обоснованным из-за действия инфляции и различных факторов риска. В частности, у него обязательно возник бы вопрос: а будет ли у нас доступ к этим морским коровам в будущем? Или, может быть, русские закроют нам доступ к этим водам и сами этих коров съедят? Также можно предположить, что возникнет эпидемия чумы, и это приведет к исчезновению морских коров еще до того, как мы успеем их все съесть. Такое ведь возможно? А может быть, моряки пристрастятся к какой-то другой еде и вообще не будут есть мясо морских коров? Факторы, рассматриваемые при анализе подобных мыслей, заставляют вводить учетную ставку, которая в свою очередь подталкивает заниматься охотой и съеданием морских коров как можно быстрее, сейчас, а не в будущем. При такой логике ценность морских коров выше в настоящее время, так как в будущем этих животных и нас, может быть, вообще не будет или, такое тоже может случиться, потом мы просто не сможем их продать по хорошей цене.
Будущее, о котором мы рассуждали в мысленном эксперименте, стало нашим настоящим, настоящим, в котором гигантских морских коров больше нет. Их истребили за очень короткий временной период – всего за 27 лет, считая с того момента, когда натуралист Георг Вильгельм Стеллер, который сопровождал капитан-командора В. И. Беринга в его морских путешествиях, классифицировал этих животных, до того момента, когда последний кусок мяса морской коровы оказался на тарелке моряка, а затем ее кости были выброшены в море.
Сколько в наши дни мы заплатили бы за то, чтобы сейчас несколько этих огромных, послушных, замечательных животных плавало в тех местах, где они в свое время обитали? Могло ли целое стадо морских коров стать источником дохода от экотуризма? Или нам было бы просто приятно, что вместе с нами на планете обитали такие существа, и мы могли бы любоваться их «такой уродливой красотой» в документальном фильме о природе? Если вы могли бы обсудить подобные вопросы со считавшимся в 1700-е гг. рационально мыслящим экономистом, который подсчитал, что в будущем морские коровы будут стоить скорее всего дешевле, и призывал истребить их как можно быстрее, чтобы затем съесть их мясо, какую учетную ставку вы ему порекомендовали бы использовать?
Может быть, вы предложили бы ему воспользоваться «обратной» дисконтной ставкой, учитывающей увеличение со временем стоимости этих животных, а не исходить из того, что их ценность будет снижаться? Это было бы целесообразно, особенно с учетом того, что этих животных уже тогда становилось все меньше и меньше. Разве вы не предложили бы (или, обладая теперь этими знаниями, даже не настояли бы на этом) схемы, при применении которой эти животные были бы слишком ценными для охоты, особенно принимая во внимание тот факт, что их выживание как вида оказалось под угрозой? Разве вы не заявили бы вашему экономисту-оппоненту, что будущая стоимость крупной морской коровы так же важна, как и ее нынешняя стоимость, а может быть, и намного превышает ее, поскольку «будущее» намного продолжительнее «настоящего»?
Какими логичными ни были бы такие выводы, они редко учитываются в основных экономических моделях, на основе которых вращаются политические механизмы промышленного мира. Очевидно, что-то неладно с экономикой, с трудом представляющей себе будущие поколения, которые бы очень хотели, чтобы их предки экономили ресурсы, заботились о существующих экосистемах и сохраняли в атмосфере разумный баланс газов. Наши заявления, в которых мы сообщаем своим потомкам, что в наших экономических уравнениях и значениях процентных и дисконтных ставок оказалось несколько небольших ошибок, не помогут уменьшить их печаль и страдания. Мы должны поставить этот вопрос во главу угла и сделать это прямо сейчас, так как по отношению к природным ресурсам наша экономика уже в течение длительного времени движется в неправильном направлении.
Многие природные ресурсы, особенно относящиеся к категории истощаемых, загрязняемых или, если говорить о биологических видах, исчезающих, в будущем станут, несомненно, более дорогими, а не дешевыми. Однако ставка дисконтирования всегда приводит к снижению будущей стоимости. Она никогда не работает на увеличение, даже при рассмотрении базовых составляющих, важнейших для будущих поколений вроде стабильного климата. Из-за этого основные ставки кредитования, предлагаемые в мире, неустанно подталкивают людей продолжать все больше потреблять, что специалисты другими словами, по-научному называют «экономическим ростом».