Страница:
Попытки проведения публичных выставок художники-нонконформисты повторяли несколько раз, но безуспешно - им отказывали в помещении. В сентябре 1974 г. решили провести выставку на открытом воздухе. Для этого выбрали пустырь на юго-западе Москвы, на пересечении Профсоюзной улицы и улицы Островитянова. Обратились в Моссовет с соответствующим заявлением, но не получили разрешения. Однако и запрета не последовало - власти промолчали. Организаторы выставки разослали массу пригласительных билетов на «первый осенний показ картин» - в культурные учреждения, в газеты и иностранным корреспондентам.
15 сентября 1974 г. 24 художника начали показ картин на пустыре, но очень скоро выставка была разогнана под тем предлогом, что на этот день здесь назначены работы по озеленению. Появились бульдозеры и поливальные машины, милиционеры и какие-то типы в штатском - «представители общественности». Они кинулись на художников и на посетителей, били их, выворачивали руки. Картины отняли и затоптали в грязь, давили бульдозерами, которые направили на толпу. Среди избитых оказались иностранные корреспонденты - одному выбили зуб, другую ударили по голове ее же фотоаппаратом. Пятерых избитых художников милиционеры арестовали «за хулиганство». [227] В международной прессе по поводу случившегося поднялась целая буря. «Искусство в кольце головорезов» - так озаглавила корреспонденцию об этом газета «Лос-Анжелес Таймс» (17 сентября 1974 г.); «Искусство под бульдозером» («Крисчен сайенс Монитор», 17 сентября); «Русские громят бульдозерами выставку современного искусства» («Нью-Йорк Таймс», 16 сентября).
Видимо, этим объясняется, что решение художников через две недели организовать «второй показ» картин на открытом воздухе было принято - выставка состоялась в Измайлове, на поле за парком. В ней участвовали 65 художников не только из Москвы, но из Ленинграда, Владимира, Свердловска и других городах, в том числе и члены Союза художников, но большинство составляли нонконформисты. Около 15 тысяч зрителей посетили выставку. На этот раз власти лишь молча наблюдали все это со стороны.
После такого успеха неофициальные художники стали добиваться помещения для выставки - и добились. Они получили разрешение на выставку в Центральном Доме работников искусств. Осенью 1975 г. состоялись десятидневные выставки в Ленинграде и в Москве на ВДНХ. Были такие же выставки и в последующие годы, хотя каждый раз приходилось выдерживать бой за многие картины, особенно неприятные чиновникам из управления культуры, и не всегда все картины удавалось отстоять. Кроме того, была создана живописная секция при горкоме графиков, куда приняли всех нонконформистских художников. Это давало им официальный статус и избавляло от необходимости объяснять милиции, что они - не «тунеядцы». Выставки время от времени разрешались и в конце 70-х годов, и в начале 80-х. Но когда москвичи и ленинградцы надумали провести международный фестиваль «Париж - Москва», организовав одновременно выставки в обоих этих городов, участников фестиваля до его открытия упрятали в милицию административным арестом, и в комнате коллекционера Людмилы Кузнецовой, где были собраны картины для выставки, «организовали» пожар, а саму ее вскоре под угрозой ареста вытолкнули в эмиграцию. Фестиваль не состоялся. [228] (См. также на стр. 267-268 о неофициальных художниках в Ленинграде).
VI. ХЕЛЬСИНКСКИЙ ПЕРИОД (1976-1981 ГГ.)
15 сентября 1974 г. 24 художника начали показ картин на пустыре, но очень скоро выставка была разогнана под тем предлогом, что на этот день здесь назначены работы по озеленению. Появились бульдозеры и поливальные машины, милиционеры и какие-то типы в штатском - «представители общественности». Они кинулись на художников и на посетителей, били их, выворачивали руки. Картины отняли и затоптали в грязь, давили бульдозерами, которые направили на толпу. Среди избитых оказались иностранные корреспонденты - одному выбили зуб, другую ударили по голове ее же фотоаппаратом. Пятерых избитых художников милиционеры арестовали «за хулиганство». [227] В международной прессе по поводу случившегося поднялась целая буря. «Искусство в кольце головорезов» - так озаглавила корреспонденцию об этом газета «Лос-Анжелес Таймс» (17 сентября 1974 г.); «Искусство под бульдозером» («Крисчен сайенс Монитор», 17 сентября); «Русские громят бульдозерами выставку современного искусства» («Нью-Йорк Таймс», 16 сентября).
Видимо, этим объясняется, что решение художников через две недели организовать «второй показ» картин на открытом воздухе было принято - выставка состоялась в Измайлове, на поле за парком. В ней участвовали 65 художников не только из Москвы, но из Ленинграда, Владимира, Свердловска и других городах, в том числе и члены Союза художников, но большинство составляли нонконформисты. Около 15 тысяч зрителей посетили выставку. На этот раз власти лишь молча наблюдали все это со стороны.
После такого успеха неофициальные художники стали добиваться помещения для выставки - и добились. Они получили разрешение на выставку в Центральном Доме работников искусств. Осенью 1975 г. состоялись десятидневные выставки в Ленинграде и в Москве на ВДНХ. Были такие же выставки и в последующие годы, хотя каждый раз приходилось выдерживать бой за многие картины, особенно неприятные чиновникам из управления культуры, и не всегда все картины удавалось отстоять. Кроме того, была создана живописная секция при горкоме графиков, куда приняли всех нонконформистских художников. Это давало им официальный статус и избавляло от необходимости объяснять милиции, что они - не «тунеядцы». Выставки время от времени разрешались и в конце 70-х годов, и в начале 80-х. Но когда москвичи и ленинградцы надумали провести международный фестиваль «Париж - Москва», организовав одновременно выставки в обоих этих городов, участников фестиваля до его открытия упрятали в милицию административным арестом, и в комнате коллекционера Людмилы Кузнецовой, где были собраны картины для выставки, «организовали» пожар, а саму ее вскоре под угрозой ареста вытолкнули в эмиграцию. Фестиваль не состоялся. [228] (См. также на стр. 267-268 о неофициальных художниках в Ленинграде).
VI. ХЕЛЬСИНКСКИЙ ПЕРИОД (1976-1981 ГГ.)
12 мая 1976 г. на пресс-конференции, созванной Сахаровым, профессор Юрий Орлов объявил о создании Группы содействия выполнению Хельсинкских соглашений в СССР (или, как ее стали называть, - Московской Хельсинкской Группы [229]). Появление МХГ и волна поддержки ее в СССР и на Западе несли правозащитное движение в новый период, который можно назвать «хельсинкским». Этот взлет был достигнут 10-летней жертвенной работой правозащитников, не прекращавшейся и в самое тяжелое время. Но для сторонней публики он был сюрпризом. Из-за репрессий открытые выступления правозащитников в предшествовавшие годы были редки и они привлекали меньше внимания. Описанные выше события 1974-1976 гг. задним числом можно уверенно охарактеризовать как признаки подъема правозащитного движения, тогда же он был заметен лишь причастным к нему.
Видимо, и руководство КГБ полагало, что с правозащитным движением покончено, что оно более не сможет проявиться. Во всяком случае, так скорее всего было доложено вершителям советской внешней политики; иначе нельзя объяснить, почему в августе 1975 г. они предприняли столь необычный шаг - опубликовали в газетах полный текст Заключительного Акта Хельсинкских соглашений, включая гуманитарные статьи - видимо, полагали, что некому уже выступить с критикой несоблюдения этих статей. До тех пор обязательства СССР по правам человека внутри страны тщательно замалчивались. Соответствующие документы публиковались лишь в специальных изданиях, очень ограниченного пользования. Возможно, в данном случае сказалось желание советских лидеров похвастать перед народом своим политическим успехом в Хельсинки. Они много лет добивались такого совещания и были в восторге от его результатов. СССР получил по Заключительному Акту существенные выгоды - прежде всего, признание послевоенных границ в Европе - всего-навсего под посулы соблюдать права человека. Западные партнеры Советского Союза не рассчитывали ни на какие существенные перемены во внутренней советской политике. Тем более не думали об этом советские руководители. Их расчет был: представить Западу существующее положение как благополучное при некотором «выпускании пара» в наиболее чувствительных для Запада пунктах (еврейская и немецкая эмиграция, расширение туризма и т.п.). На Западе общим мнением о гуманитарных статьях Заключительного Акта было, что это ничего не значащий совместный реверанс подписавших его правительств перед общественным мнением демократических стран.
Но советские граждане, прочтя текст Заключительного Акта в газетах, испытали потрясение именно от гуманитарных статей - потому, что впервые узнали о такого рода международных обязательствах своего правительства. Они стали ссылаться на Хельсинкские соглашения при обращениях к официальным лицам, если те отказывали в удовлетворении какого-либо права просителя, подтвержденного в Заключительном Акте.
Большинство правозащитников в оценке Заключительного Акта стояли ближе к западным комментаторам, чем к своим неискушенным в вопросах прав человека соотечественникам. Правозащитники видели в Заключительном Акте шаг назад по сравнению с Всеобщей декларацией прав человека, международными пактами о правах и другими конвенциями. Но нашлись среди них люди, усмотревшие в этом документе новаторский смысл. Прежде всего это относится к профессору Юрию Орлову.
Его многолетние раздумья были посвящены поиску путей диалога о кардинальных проблемах страны между властями и обществом. В таком диалоге он видел единственный путь к либерализации режима, без которой не выйти из экономического, политического и морального кризиса советской системы. Попытки прямого обращения к властям Орлов испробовал дважды - в 1956 г. (см. стр. 201) и в 1973 г., когда он, вернувшись в Москву после 15-летней работы в Армении (где он стал членом-корреспондентом Академии наук), отправил письмо Брежневу. [230] Письмо осталось без ответа, а Орлов снова стал безработным. Этот личный опыт, как и известные Орлову безуспешные обращения Сахарова, Турчина и Медведева, Солженицына и др. в 1970-е годы заставляли искать посредников, которые могли бы склонить советских правителей прислушаться к голосам своих граждан.
Естественным союзником правозащитного движения является общественность стран свободного мира, так как его нравственные ценности совпадают с традиционными ценностями западных демократий, а органический плюрализм и политическая нейтральность движения за права человека в СССР ставит его вне борьбы политических сил на Западе, делая возможной его поддержку и «левыми» и «правыми».
Попытка прямой апелляции к общественному мнению Запада была сделана в 1968 г. - я имею в виду обращение Л. Богораз и П. Литвинова в связи с «процессом четырех» (см. стр. 207-208). Первая общественная ассоциация, созданная правозащитниками - Инициативная группа по защите прав человека в СССР - уже с первым своим документом обратилась на Запад - в ООН. Члены ИГ объясняли этот свой шаг безответностью прямых обращений в советские инстанции и очевидным намерением властей карать за такие обращения (см. стр. 215-217). После опыта ИГ индивидуальные и коллективные письма в различные общественные организации и к общественным деятелям Запада стали постоянными. Все эти обращения содержали информацию о преследованиях советских граждан за независимую общественную позицию и призыв о помощи преследуемым. Запад не был безучастен к судьбам инакомыслящих в СССР. Начиная с суда над Синявским и Даниэлем, а может быть, и ранее («дела» Пастернака и Бродского) советские руководители испытывали давление западной общественности и иной раз шли на уступки, так как стремились сохранить на Западе впечатление об СССР как государстве демократическом. Иногда случались очевидные отступления властей - например, досрочные освобождения Бродского и Синявского, отмена смертной казни «самолетчикам» (см. стр. 117). Менее заметным, но еще более существенным результатом этого давления была определенная сдержанность в преследованиях инакомыслящих - думаю, без оглядки на общественное мнение Запада преследования и правозащитников, и участников других движений были бы «оперативней», захватили бы более широкий круг и, возможно, оказались бы жестче.
Помощь с Запада с самого начала строилась главным образом по корпоративному признаку: писатели помогали писателям, ученые - ученым, зарубежные национальные организации - людям своей национальности, религиозные организации - своим единоверцам, только Международная Амнистия заботилась обо всех узниках совести. Но и эта поддержка ограничивалась хлопотами об участи людей, пострадавших от преследований. Никто не обращался с Запада к советским руководителям с требованием соблюдения прав граждан и законности. Между тем Запад кровно в этом заинтересован - ради собственной безопасности. Прочной гарантии такой безопасности можно ждать лишь от открытого общества, где власти находятся под постоянным и действенным контролем общественности. Это возможно лишь при действительном соблюдении прав граждан со стороны властей. Но правительства демократических стран не проявляли интереса к положению с правами человека в СССР. Советский Союз ратифицировал Всеобщую декларацию прав человека ООН, международные пакты о политических и экономических правах. Однако ни разу соответствующие международные организации не попытались проверить, выполняет ли Советский Союз свои обязательства, и призвать к их выполнению. В частности, Инициативная группа по защите прав человека в СССР, неоднократно обращавшаяся в ООН, ни разу не получила никакого ответа.
В Заключительном Акте, за его громоздкими формулировками и нарочито усложненным языком, Орлов разглядел возможность подтолкнуть Запад на такое сотрудничество. Заключительный Акт указывал партнерам на правомочность посреднических функций в сфере прав человека, поскольку прямо исходил из нерасторжимой связи с главной целью Хельсинкских соглашений - сохранением мира. При такой постановке вопроса степень свободы граждан, информационная открытость каждого государства приобретали международную значимость и из внутреннего дела законно превращалась в общую заботу. При нарушении гуманитарных статей Заключительного Акта, как и при нарушениях любой другой статьи, естественным было соответствующее давление партнеров. По мысли Орлова, права граждан, перечисленные в гуманитарных статьях Заключительного Акта, следовало рассматривать как минимальный международный стандарт, минимальный норматив обращения с гражданами для правительств, подписавших Хельсинкские соглашения.
Стихийный отклик своих сограждан на эти Соглашения Орлов воспринял как руководство к действию, тем более, что в Заключительном Акте содержится призыв к гражданам государств-партнеров по совещанию в Хельсинки содействовать своим правительствам в его выполнении, исходя из того, что только правительственные усилия для сохранения мира могут оказаться недостаточными.
В учредительном заявлении МХГ значилось, что она ограничивает свою деятельность гуманитарными статьями Заключительного Акта. Группа заявила, что она будет принимать от граждан информацию о нарушениях этих статей, составлять на этой основе документы и знакомить с ними общественность и правительства стран, подписавших Заключительный Акт. [231]
Под учредительным документом МХГ подписались 11 человек (Людмила Алексеева, Михаил Бернштам, Елена Боннэр, Александр Гинзбург, Петр Григоренко, Александр Корчак, Мальва Ланда, Анатолий Марченко, Юрий Орлов, Виталий Рубин и Анатолий Щаранский). Большинство основателей группы были давними участниками правозащитного движения. Рубин и Щаранский - активистами еврейского движения за выезд в Израиль. (МХГ - первая правозащитная группа, в которую вошли евреи-отказники - о взаимоотношениях между правозащитным и еврейским движением см. в главе «Еврейское движение за выезд в Израиль», стр. 122-125).
МХГ призывала общественность других стран создать такие же группы. Но первый отклик пришел не из-за рубежа, а от сограждан из нерусских республик. 9 ноября 1976 г. была объявлена Украинская хельсинкская группа, 25 ноября - Литовская, 14 января 1977 г. - Грузинская и 1 апреля - Армянская. Все эти группы составились в основном из участников соответствующих национальных движений. На Украине, в Литве и в Армении хельсинкские группы были первыми открытыми общественными ассоциациями (см. соответствующие главы).
Такие же группы возникли за пределами Советского Союза. В сентябре 1976 г. в Польше появился Комитет защиты рабочих (преобразовавшийся летом 1977 г. в Комитет общественной защиты), а 1 января - «Хартия-77" в Чехословакии. Эти ассоциации не назвали себя»хельсинкскими", но они, как и хельсинкские группы в СССР, стояли на правозащитных позициях, опирались на конституции своих стран и международные пакты о правах человека, принятые их правительствами. В Венгрии, Румынии, ГДР прозвучали те же требования. В США была создана комиссия по безопасности и сотрудничеству в Европе («Хельсинкская комиссия»): 6 конгрессменов, 6 сенаторов и по одному представителю (с правом совещательного голоса) от Госдепартамента, Департамента обороны и Департамента торговли. [232] 5
Московская хельсинкская группа оказалась зернышком, из которого выросло международное хельсинкское движение. Его смысл - «в подтягивании» положения с правами человека до стандарта, определенного Заключительным Актом, в странах, где оно ниже этого стандарта. Среди партнеров по Хельсинки это более всего относится к СССР и государствам с аналогичной социально-экономической системой.
МХГ не только открыла эру создания аналогичных ей ассоциаций, но дала толчок к появлению нескольких, так сказать, специализированных правозащитных ассоциаций в Советском Союзе.
5 января 1977 г. при МХГ была объявлена Рабочая комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях. [234]
27 декабря 1976 г. выпустил первый документ Христианский комитет защиты прав верующих в СССР (о нем см. в главе «Православные», стр. 183-185). В свою очередь, Христианский комитет стал прототипом Католического комитета защиты прав верующих (о нем см. в главе «Литовцы», стр. 47).
Совпадало по времени с появлением этих правозащитных групп начало работы Русского фонда помощи политзаключенным, основанного А. Солженицыным в Швейцарии в 1974 г. 6
Таким образом, правозащитное движение в короткий срок обросло сетью открытых ассоциаций. Конечно, и в это время их было немного и входило в них всего несколько десятков людей, но благодаря им правозащитное движение стало видно со стороны, в него устремились новые люди, толчком расширился круг вовлеченных в правозащитную работу и многократно усилился ее резонанс. Правозащитное движение стало видней и с Запада. Западная пресса стала намного чаще писать о положении с правами человека в СССР, зарубежные радиостанции, работающие на Советский Союз, тоже стали много говорить об этом и расширяли знания о правозащитном движении среди советских граждан, что опять-таки привлекало к нему новых людей. Связи московских правозащитников заметно разрослись. Давние отношения с украинцами и крымскими татарами (сведения об этих движениях имеются в «Хронике» с первых выпусков) и с Литвой (регулярная информация оттуда стала приходить с 1971 г.) к 1974 г. дополнились контактами с Грузией, Арменией и немецким движением за выезд в ФРГ (сообщения об этих движениях стали постоянными в «Хронике» именно с 1974 г.). С того же времени стал постоянным раздел ХТС «Преследования верующих» - с сообщениями о православных, католиках, баптистах, пятидесятниках и адвентистах - значит, и с религиозными движениями установились надежные связи. Все эти связи перешли к Московской хельсинкской группе и укрепились благодаря ей.
Хельсинкские группы в нерусских республиках ни в коем случае не были филиалами МХГ, они были совершенно самостоятельными, но выступали они под общим лозунгом - соблюдение гуманитарных статей Заключительного Акта, что сблизило идейно и организационно эти национальные движения с правозащитным.
Баптисты, которые давно имели свою правозащитную организацию - Совет родственников узников ЕХБ, - регулярно передавали его информационное издание «Бюллетень Совета родственников» в Москву - в МХГ и в «Хронику».
МХГ использовала эти материалы в одном из первых своих документов (№ 5), предав международной огласке случаи отнятия детей у баптистов и адвентистов за религиозное воспитание в семье. По радио об этом узнали миллионы советских граждан и в МХГ потянулись со своими проблемами верующие всех исповеданий. [235]
МХГ регулярно проводила пресс-конференции с иностранными корреспондентами. Участники национальных и религиозных движений стали участвовать в этих пресс-конференциях и таким образом наладили собственные связи с Западом (об этом см. в соответствующих главах).
Представители пятидесятников регулярно приезжали в Москву, в МХГ и посланцы МХГ несколько раз ездили в пятидесятнические общины познакомиться с ними поближе. [236] Контакты московских правозащитников с адвентистами, прежде редкие и поверхностные, переросли в дружеские связи с их активистами. Со временем и пятидесятники, и адвентисты наладили постоянный сбор информации о нарушениях прав верующих в своих общинах и создали свои правозащитные группы (в 1978 и 1980 гг. соответственно). Первый информационный сборник пятидесятников «Выходи из нее, народ мой!» помогли выпустить члены МХГ. Эта информация о нарушениях прав верующих пошла на Запад. (Об информационных изданиях пятидесятников и адвентистов см. в соответствующих главах, стр. 156, 171-173). Через МХГ правозащитные ассоциации баптистов, пятидесятников и адвентистов связались с Христианским комитетом защиты прав верующих (прежде между протестантами и православными не было никаких связей), начались совместные выступления на правозащитной основе православных и католиков.
В МХГ потянулись многочисленные «ходоки», приезжавшие порой очень издалека, из глухих мест, куда раньше не доходили сведения о независимой общественной деятельности и уж во всяком случае не было никакой возможности к ней присоединиться. «Ходоки» узнавали о правозащитниках и о МХГ чаще всего из передач зарубежных радиостанций. Они просили предать гласности беззакония, совершенные по отношению к ним или к их близким людям (так обратился в МХГ колхозник Иван Карейша из села Высокое Витебской области - его исключили из колхоза за жалобы на местное начальство, и он добивался восстановления).
Взяв на себя сбор и оформление информации о нарушениях прав человека, поступавшей из этих разнообразных источников - прежних и только открывшихся, - МХГ оказалась рупором гражданских требований всех слоев советского общества, граждан разных наций и вероисповеданий, стала связующим звеном между разными движениями инакомыслящих, прежде никак не связанных друг с другом. Они приняли тактику МХГ - стимулировать посредничество Запада между советскими властями и гражданами. Участники национальных и религиозных движений тоже стали адресовать свои обращения Западу - чаще всего Белградской конференции, Конгрессу США, президенту США, «мировой общественности» и «людям доброй воли».
Расширение сочувственного интереса к правозащитному движению показала демонстрация на Пушкинской площади в Москве, ежегодно проводимая с 1965 г. в День конституции 5 декабря. Эта демонстрация ни разу не была столь многолюдной, как в 1976 г. Прежде участников было не более нескольких десятков, обычно одни и те же люди из года в год. Демонстрации проходили, как правило, спокойно: дружинники (тоже несколько десятков) смыкали кольцо вокруг демонстрантов и молча наблюдали молчаливый обряд: в 6 часов вечера участники демонстрации на несколько минут обнажали головы в знак траура по конституционным свободам и солидарности с жертвами беззаконий. [237]
В 1976 г. толпа заполнила весь сквер на Пушкинской площади. Дружинники пытались помешать пробраться к памятнику Пушкину Сахарову и его друзьям. Их окружили кольцом и оттеснили далеко в сторону. Но человек 15 постоянных демонстрантов все-таки оказались у памятника (я была среди них). В 6 часов вечера, когда они сняли шапки, вместе с ними сделали это и столпившиеся вокруг, присоединившись таким образом к демонстрации. Их было много - несравненно больше, чем оставшихся с покрытыми головами. Впервые за все годы демонстрация не прошла молчаливо. П. Григоренко произнес короткую речь, несколько фраз. Он напомнил об участии в подготовке первой демонстрации на Пушкинской площади Владимира Буковского, который сейчас томится во Владимирской тюрьме, и закончил:
«Спасибо всем, кто пришел сюда почтить память миллионов загубленных людей! Спасибо за сочувствие узникам совести!»
В ответ из толпы раздались возгласы:
– Вам спасибо!
(Буковский был через две недели освобожден - его обменяли на секретаря компартии Чили Луиса Корвалана, отправив прямо из тюрьмы за рубеж). [238]
В 1976 г. такие же демонстрации в то же самое время состоялись в Ленинграде и в Одессе - тоже у памятника Пушкину (см. стр. 269, 273).
Эти события, несмотря на скромность их масштабов, в советском контексте выглядели очень ободряюще. Они свидетельствовали, что в обществе накопились силы, способные к согласованным выступлениям на общей основе.
Власти отреагировали на создание МХГ немедленно. Через три дня после объявления Группы ее руководитель Юрий Орлов был предупрежден, что если МХГ начнет действовать, он и «связанные с ним лица» ответят по всей строгости закона. [239] Но арестов не было до февраля 1977 г. Похоже, не сразу решили, что делать с МХГ. Несомненно, советские руководители понимали, что преследование такой группы - грубое нарушение Заключительного Акта Хельсинкских соглашений, на который они возлагали большие надежды, и не решались сразу ставить отношения с Западом под удар.
Возможно, опасения ухудшения отношений с Западом в случае откровенной расправы с хельсинкскими группами и в то же время паника по поводу разрастания правозащитного движения под хельсинкским флагом побудило КГБ к ужасной затее.
8 января 1977 г. в московском метро произошел взрыв, были человеческие жертвы. Это небывалое в СССР событие вызвало необычную реакцию властей. Даже стихийные бедствия и крушения самолетов советские источники информации, как правило, замалчивали, но о взрыве в московском метро немедленно сообщили иностранным корреспондентам. Террористов стали искать тоже немедленно - среди московских правозащитников. На собраниях, проводимых по учреждениям и на предприятиях, а также на Запад через подставных лиц сообщали, что это - дело рук «диссидентов».
Видимо, и руководство КГБ полагало, что с правозащитным движением покончено, что оно более не сможет проявиться. Во всяком случае, так скорее всего было доложено вершителям советской внешней политики; иначе нельзя объяснить, почему в августе 1975 г. они предприняли столь необычный шаг - опубликовали в газетах полный текст Заключительного Акта Хельсинкских соглашений, включая гуманитарные статьи - видимо, полагали, что некому уже выступить с критикой несоблюдения этих статей. До тех пор обязательства СССР по правам человека внутри страны тщательно замалчивались. Соответствующие документы публиковались лишь в специальных изданиях, очень ограниченного пользования. Возможно, в данном случае сказалось желание советских лидеров похвастать перед народом своим политическим успехом в Хельсинки. Они много лет добивались такого совещания и были в восторге от его результатов. СССР получил по Заключительному Акту существенные выгоды - прежде всего, признание послевоенных границ в Европе - всего-навсего под посулы соблюдать права человека. Западные партнеры Советского Союза не рассчитывали ни на какие существенные перемены во внутренней советской политике. Тем более не думали об этом советские руководители. Их расчет был: представить Западу существующее положение как благополучное при некотором «выпускании пара» в наиболее чувствительных для Запада пунктах (еврейская и немецкая эмиграция, расширение туризма и т.п.). На Западе общим мнением о гуманитарных статьях Заключительного Акта было, что это ничего не значащий совместный реверанс подписавших его правительств перед общественным мнением демократических стран.
Но советские граждане, прочтя текст Заключительного Акта в газетах, испытали потрясение именно от гуманитарных статей - потому, что впервые узнали о такого рода международных обязательствах своего правительства. Они стали ссылаться на Хельсинкские соглашения при обращениях к официальным лицам, если те отказывали в удовлетворении какого-либо права просителя, подтвержденного в Заключительном Акте.
Большинство правозащитников в оценке Заключительного Акта стояли ближе к западным комментаторам, чем к своим неискушенным в вопросах прав человека соотечественникам. Правозащитники видели в Заключительном Акте шаг назад по сравнению с Всеобщей декларацией прав человека, международными пактами о правах и другими конвенциями. Но нашлись среди них люди, усмотревшие в этом документе новаторский смысл. Прежде всего это относится к профессору Юрию Орлову.
Его многолетние раздумья были посвящены поиску путей диалога о кардинальных проблемах страны между властями и обществом. В таком диалоге он видел единственный путь к либерализации режима, без которой не выйти из экономического, политического и морального кризиса советской системы. Попытки прямого обращения к властям Орлов испробовал дважды - в 1956 г. (см. стр. 201) и в 1973 г., когда он, вернувшись в Москву после 15-летней работы в Армении (где он стал членом-корреспондентом Академии наук), отправил письмо Брежневу. [230] Письмо осталось без ответа, а Орлов снова стал безработным. Этот личный опыт, как и известные Орлову безуспешные обращения Сахарова, Турчина и Медведева, Солженицына и др. в 1970-е годы заставляли искать посредников, которые могли бы склонить советских правителей прислушаться к голосам своих граждан.
Естественным союзником правозащитного движения является общественность стран свободного мира, так как его нравственные ценности совпадают с традиционными ценностями западных демократий, а органический плюрализм и политическая нейтральность движения за права человека в СССР ставит его вне борьбы политических сил на Западе, делая возможной его поддержку и «левыми» и «правыми».
Попытка прямой апелляции к общественному мнению Запада была сделана в 1968 г. - я имею в виду обращение Л. Богораз и П. Литвинова в связи с «процессом четырех» (см. стр. 207-208). Первая общественная ассоциация, созданная правозащитниками - Инициативная группа по защите прав человека в СССР - уже с первым своим документом обратилась на Запад - в ООН. Члены ИГ объясняли этот свой шаг безответностью прямых обращений в советские инстанции и очевидным намерением властей карать за такие обращения (см. стр. 215-217). После опыта ИГ индивидуальные и коллективные письма в различные общественные организации и к общественным деятелям Запада стали постоянными. Все эти обращения содержали информацию о преследованиях советских граждан за независимую общественную позицию и призыв о помощи преследуемым. Запад не был безучастен к судьбам инакомыслящих в СССР. Начиная с суда над Синявским и Даниэлем, а может быть, и ранее («дела» Пастернака и Бродского) советские руководители испытывали давление западной общественности и иной раз шли на уступки, так как стремились сохранить на Западе впечатление об СССР как государстве демократическом. Иногда случались очевидные отступления властей - например, досрочные освобождения Бродского и Синявского, отмена смертной казни «самолетчикам» (см. стр. 117). Менее заметным, но еще более существенным результатом этого давления была определенная сдержанность в преследованиях инакомыслящих - думаю, без оглядки на общественное мнение Запада преследования и правозащитников, и участников других движений были бы «оперативней», захватили бы более широкий круг и, возможно, оказались бы жестче.
Помощь с Запада с самого начала строилась главным образом по корпоративному признаку: писатели помогали писателям, ученые - ученым, зарубежные национальные организации - людям своей национальности, религиозные организации - своим единоверцам, только Международная Амнистия заботилась обо всех узниках совести. Но и эта поддержка ограничивалась хлопотами об участи людей, пострадавших от преследований. Никто не обращался с Запада к советским руководителям с требованием соблюдения прав граждан и законности. Между тем Запад кровно в этом заинтересован - ради собственной безопасности. Прочной гарантии такой безопасности можно ждать лишь от открытого общества, где власти находятся под постоянным и действенным контролем общественности. Это возможно лишь при действительном соблюдении прав граждан со стороны властей. Но правительства демократических стран не проявляли интереса к положению с правами человека в СССР. Советский Союз ратифицировал Всеобщую декларацию прав человека ООН, международные пакты о политических и экономических правах. Однако ни разу соответствующие международные организации не попытались проверить, выполняет ли Советский Союз свои обязательства, и призвать к их выполнению. В частности, Инициативная группа по защите прав человека в СССР, неоднократно обращавшаяся в ООН, ни разу не получила никакого ответа.
В Заключительном Акте, за его громоздкими формулировками и нарочито усложненным языком, Орлов разглядел возможность подтолкнуть Запад на такое сотрудничество. Заключительный Акт указывал партнерам на правомочность посреднических функций в сфере прав человека, поскольку прямо исходил из нерасторжимой связи с главной целью Хельсинкских соглашений - сохранением мира. При такой постановке вопроса степень свободы граждан, информационная открытость каждого государства приобретали международную значимость и из внутреннего дела законно превращалась в общую заботу. При нарушении гуманитарных статей Заключительного Акта, как и при нарушениях любой другой статьи, естественным было соответствующее давление партнеров. По мысли Орлова, права граждан, перечисленные в гуманитарных статьях Заключительного Акта, следовало рассматривать как минимальный международный стандарт, минимальный норматив обращения с гражданами для правительств, подписавших Хельсинкские соглашения.
Стихийный отклик своих сограждан на эти Соглашения Орлов воспринял как руководство к действию, тем более, что в Заключительном Акте содержится призыв к гражданам государств-партнеров по совещанию в Хельсинки содействовать своим правительствам в его выполнении, исходя из того, что только правительственные усилия для сохранения мира могут оказаться недостаточными.
В учредительном заявлении МХГ значилось, что она ограничивает свою деятельность гуманитарными статьями Заключительного Акта. Группа заявила, что она будет принимать от граждан информацию о нарушениях этих статей, составлять на этой основе документы и знакомить с ними общественность и правительства стран, подписавших Заключительный Акт. [231]
Под учредительным документом МХГ подписались 11 человек (Людмила Алексеева, Михаил Бернштам, Елена Боннэр, Александр Гинзбург, Петр Григоренко, Александр Корчак, Мальва Ланда, Анатолий Марченко, Юрий Орлов, Виталий Рубин и Анатолий Щаранский). Большинство основателей группы были давними участниками правозащитного движения. Рубин и Щаранский - активистами еврейского движения за выезд в Израиль. (МХГ - первая правозащитная группа, в которую вошли евреи-отказники - о взаимоотношениях между правозащитным и еврейским движением см. в главе «Еврейское движение за выезд в Израиль», стр. 122-125).
МХГ призывала общественность других стран создать такие же группы. Но первый отклик пришел не из-за рубежа, а от сограждан из нерусских республик. 9 ноября 1976 г. была объявлена Украинская хельсинкская группа, 25 ноября - Литовская, 14 января 1977 г. - Грузинская и 1 апреля - Армянская. Все эти группы составились в основном из участников соответствующих национальных движений. На Украине, в Литве и в Армении хельсинкские группы были первыми открытыми общественными ассоциациями (см. соответствующие главы).
Такие же группы возникли за пределами Советского Союза. В сентябре 1976 г. в Польше появился Комитет защиты рабочих (преобразовавшийся летом 1977 г. в Комитет общественной защиты), а 1 января - «Хартия-77" в Чехословакии. Эти ассоциации не назвали себя»хельсинкскими", но они, как и хельсинкские группы в СССР, стояли на правозащитных позициях, опирались на конституции своих стран и международные пакты о правах человека, принятые их правительствами. В Венгрии, Румынии, ГДР прозвучали те же требования. В США была создана комиссия по безопасности и сотрудничеству в Европе («Хельсинкская комиссия»): 6 конгрессменов, 6 сенаторов и по одному представителю (с правом совещательного голоса) от Госдепартамента, Департамента обороны и Департамента торговли. [232] 5
Московская хельсинкская группа оказалась зернышком, из которого выросло международное хельсинкское движение. Его смысл - «в подтягивании» положения с правами человека до стандарта, определенного Заключительным Актом, в странах, где оно ниже этого стандарта. Среди партнеров по Хельсинки это более всего относится к СССР и государствам с аналогичной социально-экономической системой.
МХГ не только открыла эру создания аналогичных ей ассоциаций, но дала толчок к появлению нескольких, так сказать, специализированных правозащитных ассоциаций в Советском Союзе.
5 января 1977 г. при МХГ была объявлена Рабочая комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях. [234]
27 декабря 1976 г. выпустил первый документ Христианский комитет защиты прав верующих в СССР (о нем см. в главе «Православные», стр. 183-185). В свою очередь, Христианский комитет стал прототипом Католического комитета защиты прав верующих (о нем см. в главе «Литовцы», стр. 47).
Совпадало по времени с появлением этих правозащитных групп начало работы Русского фонда помощи политзаключенным, основанного А. Солженицыным в Швейцарии в 1974 г. 6
Таким образом, правозащитное движение в короткий срок обросло сетью открытых ассоциаций. Конечно, и в это время их было немного и входило в них всего несколько десятков людей, но благодаря им правозащитное движение стало видно со стороны, в него устремились новые люди, толчком расширился круг вовлеченных в правозащитную работу и многократно усилился ее резонанс. Правозащитное движение стало видней и с Запада. Западная пресса стала намного чаще писать о положении с правами человека в СССР, зарубежные радиостанции, работающие на Советский Союз, тоже стали много говорить об этом и расширяли знания о правозащитном движении среди советских граждан, что опять-таки привлекало к нему новых людей. Связи московских правозащитников заметно разрослись. Давние отношения с украинцами и крымскими татарами (сведения об этих движениях имеются в «Хронике» с первых выпусков) и с Литвой (регулярная информация оттуда стала приходить с 1971 г.) к 1974 г. дополнились контактами с Грузией, Арменией и немецким движением за выезд в ФРГ (сообщения об этих движениях стали постоянными в «Хронике» именно с 1974 г.). С того же времени стал постоянным раздел ХТС «Преследования верующих» - с сообщениями о православных, католиках, баптистах, пятидесятниках и адвентистах - значит, и с религиозными движениями установились надежные связи. Все эти связи перешли к Московской хельсинкской группе и укрепились благодаря ей.
Хельсинкские группы в нерусских республиках ни в коем случае не были филиалами МХГ, они были совершенно самостоятельными, но выступали они под общим лозунгом - соблюдение гуманитарных статей Заключительного Акта, что сблизило идейно и организационно эти национальные движения с правозащитным.
Баптисты, которые давно имели свою правозащитную организацию - Совет родственников узников ЕХБ, - регулярно передавали его информационное издание «Бюллетень Совета родственников» в Москву - в МХГ и в «Хронику».
МХГ использовала эти материалы в одном из первых своих документов (№ 5), предав международной огласке случаи отнятия детей у баптистов и адвентистов за религиозное воспитание в семье. По радио об этом узнали миллионы советских граждан и в МХГ потянулись со своими проблемами верующие всех исповеданий. [235]
МХГ регулярно проводила пресс-конференции с иностранными корреспондентами. Участники национальных и религиозных движений стали участвовать в этих пресс-конференциях и таким образом наладили собственные связи с Западом (об этом см. в соответствующих главах).
Представители пятидесятников регулярно приезжали в Москву, в МХГ и посланцы МХГ несколько раз ездили в пятидесятнические общины познакомиться с ними поближе. [236] Контакты московских правозащитников с адвентистами, прежде редкие и поверхностные, переросли в дружеские связи с их активистами. Со временем и пятидесятники, и адвентисты наладили постоянный сбор информации о нарушениях прав верующих в своих общинах и создали свои правозащитные группы (в 1978 и 1980 гг. соответственно). Первый информационный сборник пятидесятников «Выходи из нее, народ мой!» помогли выпустить члены МХГ. Эта информация о нарушениях прав верующих пошла на Запад. (Об информационных изданиях пятидесятников и адвентистов см. в соответствующих главах, стр. 156, 171-173). Через МХГ правозащитные ассоциации баптистов, пятидесятников и адвентистов связались с Христианским комитетом защиты прав верующих (прежде между протестантами и православными не было никаких связей), начались совместные выступления на правозащитной основе православных и католиков.
В МХГ потянулись многочисленные «ходоки», приезжавшие порой очень издалека, из глухих мест, куда раньше не доходили сведения о независимой общественной деятельности и уж во всяком случае не было никакой возможности к ней присоединиться. «Ходоки» узнавали о правозащитниках и о МХГ чаще всего из передач зарубежных радиостанций. Они просили предать гласности беззакония, совершенные по отношению к ним или к их близким людям (так обратился в МХГ колхозник Иван Карейша из села Высокое Витебской области - его исключили из колхоза за жалобы на местное начальство, и он добивался восстановления).
Взяв на себя сбор и оформление информации о нарушениях прав человека, поступавшей из этих разнообразных источников - прежних и только открывшихся, - МХГ оказалась рупором гражданских требований всех слоев советского общества, граждан разных наций и вероисповеданий, стала связующим звеном между разными движениями инакомыслящих, прежде никак не связанных друг с другом. Они приняли тактику МХГ - стимулировать посредничество Запада между советскими властями и гражданами. Участники национальных и религиозных движений тоже стали адресовать свои обращения Западу - чаще всего Белградской конференции, Конгрессу США, президенту США, «мировой общественности» и «людям доброй воли».
Расширение сочувственного интереса к правозащитному движению показала демонстрация на Пушкинской площади в Москве, ежегодно проводимая с 1965 г. в День конституции 5 декабря. Эта демонстрация ни разу не была столь многолюдной, как в 1976 г. Прежде участников было не более нескольких десятков, обычно одни и те же люди из года в год. Демонстрации проходили, как правило, спокойно: дружинники (тоже несколько десятков) смыкали кольцо вокруг демонстрантов и молча наблюдали молчаливый обряд: в 6 часов вечера участники демонстрации на несколько минут обнажали головы в знак траура по конституционным свободам и солидарности с жертвами беззаконий. [237]
В 1976 г. толпа заполнила весь сквер на Пушкинской площади. Дружинники пытались помешать пробраться к памятнику Пушкину Сахарову и его друзьям. Их окружили кольцом и оттеснили далеко в сторону. Но человек 15 постоянных демонстрантов все-таки оказались у памятника (я была среди них). В 6 часов вечера, когда они сняли шапки, вместе с ними сделали это и столпившиеся вокруг, присоединившись таким образом к демонстрации. Их было много - несравненно больше, чем оставшихся с покрытыми головами. Впервые за все годы демонстрация не прошла молчаливо. П. Григоренко произнес короткую речь, несколько фраз. Он напомнил об участии в подготовке первой демонстрации на Пушкинской площади Владимира Буковского, который сейчас томится во Владимирской тюрьме, и закончил:
«Спасибо всем, кто пришел сюда почтить память миллионов загубленных людей! Спасибо за сочувствие узникам совести!»
В ответ из толпы раздались возгласы:
– Вам спасибо!
(Буковский был через две недели освобожден - его обменяли на секретаря компартии Чили Луиса Корвалана, отправив прямо из тюрьмы за рубеж). [238]
В 1976 г. такие же демонстрации в то же самое время состоялись в Ленинграде и в Одессе - тоже у памятника Пушкину (см. стр. 269, 273).
Эти события, несмотря на скромность их масштабов, в советском контексте выглядели очень ободряюще. Они свидетельствовали, что в обществе накопились силы, способные к согласованным выступлениям на общей основе.
Власти отреагировали на создание МХГ немедленно. Через три дня после объявления Группы ее руководитель Юрий Орлов был предупрежден, что если МХГ начнет действовать, он и «связанные с ним лица» ответят по всей строгости закона. [239] Но арестов не было до февраля 1977 г. Похоже, не сразу решили, что делать с МХГ. Несомненно, советские руководители понимали, что преследование такой группы - грубое нарушение Заключительного Акта Хельсинкских соглашений, на который они возлагали большие надежды, и не решались сразу ставить отношения с Западом под удар.
Возможно, опасения ухудшения отношений с Западом в случае откровенной расправы с хельсинкскими группами и в то же время паника по поводу разрастания правозащитного движения под хельсинкским флагом побудило КГБ к ужасной затее.
8 января 1977 г. в московском метро произошел взрыв, были человеческие жертвы. Это небывалое в СССР событие вызвало необычную реакцию властей. Даже стихийные бедствия и крушения самолетов советские источники информации, как правило, замалчивали, но о взрыве в московском метро немедленно сообщили иностранным корреспондентам. Террористов стали искать тоже немедленно - среди московских правозащитников. На собраниях, проводимых по учреждениям и на предприятиях, а также на Запад через подставных лиц сообщали, что это - дело рук «диссидентов».