Страница:
Когда-то Корабельный Ряд кишел торговцами и покупателями со всех концов галактики. Когда-то здесь стоял невообразимый шум и гвалт. Удары барабанов, уханье, буханье, гуденье, бренчанье музыкальных инструментов. Песни уличных артистов, звучащие на тысяче языков в одно и то же время и зазывающие прохожих к прилавкам, чтобы те примерили, попробовали, пощупали, посмотрели все самое лучшее, самое красивое, самое редкое. И все это продавалось по баснословно низким ценам. Каждый продавец, который не снижал затем первоначальную цену по меньшей мере вдвое, мог пенять только на себя за последствия своей неуступчивости.
Некогда воздух был наполнен дразнящими ароматами жареного мяса, спиртных напитков, свежего хлеба и другими менее приятными запахами. Ваше обоняние то ласкали изысканные запахи тончайших духов, то до него доносилась вонь содержимого клетки с животным или какого-то чересчур экзотического яства.
Некогда Корабельный Ряд представлял собой живописное зрелище — пестрые палатки и тенты, ярко вспыхивающие, мелькающие вывески, огни реклам. Лавки окрашивались во все цвета радуги, были и такие цвета, которых раньше не видело ни одно живое существо. Знали вы и то, что передняя стена магазина подчас окрашивалась в хмурый серый или больничный белый цвет для того, чтобы являть собой кричаще яркое зрелище в ультрафиолетовых и инфракрасных лучах. А необычная текстура и замысловатый рисунок звукоотражающих перегородок были характерны для магазинов, набитых товарами, пользующимися спросом у существ, которые ориентировались в пространстве с помощью эхолокации.
Над неприметными дверьми нередко можно было видеть небольшие фонарики. Какие дела обделываются за такими дверьми, догадаться было нетрудно. Лампочки, на первый взгляд неисправные, ярко горели в инфракрасных или ультрафиолетовых лучах, уведомляли об услугах, которыми могут воспользоваться существа, видящие мир в буквальном смысле иначе, чем люди. Среди школьников ходили легенды о том, что вспышки лампочек имеют глубокий зашифрованный смысл, хотя ни один человек не мог объяснить Хэну, как работает такая система и что обозначает тот или другой цвет.
Некогда ночами на Корабельном Ряду было так же светло, как и днем, если не светлее. С наступлением вечерних сумерек половина торговцев закрывали свои киоски, чтобы открыть их затем вновь, устраивая в них карточные клубы, салоны для татуировки, букмекерские конторы. Были и такие лавки, которые вообще не закрывались. С наступлением ночи появлялось еще больше уличных певцов, танцоров, музыкантов, и толпы посетителей баров и ресторанов выходили на улицу, чтобы вдохнуть благоуханный воздух вечернего города. Вы никогда не задерживались подолгу на одном месте, опасаясь пропустить какое-то интересное событие, происходящее за соседним рядом ларьков.
Некогда все это было. Теперь же нет ни запахов, ни звуков, ни многоцветья; в прошлом чудесные дни и таинственные, волшебные ночи. Нет и следа торговых киосков и лотков, остался лишь широкий пустынный бульвар. Окна магазинов заколочены досками, у иных разбиты витрины, на стенах следы пожара. Кругом тишина, слышен лишь вой ветра да шорох питающихся падалью зверьков, которые прячутся в свои норы, едва завидев человека. Пахнет плесенью и гнильем, древесной трухой и стоячей грязной водой.
То там то сям из мостовой вылезают уродливые побеги деревьев, высокие сорняки торчат даже из разбитых окон нескольких лавок. Все, что осталось от старого доброго времени, кроме теплых воспоминаний, — это лохмотья старой парусины, разорванной ветром, груды шестов от уличных тентов, да сломанных складных столиков.
Все исчезло. Исчезло раз и навсегда. Давно, так давно, что, кажется, это произошло с кем-то другим. Корабельный Ряд был для юного Хэна миром, где царит тайна, волшебство и дух приключений, миром загадочным и опасным. Теперь ничего волшебного тут не осталось, кругом лишь мерзость запустения.
Хэн вспомнил свою встречу с одним известным актером. Юноша Хэн сидел в четвертом ряду партера. Актер исполнял в спектакле роль лихого молодого лейтенанта. Никогда еще Хэну не доводилось видеть человека, который был бы так полон сил, жизни, энергии, как этот вымышленный офицер. После спектакля юноша решил пройти за кулисы, чтобы выразить свое восхищение исполнением, и смело вошел в артистическую уборную актера. Он увидел костюм, висящий на вешалке, парик, саблю и даже бутафорский нос персонажа пьесы, которые лежали рядком на столе, рядом сидел усталый, с посеревшим лицом старик с потухшим взором.
Юному Хэну стоило немало усилий поверить в то, что вот этот самый старик еще несколько минут назад был бравым офицером, а сейчас досадовал на то, что сегодня его последнее представление и что он остается без работы.
Так случилось и с Корабельным Рядом. Некогда своеобразная, полная соблазнительных иллюзий улица перестала существовать. От нее ничего не осталось, кроме реальной грязи.
Хэн прошел по всему бульвару, потом повернул на проспект Звездных Линий и направился к центру города. Надо было как следует осмотреть столицу, хотя делать этого ему и не хотелось.
Еще не все пропало, пытался убедить себя Хэн. Почти все, но не все. То тут, то там попадаются поддерживаемые в приличном состоянии дома, есть магазины, которые все еще открыты, а один или два, судя по их виду, даже процветают. Однако Хэн понимал, что хватается за соломинку. Все-таки душой Коронета был Корабельный Ряд. Разница лишь в том, что Корабельный Ряд мертв, а в городе еще теплится жизнь. Улицы только полупустынны. На дороге попадаются автомобили, правда, в большинстве своем развалюхи. Еще совсем недавно такие машины были бы отправлены на свалку. Почти на каждом углу бродяги и бездельники.
И почти все они принадлежат к роду человеческому. Лишь изредка увидишь дролла или селонианина. Испокон века представители каждой из рас жили в отведенном им анклаве, правда, в прежние времена это не имело особого значения. Селониане покупали бакалейные товары в магазинах дроллов, люди ходили в гости к своим друзьям селонианцам, а дроллы посещали спектакли в соседних кварталах, обитаемых людьми.
Теперь все стало иначе. Теперь ни у кого нет ни денег, ни работы, и каждый был за себя, при этом косился через плечо на соседа.
Но удивляться особенно нечему. Разве это тебе в диковинку? Почти все отрасли промышленности Кореллии так или иначе были связаны с развитием торговли. Индустрия развлечений для экипажей космических судов, финансовые услуги для транспортных компаний, изготовление и ремонт дройдов, строительство и ремонт космических кораблей. Даже криминальные отрасли отдельных видов индустрии основывались на торговом обмене. Азартные игры, отмывание грязных денег, контрабанда, прокат дройдов, незаконные усовершенствования судовых систем — все это требовало клиентов, обитающих за пределами системы.
В доброе старое время существа появлялись на свет, чтобы жить хорошо, продавать свои товары, следить за тем, чтобы за их дройдами и космическими судами был хороший присмотр. Очень часто люди получали больше, чем рассчитывали, и это составляло неотъемлемый элемент жизни Кореллии. Теперь же, вследствие войны, параноидального страха, испытываемого перед чужеземцами, вследствие политики властей, направленной против пришлых рас, что равносильно финансовому самоубийству, на Кореллию больше никто не прилетал. Продавать некому, покупать нечего, нет денег, чтобы вести мало-мальскую торговлю.
По мере приближения Хэна к центру города у него создавалось впечатление, будто дела здесь обстоят получше. Больше открытых магазинов, а люди, стоящие в очередях, равнодушны и безучастны, но по крайней мере не кипят от гнева.
Хэн прошел по все еще состоятельным на вид кварталам, знакомым по прежним временам, со множеством великолепных старинных особняков, и с удовлетворением отметил, что здесь не произошло, по существу, никаких изменений. Но потом увидел дройдов-охранников, скрытые от посторонних взглядов генераторы статического силового поля, камеры наблюдения и сторожевые посты. Сверху спустился дройд-охранник и стал парить рядом с Хэном, шедшим по улице, пока тот не понял намека и убрался восвояси. У некоторых людей еще были деньги, и они явно опасались тех, у кого их не было.
Около полудня Хэн оказался в деловых кварталах города. Он было решил поискать какое-нибудь кафе, чтобы перекусить, но тут услышал приближающиеся звуки пения и брутальные выкрики. Тут до него дошло, что звуки эти он слышал уже несколько минут, но тогда они доносились откуда-то издалека.
Хэн оглянулся вокруг себя, и увидел, что улица быстро пустеет. Прохожие исчезали быстро, но без суеты, заслышав шум приближающейся толпы. Слышно было, как хлопают двери, с грохотом опускаются металлические жалюзи. Из магазина, перед которым остановился Хэн, выскочил управляющий. Посмотрев в дальний конец улицы, он взялся за рукоятку, укрепленную возле витрины, с усилием провернул ее, и жалюзи из армированного пластика стали опускаться.
Находившаяся на противоположной стороне улицы женщина схватила в охапку ребенка и побежала домой. Прежде чем хозяин небольшой таверны успел захлопнуть дверь и опустить жалюзи, какой-то прохожий успел юркнуть внутрь.
Вскоре на улице не осталось никого, кроме Хэна. Слышен был лишь грохот дверей, лязг замков, грохот шагов и громкое пение. Донесся звон разбитых стекол, сопровождаемый грубым хохотом.
Хэн бросился бежать в противоположном от приближающегося гула направлении, но определить его оказалось трудно. Он решил свернуть за угол…
И, не успев вовремя остановиться, врезался прямо в толпу. Она шла, плотно сомкнув ряды, веселая, бесшабашная, по крайней мере, так ему показалось сначала, и Хэн был подхвачен ею, словно приливной волной.
Демонстранты вопили так громко, что слов песни нельзя было разобрать. На них была грубоскроенная форма темно-коричневого цвета. На ногах — черные башмаки с металлическими мысками. На рукавах черные повязки с изображением улыбающегося черепа, зажавшего в зубах кинжал, ниже которого была надпись: «Лига в защиту прав человека».
В толпе находились одни мужчины, которые пытались шагать в такт песне, но из-за того, что они были неорганизованны и недостаточно трезвы, им это не удавалось. Ото всех разило сивухой и грязными носками.
Хэну удалось вырваться из первых рядов толпы и оказаться в третьем или четвертом ряду. Стараясь идти в ногу с «гуманистами», он постепенно перемещался в хвост колонны, чтобы попытаться выйти из ее рядов.
Хэн уже готов был задать стрекача, когда чья-то толстая лапа схватила его за ворот и подняла в воздух. Второй лапой незнакомец схватил его за плечо и повернул к себе. Едва было не упав, Хэн выпрямился и оказался лицом к лицу с огромным, испачканным машинным маслом верзилой. Налитые кровью глаза, обвислые щеки, гнилые зубы, зловонное дыхание. Верзила остановился прямо посередине улицы, не обращая внимания на толчки толпы, продолжавшей идти дальше. Он внимательно разглядывал Хэна, потом посмотрел на демонстрантов. Протянув руку, он схватил одного из них:
— Эй! Флаутис!
— Барнлей! Поосторожней со своими ручищами!
— Флаутис, глянь-ка на этого субчика! — произнес верзила, не обращая внимания на протест приятеля.
Флаутис был точной копией Барнлея, только поменьше ростом и погрязнее. Он посмотрел на Хэна удивленными глазами.
— Ну, что ты на это скажешь? — произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Хэн привык к тому, чтобы его узнавали даже спустя столько лет после событий, которые его прославили. Однако эти башибузуки, похоже, не знают, кто он такой.
— Послушайте, приятели, в чем проблема? — проговорил он громким голосом, чтобы его можно было услышать, несмотря на гул толпы.
Флаутис и Барнлей переглянулись, потом схватили Хэна за руки. Расталкивая демонстрантов, потащили к краю мостовой. Потом поднялись на тротуар, и тут Барнлей с силой прижал Хэна к стене дома.
— Чего это ты тут вынюхиваешь, малый? Кто ты?
— Ничего я не вынюхиваю, — стал уверять «гуманистов» Хэн. — Просто шел по улице и случайно наткнулся на вашу демонстрацию, — Хэн пытался убедить громил, будто ничего особенного не произошло. — Чуть меня не задавили. Честное слово. Спасибо, что выручили.
Барнлей схватил Хэна за ворот рубашки и привлек его к себе, дыша перегаром.
— Как тебя зовут, корешок? Говори сейчас же.
— Хэн, — ответил он как можно дружелюбнее. — Хэн Соло.
На запачканной физиономии Барнлея возникло выражение крайнего изумления.
— Соло? — переспросил он. — Ну, конечно, кто же еще. — Повернувшись к «соратнику», Барнлей заявил: — Надо его отвести куда следует.
— Это точно, — согласился Флаутис. — Надо проверить, что это за гусь такой.
— Но послушайте! — запротестовал Хэн. — Я же ничего…
Но тут почувствовал удар по затылку и потерял сознание.
— Итак, дети. Начнем с самого начала, — начал Эбрихим. Все трое — Джесин, Джайна и Анакин — сидели за столом в игровой комнате. С другой стороны стола, на таком же, как и у его подопечных, стуле сидел Эбрихим. Он был примерно одинакового со своими учениками роста. Возле него стоял дройд Кьюнайн, который рядом с сидящим хозяином казался выше ростом.
— С какого начала? — спросил, криво улыбаясь, Джесин. Выражение лица его сестры было не более приветливым, а самый младший, Анакин, похоже, старался подражать обоим. Во всяком случае, он делал вид, что дуется, хотя получалось это у него не слишком убедительно. Малыша, по-видимому, заинтересовал Кьюнайн.
Эбрихим вздохнул. Ясное дело — уйти с пляжа в погожий денек и оказаться за партой — удовольствие маленькое.
— Началом будет знакомство с Кореллианским Сектором, — отозвался старик. Подождав, пока не утихнут стоны, он продолжал: — В конце концов, как смогу я водить вас на экскурсии, если вы не будете знать, куда мы едем.
На экскурсии? — оживилась Джайна.
Как он и рассчитывал, фраза произвела нужный эффект.
— Разумеется, — сказал Эбрихим. — Ведь нам предстоит осмотреть восемь миров. Это Дролл, Селения, Тралус и Талус, Кореллиана и Центральная Станция. В мои обязанности входит быть вашим гидом, когда вы всей семьей будете путешествовать в тех краях.
— Ну, тогда ладно, — согласился Джесин. — А куда мы отправимся сначала?
— Если вы хотите изучить историю этой Системы, то лучше всего, я считаю, начать со знакомства с ее прошлым. Недалеко от города Коронет имеется большой археологический раскоп. Ваша мама согласилась отправиться туда вместе со всеми нами и осмотреть его.
— А что это за раскоп? — поинтересовалась Джайна.
— В сущности, это пещера. По-видимому, она использовалась для каких-то промышленных нужд с очень древних времен. Для каких именно, мы не знаем — но и люди, и дроллы, и селониане использовали эту разработку для каких-то целей — крупномасштабных целей — две тысячи лет тому назад, а возможно, и раньше.
— Ого! — воскликнул Джесин. — А скелеты мы увидим?
— По всей вероятности, да, — кивнул головой Эбрихим. — При раскопках их было обнаружено достаточное количество.
— А он похож на Арту? — неожиданно спросил Анакин, ткнув пухлым пальчиком в сторону Дройда.
Кьюнайн отъехал на несколько сантиметров назад и направил свой телеглаз на мальчика.
— Прошу прощения? — произнес дройд, явно изумленный вопросом.
— Арту, — объяснил Джесин, — это дройд нашего дяди Люка, который остался дома. По-моему, мой брат хочет выяснить, принадлежишь ли ты к тому же виду дройдов.
— Не принадлежу, — ответил Кьюнайн, возвращаясь к столу. — Буду весьма признателен, если вы не будете впредь высказывать подобные предположения.
— Но ты похож на Арту, — продолжал настаивать Анакин. — Чем-то его напоминаешь. Только он пониже ростом и не умеет разговаривать, как ты.
— Я Кьюнайн, усовершенствованная модификация экспериментального дройда, на основе Арсевен, который в свою очередь представляет собой модернизированную версию серии «Арту». Могу добавить, что, в дополнение к первоначальным характеристикам, я сам внес множество модификаций в свою конструкцию. К серии «Арту» я не имею никакого отношения.
— А чем плох Арту? — обиделся Анакин.
— Мне думается, что Кьюнайн весьма невысокого мнения о дройдах типа «Арту», — едва удержавшись от улыбки, заметил Эбрихим.
— Но Арту хороший дройд! — возмутился мальчик.
— Вполне возможно, — согласился Кьюнайн. — Но конструкторы дройдов типа «Арту» намеренно лишили их голоса и оснастили их лишь колесами.
— Ну, и что такого? — удивился Джесин.
— В результате Арту не могут выполнять свою работу как следует. Я нахожу крайне огорчительной саму мысль, что андроид не в состоянии надлежащим образом выполнять свои обязанности. Дело не в вашем Арту и не в его конструкции. К примеру, здесь, на Кореллиане, очень многие андроиды находятся в плачевном положении и никто не в состоянии починить их. Как много теряет от этого наша планета? Это меня шокирует.
Анакин бросил свирепый взгляд на Кьюнайна.
— Не смей говорить гадости об Арту, — проговорил он, затем слез со стула и вышел из комнаты.
— Удачно у тебя получается, — заметил Джесин. — Пойду позову его. — С этими словами мальчик вышел за младшим братом.
— Мне приятно слышать от мастера Джесина слова одобрения в мой адрес.
— Подозреваю, — произнес Эбрихим, поворачиваясь к своему механическому помощнику, — что ты еще не дорос до понимания сарказма.
Когда Хэн пришел в себя, в камере царил полумрак. Он ощущал тупую, пульсирующую боль в затылке, во рту — горечь.
Какого беса понадобилось этим «гуманистам» хватать его прямо на улице? Единственное объяснение, наверное, в том, что герой Повстанческого движения не вызывает восторга у толпы, которая, по-видимому, разделяет имперскую идеологию. Нет, такое предположение не выдерживает критики. Тут что-то совсем другое. Но что именно?
Хэн осмотрелся. Кроме сырой постели, на которой он сидел, да ведра в углу комнаты нет ничего. Такое впечатление, что комната предназначалась для иной цели. По-видимому, прежде тут было подвальное помещение, служившее в качестве кладовой. Как бы то ни было, камера достаточно надежна, чтобы можно было попытаться выбраться отсюда.
Сколько застенков повидал на своем веку Хэн! Так что, в очередной раз попав в темницу, он не очень-то перепугался. Сейчас он в безопасности. Неприятности начнутся после того, как за ним придут.
Едва он успел подумать об этом, как включился яркий до рези в глазах свет и дверь распахнулась. Хэн с трудом поднялся, силясь привыкнуть к яркому освещению. В камеру вошли Барнлей, Флаутис и еще какой-то мужчина, судя по знакам отличия, некий начальник. Они пристально разглядывали узника.
— Что ж, ребята, — произнес незнакомец, — теперь я понимаю, почему вы его схватили, и вполне одобряю ваши действия. Сначала я подумал, что произошла ошибка, но, выходит, никакой ошибки нет. Отпустите его.
— Но… — начал было Флаутис.
— Это приказ, — оборвал незнакомец. — Оттуда. — Он многозначительно поднял глаза. — Вы понимаете, о чем я говорю.
— От Тайного Вождя? — спросил Барнлей, и в голосе его прозвучало нечто похожее на благоговение.
Незнакомец молча кивнул, показывая, что вопрос был неуместен.
— Ну, тогда другое дело, — произнес Флаутис, тотчас придя в себя.
Хэн повернулся было к незнакомцу, чтобы выяснить, что же происходит, но не успел. Едва он открыл рот, как подумал, что зря встал спиной к Барнлею.
Снова удар по затылку, и снова у него потемнело в глазах.
Прошел вечер, дело шло к ночи, и Лея не знала, что ей надо делать — тревожиться или сердиться. То ли Хэн загулял со старинными приятелями и забыл позвонить домой, то ли с ним стряслась беда. Через полчаса за ними должен прилететь вертомобиль.
Именно в этот момент она услышала шум приближающегося аппарата. Неужели это раньше времени прилетел аппарат генерал-губернатора? Она подошла к окну и посмотрела на небо. По тому, как быстро, не зажигая бортовых огней, приближался аппарат, она поняла, что это летит не генерал-губернатор или какое-то другое официальное лицо. Служба безопасности во всех частях дома установила кнопки аварийной сигнализации. Стоит нажать на одну из них, и охрана окажется в состоянии боевой готовности. Одна такая кнопка находилась у окна. Протянув руку, Лея нажала на нее.
Вечер выдался тихий, спокойный, но Календа по опыту знала, что в такие вот тихие вечера чаще, всего и случаются неприятности. И тут послышалось негромкое жужжанье вертомобиля, приближающегося с включенными репульсорами.
Неожиданно ночной воздух наполнился звуками сирен, и всю территорию виллы главы государства залили потоки света. Охранники тотчас заняли свои посты. Не обращая внимания на всю эту суету, Календа впилась взглядом в небо, пытаясь обнаружить налетчика.
Вот он! В трехстах метрах от виллы в вечернем небе появился вертомобиль. Голубоватое пламя, вырывавшееся из демпферных устройств, отбрасывало диковинные тени на узкую проселочную дорогу. Приземляясь, аппарат ударился о землю. Открылась задняя дверь, и из аппарата выбросили какой-то продолговатый предмет. Едва коснувшись земли, вертомобиль снова взмыл в небо и исчез.
Из виллы выбежали охранники и тотчас кинулись к предмету, выброшенному из аппарата. Схватив макробинокль, Календа включила увеличивающее устройство.
Предмет оказался человеком, который с трудом поднялся на ноги. Это был Соло. Судя по его внешнему виду, он побывал в переделке.
Календа мысленно выругалась. Дело плохо. Никуда не годится дело. Это еще одно послание. Хотя она и не понимает, что именно оно обозначает, ясно одно: ничего хорошего ждать не приходится.
Дело пахнет керосином.
Глава тринадцатая
Некогда воздух был наполнен дразнящими ароматами жареного мяса, спиртных напитков, свежего хлеба и другими менее приятными запахами. Ваше обоняние то ласкали изысканные запахи тончайших духов, то до него доносилась вонь содержимого клетки с животным или какого-то чересчур экзотического яства.
Некогда Корабельный Ряд представлял собой живописное зрелище — пестрые палатки и тенты, ярко вспыхивающие, мелькающие вывески, огни реклам. Лавки окрашивались во все цвета радуги, были и такие цвета, которых раньше не видело ни одно живое существо. Знали вы и то, что передняя стена магазина подчас окрашивалась в хмурый серый или больничный белый цвет для того, чтобы являть собой кричаще яркое зрелище в ультрафиолетовых и инфракрасных лучах. А необычная текстура и замысловатый рисунок звукоотражающих перегородок были характерны для магазинов, набитых товарами, пользующимися спросом у существ, которые ориентировались в пространстве с помощью эхолокации.
Над неприметными дверьми нередко можно было видеть небольшие фонарики. Какие дела обделываются за такими дверьми, догадаться было нетрудно. Лампочки, на первый взгляд неисправные, ярко горели в инфракрасных или ультрафиолетовых лучах, уведомляли об услугах, которыми могут воспользоваться существа, видящие мир в буквальном смысле иначе, чем люди. Среди школьников ходили легенды о том, что вспышки лампочек имеют глубокий зашифрованный смысл, хотя ни один человек не мог объяснить Хэну, как работает такая система и что обозначает тот или другой цвет.
Некогда ночами на Корабельном Ряду было так же светло, как и днем, если не светлее. С наступлением вечерних сумерек половина торговцев закрывали свои киоски, чтобы открыть их затем вновь, устраивая в них карточные клубы, салоны для татуировки, букмекерские конторы. Были и такие лавки, которые вообще не закрывались. С наступлением ночи появлялось еще больше уличных певцов, танцоров, музыкантов, и толпы посетителей баров и ресторанов выходили на улицу, чтобы вдохнуть благоуханный воздух вечернего города. Вы никогда не задерживались подолгу на одном месте, опасаясь пропустить какое-то интересное событие, происходящее за соседним рядом ларьков.
Некогда все это было. Теперь же нет ни запахов, ни звуков, ни многоцветья; в прошлом чудесные дни и таинственные, волшебные ночи. Нет и следа торговых киосков и лотков, остался лишь широкий пустынный бульвар. Окна магазинов заколочены досками, у иных разбиты витрины, на стенах следы пожара. Кругом тишина, слышен лишь вой ветра да шорох питающихся падалью зверьков, которые прячутся в свои норы, едва завидев человека. Пахнет плесенью и гнильем, древесной трухой и стоячей грязной водой.
То там то сям из мостовой вылезают уродливые побеги деревьев, высокие сорняки торчат даже из разбитых окон нескольких лавок. Все, что осталось от старого доброго времени, кроме теплых воспоминаний, — это лохмотья старой парусины, разорванной ветром, груды шестов от уличных тентов, да сломанных складных столиков.
Все исчезло. Исчезло раз и навсегда. Давно, так давно, что, кажется, это произошло с кем-то другим. Корабельный Ряд был для юного Хэна миром, где царит тайна, волшебство и дух приключений, миром загадочным и опасным. Теперь ничего волшебного тут не осталось, кругом лишь мерзость запустения.
Хэн вспомнил свою встречу с одним известным актером. Юноша Хэн сидел в четвертом ряду партера. Актер исполнял в спектакле роль лихого молодого лейтенанта. Никогда еще Хэну не доводилось видеть человека, который был бы так полон сил, жизни, энергии, как этот вымышленный офицер. После спектакля юноша решил пройти за кулисы, чтобы выразить свое восхищение исполнением, и смело вошел в артистическую уборную актера. Он увидел костюм, висящий на вешалке, парик, саблю и даже бутафорский нос персонажа пьесы, которые лежали рядком на столе, рядом сидел усталый, с посеревшим лицом старик с потухшим взором.
Юному Хэну стоило немало усилий поверить в то, что вот этот самый старик еще несколько минут назад был бравым офицером, а сейчас досадовал на то, что сегодня его последнее представление и что он остается без работы.
Так случилось и с Корабельным Рядом. Некогда своеобразная, полная соблазнительных иллюзий улица перестала существовать. От нее ничего не осталось, кроме реальной грязи.
Хэн прошел по всему бульвару, потом повернул на проспект Звездных Линий и направился к центру города. Надо было как следует осмотреть столицу, хотя делать этого ему и не хотелось.
Еще не все пропало, пытался убедить себя Хэн. Почти все, но не все. То тут, то там попадаются поддерживаемые в приличном состоянии дома, есть магазины, которые все еще открыты, а один или два, судя по их виду, даже процветают. Однако Хэн понимал, что хватается за соломинку. Все-таки душой Коронета был Корабельный Ряд. Разница лишь в том, что Корабельный Ряд мертв, а в городе еще теплится жизнь. Улицы только полупустынны. На дороге попадаются автомобили, правда, в большинстве своем развалюхи. Еще совсем недавно такие машины были бы отправлены на свалку. Почти на каждом углу бродяги и бездельники.
И почти все они принадлежат к роду человеческому. Лишь изредка увидишь дролла или селонианина. Испокон века представители каждой из рас жили в отведенном им анклаве, правда, в прежние времена это не имело особого значения. Селониане покупали бакалейные товары в магазинах дроллов, люди ходили в гости к своим друзьям селонианцам, а дроллы посещали спектакли в соседних кварталах, обитаемых людьми.
Теперь все стало иначе. Теперь ни у кого нет ни денег, ни работы, и каждый был за себя, при этом косился через плечо на соседа.
Но удивляться особенно нечему. Разве это тебе в диковинку? Почти все отрасли промышленности Кореллии так или иначе были связаны с развитием торговли. Индустрия развлечений для экипажей космических судов, финансовые услуги для транспортных компаний, изготовление и ремонт дройдов, строительство и ремонт космических кораблей. Даже криминальные отрасли отдельных видов индустрии основывались на торговом обмене. Азартные игры, отмывание грязных денег, контрабанда, прокат дройдов, незаконные усовершенствования судовых систем — все это требовало клиентов, обитающих за пределами системы.
В доброе старое время существа появлялись на свет, чтобы жить хорошо, продавать свои товары, следить за тем, чтобы за их дройдами и космическими судами был хороший присмотр. Очень часто люди получали больше, чем рассчитывали, и это составляло неотъемлемый элемент жизни Кореллии. Теперь же, вследствие войны, параноидального страха, испытываемого перед чужеземцами, вследствие политики властей, направленной против пришлых рас, что равносильно финансовому самоубийству, на Кореллию больше никто не прилетал. Продавать некому, покупать нечего, нет денег, чтобы вести мало-мальскую торговлю.
По мере приближения Хэна к центру города у него создавалось впечатление, будто дела здесь обстоят получше. Больше открытых магазинов, а люди, стоящие в очередях, равнодушны и безучастны, но по крайней мере не кипят от гнева.
Хэн прошел по все еще состоятельным на вид кварталам, знакомым по прежним временам, со множеством великолепных старинных особняков, и с удовлетворением отметил, что здесь не произошло, по существу, никаких изменений. Но потом увидел дройдов-охранников, скрытые от посторонних взглядов генераторы статического силового поля, камеры наблюдения и сторожевые посты. Сверху спустился дройд-охранник и стал парить рядом с Хэном, шедшим по улице, пока тот не понял намека и убрался восвояси. У некоторых людей еще были деньги, и они явно опасались тех, у кого их не было.
Около полудня Хэн оказался в деловых кварталах города. Он было решил поискать какое-нибудь кафе, чтобы перекусить, но тут услышал приближающиеся звуки пения и брутальные выкрики. Тут до него дошло, что звуки эти он слышал уже несколько минут, но тогда они доносились откуда-то издалека.
Хэн оглянулся вокруг себя, и увидел, что улица быстро пустеет. Прохожие исчезали быстро, но без суеты, заслышав шум приближающейся толпы. Слышно было, как хлопают двери, с грохотом опускаются металлические жалюзи. Из магазина, перед которым остановился Хэн, выскочил управляющий. Посмотрев в дальний конец улицы, он взялся за рукоятку, укрепленную возле витрины, с усилием провернул ее, и жалюзи из армированного пластика стали опускаться.
Находившаяся на противоположной стороне улицы женщина схватила в охапку ребенка и побежала домой. Прежде чем хозяин небольшой таверны успел захлопнуть дверь и опустить жалюзи, какой-то прохожий успел юркнуть внутрь.
Вскоре на улице не осталось никого, кроме Хэна. Слышен был лишь грохот дверей, лязг замков, грохот шагов и громкое пение. Донесся звон разбитых стекол, сопровождаемый грубым хохотом.
Хэн бросился бежать в противоположном от приближающегося гула направлении, но определить его оказалось трудно. Он решил свернуть за угол…
И, не успев вовремя остановиться, врезался прямо в толпу. Она шла, плотно сомкнув ряды, веселая, бесшабашная, по крайней мере, так ему показалось сначала, и Хэн был подхвачен ею, словно приливной волной.
Демонстранты вопили так громко, что слов песни нельзя было разобрать. На них была грубоскроенная форма темно-коричневого цвета. На ногах — черные башмаки с металлическими мысками. На рукавах черные повязки с изображением улыбающегося черепа, зажавшего в зубах кинжал, ниже которого была надпись: «Лига в защиту прав человека».
В толпе находились одни мужчины, которые пытались шагать в такт песне, но из-за того, что они были неорганизованны и недостаточно трезвы, им это не удавалось. Ото всех разило сивухой и грязными носками.
Хэну удалось вырваться из первых рядов толпы и оказаться в третьем или четвертом ряду. Стараясь идти в ногу с «гуманистами», он постепенно перемещался в хвост колонны, чтобы попытаться выйти из ее рядов.
Хэн уже готов был задать стрекача, когда чья-то толстая лапа схватила его за ворот и подняла в воздух. Второй лапой незнакомец схватил его за плечо и повернул к себе. Едва было не упав, Хэн выпрямился и оказался лицом к лицу с огромным, испачканным машинным маслом верзилой. Налитые кровью глаза, обвислые щеки, гнилые зубы, зловонное дыхание. Верзила остановился прямо посередине улицы, не обращая внимания на толчки толпы, продолжавшей идти дальше. Он внимательно разглядывал Хэна, потом посмотрел на демонстрантов. Протянув руку, он схватил одного из них:
— Эй! Флаутис!
— Барнлей! Поосторожней со своими ручищами!
— Флаутис, глянь-ка на этого субчика! — произнес верзила, не обращая внимания на протест приятеля.
Флаутис был точной копией Барнлея, только поменьше ростом и погрязнее. Он посмотрел на Хэна удивленными глазами.
— Ну, что ты на это скажешь? — произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Хэн привык к тому, чтобы его узнавали даже спустя столько лет после событий, которые его прославили. Однако эти башибузуки, похоже, не знают, кто он такой.
— Послушайте, приятели, в чем проблема? — проговорил он громким голосом, чтобы его можно было услышать, несмотря на гул толпы.
Флаутис и Барнлей переглянулись, потом схватили Хэна за руки. Расталкивая демонстрантов, потащили к краю мостовой. Потом поднялись на тротуар, и тут Барнлей с силой прижал Хэна к стене дома.
— Чего это ты тут вынюхиваешь, малый? Кто ты?
— Ничего я не вынюхиваю, — стал уверять «гуманистов» Хэн. — Просто шел по улице и случайно наткнулся на вашу демонстрацию, — Хэн пытался убедить громил, будто ничего особенного не произошло. — Чуть меня не задавили. Честное слово. Спасибо, что выручили.
Барнлей схватил Хэна за ворот рубашки и привлек его к себе, дыша перегаром.
— Как тебя зовут, корешок? Говори сейчас же.
— Хэн, — ответил он как можно дружелюбнее. — Хэн Соло.
На запачканной физиономии Барнлея возникло выражение крайнего изумления.
— Соло? — переспросил он. — Ну, конечно, кто же еще. — Повернувшись к «соратнику», Барнлей заявил: — Надо его отвести куда следует.
— Это точно, — согласился Флаутис. — Надо проверить, что это за гусь такой.
— Но послушайте! — запротестовал Хэн. — Я же ничего…
Но тут почувствовал удар по затылку и потерял сознание.
— Итак, дети. Начнем с самого начала, — начал Эбрихим. Все трое — Джесин, Джайна и Анакин — сидели за столом в игровой комнате. С другой стороны стола, на таком же, как и у его подопечных, стуле сидел Эбрихим. Он был примерно одинакового со своими учениками роста. Возле него стоял дройд Кьюнайн, который рядом с сидящим хозяином казался выше ростом.
— С какого начала? — спросил, криво улыбаясь, Джесин. Выражение лица его сестры было не более приветливым, а самый младший, Анакин, похоже, старался подражать обоим. Во всяком случае, он делал вид, что дуется, хотя получалось это у него не слишком убедительно. Малыша, по-видимому, заинтересовал Кьюнайн.
Эбрихим вздохнул. Ясное дело — уйти с пляжа в погожий денек и оказаться за партой — удовольствие маленькое.
— Началом будет знакомство с Кореллианским Сектором, — отозвался старик. Подождав, пока не утихнут стоны, он продолжал: — В конце концов, как смогу я водить вас на экскурсии, если вы не будете знать, куда мы едем.
На экскурсии? — оживилась Джайна.
Как он и рассчитывал, фраза произвела нужный эффект.
— Разумеется, — сказал Эбрихим. — Ведь нам предстоит осмотреть восемь миров. Это Дролл, Селения, Тралус и Талус, Кореллиана и Центральная Станция. В мои обязанности входит быть вашим гидом, когда вы всей семьей будете путешествовать в тех краях.
— Ну, тогда ладно, — согласился Джесин. — А куда мы отправимся сначала?
— Если вы хотите изучить историю этой Системы, то лучше всего, я считаю, начать со знакомства с ее прошлым. Недалеко от города Коронет имеется большой археологический раскоп. Ваша мама согласилась отправиться туда вместе со всеми нами и осмотреть его.
— А что это за раскоп? — поинтересовалась Джайна.
— В сущности, это пещера. По-видимому, она использовалась для каких-то промышленных нужд с очень древних времен. Для каких именно, мы не знаем — но и люди, и дроллы, и селониане использовали эту разработку для каких-то целей — крупномасштабных целей — две тысячи лет тому назад, а возможно, и раньше.
— Ого! — воскликнул Джесин. — А скелеты мы увидим?
— По всей вероятности, да, — кивнул головой Эбрихим. — При раскопках их было обнаружено достаточное количество.
— А он похож на Арту? — неожиданно спросил Анакин, ткнув пухлым пальчиком в сторону Дройда.
Кьюнайн отъехал на несколько сантиметров назад и направил свой телеглаз на мальчика.
— Прошу прощения? — произнес дройд, явно изумленный вопросом.
— Арту, — объяснил Джесин, — это дройд нашего дяди Люка, который остался дома. По-моему, мой брат хочет выяснить, принадлежишь ли ты к тому же виду дройдов.
— Не принадлежу, — ответил Кьюнайн, возвращаясь к столу. — Буду весьма признателен, если вы не будете впредь высказывать подобные предположения.
— Но ты похож на Арту, — продолжал настаивать Анакин. — Чем-то его напоминаешь. Только он пониже ростом и не умеет разговаривать, как ты.
— Я Кьюнайн, усовершенствованная модификация экспериментального дройда, на основе Арсевен, который в свою очередь представляет собой модернизированную версию серии «Арту». Могу добавить, что, в дополнение к первоначальным характеристикам, я сам внес множество модификаций в свою конструкцию. К серии «Арту» я не имею никакого отношения.
— А чем плох Арту? — обиделся Анакин.
— Мне думается, что Кьюнайн весьма невысокого мнения о дройдах типа «Арту», — едва удержавшись от улыбки, заметил Эбрихим.
— Но Арту хороший дройд! — возмутился мальчик.
— Вполне возможно, — согласился Кьюнайн. — Но конструкторы дройдов типа «Арту» намеренно лишили их голоса и оснастили их лишь колесами.
— Ну, и что такого? — удивился Джесин.
— В результате Арту не могут выполнять свою работу как следует. Я нахожу крайне огорчительной саму мысль, что андроид не в состоянии надлежащим образом выполнять свои обязанности. Дело не в вашем Арту и не в его конструкции. К примеру, здесь, на Кореллиане, очень многие андроиды находятся в плачевном положении и никто не в состоянии починить их. Как много теряет от этого наша планета? Это меня шокирует.
Анакин бросил свирепый взгляд на Кьюнайна.
— Не смей говорить гадости об Арту, — проговорил он, затем слез со стула и вышел из комнаты.
— Удачно у тебя получается, — заметил Джесин. — Пойду позову его. — С этими словами мальчик вышел за младшим братом.
— Мне приятно слышать от мастера Джесина слова одобрения в мой адрес.
— Подозреваю, — произнес Эбрихим, поворачиваясь к своему механическому помощнику, — что ты еще не дорос до понимания сарказма.
Когда Хэн пришел в себя, в камере царил полумрак. Он ощущал тупую, пульсирующую боль в затылке, во рту — горечь.
Какого беса понадобилось этим «гуманистам» хватать его прямо на улице? Единственное объяснение, наверное, в том, что герой Повстанческого движения не вызывает восторга у толпы, которая, по-видимому, разделяет имперскую идеологию. Нет, такое предположение не выдерживает критики. Тут что-то совсем другое. Но что именно?
Хэн осмотрелся. Кроме сырой постели, на которой он сидел, да ведра в углу комнаты нет ничего. Такое впечатление, что комната предназначалась для иной цели. По-видимому, прежде тут было подвальное помещение, служившее в качестве кладовой. Как бы то ни было, камера достаточно надежна, чтобы можно было попытаться выбраться отсюда.
Сколько застенков повидал на своем веку Хэн! Так что, в очередной раз попав в темницу, он не очень-то перепугался. Сейчас он в безопасности. Неприятности начнутся после того, как за ним придут.
Едва он успел подумать об этом, как включился яркий до рези в глазах свет и дверь распахнулась. Хэн с трудом поднялся, силясь привыкнуть к яркому освещению. В камеру вошли Барнлей, Флаутис и еще какой-то мужчина, судя по знакам отличия, некий начальник. Они пристально разглядывали узника.
— Что ж, ребята, — произнес незнакомец, — теперь я понимаю, почему вы его схватили, и вполне одобряю ваши действия. Сначала я подумал, что произошла ошибка, но, выходит, никакой ошибки нет. Отпустите его.
— Но… — начал было Флаутис.
— Это приказ, — оборвал незнакомец. — Оттуда. — Он многозначительно поднял глаза. — Вы понимаете, о чем я говорю.
— От Тайного Вождя? — спросил Барнлей, и в голосе его прозвучало нечто похожее на благоговение.
Незнакомец молча кивнул, показывая, что вопрос был неуместен.
— Ну, тогда другое дело, — произнес Флаутис, тотчас придя в себя.
Хэн повернулся было к незнакомцу, чтобы выяснить, что же происходит, но не успел. Едва он открыл рот, как подумал, что зря встал спиной к Барнлею.
Снова удар по затылку, и снова у него потемнело в глазах.
Прошел вечер, дело шло к ночи, и Лея не знала, что ей надо делать — тревожиться или сердиться. То ли Хэн загулял со старинными приятелями и забыл позвонить домой, то ли с ним стряслась беда. Через полчаса за ними должен прилететь вертомобиль.
Именно в этот момент она услышала шум приближающегося аппарата. Неужели это раньше времени прилетел аппарат генерал-губернатора? Она подошла к окну и посмотрела на небо. По тому, как быстро, не зажигая бортовых огней, приближался аппарат, она поняла, что это летит не генерал-губернатор или какое-то другое официальное лицо. Служба безопасности во всех частях дома установила кнопки аварийной сигнализации. Стоит нажать на одну из них, и охрана окажется в состоянии боевой готовности. Одна такая кнопка находилась у окна. Протянув руку, Лея нажала на нее.
Вечер выдался тихий, спокойный, но Календа по опыту знала, что в такие вот тихие вечера чаще, всего и случаются неприятности. И тут послышалось негромкое жужжанье вертомобиля, приближающегося с включенными репульсорами.
Неожиданно ночной воздух наполнился звуками сирен, и всю территорию виллы главы государства залили потоки света. Охранники тотчас заняли свои посты. Не обращая внимания на всю эту суету, Календа впилась взглядом в небо, пытаясь обнаружить налетчика.
Вот он! В трехстах метрах от виллы в вечернем небе появился вертомобиль. Голубоватое пламя, вырывавшееся из демпферных устройств, отбрасывало диковинные тени на узкую проселочную дорогу. Приземляясь, аппарат ударился о землю. Открылась задняя дверь, и из аппарата выбросили какой-то продолговатый предмет. Едва коснувшись земли, вертомобиль снова взмыл в небо и исчез.
Из виллы выбежали охранники и тотчас кинулись к предмету, выброшенному из аппарата. Схватив макробинокль, Календа включила увеличивающее устройство.
Предмет оказался человеком, который с трудом поднялся на ноги. Это был Соло. Судя по его внешнему виду, он побывал в переделке.
Календа мысленно выругалась. Дело плохо. Никуда не годится дело. Это еще одно послание. Хотя она и не понимает, что именно оно обозначает, ясно одно: ничего хорошего ждать не приходится.
Дело пахнет керосином.
Глава тринадцатая
РАЗГОВОР ПРИ СВЕТЕ ФАКЕЛОВ
Обед закончился. Прошел он не слишком весело. Из-за того, что пришлось накладывать повязки и пластыри на Хэна, они опоздали к назначенному сроку. Официальный прием превратился в военный совет.
Не способствовал непринужденности атмосферы и шум, доносившийся с улицы. Несмотря на то что обеденный зал находился на шестом этаже резиденции, крики и пение были настолько громкими, что не обращать на них внимания было невозможно. Все перешли в личный кабинет генерал-губернатора, куда шум доносился еще явственнее. Собравшиеся перестали делать вид, будто ничего не слышат. Убавив освещение в комнате до минимума, чтобы лучше видеть происходящее, а самим при этом оставаться невидимыми, они наблюдали за разворачивающимися событиями из окна. Хотя стекла считались пуленепробиваемыми, всем было явно не по себе. Колеблющееся пламя факелов освещало лица присутствующих в кабинете, которые смотрели на толпы громил.
— Они снова здесь, — печально проговорил генерал-губернатор Микамберлекто. — Пришли и этой ночью. А я не смею, да, не смею вызвать силы обороны или службу общественной безопасности. Я даже не знаю, на чьей они стороне. Более того, я почти уверен, что они больше не поддерживают меня. Если бы я вызвал войска, то не исключено, что и они присоединились бы к смутьянам.
Он вздохнул, прижавшись худым плечом к оконной раме и взглянул на демонстрантов, собравшихся внизу. Звук этот расстроил Лею больше всего. Это был вздох усталого чиновника, покорного судьбе и оставившего всякую надежду на лучшее. Одного этого вздоха Лее было достаточно, чтобы понять: дело проиграно.
Лея и Хэн стояли рядом с Микамберлекто и тоже разглядывали толпу. В воздухе еще висели серые клубы дыма, чучело Микамберлекто все еще тлело, хотя оно было так затоптано, что нельзя было узнать, кого оно изображает.
Демонстранты, одни только люди, причем в большинстве своем мужчины с факелами в руках, ходили вокруг резиденции генерал-губернатора. Факелы коптили, и дым висел в неподвижном вечернем воздухе, отчего ночь казалась темнее, чем была в действительности. У тех демонстрантов, которые не несли факелов, в руках были лозунги и транспаранты, содержание которых было направлено против дроллов и селониан.
Снова послышалось пение, если только можно было назвать это пением. На этот раз оно звучало громче. Тексты песен были грубые, непристойные и, мягко говоря, не выражали ни малейших симпатий в адрес Новой Республики. Прокричав заключительные, особенно оскорбительные для властей строки, демонстранты принялись вопить «ура» себе, любимым.
— Они будут продолжать, продолжать это безобразие еще довольно долго, — заметил Микамберлекто. На интерлингве он говорил почти без акцента, правда, иногда используя грамматические обороты и порядок слов, свойственные фрозийскому языку. В особенности это было заметно по его манере повторять отдельные фразы для пущей выразительности. — Демонстрация эта продлится еще какое-то время, какое-то время, — продолжал генерал-губернатор. — Только ничего нового уже не будет. Не будет ничего такого, чего вы уже не видели. Будут петь и горланить, выкрикивать лозунги, напьются, затеют драку, примутся бить стекла, а потом уберутся восвояси туда, откуда пришли, до следующего раза. Но нынче ночью, нынче ночью на улицах вряд ли будет безопасно находиться. — Покачав невесело головой, Микамберлекто прибавил: — Боюсь, вы выбрали не очень-то удачное место, не очень-то удачное место для отдыха.
Не способствовал непринужденности атмосферы и шум, доносившийся с улицы. Несмотря на то что обеденный зал находился на шестом этаже резиденции, крики и пение были настолько громкими, что не обращать на них внимания было невозможно. Все перешли в личный кабинет генерал-губернатора, куда шум доносился еще явственнее. Собравшиеся перестали делать вид, будто ничего не слышат. Убавив освещение в комнате до минимума, чтобы лучше видеть происходящее, а самим при этом оставаться невидимыми, они наблюдали за разворачивающимися событиями из окна. Хотя стекла считались пуленепробиваемыми, всем было явно не по себе. Колеблющееся пламя факелов освещало лица присутствующих в кабинете, которые смотрели на толпы громил.
— Они снова здесь, — печально проговорил генерал-губернатор Микамберлекто. — Пришли и этой ночью. А я не смею, да, не смею вызвать силы обороны или службу общественной безопасности. Я даже не знаю, на чьей они стороне. Более того, я почти уверен, что они больше не поддерживают меня. Если бы я вызвал войска, то не исключено, что и они присоединились бы к смутьянам.
Он вздохнул, прижавшись худым плечом к оконной раме и взглянул на демонстрантов, собравшихся внизу. Звук этот расстроил Лею больше всего. Это был вздох усталого чиновника, покорного судьбе и оставившего всякую надежду на лучшее. Одного этого вздоха Лее было достаточно, чтобы понять: дело проиграно.
Лея и Хэн стояли рядом с Микамберлекто и тоже разглядывали толпу. В воздухе еще висели серые клубы дыма, чучело Микамберлекто все еще тлело, хотя оно было так затоптано, что нельзя было узнать, кого оно изображает.
Демонстранты, одни только люди, причем в большинстве своем мужчины с факелами в руках, ходили вокруг резиденции генерал-губернатора. Факелы коптили, и дым висел в неподвижном вечернем воздухе, отчего ночь казалась темнее, чем была в действительности. У тех демонстрантов, которые не несли факелов, в руках были лозунги и транспаранты, содержание которых было направлено против дроллов и селониан.
Снова послышалось пение, если только можно было назвать это пением. На этот раз оно звучало громче. Тексты песен были грубые, непристойные и, мягко говоря, не выражали ни малейших симпатий в адрес Новой Республики. Прокричав заключительные, особенно оскорбительные для властей строки, демонстранты принялись вопить «ура» себе, любимым.
— Они будут продолжать, продолжать это безобразие еще довольно долго, — заметил Микамберлекто. На интерлингве он говорил почти без акцента, правда, иногда используя грамматические обороты и порядок слов, свойственные фрозийскому языку. В особенности это было заметно по его манере повторять отдельные фразы для пущей выразительности. — Демонстрация эта продлится еще какое-то время, какое-то время, — продолжал генерал-губернатор. — Только ничего нового уже не будет. Не будет ничего такого, чего вы уже не видели. Будут петь и горланить, выкрикивать лозунги, напьются, затеют драку, примутся бить стекла, а потом уберутся восвояси туда, откуда пришли, до следующего раза. Но нынче ночью, нынче ночью на улицах вряд ли будет безопасно находиться. — Покачав невесело головой, Микамберлекто прибавил: — Боюсь, вы выбрали не очень-то удачное место, не очень-то удачное место для отдыха.