На этот раз взыграла дурная сторона Машуткиного норова – не думая о том, чья это вещь может быть, она, не поленившись, сходила за ножом и решила ларец взломать. Может быть, если бы она поручила кому-то из челядинцев этот ларчик, ломать крышку и не пришлось бы, только показывать свою находку Мария не захотела никому.
Битый час она возилась над проклятущим ларцом, наконец, ее упорство было вознаграждено – Машенька открыла ларчик. С замирающим сердцем она вынула из него свернутый кусочек какой-то иноземной ткани, очень приятной руке, развернула его и обмерла. На мягком белом полотне лежал массивный перстень старинной работы.
Нельзя сказать, что уж очень красив он был или дорог – перстень, подаренный Михаилу Курбским, был куда красивее. Этот же был сделан из серебра, да и оправа показалась Маше слишком грубой. Единственное, что в нем привлекло Машеньку – это темный камешек округлой формы. Посмотрела на него Машутка и ужаснулась – до чего же он черен! И чем дольше смотрела она на камень, тем больше он завораживал Машутку. Казалось, что не драгоценный самоцвет приковывает ее взор, но всматривается она в глубокий омут…
Машутка тряхнула головой, пытаясь избавиться от наваждения, и все прошло. Вдруг яркая, как солнечный луч, мысль, пронзила Марию: а может, это и есть тот самый заветный перстенек? Только как он здесь оказался? Мария, как никогда переживавшая за своего мужа, для себя решила, что даже если случится самое страшное, она что-нибудь придумает и непременно повидает Михаила. А там, несмотря на все его сопротивление, как-нибудь уговорит последний разок проверить этот перстенек. Кто знает, может быть именно он и поможет ему выпутаться из всех передряг?
За этими мыслями ее и застал Данило.
По его виноватому виду Мария поняла все без слов. Вот сейчас он будет долго мяться, подбирать слова, а потом скажет что-нибудь ужасное… Маша заблаговременно села:
– Говори, говори напрямик, я должна знать все.
Данило, зная, что Мария сильная духом, не стал от нее ничего скрывать:
– Кому-то из высоких людей сильно насолил твой муженек. Наговорили на Михаила, не знаю уж, что и как, только убедили почему-то Ивана Васильевича в том, что Михайло с государыней связь имел.
Машутка ожидала любую дурную весть, но не такую же! У нее от удивления даже рот открылся.
Данило же решил высказать все сразу, чтобы не пришлось возвращаться к неприятному делу:
– Не ведаю, почему, только поверил государь этим россказням, и гнев его не знает границ. Завтра с рассветом, вместе с другими осужденными, его повесят. – И, глядя на бледное Машенькино лицо, добавил: – Я ничем не смогу помочь, такое государь даже другу простить не сможет. Но, коли хочешь, встречу с ним я смогу устроить.
Убитая этим ужасным известием, Мария какое-то время молчала, потом, наконец, выдавила:
– Хоть и недобрые принес ты мне вести, но все же спасибо тебе, Данило. Гораздо хуже было бы, если б я оставалась в неведении. Когда ты мне сможешь устроить встречу?
– Да хоть сейчас, я уже поговорил со стражей.
– Поехали, – перебила его Машутка.
Данило поступил очень просто. Стражники были простыми людьми, притом небогатыми, и соблазн заполучить увесистый кошелек все-таки преодолел страх, что кто-нибудь узнает о происшедшем здесь свидании. За то, чтобы пленники не сбежали, стража отвечала головой, потому охранявшие Михаила рискнули лишь ненадолго пустить Марию, запретив Даниле навестить друга.
Их расчет был следующим: баба – наверняка жена, а потому будет плакать да убиваться на шее мужа, и так толком и не сможет поговорить с мужем. А вот боярин может готовить побег, потому не стоит пленнику даже разговаривать с ним. Вот почему только Мария смогла попасть в темницу Михаила.
Яркий свет на миг ослепил сидящего в полутьме Михаила, когда кто-то вошел.
– Мишенька, – позвала его Мария, и по голосу Шорин догадался, что это жена.
– Как ты здесь очутилась? – спросил Михайло.
– Неважно, – ответила она, зажигая принесенные с собой свечи. Одну она дала Михаилу, другую взяла сама. – Посмотри, что здесь у меня, – Машутка поднесла к огню полуоткрытую ладонь.
Михайло раскрыл ладонь пошире, и в перстеньке тысячами искорок заблестел отраженный свет свечи. Мария тоже приметила, как полыхнул камешек, но остальное видел только Михайло. Тысячи искорок, объединившись, превратились в один багряный огонек, как когда-то в лесу под Вольмаром.
– Чудесник, – прошептал Михайло, и огонек, словно откликнувшись на данное ему имя, полыхнул еще сильнее. Один за другим проделывал Чудесник те же самые забавы, что и в лесу, с той лишь разницей, что теперь все чудеса творились прямо в ладонях Михаила. Как зачарованный смотрел Михайло на это диво, и когда огонек окончательно потух, словно спрятавшись в камушке, он узнал в перстеньке подарок крестного, который когда-то передала ему мать.
– Мария, ты видела? – обратился к супруге Михайло.
– Что? – не поняла Машутка.
– Нет, ничего, я так… – отговорился Михаил, поняв, что Мария никогда не увидит Чудесника.
«Нет, зря ругал я Елену, – думал Михайло, – зря перестал верить, нашелся все-таки перстенек. И кто бы мог подумать, что все это время он был у меня! А я-то мучился, искал, чего только не перепробовал! Так, значит, это он меня берег, из-за его силы я, как шальной, по лесу бегал, а в это время все остальные погибли… Нет, не может быть, чтобы и на этот раз он меня выручил…» Зная злобный нрав государя, Михайло не мог поверить в то, что сможет избежать гибели.
Его размышления прервала Машутка:
– Надень его, Мишенька, кто знает, может он спасет тебя… Пусть хотя бы надежда будет.
Как ни странно, к удивлению Машутки, Михайло не стал перечить и тут же надел перстень.
– Да, Машутка, это последняя моя надежда, – сказал он, обнимая жену, целуя, кто знает, может быть, в последний раз.
Они еще немного поговорили, вспоминая самое лучшее, что меж ними было, и ни Михаил, ни Мария не плакали. В сердцах влюбленных людей ожила надежда… И если даже придется Михаилу завтра проститься с жизнью, пусть ничто не омрачает эти светлые мгновенья. Сколько всего пережила чета Шориных, и вместе, и по отдельности, но почему-то никогда они не были так близки душой, как сейчас. Почти без слов понимали они друг друга. Начатую Михаилом мысль могла закончить Машутка, да и он мог в любом месте продолжить то, что хотела сказать она. Совсем скоро слова им стали не нужны, и они говорили на понятном для всех народов языке – языке влюбленных друг в друга людей…
Когда стражники крикнули, что пора уходить, Мария и Михаил не попрощались.
– Знаешь, Мишенька, если все-таки случится самое страшное, у меня хватит сил проводить тебя в последний путь, – уже уходя, говорила мужу Мария. – Я приду на казнь. Коли не суждено сбыться нашей надежде, там и простимся.
Давно уж захлопнулась за Марией дверца, смолкли снаружи все шаги, а Михайло все никак не мог прийти в себя. Знать, и вправду помогает ему перстенек, раз встретил он в своей жизни женщину, которая не отвернулась от своего впавшего в немилость мужа, и, рискуя своей жизнью, решила поддержать его в самую тяжелую минуту.
Михайло вдруг с какой-то поразительной ясностью представил как будто со стороны свою завтрашнюю казнь до самых мелочей, и среди огромной толпы он безошибочно узнал Марию – бледная, как полотно, она ждала своего мужа, решив проводить его в последний путь…
ГЛАВА 32
Битый час она возилась над проклятущим ларцом, наконец, ее упорство было вознаграждено – Машенька открыла ларчик. С замирающим сердцем она вынула из него свернутый кусочек какой-то иноземной ткани, очень приятной руке, развернула его и обмерла. На мягком белом полотне лежал массивный перстень старинной работы.
Нельзя сказать, что уж очень красив он был или дорог – перстень, подаренный Михаилу Курбским, был куда красивее. Этот же был сделан из серебра, да и оправа показалась Маше слишком грубой. Единственное, что в нем привлекло Машеньку – это темный камешек округлой формы. Посмотрела на него Машутка и ужаснулась – до чего же он черен! И чем дольше смотрела она на камень, тем больше он завораживал Машутку. Казалось, что не драгоценный самоцвет приковывает ее взор, но всматривается она в глубокий омут…
Машутка тряхнула головой, пытаясь избавиться от наваждения, и все прошло. Вдруг яркая, как солнечный луч, мысль, пронзила Марию: а может, это и есть тот самый заветный перстенек? Только как он здесь оказался? Мария, как никогда переживавшая за своего мужа, для себя решила, что даже если случится самое страшное, она что-нибудь придумает и непременно повидает Михаила. А там, несмотря на все его сопротивление, как-нибудь уговорит последний разок проверить этот перстенек. Кто знает, может быть именно он и поможет ему выпутаться из всех передряг?
За этими мыслями ее и застал Данило.
По его виноватому виду Мария поняла все без слов. Вот сейчас он будет долго мяться, подбирать слова, а потом скажет что-нибудь ужасное… Маша заблаговременно села:
– Говори, говори напрямик, я должна знать все.
Данило, зная, что Мария сильная духом, не стал от нее ничего скрывать:
– Кому-то из высоких людей сильно насолил твой муженек. Наговорили на Михаила, не знаю уж, что и как, только убедили почему-то Ивана Васильевича в том, что Михайло с государыней связь имел.
Машутка ожидала любую дурную весть, но не такую же! У нее от удивления даже рот открылся.
Данило же решил высказать все сразу, чтобы не пришлось возвращаться к неприятному делу:
– Не ведаю, почему, только поверил государь этим россказням, и гнев его не знает границ. Завтра с рассветом, вместе с другими осужденными, его повесят. – И, глядя на бледное Машенькино лицо, добавил: – Я ничем не смогу помочь, такое государь даже другу простить не сможет. Но, коли хочешь, встречу с ним я смогу устроить.
Убитая этим ужасным известием, Мария какое-то время молчала, потом, наконец, выдавила:
– Хоть и недобрые принес ты мне вести, но все же спасибо тебе, Данило. Гораздо хуже было бы, если б я оставалась в неведении. Когда ты мне сможешь устроить встречу?
– Да хоть сейчас, я уже поговорил со стражей.
– Поехали, – перебила его Машутка.
Данило поступил очень просто. Стражники были простыми людьми, притом небогатыми, и соблазн заполучить увесистый кошелек все-таки преодолел страх, что кто-нибудь узнает о происшедшем здесь свидании. За то, чтобы пленники не сбежали, стража отвечала головой, потому охранявшие Михаила рискнули лишь ненадолго пустить Марию, запретив Даниле навестить друга.
Их расчет был следующим: баба – наверняка жена, а потому будет плакать да убиваться на шее мужа, и так толком и не сможет поговорить с мужем. А вот боярин может готовить побег, потому не стоит пленнику даже разговаривать с ним. Вот почему только Мария смогла попасть в темницу Михаила.
Яркий свет на миг ослепил сидящего в полутьме Михаила, когда кто-то вошел.
– Мишенька, – позвала его Мария, и по голосу Шорин догадался, что это жена.
– Как ты здесь очутилась? – спросил Михайло.
– Неважно, – ответила она, зажигая принесенные с собой свечи. Одну она дала Михаилу, другую взяла сама. – Посмотри, что здесь у меня, – Машутка поднесла к огню полуоткрытую ладонь.
Михайло раскрыл ладонь пошире, и в перстеньке тысячами искорок заблестел отраженный свет свечи. Мария тоже приметила, как полыхнул камешек, но остальное видел только Михайло. Тысячи искорок, объединившись, превратились в один багряный огонек, как когда-то в лесу под Вольмаром.
– Чудесник, – прошептал Михайло, и огонек, словно откликнувшись на данное ему имя, полыхнул еще сильнее. Один за другим проделывал Чудесник те же самые забавы, что и в лесу, с той лишь разницей, что теперь все чудеса творились прямо в ладонях Михаила. Как зачарованный смотрел Михайло на это диво, и когда огонек окончательно потух, словно спрятавшись в камушке, он узнал в перстеньке подарок крестного, который когда-то передала ему мать.
– Мария, ты видела? – обратился к супруге Михайло.
– Что? – не поняла Машутка.
– Нет, ничего, я так… – отговорился Михаил, поняв, что Мария никогда не увидит Чудесника.
«Нет, зря ругал я Елену, – думал Михайло, – зря перестал верить, нашелся все-таки перстенек. И кто бы мог подумать, что все это время он был у меня! А я-то мучился, искал, чего только не перепробовал! Так, значит, это он меня берег, из-за его силы я, как шальной, по лесу бегал, а в это время все остальные погибли… Нет, не может быть, чтобы и на этот раз он меня выручил…» Зная злобный нрав государя, Михайло не мог поверить в то, что сможет избежать гибели.
Его размышления прервала Машутка:
– Надень его, Мишенька, кто знает, может он спасет тебя… Пусть хотя бы надежда будет.
Как ни странно, к удивлению Машутки, Михайло не стал перечить и тут же надел перстень.
– Да, Машутка, это последняя моя надежда, – сказал он, обнимая жену, целуя, кто знает, может быть, в последний раз.
Они еще немного поговорили, вспоминая самое лучшее, что меж ними было, и ни Михаил, ни Мария не плакали. В сердцах влюбленных людей ожила надежда… И если даже придется Михаилу завтра проститься с жизнью, пусть ничто не омрачает эти светлые мгновенья. Сколько всего пережила чета Шориных, и вместе, и по отдельности, но почему-то никогда они не были так близки душой, как сейчас. Почти без слов понимали они друг друга. Начатую Михаилом мысль могла закончить Машутка, да и он мог в любом месте продолжить то, что хотела сказать она. Совсем скоро слова им стали не нужны, и они говорили на понятном для всех народов языке – языке влюбленных друг в друга людей…
Когда стражники крикнули, что пора уходить, Мария и Михаил не попрощались.
– Знаешь, Мишенька, если все-таки случится самое страшное, у меня хватит сил проводить тебя в последний путь, – уже уходя, говорила мужу Мария. – Я приду на казнь. Коли не суждено сбыться нашей надежде, там и простимся.
Давно уж захлопнулась за Марией дверца, смолкли снаружи все шаги, а Михайло все никак не мог прийти в себя. Знать, и вправду помогает ему перстенек, раз встретил он в своей жизни женщину, которая не отвернулась от своего впавшего в немилость мужа, и, рискуя своей жизнью, решила поддержать его в самую тяжелую минуту.
Михайло вдруг с какой-то поразительной ясностью представил как будто со стороны свою завтрашнюю казнь до самых мелочей, и среди огромной толпы он безошибочно узнал Марию – бледная, как полотно, она ждала своего мужа, решив проводить его в последний путь…
ГЛАВА 32
Накануне предстоящей казни изменников не спали не только осужденные и их семьи, но и сам государь не находил себе места. Во гневе приказав расправиться со всеми даже просто подозреваемыми, он бы даже и не поинтересовался, насколько хорошо выполнено его поручение, и уж тем более не пожелал бы лично присутствовать на казни, если бы не Михайло.
Поначалу он не поверил злым языкам и наговорам, но потом все-таки решил проверить, кто же на этот раз сподлил – на самом ли деле Михайло виноват, или следует наказывать наговорщика?
Вечером, отослав всех слуг подальше, Иоанн как следует припер жену к стенке. Темрюковна ни в чем не сознавалась, но Иоанну было достаточно увидеть первый испуганный взгляд, который метнула на мужа Мария, чтобы понять, что дело нечисто. Бить ее он не стал – не хотел позорить себя, как-никак, но она государыня. Ссылать Марию в монастырь ему тоже не хотелось – и жениться снова при живой жене нельзя будет, и Россия без государыни останется. Однако Иоанн скрыл это от Марии, приказав рассказывать правду, иначе ждет ее неминуемая смерть.
– С Михаилом у меня уже был разговор, – солгал царь, – его рассказ я уже знаю. Кто из вас солгал, решать останется мне.
Темрюковна, думая, что Михайло и впрямь что-то рассказал, открыла государю тайну, однако ж немного переделав происшедшее. По ее словам получалось, что вовсе не государыня соблазнила молодого боярина, но Михайло воспользовался слабостью Марии.
Государь в неописуемой ярости приказал схватить Михаила и целый день обдумывал, какую бы расправу над ним учинить. Однако когда гнев выкипел, царь стал сомневаться. Михаила он знал с детства и никак не мог поверить, что Шорин мог так поступить со своим другом. Но даже и не это смущало его больше. Не понаслышке знал Иоанн, что до безумия влюблен Михайло в свою Машутку, которая на днях стала ему женой. Сколько раз после того, как Шорин заметил ее в своем тереме, отказывался Михайло погулять вместе с государем, ссылаясь на то, что он и смотреть ни на кого, кроме Машутки, не может. А ведь совсем немного дней прошло с тех пор, когда Михайло впервые ее заприметил, и не могла она ему надоесть.
С такими вот сомнениями отходил ко сну государь, и тягостно было ему, что вот так, запросто, может он отправить своего лучшего друга на тот свет. Потом вновь приходили на ум ядовитые слова, думал царь о позоре, которому подвергся, и закипала душа, жаждала крови… К тому же просто так отменять уже однажды принятое решение государь не хотел, боясь, что вся эта история выплывет наружу. В конце концов, Иоанн все-таки решил пока оставить все как есть, положившись на волю Господа.
А под утро ему приснился страшный сон, от которого Иоанн проснулся в ужасе. Снилась ему покойная Анастасиюшка… Бледная, в белой одежде, разрывала она худыми руками прочную веревку, сжимавшую горло Михаилу; веревка расслаивалась на нити, и они одна за одной врезались в ее тонкую кожу, разрезали жилы, и под конец за лившейся во все стороны кровью уже нельзя было различить ни ее рук, ни веревки, ни Михаила…
Перед рассветом, с криками подскочив на ложе, Иоанн понял: не важно, виновен Михаил или нет, но Господь противится его смерти. Единственным светлым чувством, которое оставалось у порой подобного зверю самодержца, была память о своей покойной супруге, и потому царю показалось, что сном этим и Настенька пытается предотвратить смерть Михаила. Вспоминал он свои вчерашние колебания, вспоминал и решение отдаться на волю Божью, но все никак не мог решиться отдать приказ об освобождении Михаила.
«Что же, как не сон, может быть волей господней?» – думал Иван Васильевич, вспоминая видения библейских пророков, но потом словно бес вселился в государя, вновь проснулась жажда крови, и, так ничего и не решив, Иоанн отправился на казнь со следующей мыслью: «Раз Господу неугодно, чтобы Михайло погибал, значит, он его спасет».
А казнь затевалась в тот день знатная. Уйму народу согнали государевы слуги, чтобы вселять страх в непокорных, чтобы на глазах сотен людей лишились жизни изменники, служили примером для всех, кто противится воле государевой, отказывается служить царю и Отчизне.
Желающих видеть это жуткое зрелище было немного, но люди покорно шли смотреть, боясь, что неповиновение может привести к такой же, если не худшей участи. Но, несмотря на то, что на площади не было пустого места от теснившихся здесь людей, шума не было. Зловещим молчанием был ознаменован в этот день восход солнца, с первыми лучами которого с десяток людей должны были лишиться сегодня жизни.
Михайло глядел на эту толпу и поражался – как с такой точностью мог он воспроизвести эту картину еще вчера? Вот там, справа, должна быть его Машенька, вся такая бледная… Михайло повернул голову и действительно встретился взглядом со своей женой.
Последнее пожелание смертников было исполнено – им разрешили попрощаться. Мария, не веря, что все это действительно происходит с ней и ее мужем, как во сне, единственная из всех женщин без слез целовала своего мужа, словно провожая его в гости до соседнего села, а не прощаясь навеки. Но Михайло не удивлялся отсутствию слез у Машутки – ведь это еще вчера он сам так захотел, сам представил свою собственную казнь, и ему вовсе не хотелось видеть опухшее лицо жены.
Казнили не всех сразу – для пущего страха по три человека. В безмолвии вздернули тела первых трех, и их тела еще бились, когда выбили лавку из-под другой троицы…
Михайло знал, что его на смерть поведут последним – пока что представленная им в темнице казнь в точности совпадала с происходящей на самом деле, и его просьбу не завязывать глаза тоже, как он и ждал, выполнили. Вот уже осталась последняя троица, и Михайло медленными шагами направился к виселице. Его убийца затянул петлю, и, как в своем видении, Михайло вдруг резко вскинул голову в сторону государя…
В страшных муках, не сказать, чтобы совести, но чего-то еще чуть-чуть оставшегося от нее, а может в страхе перед Господней карой взирал Иоанн на это зрелище. Михайло уже шел к виселице, когда Иоанну, уже во второй раз, почудилось то же самое – сейчас на Шорина накинут петлю, и покойная Анастасия, воскреснув из мертвых, окровавленными руками начнет стягивать с Михаила веревку… Зная, что в третий раз он не выдержит этого зрелища, Иоанн благим матом закричал:
– Стрельцы, остановитесь…
В установившейся тишине, наверное, можно было услышать свое собственное дыхание.
– Имеющейся у меня властью дарю я этим троим жизнь, дабы все помнили, что не только страшен в гневе бывает государь, но и щедр в милости, и нет иных причин изменять царю и России, кроме собственной глупости…
После этих слов с троих приговоренных сняли петли, развязали веревки, и близкие двоих товарищей Михаила рыдали от счастья…
Михайло, растирая болевшие от веревок руки, уже не опасаясь, что кто-то сможет снять с него заветный перстенек, повернул его, как и положено, камешком наружу, и тот заиграл, заблестел тысячами радужных разноцветных огоньков…
Михайло, с сожалением оторвав взор от дива, нашел глазами Машутку – слегка склонив голову, как Михайло и думал, она улыбалась. Михайло улыбнулся ей в ответ, покосился на перстенек, и вдруг шальная мысль пришла ему в голову: «Эх, и покуролесим же мы еще с тобой!» Глядя на перстень, Михайло даже усмехнулся от всего представленного, и на миг ему показалось, что кто-то непонятный, глядя на Михаила из камушка, усмехнулся ему в ответ…
Поначалу он не поверил злым языкам и наговорам, но потом все-таки решил проверить, кто же на этот раз сподлил – на самом ли деле Михайло виноват, или следует наказывать наговорщика?
Вечером, отослав всех слуг подальше, Иоанн как следует припер жену к стенке. Темрюковна ни в чем не сознавалась, но Иоанну было достаточно увидеть первый испуганный взгляд, который метнула на мужа Мария, чтобы понять, что дело нечисто. Бить ее он не стал – не хотел позорить себя, как-никак, но она государыня. Ссылать Марию в монастырь ему тоже не хотелось – и жениться снова при живой жене нельзя будет, и Россия без государыни останется. Однако Иоанн скрыл это от Марии, приказав рассказывать правду, иначе ждет ее неминуемая смерть.
– С Михаилом у меня уже был разговор, – солгал царь, – его рассказ я уже знаю. Кто из вас солгал, решать останется мне.
Темрюковна, думая, что Михайло и впрямь что-то рассказал, открыла государю тайну, однако ж немного переделав происшедшее. По ее словам получалось, что вовсе не государыня соблазнила молодого боярина, но Михайло воспользовался слабостью Марии.
Государь в неописуемой ярости приказал схватить Михаила и целый день обдумывал, какую бы расправу над ним учинить. Однако когда гнев выкипел, царь стал сомневаться. Михаила он знал с детства и никак не мог поверить, что Шорин мог так поступить со своим другом. Но даже и не это смущало его больше. Не понаслышке знал Иоанн, что до безумия влюблен Михайло в свою Машутку, которая на днях стала ему женой. Сколько раз после того, как Шорин заметил ее в своем тереме, отказывался Михайло погулять вместе с государем, ссылаясь на то, что он и смотреть ни на кого, кроме Машутки, не может. А ведь совсем немного дней прошло с тех пор, когда Михайло впервые ее заприметил, и не могла она ему надоесть.
С такими вот сомнениями отходил ко сну государь, и тягостно было ему, что вот так, запросто, может он отправить своего лучшего друга на тот свет. Потом вновь приходили на ум ядовитые слова, думал царь о позоре, которому подвергся, и закипала душа, жаждала крови… К тому же просто так отменять уже однажды принятое решение государь не хотел, боясь, что вся эта история выплывет наружу. В конце концов, Иоанн все-таки решил пока оставить все как есть, положившись на волю Господа.
А под утро ему приснился страшный сон, от которого Иоанн проснулся в ужасе. Снилась ему покойная Анастасиюшка… Бледная, в белой одежде, разрывала она худыми руками прочную веревку, сжимавшую горло Михаилу; веревка расслаивалась на нити, и они одна за одной врезались в ее тонкую кожу, разрезали жилы, и под конец за лившейся во все стороны кровью уже нельзя было различить ни ее рук, ни веревки, ни Михаила…
Перед рассветом, с криками подскочив на ложе, Иоанн понял: не важно, виновен Михаил или нет, но Господь противится его смерти. Единственным светлым чувством, которое оставалось у порой подобного зверю самодержца, была память о своей покойной супруге, и потому царю показалось, что сном этим и Настенька пытается предотвратить смерть Михаила. Вспоминал он свои вчерашние колебания, вспоминал и решение отдаться на волю Божью, но все никак не мог решиться отдать приказ об освобождении Михаила.
«Что же, как не сон, может быть волей господней?» – думал Иван Васильевич, вспоминая видения библейских пророков, но потом словно бес вселился в государя, вновь проснулась жажда крови, и, так ничего и не решив, Иоанн отправился на казнь со следующей мыслью: «Раз Господу неугодно, чтобы Михайло погибал, значит, он его спасет».
А казнь затевалась в тот день знатная. Уйму народу согнали государевы слуги, чтобы вселять страх в непокорных, чтобы на глазах сотен людей лишились жизни изменники, служили примером для всех, кто противится воле государевой, отказывается служить царю и Отчизне.
Желающих видеть это жуткое зрелище было немного, но люди покорно шли смотреть, боясь, что неповиновение может привести к такой же, если не худшей участи. Но, несмотря на то, что на площади не было пустого места от теснившихся здесь людей, шума не было. Зловещим молчанием был ознаменован в этот день восход солнца, с первыми лучами которого с десяток людей должны были лишиться сегодня жизни.
Михайло глядел на эту толпу и поражался – как с такой точностью мог он воспроизвести эту картину еще вчера? Вот там, справа, должна быть его Машенька, вся такая бледная… Михайло повернул голову и действительно встретился взглядом со своей женой.
Последнее пожелание смертников было исполнено – им разрешили попрощаться. Мария, не веря, что все это действительно происходит с ней и ее мужем, как во сне, единственная из всех женщин без слез целовала своего мужа, словно провожая его в гости до соседнего села, а не прощаясь навеки. Но Михайло не удивлялся отсутствию слез у Машутки – ведь это еще вчера он сам так захотел, сам представил свою собственную казнь, и ему вовсе не хотелось видеть опухшее лицо жены.
Казнили не всех сразу – для пущего страха по три человека. В безмолвии вздернули тела первых трех, и их тела еще бились, когда выбили лавку из-под другой троицы…
Михайло знал, что его на смерть поведут последним – пока что представленная им в темнице казнь в точности совпадала с происходящей на самом деле, и его просьбу не завязывать глаза тоже, как он и ждал, выполнили. Вот уже осталась последняя троица, и Михайло медленными шагами направился к виселице. Его убийца затянул петлю, и, как в своем видении, Михайло вдруг резко вскинул голову в сторону государя…
В страшных муках, не сказать, чтобы совести, но чего-то еще чуть-чуть оставшегося от нее, а может в страхе перед Господней карой взирал Иоанн на это зрелище. Михайло уже шел к виселице, когда Иоанну, уже во второй раз, почудилось то же самое – сейчас на Шорина накинут петлю, и покойная Анастасия, воскреснув из мертвых, окровавленными руками начнет стягивать с Михаила веревку… Зная, что в третий раз он не выдержит этого зрелища, Иоанн благим матом закричал:
– Стрельцы, остановитесь…
В установившейся тишине, наверное, можно было услышать свое собственное дыхание.
– Имеющейся у меня властью дарю я этим троим жизнь, дабы все помнили, что не только страшен в гневе бывает государь, но и щедр в милости, и нет иных причин изменять царю и России, кроме собственной глупости…
После этих слов с троих приговоренных сняли петли, развязали веревки, и близкие двоих товарищей Михаила рыдали от счастья…
Михайло, растирая болевшие от веревок руки, уже не опасаясь, что кто-то сможет снять с него заветный перстенек, повернул его, как и положено, камешком наружу, и тот заиграл, заблестел тысячами радужных разноцветных огоньков…
Михайло, с сожалением оторвав взор от дива, нашел глазами Машутку – слегка склонив голову, как Михайло и думал, она улыбалась. Михайло улыбнулся ей в ответ, покосился на перстенек, и вдруг шальная мысль пришла ему в голову: «Эх, и покуролесим же мы еще с тобой!» Глядя на перстень, Михайло даже усмехнулся от всего представленного, и на миг ему показалось, что кто-то непонятный, глядя на Михаила из камушка, усмехнулся ему в ответ…