Спиро. Это убийца. :
Клайнман. Что?!
Полицейский. Клайнман?
Спиро. Да, Клайнман.
Полицейский. Нет!
Помощник судьи. Мистер Спиро снова на высоте!
Клайнман. Что вы несете? Вы понимаете, что вы несете?
Спиро. Это преступник.
Клайнман. Вы сошли с ума. Спиро… да он же сумасшедший!
Генри. Значит, это вы, Клайнман.
Фрэнк (кричит). Эй! Сюда! Сюда! Мы поймали его!
Клайнман. Да вы что?
Спиро. Все точно. Сомнений нет. Билл. Клайнман, зачем ты это сделал? Клайнман. Что сделал? Вы что, ему верите?
Верите его носу? Помощник судьи. Сверхъестественные
способности никогда не подводили мистера
Спиро. Клайнман. Да он же шарлатан! При чем тут
мой запах?
С э м. Итак, убийца – Клайнман.
Клайнман. Ребята… да вы что… вы же меня
все знаете…
Джон. Клайнман, зачем ты это сделал? Фрэнк. Отвечай. А л. Да потому, что он сумасшедший. Полный псих. Клайнман. Это я псих?! Посмотрите, разве психи так одеваются?
Генри. Да не скажет он ничего путного. Совсем свихнулся. Билл. У психов всегда так – они логичны во всем, кроме одного, кроме своего больного места, своего пунктика.
Сэм. Точно, Клайнман всегда был безумно логичный.
Генри. Вот именно – безумно! Клайнман. Это ведь шутка, правда? Потому
что, если это не шутка, я буду кричать. Спиро. В который раз я благодарю Господа
за дар, который он ниспослал мне.
Джон. Прямо сейчас его и вздернем! Единодушная поддержка.
Клайнман. Не подходите ко мне! Я ненавижу веревки!
Джина (проститутка). Он хотел на меня наброситься! Он меня внезапно схватил!
Клайнман. Я дал тебе пять долларов!
Клайнмана хватают.
Билл. У меня есть веревка.
Клайнман. Что вы делаете?
Фрэнк. Наконец-то в нашем городе наступит спокойствие. Навсегда.
Клайнман. Вы вешаете невинного человека! Я и муху не обижу… ну, разве что муху…
Полицейский. Нельзя его вешать без суда.
Клайнман. Конечно, нельзя! У меня есть права.
А л. А как насчет прав твоих жертв?
Клайнман. Каких жертв? Я требую своего адвоката! Слышите?! Я требую своего адвоката! Мне даже не предоставили адвоката!
Полицейский. Клайнман, вы признаете свою вину?
Клайнман. Нет, я невиновен! Абсолютно невиновен! Я не маньяк-убийца и никогда в прошлом им не был. Меня это не интересует даже как хобби.
Генри. Что вы сделали для поимки преступника?
Клайнман. Вас интересует моя роль в плане? Но мне его так и не сообщили.
Джон. А вам не кажется, что вы должны были узнать все сами.
Клайнман. Каким образом? Когда бы я ни спрашивал, мне отвечали всякую чушь.
Ал. Сами виноваты.
Фрэнк. Правильно. К тому же план был не один.
Билл. Конечно, мы разработали свой план.
Дон. Были и другие планы. Уж в каком-нибудь могли бы поучаствовать!
Сэм. Потому-то вы и не могли сделать выбор. Просто не хотели выбирать.
Клайнман. Между чем? Сообщите мне план. Я буду помогать. Используйте меня.
Полицейский. Поздно, Клайнман, поздно.
Генри. Клайнман, суд признал вас виновным. Вы будете повешены. У вас есть последнее желание?
Клайнман. Да. Если можно, не вешайте.
Генри. Простите, Клайнман, но тут мы бессильны.
Эйб (появляется в сильном волнении). Бежим! Скорее, побежали!
Джон. Что случилось?
Э й б. Мы загнали убийцу за здание склада.
Ал. Ерунда! Убийца – Клайнман.
Э й б. Нет. Он пытался задушить Эдит Кокс. Она его опознала. Скорее! Надо собрать как можно больше людей.
Сэм. Это кто-то из местных?
Э й б. Нет, чужой. Сбежал из тюрьмы.
Клайнман. Вот видите, видите! А вы собирались повесить невинного человека!
Генри. Клайнман, простите нас.
Клайнман. Да ладно. Надо же… как только они не знают, что делать, сразу хватаются за веревку.
С п и р о. Наверное, я ошибся.
Клайнман. А, это вы? Вам надо показаться отоларингологу! (Все убегают.) Хорошо, когда знаешь, кто твои друзья. Всё, я иду домой. Хватит с меня… Я устал… замерз… ну и ночка! Куда это я забрел?.. Черт, совсем не умею ориентироваться… Нет, не сюда… Надо слегка передохнуть и сориентироваться… От страха даже мутит немного… (Шум.) Господи!.. Кто здесь?
Маньяк. Клайнман?
Клайнман. Кто вы?
Маньяк (внешне похож на Клайнмана). Маньяк-убийца. Можно присесть? Ужасно устал.
Клайнман. Что?
Маньяк. Все за мной гоняются… Ношусь по
улицам, прячусь в парадных. По городу не могу ходить нормально – только крадусь… Они вроде считают, что мне это очень нравится.
Клайнман. Так что, вы… вы убийца?
Маньяк. Конечно.
Клайнман. Ну всё, мне пора!
Маньяк. Не надо волноваться. Я вооружен.
Клайнман. Неужели… неужели вы собираетесь меня убить?
Маньяк. Разумеется. Я только этим и занимаюсь.
Клайнман. Да вы просто псих.
Маньяк. Несомненно, полный псих. Думаете, нормальный человек стал бы людей резать? Я ведь даже никого не ограбил. Нет, серьезно, ни разу не взял ни гроша. Даже к какой-нибудь расческе и то не прикоснулся.
Клайнман. Зачем же вы это делаете?
Маньяк. Как зачем? Я же псих.
Клайнман. А выглядите вполне нормальным.
Маньяк. Не судите о людях по их внешности. Вот я, к примеру, псих.
Клайнман. А я как-то представлял вас высоким, черноволосым, страшным…
Маньяк. Ну, Клайнман… это ведь не кино. Я такой же, как вы. Клыки у меня должны
быть, что ли?
К л а й н м а н. Но вы убили столько высоких, сильных мужчин… Они же были в два раза крупнее вас.
Маньяк. Разумеется. А все почему? Потому что подкрадывался сзади или убивал, когда они спали. Не буду же я нарываться на неприятности.
Клайнман. Но зачем все-таки вы это делаете? Маньяк. Да говорю же, псих я. Думаете, я сам знаю, зачем убиваю? Клайнман. Вам это нравится? Маньяк. Да при чем тут «нравится»! Убиваю – и все. Клайнман. Неужели вы не понимаете, что
это возмутительно?
Маньяк. Если бы понимал, был бы нормальным.
Клайнман. И давно это у вас? Маньяк. Сколько себя помню. Клайнман. А вас не могут вылечить? Маньяк. Кто?
Клайнман. Ну, есть доктора… клиники… Маньяк. Думаете, доктора что-нибудь смыслят? Я ходил по врачам. Сделали мне анализ крови, сделали рентген. А то, что я псих, не обнаружили. Рентгеном не просвечивается.
Клайнман. А психиатры? Гипнотизеры? Маньяк. Ну, этих обдурить ничего не стоит.
Клайнман. Как это?
Маньяк. Я же веду себя как нормальный. А они мне кляксы какие-то показывали… Спрашивали, нравятся ли мне женщины. Я отвечаю: «А как же!»
К л а й н м а н. Да, ужасно.
Маньяк. У вас есть последнее желание?
Клайнман. Да вы что, в самом деле не шутите?
Маньяк. Хотите удостовериться, что у меня смех как у последнего психа?
Клайнман. Нет. Но все-таки прислушайтесь к голосу рассудка. (Маньяк вынимает нож. Щелчок – и раскрывается лезвие.) Если, убивая меня, вы не получаете ни малейшего удовольствия, зачем же это делать? Нелогично. Вы можете действительно с толком использовать свое время… Займитесь гольфом… станете сумасшедшим игроком в гольф!
Маньяк. Прощайте, Клайнман.
Клайнман. На помощь! На помощь! Убивают! (Маньяк всаживает в него нож и убегает.) О-о-ох! О-ох!
Собирается небольшая толпа. Слышны реплики: «Он умирает», «Клайнман умирает», «Умирает».
Джон. Клайнман, как он выглядел? Клайнман. Как я. Джон. Что значит – как вы? Клайнман. Похож на меня.
Джон. Но Дженсен говорил, что он выглядел как Дженсен… высокий, светловолосый, похожий на шведа…
Клайнман. О-о-ох! Вы будете слушать Дженсена или вы будете слушать меня?
Джон. Хорошо, только не надо злиться…
Клайнман. Ладно, не буду, только не надо молоть чепуху… Он был похож на меня…
Джон. Ну, разве что он мастерски гримируется…
Клайнман. Кое-что он уж точно делает мастерски, к я бы вам советовал поторопиться!
Джон. Принесите ему воды.
Клайнман. Зачем мне воды?
Джон. Я думал, вы хотите пить.
Клайнман. Смерть не обязательно вызывает жажду. Если, конечно, тебя не зарезали сразу, как поел селедку.
Джон. Вы боитесь смерти?
Клайнман. Я не боюсь умирать, просто не хочется при этом присутствовать.
Джон (задумчиво). Рано или поздно он доберется до каждого из нас.
Клайнман (бредит). Помогите друг другу… Единственный враг – Господь.
Джон. Бедный Клайнман. Он бредит.
Клайнман. Ох… о-ох… охау-у-у. (Слабеет.)
Джон. Пойдемте, надо придумать другой план.
Начинают расходиться.
Клайнман (едва заметно приподнимается). И вот еще что: если загробная жизнь существует и мы все окажемся в одном месте, не зовите меня, я вас позову сам. (Умирает.)
Мужчина (вбегает). Убийцу видели возле железнодорожных путей! Скорее! Туда!
Все устремляются на поиски убийцы, а мы ОПУСКАЕМ ЗАНАВЕС.
Бог
А к т е р. Э! Ни черта. Нет ничего, и не было.
П и с а т е л ь. Как это – ничего нет?
А к т е р. А так. Вообще. Вообще все – бред и бессмыслица.
П и с а т е л ь. Концовку бы!
А к т е р. А я тебе про что? Мы над чем с тобой бьемся-то? Ведь мы как раз и бьемся над концовкой.
П и с а т е л ь. И вечно мы с этой концовкой!
А к т е р. А написано потому что беспомощно.
Вот и приходится…
П и с а т е л ь. Да разве я что говорю? Она и в самом деле слабовата.
А к т е р. Слабовата! Да она просто неправдоподобна! Когда пишешь пьесу, вся штука знаешь в чем? Надо начать с конца. Заимей сначала хорошую ударную концовку. А потом пиши себе задом наперед!
П и с а т е л ь. Я пробовал! Получается пьеса без начала.
А к т е р. Но это же абсурд!
П и с а т е л ь. Абсурд? При чем тут абсурд?
А к т е р. В каждой пьесе должно быть начало, середина и конец.
П и с а т е л ь. А, собственно, зачем?
Актер (доверительно). Потому что в природе все имеет начало, середину и конец.
П и с а т е л ь. А как насчет кольца?
Актер (задумчиво). А… действительно. Начала у кольца нет; середины и конца тоже нет… Да проку-то с него что?!
П и с а т е л ь. Диабетус, пожалуйста, подумай о концовке! Ведь у нас премьера через три дня.
А к т е р. Это у вас премьера! Я в этой бредяти-не участвовать не собираюсь. Такой уважаемый актер, как я… От меня публика ждет ролей поприличнее!
П и с а т е л ь. Позвольте вам напомнить, уважаемый! Ты же полуголодный бедолага, которому я по доброте душевной разрешил выйти на публику в своей пьесе, чтобы как-то помочь тебе. Чтобы ты смог снова вернуться на сцену.
А к т е р. Полуголодный? Пожалуй. Давно работы не было? Может быть. Никак снова на сцену не выбиться? И это может быть, но чтобы пьяница?!
П и с а т е л ь. А я разве сказал, что ты пьяница?
А к т е р. Ты-то не сказал, да я-то знаю, что к тому же я пьяница.
Писатель (в порыве внезапного вдохновения). Слушай, а что, если твой персонаж выхватит из складок одежды кинжал и, в безумном порыве отчаяния, как полоснет себя по глазам!
А к т е р. Ааа! Тоже мне, выдумал! Ты что, не обедал сегодня?
П и с а т е л ь. А что? Чем плохо?
А к т е р. Тягостно очень. Публика как увидит такое…
П и с а т е л ь. Знаю, знаю. Начнет издавать всякие неподходящие звуки.
А к т е р. То есть освистывать!
П и с а т е л ь. Ну, хоть бы раз пробиться! Один разок, напоследок. Дали бы моей пьесе первую премию! Мне ведь плевать на их бесплатный кувшин нектара. Просто из принципа!
Актер (озарен идеей). А что, если царь вдруг передумает? Тут, кажется, есть некое рациональное зерно.
П и с а т е л ь. Да в жизни он этого не сделает!
Актер (пытаясь сбыть свой товар). А если попросит царица?
П и с а т е л ь. Чего это она просить-то станет? Она же сволочь!
А к т е р. А вот если бы троянцы сдались…
П и с а т е л ь. Как же! Они до последнего стоять будут!
А к т е р. А если Агамемнон нарушит слово?
П и с а т е л ь. Это не в его характере.
А к т е р. А если бы я вдруг выхватил меч и…
П и с а т е л ь. Это противоречило бы твоему характеру. Ты же трус! Бессовестный, безмозглый раб, и чести у тебя не больше, чем у червя. Иначе бы зачем ты мне был нужен?
А к т е р. Но я же только что предложил тебе шесть возможных концовок!
П и с а т е л ь. Одна топорнее другой!
А к т е р. Это пьеса твоя топорная, а не мои концовки!
П и с а т е л ь. Никогда люди так не ведут себя. Это противно их природе.
А к т е р. А мне их природа до фонаря! Нужна же нам какая-то концовка!
П и с а т е л ь. Поскольку человек – животное логичное, как драматург, я не могу допустить, чтобы мои персонажи делали бы на сцене то, чего в реальной жизни ни за что не сделают!
А к т е р. Смотри, не забудь, что сами-то мы в реальной жизни не существуем.
П и с а т е л ь. Ты что хочешь этим сказать?
А к т е р. Ты же знаешь: мы – персонажи пьесы, которую как раз сейчас играют на этой сцене. И нечего на меня кидаться! Не я ее придумал!
П и с а т е л ь. Мы – персонажи пьесы, в которой будут играть мою пьесу. Вроде как пьеса в пьесе… А они на нас смотрят.
А к т е р. Н-да. Сплошная философия, правда?
П и с а т е л ь. Да что там философия! Идиотство сплошное!
А к т е р. Так ты, что же, хотел бы среди них сидеть?
Писатель (глядя в публику). Еще чего! Ты взгляни на них только!
А к т е р. Тогда поехали дальше.
Писатель (бормочет). И за это они платили деньги!
А к т е р. Гепатитис! Я тебе говорю!
П и с а т е л ь. Да знаю. Все дело в концовке.
А к т е р. И вечно эта концовка!
Писатель (неожиданно, к зрителям). Слушайте, ребята, а может, вы нам что-нибудь предложите?
А к т е р. Не приставай к зрителям! Дернуло меня о них упомянуть!
П и с а т е л ь. Вот это влипли, а?! Мы, два древних грека в Афинах, сейчас будем смотреть мою пьесу, а ты – так даже играть в ней, а они – из какой-нибудь дыры вроде
Бруклина – глазеют на нас в чьей-то чужой пьесе! А что, если они – тоже персонажи какой-нибудь пьесы? И кто-нибудь на них тоже пришел посмотреть? А может, вообще ничего этого нет и все мы – только тени в чьем-нибудь сне? Или, – что совсем уже скверно, – существует только вон тот жирный дядька из третьего ряда?
А к т е р. Вот и я говорю. Что, если Вселенная устроена вовсе не так логично, а человек – штука гораздо более изменчивая, чем мы думаем? Тогда можно было бы изменить концовку: ведь ей не надо было бы соответствовать никакой наперед заданной идее. Да ты слушаешь или нет?
П и с а т е л ь. Конечно, нет. (К зрителям.) Вы что-нибудь понимаете? Он актер. Каждый день обедает в ресторане «Сарди».
А к т е р. Действующим лицам тогда не нужно было бы никаких наперед заданных характеров, и они могли бы вести себя как им вздумается. А мне бы не пришлось рабом быть. Из-за того, что ты так написал в своей дурацкой пьесе. Я мог бы взять да и стать героем.
П и с а т е л ь. Ну, так тогда и пьесы нет!
А к т е р. Нет пьесы? Я пошел. Найдешь меня у «Сарди».
П и с а т е л ь. Но, Диабетус! Ты же не хочешь, чтобы воцарился хаос!
А к т е р. Свобода – хаос?
П и с а т е л ь. Свобода? Это вопросик! (Кзрителям.) Свобода и хаос, а? Есть тут кто-нибудь с философским образованием?
Откликается Девица из публики.
Д е в и ц а. Я!
П и с а т е л ь. Вы кто?
Д е в и ц а. Вообще-то я кончила физкультурный, но философию мы тоже проходили. П и с а т е л ь. Подойдите сюда, пожалуйста. А к т е р. Какого дьявола ты затеял? Д е в и ц а. Ничего, что я с физкультурного? П и с а т е л ь. Что? А, не важно, мы всех берем.
Она поднимается на сцену.
А к т е р. Ну, дает! Вообще уже!..
П и с а т е л ь. Ты чего там вякаешь?
А к т е р. Посреди пьесы! Господи! Кто она такая?
П и с а т е л ь. Через пять минут начнется Афинский Фестиваль Драмы, а у меня нет концовки!
А к т е р. Ну – и?
П и с а т е л ь. Появились серьезные философские проблемы. Существуем ли мы? Существуют ли они? (Имеет в виду публику.) Что соответствует природе человека, что ей противно?
Д е в и ц а. Привет. Меня зовут Дора Леви.
П и с а т е л ь. Я – Гепатитис, он – Диабетус. Мы древние греки.
Д о р а. А я из Пенсильвании.
А к т е р. Гони ее со сцены!
Писатель (оглядывает ее с головы до ног. Онамила). А что? Очень сексуальная девица.
А к т е р. Ну и что нам-то с этого?
Д о р а. Основной вопрос философии состоит в следующем: пусть в лесу упало дерево, а вокруг никого нет. Откуда мы знаем, что оно упало с треском?
Все озадаченно озираются.
А к т е р. Не все ли нам равно? Здесь же не лес, а Сорок Пятая улица!
П и с а т е л ь. Спать со мной будешь?
А к т е р. Оставь ее в покое!
Д о р а (к Актеру). А ты не лезь! Не твое дело!
П и с а т е л ь (к кулисам). Будьте добры, опустите занавес. На пять минуточек. (К зрителям.) Посидите немножко. Мы тут мигом.
А к т е р. Позорище! Это же бред какой-то! (К Доре.) Разве у вас никого нет?
Д о р а. А… Конечно, есть! (К зрителям.) Диана, иди к нам! Тут у меня два грека!.. (Ответа нет.) Она стесняется!
А к т е р. Ну ладно. Нам надо ведь пьесу тянуть. Придется обо всем доложить автору.
П и с а т е л ь. Так я же и есть автор!
А к т е р. Я имею в виду настоящего автора.
П и с а т е л ь (вполголоса, к Актеру). Диабетус, я, кажется, имею шанс!
А к т е р. Что значит шанс?! Сношение, что ли, устроить хочешь? При всем народе?
П и с а т е л ь. А мы занавес опустим. Из них ведь кое-кому тоже случается это делать. Правда, немногим, наверное.
А к т е р. Идиот! Она ведь еврейка, а ты так и вовсе вымышленный персонаж. Представляешь, какие получатся детки!
П и с а т е л ь. Диана! Вам представился случай познакомиться с… (называет настоящую фамилию актера). Он известный артист! Выступает по телевидению!
Актер (в трубку телефона). Соедините меня с городом.
Д о р а. Не хотелось бы, чтобы из-за меня начался скандал.
П и с а т е л ь. Никакого скандала. Просто мы тут немножко перестали понимать, где пьеса, а где настоящая жизнь.
Д о р а. А кто может сказать, что такое настоящая жизнь?
П и с а т е л ь. Золотые слова, Дора!
Д о р а (философически). Как часто бывает, – ты думаешь, что постиг смысл настоящей жизни, а на самом деле имеешь дело с обычным надувательством.
П и с а т е л ь. То чувство, которое я испытываю по отношению к вам, Дора, по-моему, самое настоящее!
Д о р а. Значит, секс – это настоящее?
П и с а т е л ь. Даже если и нет, все равно это одно из самых приятных надувательств, каким человеку дано предаваться.
Хватает ее, она увертывается.
Д о р а. Нет-нет. Только не здесь!
П и с а т е л ь. Почему бы и нет?
Д о р а. Я не знаю. Такая у меня реплика.
П и с а т е л ь. У тебя это было когда-нибудь с вымышленным персонажем?
Д о р а. Да был один итальянец, а так больше никого… Актер (говорит по телефону. Глухо доноситсяголос его абонента). Алло!
Т е л е ф о н (голос Служанки). Алло, квартира мистера Аллена.
А к т е р. Можно мистера Аллена? Голос Служанки. Кто это говорит?
А к т е р. Один из персонажей его пьесы. Служанка. Одну секундочку. Мистер Аллен, там вам звонит какой-то ваш персонаж.
А к т е р (к зрителям). Сейчас эти голубки у меня заворкуют!
Голос Вуди Аллена. Алло! А к т е р. Мистер Аллен! Вуди. Да?
А к т е р. Это Диабетус.
В у д и. Кто?
А к т е р. Диабетус. Персонаж, который вы создали.
В у д и. А… да, припоминаю, вы у меня довольно скверно получились. Как-то плосковато несколько.
А к т е р. Спасибо.
В у д и. Э, послушайте! Вы же должны сейчас быть на сцене!
А к т е р. Вот и я о том же. Мы тут какую-то девицу на сцену вытащили, так она никак уходить не хочет, а Гепатитус прет на нее как очумелый.
В у д и. Ну и как девица?
А к т е р. Да она – ничего, только больно уж в раж вошла.
В у д и. Что? Рыжая?
А к т е р. Брюнетка. Волосы длинные.
Вуди. А ножки?
А к т е р. Ну, и ножки тоже.
Вуди. А грудь как?
А к т е р. Да, в общем, недурна.
Вуди. Не отпускайте ее, я сейчас буду!
А к т е р. Она студентка с философского, но ни черта толком не знает. Типичный продукт студенческой столовой.
Вуди. Забавно, я ведь уже использовал эту фразу, когда описывал девушку в «Сыграй-ка нам снова, Сэм».
А к т е р. Надеюсь, там она получилась забавнее.
Вуди. Давайте ее сюда!
А к т е р. К телефону, что ли?
Вуди. Естественно!
А к т е р (к Доре). Это вас.
Д о р а (шепотом). Я видела его в кино. Отделайтесь от него как-нибудь!
А к т е р. Но он же автор пьесы!
Д о р а. Тоже мне пьеса! Глупая и претенциозная.
А к т е р (в трубку). Она не хочет говорить с вами. Говорит, что пьеса претенциозная.
Вуди. О, Господи! Ну ладно, потом перезвоните мне, расскажете, чем все кончится.
А к т е р. Ладно. (Вешает трубку, потом снова за нее хватается: до него доходит, что сказал автор.)
Д о р а. Так мне можно сыграть в вашей пьесе?
А к т е р. Ничего не понимаю! Вы актриса или девица, которая изображает актрису?
Д о р а. Я всегда мечтала быть актрисой. Мама хотела, чтобы я стала медсестрой. А папа мечтает, чтобы я вышла замуж за приличного человека.
А к т е р. И в результате где же вы работаете?
Д о р а. На фабрике, где делают ресторанные тарелки. Посмотришь – она как бы глубокая, а на самом деле мелкая!
Из-за кулис появляется Грек.
Трихинозис. Диабетус, Гепатитис, привет вам. (Обмен рукопожатиями.) Я только что в Акрополисе спорил с Сократусом, и он мне доказал, что я не существую.
Он так меня расстроил! Кстати, говорят, вы тут с концовкой маетесь? Кажется, у меня есть для вас кое-что.
П и с а т е л ь. В самом деле?
Трихинозис. А это кто такая?
Д о р а. ДораЛеви.
Трихинозис. Не из Пенсильвании, случаем?
Д о р а. Оттуда. Трихинозис. А вы там не знаете таких
Раппопортов?
Д о р а. Как же, как же! Мирона Раппопорта? Трихинозис (кивает). Вместе с ним мы агитировали за либералов. Д о р а. Какое совпадение! Трихинозис. У вас еще была интрижка с мэром Линдсеем? Д о р а. Да это я только удочку закидывала. Не вышло ничего.
П и с а т е л ь. Давай концовку! Трихинозис. Надо же, какая очаровашка! Д о р а. Ах, что вы говорите! Трихинозис. Как бы это нам с тобой сейчас перепихнуться? Д о р а. Сама судьба нам дарит эту ночь!
Трихинозис страстно сжимает ее запястье.
Д о р а. Что ж, я – твоя. И знай: я непорочна! Верно я говорю?
Суфлер (показывается из-за кулис. Он в свитере. В руках книга). «Что ж, я – твоя. И знай: я непорочна!» Все правильно.
(Исчезает.) П и с а т е л ь. Давай твою концовку, дубина стоеросовая! Трихинозис. А!.. Ах да! (Зовет.) Ребята!
Несколько греков выкатывают на сцену какую-то замысловатую машину.
П и с а т е л ь. Это еще что за хреновина?
Трихинозис. Это концовка для твоей пьесы.
А к т е р. Не понимаю.
Трихинозис. В этой машине, которую я полгода изобретал в подвале лавки моего шурина, – в ней решение всех проблем!
П и с а т е л ь. Как это?
Трихинозис. В финальной картине, где все темнеет, а подлый раб Диабетус попадает в отчаянное положение…
А к т е р. Ну?
Трихинозис. Зевс, отец всех богов, нисходит драматически с небес и, размахивая своими молниями, спасает бессильную, но благодарную толпу смертных.
Д о р а. Deus ex machina! Бог из машины!
Трихинозис. Ха! Прекрасное название для аппарата!
Д о р а. Не зря же у меня папа работает в компании «Вестингауз»!
П и с а т е л ь. Я все-таки как-то не понимаю…
Т р и х и но з и с. Погоди! Как она работает – это надо видеть! Посмотришь, как из нее Зевс вылетит! Этим изобретением я заработаю целое состояние! Софоклус вложил в него кучу денег. А Эврипидус даже заказал два экземпляра.
П и с а т е л ь. Но это же меняет всю идею пьесы!
Трихинозис. Не говори, пока не увидишь ее в действии. Гастритис, давай впрягайся! Вот тебе доспехи для летания. Гастритис. А почему я? Трихинозис. Делай что тебе говорят! (Гепатитису.) Ты глазам своим не поверишь! Гастритис. Боюсь я что-то… Трихинозис. Он шутит! (Шепотом.) Ну, давай же, идиот, ты мне провалишь всю рекламу! Сейчас он все сделает! Ха! Ха! Гастритис. Да я же высоты боюсь! Трихинозис. Ну, полезай! Живо! Ну, давай! Теперь надень костюм Зевса… Только покажешься в нем, и все! (Приходит в неистовство, Гастритис упорствует.) Гастритис. Я позвоню своему адвокату!
П и с а т е л ь. Так вы говорите, в конце концов приходит Бог и всех спасает?
А к т е р. А что? Мне нравится! За это людям и заплатить не жалко!
Д о р а. Он прав. Это же прямо как в голливудских фильмах по Библии!
Писатель (выходит на середину сцены, как-то слишком уж театрально). Но если Бог всех спасет, человек не несет за свои действия никакой ответственности!
А к т е р. И после этого он еще будет спрашивать, почему его перестали звать на вечеринки!
Д о р а. Но без Бога Вселенная бессмысленна! Жизнь не имеет смысла! Мы не имеем смысла! (Тягостная пауза.) Эх, мне вдруг прямо до полусмерти захотелось, чтобы меня оттрахали!
П и с а т е л ь. У меня что-то настроение пропало.
Д о р а. Ах, так? Может, из зрителей кто-нибудь возьмет на себя этот труд?
А к т е р. Прекратите! (К зрителям.) Вы не слушайте, ребята! Это она так. Треплется.
П и с а т е л ь. Что-то я совсем раскис…
А к т е р. Да брось. Что это на тебя накатило?
П и с а т е л ь. Не знаю, верю я в Бога или я не верю…
Д о р а (к зрителям). А я ведь серьезно!
А к т е р. Если нет Бога, так кто же сотворил Вселенную?
П и с а т е л ь. Да я разве против? Просто я еще неуверен.
Клайнман. Что?!
Полицейский. Клайнман?
Спиро. Да, Клайнман.
Полицейский. Нет!
Помощник судьи. Мистер Спиро снова на высоте!
Клайнман. Что вы несете? Вы понимаете, что вы несете?
Спиро. Это преступник.
Клайнман. Вы сошли с ума. Спиро… да он же сумасшедший!
Генри. Значит, это вы, Клайнман.
Фрэнк (кричит). Эй! Сюда! Сюда! Мы поймали его!
Клайнман. Да вы что?
Спиро. Все точно. Сомнений нет. Билл. Клайнман, зачем ты это сделал? Клайнман. Что сделал? Вы что, ему верите?
Верите его носу? Помощник судьи. Сверхъестественные
способности никогда не подводили мистера
Спиро. Клайнман. Да он же шарлатан! При чем тут
мой запах?
С э м. Итак, убийца – Клайнман.
Клайнман. Ребята… да вы что… вы же меня
все знаете…
Джон. Клайнман, зачем ты это сделал? Фрэнк. Отвечай. А л. Да потому, что он сумасшедший. Полный псих. Клайнман. Это я псих?! Посмотрите, разве психи так одеваются?
Генри. Да не скажет он ничего путного. Совсем свихнулся. Билл. У психов всегда так – они логичны во всем, кроме одного, кроме своего больного места, своего пунктика.
Сэм. Точно, Клайнман всегда был безумно логичный.
Генри. Вот именно – безумно! Клайнман. Это ведь шутка, правда? Потому
что, если это не шутка, я буду кричать. Спиро. В который раз я благодарю Господа
за дар, который он ниспослал мне.
Джон. Прямо сейчас его и вздернем! Единодушная поддержка.
Клайнман. Не подходите ко мне! Я ненавижу веревки!
Джина (проститутка). Он хотел на меня наброситься! Он меня внезапно схватил!
Клайнман. Я дал тебе пять долларов!
Клайнмана хватают.
Билл. У меня есть веревка.
Клайнман. Что вы делаете?
Фрэнк. Наконец-то в нашем городе наступит спокойствие. Навсегда.
Клайнман. Вы вешаете невинного человека! Я и муху не обижу… ну, разве что муху…
Полицейский. Нельзя его вешать без суда.
Клайнман. Конечно, нельзя! У меня есть права.
А л. А как насчет прав твоих жертв?
Клайнман. Каких жертв? Я требую своего адвоката! Слышите?! Я требую своего адвоката! Мне даже не предоставили адвоката!
Полицейский. Клайнман, вы признаете свою вину?
Клайнман. Нет, я невиновен! Абсолютно невиновен! Я не маньяк-убийца и никогда в прошлом им не был. Меня это не интересует даже как хобби.
Генри. Что вы сделали для поимки преступника?
Клайнман. Вас интересует моя роль в плане? Но мне его так и не сообщили.
Джон. А вам не кажется, что вы должны были узнать все сами.
Клайнман. Каким образом? Когда бы я ни спрашивал, мне отвечали всякую чушь.
Ал. Сами виноваты.
Фрэнк. Правильно. К тому же план был не один.
Билл. Конечно, мы разработали свой план.
Дон. Были и другие планы. Уж в каком-нибудь могли бы поучаствовать!
Сэм. Потому-то вы и не могли сделать выбор. Просто не хотели выбирать.
Клайнман. Между чем? Сообщите мне план. Я буду помогать. Используйте меня.
Полицейский. Поздно, Клайнман, поздно.
Генри. Клайнман, суд признал вас виновным. Вы будете повешены. У вас есть последнее желание?
Клайнман. Да. Если можно, не вешайте.
Генри. Простите, Клайнман, но тут мы бессильны.
Эйб (появляется в сильном волнении). Бежим! Скорее, побежали!
Джон. Что случилось?
Э й б. Мы загнали убийцу за здание склада.
Ал. Ерунда! Убийца – Клайнман.
Э й б. Нет. Он пытался задушить Эдит Кокс. Она его опознала. Скорее! Надо собрать как можно больше людей.
Сэм. Это кто-то из местных?
Э й б. Нет, чужой. Сбежал из тюрьмы.
Клайнман. Вот видите, видите! А вы собирались повесить невинного человека!
Генри. Клайнман, простите нас.
Клайнман. Да ладно. Надо же… как только они не знают, что делать, сразу хватаются за веревку.
С п и р о. Наверное, я ошибся.
Клайнман. А, это вы? Вам надо показаться отоларингологу! (Все убегают.) Хорошо, когда знаешь, кто твои друзья. Всё, я иду домой. Хватит с меня… Я устал… замерз… ну и ночка! Куда это я забрел?.. Черт, совсем не умею ориентироваться… Нет, не сюда… Надо слегка передохнуть и сориентироваться… От страха даже мутит немного… (Шум.) Господи!.. Кто здесь?
Маньяк. Клайнман?
Клайнман. Кто вы?
Маньяк (внешне похож на Клайнмана). Маньяк-убийца. Можно присесть? Ужасно устал.
Клайнман. Что?
Маньяк. Все за мной гоняются… Ношусь по
улицам, прячусь в парадных. По городу не могу ходить нормально – только крадусь… Они вроде считают, что мне это очень нравится.
Клайнман. Так что, вы… вы убийца?
Маньяк. Конечно.
Клайнман. Ну всё, мне пора!
Маньяк. Не надо волноваться. Я вооружен.
Клайнман. Неужели… неужели вы собираетесь меня убить?
Маньяк. Разумеется. Я только этим и занимаюсь.
Клайнман. Да вы просто псих.
Маньяк. Несомненно, полный псих. Думаете, нормальный человек стал бы людей резать? Я ведь даже никого не ограбил. Нет, серьезно, ни разу не взял ни гроша. Даже к какой-нибудь расческе и то не прикоснулся.
Клайнман. Зачем же вы это делаете?
Маньяк. Как зачем? Я же псих.
Клайнман. А выглядите вполне нормальным.
Маньяк. Не судите о людях по их внешности. Вот я, к примеру, псих.
Клайнман. А я как-то представлял вас высоким, черноволосым, страшным…
Маньяк. Ну, Клайнман… это ведь не кино. Я такой же, как вы. Клыки у меня должны
быть, что ли?
К л а й н м а н. Но вы убили столько высоких, сильных мужчин… Они же были в два раза крупнее вас.
Маньяк. Разумеется. А все почему? Потому что подкрадывался сзади или убивал, когда они спали. Не буду же я нарываться на неприятности.
Клайнман. Но зачем все-таки вы это делаете? Маньяк. Да говорю же, псих я. Думаете, я сам знаю, зачем убиваю? Клайнман. Вам это нравится? Маньяк. Да при чем тут «нравится»! Убиваю – и все. Клайнман. Неужели вы не понимаете, что
это возмутительно?
Маньяк. Если бы понимал, был бы нормальным.
Клайнман. И давно это у вас? Маньяк. Сколько себя помню. Клайнман. А вас не могут вылечить? Маньяк. Кто?
Клайнман. Ну, есть доктора… клиники… Маньяк. Думаете, доктора что-нибудь смыслят? Я ходил по врачам. Сделали мне анализ крови, сделали рентген. А то, что я псих, не обнаружили. Рентгеном не просвечивается.
Клайнман. А психиатры? Гипнотизеры? Маньяк. Ну, этих обдурить ничего не стоит.
Клайнман. Как это?
Маньяк. Я же веду себя как нормальный. А они мне кляксы какие-то показывали… Спрашивали, нравятся ли мне женщины. Я отвечаю: «А как же!»
К л а й н м а н. Да, ужасно.
Маньяк. У вас есть последнее желание?
Клайнман. Да вы что, в самом деле не шутите?
Маньяк. Хотите удостовериться, что у меня смех как у последнего психа?
Клайнман. Нет. Но все-таки прислушайтесь к голосу рассудка. (Маньяк вынимает нож. Щелчок – и раскрывается лезвие.) Если, убивая меня, вы не получаете ни малейшего удовольствия, зачем же это делать? Нелогично. Вы можете действительно с толком использовать свое время… Займитесь гольфом… станете сумасшедшим игроком в гольф!
Маньяк. Прощайте, Клайнман.
Клайнман. На помощь! На помощь! Убивают! (Маньяк всаживает в него нож и убегает.) О-о-ох! О-ох!
Собирается небольшая толпа. Слышны реплики: «Он умирает», «Клайнман умирает», «Умирает».
Джон. Клайнман, как он выглядел? Клайнман. Как я. Джон. Что значит – как вы? Клайнман. Похож на меня.
Джон. Но Дженсен говорил, что он выглядел как Дженсен… высокий, светловолосый, похожий на шведа…
Клайнман. О-о-ох! Вы будете слушать Дженсена или вы будете слушать меня?
Джон. Хорошо, только не надо злиться…
Клайнман. Ладно, не буду, только не надо молоть чепуху… Он был похож на меня…
Джон. Ну, разве что он мастерски гримируется…
Клайнман. Кое-что он уж точно делает мастерски, к я бы вам советовал поторопиться!
Джон. Принесите ему воды.
Клайнман. Зачем мне воды?
Джон. Я думал, вы хотите пить.
Клайнман. Смерть не обязательно вызывает жажду. Если, конечно, тебя не зарезали сразу, как поел селедку.
Джон. Вы боитесь смерти?
Клайнман. Я не боюсь умирать, просто не хочется при этом присутствовать.
Джон (задумчиво). Рано или поздно он доберется до каждого из нас.
Клайнман (бредит). Помогите друг другу… Единственный враг – Господь.
Джон. Бедный Клайнман. Он бредит.
Клайнман. Ох… о-ох… охау-у-у. (Слабеет.)
Джон. Пойдемте, надо придумать другой план.
Начинают расходиться.
Клайнман (едва заметно приподнимается). И вот еще что: если загробная жизнь существует и мы все окажемся в одном месте, не зовите меня, я вас позову сам. (Умирает.)
Мужчина (вбегает). Убийцу видели возле железнодорожных путей! Скорее! Туда!
Все устремляются на поиски убийцы, а мы ОПУСКАЕМ ЗАНАВЕС.
Бог
Пьеса
Действие происходит в Афинах. Год примерно 500-й до Р. X. Закат. В центре огромного пустого амфитеатра – два ошалелых грека. Один из них – Актер, другой – П и с а т е л ь. Они что-то обдумывают. Оба совершенно остервенели. Играть их следует парочке самых что ни на есть жлобских балаганных клоунов.А к т е р. Э! Ни черта. Нет ничего, и не было.
П и с а т е л ь. Как это – ничего нет?
А к т е р. А так. Вообще. Вообще все – бред и бессмыслица.
П и с а т е л ь. Концовку бы!
А к т е р. А я тебе про что? Мы над чем с тобой бьемся-то? Ведь мы как раз и бьемся над концовкой.
П и с а т е л ь. И вечно мы с этой концовкой!
А к т е р. А написано потому что беспомощно.
Вот и приходится…
П и с а т е л ь. Да разве я что говорю? Она и в самом деле слабовата.
А к т е р. Слабовата! Да она просто неправдоподобна! Когда пишешь пьесу, вся штука знаешь в чем? Надо начать с конца. Заимей сначала хорошую ударную концовку. А потом пиши себе задом наперед!
П и с а т е л ь. Я пробовал! Получается пьеса без начала.
А к т е р. Но это же абсурд!
П и с а т е л ь. Абсурд? При чем тут абсурд?
А к т е р. В каждой пьесе должно быть начало, середина и конец.
П и с а т е л ь. А, собственно, зачем?
Актер (доверительно). Потому что в природе все имеет начало, середину и конец.
П и с а т е л ь. А как насчет кольца?
Актер (задумчиво). А… действительно. Начала у кольца нет; середины и конца тоже нет… Да проку-то с него что?!
П и с а т е л ь. Диабетус, пожалуйста, подумай о концовке! Ведь у нас премьера через три дня.
А к т е р. Это у вас премьера! Я в этой бредяти-не участвовать не собираюсь. Такой уважаемый актер, как я… От меня публика ждет ролей поприличнее!
П и с а т е л ь. Позвольте вам напомнить, уважаемый! Ты же полуголодный бедолага, которому я по доброте душевной разрешил выйти на публику в своей пьесе, чтобы как-то помочь тебе. Чтобы ты смог снова вернуться на сцену.
А к т е р. Полуголодный? Пожалуй. Давно работы не было? Может быть. Никак снова на сцену не выбиться? И это может быть, но чтобы пьяница?!
П и с а т е л ь. А я разве сказал, что ты пьяница?
А к т е р. Ты-то не сказал, да я-то знаю, что к тому же я пьяница.
Писатель (в порыве внезапного вдохновения). Слушай, а что, если твой персонаж выхватит из складок одежды кинжал и, в безумном порыве отчаяния, как полоснет себя по глазам!
А к т е р. Ааа! Тоже мне, выдумал! Ты что, не обедал сегодня?
П и с а т е л ь. А что? Чем плохо?
А к т е р. Тягостно очень. Публика как увидит такое…
П и с а т е л ь. Знаю, знаю. Начнет издавать всякие неподходящие звуки.
А к т е р. То есть освистывать!
П и с а т е л ь. Ну, хоть бы раз пробиться! Один разок, напоследок. Дали бы моей пьесе первую премию! Мне ведь плевать на их бесплатный кувшин нектара. Просто из принципа!
Актер (озарен идеей). А что, если царь вдруг передумает? Тут, кажется, есть некое рациональное зерно.
П и с а т е л ь. Да в жизни он этого не сделает!
Актер (пытаясь сбыть свой товар). А если попросит царица?
П и с а т е л ь. Чего это она просить-то станет? Она же сволочь!
А к т е р. А вот если бы троянцы сдались…
П и с а т е л ь. Как же! Они до последнего стоять будут!
А к т е р. А если Агамемнон нарушит слово?
П и с а т е л ь. Это не в его характере.
А к т е р. А если бы я вдруг выхватил меч и…
П и с а т е л ь. Это противоречило бы твоему характеру. Ты же трус! Бессовестный, безмозглый раб, и чести у тебя не больше, чем у червя. Иначе бы зачем ты мне был нужен?
А к т е р. Но я же только что предложил тебе шесть возможных концовок!
П и с а т е л ь. Одна топорнее другой!
А к т е р. Это пьеса твоя топорная, а не мои концовки!
П и с а т е л ь. Никогда люди так не ведут себя. Это противно их природе.
А к т е р. А мне их природа до фонаря! Нужна же нам какая-то концовка!
П и с а т е л ь. Поскольку человек – животное логичное, как драматург, я не могу допустить, чтобы мои персонажи делали бы на сцене то, чего в реальной жизни ни за что не сделают!
А к т е р. Смотри, не забудь, что сами-то мы в реальной жизни не существуем.
П и с а т е л ь. Ты что хочешь этим сказать?
А к т е р. Ты же знаешь: мы – персонажи пьесы, которую как раз сейчас играют на этой сцене. И нечего на меня кидаться! Не я ее придумал!
П и с а т е л ь. Мы – персонажи пьесы, в которой будут играть мою пьесу. Вроде как пьеса в пьесе… А они на нас смотрят.
А к т е р. Н-да. Сплошная философия, правда?
П и с а т е л ь. Да что там философия! Идиотство сплошное!
А к т е р. Так ты, что же, хотел бы среди них сидеть?
Писатель (глядя в публику). Еще чего! Ты взгляни на них только!
А к т е р. Тогда поехали дальше.
Писатель (бормочет). И за это они платили деньги!
А к т е р. Гепатитис! Я тебе говорю!
П и с а т е л ь. Да знаю. Все дело в концовке.
А к т е р. И вечно эта концовка!
Писатель (неожиданно, к зрителям). Слушайте, ребята, а может, вы нам что-нибудь предложите?
А к т е р. Не приставай к зрителям! Дернуло меня о них упомянуть!
П и с а т е л ь. Вот это влипли, а?! Мы, два древних грека в Афинах, сейчас будем смотреть мою пьесу, а ты – так даже играть в ней, а они – из какой-нибудь дыры вроде
Бруклина – глазеют на нас в чьей-то чужой пьесе! А что, если они – тоже персонажи какой-нибудь пьесы? И кто-нибудь на них тоже пришел посмотреть? А может, вообще ничего этого нет и все мы – только тени в чьем-нибудь сне? Или, – что совсем уже скверно, – существует только вон тот жирный дядька из третьего ряда?
А к т е р. Вот и я говорю. Что, если Вселенная устроена вовсе не так логично, а человек – штука гораздо более изменчивая, чем мы думаем? Тогда можно было бы изменить концовку: ведь ей не надо было бы соответствовать никакой наперед заданной идее. Да ты слушаешь или нет?
П и с а т е л ь. Конечно, нет. (К зрителям.) Вы что-нибудь понимаете? Он актер. Каждый день обедает в ресторане «Сарди».
А к т е р. Действующим лицам тогда не нужно было бы никаких наперед заданных характеров, и они могли бы вести себя как им вздумается. А мне бы не пришлось рабом быть. Из-за того, что ты так написал в своей дурацкой пьесе. Я мог бы взять да и стать героем.
П и с а т е л ь. Ну, так тогда и пьесы нет!
А к т е р. Нет пьесы? Я пошел. Найдешь меня у «Сарди».
П и с а т е л ь. Но, Диабетус! Ты же не хочешь, чтобы воцарился хаос!
А к т е р. Свобода – хаос?
П и с а т е л ь. Свобода? Это вопросик! (Кзрителям.) Свобода и хаос, а? Есть тут кто-нибудь с философским образованием?
Откликается Девица из публики.
Д е в и ц а. Я!
П и с а т е л ь. Вы кто?
Д е в и ц а. Вообще-то я кончила физкультурный, но философию мы тоже проходили. П и с а т е л ь. Подойдите сюда, пожалуйста. А к т е р. Какого дьявола ты затеял? Д е в и ц а. Ничего, что я с физкультурного? П и с а т е л ь. Что? А, не важно, мы всех берем.
Она поднимается на сцену.
А к т е р. Ну, дает! Вообще уже!..
П и с а т е л ь. Ты чего там вякаешь?
А к т е р. Посреди пьесы! Господи! Кто она такая?
П и с а т е л ь. Через пять минут начнется Афинский Фестиваль Драмы, а у меня нет концовки!
А к т е р. Ну – и?
П и с а т е л ь. Появились серьезные философские проблемы. Существуем ли мы? Существуют ли они? (Имеет в виду публику.) Что соответствует природе человека, что ей противно?
Д е в и ц а. Привет. Меня зовут Дора Леви.
П и с а т е л ь. Я – Гепатитис, он – Диабетус. Мы древние греки.
Д о р а. А я из Пенсильвании.
А к т е р. Гони ее со сцены!
Писатель (оглядывает ее с головы до ног. Онамила). А что? Очень сексуальная девица.
А к т е р. Ну и что нам-то с этого?
Д о р а. Основной вопрос философии состоит в следующем: пусть в лесу упало дерево, а вокруг никого нет. Откуда мы знаем, что оно упало с треском?
Все озадаченно озираются.
А к т е р. Не все ли нам равно? Здесь же не лес, а Сорок Пятая улица!
П и с а т е л ь. Спать со мной будешь?
А к т е р. Оставь ее в покое!
Д о р а (к Актеру). А ты не лезь! Не твое дело!
П и с а т е л ь (к кулисам). Будьте добры, опустите занавес. На пять минуточек. (К зрителям.) Посидите немножко. Мы тут мигом.
А к т е р. Позорище! Это же бред какой-то! (К Доре.) Разве у вас никого нет?
Д о р а. А… Конечно, есть! (К зрителям.) Диана, иди к нам! Тут у меня два грека!.. (Ответа нет.) Она стесняется!
А к т е р. Ну ладно. Нам надо ведь пьесу тянуть. Придется обо всем доложить автору.
П и с а т е л ь. Так я же и есть автор!
А к т е р. Я имею в виду настоящего автора.
П и с а т е л ь (вполголоса, к Актеру). Диабетус, я, кажется, имею шанс!
А к т е р. Что значит шанс?! Сношение, что ли, устроить хочешь? При всем народе?
П и с а т е л ь. А мы занавес опустим. Из них ведь кое-кому тоже случается это делать. Правда, немногим, наверное.
А к т е р. Идиот! Она ведь еврейка, а ты так и вовсе вымышленный персонаж. Представляешь, какие получатся детки!
П и с а т е л ь. Диана! Вам представился случай познакомиться с… (называет настоящую фамилию актера). Он известный артист! Выступает по телевидению!
Актер (в трубку телефона). Соедините меня с городом.
Д о р а. Не хотелось бы, чтобы из-за меня начался скандал.
П и с а т е л ь. Никакого скандала. Просто мы тут немножко перестали понимать, где пьеса, а где настоящая жизнь.
Д о р а. А кто может сказать, что такое настоящая жизнь?
П и с а т е л ь. Золотые слова, Дора!
Д о р а (философически). Как часто бывает, – ты думаешь, что постиг смысл настоящей жизни, а на самом деле имеешь дело с обычным надувательством.
П и с а т е л ь. То чувство, которое я испытываю по отношению к вам, Дора, по-моему, самое настоящее!
Д о р а. Значит, секс – это настоящее?
П и с а т е л ь. Даже если и нет, все равно это одно из самых приятных надувательств, каким человеку дано предаваться.
Хватает ее, она увертывается.
Д о р а. Нет-нет. Только не здесь!
П и с а т е л ь. Почему бы и нет?
Д о р а. Я не знаю. Такая у меня реплика.
П и с а т е л ь. У тебя это было когда-нибудь с вымышленным персонажем?
Д о р а. Да был один итальянец, а так больше никого… Актер (говорит по телефону. Глухо доноситсяголос его абонента). Алло!
Т е л е ф о н (голос Служанки). Алло, квартира мистера Аллена.
А к т е р. Можно мистера Аллена? Голос Служанки. Кто это говорит?
А к т е р. Один из персонажей его пьесы. Служанка. Одну секундочку. Мистер Аллен, там вам звонит какой-то ваш персонаж.
А к т е р (к зрителям). Сейчас эти голубки у меня заворкуют!
Голос Вуди Аллена. Алло! А к т е р. Мистер Аллен! Вуди. Да?
А к т е р. Это Диабетус.
В у д и. Кто?
А к т е р. Диабетус. Персонаж, который вы создали.
В у д и. А… да, припоминаю, вы у меня довольно скверно получились. Как-то плосковато несколько.
А к т е р. Спасибо.
В у д и. Э, послушайте! Вы же должны сейчас быть на сцене!
А к т е р. Вот и я о том же. Мы тут какую-то девицу на сцену вытащили, так она никак уходить не хочет, а Гепатитус прет на нее как очумелый.
В у д и. Ну и как девица?
А к т е р. Да она – ничего, только больно уж в раж вошла.
В у д и. Что? Рыжая?
А к т е р. Брюнетка. Волосы длинные.
Вуди. А ножки?
А к т е р. Ну, и ножки тоже.
Вуди. А грудь как?
А к т е р. Да, в общем, недурна.
Вуди. Не отпускайте ее, я сейчас буду!
А к т е р. Она студентка с философского, но ни черта толком не знает. Типичный продукт студенческой столовой.
Вуди. Забавно, я ведь уже использовал эту фразу, когда описывал девушку в «Сыграй-ка нам снова, Сэм».
А к т е р. Надеюсь, там она получилась забавнее.
Вуди. Давайте ее сюда!
А к т е р. К телефону, что ли?
Вуди. Естественно!
А к т е р (к Доре). Это вас.
Д о р а (шепотом). Я видела его в кино. Отделайтесь от него как-нибудь!
А к т е р. Но он же автор пьесы!
Д о р а. Тоже мне пьеса! Глупая и претенциозная.
А к т е р (в трубку). Она не хочет говорить с вами. Говорит, что пьеса претенциозная.
Вуди. О, Господи! Ну ладно, потом перезвоните мне, расскажете, чем все кончится.
А к т е р. Ладно. (Вешает трубку, потом снова за нее хватается: до него доходит, что сказал автор.)
Д о р а. Так мне можно сыграть в вашей пьесе?
А к т е р. Ничего не понимаю! Вы актриса или девица, которая изображает актрису?
Д о р а. Я всегда мечтала быть актрисой. Мама хотела, чтобы я стала медсестрой. А папа мечтает, чтобы я вышла замуж за приличного человека.
А к т е р. И в результате где же вы работаете?
Д о р а. На фабрике, где делают ресторанные тарелки. Посмотришь – она как бы глубокая, а на самом деле мелкая!
Из-за кулис появляется Грек.
Трихинозис. Диабетус, Гепатитис, привет вам. (Обмен рукопожатиями.) Я только что в Акрополисе спорил с Сократусом, и он мне доказал, что я не существую.
Он так меня расстроил! Кстати, говорят, вы тут с концовкой маетесь? Кажется, у меня есть для вас кое-что.
П и с а т е л ь. В самом деле?
Трихинозис. А это кто такая?
Д о р а. ДораЛеви.
Трихинозис. Не из Пенсильвании, случаем?
Д о р а. Оттуда. Трихинозис. А вы там не знаете таких
Раппопортов?
Д о р а. Как же, как же! Мирона Раппопорта? Трихинозис (кивает). Вместе с ним мы агитировали за либералов. Д о р а. Какое совпадение! Трихинозис. У вас еще была интрижка с мэром Линдсеем? Д о р а. Да это я только удочку закидывала. Не вышло ничего.
П и с а т е л ь. Давай концовку! Трихинозис. Надо же, какая очаровашка! Д о р а. Ах, что вы говорите! Трихинозис. Как бы это нам с тобой сейчас перепихнуться? Д о р а. Сама судьба нам дарит эту ночь!
Трихинозис страстно сжимает ее запястье.
Д о р а. Что ж, я – твоя. И знай: я непорочна! Верно я говорю?
Суфлер (показывается из-за кулис. Он в свитере. В руках книга). «Что ж, я – твоя. И знай: я непорочна!» Все правильно.
(Исчезает.) П и с а т е л ь. Давай твою концовку, дубина стоеросовая! Трихинозис. А!.. Ах да! (Зовет.) Ребята!
Несколько греков выкатывают на сцену какую-то замысловатую машину.
П и с а т е л ь. Это еще что за хреновина?
Трихинозис. Это концовка для твоей пьесы.
А к т е р. Не понимаю.
Трихинозис. В этой машине, которую я полгода изобретал в подвале лавки моего шурина, – в ней решение всех проблем!
П и с а т е л ь. Как это?
Трихинозис. В финальной картине, где все темнеет, а подлый раб Диабетус попадает в отчаянное положение…
А к т е р. Ну?
Трихинозис. Зевс, отец всех богов, нисходит драматически с небес и, размахивая своими молниями, спасает бессильную, но благодарную толпу смертных.
Д о р а. Deus ex machina! Бог из машины!
Трихинозис. Ха! Прекрасное название для аппарата!
Д о р а. Не зря же у меня папа работает в компании «Вестингауз»!
П и с а т е л ь. Я все-таки как-то не понимаю…
Т р и х и но з и с. Погоди! Как она работает – это надо видеть! Посмотришь, как из нее Зевс вылетит! Этим изобретением я заработаю целое состояние! Софоклус вложил в него кучу денег. А Эврипидус даже заказал два экземпляра.
П и с а т е л ь. Но это же меняет всю идею пьесы!
Трихинозис. Не говори, пока не увидишь ее в действии. Гастритис, давай впрягайся! Вот тебе доспехи для летания. Гастритис. А почему я? Трихинозис. Делай что тебе говорят! (Гепатитису.) Ты глазам своим не поверишь! Гастритис. Боюсь я что-то… Трихинозис. Он шутит! (Шепотом.) Ну, давай же, идиот, ты мне провалишь всю рекламу! Сейчас он все сделает! Ха! Ха! Гастритис. Да я же высоты боюсь! Трихинозис. Ну, полезай! Живо! Ну, давай! Теперь надень костюм Зевса… Только покажешься в нем, и все! (Приходит в неистовство, Гастритис упорствует.) Гастритис. Я позвоню своему адвокату!
П и с а т е л ь. Так вы говорите, в конце концов приходит Бог и всех спасает?
А к т е р. А что? Мне нравится! За это людям и заплатить не жалко!
Д о р а. Он прав. Это же прямо как в голливудских фильмах по Библии!
Писатель (выходит на середину сцены, как-то слишком уж театрально). Но если Бог всех спасет, человек не несет за свои действия никакой ответственности!
А к т е р. И после этого он еще будет спрашивать, почему его перестали звать на вечеринки!
Д о р а. Но без Бога Вселенная бессмысленна! Жизнь не имеет смысла! Мы не имеем смысла! (Тягостная пауза.) Эх, мне вдруг прямо до полусмерти захотелось, чтобы меня оттрахали!
П и с а т е л ь. У меня что-то настроение пропало.
Д о р а. Ах, так? Может, из зрителей кто-нибудь возьмет на себя этот труд?
А к т е р. Прекратите! (К зрителям.) Вы не слушайте, ребята! Это она так. Треплется.
П и с а т е л ь. Что-то я совсем раскис…
А к т е р. Да брось. Что это на тебя накатило?
П и с а т е л ь. Не знаю, верю я в Бога или я не верю…
Д о р а (к зрителям). А я ведь серьезно!
А к т е р. Если нет Бога, так кто же сотворил Вселенную?
П и с а т е л ь. Да я разве против? Просто я еще неуверен.