– Как он выглядит, этот твой Бог?
– Я его ни разу не видела.
– Ладно, а откуда мне знать, что Он вообще существует?
– Как раз это тебе и следует выяснить.
– Милое дело. Примет Его ты не знаешь. И где Его искать – тоже.
– Нет. Что нет, то нет. Хоть я и подозреваю, что Он повсюду. В воздухе, в каждом цветке, в тебе и во мне – даже вот в этом стуле.
– Еще того хлеще.
Ага, стало быть, пантеистка. Я сделал мысленную заметку на этот счет и сказал, что берусь за ее дело – сто зеленых в день, плюс расходы, плюс обед в ресторане – с ней. Улыбнувшись, она сообщила, что ее это устраивает. Мы вместе спустились в лифте. Снаружи темнело. Может быть, Бог существует, а может, и нет, но где-то в этом городе определенно обретается несколько умников, которые постараются помешать мне выяснить это.
Первой моей ниточкой был рабби Ицхак Вайсман, здешний раввин, бывший у меня в долгу – я однажды выяснил, кто натер его шляпу свиным салом. После первых двух сказанных нами слов я понял – что-то тут не так, уж больно он испугался. Здорово испугался.
– Конечно, этот, сам знаешь кто, существует, но я не могу назвать тебе даже Его имени, потому что Он меня тут же и пришибет, хоть я никогда не понимал, почему некоторые так нервничают, когда произносят их имя.
– Ты Его когда-нибудь видел?
– Я? Ты шутишь? Спасибо и на том, что я дожил до возможности собственных внуков увидеть.
– Так откуда ты знаешь, что Он существует?
– Откуда я знаю? Хорошенькое дело. По-твоему, я смог бы купить себе вот такой костюм всего за четырнадцать долларов, если бы там, наверху, никого не было? На вот, пощупай сам – чистый габардин, какие тут могут быть сомнения?
– Больше ты мне ничего предложить не можешь?
– Почему не могу? Могу – Ветхий Завет тебя устроит? А рубленая печенка? И как, по-твоему, Моисей вывел израильтян из Египта? Улыбался до ушей и чечетку отбивал? Ты что думаешь, Красное море можно заставить расступиться с помощью какой-нибудь дешевки, купленной в универмаге? Для этого сила нужна.
– Так он из крутых, что ли?
– А то! Еще из каких крутых. И добрее от всех своих успехов Он так и не стал.
– Откуда ты про Него столько всего знаешь?
– Да оттуда, что мы – избранный народ. Представляешь, как Он заботится о Своих детях? Насчет этого я, кстати, тоже хотел бы с Ним как-нибудь перемолвиться.
– И много вы Ему платите за эту вашу избранность?
– Ой, не спрашивай.
Вот такие, значит, дела. Получается, евреи здорово повязаны с Богом. Обычный рэкет: вы мне то да се, а я вам – защиту от неприятностей. Забочусь о вас, но, естественно, за приличные бабки. И судя по тому, как говорил со мной рабби Вайсман, брал Он с них немало. Я сел в такси и покатил на Десятую авеню, в бильярдную Дэнни. Заправлял там один скользкий тип, который мне никогда не нравился.
– Чикаго Фил здесь?
– А кто его спрашивает?
Я взял эту мразь за отвороты пиджака, прищемив заодно хороший кусок кожи.
– Тебе нужны подробности, придурок?
– Он в задней комнате, – сказал жалкий прыщ, мгновенно усвоив правила хорошего тона.
Чикаго Фил. Фальшивомонетчик, медвежатник, гопстопник и заядлый атеист.
– Этого парня никогда и на свете-то не было, Кайзер. Все это сплошное фуфло. Кто-то мухлюет, и мухлюет по-крупному. Никакого Босса нет. У них там целый синдикат. Международный. Хотя заправляют в нем все больше сицилийцы. Но чтобы кто-то лично его возглавлял, так этого нет. Разве что Папа.
– Значит, придется встретиться с Папой.
– Это можно устроить, – сказал он и подмигнул.
– Имя Клэр Розенцвейг тебе что-нибудь говорит?
– Нет.
– А Хэзер Баткисс?
– Постой-ка. Ну, точно. Пергидрольная цыпочка вот с такими буферами. Из Рэдклиффа.
– Из Рэдклиффа? Мне она назвала Вассар.
– Ну и наврала. Преподает в Рэдклиффе. Одно время путалась тут с каким-то философом.
– Пантеистом?
– Нет. Сколько я помню, с эмпириком. Поганый тип. Гегеля ни в грош ни ставил и диалектический метод тоже.
– А, из этих.
– Во-во. Лабал барабанщиком в джазовом трио. Потом запал на логический позитивизм. Ну, а когда тот не сработал, подался в прагматики. Последнее, что я о нем слышал, – он будто бы настриг где-то кучу капусты, чтобы прослушать в Колумбийском университете курс по Шопенгауэеру. Здешние ребята не прочь отыскать его – или хотя бы наложить лапу на его учебники, чтобы их перепродать.
– Спасибо, Фил.
– Ты, Кайзер, поверь мне. Зря стараешься. Этого мистера просто нет – одна пустота. Если бы я хоть на секунду поверил в аутентичный смысл бытия, думаешь, я смог бы шустрить с фальшивыми чеками и вообще вставлять обществу так, как я ему вставляю. Вселенная чисто феноменологична. Ничего вечного нет. Все бессмысленно.
– А кто вчера победил в пятом заезде?
– Санта Бэби.
Я взял у О'Рурка стакан пива и попытался свести полученные мной сведения в общую картину, но никакого смысла в них так и не обнаружил. Сократ покончил с собой – так, во всяком случае, говорили. Христа просто прикончили. Ницше съехал с катушек. Если кто-то за всем этим и стоит – там, наверху, – он определенно не хочет, чтобы о нем кто-либо прознал. И зачем Клэр Розенцвейг наврала мне насчет Вассара? Неужели Декарт был прав?
И Вселенная действительно дуалистична? Или все-таки в яблочко попал Кант, постулировав существование Бога на основе нравственного принципа?
Вечером я обедал с Клэр. И через десять минут после того, как официант принес нам счет, мы уже оказались в постели, где я и получил полное представление о западной мысли. С такими гимнастическими способностям Клэр стоило бы поразмыслить об олимпийской карьере. Потом она лежала рядом со мной, разметав по подушке светлые волосы. Наши нагие тела еще оставались сплетенными. Я курил, глядя в потолок.
– Клэр, а что, если Кьеркегор был прав?
– О чем ты?
– Ведь по-настоящему ничего знать невозможно. Можно лишь верить.
– Это абсурдно.
– Не будь такой рационалисткой.
– Я не рационалистка, Кайзер. – Она тоже зажгла сигарету. – Я просто не хочу быть онтологичной. Только не сейчас. И не вынесу, если ты станешь онтологичным со мной.
Что-то ее мучило. Я потянулся к ней губами. И тут зазвонил телефон. Она взяла трубку.
– Тебя.
Голос в трубке принадлежал сержанту Риду из отдела убийств.
– Ты все еще ищешь Бога?
– Есть немного.
– Всесильное существо? Всеединого, Творца Вселенной? Первопричину всех вещей?
– Точно.
– Некто, отвечающий этому описанию, только что поступил в морг. Так что тебе лучше мотать туда по-быстрому.
Это был точно Он, и, судя по тому, как Он выглядел, над ним поработали профессионалы.
– Когда Его привезли, Он был уже мертв.
– Где Его нашли?
– На складе на Диланси-стрит.
– Улики?
– Это работа экзистенциалиста. Тут у нас никаких сомнений.
– Откуда ты знаешь?
– Все сделано тяп-ляп. Никакой системы. Чистый порыв.
– Преступление на почве страсти?
– В самую точку. И это означает, кстати, что главный подозреваемый у нас ты, Кайзер.
– Почему я?
– Всем в Управлении известно, как ты относишься к Ясперсу[16].
– Это не делает меня убийцей.
– Убийцей – нет, подозреваемым – да. Выйдя на улицу, я набрал полные легкие воздуху и попытался прочистить мозги. Потом взял такси, поехал в Ньюарк и, не доехав одного квартала до итальянского ресторана Джордино, прошел остаток пути пешком. Его Святейшество сидел за столиком в глубине зала. Самый что ни на есть Папа, пробы негде ставить. С двумя молодчиками, которых я видел в полудюжине полицейских листовок.
– Присаживайся, – сказал он, поднимая глаза от пиццы. И протянул мне руку с перстнем. Я улыбнулся ему во все зубы, но перстня не поцеловал. Это его встревожило, уже хорошо. Очко в мою пользу.
– Пиццу будешь?
– Спасибо, Святейшество. Ты ешь, не обращай на меня внимания.
– Ничего не хочешь? Салату?
– Я недавно заправился.
– Дело твое, хотя майонез у них тут – пальчики оближешь. Не то что в Ватикане, там приличной жратвы днем с огнем не сыскать.
– Давай к делу, Понтиф. Я ищу Бога.
– Считай, что обратился по адресу.
– Выходит, Он существует?
Это показалось им забавным, все загоготали. Громила, сидевший рядом со мной, сказал:
– Видали умника? Бога ему подавай.
Я малость подвинул свой стул, устраиваясь поудобнее, и прищемил ему ногу.
– Виноват. – Но он все равно запыхтел от злости.
– Разумеется, существует, Люповиц, однако связаться с Ним можно только через меня. Ни с кем другим Он разговаривать не станет.
– И за что тебе такая честь, приятель?
– За то, что я весь в красном.
– Ты об этом костюмчике?
– А ты не хохми. Это дело нешуточное. Вот я встаю поутру, одеваюсь в красное, и все разом усекают, кто тут у нас главный. Вся штука в одежде. Потому что, как ни верти, а если бы я разгуливал в джинсах и спортивной куртке, никто бы меня за религиозную фигуру не держал.
–Значит, и тут обман. Никакого Бога нет.
– Понятия не имею. Да и какая мне разница? Деньги-то я все равно огребаю хорошие.
– И ты никогда не задумывался о том, что в один прекрасный день прачечная не успеет вернуть тебе твой красный прикид и ты обратишься в одного из нас?
– А я пользуюсь специальным однодневным обслуживанием. Приходится отстегивать пару лишних центов, но я так считаю – безопасность того стоит.
– Имя Клэр Розенцвейг тебе что-нибудь говорит?
– А как же. Факультет естественных наук Брин-морского колледжа.
– Естественных, говоришь? Спасибо. – За что?
– За ответ, Понтиф.
Я поймал такси и помчался к мосту Вашингтона, заскочив по дороге в офис и кое-что проверив на скорую руку. Подъезжая к квартире Клэр, я складывал вместе кусочки мозаики, и они в первый раз вставали у меня по местам. Клэр встретила меня в прозрачном пеньюаре, и вид у нее был определенно встревоженный.
– Бог мертв. Тут были копы. Искали тебя. Они считают, что это сделал экзистенциалист.
– Нет, бэби. Это сделала ты.
– Что? Не надо так шутить, Кайзер.
– Это твоя работа.
– О чем ты говоришь?
– О тебе, бэби. Не о Хэзер Баткисс, не о Клэр Розенцвейг – о докторе Эллен Шепард.
– Как ты узнал мое имя?
– Профессор физики Брин-морского колледжа. Самый молодой из всех, кто когда-либо возглавлял там кафедру. В середине зимы ты познакомилась на танцульках с джазовым музыкантом, который по уши увяз в философии. Парень был женат, но тебя это не остановило. Пару ночей в койке, и ты решила, что это любовь. Однако любви у вас не получилось, потому что кое-кто встрял между вами. Бог. Видишь ли, лапушка, он верил или хотел верить в Бога, но тебе с твоими очаровательными научными мозгами требовалось точное знание.
– Нет, Кайзер, клянусь тебе, это не так.
– И ты сделала вид, будто изучаешь философию, потому что это позволяло тебе устранить кое-какие препятствия. От Сократа ты избавилась без особых хлопот, но ему на смену явился Декарт, так что тебе пришлось использовать Спинозу, чтобы пришить Декарта, а когда у тебя не заладилось с Кантом, ты устранила и Канта.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Лейбница ты превратила в котлету, но этого тебе было мало – ты понимала: если хоть один человек поверит Паскалю, тебе каюк, так что пришлось убрать и Паскаля, и тут ты совершила ошибку, потому что доверилась Мартину Буберу. Он оказался слабаком, бэби. Он верил в Бога, и поэтому тебе пришлось ликвидировать Бога собственными руками.
– Ты сошел с ума, Кайзер!
– Ничуть, бэби. Ты притворилась пантеисткой, потому что это давало тебе шанс подобраться к Нему поближе – если Он существует, как оно и было на самом деле. Вы с Ним пошли на прием к Шелби, и когда Джейсона что-то отвлекло, ты Его замочила.
– Черт подери, кто такие Шелби и Джейсон?
– Какая разница? Все равно жизнь – сплошной абсурд.
– Кайзер, – сказала она, внезапно затрепетав, – ты ведь не выдашь меня?
– Выдам, бэби. Когда убивают Высшее Существо, кто-то должен за это ответить.
– Ах, Кайзер, мы могли бы уехать вместе. Только ты и я. Давай забудем о философии. Осядем в каком-нибудь тихом месте и, может быть, займемся семантикой.
– Прости, лапушка, но это не пляшет. Лицо ее было уже мокрым от слез, когда она стянула с плеч бридочки пеньюара и я оказался лицом к лицу с нагой Венерой, все тело которой, казалось, твердило: возьми меня – я твоя. Венерой, чья правая рука ерошила мне волосы, между тем как левая взводила курок «сорок пятого», который она держала за моей спиной. Однако нажать на спусковой крючок ей не довелось, потому что я всадил в нее пулю из моего «тридцать восьмого», и она, уронив пистолет, уставилась на меня неверящим взглядом.
– Как ты мог, Кайзер?
Жизнь быстро покидала ее, но я все-таки успел сказать ей все, что хотел.
– Манифестация Вселенной, как сложной идеи в себе, противопоставляемой Бытию внутри или вовне истинного Бытия как такового, по существу своему является концептуальным ничто или Ничто в его отношении к любой отвлеченной форме существования, бытующей или бытовавшей в вечности, но не управляемой законами физикалистики, или движения, или идеями, трактующими о вневещественности либо отсутствии объективного Бытия субъективного несходства.
Концепция, конечно, не из самых простых, но, думаю, Эллен усвоила ее, прежде чем испустила дух.
Из записных книжек
Сюжет для небольшого рассказа: человек просыпается одним прекрасным утром и узнает, что его попугай назначен министром сельского хозяйства. Снедаемый ревностью, он стреляется, но на свою беду использует для этого пистолет с выскакивающим флажком, на котором написано: «Пиф-паф!» Флажком ему вышибает глаз, и он смиренно доживает свои дни, впервые познав простые человеческие радости, вроде разведения цыплят и пневмоторекса.
Тема для рассуждения: почему человек убивает? Он убивает, чтобы есть. Но не только: часто он делает это, чтобы пить.
Жениться ли мне на В.? Нет, если она не назовет другие буквы своего имени. А как быть с ее карьерой? Можно ли требовать, чтобы такая красивая женщина перестала посещать ипподром? Непростое решение… Новая попытка самоубийства – на этот раз я намочил нос и сунул его в ламповый патрон. К несчастью, произошло короткое замыкание и меня попросту отшвырнуло от холодильника. Но навязчивые мысли о смерти не оставили меня. Я по-прежнему пытаюсь понять, если ли загробная жизнь, и если да, то удастся ли мне разменять в ней второй десяток?
Сегодня на похоронах я столкнулся со своим братом. Мы не виделись лет пятнадцать, но он, как и раньше, вытащил из кармана футбольную камеру и принялся колотить меня ею по голове. Теперь, по прошествии стольких лет, я стал лучше его понимать. Как же я раньше не догадался, что «вонючим тараканом» он называет меня не столько от злости, сколько из сострадания. Будем говорить начистоту: брат всегда был гораздо ярче меня – остроумнее, способнее, культурнее. Почему он до сих пор работает в «Макдональдсе», остается для меня загадкой.
Сюжет для сатирической повести: бобры захватывают Карнеги Холл и ставят «Войцека»[17]. (Сильная тема – многое будет зависеть от выбора художественных средств.)
Боже, почему меня не покидает чувство вины? Не оттого ли, что я всю жизнь ненавидел своего отца? А ведь все началось с того, что он припрятал мой кусок телятины к себе в бумажник. Если бы я его послушался, то всю жизнь занимался бы изготовлением шляп. «Шляпы, сынок, – это вещь», – любил повторять отец. Никогда не забуду, что он сказал, узнав, что я хочу стать писателем. «Из тебя такой же писатель, как из меня китайский император!» До сих пор не понимаю, чт о отец имел в виду. Как ему тяжело жилось! Когда в «Лицеуме» поставили мою первую пьесу «Прободение язвы», отец пришел на премьеру во фраке и противогазе.
«Какое же я ничтожество!» – подумалось мне сегодня, когда я наблюдал за огненно-красным закатом. (Вчера шел дождь, а мысли в голову лезли те же.) Меня охватила такая ненависть к самому себе, что я вновь попытался покончить с собой – на этот раз вдохнул полной грудью воздух, стоя рядом со страховым агентом.
Новелла: человек просыпается утром и обнаруживает, что превратился в собственные подтяжки. (Прочтение этой новеллы неоднозначно. Ее идея принадлежит Крюгеру, ученику Фрейда, который опытным путем показал, что и копченой грудинке свойственны сексуальные инстинкты.)
Эмили Дикинсон ошибается, утверждая, что надежда окрыляет. Судьбе было угодно окрылить моего племянника, и теперь я вынужден таскать его по психиатрам.
Я решил порвать с В. Она не понимает моих книг, – вчера вечером заявила, что моя «Критика метафизической реальности» напоминает ей «Аэропорт» Хейли. Мы повздорили, и она опять заговорила о детях. Я с трудом убедил ее, что они никогда не рождаются взрослыми.
Верю ли я в Бога? Верил до происшествия с моей мамой. Случайная фрикаделька нанесла ей удар по селезенке, от которого она несколько месяцев пролежала в коме и только пела «Гренаду» воображаемой селедке. Почему эта женщина так страдала в расцвете лет? Потому что в юности осмелилась бросить вызов общественной морали и, выходя замуж, надела на голову бумажный пакет? И как мне верить в Бога, если на прошлой неделе я угодил языком в каретку электрической пишущей машинки? Меня мучают сомнения. Что, если все на свете иллюзия и мы находимся в вакууме? Зачем тогда было покупать ковер за такие деньги? Ах, если бы Бог дал мне какой-нибудь знак! В виде солидного счета в швейцарском банке, например.
Пил кофе с Мельником. Он мечтает, чтобы всех правительственных чиновников переодели в куриц.
Сюжет для пьесы: прототип главного героя – мой отец, правда большой палец ноги у него не такой огромный, как в жизни. Его отправляют в Сорбонну учиться игре на гармонике. В конце он умирает, так и не осуществив свою мечту – оказаться по уши в мясном соусе. (Я придумал блестящий финал второго акта: два карлика обнаруживают в партии волейбольных мячей голову, свирепо озирающуюся по сторонам.)
Сегодня во время послеобеденной прогулки в голову опять лезли черные мысли. Почему я так часто думаю о смерти? Это может продолжаться часами. Мельник уверяет, что душа бессмертна, но если душа продолжает жить без тела, то как быть с моим новым костюмом – ведь он ей будет велик? Ну, да ладно…
Порывать с В. не пришлось: как удачно, что она сбежала в Финляндию с кривлякой из цирка. Что ни делается, все к лучшему, странно только, что у меня случился очередной приступ и из ушей потекла какая-то жидкость.
Вчера вечером я сжег все свои стихи и пьесы. По иронии судьбы, когда я сжигал свой шедевр «Порочный пингвин», загорелся кабинет, и теперь на меня подали в суд какие-то люди по имени Пинчанк и Шлоссер. Воистину Кьеркегор был прав.
Исследование психических феноменов
– Я его ни разу не видела.
– Ладно, а откуда мне знать, что Он вообще существует?
– Как раз это тебе и следует выяснить.
– Милое дело. Примет Его ты не знаешь. И где Его искать – тоже.
– Нет. Что нет, то нет. Хоть я и подозреваю, что Он повсюду. В воздухе, в каждом цветке, в тебе и во мне – даже вот в этом стуле.
– Еще того хлеще.
Ага, стало быть, пантеистка. Я сделал мысленную заметку на этот счет и сказал, что берусь за ее дело – сто зеленых в день, плюс расходы, плюс обед в ресторане – с ней. Улыбнувшись, она сообщила, что ее это устраивает. Мы вместе спустились в лифте. Снаружи темнело. Может быть, Бог существует, а может, и нет, но где-то в этом городе определенно обретается несколько умников, которые постараются помешать мне выяснить это.
Первой моей ниточкой был рабби Ицхак Вайсман, здешний раввин, бывший у меня в долгу – я однажды выяснил, кто натер его шляпу свиным салом. После первых двух сказанных нами слов я понял – что-то тут не так, уж больно он испугался. Здорово испугался.
– Конечно, этот, сам знаешь кто, существует, но я не могу назвать тебе даже Его имени, потому что Он меня тут же и пришибет, хоть я никогда не понимал, почему некоторые так нервничают, когда произносят их имя.
– Ты Его когда-нибудь видел?
– Я? Ты шутишь? Спасибо и на том, что я дожил до возможности собственных внуков увидеть.
– Так откуда ты знаешь, что Он существует?
– Откуда я знаю? Хорошенькое дело. По-твоему, я смог бы купить себе вот такой костюм всего за четырнадцать долларов, если бы там, наверху, никого не было? На вот, пощупай сам – чистый габардин, какие тут могут быть сомнения?
– Больше ты мне ничего предложить не можешь?
– Почему не могу? Могу – Ветхий Завет тебя устроит? А рубленая печенка? И как, по-твоему, Моисей вывел израильтян из Египта? Улыбался до ушей и чечетку отбивал? Ты что думаешь, Красное море можно заставить расступиться с помощью какой-нибудь дешевки, купленной в универмаге? Для этого сила нужна.
– Так он из крутых, что ли?
– А то! Еще из каких крутых. И добрее от всех своих успехов Он так и не стал.
– Откуда ты про Него столько всего знаешь?
– Да оттуда, что мы – избранный народ. Представляешь, как Он заботится о Своих детях? Насчет этого я, кстати, тоже хотел бы с Ним как-нибудь перемолвиться.
– И много вы Ему платите за эту вашу избранность?
– Ой, не спрашивай.
Вот такие, значит, дела. Получается, евреи здорово повязаны с Богом. Обычный рэкет: вы мне то да се, а я вам – защиту от неприятностей. Забочусь о вас, но, естественно, за приличные бабки. И судя по тому, как говорил со мной рабби Вайсман, брал Он с них немало. Я сел в такси и покатил на Десятую авеню, в бильярдную Дэнни. Заправлял там один скользкий тип, который мне никогда не нравился.
– Чикаго Фил здесь?
– А кто его спрашивает?
Я взял эту мразь за отвороты пиджака, прищемив заодно хороший кусок кожи.
– Тебе нужны подробности, придурок?
– Он в задней комнате, – сказал жалкий прыщ, мгновенно усвоив правила хорошего тона.
Чикаго Фил. Фальшивомонетчик, медвежатник, гопстопник и заядлый атеист.
– Этого парня никогда и на свете-то не было, Кайзер. Все это сплошное фуфло. Кто-то мухлюет, и мухлюет по-крупному. Никакого Босса нет. У них там целый синдикат. Международный. Хотя заправляют в нем все больше сицилийцы. Но чтобы кто-то лично его возглавлял, так этого нет. Разве что Папа.
– Значит, придется встретиться с Папой.
– Это можно устроить, – сказал он и подмигнул.
– Имя Клэр Розенцвейг тебе что-нибудь говорит?
– Нет.
– А Хэзер Баткисс?
– Постой-ка. Ну, точно. Пергидрольная цыпочка вот с такими буферами. Из Рэдклиффа.
– Из Рэдклиффа? Мне она назвала Вассар.
– Ну и наврала. Преподает в Рэдклиффе. Одно время путалась тут с каким-то философом.
– Пантеистом?
– Нет. Сколько я помню, с эмпириком. Поганый тип. Гегеля ни в грош ни ставил и диалектический метод тоже.
– А, из этих.
– Во-во. Лабал барабанщиком в джазовом трио. Потом запал на логический позитивизм. Ну, а когда тот не сработал, подался в прагматики. Последнее, что я о нем слышал, – он будто бы настриг где-то кучу капусты, чтобы прослушать в Колумбийском университете курс по Шопенгауэеру. Здешние ребята не прочь отыскать его – или хотя бы наложить лапу на его учебники, чтобы их перепродать.
– Спасибо, Фил.
– Ты, Кайзер, поверь мне. Зря стараешься. Этого мистера просто нет – одна пустота. Если бы я хоть на секунду поверил в аутентичный смысл бытия, думаешь, я смог бы шустрить с фальшивыми чеками и вообще вставлять обществу так, как я ему вставляю. Вселенная чисто феноменологична. Ничего вечного нет. Все бессмысленно.
– А кто вчера победил в пятом заезде?
– Санта Бэби.
Я взял у О'Рурка стакан пива и попытался свести полученные мной сведения в общую картину, но никакого смысла в них так и не обнаружил. Сократ покончил с собой – так, во всяком случае, говорили. Христа просто прикончили. Ницше съехал с катушек. Если кто-то за всем этим и стоит – там, наверху, – он определенно не хочет, чтобы о нем кто-либо прознал. И зачем Клэр Розенцвейг наврала мне насчет Вассара? Неужели Декарт был прав?
И Вселенная действительно дуалистична? Или все-таки в яблочко попал Кант, постулировав существование Бога на основе нравственного принципа?
Вечером я обедал с Клэр. И через десять минут после того, как официант принес нам счет, мы уже оказались в постели, где я и получил полное представление о западной мысли. С такими гимнастическими способностям Клэр стоило бы поразмыслить об олимпийской карьере. Потом она лежала рядом со мной, разметав по подушке светлые волосы. Наши нагие тела еще оставались сплетенными. Я курил, глядя в потолок.
– Клэр, а что, если Кьеркегор был прав?
– О чем ты?
– Ведь по-настоящему ничего знать невозможно. Можно лишь верить.
– Это абсурдно.
– Не будь такой рационалисткой.
– Я не рационалистка, Кайзер. – Она тоже зажгла сигарету. – Я просто не хочу быть онтологичной. Только не сейчас. И не вынесу, если ты станешь онтологичным со мной.
Что-то ее мучило. Я потянулся к ней губами. И тут зазвонил телефон. Она взяла трубку.
– Тебя.
Голос в трубке принадлежал сержанту Риду из отдела убийств.
– Ты все еще ищешь Бога?
– Есть немного.
– Всесильное существо? Всеединого, Творца Вселенной? Первопричину всех вещей?
– Точно.
– Некто, отвечающий этому описанию, только что поступил в морг. Так что тебе лучше мотать туда по-быстрому.
Это был точно Он, и, судя по тому, как Он выглядел, над ним поработали профессионалы.
– Когда Его привезли, Он был уже мертв.
– Где Его нашли?
– На складе на Диланси-стрит.
– Улики?
– Это работа экзистенциалиста. Тут у нас никаких сомнений.
– Откуда ты знаешь?
– Все сделано тяп-ляп. Никакой системы. Чистый порыв.
– Преступление на почве страсти?
– В самую точку. И это означает, кстати, что главный подозреваемый у нас ты, Кайзер.
– Почему я?
– Всем в Управлении известно, как ты относишься к Ясперсу[16].
– Это не делает меня убийцей.
– Убийцей – нет, подозреваемым – да. Выйдя на улицу, я набрал полные легкие воздуху и попытался прочистить мозги. Потом взял такси, поехал в Ньюарк и, не доехав одного квартала до итальянского ресторана Джордино, прошел остаток пути пешком. Его Святейшество сидел за столиком в глубине зала. Самый что ни на есть Папа, пробы негде ставить. С двумя молодчиками, которых я видел в полудюжине полицейских листовок.
– Присаживайся, – сказал он, поднимая глаза от пиццы. И протянул мне руку с перстнем. Я улыбнулся ему во все зубы, но перстня не поцеловал. Это его встревожило, уже хорошо. Очко в мою пользу.
– Пиццу будешь?
– Спасибо, Святейшество. Ты ешь, не обращай на меня внимания.
– Ничего не хочешь? Салату?
– Я недавно заправился.
– Дело твое, хотя майонез у них тут – пальчики оближешь. Не то что в Ватикане, там приличной жратвы днем с огнем не сыскать.
– Давай к делу, Понтиф. Я ищу Бога.
– Считай, что обратился по адресу.
– Выходит, Он существует?
Это показалось им забавным, все загоготали. Громила, сидевший рядом со мной, сказал:
– Видали умника? Бога ему подавай.
Я малость подвинул свой стул, устраиваясь поудобнее, и прищемил ему ногу.
– Виноват. – Но он все равно запыхтел от злости.
– Разумеется, существует, Люповиц, однако связаться с Ним можно только через меня. Ни с кем другим Он разговаривать не станет.
– И за что тебе такая честь, приятель?
– За то, что я весь в красном.
– Ты об этом костюмчике?
– А ты не хохми. Это дело нешуточное. Вот я встаю поутру, одеваюсь в красное, и все разом усекают, кто тут у нас главный. Вся штука в одежде. Потому что, как ни верти, а если бы я разгуливал в джинсах и спортивной куртке, никто бы меня за религиозную фигуру не держал.
–Значит, и тут обман. Никакого Бога нет.
– Понятия не имею. Да и какая мне разница? Деньги-то я все равно огребаю хорошие.
– И ты никогда не задумывался о том, что в один прекрасный день прачечная не успеет вернуть тебе твой красный прикид и ты обратишься в одного из нас?
– А я пользуюсь специальным однодневным обслуживанием. Приходится отстегивать пару лишних центов, но я так считаю – безопасность того стоит.
– Имя Клэр Розенцвейг тебе что-нибудь говорит?
– А как же. Факультет естественных наук Брин-морского колледжа.
– Естественных, говоришь? Спасибо. – За что?
– За ответ, Понтиф.
Я поймал такси и помчался к мосту Вашингтона, заскочив по дороге в офис и кое-что проверив на скорую руку. Подъезжая к квартире Клэр, я складывал вместе кусочки мозаики, и они в первый раз вставали у меня по местам. Клэр встретила меня в прозрачном пеньюаре, и вид у нее был определенно встревоженный.
– Бог мертв. Тут были копы. Искали тебя. Они считают, что это сделал экзистенциалист.
– Нет, бэби. Это сделала ты.
– Что? Не надо так шутить, Кайзер.
– Это твоя работа.
– О чем ты говоришь?
– О тебе, бэби. Не о Хэзер Баткисс, не о Клэр Розенцвейг – о докторе Эллен Шепард.
– Как ты узнал мое имя?
– Профессор физики Брин-морского колледжа. Самый молодой из всех, кто когда-либо возглавлял там кафедру. В середине зимы ты познакомилась на танцульках с джазовым музыкантом, который по уши увяз в философии. Парень был женат, но тебя это не остановило. Пару ночей в койке, и ты решила, что это любовь. Однако любви у вас не получилось, потому что кое-кто встрял между вами. Бог. Видишь ли, лапушка, он верил или хотел верить в Бога, но тебе с твоими очаровательными научными мозгами требовалось точное знание.
– Нет, Кайзер, клянусь тебе, это не так.
– И ты сделала вид, будто изучаешь философию, потому что это позволяло тебе устранить кое-какие препятствия. От Сократа ты избавилась без особых хлопот, но ему на смену явился Декарт, так что тебе пришлось использовать Спинозу, чтобы пришить Декарта, а когда у тебя не заладилось с Кантом, ты устранила и Канта.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Лейбница ты превратила в котлету, но этого тебе было мало – ты понимала: если хоть один человек поверит Паскалю, тебе каюк, так что пришлось убрать и Паскаля, и тут ты совершила ошибку, потому что доверилась Мартину Буберу. Он оказался слабаком, бэби. Он верил в Бога, и поэтому тебе пришлось ликвидировать Бога собственными руками.
– Ты сошел с ума, Кайзер!
– Ничуть, бэби. Ты притворилась пантеисткой, потому что это давало тебе шанс подобраться к Нему поближе – если Он существует, как оно и было на самом деле. Вы с Ним пошли на прием к Шелби, и когда Джейсона что-то отвлекло, ты Его замочила.
– Черт подери, кто такие Шелби и Джейсон?
– Какая разница? Все равно жизнь – сплошной абсурд.
– Кайзер, – сказала она, внезапно затрепетав, – ты ведь не выдашь меня?
– Выдам, бэби. Когда убивают Высшее Существо, кто-то должен за это ответить.
– Ах, Кайзер, мы могли бы уехать вместе. Только ты и я. Давай забудем о философии. Осядем в каком-нибудь тихом месте и, может быть, займемся семантикой.
– Прости, лапушка, но это не пляшет. Лицо ее было уже мокрым от слез, когда она стянула с плеч бридочки пеньюара и я оказался лицом к лицу с нагой Венерой, все тело которой, казалось, твердило: возьми меня – я твоя. Венерой, чья правая рука ерошила мне волосы, между тем как левая взводила курок «сорок пятого», который она держала за моей спиной. Однако нажать на спусковой крючок ей не довелось, потому что я всадил в нее пулю из моего «тридцать восьмого», и она, уронив пистолет, уставилась на меня неверящим взглядом.
– Как ты мог, Кайзер?
Жизнь быстро покидала ее, но я все-таки успел сказать ей все, что хотел.
– Манифестация Вселенной, как сложной идеи в себе, противопоставляемой Бытию внутри или вовне истинного Бытия как такового, по существу своему является концептуальным ничто или Ничто в его отношении к любой отвлеченной форме существования, бытующей или бытовавшей в вечности, но не управляемой законами физикалистики, или движения, или идеями, трактующими о вневещественности либо отсутствии объективного Бытия субъективного несходства.
Концепция, конечно, не из самых простых, но, думаю, Эллен усвоила ее, прежде чем испустила дух.
Из записных книжек
Ниже приводятся выдержки из неизвестного до сих пор дневника Вуди Аллена, который будет опубликован после смерти автора или после его ухода из жизни, в зависимости от того, что произойдет раньше.
Пережить ночь становится все труднее. Вчера меня посетило нехорошее чувство, будто какие-то люди пытаются проникнуть в мою комнату и намылить мне голову. Только зачем? Ощущение, что я вижу непонятные тени, не покидало меня, а в три часа утра нижнее белье, которое я повесил на стул, превратилось в кайзера на роликовых коньках. Когда я наконец уснул, мне снова приснился этот кошмарный сон, в котором сурок посягает на мой выигрыш в лотерее. Полное отчаяние.Сюжет для небольшого рассказа: человек просыпается одним прекрасным утром и узнает, что его попугай назначен министром сельского хозяйства. Снедаемый ревностью, он стреляется, но на свою беду использует для этого пистолет с выскакивающим флажком, на котором написано: «Пиф-паф!» Флажком ему вышибает глаз, и он смиренно доживает свои дни, впервые познав простые человеческие радости, вроде разведения цыплят и пневмоторекса.
Тема для рассуждения: почему человек убивает? Он убивает, чтобы есть. Но не только: часто он делает это, чтобы пить.
Жениться ли мне на В.? Нет, если она не назовет другие буквы своего имени. А как быть с ее карьерой? Можно ли требовать, чтобы такая красивая женщина перестала посещать ипподром? Непростое решение… Новая попытка самоубийства – на этот раз я намочил нос и сунул его в ламповый патрон. К несчастью, произошло короткое замыкание и меня попросту отшвырнуло от холодильника. Но навязчивые мысли о смерти не оставили меня. Я по-прежнему пытаюсь понять, если ли загробная жизнь, и если да, то удастся ли мне разменять в ней второй десяток?
Сегодня на похоронах я столкнулся со своим братом. Мы не виделись лет пятнадцать, но он, как и раньше, вытащил из кармана футбольную камеру и принялся колотить меня ею по голове. Теперь, по прошествии стольких лет, я стал лучше его понимать. Как же я раньше не догадался, что «вонючим тараканом» он называет меня не столько от злости, сколько из сострадания. Будем говорить начистоту: брат всегда был гораздо ярче меня – остроумнее, способнее, культурнее. Почему он до сих пор работает в «Макдональдсе», остается для меня загадкой.
Сюжет для сатирической повести: бобры захватывают Карнеги Холл и ставят «Войцека»[17]. (Сильная тема – многое будет зависеть от выбора художественных средств.)
Боже, почему меня не покидает чувство вины? Не оттого ли, что я всю жизнь ненавидел своего отца? А ведь все началось с того, что он припрятал мой кусок телятины к себе в бумажник. Если бы я его послушался, то всю жизнь занимался бы изготовлением шляп. «Шляпы, сынок, – это вещь», – любил повторять отец. Никогда не забуду, что он сказал, узнав, что я хочу стать писателем. «Из тебя такой же писатель, как из меня китайский император!» До сих пор не понимаю, чт о отец имел в виду. Как ему тяжело жилось! Когда в «Лицеуме» поставили мою первую пьесу «Прободение язвы», отец пришел на премьеру во фраке и противогазе.
«Какое же я ничтожество!» – подумалось мне сегодня, когда я наблюдал за огненно-красным закатом. (Вчера шел дождь, а мысли в голову лезли те же.) Меня охватила такая ненависть к самому себе, что я вновь попытался покончить с собой – на этот раз вдохнул полной грудью воздух, стоя рядом со страховым агентом.
Новелла: человек просыпается утром и обнаруживает, что превратился в собственные подтяжки. (Прочтение этой новеллы неоднозначно. Ее идея принадлежит Крюгеру, ученику Фрейда, который опытным путем показал, что и копченой грудинке свойственны сексуальные инстинкты.)
Эмили Дикинсон ошибается, утверждая, что надежда окрыляет. Судьбе было угодно окрылить моего племянника, и теперь я вынужден таскать его по психиатрам.
Я решил порвать с В. Она не понимает моих книг, – вчера вечером заявила, что моя «Критика метафизической реальности» напоминает ей «Аэропорт» Хейли. Мы повздорили, и она опять заговорила о детях. Я с трудом убедил ее, что они никогда не рождаются взрослыми.
Верю ли я в Бога? Верил до происшествия с моей мамой. Случайная фрикаделька нанесла ей удар по селезенке, от которого она несколько месяцев пролежала в коме и только пела «Гренаду» воображаемой селедке. Почему эта женщина так страдала в расцвете лет? Потому что в юности осмелилась бросить вызов общественной морали и, выходя замуж, надела на голову бумажный пакет? И как мне верить в Бога, если на прошлой неделе я угодил языком в каретку электрической пишущей машинки? Меня мучают сомнения. Что, если все на свете иллюзия и мы находимся в вакууме? Зачем тогда было покупать ковер за такие деньги? Ах, если бы Бог дал мне какой-нибудь знак! В виде солидного счета в швейцарском банке, например.
Пил кофе с Мельником. Он мечтает, чтобы всех правительственных чиновников переодели в куриц.
Сюжет для пьесы: прототип главного героя – мой отец, правда большой палец ноги у него не такой огромный, как в жизни. Его отправляют в Сорбонну учиться игре на гармонике. В конце он умирает, так и не осуществив свою мечту – оказаться по уши в мясном соусе. (Я придумал блестящий финал второго акта: два карлика обнаруживают в партии волейбольных мячей голову, свирепо озирающуюся по сторонам.)
Сегодня во время послеобеденной прогулки в голову опять лезли черные мысли. Почему я так часто думаю о смерти? Это может продолжаться часами. Мельник уверяет, что душа бессмертна, но если душа продолжает жить без тела, то как быть с моим новым костюмом – ведь он ей будет велик? Ну, да ладно…
Порывать с В. не пришлось: как удачно, что она сбежала в Финляндию с кривлякой из цирка. Что ни делается, все к лучшему, странно только, что у меня случился очередной приступ и из ушей потекла какая-то жидкость.
Вчера вечером я сжег все свои стихи и пьесы. По иронии судьбы, когда я сжигал свой шедевр «Порочный пингвин», загорелся кабинет, и теперь на меня подали в суд какие-то люди по имени Пинчанк и Шлоссер. Воистину Кьеркегор был прав.
Исследование психических феноменов
Потусторонний мир существует, в этом сомнений нет. Вопрос лишь в том, насколько далеко от центра города он расположен и как поздно открывается. Необъяснимые явления происходят постоянно. Один упорно видит призраков. Другой вдруг слышит голоса. Третий просыпается на лошади во время забега на Прикнессе[18]. Кто из нас, сидя дома в одиночестве, не испытывал на своей шее прикосновения ледяной руки? (Я, слава Богу, не испытывал, но у других – было.) Что стоит за этими переживаниями? Или перед ними, если смотреть с другой стороны? Неужто одни и впрямь могут предсказывать будущее, а другие общаются с призраками? И кстати, можно ли после смерти принять душ? К счастью, ответы на все вопросы, связанные с этими психическими феноменами, в ближайшее время будут даны в книге «Фу-у», написанной известным парапсихологом и профессором эктоплазмы доктором Осгудом Медфордом Дюжином из Колумбийского университета. Доктор Дюжин представил превосходное собрание сверхъестественных явлений, которое включает в себя все возможные психические феномены – от передачи мыслей на расстояние до любопытного случая с человеком, который принимал ванну, а его брат на противоположной стороне земного шара внезапно стал чистым. Далее следуют наиболее интересные примеры из коллекции доктора Дюжина с его комментариями.
В этот момент вошла служанка Даббса и увидела, что хозяин беседует с «бесформенным облаком молочного тумана», которое, по ее словам, слегка напоминало Амоса Даббса, только выглядело немного лучше. Напоследок призрак попросил Даббса спеть вместе с ним арию из «Фауста», которую они и исполнили с великим пылом и усердием. На рассвете призрак удалился, пройдя сквозь стену, а Даббс, побежав следом, расквасил себе нос.
Здесь мы имеем классический случай потустороннего явления, и, если верить мистеру Даббсу, призрак приходил еще раз, поднял миссис Даббс из кресла и минут двадцать заставлял ее реять над столом, пока наконец не уронил в соус. Интересно отметить склонность призраков к озорству, которое, как полагает британский мистик А. Ф. Чайлд, вызвано комплексом неполноценности от осознания себя мертвыми. Явления призраков часто связаны с личностями, кончина которых была, так сказать, не совсем обычной. Амос Даббс, к примеру, умер при загадочных обстоятельствах, когда фермер случайно посадил его на грядку вместо репы.
Впоследствии такое случалось со мной еще несколько раз. Однажды мой дух отправился на уик-энд в Майами, и там его арестовали при попытке выйти из универмага Мэйси, не заплатив за галстук. А в четвертый раз все произошло наоборот: тело вдруг покинуло мой дух, хотя все, что оно сделало, так это почистилось и вернулось обратно».
Дух, покидающий тело, стал вполне обыденным явлением к 1910 году, когда регулярно сообщалось о таких духах, тщетно блуждавших по Индии в поисках американского консульства. Это явление весьма схоже с транссубстанциализацией – процессом, посредством которого личность внезапно дематериализуется, а материализуется вновь где-нибудь в другом месте земного шара. Неплохой способ путешествовать, хотя багаж приходится ждать не менее получаса. Наиболее яркий случай транссубстанциализации произошел с сэром Артуром Нырни, который, однажды принимая ванну, исчез с отчетливым «бульк» и неожиданно возник в секции струнных Венского симфонического оркестра. После этого он двадцать семь лет сохранял за собой место первой скрипки, хотя умел играть только «Три слепые мышки», и однажды так же внезапно исчез во время исполнения симфонии Моцарта «Юпитер», чтобы обнаружиться в постели рядом с Уинстоном Черчиллем.
Явление призрака
16 марта 1882 года мистер Дж. С. Даббс проснулся посреди ночи и увидел, что его брат Амос, который умер четырнадцать лет назад, сидит в изножье кровати и стряхивает с себя пылинки. Даббс спросил брата, что он тут делает, и Амос успокоил его, заверив, что он таки умер, а в город просто заглянул на уик-энд. Тогда Даббс спросил брата, на что похож «тот свет», и брат ответил, что с Кливлендом сходство не слишком большое. Но вообще-то он вернулся, дабы сообщить Даббсу, что надевать темно-синий костюм к носкам с узором из разноцветных ромбиков – это большая ошибка.В этот момент вошла служанка Даббса и увидела, что хозяин беседует с «бесформенным облаком молочного тумана», которое, по ее словам, слегка напоминало Амоса Даббса, только выглядело немного лучше. Напоследок призрак попросил Даббса спеть вместе с ним арию из «Фауста», которую они и исполнили с великим пылом и усердием. На рассвете призрак удалился, пройдя сквозь стену, а Даббс, побежав следом, расквасил себе нос.
Здесь мы имеем классический случай потустороннего явления, и, если верить мистеру Даббсу, призрак приходил еще раз, поднял миссис Даббс из кресла и минут двадцать заставлял ее реять над столом, пока наконец не уронил в соус. Интересно отметить склонность призраков к озорству, которое, как полагает британский мистик А. Ф. Чайлд, вызвано комплексом неполноценности от осознания себя мертвыми. Явления призраков часто связаны с личностями, кончина которых была, так сказать, не совсем обычной. Амос Даббс, к примеру, умер при загадочных обстоятельствах, когда фермер случайно посадил его на грядку вместо репы.
Дух, покидающий тело
Мистер Альберт Сайке сообщает о следующем случае. «Как-то раз мы с друзьями сидели, поедая печенье, и вдруг мой дух покинул мое тело и отправился звонить по телефону. По каким-то своим причинам он позвонил в Фиберглассовую компанию Московица. После этого дух вернулся в тело и тихо сидел минут двадцать, надеясь, что никто не предложит играть в шарады. Когда начался разговор о взаимных расчетах, дух вновь покинул мое тело и отправился блуждать по городу. Я глубоко убежден, что он посетил статую Свободы, а потом пошел на шоу в мюзик-холл „Радио-сити". Далее он посетил ресторан Бенни и задолжал там шестьдесят восемь долларов. Затем мой дух все-таки решил вернуться обратно в тело, но не сумел поймать кэб. В конце концов он вышел на Пятую авеню и успел воссоединиться со мной как раз перед последними новостями. Я утверждаю, что он воссоединился со мной именно тогда, поскольку я ощутил внезапный озноб и услышал голос, который произнес: „Я вернулся. Передашь мне изюм?"Впоследствии такое случалось со мной еще несколько раз. Однажды мой дух отправился на уик-энд в Майами, и там его арестовали при попытке выйти из универмага Мэйси, не заплатив за галстук. А в четвертый раз все произошло наоборот: тело вдруг покинуло мой дух, хотя все, что оно сделало, так это почистилось и вернулось обратно».
Дух, покидающий тело, стал вполне обыденным явлением к 1910 году, когда регулярно сообщалось о таких духах, тщетно блуждавших по Индии в поисках американского консульства. Это явление весьма схоже с транссубстанциализацией – процессом, посредством которого личность внезапно дематериализуется, а материализуется вновь где-нибудь в другом месте земного шара. Неплохой способ путешествовать, хотя багаж приходится ждать не менее получаса. Наиболее яркий случай транссубстанциализации произошел с сэром Артуром Нырни, который, однажды принимая ванну, исчез с отчетливым «бульк» и неожиданно возник в секции струнных Венского симфонического оркестра. После этого он двадцать семь лет сохранял за собой место первой скрипки, хотя умел играть только «Три слепые мышки», и однажды так же внезапно исчез во время исполнения симфонии Моцарта «Юпитер», чтобы обнаружиться в постели рядом с Уинстоном Черчиллем.