Повар обычно на этот час отправлялся гулять.
План Тони был таков: когда Корриган заснет, он (Тони) и Барней подрежут
канаты, которыми барка привязана к берегу; у Тони не хватало храбрости
одному сделать это. Оторвавшись от берега, неуклюжая барка попадет в быстрое
течение и, наверно, перевернется, наскочив на камень ниже по реке.
-- Пойдем и сделаем это,-- сказал Барней. -- Если спина твоя болит от
ударов, им нанесенных, так же, как мой желудок от отсутствия табаку, мы не
должны терять время.
-- Хорошо,-- сказал Тони,-- но лучше подождать еще десять минут: надо
дать Корригану время хорошенько уснуть.
Они ждали, сидя на камне. Остальных землекопов не было видно. Они
работали за поворотом дороги. Все было бы хорошо,--хотя, может быть, не для
Корригана! -- если бы Тони не вздумалось обставить свой заговор
соответствующими аксессуарами. Драматизм был у него в крови, и, может быть,
он чисто интуитивно угадывал, чем, соответственно требованиям сцены, должны
сопровождаться преступные махинации. Он вытащил из - за ворота рубашки
длинную, черную, прекрасную, ядовитую сигару и вручил ее Барнею.
-- Хотите покурить, пока мы дожидаемся? -- спросил он.
Барней схватил сигару и откусил конец ее так. как террьер кусает крысу.
Он приложил ее к губам, как давно утраченную возлюбленную. Когда пошел дым,
он долго и глубоко вздохнул, и щетина его рыжеватых усов обвилась вокруг
сигары, как когти орла. Медленно стала пропадать краснота на белках его
глаз. Он мечтательно направил взгляды на холмы за рекой, а минуты приходили
и уходили.
-- Теперь пора итти,-- сказал Тони:-- этот проклятый Корриган скоро
будет в реке.
Барней, хрюкнув, пробудился от транса. Он повернул голову и посмотрел
на своего сообщника с удивленным, огорченным и строгим видом. Он частью
вынул сигару изо рта и немедленно снова втянул ее, с любовью пожевал ее раза
два и, энергично затягиваясь, заговорил углами рта:
-- Что такое, подлый ты язычник?! Какие такие у тебя затеи против
просвещенных рас? Мерзкий подстрекатель, уж не хочешь ли ты вовлечь Мартина
Барней в грязные проделки, подходящие только для подлого Даго? Не хочешь ли
ты убить своего благодетеля, доброго человека, дающего тебе пищу и работу?
Вот тебе, красномордый убийца!
Поток негодования Барнея повлек за собою и физическое воздействие.
Носком сапога он сбросил подрезывателя каната с камня.
Тони вскочил и убежал. Свою месть он снова причислял к разряду вещей,
которые могли бы быть. Миновав барку, он бежал все дальше и дальше, боясь
остановиться.
С облегченным сердцем наблюдал Барней за исчезновением своего бывшего
сообщника. Затем он ушел по направлению к Бронксу.
За ним потянулся след отвратительного дыма, умиротворившего его сердце
и заставившего птиц улететь с дороги и спрятаться в глубине леса.
О.Генри. Калиф и хам
Безусловно, нет более интересного препровождения времени, как вращаться
инкогнито среди людей богатых и с высоким положением.
Где, как не в этих кругах, можно наблюдать жизнь в ее примитивном сыром
виде, не скованную условностями, связывающими обитателей более низких сфер.
Был некий багдадский калиф, имевший привычку ходить среди людей бедных
и низкого положения и удовольствия ради выслушивать их сказки и истории. Не
странно ли, что люди скромные и бедные не воспользовались радостями, что
могли бы узнать, одевшись в шелка и брильянты и разыгрывая калифа в местах,
посещаемых высшим светом?
Был челрвек, увидевший возможность такого подражания Гаруну-аль-Рашиду.
Звали его Корни Бранниган, и был он ломовым извозчиком импортной фирмы на
Канал-Стрит. Если вы прочтете далее, то узнаете, как он превратил верхний
Бродуэй в Багдад и узнал о самом себе нечто, чего не знал раньше.
Многие назвали бы Корни снобом, предпочтительно по телефону! Главным
интересом его жизни, его любимым удовольствием и единственным развлечением
после рабочего дня было -- противопоставить себя элегантным и богатым людям.
Ведь у него не было надежды войти в их круг.
Каждый вечер, распрягши лошадь и пообедав в закусочной, где быстрота
услужения была специальностью,
Корни одевался в вечерний костюм, такой же корректный, какой можно
встретить только в вестибюле отелей. Затем он отправлялся по сверкающей
восхитительной дороге, посвященной Теспису, Таис и Бахусу.
Некоторое время он бродил по передним шикарных отелей с чувством
полного удовлетворения.
Красивые женщины, воркующие, как голубки, но украшенные перьями райских
птиц, проходя, задевали его своими платьями. Их сопровождали изящные
кавалеры, галантные и услужливые. А сердце Корни колотилось, как у сэра
Ланцелота, потому что зеркало говорило ему, когда он проходил мимо:
"Корни, голубчик, между ними нет ни одного, который был бы элегантнее
тебя. А ты погоняешь ломовых лошадей, тогда как они задают фасон, бывают в
картинных галереях и имеют все, что только есть лучшего в стране".
Зеркало говорило правду. М-р Корни Бранниган усвоил себе наружный лоск,
если и не усвоил ничего иного. Продолжительное и внимательное наблюдение
вежливого общества привило ему манеры, изящный вид и -- что было труднее
всего! -- выдержанность и непринужденность.
Время от времени Корни удавалось заводить в отелях разговоры и краткие
знакомства с солидными, если не знатными, посетителями. Со многими из них он
обменялся карточками и полученные карточки тщательно хранил, надеясь
впоследствии воспользоваться ими. Выйдя из вестибюля отеля, Корни с праздным
видом бродил по улицам, останавливался у входа в театр и заходил в
фешенебельные рестораны, как бы разыскивая знакомого. Он редко бывал
посетителем этих мест, уподобляясь не пчеле, прилетевшей собирать мед, но
бабочке, сверкающей крыльями среди цветов, в чашечках которых не содержалось
для нее сладкого сока. Его жалованье было не достаточно, чтобы дать ему
нечто большее, чем внешний вид джентльмена. Корни Бранниган охотно отдал бы
свою правую руку, только бы быть одним из тех созданий, которым он так ловко
подражал.
Однажы ночью с ним случилось следующее. Насладившись прелестью часового
шатания по главнейшим отелям на Бродуэе, он перешел в театральный квартал.
Кучера кэбов окликали его, видя в нем пассажира, что доставляло ему
тщеславное удовольствие. Томные взгляды были обращены на него, как на
источник омаров и упоительной шипучки. Эти заигрывания и бессознательные
комплименты Корни глотал, как манну, и надеялся, что Билли, его лошадь,
утром будет меньше хромать на левую переднюю ногу. Под купой молочно-белых
электрических шаров Корни остановился для того, чтобы полюбоваться блеском
своих низко вырезанных лаковых ботинок. В угловом здании помещалось
претенциозное кафе. Оттуда вышла парочка -- дама в белом, прозрачном, как
паутина, платье с накинутым на него, точно туманная дымка, кружевным манто,
и мужчина, высокий, безукоризненный, самоуверенный, -- слишком
самоуверенный. Они двинулись к краю тротуара и остановились. Глаза Корни,
всегда ищущие примера в поведении щеголей, искоса следили за ними.
-- Экипажа нет,-- сказала дама,-- вы приказали ему дожидаться?
-- Я заказал его к половине десятого,-- ответил франт.-- Он сейчас
будет. Знакомая нотка в голосе дамы привлекла особое внимание Корни. Она
звенела в тоне хорошо ему известном. Мягкий электрический свет падал на ее
лицо. Для сестер по горю нет определенных кварталов. В указателе книги
разбитых сердец вы увидите, что Бродуэй следует очень близко за Бауери. Лицо
этой лэди было печально, и голос ее звучал также жалобно. Они ждали экипажа,
Корни тоже ждал, потому что был на улице и никогда не терял случая
проследить за поведением джентльменов,
-- Джэк,- сказала дама,-- не сердитесь. Я сделала сегодня все, что
могла, чтобы угодить вам. Зачем вы так поступаете со мной?
-- О, вы ангел,-- ответил мужчина. -- Известна женская манера во всем
винить мужчину.
-- Я не виню вас, я стараюсь сделать вас счастливым...
-- Вы беретесь за это весьма странным образом!
-- Вы без всякой причины были неласковы со мной весь вечер.
-- О, причины нет никакой, кроме того что вы надоели мне.
Корни вынул портфельчик для визитных карточек и пересмотрел свою
коллекцию. Он выбрал одну, на которой было написано: "М-р Уайт, Кенсингтон,
Лондон". Эту карточку он получил от туриста в отеле "Король Эдуард". Корни
подошел к джентльмену и подал ему карточку с самым корректным видом.
-- Могу я спросить, чему я обязан этой честью?-- спросил спутник лэди.
Корни Браннигам обычно следовал весьма мудрому правилу: мало говорить
во время своих подражаний багдадскому калифу. Он, никогда не слышав, верил в
изречение лорда Честерфильда: "Носи черный фрак и держи язык за зубами". Но
сейчас от него спрашивалось и требовалось слово.
-- Никакой джентльмэн,-- сказал Корни, -- не стал бы так разговаривать
с лэди. Стыдно, Вилли. Если она даже ваша жена, все же вам следует больше
уважать свой наряд и не отталкивать ее таким образом. Может быть, это не мое
дело, но все равно: вы, по моему мнению, совершенно не правы.
Спутник лэди дал более элегантно выраженный, но дерзкий ответ. Корни,
пользуясь своим лексиконом ломового извозчика, отвечал, насколько мог,
вежливыми фразами. Затем дипломатические сношения прервались.
Последовала краткая, но оживленная стычка другим, не словесным,
оружием, из которой Корни легко вышел победителем.
Подъехала карета, управляемая запоздавшим и взволнованным кучером.
-- Не откроете ли вы мне дверцу? -- спросила лэди. Корни помог ей войти
и снял шляпу. Спутник ее начал поднимайся с тротуара.
-- Прошу извинения, м-ам, если это ваш муж,--сказал Корни.
-- Он не мой муж, сказала лэди.--Может-быть, он... но теперь уже нет
надежды, чтобы это случилось. Поезжайте домой, Майкель. Если вам приятно,
примите это и мою благодарность.
Три красные розы были брошены из окна кареты в руку Корни. Он схватил
их, а также и руку, на одно мгновение, а затем карета умчалась. Корни поднял
шляпу своего врага к начал счищать пыль с его одежды.
-- Пойдемте,--сказал Корни, взяв его за руку.
Бывший соперник был еще немного оглушен полученными ударами. Корни
осторожно довел его до салуна, через три двери.
-- Виски! -- сказал Корни: -- для меня и моего друга!
-- Вы -- странный малый, -- сказал бывший спутник лэди: -- сперва вы
колотите человека, а затем стараетесь привести его в себя.
-- Вы -- мой лучший друг! -- восторженно произнес Корня.-- Вы не
понимаете? Так слушайте. Вы открыли мне глаза. Я долгое время разыгрывал
джентльмэна, воображая, что у меня только тряпки его, и ничего больше.
Скажите: вы -- ведь барин, не правда ли? Вы вращаетесь среди этого класса. Я
-- нет. Но я открыл одну вещь.
Я джентльмэн, и теперь я твердо знаю это. Что вам угодно выпить?
О.Генри. Брильянт богини Кали
Первоначальная статья, касающаяся брильянтов богини Кали, была вручена
заведующему отделом городской хроники. Он улыбнулся и подержал ее мгновение
над корзиной для мусора. Затем, положив статью обратно на письменный стол,
он сказал:
-- Попробуйте поговорить с сотрудниками воскресного приложения; они,
может - быть, и сделают что-нибудь из этого.
Воскресный редактор рассмотрел статью и промычал:
-- Гм!
Затем он послал за репортером и преподал ему пространные указания.
-- Вы можете побывать у генерала Людло,-- сказал он,-- и составить из
этого рассказ. Истории о брильянтах вообще -- дрянь, но этот достаточно
крупен, чтобы его нашла уборщица завернутым в газету под угол линолеума и
засунутым в сенях.
Прежде всего узнайте, нет ли у генерала дочери, которая собиралась бы
поступить на сцену. Если нет, то можете писать рассказ. Поместите выписки о
Кохиноре и о коллекции Д. П. Моргана и всуньте картинки Кимберлэйских
рудников и Барней Барнато.
Дополните сравнительной таблицей стоимости брильянтов, радия и телячьих
котлет со времени мясной забастовки, и пусть все это займет полстраницы.
На следующий день репортер принес свой рассказ. Воскресный редактор
пробежал глазами по строкам,
-- Гм! -- снова сделал он.
На этот раз рукопись почти без колебаний отправилась в мусорную
корзину.
У репортера немного сжались губы, но, когда я часом позже пришел
поговорить с ним об этом, он посвистывал не громко, но с довольным видом.
-- Я не сержусь на старика,-- сказал он великодушно.-- Не сержусь за
то, что он выбросил мою статью. Действительно, она могла показаться
странной. Но случилось именно так, как я написал. Послушайте, отчего бы вам
не выудить рассказа из корзины и не пустить его в дело? Он не хуже всей той
чепухи, которую вы пишете.
Я принял комплимент. Если вы станете читать дальше, то познакомитесь с
фактами, касающимися брильянта богини Кали, за верность которых ручается
один из самых надежных репортеров.
Генерал Марцелус Б. Людло живет в одном из разрушающихся почтенных
старых домов из красного кирпича на одной из двадцатых улиц Запада.
Генерал -- член одной старой нью-йоркской семьи, которая к рекламам не
прибегает. Он--путешественник по рождению, джентльмэн по вкусам, миллионер
по милости неба и знаток драгоценных камней по роду занятий.
Репортер был принят немедленно, как только явился к генералу в дом,
около восьми часов тридцати минут вечера, в день получения предписания. В
роскошной библиотеке его приветствовал просвещенный путешественник и знаток
-- высокий, стройный джентльмэн, лет немногим больше пятидесяти, с почти
белыми усами и такой военной выправкой, что в нем едва ли можно было найти
след национального гвардейца.
Его обветренное лицо осветилось чарующей улыбкой и выражением интереса,
когда репортер познакомил его с целью своего прихода.
-- А, вы слыхали о моей последней находке? Я рад показать вам камень,
который считаю одним из шести существующих на земле наиболее ценных голубых
брильянтов.
Генерал открыл в одном из углов библиотеки небольшой сейф и вынул из
него оклеенную плюшем коробку. Открыв ее, он выставил изумленному взгляду
репортера громадный сверкающий брильянт, величиной приблизительно с крупную
градину.
-- Этот камень,-- сказал генерал,-- нечто большее, чем драгоценность.
Он прежде составлял центральный глаз трехглазой богини Кали, которой
поклоняется одно из наиболее свирепых и фанатичных племен Индии. Садитесь
поудобнее, и я расскажу вам. для вашей газеты, краткую историю этого камня.
Генерал Людло вынул из шкафа графинчик виски и стаканы и подвинул
счастливому репортеру удобное кресло.
-- Фансигары, или туги,-- начал генерал, -- являются одной из наиболее
опасных и внушающих страх сект в северной Индии. В религии они экстремисты и
поклоняются ужасной богине Кали, в виде ее изображений.
Их обряды кровавы и интересны. По их странному религиозному кодексу,
ограбление и убийство путешественников считается достоинством и даже
обязательным поступком.
Поклонение трехглазой богине Кали производится в такой тайне, что до
сих пор ни одному путешественнику не выпало чести быть свидетелем их
религиозных церемоний. Эта честь приберегалась для меня.
Будучи в Сакаранпуре, между Дели и Келатом, я исследовал джунгли во
всех направлениях, чтобы узнать что - нибудь новое об этих таинственных
Фансигарах. Однажды вечером, в сумерках, проходя через тиковый лес, я набрел
на открытом месте на круглое углубленное пространство, посреди которого
возвышался грубый каменный храм. Будучи уверен, что это один из храмов
тугов, я спрятался в кустах и стал ждать.
Когда взошел месяц, углубленное пространство внезапно наполнилось
сотнями призрачных, быстро скользящих фигур. В храме распахнулась дверь,
открывая вид на ярко освещенный идол богини Кали, пред которым жрец в белой
одежде стал произносить варварские заклинания. А в это время почитатели
богини распростерлись на земле.
Больше всего заинтересовал меня средний глаз громадного деревянного
идола. По ослепительному блеску я видел, что это громадный брильянт
чистейшей воды. Когда кончилось служение, туги скрылись в лес так же
безмолвно, как и пришли. Жрец постоял еще несколько минут в дверях храма,
наслаждаясь ночной прохладой перед тем, как закрыть свое довольно жаркое
жилище. Вдруг темная, гибкая тень скользнула в углубление, прыгнула на жреца
и ударом блестящего ножа бросила его на землю. Затем убийца, точно кошка
бросился к идолу богини и выковырял ножом сверкающий средний глаз Кали.
Держа в руках свою королевскую добычу, он побежал прямо на меня; когда он
был на расстоянии трех шагов, я вскочил и со всей силы ударил его между
глаз. Он упал без чувств и выронил из рук великолепную драгоценность. Это и
есть тот восхитительный голубой брильянт, который вы только что видели.
Камень, достойный царского венца!
-- Пикантная история,-- сказал репортер:-- этот графинчик точно такой
же, какой обыкновенно выставляет Джон В. Гец во время интервью.
-- Простите,-- сказал генерал Людло,-- что, увлекшись рассказом, я
позабыл о правилах гостеприимства!
Наливайте себе!
-- За ваше здоровье! -- сказал репортер.
-- Всего больше я теперь боюсь,-- сказал генерал, понижая голос,-- что
брильянт может быть у меня украден. Драгоценность, образовавшая глаз богини,
является для фансигаров самым священным предметом. Каким-то образом племя
подозревает, что брильянт -- у меня, и члены этой секты следовали за мной
почти что вокруг света. Это -- хитрейшие и жесточайшие фанатики во всем
мире, и их религиозные обеты требуют убийства неверного, осквернившего их
священное сокровище.
Однажды в Лукнове три агента, переодетые слугами отеля, пытались
задушить меня при помощи скрученной скатерти. В Лондоне тоже, два туга,
переодетые уличными музыкантами, влезли ко мне в окно ночью и напали на
меня. Жизнь моя постоянно в опасности. Месяц тому назад, когда я жил в отеле
в Бергшайре, трое из них ринулись на меня из-за придорожной травы. Я спасся
тогда только вследствие знания их обычаев.
-- Как было дело, генерал?--спросил репортер.
-- Поблизости паслась корова, -- ответил генерал Людло: -- славная
джерсейская корова. Я подбежал к ней и остановился. Три туга тотчас
прекратили атаку, стали на колени и трижды лбами ударились об землю. Затем,
после многих почтительных поклонов, они ушли.
-- Испугались, что корова их забодает? -- спросил репортер.
-- Нет, у фансигаров корова считается священным животным. Кроме богини,
они поклоняются и корове. Насколько известно, они никогда не совершали актов
насилия в присутствии животного, которое почитают.
-- Это чрезвычайно интересная история,-- сказал репортер.-- Если вы
ничего не имеете против, я выпью еще стаканчик и сделаю несколько заметок.
-- Я последую вашему примеру, -- сказал генерал Людло, сделав галантное
движение рукой.
-- Если бы я был на вашем месте,-- сказал репортер:-- я бы увез
брильянт в Техас, там бы я поселился на коровьем ранчо, и фарисеи...
-- Фансигары, -- поправил генерал.
-- Ах, да! Они наталкивались бы на корову каждый раз, как врывались бы
к вам.
Генерал Людло закрыл коробку с брильянтом и спрятал ее на груди.
-- Шпионы выследили меня в Нью-Йорке,--сказал он, выпрямляя свою
высокую фигуру.--Я знаком с восточно-индийской организацией и знаю, что за
каждым моим движением следят. Они, без сомнения, попытаются обокрасть и
убить меня здесь.
-- Здесь? -- воскликнул репортер, схватив графин и выливая значительное
количество его содержимого.
-- В любое время! -- прибавил генерал. -- Но, как солдат и любитель, я
продам свою жизнь и брильянт как можно дороже.
В этом пункте рассказа репортера ощущается некоторая неясность. Можно
только догадаться, что послышался громкий треск за домом, в котором они
находились. Генерал Людло плотно застегнул сюртук и побежал к двери, но
репортер крепко вцепился в него одной рукой, в то время как другой держал
графинчик.
-- Прежде чем бежать,-- произнес он, и в голосе его почувствовалась
какая-то тревога,-- скажите мне, не собирается ли какая-нибудь из ваших
дочерей поступить на сцену?
-- У меня нет никаких дочерей! Спасайтесь скорей, фансигары нападают на
нас. И оба выбежали через парадный подъезд дома. Было поздно, когда ноги их
коснулись тротуара. Странные люди, смуглые и страшные, как будто выросли из
земли и окружили их. Один, с азиатскими чертами лица, близко надвинулся на
генерала и закричал страшным голосом:
-- Покупаю старую одежду!
Другой, мрачный и с темными баками, быстро подбежал к нему и начал
жалостным голосом:
-- М-р, нет ли у вас десяти пенни для бедного человека, который?..
Они пробежали мимо, но попали в объятия черноглазого, темнобрового
создания, подставившего им под нос свою шляпу. В то же время товарищ его,
также восточного вида, вертел неподалеку шарманку. На двадцать шагов дальше
генерал Людло и репортер очутились среди полудюжины людей, подозрительного
вида, с высоко поднятыми воротниками пальто и лицами, покрытыми щетиной
небритых бород.
-- Бежим, -- крикнул генерал. -- Они открыли владельца брильянта богини
Кали.
Оба помчались со всех ног. Мстители за богиню пустились за ними в
погоню.
-- Боже мой! -- простонал репортер.-- В этой части Бруклина нет ни
одной коровы. Мы пропали.
Около угла оба упали на железный предмет, возвышавшийся на тротуаре,
вблизи водосточного желоба. В отчаянии ухватившись за него, они ожидали
решения своей судьбы.
-- Если бы только у .меня была корова,-- стонал репортер,-- или еще
глоток из того графинчика, генерал.
Как только преследователи открыли убежище своей жертвы, они внезапно
отступили и ушли на значительное расстояние
-- Они ждут подкрепления, чтобы напасть на нас,-- сказал генерал Людло.
Но репортер залился звонким смехом и торжеструюще замахал шляпой.
-- Посмотрите-ка,-- закричал он, тяжело опираясь на железный предмет;--
ваши фансигары или туги, как бы они ни звались, народ современный. Дорогой
генерал, ведь мы с вами попали на насос. Это в Нью-Йорке то же самое, что
корова. Вот почему эти бешеные черномазые парни не нападают на нас. Насос в
Нью-Йорке-- священное животное.
Но дальше, в тени Двадцать Восьмой улицы, мародеры собрали совет.
-- Пойдем, Рэдди,-- сказал один из них,-- схватим старика: он целые две
недели показывал брильянт, величиной с куриное яйцо, по всей Восьмой авеню.
-- Не для тебя! -- решил Рэдди. -- Видишь, они собираются вокруг
насоса. Эго--друзья Билля. Билль не позволит ничего подобного на своем
участке!
Этим исчерпываются факты, касающиеся брильянта Кали, но считаю вполне
логичным закончить следующей короткой (оплаченной) заметкой, появившейся
двумя днями позже в утренней газете:
"Говорят, что племянница генерала Марцелуса Б. Людло появится на сцене
в ближайшем сезоне.
Брильянты ее оцениваются в крупную сумму и представляют исторический
интерес".
О.Генри. День, который мы празднуем
-- В тропиках,-- так сказал мне "Прыгун Биб", любитель птиц,-- времена
года, месяцы, недели, будни, праздники, каникулы, воскресенья, вчерашний
день -- все так перемешивается, что вы не знаете, когда окончился год до тех
пор, пока не пройдет половина следующего.
"Прыгун Биб" содержал зоологический магазинчик на Нижней Четвертой
авеню. Он был раньше моряком, а теперь совершал регулярные поездки в южные
порты на каботажных судах и привозил говорящих попугаев. У него были
негибкие: колени, шея и характер. Я пришел к нему, чтобы купить попугая и
подарить его к рождеству моей тете Жоане,
-- Вот этот,--сказал я, не обращая внимания на его доклад о
подразделениях времени,-- вот этот синий с белым и красным! К какому виду
принадлежит он? Он взывает к моему патриотизму и моей любви к дисгармонии в
красочных сочетаниях.
-- Это какаду из Эквадора,-- ответил Биб.-- Его научили говорить только
"Веселого рождества!" Сезонная птица! Стоит всего семь долларов. Готов
побиться об заклад, что много людей извлекли из вас больше денег этими же
словами.
Биб внезапно и громко расхохотался.
-- Эта птица,-- объяснил он, -- напоминает мне кое-что. У нее числа
перепутались. Ей, в соответствии с оперением, следовало бы говорить "E
pluribus unum!", а не стараться подражать святому Николаю. Это напоминает
мне время, когда на берегу Коста-Рика у меня и у Ливерпуля Сэма перепутались
все понятия относительно погоды и других явлений природы, встречающихся в
тропиках.
Мы попали в эту часть испанского материка, не имея ни денег, о которых
стоило бы говорить, ни друзей, с которыми можно было бы говорить. Мы
приехали сюда из Нового Орлеана на фруктовом пароходе, в качестве кочегара и
младшего повара, желая попытать счастья. Работы по нашему вкусу не было, и
мы с Ливерпулем стали питаться местным красным ромом и плодами, которые нам
удавалось собирать там, где мы не сеяли. Это был городок под названием
Соледад, где не было ни гавани, ни будущего, ни способов извернуться.
В промежутки между прибытиями пароходов город спал и пил ром. Он
пробуждался только тогда, когда надо было грузить бананы. Это похоже было на
человека, который проспал обед и просыпаете только к дессерту
Когда мы с Ливерпулем так опустились, что американский консул не хотел
с нами даже разговаривать, мы поняли, что сели на мель.
Столовались мы у лэди с табачным цветом кожи, по имени Чйка, которая
содержала распивочную рома и ресторан для мужчин и женщин на улице под
названием "Calle de los сорока семи неутешных святых". Когда наш кредит
План Тони был таков: когда Корриган заснет, он (Тони) и Барней подрежут
канаты, которыми барка привязана к берегу; у Тони не хватало храбрости
одному сделать это. Оторвавшись от берега, неуклюжая барка попадет в быстрое
течение и, наверно, перевернется, наскочив на камень ниже по реке.
-- Пойдем и сделаем это,-- сказал Барней. -- Если спина твоя болит от
ударов, им нанесенных, так же, как мой желудок от отсутствия табаку, мы не
должны терять время.
-- Хорошо,-- сказал Тони,-- но лучше подождать еще десять минут: надо
дать Корригану время хорошенько уснуть.
Они ждали, сидя на камне. Остальных землекопов не было видно. Они
работали за поворотом дороги. Все было бы хорошо,--хотя, может быть, не для
Корригана! -- если бы Тони не вздумалось обставить свой заговор
соответствующими аксессуарами. Драматизм был у него в крови, и, может быть,
он чисто интуитивно угадывал, чем, соответственно требованиям сцены, должны
сопровождаться преступные махинации. Он вытащил из - за ворота рубашки
длинную, черную, прекрасную, ядовитую сигару и вручил ее Барнею.
-- Хотите покурить, пока мы дожидаемся? -- спросил он.
Барней схватил сигару и откусил конец ее так. как террьер кусает крысу.
Он приложил ее к губам, как давно утраченную возлюбленную. Когда пошел дым,
он долго и глубоко вздохнул, и щетина его рыжеватых усов обвилась вокруг
сигары, как когти орла. Медленно стала пропадать краснота на белках его
глаз. Он мечтательно направил взгляды на холмы за рекой, а минуты приходили
и уходили.
-- Теперь пора итти,-- сказал Тони:-- этот проклятый Корриган скоро
будет в реке.
Барней, хрюкнув, пробудился от транса. Он повернул голову и посмотрел
на своего сообщника с удивленным, огорченным и строгим видом. Он частью
вынул сигару изо рта и немедленно снова втянул ее, с любовью пожевал ее раза
два и, энергично затягиваясь, заговорил углами рта:
-- Что такое, подлый ты язычник?! Какие такие у тебя затеи против
просвещенных рас? Мерзкий подстрекатель, уж не хочешь ли ты вовлечь Мартина
Барней в грязные проделки, подходящие только для подлого Даго? Не хочешь ли
ты убить своего благодетеля, доброго человека, дающего тебе пищу и работу?
Вот тебе, красномордый убийца!
Поток негодования Барнея повлек за собою и физическое воздействие.
Носком сапога он сбросил подрезывателя каната с камня.
Тони вскочил и убежал. Свою месть он снова причислял к разряду вещей,
которые могли бы быть. Миновав барку, он бежал все дальше и дальше, боясь
остановиться.
С облегченным сердцем наблюдал Барней за исчезновением своего бывшего
сообщника. Затем он ушел по направлению к Бронксу.
За ним потянулся след отвратительного дыма, умиротворившего его сердце
и заставившего птиц улететь с дороги и спрятаться в глубине леса.
О.Генри. Калиф и хам
Безусловно, нет более интересного препровождения времени, как вращаться
инкогнито среди людей богатых и с высоким положением.
Где, как не в этих кругах, можно наблюдать жизнь в ее примитивном сыром
виде, не скованную условностями, связывающими обитателей более низких сфер.
Был некий багдадский калиф, имевший привычку ходить среди людей бедных
и низкого положения и удовольствия ради выслушивать их сказки и истории. Не
странно ли, что люди скромные и бедные не воспользовались радостями, что
могли бы узнать, одевшись в шелка и брильянты и разыгрывая калифа в местах,
посещаемых высшим светом?
Был челрвек, увидевший возможность такого подражания Гаруну-аль-Рашиду.
Звали его Корни Бранниган, и был он ломовым извозчиком импортной фирмы на
Канал-Стрит. Если вы прочтете далее, то узнаете, как он превратил верхний
Бродуэй в Багдад и узнал о самом себе нечто, чего не знал раньше.
Многие назвали бы Корни снобом, предпочтительно по телефону! Главным
интересом его жизни, его любимым удовольствием и единственным развлечением
после рабочего дня было -- противопоставить себя элегантным и богатым людям.
Ведь у него не было надежды войти в их круг.
Каждый вечер, распрягши лошадь и пообедав в закусочной, где быстрота
услужения была специальностью,
Корни одевался в вечерний костюм, такой же корректный, какой можно
встретить только в вестибюле отелей. Затем он отправлялся по сверкающей
восхитительной дороге, посвященной Теспису, Таис и Бахусу.
Некоторое время он бродил по передним шикарных отелей с чувством
полного удовлетворения.
Красивые женщины, воркующие, как голубки, но украшенные перьями райских
птиц, проходя, задевали его своими платьями. Их сопровождали изящные
кавалеры, галантные и услужливые. А сердце Корни колотилось, как у сэра
Ланцелота, потому что зеркало говорило ему, когда он проходил мимо:
"Корни, голубчик, между ними нет ни одного, который был бы элегантнее
тебя. А ты погоняешь ломовых лошадей, тогда как они задают фасон, бывают в
картинных галереях и имеют все, что только есть лучшего в стране".
Зеркало говорило правду. М-р Корни Бранниган усвоил себе наружный лоск,
если и не усвоил ничего иного. Продолжительное и внимательное наблюдение
вежливого общества привило ему манеры, изящный вид и -- что было труднее
всего! -- выдержанность и непринужденность.
Время от времени Корни удавалось заводить в отелях разговоры и краткие
знакомства с солидными, если не знатными, посетителями. Со многими из них он
обменялся карточками и полученные карточки тщательно хранил, надеясь
впоследствии воспользоваться ими. Выйдя из вестибюля отеля, Корни с праздным
видом бродил по улицам, останавливался у входа в театр и заходил в
фешенебельные рестораны, как бы разыскивая знакомого. Он редко бывал
посетителем этих мест, уподобляясь не пчеле, прилетевшей собирать мед, но
бабочке, сверкающей крыльями среди цветов, в чашечках которых не содержалось
для нее сладкого сока. Его жалованье было не достаточно, чтобы дать ему
нечто большее, чем внешний вид джентльмена. Корни Бранниган охотно отдал бы
свою правую руку, только бы быть одним из тех созданий, которым он так ловко
подражал.
Однажы ночью с ним случилось следующее. Насладившись прелестью часового
шатания по главнейшим отелям на Бродуэе, он перешел в театральный квартал.
Кучера кэбов окликали его, видя в нем пассажира, что доставляло ему
тщеславное удовольствие. Томные взгляды были обращены на него, как на
источник омаров и упоительной шипучки. Эти заигрывания и бессознательные
комплименты Корни глотал, как манну, и надеялся, что Билли, его лошадь,
утром будет меньше хромать на левую переднюю ногу. Под купой молочно-белых
электрических шаров Корни остановился для того, чтобы полюбоваться блеском
своих низко вырезанных лаковых ботинок. В угловом здании помещалось
претенциозное кафе. Оттуда вышла парочка -- дама в белом, прозрачном, как
паутина, платье с накинутым на него, точно туманная дымка, кружевным манто,
и мужчина, высокий, безукоризненный, самоуверенный, -- слишком
самоуверенный. Они двинулись к краю тротуара и остановились. Глаза Корни,
всегда ищущие примера в поведении щеголей, искоса следили за ними.
-- Экипажа нет,-- сказала дама,-- вы приказали ему дожидаться?
-- Я заказал его к половине десятого,-- ответил франт.-- Он сейчас
будет. Знакомая нотка в голосе дамы привлекла особое внимание Корни. Она
звенела в тоне хорошо ему известном. Мягкий электрический свет падал на ее
лицо. Для сестер по горю нет определенных кварталов. В указателе книги
разбитых сердец вы увидите, что Бродуэй следует очень близко за Бауери. Лицо
этой лэди было печально, и голос ее звучал также жалобно. Они ждали экипажа,
Корни тоже ждал, потому что был на улице и никогда не терял случая
проследить за поведением джентльменов,
-- Джэк,- сказала дама,-- не сердитесь. Я сделала сегодня все, что
могла, чтобы угодить вам. Зачем вы так поступаете со мной?
-- О, вы ангел,-- ответил мужчина. -- Известна женская манера во всем
винить мужчину.
-- Я не виню вас, я стараюсь сделать вас счастливым...
-- Вы беретесь за это весьма странным образом!
-- Вы без всякой причины были неласковы со мной весь вечер.
-- О, причины нет никакой, кроме того что вы надоели мне.
Корни вынул портфельчик для визитных карточек и пересмотрел свою
коллекцию. Он выбрал одну, на которой было написано: "М-р Уайт, Кенсингтон,
Лондон". Эту карточку он получил от туриста в отеле "Король Эдуард". Корни
подошел к джентльмену и подал ему карточку с самым корректным видом.
-- Могу я спросить, чему я обязан этой честью?-- спросил спутник лэди.
Корни Браннигам обычно следовал весьма мудрому правилу: мало говорить
во время своих подражаний багдадскому калифу. Он, никогда не слышав, верил в
изречение лорда Честерфильда: "Носи черный фрак и держи язык за зубами". Но
сейчас от него спрашивалось и требовалось слово.
-- Никакой джентльмэн,-- сказал Корни, -- не стал бы так разговаривать
с лэди. Стыдно, Вилли. Если она даже ваша жена, все же вам следует больше
уважать свой наряд и не отталкивать ее таким образом. Может быть, это не мое
дело, но все равно: вы, по моему мнению, совершенно не правы.
Спутник лэди дал более элегантно выраженный, но дерзкий ответ. Корни,
пользуясь своим лексиконом ломового извозчика, отвечал, насколько мог,
вежливыми фразами. Затем дипломатические сношения прервались.
Последовала краткая, но оживленная стычка другим, не словесным,
оружием, из которой Корни легко вышел победителем.
Подъехала карета, управляемая запоздавшим и взволнованным кучером.
-- Не откроете ли вы мне дверцу? -- спросила лэди. Корни помог ей войти
и снял шляпу. Спутник ее начал поднимайся с тротуара.
-- Прошу извинения, м-ам, если это ваш муж,--сказал Корни.
-- Он не мой муж, сказала лэди.--Может-быть, он... но теперь уже нет
надежды, чтобы это случилось. Поезжайте домой, Майкель. Если вам приятно,
примите это и мою благодарность.
Три красные розы были брошены из окна кареты в руку Корни. Он схватил
их, а также и руку, на одно мгновение, а затем карета умчалась. Корни поднял
шляпу своего врага к начал счищать пыль с его одежды.
-- Пойдемте,--сказал Корни, взяв его за руку.
Бывший соперник был еще немного оглушен полученными ударами. Корни
осторожно довел его до салуна, через три двери.
-- Виски! -- сказал Корни: -- для меня и моего друга!
-- Вы -- странный малый, -- сказал бывший спутник лэди: -- сперва вы
колотите человека, а затем стараетесь привести его в себя.
-- Вы -- мой лучший друг! -- восторженно произнес Корня.-- Вы не
понимаете? Так слушайте. Вы открыли мне глаза. Я долгое время разыгрывал
джентльмэна, воображая, что у меня только тряпки его, и ничего больше.
Скажите: вы -- ведь барин, не правда ли? Вы вращаетесь среди этого класса. Я
-- нет. Но я открыл одну вещь.
Я джентльмэн, и теперь я твердо знаю это. Что вам угодно выпить?
О.Генри. Брильянт богини Кали
Первоначальная статья, касающаяся брильянтов богини Кали, была вручена
заведующему отделом городской хроники. Он улыбнулся и подержал ее мгновение
над корзиной для мусора. Затем, положив статью обратно на письменный стол,
он сказал:
-- Попробуйте поговорить с сотрудниками воскресного приложения; они,
может - быть, и сделают что-нибудь из этого.
Воскресный редактор рассмотрел статью и промычал:
-- Гм!
Затем он послал за репортером и преподал ему пространные указания.
-- Вы можете побывать у генерала Людло,-- сказал он,-- и составить из
этого рассказ. Истории о брильянтах вообще -- дрянь, но этот достаточно
крупен, чтобы его нашла уборщица завернутым в газету под угол линолеума и
засунутым в сенях.
Прежде всего узнайте, нет ли у генерала дочери, которая собиралась бы
поступить на сцену. Если нет, то можете писать рассказ. Поместите выписки о
Кохиноре и о коллекции Д. П. Моргана и всуньте картинки Кимберлэйских
рудников и Барней Барнато.
Дополните сравнительной таблицей стоимости брильянтов, радия и телячьих
котлет со времени мясной забастовки, и пусть все это займет полстраницы.
На следующий день репортер принес свой рассказ. Воскресный редактор
пробежал глазами по строкам,
-- Гм! -- снова сделал он.
На этот раз рукопись почти без колебаний отправилась в мусорную
корзину.
У репортера немного сжались губы, но, когда я часом позже пришел
поговорить с ним об этом, он посвистывал не громко, но с довольным видом.
-- Я не сержусь на старика,-- сказал он великодушно.-- Не сержусь за
то, что он выбросил мою статью. Действительно, она могла показаться
странной. Но случилось именно так, как я написал. Послушайте, отчего бы вам
не выудить рассказа из корзины и не пустить его в дело? Он не хуже всей той
чепухи, которую вы пишете.
Я принял комплимент. Если вы станете читать дальше, то познакомитесь с
фактами, касающимися брильянта богини Кали, за верность которых ручается
один из самых надежных репортеров.
Генерал Марцелус Б. Людло живет в одном из разрушающихся почтенных
старых домов из красного кирпича на одной из двадцатых улиц Запада.
Генерал -- член одной старой нью-йоркской семьи, которая к рекламам не
прибегает. Он--путешественник по рождению, джентльмэн по вкусам, миллионер
по милости неба и знаток драгоценных камней по роду занятий.
Репортер был принят немедленно, как только явился к генералу в дом,
около восьми часов тридцати минут вечера, в день получения предписания. В
роскошной библиотеке его приветствовал просвещенный путешественник и знаток
-- высокий, стройный джентльмэн, лет немногим больше пятидесяти, с почти
белыми усами и такой военной выправкой, что в нем едва ли можно было найти
след национального гвардейца.
Его обветренное лицо осветилось чарующей улыбкой и выражением интереса,
когда репортер познакомил его с целью своего прихода.
-- А, вы слыхали о моей последней находке? Я рад показать вам камень,
который считаю одним из шести существующих на земле наиболее ценных голубых
брильянтов.
Генерал открыл в одном из углов библиотеки небольшой сейф и вынул из
него оклеенную плюшем коробку. Открыв ее, он выставил изумленному взгляду
репортера громадный сверкающий брильянт, величиной приблизительно с крупную
градину.
-- Этот камень,-- сказал генерал,-- нечто большее, чем драгоценность.
Он прежде составлял центральный глаз трехглазой богини Кали, которой
поклоняется одно из наиболее свирепых и фанатичных племен Индии. Садитесь
поудобнее, и я расскажу вам. для вашей газеты, краткую историю этого камня.
Генерал Людло вынул из шкафа графинчик виски и стаканы и подвинул
счастливому репортеру удобное кресло.
-- Фансигары, или туги,-- начал генерал, -- являются одной из наиболее
опасных и внушающих страх сект в северной Индии. В религии они экстремисты и
поклоняются ужасной богине Кали, в виде ее изображений.
Их обряды кровавы и интересны. По их странному религиозному кодексу,
ограбление и убийство путешественников считается достоинством и даже
обязательным поступком.
Поклонение трехглазой богине Кали производится в такой тайне, что до
сих пор ни одному путешественнику не выпало чести быть свидетелем их
религиозных церемоний. Эта честь приберегалась для меня.
Будучи в Сакаранпуре, между Дели и Келатом, я исследовал джунгли во
всех направлениях, чтобы узнать что - нибудь новое об этих таинственных
Фансигарах. Однажды вечером, в сумерках, проходя через тиковый лес, я набрел
на открытом месте на круглое углубленное пространство, посреди которого
возвышался грубый каменный храм. Будучи уверен, что это один из храмов
тугов, я спрятался в кустах и стал ждать.
Когда взошел месяц, углубленное пространство внезапно наполнилось
сотнями призрачных, быстро скользящих фигур. В храме распахнулась дверь,
открывая вид на ярко освещенный идол богини Кали, пред которым жрец в белой
одежде стал произносить варварские заклинания. А в это время почитатели
богини распростерлись на земле.
Больше всего заинтересовал меня средний глаз громадного деревянного
идола. По ослепительному блеску я видел, что это громадный брильянт
чистейшей воды. Когда кончилось служение, туги скрылись в лес так же
безмолвно, как и пришли. Жрец постоял еще несколько минут в дверях храма,
наслаждаясь ночной прохладой перед тем, как закрыть свое довольно жаркое
жилище. Вдруг темная, гибкая тень скользнула в углубление, прыгнула на жреца
и ударом блестящего ножа бросила его на землю. Затем убийца, точно кошка
бросился к идолу богини и выковырял ножом сверкающий средний глаз Кали.
Держа в руках свою королевскую добычу, он побежал прямо на меня; когда он
был на расстоянии трех шагов, я вскочил и со всей силы ударил его между
глаз. Он упал без чувств и выронил из рук великолепную драгоценность. Это и
есть тот восхитительный голубой брильянт, который вы только что видели.
Камень, достойный царского венца!
-- Пикантная история,-- сказал репортер:-- этот графинчик точно такой
же, какой обыкновенно выставляет Джон В. Гец во время интервью.
-- Простите,-- сказал генерал Людло,-- что, увлекшись рассказом, я
позабыл о правилах гостеприимства!
Наливайте себе!
-- За ваше здоровье! -- сказал репортер.
-- Всего больше я теперь боюсь,-- сказал генерал, понижая голос,-- что
брильянт может быть у меня украден. Драгоценность, образовавшая глаз богини,
является для фансигаров самым священным предметом. Каким-то образом племя
подозревает, что брильянт -- у меня, и члены этой секты следовали за мной
почти что вокруг света. Это -- хитрейшие и жесточайшие фанатики во всем
мире, и их религиозные обеты требуют убийства неверного, осквернившего их
священное сокровище.
Однажды в Лукнове три агента, переодетые слугами отеля, пытались
задушить меня при помощи скрученной скатерти. В Лондоне тоже, два туга,
переодетые уличными музыкантами, влезли ко мне в окно ночью и напали на
меня. Жизнь моя постоянно в опасности. Месяц тому назад, когда я жил в отеле
в Бергшайре, трое из них ринулись на меня из-за придорожной травы. Я спасся
тогда только вследствие знания их обычаев.
-- Как было дело, генерал?--спросил репортер.
-- Поблизости паслась корова, -- ответил генерал Людло: -- славная
джерсейская корова. Я подбежал к ней и остановился. Три туга тотчас
прекратили атаку, стали на колени и трижды лбами ударились об землю. Затем,
после многих почтительных поклонов, они ушли.
-- Испугались, что корова их забодает? -- спросил репортер.
-- Нет, у фансигаров корова считается священным животным. Кроме богини,
они поклоняются и корове. Насколько известно, они никогда не совершали актов
насилия в присутствии животного, которое почитают.
-- Это чрезвычайно интересная история,-- сказал репортер.-- Если вы
ничего не имеете против, я выпью еще стаканчик и сделаю несколько заметок.
-- Я последую вашему примеру, -- сказал генерал Людло, сделав галантное
движение рукой.
-- Если бы я был на вашем месте,-- сказал репортер:-- я бы увез
брильянт в Техас, там бы я поселился на коровьем ранчо, и фарисеи...
-- Фансигары, -- поправил генерал.
-- Ах, да! Они наталкивались бы на корову каждый раз, как врывались бы
к вам.
Генерал Людло закрыл коробку с брильянтом и спрятал ее на груди.
-- Шпионы выследили меня в Нью-Йорке,--сказал он, выпрямляя свою
высокую фигуру.--Я знаком с восточно-индийской организацией и знаю, что за
каждым моим движением следят. Они, без сомнения, попытаются обокрасть и
убить меня здесь.
-- Здесь? -- воскликнул репортер, схватив графин и выливая значительное
количество его содержимого.
-- В любое время! -- прибавил генерал. -- Но, как солдат и любитель, я
продам свою жизнь и брильянт как можно дороже.
В этом пункте рассказа репортера ощущается некоторая неясность. Можно
только догадаться, что послышался громкий треск за домом, в котором они
находились. Генерал Людло плотно застегнул сюртук и побежал к двери, но
репортер крепко вцепился в него одной рукой, в то время как другой держал
графинчик.
-- Прежде чем бежать,-- произнес он, и в голосе его почувствовалась
какая-то тревога,-- скажите мне, не собирается ли какая-нибудь из ваших
дочерей поступить на сцену?
-- У меня нет никаких дочерей! Спасайтесь скорей, фансигары нападают на
нас. И оба выбежали через парадный подъезд дома. Было поздно, когда ноги их
коснулись тротуара. Странные люди, смуглые и страшные, как будто выросли из
земли и окружили их. Один, с азиатскими чертами лица, близко надвинулся на
генерала и закричал страшным голосом:
-- Покупаю старую одежду!
Другой, мрачный и с темными баками, быстро подбежал к нему и начал
жалостным голосом:
-- М-р, нет ли у вас десяти пенни для бедного человека, который?..
Они пробежали мимо, но попали в объятия черноглазого, темнобрового
создания, подставившего им под нос свою шляпу. В то же время товарищ его,
также восточного вида, вертел неподалеку шарманку. На двадцать шагов дальше
генерал Людло и репортер очутились среди полудюжины людей, подозрительного
вида, с высоко поднятыми воротниками пальто и лицами, покрытыми щетиной
небритых бород.
-- Бежим, -- крикнул генерал. -- Они открыли владельца брильянта богини
Кали.
Оба помчались со всех ног. Мстители за богиню пустились за ними в
погоню.
-- Боже мой! -- простонал репортер.-- В этой части Бруклина нет ни
одной коровы. Мы пропали.
Около угла оба упали на железный предмет, возвышавшийся на тротуаре,
вблизи водосточного желоба. В отчаянии ухватившись за него, они ожидали
решения своей судьбы.
-- Если бы только у .меня была корова,-- стонал репортер,-- или еще
глоток из того графинчика, генерал.
Как только преследователи открыли убежище своей жертвы, они внезапно
отступили и ушли на значительное расстояние
-- Они ждут подкрепления, чтобы напасть на нас,-- сказал генерал Людло.
Но репортер залился звонким смехом и торжеструюще замахал шляпой.
-- Посмотрите-ка,-- закричал он, тяжело опираясь на железный предмет;--
ваши фансигары или туги, как бы они ни звались, народ современный. Дорогой
генерал, ведь мы с вами попали на насос. Это в Нью-Йорке то же самое, что
корова. Вот почему эти бешеные черномазые парни не нападают на нас. Насос в
Нью-Йорке-- священное животное.
Но дальше, в тени Двадцать Восьмой улицы, мародеры собрали совет.
-- Пойдем, Рэдди,-- сказал один из них,-- схватим старика: он целые две
недели показывал брильянт, величиной с куриное яйцо, по всей Восьмой авеню.
-- Не для тебя! -- решил Рэдди. -- Видишь, они собираются вокруг
насоса. Эго--друзья Билля. Билль не позволит ничего подобного на своем
участке!
Этим исчерпываются факты, касающиеся брильянта Кали, но считаю вполне
логичным закончить следующей короткой (оплаченной) заметкой, появившейся
двумя днями позже в утренней газете:
"Говорят, что племянница генерала Марцелуса Б. Людло появится на сцене
в ближайшем сезоне.
Брильянты ее оцениваются в крупную сумму и представляют исторический
интерес".
О.Генри. День, который мы празднуем
-- В тропиках,-- так сказал мне "Прыгун Биб", любитель птиц,-- времена
года, месяцы, недели, будни, праздники, каникулы, воскресенья, вчерашний
день -- все так перемешивается, что вы не знаете, когда окончился год до тех
пор, пока не пройдет половина следующего.
"Прыгун Биб" содержал зоологический магазинчик на Нижней Четвертой
авеню. Он был раньше моряком, а теперь совершал регулярные поездки в южные
порты на каботажных судах и привозил говорящих попугаев. У него были
негибкие: колени, шея и характер. Я пришел к нему, чтобы купить попугая и
подарить его к рождеству моей тете Жоане,
-- Вот этот,--сказал я, не обращая внимания на его доклад о
подразделениях времени,-- вот этот синий с белым и красным! К какому виду
принадлежит он? Он взывает к моему патриотизму и моей любви к дисгармонии в
красочных сочетаниях.
-- Это какаду из Эквадора,-- ответил Биб.-- Его научили говорить только
"Веселого рождества!" Сезонная птица! Стоит всего семь долларов. Готов
побиться об заклад, что много людей извлекли из вас больше денег этими же
словами.
Биб внезапно и громко расхохотался.
-- Эта птица,-- объяснил он, -- напоминает мне кое-что. У нее числа
перепутались. Ей, в соответствии с оперением, следовало бы говорить "E
pluribus unum!", а не стараться подражать святому Николаю. Это напоминает
мне время, когда на берегу Коста-Рика у меня и у Ливерпуля Сэма перепутались
все понятия относительно погоды и других явлений природы, встречающихся в
тропиках.
Мы попали в эту часть испанского материка, не имея ни денег, о которых
стоило бы говорить, ни друзей, с которыми можно было бы говорить. Мы
приехали сюда из Нового Орлеана на фруктовом пароходе, в качестве кочегара и
младшего повара, желая попытать счастья. Работы по нашему вкусу не было, и
мы с Ливерпулем стали питаться местным красным ромом и плодами, которые нам
удавалось собирать там, где мы не сеяли. Это был городок под названием
Соледад, где не было ни гавани, ни будущего, ни способов извернуться.
В промежутки между прибытиями пароходов город спал и пил ром. Он
пробуждался только тогда, когда надо было грузить бананы. Это похоже было на
человека, который проспал обед и просыпаете только к дессерту
Когда мы с Ливерпулем так опустились, что американский консул не хотел
с нами даже разговаривать, мы поняли, что сели на мель.
Столовались мы у лэди с табачным цветом кожи, по имени Чйка, которая
содержала распивочную рома и ресторан для мужчин и женщин на улице под
названием "Calle de los сорока семи неутешных святых". Когда наш кредит