-- Да,-- подтвердил Бед: -- это прекрасная ночь!
О.Генри. В борьбе с морфием
Я никогда не мог хорошенько понять, как Том Хопкинс допустил такую
ошибку. Он целый семестр, прежде чем наследовал состояние своей тетки,
работал в медицинской школе и считался сильным в терапии. Мы в тот вечер
вместе были в гостях, а затем Том зашел ко мне, чтобы выкурить трубку и
поболтать, прежде чем вернуться в собственную роскошную квартиру. Я на
минуту вышел в другую комнату и вдруг услышал, что Том кричит мне;
-- Билли, я приму четыре грана хинина, если ты ничего не имеешь против.
Я совсем посинел и весь дрожу. Думаю, что простудился.
-- Хорошо, -- крикнул я в ответ: -- банка на второй полке; прими в
ложке эвкалиптового эликсира. Он отнимает горечь.
Когда я возвратился, мы сели у огня и продолжали разговор.
Приблизительно через восемь минут Том откинулся на спинку в легком обмороке.
Я сейчас же подошел к шкафу с лекарствами и заглянул в него.
-- Ах, ты разиня, разиня -- проворчал я. -- Вот как действуют деньги на
мозг человека! В шкафу стояла банка с морфием в том же положении, в каком
Том оставил ее. Я вытащил молодого доктора, жившего этажом выше, и послал
его за старым доктором Гельсом, жившим на расстоянии двух кварталов. У Тома
Хопксина было слишком много денег для того, чтобы его лечили молодые
начинающие врачи.
Когда пришел Гельс, мы проделали над Томом самый дорогой курс лечения,
какой только позволяют рессурсы медицинской профессии. После сильно
действующих средств мы дали ему цитрат кофеина в частых приемах и крепкий
кофе, а также водили его взад и вперед по комнате, между двумя из нас.
Старый Гельс щипал его, хлопал по лицу и усиленно старался заработать
крупный чек, который уже видел в отдалении.
Молодой доктор с верхнего этажа дал Тому самый сердечный, пробуждающий
пинок, а затем извинился предо мной.
-- Не мог удержаться, -- сказал он. -- Никогда в жизни мне не
приходилось давать пинок миллионеру и, может быть, никогда больше не
придется.
-- Теперь, -- сказал доктор Гельс через несколько часов: -- он
поправится. Но не давайте ему засыпать еще час. Вам придется разговаривать с
ним и встряхивать время от времени. Когда пульс и дыхание будут нормальны,
дайте ему поспать. Я оставляю его на ваши попечения.
Я остался один с Томом, которого мы положили предварительно на кушетку.
Он лежал совсем тихо, и глаза его были на половину закрыты. Я начал свое
дело, которое заключалось в том, чтобы его в состоянии бодрствования.
-- Ну, старина,-- сказал я: -- ты чуть на тот свет не с'ездил, но мы
тебя вызволили. Когда ты слушал лекции, Том, не говорил ли случайно кто-либо
из профессоров, что "m-o-r-p-h-i-a" никогда не пишется "quinina", особенно в
четырехгранных дозах? Но я не буду громоздить на тебя обвинений, пока ты не
станешь на ноги... Тебе следовало бы быть дрогистом, Том: у тебя
замечательные способности к распознаванию рецептов. Том взглянул на меня со
слабой и глупой улыбкой.
-- Билли, -- пробормотал он: -- я чувствую себя совсем, точно колибри,
летающая вокруг кучи самых дорогих роз. Не приставай ко мне. Буду теперь
спать.
Через две секунды он уснул. Я потряс его за плечо.
-- Ну, Том, -- строго сказал я: -- так нельзя. Великий доктор сказал,
что ты не должен спать еще по крайней мере час. Открой глаза! Ты еще не
совсем вне опасности. Проснись!
Том Хопкинс весит сто девяносто восемь фунтов. Он бросил на меня еще
одну сонную усмешку и погрузился в еще более глубокий сон. Мне хотелось бы
заставить его двигаться, но с таким же успехом я мог бы заставить
вальсировать со мной по комнате обелиск.
Дыхание Тома перешло в храп, а это, в связи с отравлением морфием,
грозит опасностью. Я стал соображать. Не в силах поднять его тело, я должен
постараться возбудить его мозг. "Рассерди его!" -- вот мысль, пришедшая мне
в голову. "Хорошо, -- подумал я, -- но как?" Не было ни одной прорехи в
кольчуге Тома. Славный малый! Он был само добродушие. Притом благородный,
джентльмэн, изящный, верный и чистый, как солнечный свет. Он приехал
откуда-то с Юга, где у людей еще имеются идеалы и кодекс нравственности.
Нью-Йорк очаровал его, но не испортил. У него сохранилось старомодное
рыцарское почитание женщины, которое...
"Еврика!--вот идея!" В минуту или же две я обработал все в своем мозгу.
Я мысленно смеялся при мысли, что устрою такую штуку Тому Хопкинсу. Затем я
схватил его за плечо и тряс до тех пор, пока он не захлопал ушами. Я принял
гневный и презрительный вид и остановил палец на расстоянии двух дюймов от
его носа.
-- Слушай меня, Хопкинс, -- сказал я резко и отчетливо:-- мы были с
тобою добрыми друзьями, но об'являю тебе, что в будущем моя дверь закрыта
для человека, который поступил так подло, как ты... Том как-будто едва-едва
заинтересовался.
-- В чем дело, Билли? -- спокойно спросил он. -- Ты не в своей тарелке?
-- Был бы, если бы я был на твоем месте,--продолжал я. -- Но, слава
богу, я не ты; на твоем месте я, кажется, боялся бы закрыть на минуту глаза.
Что ты скажешь о девушке, которая ждет тебя там, среди одиноких южных сосен?
о девушке, которую ты забыл с тех пор, как получил наследство? О, я знаю, о
чем говорю. Пока ты был бедным медицинским студентом, она была достаточно
хороша для тебя. Но теперь, когда ты--миллионер, дело другое! Хотел бы я
знать, что она думает о поведении того особого класса людей, который ее
научили почитать? Что она думает о поведении южного джентльмэна? Мне жаль,
Хопкинс, что я принужден говорить об этом, но ты хорошо скрывал это и так
прекрасно сыграл свою роль, что я считал тебя выше подобных уловок,
недостойных мужчины!
Бедный Том! Я едва мог удержаться от смеха, глядя, как он борется с
действием наркоза. Видно было, что он сердит, и я не осуждал его за это. У
Тома был южный темперамент. Его глаза были открыты, и в них промелькнули
один-два проблеска огня. Но снадобье все еще заволакивало его мозг и
связывало язык.
-- Пр-провались ты, -- заикаясь, произнес он: -- я тебя поколочу.
Он пытался подняться с дивана. Несмотря на об'ем, он был теперь очень
слаб. Я уложил его обратно одной рукой. Он лежал, сверкая глазами, точно лев
в западне.
-- Это удержит тебя некоторое время, старый негодяй, -- сказал я самому
себе. Я встал и разжег трубку, так как хотел покурить, а после того заходил
взад и вперед по комнате, поздравляя себя с блестящей идеей.
Вдруг послышался храп. Я оглянулся. Том снова уснул. Я подошел и
толкнул его под челюсть. Он посмотрел на меня с довольным и доброжелательным
видом идиота. Я пожевал трубку и снова резко заговорил:
-- Я требую, чтобы ты поднялся и убрался от меня, как можно
скорее,--сказал я оскорбительным тоном.-- Я уже сказал, что думаю о тебе.
Если у тебя осталась какая-либо честь или честность, ты дважды подумаешь,
прежде чем явиться в общество джентльмэнов. Она -- бедная девушка, не так
ли? -- с насмешкой сказал я:-- слишком простая и неподходящая для нас с тех
пор, как мы разбогатели? Стыдно было бы гулять с ней по Пятой авеню, не
правда ли? Хопкинс, ты в сорок семь раз хуже всякого хама. Кому нужны твои
деньги? Не мне! Готов поручиться, что и той девушке они тоже не нужны. Может
быть, ты был бы больше мужчиной, если бы не имел их. Теперь ты сделался
подлецом и... -- я подумал, что это очень драматично: -- может быть, разбил
преданное сердце. (Том Хопкинс, разбивающий верное сердце!) Дай мне
освободиться от тебя возможно скорее!
Я повернулся спиной к Тому и подмигнул самому себе в зеркало. Услыхав,
что он шевелится, я быстро обернулся: я не хотел, чтобы сто девяносто восемь
фунтов упали на меня с тыла. Но Том только немного повернулся и закрыл лицо
рукой. Он произнес несколько слов немного яснее, чем прежде.
-- Я бы не говорил таким образом с тобой, Билли, если бы даже слышал,
что люди лгут о тебе. Но как только я смогу встать, я сломаю тебе шею. Не
забудь этого.
Мне стало немного стыдно. Но ведь я хотел спасти Тома! Утром, когда я
все раз'ясню ему, мы вместе посмеемся над этим.
Минут через двадцать Том уснул здоровым, спокойным сном. Я пощупал
пульс, прислушался к дыханию и разрешил ему спать. Все было нормально, и Том
был спасен. Я ушел в другую комнату и упал в постель.
Когда я проснулся на следующее утро, Том уже встал и оделся. Он был
совсем здоров, если не считать расстроенных нервов и языка, похожего на
щепку белого дуба.
-- Каким я был идиотом! -- сказал он в раздумьи.-- Я помню, что, когда
я брал лекарство, то думал, как странно выглядит банка с хинином. Очень
много было хлопот, чтобы спасти меня?
Я ответил отрицательно. Его память, по-видимому, была плоха по
отношению ко всему происшедшему. Я заключил, что он не помнит о моих усилиях
не давать ему спать, и решил ничего пока не говорить ему. "Когда-нибудь
позже,--думал я,-- когда ему будет лучше, мы вместе посмеемся над этим".
Собравшись уходить, Том остановился в открытой двери и пожал мне руку.
-- Благодарю, старина,-- сказал он:-- за твои хлопоты обо мне и за то,
что ты сказал. Я иду сейчас телеграфировать той бедной девушке.
О.Генри. Призрак
-- Подумайте, рогулька! -- патетически воскликнула миссис Кинсольвинг.
Миссис Беллами Бэлмор приподняла брови в знак симпатии. Этим она
выражала соболезнование и большую дозу явного удивления.
-- Вообразите: она везде рассказывает, -- повторяла миссис Кинсольвинг:
-- что видела приведение в той комнате, которую занимала здесь, -- в нашей
лучшей комнате для гостей! Она будто бы видела привидение, несшее на плечах
рогульку с киопичами, призрак старика в блузе, курящего трубку и носящего
кирпичи! Бессмыслица всего этого указывает на злой умысел. Никогда не
существовало Кинсольвинга, носящего рогульку с кирпичами. Все знают, что
отец мистера Кинсольвинга нажил состояние крупными строительными подрядами,
но он ни одного дня не работал собственными руками.
Этот дом он построил по им лично разработанному плану.
Но рогулька! Зачем ей понадобилось быть такой жестокой и
недоброжелательной?
-- Это действительно ужасно -- прошептала миссис Бэлмор, бросая
одобрительный взгляд красивых глаз на обширную комнату, отделанную лиловым с
темным золотом.
-- И она видела его в этой комнате? О, нет, я не боюсь привидений! Не
бойтесь и вы за меня! Я рада, что вы поместили меня здесь. Фамильные
привидения кажутся мне чрезвычайно интересными. Но, право же, история эта
несколько непоследовательна. Я ожидала чего - нибудь получше от миссис Фишер
- Сюймпкинс. Ведь в рогульке носят кирпичи, не правда ли? Зачем же носить
кирпичи в виллу, построенную из мрамора и камня? Мне очень жаль, но
приходится думать, что годы отзываются на м-с Фишер-Сюймпкинс.
-- Этот дом,-- продолжала миссис Кинсольвинг,-- построен на месте
старого, в котором семья мужа жила во время революции. Нет ничего
удивительного, если бы в нем и было привидение. Существовал капитан
Кинсольвинг, сражавшийся в армии генерала Грина, но мы никогда не могли
раздобыть документы, подтверждающие это. Если уж должно быть фамильное
привидение, то почему не капитана, а какого-то каменщика?
-- Призрак предка - революционера, это недурная идея,--согласилась мс
Бэлмор;-- но вы знаете, как капризны и неосмотрительны бывают привидения!
Может быть, они, как любовь, "зарождаются во взгляде". У видевших привидение
одно преимущество -- их рассказ не может быть опровергнут.
Недоброжелательному взгляду ранец революционера легко мог показаться
рогулькой. Не думайте больше об этом, дорогая миссис Кинсольвинг. Я уверена,
что это был ранец.
-- Но она всем рассказала,--горевала миссис Кинсольвинг.--Она
настаивала на подробностях. Во-первых-- трубка. А как вы вылезете из блузы?
-- Да я и влезать не буду в нее!--сказала м-с Бэлмор, с мило
заглушенным зевком: -- уж слишком она жестка и морщит! Это вы, Феллис.
Пожалуйста, приготовьте мне ванну. Вы в Клиффтоне обедаете в семь часов, м-с
Кинсольвинг? Так мило, что вы зашли поболтать перед обедом. Мне нравятся эти
маленькие нарушения формальностей с гостями. Они придают посещению такой
домашний характер. Очень жаль, но мне нужно одеваться. Я так ленива, что
всегда откладываю это до самой последней минуты.
М-с Фишер была первой крупной сливой, которую Кинсольвийги вытащили из
общественного пирога. Долгое время сам пирог, находясь на верхней полке, был
недосягаем. Но кошелек и настойчивость постепенно опустили его. Мс
Фишер-Сюймпкинс была гелиографом парадирующих групп высшего общества. Блеск
ее остроумия и действий проходил по всей линии, передавая в раек все самое
последнее и самое смелое. Первоначально ее слава и авторитет были достаточно
прочны, чтобы не нуждаться в поддержке таких фокусов, как раздача живых
лягушек в котильоне. Но теперь подобные штуки были необходимы для прочности
ее трона. Наступил средний возраст, не соответствовавший ее чудачествам.
Сенсационные газеты урезали место, занимаемое ею, с целой страницы до двух
столбцов. Ум ее стал язвительным, манеры -- грубыми и бесцеремонными. Она,
как - будто, чувствовала настоятельную необходимость установить свою
автократию, бросая вызов условностям, связывавшим менее могущественных
властителей.
Благодаря давлению, которое могли оказывать Кинсольвинги, она
согласилась снизойти до того, что удостоила их дом своим присутствием на
один вечер и ночь. Она отомстила хозяйке дома тем, что со свирепым
удовольствием и саркастической иронией рассказывала историю о привидении с
рогулькой на спине. Для миссис Кинсольвинг, бывшей в восторге от того, что
она проникла так далеко в доселе недосягаемый круг, этот результат явился
страшным разочарованием. Все выражали соболезнование или смеялись, и не было
выбора между этими двумя способами реагирования.
Надежды м-с Кинсольвинг ожили, когда ей удалось получить второй и более
куупный козырь.
Миссис Беллами Бэлмор приняла приглашение посетить Клиффорд и остаться
там три дня. М-с Бэлмор принадлежала к более молодым дамам. Ее красота,
происхождение и богатство обеспечивали ей особое место в святая-святых
общества, и она могла удержать это место без особых усилий. Она была так
великодушна, что пожертвовала м-с Кинсольвинг поцелуй, чего та так страстно
желала. В то же время о.на думала: как это понравится Тиренсу? Может быть,
это заставит его решиться.
Тиренс был сын мс Кинсольвинг--двадцати девяти лет, достаточно красивый
и обладавший двумя или тремя загадочными и вместе привлекательными чертами.
Во-первых, он очень любил свою мать, и это было достаточно странно для того,
чтобы обратить на себя внимание. Затем он говорил так мало, что это не могло
не раздражать, и казался или очень робким, или очень глубоким. М-с Бэлмор не
могла решить, что вернее. Вот почему Тиренс интересовал ее. Она намеревалась
изучать его более продолжительное время, если только не забудет об этом.
Если он робок, она бросит его, так как робость скучна. Если же он глубок,
она бросит его, потому что глубина не надежна.
Как-то днем, на третий день пребывания мс Бэлмор, Тиренс искал ее и
нашел в уголке, где она рассматривала альбом.
-- Так мило с вашей стороны,-- сказал он,-- что вы приехали сюда и
вернули нам солнечный свет. Я думаю, что вы слышали, как м-с Фишер
продырявила судно прежде, чем высадиться. Она рогулькой выбила целую доску
из днища. Моя мать больна с горя. Не можете ли вы, мс Бэлмор, постараться
увидеть привидение, пока вы здесь? Шикарное, пышно одетое привидение, с
коронкой на голове и чековой книжкой под мышкой.
-- Какая скверная старуха, Тиренс, рассказывает такие истории! --
сказала мс Бэлмор. -- Может быть, вы слишком хорошо накормили ее ужином?
Неужели ваша мать серьезно огорчилась этим?
-- Кажется, да, -- ответил Тиренс. -- Можно подумать, что все кирпичи
из рогульки упали на нее. Мамочка моя -- славная, и мне тяжело видеть, что
она огорчена. Надо надеяться, что дух принадлежит к союзу каменщиков и
устроит забастовку. Если этого не случится, то в нашей семье не будет покоя.
-- Я ночую в комнате привидения,-- задумчиво сказала м-с Бэлмор,-- она
такая хорошенькая, что я не хотела менять ее, даже если бы боялась духа,
чего на самом деле нет. Пожалуй, не хорошо будет рассказывать подобную
историю, хотя бы и с более аристократическим оттенком, не правда ли? Я бы с
удовольствием сделала это, но боюсь, что это найдут слишком очевидным
противоядием к... первоначальному рассказу и не поверят.
-- Правда,-- сказал Тиренс, запуская в задумчивости два пальца в свои
курчавые темные волосы,-- из этого ничего не выйдет.-- Что, если бы увидеть
снова того же деда, минус блуза и с золотыми кирпичами в рогульке? Это
вознесло бы призрак из области унизительного труда в финансовые сферы. Как
вы думаете: это будет достаточно респектабельно?
-- У вас был предок, сражавшийся против англичан, не так ли? Ваша мать
говорила что-то в этом роде.
-- Кажется, что был. Один из этих стариков в камзоле юбкой и панталонах
для гольфа. Для меня все это великолепие само по себе не имеет значения. Но
мать моя очень любит помпу и родословные, и пиротехнику, а я желаю видеть ее
счастливой.
-- Вы хороший сын, Тиренс,-- сказала м-с Бэлмор, подбирая свое шелковое
платье к одной стороне.-- Это хорошо, что вы не допускаете вашу мать до
волнений. Садитесь рядом со мной и давайте вместе осматривать альбом, как
это делали двадцать лет назад. Рассказывайте мне о каждом из них. Кто этот
высокий, важный джентльмэн, прислонившийся к задней стене и держащий руки на
коринфской колонне?
-- Старик с длинными ногами? -- спросил Ткренс,, нагибаясь:-- это
двоюродный дед, О'Бренниган. Он содержал пивную на Бауэри-Стрит.
-- Я просила вас сесть, Тиренс. Если вы не будете занимать меня и
слушаться, то я утром заявлю, что видела привидение в фартуке, несущее две
кружки пива.
Ну вот, так лучше. В ваши годы, Тиренс, стыдно быть таким робким.
За завтраком, в последний день пребывания, м-с Бэлмор поразила и
заинтересовала всех присутствующих категорическим заявлением, что видела
духа.
-- Была у него..? -- в ожидании и волнении м-с Кинсольвинг не могла
выговорить слова.
-- Нет, напротив.
Остальные присутствующие за столом хором забросали ее вопросами:
--И вы не испугались? -- Как оно выглядело? -- Как оно было одето? --
Сказало оно что-нибудь? -- Вы не закричали?
-- Постараюсь ответить на все сразу,-- сказала мс Бэлмор с героическим
видом.-- Хотя я ужасно голодна! Что-то разбудило меня; не знаю, был ли то
шум, или прикосновение,-- и призрак стоял около меня.
-- У меня никогда не горит свет ночью, так что комната была совершенно
темной, но я ясно видела его. Это не был сон. Предо мной стоял высокий
человек, окутанный белым туманом от головы до ног. На нем был полный костюм
старого колониального времени: напудренные волосы, широкополый камзол,
кружевные манжеты и шпага. Он казался неосязаемым, светился во мраке и
совершенно беззвучно двигался. Да, сперва я была немного испугана, вернее,
поражена. Это -- первое привидение, какое мне случилось когда-либо видеть.
Нет, я ничего не сказала ему. Я не кричала. Я поднялась на локте, а оно
безмолвно проскользнуло мимо меня и исчезло в дверях.
М-с Кинсольвинг была на седьмом небе.
-- Это -- портрет капитана Кинсольвинга из армии генерала Грина, одного
из наших предков! -- сказала она, и голос ее дрожал от волнения и гордости.
-- Мне приходится извиниться за нашего призрачного родственника, м-с Бэлмор;
боюсь, что он сильно нарушил ваш покой.
Тиренс послал своей матери улыбку поздравления и довольствия. Наконец
мс Кинсольвинг достигла цели, ему было приятно видеть ее счастливой.
-- Мне, вероятно, следовало бы стыдиться сознания,-- Сказала миссис
Бэлмор, с удовольствием кушавшая свой завтрак,--что я не была особенно
смущена. Мне, кажется, нужно было кричать или упасть в обморок, чтобы все вы
забегали вокруг меня в живописных костюмах.
Но, когда прошло первое удивление, я, право, не могла довести себя до
паники. Призрак удалился со сцены мирно и спокойно, завершив свой небольшой
обход, и после того я снова заснула. Почти все слушали, вежливо принимая
рассказ мс Бэлмор за выдумку, великодушно преподнесенную в противовес
злостному видению мс Фишер-Сюймпкинс. Но один или двое из присутствующих
заметили, что утверждения ее носили искренний характер. Правда и
чистосердечие сквозили в каждом ее слове. Даже насмехающийся над привидением
-- если бы он был очень наблюдателен -- должен был бы допустить, что она,
действительно, видела волшебного посетителя, хотя бы во сне. Вскоре
горничная м-с Бэлмор начала укладывать ее вещи. Через два часа должен был
прибыть автомобиль, чтобы отвезти гостью на станцию.
Когда Тиренс прогуливался по западной террасе, м-с Бэлмор подошла к
нему с конфиденциальным блескрм в глазах.
-- Я не хотела рассказывать всем остальным,--сказала она,--но вам я
скажу. Мне кажется, вы некоторым образом за это ответственны. Вы знаете,
каким образом призрак разбудил меня вчера ночью?
-- Он гремел цепями? -- спросил Тиренс, -- или стонал? Они обыкновенно
делают то или другое.
-- Не знаете ли вы,--продолжала м-с Бэлмор с внезапной
непоследовательностью, -- не похожа ли я на какую-нибудь родственницу вашего
беспокойного предка, капитана Кинсольвинга?
-- Не думаю, -- ответил Тиренс с чрезвычайно удивленным видом. --
Никогда не слыхал, чтобы которая-нибудь из них была известной красавицей.
-- Тогда почему же это привидение поцеловало меня в чем я совершенно
уверена? -- спросила мс Бэлмор. глядя серьезно в глаза молодого человека.
-- Боже мой!--воскликнул Тиренс, широко раскрыв глаза от удивления.--
Не может быть, м-с Бэлмор! Неужели он, действительно, поцеловал вас?
-- Я сказала "оно",-- поправила мс Бэлмор.-- Надеюсь, что безличное
местоимение употреблено правильно.
-- Но почему вы сказали, что я ответствен?
-- Потому что вы -- единственный живой мужской потомок духа.
-- Понимаю! До третьего и четвертого колена! Но серьезно! Правда, вы
думаете, что он или оно--как вы..?
-- Думаю, как всякий думает. Я спала и это разбудило меня: я в этом
почти уверена.
-- Почти?
-- Да, я проснулась как раз тогда. Неужели вы не понимаете, что я хочу
сказать? Когда что-нибудь внезапно разбудит вас, вы не совсем уверены:
видите ли это вы во сне, или на-яву, и все-таки вы знаете, что... боже мой,
Тиренс, неужели мне нужно анализировать самые элементарные ощущения, чтобы
удовлетворить ваш невероятно практический ум?
-- Относительно поцелуев привидений,-- сказал смиренно Тиренс,-- Я
нуждаюсь в самом элементарном обучении. Я никогда не целовал духа. Какое
это..?
-- Ощущение?-- сказала м-с Бэлмор, с предумышленным, слегка насмешливым
ударением.-- Если вы ищете знаний, то могу вам сказать, что это -- смесь
материального с духовным.
-- Должно быть,-- сказал Тиренс, внезапно став серьезным,--это был сон
и нечто вроде галлюцинации. Никто в наше время не верит в духов. Если вы
рассказали эту историю по доброте сердечной, м-с Бэлмор, то не могу
выразить, как я признателен. Это совсем осчастливило мою мать. Ваш
революционный предок -- изумительная идея.
М-с Бэлмор вздохнула.
-- Моя участь общая Со всеми духовидцами,-- покорно сказала она.-- Моя
изумительная встреча с духом приписывается салату из омаров или обману. У
меня по крайней мере осталось от видения одно воспоминание-- поцелуй из
невидимого мира. Вы не знаете, Тиренс, был ли капитан Кинсольвинг очень
смелым?
-- Он, кажется, был убит при Иорктоуне, -- сказал Тиренс, припоминая.
-- Говорят, что он удрал со своей ротой после первого сражения.
-- Мне кажется, он был робок,-- рассеянно произнесла мс Бэлмор:-- он
мог бы выдержать второй.
-- Второй бой?--тупо спросил Тиренс.
-- О чем же другом я могла бы говорить? Теперь мне пора собираться,
автомобиль будет здесь через час.
Какое прекрасное утро,-- не правда ли, Тиренс?
По дороге на станцию мс Бэлмор вынула из саквояжа шелковый носовой
платок и загадочно взглянула на него. Затем завязала на нем несколько
крепких узелков и бросила его, в подходящую минуту, через скалу, вдоль
которой вилась дорога.
Тиренс, в своей комнате, отдавал приказания лакею Бруксу:
-- Заверните весь этот хлам в пакет и отправьте по адресу, указанному
на этой карточке.
Это была карточка нью-йоркского костюмера. "Хлам" состоял из мужского
костюма XVIII века, белого атласа с серебряными пряжками, из белых шелковых
чулок и белых же лайковых туфель. Пудренный парик и шпага дополняли костюм.
-- Поищите, Брукс, -- немного тревожно прибавил Тиренс, -- не найдете
ли вы шелковый платок с моей меткой в углу? Я, должно быть, обронил его
где-нибудь.
Месяц спустя м-с Бэлмор с одной или двумя дамами из элегантного
общества составляла список приглашенных на поездку в экипажах через
Котскайль. Она просматривала список для окончательной цензуры. В нем стояло
имя Тиренса Кинсольвинга. М-с Бэлмор слегка провела по имени своим
цензорским карандашом.
-- Слишком робок, -- мило прошептала она в виде об'яснения.
О.Генри. Дверь, не знающая отдыха
Я сидел час, по солнцу, в кабинете редактора "Еженедельной Трубы" в
Монтополисе.
Редактором был я.
Шафранные лучи убывающего солнечного света пробивались сквозь хлебные
скирды на садовом участке Микаджа-Виддеп и бросали янтарное сияние на мой
горшочек с клейстером.
Я сидел перед конторкой на невращающемся винтовом стуле и писал
передовицу против олигархии. Комната с единственным окном уже делалась
О.Генри. В борьбе с морфием
Я никогда не мог хорошенько понять, как Том Хопкинс допустил такую
ошибку. Он целый семестр, прежде чем наследовал состояние своей тетки,
работал в медицинской школе и считался сильным в терапии. Мы в тот вечер
вместе были в гостях, а затем Том зашел ко мне, чтобы выкурить трубку и
поболтать, прежде чем вернуться в собственную роскошную квартиру. Я на
минуту вышел в другую комнату и вдруг услышал, что Том кричит мне;
-- Билли, я приму четыре грана хинина, если ты ничего не имеешь против.
Я совсем посинел и весь дрожу. Думаю, что простудился.
-- Хорошо, -- крикнул я в ответ: -- банка на второй полке; прими в
ложке эвкалиптового эликсира. Он отнимает горечь.
Когда я возвратился, мы сели у огня и продолжали разговор.
Приблизительно через восемь минут Том откинулся на спинку в легком обмороке.
Я сейчас же подошел к шкафу с лекарствами и заглянул в него.
-- Ах, ты разиня, разиня -- проворчал я. -- Вот как действуют деньги на
мозг человека! В шкафу стояла банка с морфием в том же положении, в каком
Том оставил ее. Я вытащил молодого доктора, жившего этажом выше, и послал
его за старым доктором Гельсом, жившим на расстоянии двух кварталов. У Тома
Хопксина было слишком много денег для того, чтобы его лечили молодые
начинающие врачи.
Когда пришел Гельс, мы проделали над Томом самый дорогой курс лечения,
какой только позволяют рессурсы медицинской профессии. После сильно
действующих средств мы дали ему цитрат кофеина в частых приемах и крепкий
кофе, а также водили его взад и вперед по комнате, между двумя из нас.
Старый Гельс щипал его, хлопал по лицу и усиленно старался заработать
крупный чек, который уже видел в отдалении.
Молодой доктор с верхнего этажа дал Тому самый сердечный, пробуждающий
пинок, а затем извинился предо мной.
-- Не мог удержаться, -- сказал он. -- Никогда в жизни мне не
приходилось давать пинок миллионеру и, может быть, никогда больше не
придется.
-- Теперь, -- сказал доктор Гельс через несколько часов: -- он
поправится. Но не давайте ему засыпать еще час. Вам придется разговаривать с
ним и встряхивать время от времени. Когда пульс и дыхание будут нормальны,
дайте ему поспать. Я оставляю его на ваши попечения.
Я остался один с Томом, которого мы положили предварительно на кушетку.
Он лежал совсем тихо, и глаза его были на половину закрыты. Я начал свое
дело, которое заключалось в том, чтобы его в состоянии бодрствования.
-- Ну, старина,-- сказал я: -- ты чуть на тот свет не с'ездил, но мы
тебя вызволили. Когда ты слушал лекции, Том, не говорил ли случайно кто-либо
из профессоров, что "m-o-r-p-h-i-a" никогда не пишется "quinina", особенно в
четырехгранных дозах? Но я не буду громоздить на тебя обвинений, пока ты не
станешь на ноги... Тебе следовало бы быть дрогистом, Том: у тебя
замечательные способности к распознаванию рецептов. Том взглянул на меня со
слабой и глупой улыбкой.
-- Билли, -- пробормотал он: -- я чувствую себя совсем, точно колибри,
летающая вокруг кучи самых дорогих роз. Не приставай ко мне. Буду теперь
спать.
Через две секунды он уснул. Я потряс его за плечо.
-- Ну, Том, -- строго сказал я: -- так нельзя. Великий доктор сказал,
что ты не должен спать еще по крайней мере час. Открой глаза! Ты еще не
совсем вне опасности. Проснись!
Том Хопкинс весит сто девяносто восемь фунтов. Он бросил на меня еще
одну сонную усмешку и погрузился в еще более глубокий сон. Мне хотелось бы
заставить его двигаться, но с таким же успехом я мог бы заставить
вальсировать со мной по комнате обелиск.
Дыхание Тома перешло в храп, а это, в связи с отравлением морфием,
грозит опасностью. Я стал соображать. Не в силах поднять его тело, я должен
постараться возбудить его мозг. "Рассерди его!" -- вот мысль, пришедшая мне
в голову. "Хорошо, -- подумал я, -- но как?" Не было ни одной прорехи в
кольчуге Тома. Славный малый! Он был само добродушие. Притом благородный,
джентльмэн, изящный, верный и чистый, как солнечный свет. Он приехал
откуда-то с Юга, где у людей еще имеются идеалы и кодекс нравственности.
Нью-Йорк очаровал его, но не испортил. У него сохранилось старомодное
рыцарское почитание женщины, которое...
"Еврика!--вот идея!" В минуту или же две я обработал все в своем мозгу.
Я мысленно смеялся при мысли, что устрою такую штуку Тому Хопкинсу. Затем я
схватил его за плечо и тряс до тех пор, пока он не захлопал ушами. Я принял
гневный и презрительный вид и остановил палец на расстоянии двух дюймов от
его носа.
-- Слушай меня, Хопкинс, -- сказал я резко и отчетливо:-- мы были с
тобою добрыми друзьями, но об'являю тебе, что в будущем моя дверь закрыта
для человека, который поступил так подло, как ты... Том как-будто едва-едва
заинтересовался.
-- В чем дело, Билли? -- спокойно спросил он. -- Ты не в своей тарелке?
-- Был бы, если бы я был на твоем месте,--продолжал я. -- Но, слава
богу, я не ты; на твоем месте я, кажется, боялся бы закрыть на минуту глаза.
Что ты скажешь о девушке, которая ждет тебя там, среди одиноких южных сосен?
о девушке, которую ты забыл с тех пор, как получил наследство? О, я знаю, о
чем говорю. Пока ты был бедным медицинским студентом, она была достаточно
хороша для тебя. Но теперь, когда ты--миллионер, дело другое! Хотел бы я
знать, что она думает о поведении того особого класса людей, который ее
научили почитать? Что она думает о поведении южного джентльмэна? Мне жаль,
Хопкинс, что я принужден говорить об этом, но ты хорошо скрывал это и так
прекрасно сыграл свою роль, что я считал тебя выше подобных уловок,
недостойных мужчины!
Бедный Том! Я едва мог удержаться от смеха, глядя, как он борется с
действием наркоза. Видно было, что он сердит, и я не осуждал его за это. У
Тома был южный темперамент. Его глаза были открыты, и в них промелькнули
один-два проблеска огня. Но снадобье все еще заволакивало его мозг и
связывало язык.
-- Пр-провались ты, -- заикаясь, произнес он: -- я тебя поколочу.
Он пытался подняться с дивана. Несмотря на об'ем, он был теперь очень
слаб. Я уложил его обратно одной рукой. Он лежал, сверкая глазами, точно лев
в западне.
-- Это удержит тебя некоторое время, старый негодяй, -- сказал я самому
себе. Я встал и разжег трубку, так как хотел покурить, а после того заходил
взад и вперед по комнате, поздравляя себя с блестящей идеей.
Вдруг послышался храп. Я оглянулся. Том снова уснул. Я подошел и
толкнул его под челюсть. Он посмотрел на меня с довольным и доброжелательным
видом идиота. Я пожевал трубку и снова резко заговорил:
-- Я требую, чтобы ты поднялся и убрался от меня, как можно
скорее,--сказал я оскорбительным тоном.-- Я уже сказал, что думаю о тебе.
Если у тебя осталась какая-либо честь или честность, ты дважды подумаешь,
прежде чем явиться в общество джентльмэнов. Она -- бедная девушка, не так
ли? -- с насмешкой сказал я:-- слишком простая и неподходящая для нас с тех
пор, как мы разбогатели? Стыдно было бы гулять с ней по Пятой авеню, не
правда ли? Хопкинс, ты в сорок семь раз хуже всякого хама. Кому нужны твои
деньги? Не мне! Готов поручиться, что и той девушке они тоже не нужны. Может
быть, ты был бы больше мужчиной, если бы не имел их. Теперь ты сделался
подлецом и... -- я подумал, что это очень драматично: -- может быть, разбил
преданное сердце. (Том Хопкинс, разбивающий верное сердце!) Дай мне
освободиться от тебя возможно скорее!
Я повернулся спиной к Тому и подмигнул самому себе в зеркало. Услыхав,
что он шевелится, я быстро обернулся: я не хотел, чтобы сто девяносто восемь
фунтов упали на меня с тыла. Но Том только немного повернулся и закрыл лицо
рукой. Он произнес несколько слов немного яснее, чем прежде.
-- Я бы не говорил таким образом с тобой, Билли, если бы даже слышал,
что люди лгут о тебе. Но как только я смогу встать, я сломаю тебе шею. Не
забудь этого.
Мне стало немного стыдно. Но ведь я хотел спасти Тома! Утром, когда я
все раз'ясню ему, мы вместе посмеемся над этим.
Минут через двадцать Том уснул здоровым, спокойным сном. Я пощупал
пульс, прислушался к дыханию и разрешил ему спать. Все было нормально, и Том
был спасен. Я ушел в другую комнату и упал в постель.
Когда я проснулся на следующее утро, Том уже встал и оделся. Он был
совсем здоров, если не считать расстроенных нервов и языка, похожего на
щепку белого дуба.
-- Каким я был идиотом! -- сказал он в раздумьи.-- Я помню, что, когда
я брал лекарство, то думал, как странно выглядит банка с хинином. Очень
много было хлопот, чтобы спасти меня?
Я ответил отрицательно. Его память, по-видимому, была плоха по
отношению ко всему происшедшему. Я заключил, что он не помнит о моих усилиях
не давать ему спать, и решил ничего пока не говорить ему. "Когда-нибудь
позже,--думал я,-- когда ему будет лучше, мы вместе посмеемся над этим".
Собравшись уходить, Том остановился в открытой двери и пожал мне руку.
-- Благодарю, старина,-- сказал он:-- за твои хлопоты обо мне и за то,
что ты сказал. Я иду сейчас телеграфировать той бедной девушке.
О.Генри. Призрак
-- Подумайте, рогулька! -- патетически воскликнула миссис Кинсольвинг.
Миссис Беллами Бэлмор приподняла брови в знак симпатии. Этим она
выражала соболезнование и большую дозу явного удивления.
-- Вообразите: она везде рассказывает, -- повторяла миссис Кинсольвинг:
-- что видела приведение в той комнате, которую занимала здесь, -- в нашей
лучшей комнате для гостей! Она будто бы видела привидение, несшее на плечах
рогульку с киопичами, призрак старика в блузе, курящего трубку и носящего
кирпичи! Бессмыслица всего этого указывает на злой умысел. Никогда не
существовало Кинсольвинга, носящего рогульку с кирпичами. Все знают, что
отец мистера Кинсольвинга нажил состояние крупными строительными подрядами,
но он ни одного дня не работал собственными руками.
Этот дом он построил по им лично разработанному плану.
Но рогулька! Зачем ей понадобилось быть такой жестокой и
недоброжелательной?
-- Это действительно ужасно -- прошептала миссис Бэлмор, бросая
одобрительный взгляд красивых глаз на обширную комнату, отделанную лиловым с
темным золотом.
-- И она видела его в этой комнате? О, нет, я не боюсь привидений! Не
бойтесь и вы за меня! Я рада, что вы поместили меня здесь. Фамильные
привидения кажутся мне чрезвычайно интересными. Но, право же, история эта
несколько непоследовательна. Я ожидала чего - нибудь получше от миссис Фишер
- Сюймпкинс. Ведь в рогульке носят кирпичи, не правда ли? Зачем же носить
кирпичи в виллу, построенную из мрамора и камня? Мне очень жаль, но
приходится думать, что годы отзываются на м-с Фишер-Сюймпкинс.
-- Этот дом,-- продолжала миссис Кинсольвинг,-- построен на месте
старого, в котором семья мужа жила во время революции. Нет ничего
удивительного, если бы в нем и было привидение. Существовал капитан
Кинсольвинг, сражавшийся в армии генерала Грина, но мы никогда не могли
раздобыть документы, подтверждающие это. Если уж должно быть фамильное
привидение, то почему не капитана, а какого-то каменщика?
-- Призрак предка - революционера, это недурная идея,--согласилась мс
Бэлмор;-- но вы знаете, как капризны и неосмотрительны бывают привидения!
Может быть, они, как любовь, "зарождаются во взгляде". У видевших привидение
одно преимущество -- их рассказ не может быть опровергнут.
Недоброжелательному взгляду ранец революционера легко мог показаться
рогулькой. Не думайте больше об этом, дорогая миссис Кинсольвинг. Я уверена,
что это был ранец.
-- Но она всем рассказала,--горевала миссис Кинсольвинг.--Она
настаивала на подробностях. Во-первых-- трубка. А как вы вылезете из блузы?
-- Да я и влезать не буду в нее!--сказала м-с Бэлмор, с мило
заглушенным зевком: -- уж слишком она жестка и морщит! Это вы, Феллис.
Пожалуйста, приготовьте мне ванну. Вы в Клиффтоне обедаете в семь часов, м-с
Кинсольвинг? Так мило, что вы зашли поболтать перед обедом. Мне нравятся эти
маленькие нарушения формальностей с гостями. Они придают посещению такой
домашний характер. Очень жаль, но мне нужно одеваться. Я так ленива, что
всегда откладываю это до самой последней минуты.
М-с Фишер была первой крупной сливой, которую Кинсольвийги вытащили из
общественного пирога. Долгое время сам пирог, находясь на верхней полке, был
недосягаем. Но кошелек и настойчивость постепенно опустили его. Мс
Фишер-Сюймпкинс была гелиографом парадирующих групп высшего общества. Блеск
ее остроумия и действий проходил по всей линии, передавая в раек все самое
последнее и самое смелое. Первоначально ее слава и авторитет были достаточно
прочны, чтобы не нуждаться в поддержке таких фокусов, как раздача живых
лягушек в котильоне. Но теперь подобные штуки были необходимы для прочности
ее трона. Наступил средний возраст, не соответствовавший ее чудачествам.
Сенсационные газеты урезали место, занимаемое ею, с целой страницы до двух
столбцов. Ум ее стал язвительным, манеры -- грубыми и бесцеремонными. Она,
как - будто, чувствовала настоятельную необходимость установить свою
автократию, бросая вызов условностям, связывавшим менее могущественных
властителей.
Благодаря давлению, которое могли оказывать Кинсольвинги, она
согласилась снизойти до того, что удостоила их дом своим присутствием на
один вечер и ночь. Она отомстила хозяйке дома тем, что со свирепым
удовольствием и саркастической иронией рассказывала историю о привидении с
рогулькой на спине. Для миссис Кинсольвинг, бывшей в восторге от того, что
она проникла так далеко в доселе недосягаемый круг, этот результат явился
страшным разочарованием. Все выражали соболезнование или смеялись, и не было
выбора между этими двумя способами реагирования.
Надежды м-с Кинсольвинг ожили, когда ей удалось получить второй и более
куупный козырь.
Миссис Беллами Бэлмор приняла приглашение посетить Клиффорд и остаться
там три дня. М-с Бэлмор принадлежала к более молодым дамам. Ее красота,
происхождение и богатство обеспечивали ей особое место в святая-святых
общества, и она могла удержать это место без особых усилий. Она была так
великодушна, что пожертвовала м-с Кинсольвинг поцелуй, чего та так страстно
желала. В то же время о.на думала: как это понравится Тиренсу? Может быть,
это заставит его решиться.
Тиренс был сын мс Кинсольвинг--двадцати девяти лет, достаточно красивый
и обладавший двумя или тремя загадочными и вместе привлекательными чертами.
Во-первых, он очень любил свою мать, и это было достаточно странно для того,
чтобы обратить на себя внимание. Затем он говорил так мало, что это не могло
не раздражать, и казался или очень робким, или очень глубоким. М-с Бэлмор не
могла решить, что вернее. Вот почему Тиренс интересовал ее. Она намеревалась
изучать его более продолжительное время, если только не забудет об этом.
Если он робок, она бросит его, так как робость скучна. Если же он глубок,
она бросит его, потому что глубина не надежна.
Как-то днем, на третий день пребывания мс Бэлмор, Тиренс искал ее и
нашел в уголке, где она рассматривала альбом.
-- Так мило с вашей стороны,-- сказал он,-- что вы приехали сюда и
вернули нам солнечный свет. Я думаю, что вы слышали, как м-с Фишер
продырявила судно прежде, чем высадиться. Она рогулькой выбила целую доску
из днища. Моя мать больна с горя. Не можете ли вы, мс Бэлмор, постараться
увидеть привидение, пока вы здесь? Шикарное, пышно одетое привидение, с
коронкой на голове и чековой книжкой под мышкой.
-- Какая скверная старуха, Тиренс, рассказывает такие истории! --
сказала мс Бэлмор. -- Может быть, вы слишком хорошо накормили ее ужином?
Неужели ваша мать серьезно огорчилась этим?
-- Кажется, да, -- ответил Тиренс. -- Можно подумать, что все кирпичи
из рогульки упали на нее. Мамочка моя -- славная, и мне тяжело видеть, что
она огорчена. Надо надеяться, что дух принадлежит к союзу каменщиков и
устроит забастовку. Если этого не случится, то в нашей семье не будет покоя.
-- Я ночую в комнате привидения,-- задумчиво сказала м-с Бэлмор,-- она
такая хорошенькая, что я не хотела менять ее, даже если бы боялась духа,
чего на самом деле нет. Пожалуй, не хорошо будет рассказывать подобную
историю, хотя бы и с более аристократическим оттенком, не правда ли? Я бы с
удовольствием сделала это, но боюсь, что это найдут слишком очевидным
противоядием к... первоначальному рассказу и не поверят.
-- Правда,-- сказал Тиренс, запуская в задумчивости два пальца в свои
курчавые темные волосы,-- из этого ничего не выйдет.-- Что, если бы увидеть
снова того же деда, минус блуза и с золотыми кирпичами в рогульке? Это
вознесло бы призрак из области унизительного труда в финансовые сферы. Как
вы думаете: это будет достаточно респектабельно?
-- У вас был предок, сражавшийся против англичан, не так ли? Ваша мать
говорила что-то в этом роде.
-- Кажется, что был. Один из этих стариков в камзоле юбкой и панталонах
для гольфа. Для меня все это великолепие само по себе не имеет значения. Но
мать моя очень любит помпу и родословные, и пиротехнику, а я желаю видеть ее
счастливой.
-- Вы хороший сын, Тиренс,-- сказала м-с Бэлмор, подбирая свое шелковое
платье к одной стороне.-- Это хорошо, что вы не допускаете вашу мать до
волнений. Садитесь рядом со мной и давайте вместе осматривать альбом, как
это делали двадцать лет назад. Рассказывайте мне о каждом из них. Кто этот
высокий, важный джентльмэн, прислонившийся к задней стене и держащий руки на
коринфской колонне?
-- Старик с длинными ногами? -- спросил Ткренс,, нагибаясь:-- это
двоюродный дед, О'Бренниган. Он содержал пивную на Бауэри-Стрит.
-- Я просила вас сесть, Тиренс. Если вы не будете занимать меня и
слушаться, то я утром заявлю, что видела привидение в фартуке, несущее две
кружки пива.
Ну вот, так лучше. В ваши годы, Тиренс, стыдно быть таким робким.
За завтраком, в последний день пребывания, м-с Бэлмор поразила и
заинтересовала всех присутствующих категорическим заявлением, что видела
духа.
-- Была у него..? -- в ожидании и волнении м-с Кинсольвинг не могла
выговорить слова.
-- Нет, напротив.
Остальные присутствующие за столом хором забросали ее вопросами:
--И вы не испугались? -- Как оно выглядело? -- Как оно было одето? --
Сказало оно что-нибудь? -- Вы не закричали?
-- Постараюсь ответить на все сразу,-- сказала мс Бэлмор с героическим
видом.-- Хотя я ужасно голодна! Что-то разбудило меня; не знаю, был ли то
шум, или прикосновение,-- и призрак стоял около меня.
-- У меня никогда не горит свет ночью, так что комната была совершенно
темной, но я ясно видела его. Это не был сон. Предо мной стоял высокий
человек, окутанный белым туманом от головы до ног. На нем был полный костюм
старого колониального времени: напудренные волосы, широкополый камзол,
кружевные манжеты и шпага. Он казался неосязаемым, светился во мраке и
совершенно беззвучно двигался. Да, сперва я была немного испугана, вернее,
поражена. Это -- первое привидение, какое мне случилось когда-либо видеть.
Нет, я ничего не сказала ему. Я не кричала. Я поднялась на локте, а оно
безмолвно проскользнуло мимо меня и исчезло в дверях.
М-с Кинсольвинг была на седьмом небе.
-- Это -- портрет капитана Кинсольвинга из армии генерала Грина, одного
из наших предков! -- сказала она, и голос ее дрожал от волнения и гордости.
-- Мне приходится извиниться за нашего призрачного родственника, м-с Бэлмор;
боюсь, что он сильно нарушил ваш покой.
Тиренс послал своей матери улыбку поздравления и довольствия. Наконец
мс Кинсольвинг достигла цели, ему было приятно видеть ее счастливой.
-- Мне, вероятно, следовало бы стыдиться сознания,-- Сказала миссис
Бэлмор, с удовольствием кушавшая свой завтрак,--что я не была особенно
смущена. Мне, кажется, нужно было кричать или упасть в обморок, чтобы все вы
забегали вокруг меня в живописных костюмах.
Но, когда прошло первое удивление, я, право, не могла довести себя до
паники. Призрак удалился со сцены мирно и спокойно, завершив свой небольшой
обход, и после того я снова заснула. Почти все слушали, вежливо принимая
рассказ мс Бэлмор за выдумку, великодушно преподнесенную в противовес
злостному видению мс Фишер-Сюймпкинс. Но один или двое из присутствующих
заметили, что утверждения ее носили искренний характер. Правда и
чистосердечие сквозили в каждом ее слове. Даже насмехающийся над привидением
-- если бы он был очень наблюдателен -- должен был бы допустить, что она,
действительно, видела волшебного посетителя, хотя бы во сне. Вскоре
горничная м-с Бэлмор начала укладывать ее вещи. Через два часа должен был
прибыть автомобиль, чтобы отвезти гостью на станцию.
Когда Тиренс прогуливался по западной террасе, м-с Бэлмор подошла к
нему с конфиденциальным блескрм в глазах.
-- Я не хотела рассказывать всем остальным,--сказала она,--но вам я
скажу. Мне кажется, вы некоторым образом за это ответственны. Вы знаете,
каким образом призрак разбудил меня вчера ночью?
-- Он гремел цепями? -- спросил Тиренс, -- или стонал? Они обыкновенно
делают то или другое.
-- Не знаете ли вы,--продолжала м-с Бэлмор с внезапной
непоследовательностью, -- не похожа ли я на какую-нибудь родственницу вашего
беспокойного предка, капитана Кинсольвинга?
-- Не думаю, -- ответил Тиренс с чрезвычайно удивленным видом. --
Никогда не слыхал, чтобы которая-нибудь из них была известной красавицей.
-- Тогда почему же это привидение поцеловало меня в чем я совершенно
уверена? -- спросила мс Бэлмор. глядя серьезно в глаза молодого человека.
-- Боже мой!--воскликнул Тиренс, широко раскрыв глаза от удивления.--
Не может быть, м-с Бэлмор! Неужели он, действительно, поцеловал вас?
-- Я сказала "оно",-- поправила мс Бэлмор.-- Надеюсь, что безличное
местоимение употреблено правильно.
-- Но почему вы сказали, что я ответствен?
-- Потому что вы -- единственный живой мужской потомок духа.
-- Понимаю! До третьего и четвертого колена! Но серьезно! Правда, вы
думаете, что он или оно--как вы..?
-- Думаю, как всякий думает. Я спала и это разбудило меня: я в этом
почти уверена.
-- Почти?
-- Да, я проснулась как раз тогда. Неужели вы не понимаете, что я хочу
сказать? Когда что-нибудь внезапно разбудит вас, вы не совсем уверены:
видите ли это вы во сне, или на-яву, и все-таки вы знаете, что... боже мой,
Тиренс, неужели мне нужно анализировать самые элементарные ощущения, чтобы
удовлетворить ваш невероятно практический ум?
-- Относительно поцелуев привидений,-- сказал смиренно Тиренс,-- Я
нуждаюсь в самом элементарном обучении. Я никогда не целовал духа. Какое
это..?
-- Ощущение?-- сказала м-с Бэлмор, с предумышленным, слегка насмешливым
ударением.-- Если вы ищете знаний, то могу вам сказать, что это -- смесь
материального с духовным.
-- Должно быть,-- сказал Тиренс, внезапно став серьезным,--это был сон
и нечто вроде галлюцинации. Никто в наше время не верит в духов. Если вы
рассказали эту историю по доброте сердечной, м-с Бэлмор, то не могу
выразить, как я признателен. Это совсем осчастливило мою мать. Ваш
революционный предок -- изумительная идея.
М-с Бэлмор вздохнула.
-- Моя участь общая Со всеми духовидцами,-- покорно сказала она.-- Моя
изумительная встреча с духом приписывается салату из омаров или обману. У
меня по крайней мере осталось от видения одно воспоминание-- поцелуй из
невидимого мира. Вы не знаете, Тиренс, был ли капитан Кинсольвинг очень
смелым?
-- Он, кажется, был убит при Иорктоуне, -- сказал Тиренс, припоминая.
-- Говорят, что он удрал со своей ротой после первого сражения.
-- Мне кажется, он был робок,-- рассеянно произнесла мс Бэлмор:-- он
мог бы выдержать второй.
-- Второй бой?--тупо спросил Тиренс.
-- О чем же другом я могла бы говорить? Теперь мне пора собираться,
автомобиль будет здесь через час.
Какое прекрасное утро,-- не правда ли, Тиренс?
По дороге на станцию мс Бэлмор вынула из саквояжа шелковый носовой
платок и загадочно взглянула на него. Затем завязала на нем несколько
крепких узелков и бросила его, в подходящую минуту, через скалу, вдоль
которой вилась дорога.
Тиренс, в своей комнате, отдавал приказания лакею Бруксу:
-- Заверните весь этот хлам в пакет и отправьте по адресу, указанному
на этой карточке.
Это была карточка нью-йоркского костюмера. "Хлам" состоял из мужского
костюма XVIII века, белого атласа с серебряными пряжками, из белых шелковых
чулок и белых же лайковых туфель. Пудренный парик и шпага дополняли костюм.
-- Поищите, Брукс, -- немного тревожно прибавил Тиренс, -- не найдете
ли вы шелковый платок с моей меткой в углу? Я, должно быть, обронил его
где-нибудь.
Месяц спустя м-с Бэлмор с одной или двумя дамами из элегантного
общества составляла список приглашенных на поездку в экипажах через
Котскайль. Она просматривала список для окончательной цензуры. В нем стояло
имя Тиренса Кинсольвинга. М-с Бэлмор слегка провела по имени своим
цензорским карандашом.
-- Слишком робок, -- мило прошептала она в виде об'яснения.
О.Генри. Дверь, не знающая отдыха
Я сидел час, по солнцу, в кабинете редактора "Еженедельной Трубы" в
Монтополисе.
Редактором был я.
Шафранные лучи убывающего солнечного света пробивались сквозь хлебные
скирды на садовом участке Микаджа-Виддеп и бросали янтарное сияние на мой
горшочек с клейстером.
Я сидел перед конторкой на невращающемся винтовом стуле и писал
передовицу против олигархии. Комната с единственным окном уже делалась