Страница:
МХГ созвала пресс-конференцию и передала корреспондентам заявление «По поводу взрыва в московском метро»:
«Название»диссиденты" в Советском Союзе прочно закрепилось за участниками движения за права человека. Диссиденты имеют различные политические, религиозные, философские взгляды, а объединяет их то, что, добиваясь осуществления основных прав человека, они полностью отвергают насилие или призывы к насилию как средство осуществления своих целей. Диссиденты относятся к террору с негодованием и отвращением…". [240]
Это заявление подписали Московская и Украинская хельсинкские группы, Рабочая комиссия по психиатрии, Христианский комитет, Инициативная группа защиты прав человека в СССР, Грузинская инициативная группа и активисты еврейского движения (это совместное выступление - тоже свидетельство укрепления сотрудничества разных общественных сил).
Сахаров сделал письменное заявление, где он перечислял известные ему мафиозные действия КГБ:
«…Я не могу избавиться от ощущения, - писал он, - что взрыв в московском метро и трагическая гибель людей - это новая и самая опасная за последние годы провокация репрессивных органов, возможно, совершивших это преступление, чтобы иметь повод для массового преследования диссидентов и изменения внутреннего климата в стране». [241] 25 января зам. генерального прокурора СССР Гусев официально предупредил Сахарова, что его заявление о взрыве расценивается как клеветническое и повторение таких заявлений приведет к аресту за"клевету". 27 января Госдепартамент США отреагировал на это выражением восхищения Сахаровым и полного доверия ему. [242]
Это заявление вызвало радостное потрясение в хельсинкских группах: не первый ли это шаг вожделенного посредничества?…
Правда, президент Картер почти немедленно выступил с разъяснением, что Госдепартамент сделал это заявление без согласования с ним. Но все-таки, видимо, этот шаг произвел впечатление и на советских руководителей - они оставили попытки использовать взрыв в метро для преследований правозащитников.
Однако открытая поддержка Запада не предотвратила репрессий против Хельсинкских групп. В течение февраля 1977 г. были арестованы руководители Московской и Украинской групп Ю. Орлов и М. Руденко, и члены этих групп А. Гинзбург и О. Тихий. [243] В Москве многие объясняли эти аресты недостаточной твердостью Картера, а на Западе даже стали говорить, что открытое сочувствие правозащитникам для них опасно. Но все-таки превалировали другие настроения. В это время как никогда прежде была сильна поддержка правозащитного движения с Запада. Оно, можно сказать, вошло в моду. Пресса резко усилила внимание к проблемам прав человека в СССР.
Президент Картер компенсировал непоследовательность, проявленную в январе, личным письмом Сахарову. Оно было вручено 14 февраля - вскоре после арестов Орлова и др. [244] В апреле Картер сделал не менее сенсационный жест - принял героя правозащитного движения Владимира Буковского.
Поддержка Запада вынудила отложить до более удобного времени уже подготовленную расправу с Сахаровым и сузить масштабы намечавшихся репрессий против его единомышленников. Каковы были замыслы, можно судить по сообщениям в 44-м выпуске «Хроники» (март 1977 г.).
«Хроника» сообщала, что в издательстве АПН специальная группа работает над брошюрой «К высылке Сахарова». Большую часть тиража планировалось издать на иностранных языках. К марту 1977 г. была проведена первая корректура.
«Хроника» сообщила также, что в феврале-марте 1977 г. на совещании редакторов газет и журналов в отделе агитации и пропаганды ЦК не названный по имени докладчик (не из ЦК) заявил, что «решено показать силу и не обращать внимания на Запад», и поэтому планируется арест 50-ти наиболее активных диссидентов и строгие меры к «примазавшимся». [245] Однако этот план ждал своего часа до 1980 года, когда действительно был выслан Сахаров и прежде выборочные аресты активных диссидентов сменились повальными. В 1977 г. на это не решились. Тогда сконцентрировали репрессии на Хельсинкских группах.
4 октября 1977 г. открылась Белградская конференция по проверке выполнения Хельсинкских соглашений, к которой более всего адресовались Хельсинкские группы. Позиция демократических стран не была твердой. Европейские страны не решились поддержать американскую делегацию, обвинявшую СССР в нарушении гуманитарных статей, и ослабили ее усилия. Но все-таки это была первая международная встреча на правительственном уровне, где Советскому Союзу предъявили обвинения в области прав человека. Беспрецедентной была и постановка вопроса: на Белградской конференции использовались материалы независимых общественных ассоциаций - Хельсинкских групп, т.е. претензии советских граждан к своему правительству.
Это была большая победа правозащитников. Это был первый шаг правительств демократических стран Запада навстречу силам либерализации в СССР. Но в Советском Союзе Белградская конференция не могла не вызвать разочарования.
Казалось бы, цель, которую поставили себе Хельсинкские группы, была достигнута: свободный мир узнал о требованиях советских граждан к их правителям и открыто поддержал эти требования. Но не было ожидаемого результата - снижения репрессий в СССР. Наглядным подтверждением этого горького опыта были аресты членов Хельсинкских групп. Эти аресты шли во время заседаний в Белграде и продолжались после окончания конференции. [246]
Оставив безнадежные уловки придумать что-то, чтобы «сохранить лицо», хельсинкцев осудили за их общественную деятельность, и приговоры были демонстративно жестокими.
Уже к Белградской конференции выяснилось со всей очевидностью, что, оказавшись перед дилеммой: потеря престижа на Западе или ослабление контроля за собственными гражданами, советские правители предпочитают пожертвовать престижем. Можно было бы отнести продолжение репрессий за счет слабости сил противостояния в СССР и недостаточности поддержки им с Запада, но, как известно, польский опыт 1980-1981 гг., при всенародности движения и намного более решительной позиции Запада имел тот же исход.
Создание Хельсинкских групп не дало (во всяком случае, до сих пор) результата, ради которого они были созданы - умерить репрессивность власти с помощью посредничества Запада. Профессор Орлов получил за свой «просчет» 7 лет лагеря строгого режима и 5 лет ссылки. [247] Его судьбу разделило большинство его товарищей по хельсинкским группам.
Но при этом как бы сам собой был достигнут результат, о котором специально не помышляли. Почти одновременное создание хельсинкских групп в четырех нерусских республиках и их сотрудничество с московскими правозащитниками обнаружило перспективность правовой позиции для решения очень болезненной проблемы - взаимоотношений между русскими и остальными нациями. Альянс с Христианским и Католическим комитетами, с протестантскими религиозными движениями убеждал в близости верующим правозащитной позиции с ее обращенностью к страданиям людей и стремлением их облегчить, убеждал в полной доступности идеологии правозащитного движения пониманию низших социальных слоев советского общества (баптисты, пятидесятники, адвентисты - «синие воротнички» с небольшими вкраплениями «белых»). Объединение правозащитного движения с национальными и религиозными произошло под лозунгом, выдвинутым Московской Хельсинкской группой: гражданские свободы, перечисленные в гуманитарных статьях Заключительного Акта. Вырисовывалось нечто вроде народного фронта под хельсинкским флагом. Правозащитная идеология продемонстрировала способность стать основой организованного движения, включающего все социальные слои советского общества.
Аресты в Московской Хельсинкской группе, начавшиеся в 1977 г. и продолжавшиеся в 1978-м, вызвали протесты, сравнимые по масштабам с петиционной кампанией 1968 г. [248] Различия в этих кампаниях защиты отражают изменения, происшедшие за 10 лет в советском обществе и в правозащитном движении.
В 1968 г. основную массу «подписантов» (70%) составили москвичи. В подавляющем большинстве это были либерально настроенные интеллигенты, для которых подпись под письмом была первым в их жизни независимым проявлением гражданственности. Неудивительно, что недвусмысленно высказанная властями угроза утраты жизненного статуса была достаточной для прекращения их усилий. Лишь небольшая часть «подписантов» 1968 г. не отступилась - они стали зачинателями правозащитного движения.
В 1977-1978 гг. только 27% подписей против арестов в МХГ пришлось на долю москвичей. Но это были по большей части подписи правозащитников «со стажем», закаленных в невзгодах открытого отстаивания своей гражданской позиции. Были среди «подписантов» этих лет и новые люди, впервые проявившие себя открыто, таких было даже немало. Но, за редким исключением, почти все новички «набора» 1977-1978 гг. сознавали, на что идут. Москвичи, присоединившиеся к правозащитникам в 1977-1978 гг., сами стали правозащитниками - их подписи под правозащитными документами с тех пор появлялись неоднократно. Однако самое важное отличие состава подписавших в 1977-1978 гг. протесты против преследований хельсинкских групп в том, что большинство подписей (73%) были не из Москвы. [249]
Вне Москвы открытые выступления намного опасней. Вряд ли среди отважившихся на это было много случайных людей. Большинство составили давние правозащитники и участники национальных и религиозных движений. Такой состав «подписантов» 1977-1978 гг. объясняет, почему продолжение репрессий против Хельсинкских групп не вызвало отлива от них помощников. Разумеется, круг сочувствующих и даже помощников МХГ не исчерпывался открыто выступившими в защиту арестованных членов Группы. Подписали эти письма вне Москвы в основном люди, через которых непосредственно осуществлялась связь их единомышленников с московскими правозащитниками. Остальные действовали анонимно.
В 1976-1978 гг. дооформилась структура сил противостояния, стихийно сложившаяся в предшествовавшие годы. Открытые общественные ассоциации стали общим каркасом правозащитного движения и сотрудничавших с ними национальных и религиозных движений. Эта схема работала до тех пор, пока в 1980-1982 гг. не были арестованы практически все участники открытых общественных ассоциаций.
В течение 1977-1978 гг. раскладка арестов по Хельсинкским группам была такова: в МХГ - трое (в марте к Орлову и Гинзбургу добавился Щаранский); на Украине - шестеро; в Литве - один; в Грузии - трое; в Армении - двое. К тому же в МХГ двоих вытолкнули в эмиграцию и в ЛХГ уехал один. При малых размерах групп потери были очень чувствительными, но не парализовали их. Только Грузинская группа после арестов ее ведущих участников практически самоликвидировалась. Остальные группы кооптировали новых членов и продолжали работу. 7
К Белградской конференции МХГ подготовила 26 документов, к Мадридской (ноябрь 1980 г.) - 138. [250]
Документы МХГ можно разделить тематически на несколько разделов, соответствующих обязательствам по гуманитарным статьям Заключительного Акта:
1) о равноправии и праве народов распоряжаться своей судьбой;
2) свобода выбора места проживания;
3) свобода выезда из страны и право возвращения в нее;
4) свобода совести;
5) право знать свои права и действовать в соответствии с ними;
6) политзаключенные;
7) контакты между людьми;
8) право на справедливый суд;
9) социально-экономические права, подтвержденные Всеобщей декларацией прав человека и международными пактами о гражданских и политических правах, одобренных Советским Союзом;
10) предложения МХГ Белградской и Мадридской конференциям по улучшению контроля за выполнением гуманитарных статей Заключительного Акта.
В 1977-1978 гг. в Москве действовали, кроме МХГ, Христианский комитет защиты прав верующих (см. главу «Православные») и Рабочая комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях. Ее основатели: Александр Подрабинек, Вячеслав Бахмин, Ирина Каплун, Феликс Серебров и Джема Квачевская. От МХГ в Комиссию вошел Петр Григоренко, консультантом по юридическим вопросам стала адвокат Софья Каллистратова, по вопросам психиатрии - врач Московской областной психбольницы Александр Волошанович (его имя некоторое время держалось в тайне). Рабочая комиссия действовала до февраля 1981 г., когда был арестован ее последний участник, т.е. 4 года. За это время крохотная группа подготовила 24 объемистых информационных бюллетеня (они выходили не реже чем раз в два месяца). [251] Просматривая эти бюллетени, трудно понять, как могли несколько человек, к тому же работающих, свернуть такую глыбу. При полном отсутствии доступа к официальным источникам информации они составили картотеку политзаключенных, содержащихся в психиатрических больницах, собрали информацию о десятках прежде никому не известных жертв психиатрических репрессий и уточнили данные о прежде известных. Всех известных им узников психбольниц держали под постоянным контролем: кто чем болеет, какие у кого нужды, кто куда переведен и т.д., сообщая об этом в своем бюллетене. Рабочая комиссия наладила материальную помощь своим подопечным и нуждающимся семьям. Члены комиссии составили списки врачей-психиатров и руководителей спецпсихбольниц и обычных, в которых есть политзаключенные. Они написали сотни писем этим врачам и администраторам, добиваясь отмены губительных методов лечения и жестокого обращения. Члены Рабочей комиссии десятки раз обращались в соответствующие советские учреждения с требованием освобождения здоровых людей, а также к западной общественности, стимулируя ее добиваться того же. Используя отпуски на работе, члены Рабочей комиссии ездили навещать особо нуждающихся в помощи узников психбольниц в самые отдаленные уголки.
Участникам рабочей комиссии по психиатрии не однажды выпало редкое для правозащитников счастье - обнять тех, кого удалось вырвать из неволи. Создание Рабочей комиссии было непосредственным откликом на усиление психиатрических репрессий в конце 1976 г. Тогда были почти одновременно госпитализированы несколько бывших узников психбольниц, продолжавших после освобождения прежнюю деятельность, - Владимир Борисов из Ленинграда, Петр Старчик в Москве, Эдуард Федотов и Александр Аргентов в Подмосковье. Только что созданная Рабочая комиссия занялась этими случаями - и все эти люди были через короткие сроки освобождены. [252] Рабочая комиссия вызволила из психбольницы журналиста Михаила Копысова, жителя маленького городка Бобров Воронежской области. Злоупотребления психиатрией в такой глубинке до создания Рабочей комиссии проходили обычно незамеченными. Рабочая комиссия узнала о судьбе Копысова, предала огласке полученную информацию - и Копысов обрел свободу. [253] За Юрия Белова, который провел в психбольницах 7 лет, Рабочая комиссия сражалась 2 года - и добилась его освобождения. [254]
Необычайная для советских условий эффективность Рабочей комиссии по психиатрии объясняется прежде всего тем, что деятельность ее была продолжением двадцатилетних усилий многих людей - сначала одиночек, вроде С.П. Писарева, а затем всего правозащитного движения. Подвиг Буковского, передавшего на Запад истории болезни шести заточенных в психбольницы инакомыслящих (см. стр. 230-231), оказался не напрасным. Хотя международный съезд психиатров в Мехико отказался рассматривать эти документы, на Западе нашлись люди, изучившие их. Они убедились, что в СССР действительно используют психиатрию в политических целях. Дополнительные подтверждения появились, когда эмигрировали несколько диссидентов - бывших узников психбольниц. Они были обследованы специалистами и признаны здоровыми. Таким образом, в 1977 г., к началу работы Рабочей комиссии по психиатрии, на Западе уже действовали несколько общественных организаций, целью которых было прекращение психиатрических репрессий в СССР. [255] Международный съезд психиатров, собравшийся в 1977 г. в Гонолулу, с полным доверием рассмотрел свидетельства, присланные Рабочей комиссией, вынес резолюцию, осуждавшую Советский Союз. [256] Постоянная и активная поддержка западной общественности очень способствовала успехам Рабочей комиссии по психиатрии.
Но, конечно, успехи комиссии по психиатрии объясняются не только этим, но и чрезвычайной добросовестностью работы ее участников - документы Рабочей комиссии, как и МХГ и более ранних правозащитных ассоциаций правозащитников, безупречны в юридическом, а также в медицинском отношении.
Основной тезис Рабочей комиссии: мы не утверждаем, что все принудительно помещенные в психбольницы по политическим мотивам здоровы, среди них есть и больные люди, но и по отношению к ним тоже следует соблюдать законы и не допускать жестокостей.
Репрессии против Рабочей комиссии начались в 1978 г. В мае был арестован А. Подрабинек. Его осудили за его книгу «Карательная медицина» - о злоупотреблениях в советской психиатрии. [257] После ареста Подрабинека в Комиссию вошли Леонард Терновский и Ирина Гривнина. [258]
В августе 1978 г., на пресс-конференции иностранных корреспондентов было раскрыто имя психиатра-консультанта Рабочей комиссии. Александр Волошанович сообщил, что он провел 27 экспертиз людей, подвергавшихся ранее помещению в психиатрические больницы по политическим мотивам, и ни в одном случае не нашел медицинских оснований для госпитализации и лечения. [259]
Видимо, опасаясь международного скандала, пленум правления Всесоюзного общества невропатологов и психиатров в октябре 1978 г. образовал комиссию для расследования случаев, указанных Волошановичем на пресс-конференции. Несколько человек были освобождены, но против Волошановича начались преследования, и он вынужден был эмигрировать. [260]
С момента эмиграции Волошановича (февраль 1980 г.) консультантом Рабочей комиссии стал харьковский психиатр Анатолий Корягин.
В феврале 1980 г. был арестован Бахмин, в апреле - Терновский, в сентябре - Гривнина, в январе 1981 г. - Серебров. [261] Всех их судили за «клевету», лишь Сереброва - по статье об антисоветской агитации и пропаганде. [262]
В феврале 1981 г. был арестован А. Корягин после того, как провел экспертизу борца за права рабочих Алексея Никитина (см. главу «Движение за социально-экономические права»), нашел его здоровым и передал свое заключение иностранным корреспондентам. А. Корягина приговорили к 7 годам лагеря строгого режима и 5 годам ссылки. [263] Он был последним находившимся на свободе членом Рабочей комиссии.
В течение 1978-1979 гг. в Москве появилось несколько новых независимых ассоциаций. В отличие от МХГ, занимавшейся всем комплексом прав человека, их можно назвать специализированными в том же смысле, что и Христианский комитет защиты прав верующих, и Рабочую комиссию: их целью была защита определенной группы граждан или какого-то одного (или нескольких) конкретных гражданских прав. Это Инициативная группа защиты прав инвалидов в СССР (была объявлена в марте 1978 г.), Свободный профсоюз (февраль 1978 г.) и после его почти немедленного разгрома - Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся - СМОТ. 8
В середине 1979 г. была создана группа « Право на эмиграцию». После нескольких перетасовок состава этой группы в ней стали работать: Людмила Агапова, Иван Лупачев, Марк Новиков, Вячеслав Репников и Владимир Шепелев; позже к ним присоединился Василий Барац, ставший руководителем. [264] Группа поставила себе следующие цели: упорядочение эмиграционной политики, проведение ее к общедемократическим нормам, принятие закона об эмиграции; сбор и предание гласности нарушений прав граждан на выезд из СССР; поддержка желающих реализовать свое право на выезд по социальным, религиозным, экономическим и др. мотивам.
В июне 1979 г. Группа направила в Президиум Верховного Совета СССР проект «Положения о порядке выезда граждан из СССР». В сопроводительном письме указывалось, что во вступающем в силу с 1 июля 1979 г. Законе о гражданстве отсутствует раздел о порядке выезда - проект группы мог бы содействовать восполнению этого пробела.
Добиваясь введения законодательства об эмиграции, Группа оказывала практическую помощь в получении разрешений на выезд. В 1979 г. Группа занималась двумя случаями: пятидесятниками из Находки (см. главу «Пятидесятники», стр. 162) и иранской общиной (200 чел.), перешедшей из Ирана в СССР в 1949 г. и лишенной возможности вернуться обратно. От этой общины в Группу вошел Бебут Саман (Душанбе). [265] Группа выпускала информационный бюллетень. [266]
Группа «Выборы-79", возникшая в феврале 1979 г., строго говоря, была не правозащитной. Ее члены намеревались явочным порядком осуществить предоставляемое конституцией, но узурпированное у советских граждан властями право выдвижения кандидатов на выборах в Верховный Совет СССР. Формально кандидаты выдвигаются на собраниях трудящихся по предприятиям, находящимся на территории данного избирательного округа, но фактически кандидаты намечаются и»разверстываются" по округам «сверху», а на собраниях лишь называется установленная «наверху» кандидатура.
Ближайшие выборы должны были состояться 4 марта 1979 г. 40 человек (среди них известны: В. Сычев, В. Баранов, Л. Агапова, В. Соловов), объединившиеся в группу «Выборы-79", обратились к Сахарову с предложением быть их кандидатом в Верховный Совет - он отказался. Были выдвинуты кандидатуры историка Роя Медведева в Совет Союза от Свердловского избирательного округа Москвы и в Совет Национальностей - инженера Людмилы Агаповой, жены невозвращенца Агапова, добивавшейся выезда к мужу, по одному из подмосковных округов. Группа подала документы на регистрацию своих кандидатов, но не получила ответа к сроку, крайнему для выдвижения кандидатов по Положению о выборах. На этом основании соответствующие избирательные комиссии отказали в регистрации кандидатов. [267]
Инициативная группа защиты прав инвалидовбыла объявлена «традиционным» путем - на пресс-конференции МХГ. Остальные независимые общественные ассоциации, возникшие в 1978-1979 гг., родились и действовали вне сложившегося круга московских правозащитников и - за редким исключением - без его поддержки.
Эти начинания осуществили новички. Их появление на общественной арене было результатом открытой работы правозащитников в предшествовавшие годы, возбудившей новый слой прежде непричастных к независимой общественной активности людей. Огромную роль сыграли в этом зарубежные радиостанции, резко усилившие с 1976 г. передачи о правах человека и о правозащитниках. Героическое противостояние правозащитников стало будоражащим примером не только родственных им по духу сограждан, но и для весьма поверхностно усвоивших их идеи и совершенно чуждых по складу ума правозащитному движению с его принципиальным отказом от любого вида насилия, терпимостью и интеллигентностью. К ведущим правозащитникам, имена которых повторялись в передачах зарубежного радио, потянулись люди с самыми разными побуждениями - от полных единомышленников до требующих отдать средства Фонда помощи политзаключенным (или долю от мифического «золотого дождя» с Запада, о котором постоянно писала советская пресса, очень усилившая внимание к правозащитникам) на устройство подпольной рации, а то и на оружие для ниспровержения режима (я оставляю в стороне просто разного сорта вымогателей в свою пользу). Среди прожектеров были и предлагавшие себя в возглавители этих замыслов и предлагавшие Сахарову или кому-либо из его единомышленников возглавить их. Такие посетители уходили разочарованными: даже при минимальном знакомстве было очевидно, что ведущие правозащитники совершенно не годны на роль Робин Гудов и не склонны ее играть. Были и обиженные тем, что им отказано во встрече, а отказывать иногда приходилось из-за крайней занятости большинства активных участников движения за права человека. Занятость эту, перешедшую всякие пределы, породило перерастание правозащитным движением своих прежних рамок при недостаточном расширении круга его активных участников и сохранении ими прежних методов работы.
Правозащитное движение распространилось в новые слои и вышло на международную арену, а его ядром, активом, по-прежнему остался дружеский круг его зачинателей, и работали они, по-прежнему опираясь главным образом на дружеские связи - они не умели и не хотели иначе. Находили признание, вписывались в этот круг и включались в его работу лишь духовно близкие люди. Остальные не приживались, как инородные тела, потому что они не могли делать то, что делали правозащитники, и так, как они это делали. Это отталкивание, с одной стороны, создавало обиды и обвинения членов этого замкнутого ордена в зазнайстве, в спеси, а с другой, - их чудовищную загруженность. Если прежде всякое дело находило своего исполнителя, то теперь многие дела ждали своего часа и не все дожидались его.
Не получив помощи, деятельные новички самостоятельно затевали какое-то подобие акций, о которых они были наслышаны по радио. Среди этих деятелей попадались честолюбцы, стремившиеся к «радиославе», но немало было людей со здравыми и даже новаторскими в советских условиях идеями, полностью в русле правозащитной идеологии, как, например, Свободный профсоюз, «Право на эмиграцию» или «Выборы-79". Но поступки и высказывания этих новеньких зачастую были за пределами идеологии и этических норм, сложившихся среди правозащитников, что тоже создавало несовместимость (например, настойчивые попытки Клебанова»договориться" с КГБ о безопасности своего профсоюза - см. об этом в главе «Движение за социально-экономические права», стр. 315-316), или перетасовки в группе «Право на эмиграцию» (из-за взаимных обвинений в пособничестве КГБ). Чтобы этот новый слой активных людей, потянувшихся к правозащитникам, превратился в действительных правозащитников, к новеньким нужно было долгое время быть снисходительными и терпеливо работать с ними, как польские интеллигенты со своими рабочими.
«Название»диссиденты" в Советском Союзе прочно закрепилось за участниками движения за права человека. Диссиденты имеют различные политические, религиозные, философские взгляды, а объединяет их то, что, добиваясь осуществления основных прав человека, они полностью отвергают насилие или призывы к насилию как средство осуществления своих целей. Диссиденты относятся к террору с негодованием и отвращением…". [240]
Это заявление подписали Московская и Украинская хельсинкские группы, Рабочая комиссия по психиатрии, Христианский комитет, Инициативная группа защиты прав человека в СССР, Грузинская инициативная группа и активисты еврейского движения (это совместное выступление - тоже свидетельство укрепления сотрудничества разных общественных сил).
Сахаров сделал письменное заявление, где он перечислял известные ему мафиозные действия КГБ:
«…Я не могу избавиться от ощущения, - писал он, - что взрыв в московском метро и трагическая гибель людей - это новая и самая опасная за последние годы провокация репрессивных органов, возможно, совершивших это преступление, чтобы иметь повод для массового преследования диссидентов и изменения внутреннего климата в стране». [241] 25 января зам. генерального прокурора СССР Гусев официально предупредил Сахарова, что его заявление о взрыве расценивается как клеветническое и повторение таких заявлений приведет к аресту за"клевету". 27 января Госдепартамент США отреагировал на это выражением восхищения Сахаровым и полного доверия ему. [242]
Это заявление вызвало радостное потрясение в хельсинкских группах: не первый ли это шаг вожделенного посредничества?…
Правда, президент Картер почти немедленно выступил с разъяснением, что Госдепартамент сделал это заявление без согласования с ним. Но все-таки, видимо, этот шаг произвел впечатление и на советских руководителей - они оставили попытки использовать взрыв в метро для преследований правозащитников.
Однако открытая поддержка Запада не предотвратила репрессий против Хельсинкских групп. В течение февраля 1977 г. были арестованы руководители Московской и Украинской групп Ю. Орлов и М. Руденко, и члены этих групп А. Гинзбург и О. Тихий. [243] В Москве многие объясняли эти аресты недостаточной твердостью Картера, а на Западе даже стали говорить, что открытое сочувствие правозащитникам для них опасно. Но все-таки превалировали другие настроения. В это время как никогда прежде была сильна поддержка правозащитного движения с Запада. Оно, можно сказать, вошло в моду. Пресса резко усилила внимание к проблемам прав человека в СССР.
Президент Картер компенсировал непоследовательность, проявленную в январе, личным письмом Сахарову. Оно было вручено 14 февраля - вскоре после арестов Орлова и др. [244] В апреле Картер сделал не менее сенсационный жест - принял героя правозащитного движения Владимира Буковского.
Поддержка Запада вынудила отложить до более удобного времени уже подготовленную расправу с Сахаровым и сузить масштабы намечавшихся репрессий против его единомышленников. Каковы были замыслы, можно судить по сообщениям в 44-м выпуске «Хроники» (март 1977 г.).
«Хроника» сообщала, что в издательстве АПН специальная группа работает над брошюрой «К высылке Сахарова». Большую часть тиража планировалось издать на иностранных языках. К марту 1977 г. была проведена первая корректура.
«Хроника» сообщила также, что в феврале-марте 1977 г. на совещании редакторов газет и журналов в отделе агитации и пропаганды ЦК не названный по имени докладчик (не из ЦК) заявил, что «решено показать силу и не обращать внимания на Запад», и поэтому планируется арест 50-ти наиболее активных диссидентов и строгие меры к «примазавшимся». [245] Однако этот план ждал своего часа до 1980 года, когда действительно был выслан Сахаров и прежде выборочные аресты активных диссидентов сменились повальными. В 1977 г. на это не решились. Тогда сконцентрировали репрессии на Хельсинкских группах.
4 октября 1977 г. открылась Белградская конференция по проверке выполнения Хельсинкских соглашений, к которой более всего адресовались Хельсинкские группы. Позиция демократических стран не была твердой. Европейские страны не решились поддержать американскую делегацию, обвинявшую СССР в нарушении гуманитарных статей, и ослабили ее усилия. Но все-таки это была первая международная встреча на правительственном уровне, где Советскому Союзу предъявили обвинения в области прав человека. Беспрецедентной была и постановка вопроса: на Белградской конференции использовались материалы независимых общественных ассоциаций - Хельсинкских групп, т.е. претензии советских граждан к своему правительству.
Это была большая победа правозащитников. Это был первый шаг правительств демократических стран Запада навстречу силам либерализации в СССР. Но в Советском Союзе Белградская конференция не могла не вызвать разочарования.
Казалось бы, цель, которую поставили себе Хельсинкские группы, была достигнута: свободный мир узнал о требованиях советских граждан к их правителям и открыто поддержал эти требования. Но не было ожидаемого результата - снижения репрессий в СССР. Наглядным подтверждением этого горького опыта были аресты членов Хельсинкских групп. Эти аресты шли во время заседаний в Белграде и продолжались после окончания конференции. [246]
Оставив безнадежные уловки придумать что-то, чтобы «сохранить лицо», хельсинкцев осудили за их общественную деятельность, и приговоры были демонстративно жестокими.
Уже к Белградской конференции выяснилось со всей очевидностью, что, оказавшись перед дилеммой: потеря престижа на Западе или ослабление контроля за собственными гражданами, советские правители предпочитают пожертвовать престижем. Можно было бы отнести продолжение репрессий за счет слабости сил противостояния в СССР и недостаточности поддержки им с Запада, но, как известно, польский опыт 1980-1981 гг., при всенародности движения и намного более решительной позиции Запада имел тот же исход.
Создание Хельсинкских групп не дало (во всяком случае, до сих пор) результата, ради которого они были созданы - умерить репрессивность власти с помощью посредничества Запада. Профессор Орлов получил за свой «просчет» 7 лет лагеря строгого режима и 5 лет ссылки. [247] Его судьбу разделило большинство его товарищей по хельсинкским группам.
Но при этом как бы сам собой был достигнут результат, о котором специально не помышляли. Почти одновременное создание хельсинкских групп в четырех нерусских республиках и их сотрудничество с московскими правозащитниками обнаружило перспективность правовой позиции для решения очень болезненной проблемы - взаимоотношений между русскими и остальными нациями. Альянс с Христианским и Католическим комитетами, с протестантскими религиозными движениями убеждал в близости верующим правозащитной позиции с ее обращенностью к страданиям людей и стремлением их облегчить, убеждал в полной доступности идеологии правозащитного движения пониманию низших социальных слоев советского общества (баптисты, пятидесятники, адвентисты - «синие воротнички» с небольшими вкраплениями «белых»). Объединение правозащитного движения с национальными и религиозными произошло под лозунгом, выдвинутым Московской Хельсинкской группой: гражданские свободы, перечисленные в гуманитарных статьях Заключительного Акта. Вырисовывалось нечто вроде народного фронта под хельсинкским флагом. Правозащитная идеология продемонстрировала способность стать основой организованного движения, включающего все социальные слои советского общества.
Аресты в Московской Хельсинкской группе, начавшиеся в 1977 г. и продолжавшиеся в 1978-м, вызвали протесты, сравнимые по масштабам с петиционной кампанией 1968 г. [248] Различия в этих кампаниях защиты отражают изменения, происшедшие за 10 лет в советском обществе и в правозащитном движении.
В 1968 г. основную массу «подписантов» (70%) составили москвичи. В подавляющем большинстве это были либерально настроенные интеллигенты, для которых подпись под письмом была первым в их жизни независимым проявлением гражданственности. Неудивительно, что недвусмысленно высказанная властями угроза утраты жизненного статуса была достаточной для прекращения их усилий. Лишь небольшая часть «подписантов» 1968 г. не отступилась - они стали зачинателями правозащитного движения.
В 1977-1978 гг. только 27% подписей против арестов в МХГ пришлось на долю москвичей. Но это были по большей части подписи правозащитников «со стажем», закаленных в невзгодах открытого отстаивания своей гражданской позиции. Были среди «подписантов» этих лет и новые люди, впервые проявившие себя открыто, таких было даже немало. Но, за редким исключением, почти все новички «набора» 1977-1978 гг. сознавали, на что идут. Москвичи, присоединившиеся к правозащитникам в 1977-1978 гг., сами стали правозащитниками - их подписи под правозащитными документами с тех пор появлялись неоднократно. Однако самое важное отличие состава подписавших в 1977-1978 гг. протесты против преследований хельсинкских групп в том, что большинство подписей (73%) были не из Москвы. [249]
Вне Москвы открытые выступления намного опасней. Вряд ли среди отважившихся на это было много случайных людей. Большинство составили давние правозащитники и участники национальных и религиозных движений. Такой состав «подписантов» 1977-1978 гг. объясняет, почему продолжение репрессий против Хельсинкских групп не вызвало отлива от них помощников. Разумеется, круг сочувствующих и даже помощников МХГ не исчерпывался открыто выступившими в защиту арестованных членов Группы. Подписали эти письма вне Москвы в основном люди, через которых непосредственно осуществлялась связь их единомышленников с московскими правозащитниками. Остальные действовали анонимно.
В 1976-1978 гг. дооформилась структура сил противостояния, стихийно сложившаяся в предшествовавшие годы. Открытые общественные ассоциации стали общим каркасом правозащитного движения и сотрудничавших с ними национальных и религиозных движений. Эта схема работала до тех пор, пока в 1980-1982 гг. не были арестованы практически все участники открытых общественных ассоциаций.
В течение 1977-1978 гг. раскладка арестов по Хельсинкским группам была такова: в МХГ - трое (в марте к Орлову и Гинзбургу добавился Щаранский); на Украине - шестеро; в Литве - один; в Грузии - трое; в Армении - двое. К тому же в МХГ двоих вытолкнули в эмиграцию и в ЛХГ уехал один. При малых размерах групп потери были очень чувствительными, но не парализовали их. Только Грузинская группа после арестов ее ведущих участников практически самоликвидировалась. Остальные группы кооптировали новых членов и продолжали работу. 7
К Белградской конференции МХГ подготовила 26 документов, к Мадридской (ноябрь 1980 г.) - 138. [250]
Документы МХГ можно разделить тематически на несколько разделов, соответствующих обязательствам по гуманитарным статьям Заключительного Акта:
1) о равноправии и праве народов распоряжаться своей судьбой;
2) свобода выбора места проживания;
3) свобода выезда из страны и право возвращения в нее;
4) свобода совести;
5) право знать свои права и действовать в соответствии с ними;
6) политзаключенные;
7) контакты между людьми;
8) право на справедливый суд;
9) социально-экономические права, подтвержденные Всеобщей декларацией прав человека и международными пактами о гражданских и политических правах, одобренных Советским Союзом;
10) предложения МХГ Белградской и Мадридской конференциям по улучшению контроля за выполнением гуманитарных статей Заключительного Акта.
В 1977-1978 гг. в Москве действовали, кроме МХГ, Христианский комитет защиты прав верующих (см. главу «Православные») и Рабочая комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях. Ее основатели: Александр Подрабинек, Вячеслав Бахмин, Ирина Каплун, Феликс Серебров и Джема Квачевская. От МХГ в Комиссию вошел Петр Григоренко, консультантом по юридическим вопросам стала адвокат Софья Каллистратова, по вопросам психиатрии - врач Московской областной психбольницы Александр Волошанович (его имя некоторое время держалось в тайне). Рабочая комиссия действовала до февраля 1981 г., когда был арестован ее последний участник, т.е. 4 года. За это время крохотная группа подготовила 24 объемистых информационных бюллетеня (они выходили не реже чем раз в два месяца). [251] Просматривая эти бюллетени, трудно понять, как могли несколько человек, к тому же работающих, свернуть такую глыбу. При полном отсутствии доступа к официальным источникам информации они составили картотеку политзаключенных, содержащихся в психиатрических больницах, собрали информацию о десятках прежде никому не известных жертв психиатрических репрессий и уточнили данные о прежде известных. Всех известных им узников психбольниц держали под постоянным контролем: кто чем болеет, какие у кого нужды, кто куда переведен и т.д., сообщая об этом в своем бюллетене. Рабочая комиссия наладила материальную помощь своим подопечным и нуждающимся семьям. Члены комиссии составили списки врачей-психиатров и руководителей спецпсихбольниц и обычных, в которых есть политзаключенные. Они написали сотни писем этим врачам и администраторам, добиваясь отмены губительных методов лечения и жестокого обращения. Члены Рабочей комиссии десятки раз обращались в соответствующие советские учреждения с требованием освобождения здоровых людей, а также к западной общественности, стимулируя ее добиваться того же. Используя отпуски на работе, члены Рабочей комиссии ездили навещать особо нуждающихся в помощи узников психбольниц в самые отдаленные уголки.
Участникам рабочей комиссии по психиатрии не однажды выпало редкое для правозащитников счастье - обнять тех, кого удалось вырвать из неволи. Создание Рабочей комиссии было непосредственным откликом на усиление психиатрических репрессий в конце 1976 г. Тогда были почти одновременно госпитализированы несколько бывших узников психбольниц, продолжавших после освобождения прежнюю деятельность, - Владимир Борисов из Ленинграда, Петр Старчик в Москве, Эдуард Федотов и Александр Аргентов в Подмосковье. Только что созданная Рабочая комиссия занялась этими случаями - и все эти люди были через короткие сроки освобождены. [252] Рабочая комиссия вызволила из психбольницы журналиста Михаила Копысова, жителя маленького городка Бобров Воронежской области. Злоупотребления психиатрией в такой глубинке до создания Рабочей комиссии проходили обычно незамеченными. Рабочая комиссия узнала о судьбе Копысова, предала огласке полученную информацию - и Копысов обрел свободу. [253] За Юрия Белова, который провел в психбольницах 7 лет, Рабочая комиссия сражалась 2 года - и добилась его освобождения. [254]
Необычайная для советских условий эффективность Рабочей комиссии по психиатрии объясняется прежде всего тем, что деятельность ее была продолжением двадцатилетних усилий многих людей - сначала одиночек, вроде С.П. Писарева, а затем всего правозащитного движения. Подвиг Буковского, передавшего на Запад истории болезни шести заточенных в психбольницы инакомыслящих (см. стр. 230-231), оказался не напрасным. Хотя международный съезд психиатров в Мехико отказался рассматривать эти документы, на Западе нашлись люди, изучившие их. Они убедились, что в СССР действительно используют психиатрию в политических целях. Дополнительные подтверждения появились, когда эмигрировали несколько диссидентов - бывших узников психбольниц. Они были обследованы специалистами и признаны здоровыми. Таким образом, в 1977 г., к началу работы Рабочей комиссии по психиатрии, на Западе уже действовали несколько общественных организаций, целью которых было прекращение психиатрических репрессий в СССР. [255] Международный съезд психиатров, собравшийся в 1977 г. в Гонолулу, с полным доверием рассмотрел свидетельства, присланные Рабочей комиссией, вынес резолюцию, осуждавшую Советский Союз. [256] Постоянная и активная поддержка западной общественности очень способствовала успехам Рабочей комиссии по психиатрии.
Но, конечно, успехи комиссии по психиатрии объясняются не только этим, но и чрезвычайной добросовестностью работы ее участников - документы Рабочей комиссии, как и МХГ и более ранних правозащитных ассоциаций правозащитников, безупречны в юридическом, а также в медицинском отношении.
Основной тезис Рабочей комиссии: мы не утверждаем, что все принудительно помещенные в психбольницы по политическим мотивам здоровы, среди них есть и больные люди, но и по отношению к ним тоже следует соблюдать законы и не допускать жестокостей.
Репрессии против Рабочей комиссии начались в 1978 г. В мае был арестован А. Подрабинек. Его осудили за его книгу «Карательная медицина» - о злоупотреблениях в советской психиатрии. [257] После ареста Подрабинека в Комиссию вошли Леонард Терновский и Ирина Гривнина. [258]
В августе 1978 г., на пресс-конференции иностранных корреспондентов было раскрыто имя психиатра-консультанта Рабочей комиссии. Александр Волошанович сообщил, что он провел 27 экспертиз людей, подвергавшихся ранее помещению в психиатрические больницы по политическим мотивам, и ни в одном случае не нашел медицинских оснований для госпитализации и лечения. [259]
Видимо, опасаясь международного скандала, пленум правления Всесоюзного общества невропатологов и психиатров в октябре 1978 г. образовал комиссию для расследования случаев, указанных Волошановичем на пресс-конференции. Несколько человек были освобождены, но против Волошановича начались преследования, и он вынужден был эмигрировать. [260]
С момента эмиграции Волошановича (февраль 1980 г.) консультантом Рабочей комиссии стал харьковский психиатр Анатолий Корягин.
В феврале 1980 г. был арестован Бахмин, в апреле - Терновский, в сентябре - Гривнина, в январе 1981 г. - Серебров. [261] Всех их судили за «клевету», лишь Сереброва - по статье об антисоветской агитации и пропаганде. [262]
В феврале 1981 г. был арестован А. Корягин после того, как провел экспертизу борца за права рабочих Алексея Никитина (см. главу «Движение за социально-экономические права»), нашел его здоровым и передал свое заключение иностранным корреспондентам. А. Корягина приговорили к 7 годам лагеря строгого режима и 5 годам ссылки. [263] Он был последним находившимся на свободе членом Рабочей комиссии.
Независимые общественные ассоциации, возникшие в 1978-1979 гг.
В течение 1978-1979 гг. в Москве появилось несколько новых независимых ассоциаций. В отличие от МХГ, занимавшейся всем комплексом прав человека, их можно назвать специализированными в том же смысле, что и Христианский комитет защиты прав верующих, и Рабочую комиссию: их целью была защита определенной группы граждан или какого-то одного (или нескольких) конкретных гражданских прав. Это Инициативная группа защиты прав инвалидов в СССР (была объявлена в марте 1978 г.), Свободный профсоюз (февраль 1978 г.) и после его почти немедленного разгрома - Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся - СМОТ. 8
В середине 1979 г. была создана группа « Право на эмиграцию». После нескольких перетасовок состава этой группы в ней стали работать: Людмила Агапова, Иван Лупачев, Марк Новиков, Вячеслав Репников и Владимир Шепелев; позже к ним присоединился Василий Барац, ставший руководителем. [264] Группа поставила себе следующие цели: упорядочение эмиграционной политики, проведение ее к общедемократическим нормам, принятие закона об эмиграции; сбор и предание гласности нарушений прав граждан на выезд из СССР; поддержка желающих реализовать свое право на выезд по социальным, религиозным, экономическим и др. мотивам.
В июне 1979 г. Группа направила в Президиум Верховного Совета СССР проект «Положения о порядке выезда граждан из СССР». В сопроводительном письме указывалось, что во вступающем в силу с 1 июля 1979 г. Законе о гражданстве отсутствует раздел о порядке выезда - проект группы мог бы содействовать восполнению этого пробела.
Добиваясь введения законодательства об эмиграции, Группа оказывала практическую помощь в получении разрешений на выезд. В 1979 г. Группа занималась двумя случаями: пятидесятниками из Находки (см. главу «Пятидесятники», стр. 162) и иранской общиной (200 чел.), перешедшей из Ирана в СССР в 1949 г. и лишенной возможности вернуться обратно. От этой общины в Группу вошел Бебут Саман (Душанбе). [265] Группа выпускала информационный бюллетень. [266]
Группа «Выборы-79", возникшая в феврале 1979 г., строго говоря, была не правозащитной. Ее члены намеревались явочным порядком осуществить предоставляемое конституцией, но узурпированное у советских граждан властями право выдвижения кандидатов на выборах в Верховный Совет СССР. Формально кандидаты выдвигаются на собраниях трудящихся по предприятиям, находящимся на территории данного избирательного округа, но фактически кандидаты намечаются и»разверстываются" по округам «сверху», а на собраниях лишь называется установленная «наверху» кандидатура.
Ближайшие выборы должны были состояться 4 марта 1979 г. 40 человек (среди них известны: В. Сычев, В. Баранов, Л. Агапова, В. Соловов), объединившиеся в группу «Выборы-79", обратились к Сахарову с предложением быть их кандидатом в Верховный Совет - он отказался. Были выдвинуты кандидатуры историка Роя Медведева в Совет Союза от Свердловского избирательного округа Москвы и в Совет Национальностей - инженера Людмилы Агаповой, жены невозвращенца Агапова, добивавшейся выезда к мужу, по одному из подмосковных округов. Группа подала документы на регистрацию своих кандидатов, но не получила ответа к сроку, крайнему для выдвижения кандидатов по Положению о выборах. На этом основании соответствующие избирательные комиссии отказали в регистрации кандидатов. [267]
Инициативная группа защиты прав инвалидовбыла объявлена «традиционным» путем - на пресс-конференции МХГ. Остальные независимые общественные ассоциации, возникшие в 1978-1979 гг., родились и действовали вне сложившегося круга московских правозащитников и - за редким исключением - без его поддержки.
Эти начинания осуществили новички. Их появление на общественной арене было результатом открытой работы правозащитников в предшествовавшие годы, возбудившей новый слой прежде непричастных к независимой общественной активности людей. Огромную роль сыграли в этом зарубежные радиостанции, резко усилившие с 1976 г. передачи о правах человека и о правозащитниках. Героическое противостояние правозащитников стало будоражащим примером не только родственных им по духу сограждан, но и для весьма поверхностно усвоивших их идеи и совершенно чуждых по складу ума правозащитному движению с его принципиальным отказом от любого вида насилия, терпимостью и интеллигентностью. К ведущим правозащитникам, имена которых повторялись в передачах зарубежного радио, потянулись люди с самыми разными побуждениями - от полных единомышленников до требующих отдать средства Фонда помощи политзаключенным (или долю от мифического «золотого дождя» с Запада, о котором постоянно писала советская пресса, очень усилившая внимание к правозащитникам) на устройство подпольной рации, а то и на оружие для ниспровержения режима (я оставляю в стороне просто разного сорта вымогателей в свою пользу). Среди прожектеров были и предлагавшие себя в возглавители этих замыслов и предлагавшие Сахарову или кому-либо из его единомышленников возглавить их. Такие посетители уходили разочарованными: даже при минимальном знакомстве было очевидно, что ведущие правозащитники совершенно не годны на роль Робин Гудов и не склонны ее играть. Были и обиженные тем, что им отказано во встрече, а отказывать иногда приходилось из-за крайней занятости большинства активных участников движения за права человека. Занятость эту, перешедшую всякие пределы, породило перерастание правозащитным движением своих прежних рамок при недостаточном расширении круга его активных участников и сохранении ими прежних методов работы.
Правозащитное движение распространилось в новые слои и вышло на международную арену, а его ядром, активом, по-прежнему остался дружеский круг его зачинателей, и работали они, по-прежнему опираясь главным образом на дружеские связи - они не умели и не хотели иначе. Находили признание, вписывались в этот круг и включались в его работу лишь духовно близкие люди. Остальные не приживались, как инородные тела, потому что они не могли делать то, что делали правозащитники, и так, как они это делали. Это отталкивание, с одной стороны, создавало обиды и обвинения членов этого замкнутого ордена в зазнайстве, в спеси, а с другой, - их чудовищную загруженность. Если прежде всякое дело находило своего исполнителя, то теперь многие дела ждали своего часа и не все дожидались его.
Не получив помощи, деятельные новички самостоятельно затевали какое-то подобие акций, о которых они были наслышаны по радио. Среди этих деятелей попадались честолюбцы, стремившиеся к «радиославе», но немало было людей со здравыми и даже новаторскими в советских условиях идеями, полностью в русле правозащитной идеологии, как, например, Свободный профсоюз, «Право на эмиграцию» или «Выборы-79". Но поступки и высказывания этих новеньких зачастую были за пределами идеологии и этических норм, сложившихся среди правозащитников, что тоже создавало несовместимость (например, настойчивые попытки Клебанова»договориться" с КГБ о безопасности своего профсоюза - см. об этом в главе «Движение за социально-экономические права», стр. 315-316), или перетасовки в группе «Право на эмиграцию» (из-за взаимных обвинений в пособничестве КГБ). Чтобы этот новый слой активных людей, потянувшихся к правозащитникам, превратился в действительных правозащитников, к новеньким нужно было долгое время быть снисходительными и терпеливо работать с ними, как польские интеллигенты со своими рабочими.