Страница:
Тогда же, в 1976 г., члены группы организовали молодежную коммуну, сняв половину дома на окраине Ленинграда. Здесь проходили дискуссии, обменивались самиздатом, здесь останавливались приезжающие из других городов приятели.
Весной 1978 г. группа, теперь называвшая себя «девой оппозиций», стала выпускать журнал «Перспективы» (вышло два выпуска). В октябре 1978 г. намечалась конференция, на которую пригласили единомышленников из Москвы, Горького и из других городов. [310] Но начались обыски и допросы, задевшие 40 человек. В течение октября были арестованы Александр Скобов (студент исторического факультета ЛГУ) и Аркадий Цурков (студент физического факультета), а несколько позже - Алексей Хавин (студент-медик). [311] Цурков, получивший по приговору пять лет лагеря строгого режима и два года ссылки, заявил в последнем слове, что после освобождения будет продолжать борьбу. Друзьям, собравшимся у здания суда, он крикнул:
– Да здравствует демократическое движение! [312]
В декабре 1979 г. состоялся суд над членами молодежной группы, назвавшейся Союз революционных коммунаров (рабочий Владимир Михайлов, художник Алексей Стасевич и студентка Алевтина Кочнева); они тоже жили коммуной на снятой квартире. Коммунары писали на стенах зданий лозунги типа «Демократия - не демагогия!» и «Долой госкапитализм!», а также распространяли листовки с разъяснением, что все зло в мире - в наличии государства, частной собственности и семьи, и с призывом объединиться в мировую организацию для искоренения антигуманности. Судили их за «хулиганство». Подсудимые заявили о своей солидарности с французскими студентами, выступившими в 1968 г. [313]
И еще два ленинградских судебных дела: в мае 1978 г. фотограф Александр Ляпин из-под Ленинграда совершил попытку самосожжения на Красной площади в Москве, протестуя против осуждения руководителя Московской Хельсинкской группы Юрия Орлова. У Ляпина обгорело 25% кожи. Его судили за «хулиганство». [314] 6 января 1979 г. братья Вадим и Алексей Аренберги, жена Вадима Людмила Крылова и ее подруга Листвина пытались захватить самолет, чтобы потребовать освобождения арестованных членов МХГ. [315]
Эти случаи наглядно свидетельствуют о претворении восхищения правозащитниками в действия, отнюдь ими не рекомендуемые.
Одесса
В петиционной кампании 1968 г., почти сплошь (на 70%) московской, были еще подписи участников украинского национального движения (139 чел.) и из Новосибирского Академгородка (46 чел.). Из 14 подписавшихся, приходившихся на всю остальную страну, двое были из Одессы - Л. Тымчук и В. Крюков. [316] Они выделялись из остальных подписантов и социальным положением - матрос и токарь (рабочих среди подписантов 1968 г. было 6%). [317]
Но это не обычные матрос и токарь: Тымчук в своих открытых письмах цитирует сочинение Марка Туллия Цицерона: «О государстве» и книгу Дж. Пирса «Символы, сигналы, шумы». а Крюков - Грэма Грина и Джона Донна. Из писем их явствует, что они обсуждали проблемы демократии и права друг с другом, а может быть, еще с кем-то, прежде чем пришли к решению совершить столь необычный поступок - открыто выступить в защиту этих ценностей. В Одессе у них был дружеский круг, разделявший их взгляды.
Одесса находится на Украине, но, как и Харьков, это русифицированный город. Одесские инакомыслящие, как и харьковчане, больше тяготели к Москве, чем к Киеву, хотя с Ниной Строкатой, активисткой украинского национального движения, жившей в Одессе, тоже была тесная дружба (когда ее в 1971 г. арестовали, она назвала Тымчука своим ответственным лицом). [318]
До 1974 г. в «Хронике» было всего несколько кратких сообщений из Одессы, все - относительно самиздата: в 1967 г. был арестован студент-заочник Давид Найдис - автор необнаруженной на обыске работы о вероятности возрождения сталинизма в СССР (но судили его за листовки по еврейскому вопросу); [319] в 1969 г. Елену Крупко выгнали с работы из Одесского университета, где она проработала 18 лет, - за то, что давала читать самиздат (Синявского, Даниэля, Солженицына); [320] в серии еврейских судов 1970-1971 гг. был суд в Одессе над библиотекаршей Рейзой Палатник (см. главу «Еврейское движение за выезд в Израиль», стр. 117-118, 132). Ее осудили на 3 года за то, что на обыске у нее нашли одно еврейское обращение в самиздат: перепечатки стихов Ахматовой, Мандельштама, Галича, Окуджавы, открытые письма Чуковской. Чуковская, Сахаров, Чалидзе выступили в защиту Р. Палатник. В 1974 г. на обыске у Тымчука было обнаружено Московское обращение - в защиту Солженицына. Тут же, при обыскивающих, Тымчук поставил под ним и свою подпись. [321] С этого времени появляются в «Хронике» упоминания о других одесситах - друзьях и единомышленниках Тымчука. Учительница Анна Голумбиевская была исключена из партии и уволена с работы за благожелательное упоминание о Солженицыне на уроке литературы. [322]
Летом 1974 г. у доцента Одесского университета Алексеева-Попова изъяли фотокопию «Архипелага ГУЛаг». Он сказал, что получил книгу от своего коллеги Глеба Павловского, а тот указал на молодого электротехника Вячеслава Игрунова, известного КГБ интересом к самиздату с 1968 г. На обыске в его доме обнаружили самиздат - так началось «дело Игрунова». [323] Очень скоро был задержан приехавший к нему из Калинина его друг физик Олег Курс. Он привез полный портфель с фотокопиями тамиздатских книг (тот же «Архипелаг…», «Все течет…» Гроссмана, двухтомник Мандельштама и фотопленку книги Авторханова «Технология власти»). По показаниям Павловского были допрошены несколько общих знакомых его и Игрунова - но никто ничего не сказал о самиздате. На политсеминарах в одесских учреждениях докладчики объяснили, что после ареста Палатник и Строкатой руководителем одесской «группы» стал Игрунов.
1 марта 1975 г. он был арестован после того, как в Крыму на уединенном метеорологическом пункте у Валерия Резака изъяли фотопленки с произведениями Авторханова, Солженицына и др., а также фотооборудование. Резак показал, что пленки давал ему Игрунов, который привозил их из Москвы. Резак признался, что он уже несколько лет регулярно делал для Игрунова (ради заработка) фотокопии с пленок тамиздатских книг. Игрунов отказался каким-либо образом участвовать в следствии, заявив, что не считает свою деятельность ни антисоветской, ни незаконной. [324] Он был признан невменяемым и до конца 1976 г. пробыл в психбольнице.
По делу Игрунова было допрошено около 30 человек разной степени причастности - в Одессе, Калинине, Москве, Ленинграде и других городах. Из допросов выяснилось, что следователи ищут «библиотеку самиздата», находящуюся, вроде бы, в Одессе, и особенно интересуются московскими связями Игрунова. Для обнаружения «библиотеки» и ее московских «поставщиков» в квартире у Тымчука было установлено подслушивающее устройство. Тымчук обнаружил его, отключил и спрятал у себя в комнате. К нему немедленно пришли с обыском кагебисты и изъяли свое имущество. [325] Тымчуку же устроили провокацию с помощью милиции. Милиционер задержал его на улице, посадил в милицейскую машину, где уже сидели несколько человек, в том числе две женщины. По прибытии в милицию женщины дали показания, что он оскорблял их, дрался и т.д., а остальные пассажиры милицейского автобуса оказались «свидетелями происшествия» - они подтвердили показания женщин. Тымчук был арестован на 15 суток «за хулиганство». [326]
Пытались получить сведения о «библиотеке» у знакомого Игрунова Алексея Тихомолова. Его схватили на улице, привезли в номер гостиницы, где два сотрудника КГБ расспрашивали его об Игрунове, Тымчуке и других его знакомых, и предложили стать осведомителем. Тихомолов согласился сообщать лишь о деятельности «сионистов», после чего состоялся совместный обед. Однако на следующий день Тихомолов рассказал о случившемся своим друзьям - сделка не состоялась. [327]
Активность одесских правозащитников не прекратилась с арестов Игрунова и сопутствовавшими этому преследованиями остальных. 5 декабря 1976 г. в Одессе впервые состоялась правозащитная демонстрация. В ней участвовали 13 человек - они собрались в то же время, что и их единомышленники в Москве и в Ленинграде - в 6 часов - и тоже у памятника Пушкину. Они тоже стояли молча с непокрытыми головами. Как и в Ленинграде, неподготовленные милиционеры не поняли, что это акция, которую следует пресекать, и все прошло мирно. [328]
Не оборвались и связи с Москвой. Наоборот, они укрепились. После арестов в МХГ в феврале 1977 г. одесситы вместе с харьковчанами написали письмо в защиту арестованных (10 подписей). [329] Это указывает на знакомство между одесскими и харьковскими правозащитниками.
И самиздат в Одессе не прервался. Об этом свидетельствует дело Виктора Гончарова, арестованного летом 1976 г. [330] и дело Василия Барладяну, арестованного в марте 1977 г. [331] Гончаров распространял московский самиздат, Барладяну - московский и киевский (документы Украинской Хельсинкской группы). Их друзей продолжали преследовать - за письма в их защиту и по-прежнему за распространение литературы - правозащитной, публицистической и религиозной, а также за стремление расширить свои познания на неофициальных семинарах - религиозных, искусствоведческих и др. [332] В мае 1978 г. на обыске у Игрунова конфисковали материалы к литературно-публицистическому альманаху, который намеревались выпустить он и его друзья. [333] В 1980 г. была арестована библиотекарша Анна Михайленко - тоже за распространение самиздата и участие в семинарах по украинской культуре. [334] В 1982 г. арестовали физика Петра Бутова. Этому аресту предшествовали обыски, начиная с лета 1981 г. - у самого Бутова и его знакомых. Изъяли «Хроники текущих событий», «Хроники Литовской католической церкви», фотокопии многих произведений самиздата и тамиздата. На допросах выяснилось, что следователи хорошо знают содержание разговоров в комнате, где работал Бутов. Видимо, там был установлен подслушивающий аппарат. После ареста Бутова жене его объяснили, что причина ареста - отказ выдать «библиотеку и архив - пленки с антисоветской литературой», и назвать человека, делавшего фотокопии. Бутов был осужден на 5 лет лагеря строгого режима и 2 года ссылки. [335] Библиотека, видимо, продолжает действовать.
Куйбышев
В Куйбышеве в 1973 г. в поле зрения КГБ попала компания «негативной молодежи» (из характеристики Куйбышевского УКГБ). [336] Вряд ли там широко циркулировал самиздат. Похоже, основным источником идей и информации были зарубежные радиостанции. Интересные передачи записывали на магнитофон, затем переписывали их от руки и, собравшись вместе, читали вслух, обсуждали. Во всяком случае, в обвинительном заключении по делу Владислава Бебко, арестованного в 1978 г., фигурировали только магнитофонные ленты радиопередач и их рукописные записи, а также его устные высказывания вне компании (что в СССР нет свободы слова и т.п.). [337]
Владислав Бебко - из рабочей семьи и сам рабочий. К моменту ареста ему было 25 лет. Его товарищи - тоже молодые рабочие или студенты технических институтов. В 1976 г. они решили впервые «выйти на улицу», на первый раз - «без политики». 1 апреля человек 30-40 двинулись от Самарской площади, скандируя шутливые лозунги. Через полчаса путь им преградила милиция. 12 человек были задержаны и троим дали «за нарушение порядка» по 10-15 суток.
1 апреля следующего года Бебко и его друзья В. Соломко и А. Сарбаев (тоже рабочие) вышли на демонстрацию с плакатом о свободе печати. В тот раз обошлось без арестов - у них отняли плакат, а самих отпустили.
В 1977 г. Бебко поступил в политехнический институт. Зимой 1978 г. его и Сарбаева предупредили, чтобы они прекратили «антисоветские разговоры, распространение антисоветских материалов и Хартии-77 и деятельность по созданию антисоветской группы». [338] В годовщину Октябрьской революции в 1978 г. Бебко сорвал праздничный плакат в честь Октября и был арестован за хулиганство и за «клевету» (приговор - 3 года лагеря). Суд был по-настоящему открытым - пустили друзей Бебко. Он обещал впредь не высказывать запретные мысли вслух. После оглашения приговора со всех сторон зала к Бебко полетели цветы - их незаметно пронесли его друзья. [339]
В конце 1979 г. был арестован товарищ Бебко Виктор Давыдов, а в июне 1980 г. - Анатолий Сарбаев. [340] Оба они обвинялись в авторстве самиздатских работ (это - уже следующий этап внутреннего развития деятельности куйбышевской группы). Название статей Сарбаева - «Советское общество по конституции 1977 г.», «Конституция общества за железным занавесом» и др. Кроме того, ему вменяли в вину участие в подготовке в Куйбышеве Средневолжской группы в защиту прав человека (у Сарбаева нашли информационный листок этой так и не увидевшей свет группы).
Давыдов (он - юрист по образованию) был обвинен в авторстве и размножении самиздатских работ «Феномен тоталитаризма» и «Второго пришествия не будет» (о возможности возрождения сталинизма в СССР). Давыдова упрятали в психбольницу до 1983 г. [341]
Кроме кружка Бебко и Давыдова, есть и другие кружки в Куйбышеве, где ведется обмен мнениями на запретные темы. По крайней мере один из таких кружков - марксистский (видимо, на манер горьковского и саратовского кружков 70-х годов), промелькнуло сообщение об аресте двух «марксистов» в Куйбышеве. Продолжается и самиздатская работа. Летом 1982 г. был арестован инженер-математик Трахтенберг по обвинению в размножении самиздата. В конце 1982 - начале 1983 гг. был арестован инженер-нефтяник Разгладник - он собирал высказывания сторонников польского профсоюза «Солидарность». Аресты эти были единичными, не повлекли за собой других - значит, «корни» сохранились. [342]
Другие города
Известно о создании группы по защите прав человека из 9 участников в г. Советске Калининградской области в начале 1978 г., но о деятельности этой группы никаких сообщений не было - видимо, все ограничилось фактом ее создания. В августе 1978 г. там был арестован местный фотограф и художник-оформитель парка культуры Ромэн Костерин - его (в недоброжелательном контексте) называли основателем этой группы. [343]
В Саратове такая же попытка, и тоже безуспешная, была совершена в конце 1979 г. - физик Александр Комаров пытался создать там филиал Хельсинкской группы, но был насильственно госпитализирован в психбольницу. [344]
В Пятигорске, Железноводске и Кисловодске перед 10 декабря 1978 г. были расклеены листовки:
«Если вы осознали свое и общее бесправие в СССР, приходите в цветник г. Пятигорска, рядом с магазином»Кристалл" к 18 часам 10 декабря1978 г. на встречу «митинг молчания». В этой встрече нет ничего незаконного. 10 декабря 1948 г. Советским Союзом была подписана Всеобщая Декларация прав человека".
9 февраля сотрудники КГБ явились к тому, кто расклеивал эти листовки, - к Олегу Соловьеву. Олег Соловьев - житель Пятигорска, химик, окончил Томский университет, но работал кочегаром после того, как отбыл принудительное лечение в психбольнице с 1969 по 1972 гг. - тоже за листовки. Демонстрация не состоялась. [345]
В Киеве на главной его улице Крещатике 30 декабря 1978 г. провел одиночную демонстрацию с плакатом «Свободу узникам совести!» кинооператор Виктор Монбланов. Он был осужден за «хулиганство» на 4 года лагеря. Сразу после освобождения, в феврале 1982 г., Монбланов снова провел одиночную демонстрацию, на этот раз требуя освобождения руководителя Московской Хельсинкской группы Юрия Орлова, и был осужден на 5 лет лагеря строгого режима - тоже по обвинению в «хулиганстве». [346]
Во второй половине 70-х годов шире стало участие жителей русской провинции в самиздате в качестве авторов. Кроме уже упоминавшихся Давыдова и Сарбаева, известна очень ценная работа геофизика Иосифа Дядькина (из Калинина) «Статисты» - об убыли населения в СССР в связи с экспериментом социалистического строительства (коллективизация, террор на идеологической основе и т.д.). [347]
В Пятигорске в сентябре 1975 г. состоялся суд над 50-летним инженером Михаилом Зверевым - он написал около 20 статей с критикой советского строя и распространял их, рассылая по почте или опуская в почтовые ящики. Зверев был объявлен невменяемым. Такова же была участь Попова из г. Октябрьского в Башкирии - его поместили в психбольницу за стихи, признанные «антисоветскими». [348] Физик Вазиф Мейланов (Махачкала) передал в самиздат работу «Заметки на полях советских газет». [349] Житель Сочи инженер Михаил Жихарев в 1974 г. был помещен в психбольницу за авторство «антисоветского» романа «Большая афера», и в 1983 г. он еще находился на «излечении». За попытку передать этот роман иностранному туристу был в октябре 1982 г. арестован знакомый Жихарева Александр Ткалич-Петров - переводчик с испанского и английского, работавший сторожем в одном из сочинских санаториев. [350]
В Тольятти изъяли самиздат и собственный литературный архив, в том числе роман «Диссиденты», у художника-самоучки Михаила Зотова. За записки о событиях в Новочеркасске, за прослушивание и обсуждение зарубежных радиопередач в Гомеле судили рабочего Евгения Бузинникова; за коллективное прослушивание этих передач и распространение их записи в Таганроге был суд над рабочим Эдуардом Кулешовым. [351] В Бобруйске Михаил Кукобака, бывший политзаключенный, был приговорен в июле 1979 г. к трем годам лагеря - ему инкриминировали передачу на Запад его статей «Международная разрядка и права человека - неделимы» и «Украденная родина», а также записи на магнитофон передач зарубежных радиостанций и ознакомление с этими записями друзей. [352] Видимо, в эти годы увеличилась численность слушателей зарубежных радиопередач и их воздействие на умы, особенно в провинции. Шире распространился в провинции и самиздат. Выпуски «Хроники» за вторую половину 70-х годов пестрят сообщениями об изъятиях самиздата, об увольнениях и других преследованиях за его чтение и обсуждение, об арестах и осуждениях за его авторство и распространение.
VII. ПОСЛЕ РАЗРЯДКИ (1980 - 1983 гг.)
Весной 1978 г. группа, теперь называвшая себя «девой оппозиций», стала выпускать журнал «Перспективы» (вышло два выпуска). В октябре 1978 г. намечалась конференция, на которую пригласили единомышленников из Москвы, Горького и из других городов. [310] Но начались обыски и допросы, задевшие 40 человек. В течение октября были арестованы Александр Скобов (студент исторического факультета ЛГУ) и Аркадий Цурков (студент физического факультета), а несколько позже - Алексей Хавин (студент-медик). [311] Цурков, получивший по приговору пять лет лагеря строгого режима и два года ссылки, заявил в последнем слове, что после освобождения будет продолжать борьбу. Друзьям, собравшимся у здания суда, он крикнул:
– Да здравствует демократическое движение! [312]
В декабре 1979 г. состоялся суд над членами молодежной группы, назвавшейся Союз революционных коммунаров (рабочий Владимир Михайлов, художник Алексей Стасевич и студентка Алевтина Кочнева); они тоже жили коммуной на снятой квартире. Коммунары писали на стенах зданий лозунги типа «Демократия - не демагогия!» и «Долой госкапитализм!», а также распространяли листовки с разъяснением, что все зло в мире - в наличии государства, частной собственности и семьи, и с призывом объединиться в мировую организацию для искоренения антигуманности. Судили их за «хулиганство». Подсудимые заявили о своей солидарности с французскими студентами, выступившими в 1968 г. [313]
И еще два ленинградских судебных дела: в мае 1978 г. фотограф Александр Ляпин из-под Ленинграда совершил попытку самосожжения на Красной площади в Москве, протестуя против осуждения руководителя Московской Хельсинкской группы Юрия Орлова. У Ляпина обгорело 25% кожи. Его судили за «хулиганство». [314] 6 января 1979 г. братья Вадим и Алексей Аренберги, жена Вадима Людмила Крылова и ее подруга Листвина пытались захватить самолет, чтобы потребовать освобождения арестованных членов МХГ. [315]
Эти случаи наглядно свидетельствуют о претворении восхищения правозащитниками в действия, отнюдь ими не рекомендуемые.
Одесса
В петиционной кампании 1968 г., почти сплошь (на 70%) московской, были еще подписи участников украинского национального движения (139 чел.) и из Новосибирского Академгородка (46 чел.). Из 14 подписавшихся, приходившихся на всю остальную страну, двое были из Одессы - Л. Тымчук и В. Крюков. [316] Они выделялись из остальных подписантов и социальным положением - матрос и токарь (рабочих среди подписантов 1968 г. было 6%). [317]
Но это не обычные матрос и токарь: Тымчук в своих открытых письмах цитирует сочинение Марка Туллия Цицерона: «О государстве» и книгу Дж. Пирса «Символы, сигналы, шумы». а Крюков - Грэма Грина и Джона Донна. Из писем их явствует, что они обсуждали проблемы демократии и права друг с другом, а может быть, еще с кем-то, прежде чем пришли к решению совершить столь необычный поступок - открыто выступить в защиту этих ценностей. В Одессе у них был дружеский круг, разделявший их взгляды.
Одесса находится на Украине, но, как и Харьков, это русифицированный город. Одесские инакомыслящие, как и харьковчане, больше тяготели к Москве, чем к Киеву, хотя с Ниной Строкатой, активисткой украинского национального движения, жившей в Одессе, тоже была тесная дружба (когда ее в 1971 г. арестовали, она назвала Тымчука своим ответственным лицом). [318]
До 1974 г. в «Хронике» было всего несколько кратких сообщений из Одессы, все - относительно самиздата: в 1967 г. был арестован студент-заочник Давид Найдис - автор необнаруженной на обыске работы о вероятности возрождения сталинизма в СССР (но судили его за листовки по еврейскому вопросу); [319] в 1969 г. Елену Крупко выгнали с работы из Одесского университета, где она проработала 18 лет, - за то, что давала читать самиздат (Синявского, Даниэля, Солженицына); [320] в серии еврейских судов 1970-1971 гг. был суд в Одессе над библиотекаршей Рейзой Палатник (см. главу «Еврейское движение за выезд в Израиль», стр. 117-118, 132). Ее осудили на 3 года за то, что на обыске у нее нашли одно еврейское обращение в самиздат: перепечатки стихов Ахматовой, Мандельштама, Галича, Окуджавы, открытые письма Чуковской. Чуковская, Сахаров, Чалидзе выступили в защиту Р. Палатник. В 1974 г. на обыске у Тымчука было обнаружено Московское обращение - в защиту Солженицына. Тут же, при обыскивающих, Тымчук поставил под ним и свою подпись. [321] С этого времени появляются в «Хронике» упоминания о других одесситах - друзьях и единомышленниках Тымчука. Учительница Анна Голумбиевская была исключена из партии и уволена с работы за благожелательное упоминание о Солженицыне на уроке литературы. [322]
Летом 1974 г. у доцента Одесского университета Алексеева-Попова изъяли фотокопию «Архипелага ГУЛаг». Он сказал, что получил книгу от своего коллеги Глеба Павловского, а тот указал на молодого электротехника Вячеслава Игрунова, известного КГБ интересом к самиздату с 1968 г. На обыске в его доме обнаружили самиздат - так началось «дело Игрунова». [323] Очень скоро был задержан приехавший к нему из Калинина его друг физик Олег Курс. Он привез полный портфель с фотокопиями тамиздатских книг (тот же «Архипелаг…», «Все течет…» Гроссмана, двухтомник Мандельштама и фотопленку книги Авторханова «Технология власти»). По показаниям Павловского были допрошены несколько общих знакомых его и Игрунова - но никто ничего не сказал о самиздате. На политсеминарах в одесских учреждениях докладчики объяснили, что после ареста Палатник и Строкатой руководителем одесской «группы» стал Игрунов.
1 марта 1975 г. он был арестован после того, как в Крыму на уединенном метеорологическом пункте у Валерия Резака изъяли фотопленки с произведениями Авторханова, Солженицына и др., а также фотооборудование. Резак показал, что пленки давал ему Игрунов, который привозил их из Москвы. Резак признался, что он уже несколько лет регулярно делал для Игрунова (ради заработка) фотокопии с пленок тамиздатских книг. Игрунов отказался каким-либо образом участвовать в следствии, заявив, что не считает свою деятельность ни антисоветской, ни незаконной. [324] Он был признан невменяемым и до конца 1976 г. пробыл в психбольнице.
По делу Игрунова было допрошено около 30 человек разной степени причастности - в Одессе, Калинине, Москве, Ленинграде и других городах. Из допросов выяснилось, что следователи ищут «библиотеку самиздата», находящуюся, вроде бы, в Одессе, и особенно интересуются московскими связями Игрунова. Для обнаружения «библиотеки» и ее московских «поставщиков» в квартире у Тымчука было установлено подслушивающее устройство. Тымчук обнаружил его, отключил и спрятал у себя в комнате. К нему немедленно пришли с обыском кагебисты и изъяли свое имущество. [325] Тымчуку же устроили провокацию с помощью милиции. Милиционер задержал его на улице, посадил в милицейскую машину, где уже сидели несколько человек, в том числе две женщины. По прибытии в милицию женщины дали показания, что он оскорблял их, дрался и т.д., а остальные пассажиры милицейского автобуса оказались «свидетелями происшествия» - они подтвердили показания женщин. Тымчук был арестован на 15 суток «за хулиганство». [326]
Пытались получить сведения о «библиотеке» у знакомого Игрунова Алексея Тихомолова. Его схватили на улице, привезли в номер гостиницы, где два сотрудника КГБ расспрашивали его об Игрунове, Тымчуке и других его знакомых, и предложили стать осведомителем. Тихомолов согласился сообщать лишь о деятельности «сионистов», после чего состоялся совместный обед. Однако на следующий день Тихомолов рассказал о случившемся своим друзьям - сделка не состоялась. [327]
Активность одесских правозащитников не прекратилась с арестов Игрунова и сопутствовавшими этому преследованиями остальных. 5 декабря 1976 г. в Одессе впервые состоялась правозащитная демонстрация. В ней участвовали 13 человек - они собрались в то же время, что и их единомышленники в Москве и в Ленинграде - в 6 часов - и тоже у памятника Пушкину. Они тоже стояли молча с непокрытыми головами. Как и в Ленинграде, неподготовленные милиционеры не поняли, что это акция, которую следует пресекать, и все прошло мирно. [328]
Не оборвались и связи с Москвой. Наоборот, они укрепились. После арестов в МХГ в феврале 1977 г. одесситы вместе с харьковчанами написали письмо в защиту арестованных (10 подписей). [329] Это указывает на знакомство между одесскими и харьковскими правозащитниками.
И самиздат в Одессе не прервался. Об этом свидетельствует дело Виктора Гончарова, арестованного летом 1976 г. [330] и дело Василия Барладяну, арестованного в марте 1977 г. [331] Гончаров распространял московский самиздат, Барладяну - московский и киевский (документы Украинской Хельсинкской группы). Их друзей продолжали преследовать - за письма в их защиту и по-прежнему за распространение литературы - правозащитной, публицистической и религиозной, а также за стремление расширить свои познания на неофициальных семинарах - религиозных, искусствоведческих и др. [332] В мае 1978 г. на обыске у Игрунова конфисковали материалы к литературно-публицистическому альманаху, который намеревались выпустить он и его друзья. [333] В 1980 г. была арестована библиотекарша Анна Михайленко - тоже за распространение самиздата и участие в семинарах по украинской культуре. [334] В 1982 г. арестовали физика Петра Бутова. Этому аресту предшествовали обыски, начиная с лета 1981 г. - у самого Бутова и его знакомых. Изъяли «Хроники текущих событий», «Хроники Литовской католической церкви», фотокопии многих произведений самиздата и тамиздата. На допросах выяснилось, что следователи хорошо знают содержание разговоров в комнате, где работал Бутов. Видимо, там был установлен подслушивающий аппарат. После ареста Бутова жене его объяснили, что причина ареста - отказ выдать «библиотеку и архив - пленки с антисоветской литературой», и назвать человека, делавшего фотокопии. Бутов был осужден на 5 лет лагеря строгого режима и 2 года ссылки. [335] Библиотека, видимо, продолжает действовать.
Куйбышев
В Куйбышеве в 1973 г. в поле зрения КГБ попала компания «негативной молодежи» (из характеристики Куйбышевского УКГБ). [336] Вряд ли там широко циркулировал самиздат. Похоже, основным источником идей и информации были зарубежные радиостанции. Интересные передачи записывали на магнитофон, затем переписывали их от руки и, собравшись вместе, читали вслух, обсуждали. Во всяком случае, в обвинительном заключении по делу Владислава Бебко, арестованного в 1978 г., фигурировали только магнитофонные ленты радиопередач и их рукописные записи, а также его устные высказывания вне компании (что в СССР нет свободы слова и т.п.). [337]
Владислав Бебко - из рабочей семьи и сам рабочий. К моменту ареста ему было 25 лет. Его товарищи - тоже молодые рабочие или студенты технических институтов. В 1976 г. они решили впервые «выйти на улицу», на первый раз - «без политики». 1 апреля человек 30-40 двинулись от Самарской площади, скандируя шутливые лозунги. Через полчаса путь им преградила милиция. 12 человек были задержаны и троим дали «за нарушение порядка» по 10-15 суток.
1 апреля следующего года Бебко и его друзья В. Соломко и А. Сарбаев (тоже рабочие) вышли на демонстрацию с плакатом о свободе печати. В тот раз обошлось без арестов - у них отняли плакат, а самих отпустили.
В 1977 г. Бебко поступил в политехнический институт. Зимой 1978 г. его и Сарбаева предупредили, чтобы они прекратили «антисоветские разговоры, распространение антисоветских материалов и Хартии-77 и деятельность по созданию антисоветской группы». [338] В годовщину Октябрьской революции в 1978 г. Бебко сорвал праздничный плакат в честь Октября и был арестован за хулиганство и за «клевету» (приговор - 3 года лагеря). Суд был по-настоящему открытым - пустили друзей Бебко. Он обещал впредь не высказывать запретные мысли вслух. После оглашения приговора со всех сторон зала к Бебко полетели цветы - их незаметно пронесли его друзья. [339]
В конце 1979 г. был арестован товарищ Бебко Виктор Давыдов, а в июне 1980 г. - Анатолий Сарбаев. [340] Оба они обвинялись в авторстве самиздатских работ (это - уже следующий этап внутреннего развития деятельности куйбышевской группы). Название статей Сарбаева - «Советское общество по конституции 1977 г.», «Конституция общества за железным занавесом» и др. Кроме того, ему вменяли в вину участие в подготовке в Куйбышеве Средневолжской группы в защиту прав человека (у Сарбаева нашли информационный листок этой так и не увидевшей свет группы).
Давыдов (он - юрист по образованию) был обвинен в авторстве и размножении самиздатских работ «Феномен тоталитаризма» и «Второго пришествия не будет» (о возможности возрождения сталинизма в СССР). Давыдова упрятали в психбольницу до 1983 г. [341]
Кроме кружка Бебко и Давыдова, есть и другие кружки в Куйбышеве, где ведется обмен мнениями на запретные темы. По крайней мере один из таких кружков - марксистский (видимо, на манер горьковского и саратовского кружков 70-х годов), промелькнуло сообщение об аресте двух «марксистов» в Куйбышеве. Продолжается и самиздатская работа. Летом 1982 г. был арестован инженер-математик Трахтенберг по обвинению в размножении самиздата. В конце 1982 - начале 1983 гг. был арестован инженер-нефтяник Разгладник - он собирал высказывания сторонников польского профсоюза «Солидарность». Аресты эти были единичными, не повлекли за собой других - значит, «корни» сохранились. [342]
Другие города
Известно о создании группы по защите прав человека из 9 участников в г. Советске Калининградской области в начале 1978 г., но о деятельности этой группы никаких сообщений не было - видимо, все ограничилось фактом ее создания. В августе 1978 г. там был арестован местный фотограф и художник-оформитель парка культуры Ромэн Костерин - его (в недоброжелательном контексте) называли основателем этой группы. [343]
В Саратове такая же попытка, и тоже безуспешная, была совершена в конце 1979 г. - физик Александр Комаров пытался создать там филиал Хельсинкской группы, но был насильственно госпитализирован в психбольницу. [344]
В Пятигорске, Железноводске и Кисловодске перед 10 декабря 1978 г. были расклеены листовки:
«Если вы осознали свое и общее бесправие в СССР, приходите в цветник г. Пятигорска, рядом с магазином»Кристалл" к 18 часам 10 декабря1978 г. на встречу «митинг молчания». В этой встрече нет ничего незаконного. 10 декабря 1948 г. Советским Союзом была подписана Всеобщая Декларация прав человека".
9 февраля сотрудники КГБ явились к тому, кто расклеивал эти листовки, - к Олегу Соловьеву. Олег Соловьев - житель Пятигорска, химик, окончил Томский университет, но работал кочегаром после того, как отбыл принудительное лечение в психбольнице с 1969 по 1972 гг. - тоже за листовки. Демонстрация не состоялась. [345]
В Киеве на главной его улице Крещатике 30 декабря 1978 г. провел одиночную демонстрацию с плакатом «Свободу узникам совести!» кинооператор Виктор Монбланов. Он был осужден за «хулиганство» на 4 года лагеря. Сразу после освобождения, в феврале 1982 г., Монбланов снова провел одиночную демонстрацию, на этот раз требуя освобождения руководителя Московской Хельсинкской группы Юрия Орлова, и был осужден на 5 лет лагеря строгого режима - тоже по обвинению в «хулиганстве». [346]
Во второй половине 70-х годов шире стало участие жителей русской провинции в самиздате в качестве авторов. Кроме уже упоминавшихся Давыдова и Сарбаева, известна очень ценная работа геофизика Иосифа Дядькина (из Калинина) «Статисты» - об убыли населения в СССР в связи с экспериментом социалистического строительства (коллективизация, террор на идеологической основе и т.д.). [347]
В Пятигорске в сентябре 1975 г. состоялся суд над 50-летним инженером Михаилом Зверевым - он написал около 20 статей с критикой советского строя и распространял их, рассылая по почте или опуская в почтовые ящики. Зверев был объявлен невменяемым. Такова же была участь Попова из г. Октябрьского в Башкирии - его поместили в психбольницу за стихи, признанные «антисоветскими». [348] Физик Вазиф Мейланов (Махачкала) передал в самиздат работу «Заметки на полях советских газет». [349] Житель Сочи инженер Михаил Жихарев в 1974 г. был помещен в психбольницу за авторство «антисоветского» романа «Большая афера», и в 1983 г. он еще находился на «излечении». За попытку передать этот роман иностранному туристу был в октябре 1982 г. арестован знакомый Жихарева Александр Ткалич-Петров - переводчик с испанского и английского, работавший сторожем в одном из сочинских санаториев. [350]
В Тольятти изъяли самиздат и собственный литературный архив, в том числе роман «Диссиденты», у художника-самоучки Михаила Зотова. За записки о событиях в Новочеркасске, за прослушивание и обсуждение зарубежных радиопередач в Гомеле судили рабочего Евгения Бузинникова; за коллективное прослушивание этих передач и распространение их записи в Таганроге был суд над рабочим Эдуардом Кулешовым. [351] В Бобруйске Михаил Кукобака, бывший политзаключенный, был приговорен в июле 1979 г. к трем годам лагеря - ему инкриминировали передачу на Запад его статей «Международная разрядка и права человека - неделимы» и «Украденная родина», а также записи на магнитофон передач зарубежных радиостанций и ознакомление с этими записями друзей. [352] Видимо, в эти годы увеличилась численность слушателей зарубежных радиопередач и их воздействие на умы, особенно в провинции. Шире распространился в провинции и самиздат. Выпуски «Хроники» за вторую половину 70-х годов пестрят сообщениями об изъятиях самиздата, об увольнениях и других преследованиях за его чтение и обсуждение, об арестах и осуждениях за его авторство и распространение.
VII. ПОСЛЕ РАЗРЯДКИ (1980 - 1983 гг.)
1975-1979 гг. никак нельзя назвать вольготным временем для независимой общественной деятельности - и аресты и внесудебные репрессии не прекратились. Однако расчет на материальную и технологическую помощь с Запада для широкой программы вооружения против того же Запада и осуществление этой программы втихомолку все эти годы вынуждало советских правителей к некоторой сдержанности в особо чувствительных для Запада точках не только внешней, но и внутренней политики (еврейская эмиграция, судьба известных на Западе инакомыслящих, особенно Сахарова, и хельсинкских групп). Этим объясняется, что 9 месяцев власти не решались на аресты в этих группах, дерзко нарушивших вековую традицию «не выносить сор из избы», непосредственно обращавшихся к правительствам свободных стран Запада с жалобами на беззакония в СССР.
Советские представители сознавали, что аресты в хельсинкских группах будут не менее разоблачительны, чем сами документы этих групп. И все-таки аресты в хельсинкских группах начались и несмотря на энергичные протесты Запада продолжались, потому что для властей стало очевидно, что исчисляемого в месяцах периода без арестов оказалось достаточным для открытых общественных групп, чтобы возник целый ряд новых общественных ассоциаций, резко расширилось влияние правозащитного движения, его объединение с национальными и религиозными движениями под общими правозащитными лозунгами. Наступление на хельсинкские группы еще раз подтвердило основной принцип советской внутренней политики: если приходится выбирать между «потерей лица» на Западе и ослаблением - пусть самым незначительным - своих позиций внутри страны, жертвуют престижем. В течение 1977-1979 гг. были арестованы 23 члена хельсинкских групп и семеро отправлены за рубеж. Но 34 (вместе с вновь вступившими) продолжали работать.
Началом «генерального наступления» на инакомыслие можно считать 1 ноября 1979 г. Похоже, к этому дню КГБ получил «добро» на осуществление плана последовательного разгрома независимого общественного движения в стране, разработанного еще в 1977 г.
В этот день были арестованы двое в Москве: Татьяна Великанова и Глеб Якунин, а за два дня до этого, 30 октября в Вильнюсе - Антанас Терляцкас. [353] Все трое были широко известны как общественные деятели, но не входили в Хельсинкские группы, на которых до тех пор концентрировались аресты. Это значило, что аресты вышли за хрупкие пределы, ненадолго поставленные своеобразием внешнеполитического момента. Эти аресты указывали также, кто в первую очередь подвергнется репрессиям вслед за хельсинкскими группами: другие открытые ассоциации (Глеб Якунин был ключевой фигурой в Христианском комитете защиты прав верующих в СССР, Татьяна Великанова - в Инициативной группе защиты прав человека, Терляцкас активно сотрудничал в самиздатской периодике). Вслед за ними, еще до конца 1979 г., были арестованы члены редколлегии московского журнала «Поиски» В. Абрамкин и В. Сорокин. Начиная с января 1979 г., редколлегию «Поисков» терроризировали обысками, допросами, грозили арестами, но осуществили угрозу в декабре. [354] Был арестован также ведущий деятель эмиграционного движения пятидесятников Николай Горетой, [355] постоянный помощник Якунина в его правозащитной деятельности Лев Регельсон, [356] член группы «Выборы-79" и СМОТа Михаил Соловов. [357] Продолжались аресты и в группах»Хельсинки": Виктор Некипелов в Москве, [358] Ярослав Лесив и Виталий Калиниченко на Украине. [359] Не сразу эти аресты были осознаны как решительный поворот от сравнительной сдержанности к тотальному, последовательному искоренению любого проявления гражданской независимости. Поначалу они были восприняты как всплеск репрессий, неизбежный в связи с приближением Московской олимпиады. Однако вторжение советских войск в Афганистан в декабре 1979 г. и высылка А. Сахарова в Горький в январе 1980 г. [360] не оставили сомнений, что это - не очередной зигзаг политики разрядки, а крутой поворот внешней и внутренней политики СССР в сторону от нее.
По отношению к Сахарову была применена та самая мера пресечения его общественной активности, которая планировалась в 1977 г., - высылка (см. стр. 257) - незаконная сама по себе, так как была она осуществлена без суда и даже без какого-либо официального предписания, по устному сообщению чиновника из прокуратуры.
«Мягкость» меры с самого начала была обманчивой. Высылка на самом деле превратилась в строгий арест (даже не домашний, поскольку осуществлен он в Горьком, а не в квартире Сахарова в Москве), без права переписки и свиданий. Условия этого ареста становились год от года все более жесткими, а поведение стражей - все более наглым. [361]
Расправа с Сахаровым была как бы сигналом, что отпали ограничения в репрессивной политике, налагавшиеся необходимостью считаться с Западом. Советские правители рассудили, что санкции Запада за вторжение в Афганистан вряд ли существенно усилятся, если одновременно расправиться с теми, кого до сих пор трогать не решались. Если прежде известность на Западе была некоторым, хоть и ненадежным заслоном, то после краха разрядки это стало признаком, по которому выписывались ордера на арест.
Отличие репрессий, начавшихся в 1979 г., от всех прежних - в одновременном наступлении сразу на все направления инакомыслия, причем всюду репрессии распространялись в первую очередь на открытые общественные ассоциации и всюду метили прежде всего по ключевым фигурам, а также по «связным» в неподконтрольном властям механизме распространения идей и информации, хорошо налаженном к этому времени: информация шла со всех сторон в Москву, из Москвы - на Запад и оттуда - обратно в СССР через радиостанции и тамиздат. Такая стратегия репрессий обусловила их направленность на ведущих правозащитников, на ядро движения в Москве и его «ответвления» по стране.
Московские правозащитники подходили под намеченные для арестов категории сразу по нескольким признакам: в Москве сосредоточились почти все открытые ассоциации, ведущие правозащитники или входили в эти ассоциации или тесно сотрудничали с ними. В этот круг сходилась самая разнородная нежелательная для властей информация - со всех сторон, ото всех движений, именно отсюда уходила она на Запад. Московские диссиденты были также основными получателями и распространителями тамиздата.
В 1980 г. попали в заключение 23 москвича, к концу 1981 г. - еще 11 - самые уважаемые, самые опытные, самые активные участники правозащитного движения.
После арестов Татьяны Великановой и Александра Лавута [362] не осталось на свободе членов старейшей правозащитной ассоциации - Инициативной группы защиты прав человека в СССР. После ареста Глеба Якунина прекратил работу Христианский комитет - центр правозащитной борьбы православных, ставший связующим звеном между верующими разных исповеданий в их общей борьбе за свои права. Перестал выходить журнал «Поиски» после ареста четырех членов его редакции. [363] В начале 1981 г. был арестован последний находившийся на свободе член Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях (см. стр. 260-261).
6 сентября 1982 г. под угрозой ареста старейшей участницы Московской Хельсинкской группы Софьи Каллистратовой двое последних оставшихся на свободе членов Группы (Елена Боннэр и Наум Мейман) зявили о прекращении своей деятельности. [364]
В течение 1980 г. были арестованы ведущие деятели всех национальных движений, а также всех незарегистрированных церквей (см. об этом в соответствующих главах) Исключение составляла лишь Литовская католическая церковь. Хотя и среди ее активистов были аресты, однако до конца 1982 г. не решились тронуть ни одного из священников, входивших в Католический комитет по защите прав верующих, а сосредоточили огонь на национальном литовском движении - главным образом на его самиздатской периодике, и на Литовской Хельсинкской группе.
Советские представители сознавали, что аресты в хельсинкских группах будут не менее разоблачительны, чем сами документы этих групп. И все-таки аресты в хельсинкских группах начались и несмотря на энергичные протесты Запада продолжались, потому что для властей стало очевидно, что исчисляемого в месяцах периода без арестов оказалось достаточным для открытых общественных групп, чтобы возник целый ряд новых общественных ассоциаций, резко расширилось влияние правозащитного движения, его объединение с национальными и религиозными движениями под общими правозащитными лозунгами. Наступление на хельсинкские группы еще раз подтвердило основной принцип советской внутренней политики: если приходится выбирать между «потерей лица» на Западе и ослаблением - пусть самым незначительным - своих позиций внутри страны, жертвуют престижем. В течение 1977-1979 гг. были арестованы 23 члена хельсинкских групп и семеро отправлены за рубеж. Но 34 (вместе с вновь вступившими) продолжали работать.
Началом «генерального наступления» на инакомыслие можно считать 1 ноября 1979 г. Похоже, к этому дню КГБ получил «добро» на осуществление плана последовательного разгрома независимого общественного движения в стране, разработанного еще в 1977 г.
В этот день были арестованы двое в Москве: Татьяна Великанова и Глеб Якунин, а за два дня до этого, 30 октября в Вильнюсе - Антанас Терляцкас. [353] Все трое были широко известны как общественные деятели, но не входили в Хельсинкские группы, на которых до тех пор концентрировались аресты. Это значило, что аресты вышли за хрупкие пределы, ненадолго поставленные своеобразием внешнеполитического момента. Эти аресты указывали также, кто в первую очередь подвергнется репрессиям вслед за хельсинкскими группами: другие открытые ассоциации (Глеб Якунин был ключевой фигурой в Христианском комитете защиты прав верующих в СССР, Татьяна Великанова - в Инициативной группе защиты прав человека, Терляцкас активно сотрудничал в самиздатской периодике). Вслед за ними, еще до конца 1979 г., были арестованы члены редколлегии московского журнала «Поиски» В. Абрамкин и В. Сорокин. Начиная с января 1979 г., редколлегию «Поисков» терроризировали обысками, допросами, грозили арестами, но осуществили угрозу в декабре. [354] Был арестован также ведущий деятель эмиграционного движения пятидесятников Николай Горетой, [355] постоянный помощник Якунина в его правозащитной деятельности Лев Регельсон, [356] член группы «Выборы-79" и СМОТа Михаил Соловов. [357] Продолжались аресты и в группах»Хельсинки": Виктор Некипелов в Москве, [358] Ярослав Лесив и Виталий Калиниченко на Украине. [359] Не сразу эти аресты были осознаны как решительный поворот от сравнительной сдержанности к тотальному, последовательному искоренению любого проявления гражданской независимости. Поначалу они были восприняты как всплеск репрессий, неизбежный в связи с приближением Московской олимпиады. Однако вторжение советских войск в Афганистан в декабре 1979 г. и высылка А. Сахарова в Горький в январе 1980 г. [360] не оставили сомнений, что это - не очередной зигзаг политики разрядки, а крутой поворот внешней и внутренней политики СССР в сторону от нее.
По отношению к Сахарову была применена та самая мера пресечения его общественной активности, которая планировалась в 1977 г., - высылка (см. стр. 257) - незаконная сама по себе, так как была она осуществлена без суда и даже без какого-либо официального предписания, по устному сообщению чиновника из прокуратуры.
«Мягкость» меры с самого начала была обманчивой. Высылка на самом деле превратилась в строгий арест (даже не домашний, поскольку осуществлен он в Горьком, а не в квартире Сахарова в Москве), без права переписки и свиданий. Условия этого ареста становились год от года все более жесткими, а поведение стражей - все более наглым. [361]
Расправа с Сахаровым была как бы сигналом, что отпали ограничения в репрессивной политике, налагавшиеся необходимостью считаться с Западом. Советские правители рассудили, что санкции Запада за вторжение в Афганистан вряд ли существенно усилятся, если одновременно расправиться с теми, кого до сих пор трогать не решались. Если прежде известность на Западе была некоторым, хоть и ненадежным заслоном, то после краха разрядки это стало признаком, по которому выписывались ордера на арест.
Отличие репрессий, начавшихся в 1979 г., от всех прежних - в одновременном наступлении сразу на все направления инакомыслия, причем всюду репрессии распространялись в первую очередь на открытые общественные ассоциации и всюду метили прежде всего по ключевым фигурам, а также по «связным» в неподконтрольном властям механизме распространения идей и информации, хорошо налаженном к этому времени: информация шла со всех сторон в Москву, из Москвы - на Запад и оттуда - обратно в СССР через радиостанции и тамиздат. Такая стратегия репрессий обусловила их направленность на ведущих правозащитников, на ядро движения в Москве и его «ответвления» по стране.
Московские правозащитники подходили под намеченные для арестов категории сразу по нескольким признакам: в Москве сосредоточились почти все открытые ассоциации, ведущие правозащитники или входили в эти ассоциации или тесно сотрудничали с ними. В этот круг сходилась самая разнородная нежелательная для властей информация - со всех сторон, ото всех движений, именно отсюда уходила она на Запад. Московские диссиденты были также основными получателями и распространителями тамиздата.
В 1980 г. попали в заключение 23 москвича, к концу 1981 г. - еще 11 - самые уважаемые, самые опытные, самые активные участники правозащитного движения.
После арестов Татьяны Великановой и Александра Лавута [362] не осталось на свободе членов старейшей правозащитной ассоциации - Инициативной группы защиты прав человека в СССР. После ареста Глеба Якунина прекратил работу Христианский комитет - центр правозащитной борьбы православных, ставший связующим звеном между верующими разных исповеданий в их общей борьбе за свои права. Перестал выходить журнал «Поиски» после ареста четырех членов его редакции. [363] В начале 1981 г. был арестован последний находившийся на свободе член Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях (см. стр. 260-261).
6 сентября 1982 г. под угрозой ареста старейшей участницы Московской Хельсинкской группы Софьи Каллистратовой двое последних оставшихся на свободе членов Группы (Елена Боннэр и Наум Мейман) зявили о прекращении своей деятельности. [364]
В течение 1980 г. были арестованы ведущие деятели всех национальных движений, а также всех незарегистрированных церквей (см. об этом в соответствующих главах) Исключение составляла лишь Литовская католическая церковь. Хотя и среди ее активистов были аресты, однако до конца 1982 г. не решились тронуть ни одного из священников, входивших в Католический комитет по защите прав верующих, а сосредоточили огонь на национальном литовском движении - главным образом на его самиздатской периодике, и на Литовской Хельсинкской группе.