-- некто иная, как Люла Лемингтон, авторша романа "Почему любовь любит?" Ее
теперешнее занятие -- просто отдых для ума после этого труда.
Я видел эту книгу,
-- Отчего же она не отдыхает за писанием другой книги?~спросил я.
Как видите, я еще не зашел так далеко, как они воображали.
-- Джентльмэн, льющий воду через воронку,--продолжал дежурный
врач,--маклер из Уолл-Стрита, заболевший от переутомления.
Я застегнулся.
Он показал и других: архитекторов, играющих с ноевыми ковчегами,
министров, читающих дарвиновскую "Теорию эволюции", юристов, пиливших дрова,
усталых светских дам, говоривших об Ибсене ассистенту в синем свитере,
неврастеничного миллионера, спавшего на полу, и выдающегося артиста,
возившего вокруг комнаты маленькую красную тележку.
-- Вы, повидимому, человек сильный,--обратился ко мне врач: -- я думаю,
что лучшим для вас средством от умственного переутомления было бы бросать с
горы мелкие камни, а затем снова приносить их наверх.
Я уже был в ста ярдах оттуда, когда мой доктор догнал меня.
-- В чем дело?--спросил он.
-- Дело в том,-- ответил я: -- что у меня под рукой нет аэропланов.
Поэтому я быстро и легко буду трусить по пешеходной тропе до станции, а там
сяду в первый поезд с углем и вернусь обратно в город.
-- Да,--сказал доктор, -- вы, пожалуй, правы. Это едва ли подходящее
место для вас. Но вам нужен покой, абсолютный отдых и движение.
В тот же вечер, вернувшись в город, я зашел в гостиницу и сказал
клерку:
-- Мне нужен абсолютный покой и движение. Можете вы дать мне комнату с
большой складной кроватью и смену мальчиков для услуг, которые могли бы
складывать и раскладывать ее, пока я сплю.
Конторщик стер чернильное пятно с ногтя одного из пальцев и бросил
взгляд в сторону, на высокого человека в белой шляпе, сидевшего в передней.
Человек этот подошел ко мне и вежливо спросил, видел ли я кустарники у
западного входа. Так как я их не видел, то он показал их мне и затем оглянул
меня.
-- Я думал, что вы навеселе,-- сказал он не грубо: -- но вижу, что у
вас все в порядке. Вам бы следовало пойти к доктору, старина.
Через неделю мой доктор снова испытывал у меня давление крови, но без
предварительного возбуждающего. Он показался мне немного менее похожим на
Наполеона. Носки у него были каштанового цвета, который тоже не нравился
мне.
-- Вам нужны, -- решил он. -- морской воздух и общество.
-- Может быть, сирена,--спросил я, но он принял свой профессиональный
вид.
-- Я сам,--сказал он,--отвезу вас в отель "Бонэр" на некотором
расстоянии от берега Лонг-Айлэнд и позабочусь, чтобы вы добрались туда в
хорошем виде. Это спокойное, комфортабельное место, где вы скоро
выздоровеете.
Отель "Бонэр" оказался модной гостиницей в девятьсот комнат, на
островке, на небольшом расстоянии от главного берега. Всякого, кто не
переодевался к обеду, совали в боковую столовую и за табльдотом давали
только морских черепах и шампанское.
Бухта представляла собой большое опытное поле для богатых яхтсмэнов. В
тот день, когда мы приехали, в бухте бросил якорь "Корсар". Я видел, как м-р
Морган стоял на его палубе, ел сандвич с сыром и с завистью смотрел на
отель. Все же это было очень не дорогое местечко. Никто не был в состоянии
платить назначенные цены. Когда покидали отель, то просто оставляли свой
багаж, выкрадывали лодку и ночью уплывали к материку.
Пробыв там один день, я взял у клерка пачку телеграфных бланков и стал
телеграфировать всем своим друзьям, чтобы они прислали мне денег на выезд. Я
сыграл с доктором одну партию в крокет и улегся спать на лужайке.
Когда мы возвращались в город, доктора как бы внезапно осенила мысль.
-- Кстати,-- спросил он: -- как вы себя чувствуете?
-- Чувствую большое облегчение! -- ответил я.
Врач, к которому обращаются для консультации, совсем иного типа. Он не
знает наверно: будет ему уплачено, или нет, и это обеспечивает вам либо
самое внимательное, либо самое невнимательное отношение.
Мой доктор повел меня к консультанту. Тот плохо угадал и был очень
внимателен. Мне он понравился ужасно. Он заставил меня делать упражнения по
координации движений.
-- Болит у вас затылок?-- спросил он. Я ответил, что не болит.
-- Закройте глаза,--приказал он,-- плотно сдвиньте ноги и прыгайте
назад, как можно дальше.
Я всегда хорошо прыгал назад с завязанными глазами, поэтому легко
исполнил приказание. Голова моя ударилась об угол двери в ванную комнату,
которая была оставлена отворенной и находилась на расстоянии всего трех
футов. Доктор очень сожалел об этом. Он не заметил, как дверь открылась. Он
закрыл ее.
-- Теперь дотроньтесь правым указательным пальцем до носа,-- сказал он.
-- Где он? -- спросил я.
-- На вашем лице,-- ответил он.
-- Я спрашиваю про правый указательный! -- объяснил я.
-- Извините, пожалуйста,-- сказал он.
Он снова отворил дверь в ванную комнату, и я вынул палец из дверной
щели.
Проделав удивительный персто-носовой фокус, я сказал:
-- Я не могу обманывать вас относительно симптомов, доктор. Я,
действительно, чувствую что-то в роде боли в затылке. Он не обратил внимания
на этот симптом и внимательно исследовал мое сердце слуховой трубочкой, за
один пенни играющей последние популярные арии. Я чувствовал себя, как
гитара.
-- Теперь,-- сказал он,-- скачите, как лошадь, вокруг комнаты в течение
пяти минут.
Я, как мог лучше, изобразил забракованного першерона, выводимого из
Мэдисон-сквэра.
Затем, не бросив в трубку пенни, доктор снова стал выслушивать меня.
-- В нашей семье не было сапа! -- сказал я.
Консультант поднял палец и держал его на расстоянии дюйма от моего
носа.
-- Смотрите на мой палец! -- скомандовал он.
-- Пробовали вы когда-нибудь мыло Пирса?..-- начал я. но он быстро
продолжал свое исследование.
-- Теперь смотрите в оконный пролет! На мой палец! В окно! На мой
палец! В окно! На мой палец! В окно!
Так продолжалось три минуты. Он об'яснил, что это исследование
деятельности мозга.
Мне оно показалось очень легким. Я ни разу не принял его пальца за
оконный пролет.
Готов побиться об заклад, что если бы он употреблял фразы: "Смотрите,
так сказать, отбросив заботы, вперед -- или вернее в бок -- по направлению к
горизонту, подпертому, так сказать, вставкой прилегающего флюида", или
возвращая теперь, или, скорее, отклоняя ваше внимание, сосредоточьте его на
моем поднятом персте",-- бьюсь об заклад, что сам Харри Джемс в таком случае
не выдержал бы экзамена!
Спросив меня затем, не было ли у меня двоюродного деда с искривлением
спинного хребта и троюродного брата с опухолью лодыжек, оба доктора ушли в
ванную комнату и сели на край ванны для консультации. Я с'ел яблоко и
посмотрел сперва на свой палец, а потом в окно.
Доктора вышли с серьезным видом -- более того! -- они были похожи на
надгробные памятники или на любительское издание актов штата Теннеси. Они
составили расписание диэты, которой я должен был подвергнуться. Согласно ей,
мне предписывалось есть все то, о чем я когда-либо слышал, за исключением
улиток.
-- Вы должны строго следовать этой диэте,-- сказали доктора.
-- Я последую за ней целую милю, если только смогу достать все то, что
здесь написано.
-- Еще важно, -- продолжали они, -- быть на открытом воздухе, в
движении. А вот рецепт, который принесет вам большую пользу.
Затем каждый из нас что-нибудь унес. Они -- свои шляпы, а я -- ноги.
Я пошел к аптекарю и показал ему рецепт.
-- Это будет стоить два доллара 87 центов за бутылочку в унцию.
-- Не дадите ли вы мне кусочек бечевки, которой вы завязываете
пакеты?--спросил я.
Я просверлил в рецепте дырку, продел в дырку веревку и повесил рецепт
себе на шею, под рубашку. У всех нас есть суеверия. Мое заключается в вере в
амулеты.
Разумеется, у меня не было никакой опасной болезни, но, тем не менее, я
был очень болен. Я не мог работать, спать, есть или играть на бильярде.
Единственным способом возбудить некоторое сочувствие было не бриться в
течение четырех дней. Даже и тогда кто-нибудь говорил:
-- Ну, старина, вы кажетесь крепким, как сосновый сук. Погуляли в
Мэнских лесах, а?
Вдруг я вспомнил, что мне нужен открытый воздух и движение.
Я поехал на Юг, к Джону. Джон -- это что-то в роде родственника. У него
-- дача в семи милях от Пайнвилля. Эта дача находится на высоте и на самом
кряже Синих гор, в штате слишком почтенном, чтобы вмешивать его в эту
полемику. Джон встретил меня в Пайнвилле, на зубчатой дороге, и мы
отправились к его дому.
Это был большой коттэдж, стоявший на холме, окруженном сотнями гор. Мы
вышли на его собственной частной платформе, где семья Джона и Амариллис
встретили и приветствовали нас. Амариллис немного испуганно глядела на меня.
Кролик пробежал по холму между домом и нами. Я бросил картонку с
платьем и бегом бросился за ним. Пробежав около двадцати ярдов и увидев, что
он исчез, я сел на траву и стал безутешно плакать.
-- Я не в состоянии больше поймать кролика,-- рыдал я:-- я более ни на
что не годен. Уж лучше бы мне умереть! -- -Что это? Что с ним, Джон? --
услышал я вопрос Амариллис.
-- Нервы немного расшатаны,--ответил Джон спокойно.--Не волнуйся!
Вставай, охотник за кроликами, и иди в дом, пока бисквиты не остыли.
Наступали сумерки, и горы благородно походили на описание, сделанное
миссис Мерфи. Вскоре после обеда я объявил, что мог бы спать год или два,
включая установленные праздники. Меня отвели в комнату, большую и
прохладную, как цветник, в которой стояла кровать, широкая, как лужайка.
Вскоре и все остальные пошли спать, и кругом воцарилась тишина. Я целые годы
не слышал подобной тишины. Она была абсолютна. Я поднялся на локте и
прислушивался к ней. Спать? Мне казалось, что, если бы я только услышал, как
мерцает звездочка, и как завастривается травинка, я мог бы довести себя до
сна. Однажды мне послышался звук, точно при повороте грузовой шхуны забился
парус по ветру, но я решил, что это, вероятно, только шевелится ковер. Я
все-таки продолжал слушать.
Вдруг какая-то запоздалая пичужка вспорхнула на подоконник, и голосом,
который ей, вероятно, казался сонным, издала звук, обыкновенно переводимый
словами "чирик".
Я подпрыгнул в воздух.
-- Эй, что случилось?-- крикнул Джон из своей комнаты, расположенной
над моей.
-- Ничего,--ответил я,-- кроме того, что я нечаянно ударился головой об
потолок.
На следующее утро я вышел из подъезда и взглянул на горы. Видно было
сорок семь гор. Я вздрогнул, вошел в большую гостиную, взял с полки
"Домашнее руководство по медицине" Панкоста и начал читать.
Джон вошел, отнял книгу и вывел меня из дома.
У него есть ферма в триста акров, снабженная обыкновенными придатками в
виде рабочих, мулов, сараев и бороны со сломанными тремя передними зубьями.
В детстве я видел подобные вещи, и сердце мое стало замирать.
Когда Джон заговорил о люцерне, я сразу повеселел.
-- О, да,-- сказал я:-- ведь, она была в хоре... как это...
-- Зеленая, знаешь ли,-- добавил Джон, -- и нежная. Ее надо запахивать
после новой жатвы.
-- Знаю,-- сказал я.--И трава растет на ней.
-- Верно, -- сказал Джон,-- ты все-таки понимаешь кое-что в фермерском
деле.
-- Я знаю кое-что о некоторых фермерах,-- сказал я:-- надежный косарь
скосит их когда-нибудь.
Когда мы возвращались домой, нам перешло дорогу какое-то красивое и
незнакомое создание. Я остановился, очарованный, и уставился на него
глазами. Джон терпеливо ждал, покуривая папироску. Он--современный фермер!
Через десять минут он спросил:
-- Ты что же, целый день намерен стоять и смотреть на этого цыпленка?
Завтрак уже почти готов.
-- Цыпленок? -- спросил я.
-- Курочка из породы белых орлингтонов, если тебе хочется знать в
точности.
-- Белые орлингтоны? курочка? -- повторял я с захватывающим интересом.
Белая курочка с грациозным достоинством уходила прочь, а я следовал за
ней, как ребенок за сказочным дудочником. Джон предоставил мне на это еще
пять минут, затем взял меня за рукав и повел завтракать...
Побыв там около недели, я начал тревожиться. Я хорошо спал и ел и начал
находить удовольствие в жизни. Это совсем не годилось для человека в моем
безнадежном положении. Поэтому я сполз вниз на станцию зубчатой дороги, взял
билет в Пайнвилль и отправился к одному из лучших врачей в городе...
Теперь я уже точно знал, что надо делать, когда нуждаешься в
медицинской помощи. Я повесил шляпу на спинку стула и быстро проговорил:
-- Доктор, у меня цирроз сердца, артериосклероз, неврастения, острое
несварение желудка и выздоровление. Я буду жить на строгой диэте. Я буду
брать теплую ванну вечером и холодную днем. Я постараюсь быть веселым и
направлять мысли на приятные предметы. Из лекарств я предполагаю принимать
по фосфатной пилюле три раза в день, предпочтительно после еды, и микстуру,
состоящую из тинктуры генцианы, хины и кардамона. На каждую столовую ложку
этого средства я буду принимать тинктуру нуксвомики, начиная с одной капли и
прибавляя по одной капле ежедневно, пока не будет достигнута максимальная
доза. Капать я буду медицинским капельником, который может быть приобретен в
каждой аптеке за пустячные деньги. Доброго утра!
Я взял шляпу и вышел. Закрыв дверь, я припомнил, что забыл еще что-то
сказать, Я снова открыл дверь. Доктор не шевельнулся с места, где сидел, но
нервно вздрогнул, когда увидел меня.
-- Я забыл упомянуть,-- сказал я,-- что буду пользоваться абсолютным
покоем и движением.
После этой консультации, мне стало гораздо лучше. Укрепление в моем уме
мысли, что я безнадежно болен, доставило мне такое удовольствие, что я чуть
не стал снова мрачным. Нет ничего более тревожного для неврастеника, как
чувствовать, что поправляешься и веселеешь.
Джон внимательно следил за мной. После того, как я обнаружил такой
интерес к белой орпингтонской курочке, он всячески старался отвлечь мои
мысли и не забывал закрывать птичник на ночь. Постепенно здоровый горный
воздух,- пища и ежедневные прогулки среди холмов так облегчили мою болезнь,
что я совсем огорчился и упал духом.
Услыхав про сельского врача, жившего по соседству в горах, я пошел к
нему и рассказал всю свою историю. Это был седобородый старик с ясными,
синими, окруженными морщинками, глазами и в одежде домашнего приготовления,
из серой бумазеи.
Чтобы сократить время, я изложил диагноз, потрогал нос правым
указательным пальцем, ударил себя под колено, чтобы дрыгнуть ногой, выстукал
грудь, высунул язык и справился о цене мест на кладбище в Пайнвилле.
Он закурил трубку и смотрел на меня минут пять.
-- Брат мой, -- сказал он немного погодя, -- вы в очень скверном
состоянии. Есть некоторый шанс на выздоровление, но очень слабый.
-- Что бы это могло быть? -- жадно спросил я.-- Я принимал мышьяк и
золото, фосфор, движение, нуксвомику, гидротерапевтические ванны, покой,
возбуждение, кодеин, ароматические соли аммония. Осталось ли еще что-нибудь
в фармакопее?
-- Где-то, в этих горах,--сказал доктор,-- водится растение,-- цветущее
растение, которое может вылечить вас. Это -- единственное средство спасения.
Оно принадлежит к виду, старому, как мир. Но за последнее время встречается
редко, и найти его трудно. Нам обоим придется поохотиться за ним. Я сейчас
активно не практикую, я уже стар, но вашим случаем займусь. Вы должны
приходить ко мне каждый день после полудня и помогать мне в поисках этого
растения. Искать будем, пока мы не найдем его. Городские доктора, может
быть, и знают очень много о новых научных открытиях, но они не знают
средств, которые мать-природа носит в своей переметной суме.
Итак, я и старый доктор каждый день охотились за всеисцеляющим
растением по горам и долинам Синего хребта. Вместе мы взбирались на
крутизны, такие скользкие от упавших осенних листьев, что нам приходилось
хвататься за ближайшее деревцо или ветку, чтобы удержаться от падения. Мы
проходили чрез теснины и пропасти, по грудь утопая в папертниках к лавровых
листах. Мы целые мили следовали берегом горных ручьев, мы прокладывали себе
дорогу, как индейцы, сквозь сосновые заросли. Мы исследовали все в поисках
чудесного растения -- придорожную полосу, склоны холмов, берега рек, горную
область.
Как говорил старый доктор, растение, должно-быть, действительно, стало
редким и трудно-находимым. Но мы продолжали поиски. День за днем, мы
измеряли долины, лазили ча вершины и топтали плоскогория в поисках целебного
растения. Выросший в горах доктор, казалось, никогда не уставал. Я часто
возвращался домой настолько уставшим, что не мог ничего делать, как только
броситься в постель и спать до утра.
Так продолжалось целый месяц. Как-то вечером, когда я вернулся с
шестимильной прогулки со старым доктором, я прохаживался с Амариллис в тени
деревьев, вдоль дороги. Прежде чем предаться ночному покою, мы смотрели на
горы, облекавшиеся в свои царственные, пурпуровые одежды.
-- Я рада, что вы поправились,-- сказала она.-- Когда вы приехали, то
испугали меня. Я думала, что вы, действительно, больной.
-- Я поправился? -- почти закричал я.-- Знаете ли вы, что у меня только
один шанс на выздоровление, один из тысячи остаться в живых?
Амариллис удивленно взглянула на меня.
-- Как?-- сказала она.-- Вы сильны, как мул, на котором пашут, вы спите
каждую ночь от десяти до двенадцати часов и едите, как людоед! Что же вам
еще нужно?
-- Говорю вам,--сказал я,-- что, если мы не найдем чуда -- т.-е.
чудесного растения, которое мы ищем, в будущем ничто не сможет спасти меня.
Так говорит доктор!
-- Какой доктор?
-- Доктор Тэтум, старый доктор, живущий на полпути к горе Черного Дуба.
Знаете вы его?
-- Я знаю его с тех пор, как научилась говорить. Так вы туда ходите
каждый день? Это он водит вас на длинные прогулки и заставляет карабкаться
на горы, отчего к вам вернулось здоровье и силы? Хвала старому доктору!
В это время сам доктор медленно ехал по дороге в своем расхлябанном,
старом кабриолете. Я махнул ему рукой и закричал, что приду на следующий
день в обычное время. Он остановил лошадь и подозвал Амариллис. Они
разговаривали минут пять, я поджидал. Затем старый доктор поехал дальше.
Когда мы пришли домой, Амариллис вытащила энциклопедию и начала искать
в ней какое-то слово.
-- Доктор сказал,-- сообщила она мне,-- что вам не нужно больше ходить
к нему в качестве пациента, но что он всегда рад видеть вас, как друга. А
затем он велел отыскать мне мое имя в энциклопедии и сообщить вам, что оно
значит. Это оказывается название рода цветущего растения, а также имя
деревенской девушки у Теокрита и Виргилия. Как вы думаете, что этим хотел
сказать доктор?
-- Я знаю, что он хотел сказать,-- ответил я.-- Теперь я знаю!
-------------------------
Еще несколько слов брату, который попал бы во власть беспокойной лэди
Неврастении. Формулировка была верна. Хотя и неуверенно, доктора больших
городов нащупали настоящее средство. Что касается движения,-- рекомендуется
обратиться к доктору Тэтуму на горе Черного Дуба: сверните по дороге направо
от методистского молитвенного дома в сосновой роще.
Абсолютный покой и движение! Но какой покой более целителен, чем тот,
каким наслаждаешься, сидя с Амариллис в тени и шестым чувством читая идилию
без слов Теокрита об осененных золотыми знаменами синих горах, чинно
шествующих в опочивальню ночи!
О.Генри. Октябрь и Июнь
Капитан мрачно посмотрел на свою шпагу, висевшую на стене. В стоящем
рядом шкафу висел его запачканный мундир, потемневший и потертый от погоды и
долгой службы. Казалось, что так много-много времени прошло с той поры
военных тревог...
Ветеран тяжелых времен, пережитых родиной, он теперь силой женских
ласковых глаз и улыбающихся губ был обречен на постыдную сдачу. Сидя в своей
тихой комнате, он держал в руке письмо, которое только что получил от нее,--
письмо, вызвавшее на лице его мрачное выражение. Он перечел фатальные
строки, разрушившие его надежды:
"Отклоняя честь, которую вы оказали мне, предложив быть вашей женой, я
чувствую, что должна высказаться откровенно. Причины -- большая разница в
наших годах. Вы мне очень, очень нравитесь, но я уверена, что брак наш не
был бы счастливым. Мне тяжело касаться этого, но я надеюсь, что вы оцените
прямоту, с которой я вам называю настоящую причину моего отказа".
Капитан вздохнул и подпер голову рукой. Правда, между ними -- большая
разница в летах. Но он был крепок и вынослив. У него были положение и
богатство. Неужели же его любовь, его нежные заботы, те преимущества,
которые он может дать ей, не заставят ее забыть о разнице лет?
Кроме того, он был почти уверен, что она любит его...
Капитан был человеком быстрых действий. В бою он отличался решимостью и
энергией. Он отправится к ней и будет лично защищать свое дело! Возраст --
разве он может стать между ним и любимой женщиной?
Через два часа он стоял в легком походном снаряжении, готовый к
Величайшему бою. Он сел в поезд, идущий в старый южный город Тенесси, где
она жила.
Теодора Диминг сидела на ступенях красивого дома с портиком и
наслаждалась летними сумерками, когда капитан вошел в калитку и направился к
ней по усыпанной песком дорожке. Она встретила его улыбкой, в которой не
было смущения. Когда капитан стоял ступенькой ниже ее, разница в возрасте не
была так заметна.
Он был высокого роста, стройный, загорелый, с ясными глазами.
Она находилась в расцвете жественности.
-- Я не ожидала вас,-- сказала Теодора:-- но раз вы тут, то можете
присесть на ступеньку. Разве вы не получили моего письма?
-- Получил,-- ответил капитан:-- потому-то и приехал! Послушайте, Тео,
обдумайте, пожалуйста еще раз ваш ответ. Теодора ласково улыбнулась ему. Он
выглядел хорошо для своего возраста. Она искренно любила его силу, здоровый
вид, мужество. Может-быть, если бы...
-- Нет, нет,-- сказала она, решительно покачав головой:-- об этом не
может быть и речи. Вы мне ужасно нравитесь, но жениться нам не следует. Мой
возраст и ваш... но не заставляйте меня повторять все снова, Я уже писала
вам об этом.
Капитан немного покраснел сквозь бронзу своего лица. Он некоторое время
молчал, грустно смотря в вечерние сумерки. Право, Судьба и Время сыграли с
ним скверную штуку. Всего несколько лет стояли между ним и счастьем... Рука
Теодоры сползла и лежала теперь уже в его крепкой загорелой руке. Она,
наконец, испытывала чувство, близкое к любви.
-- Не принимайте этого так близко к сердцу,-- мягко сказала она:-- все
делается к лучшему. Я все это рассудила очень благоразумно. Когда-нибудь вы
будете рады, что не женились на мне. Все это было бы хорошо и мило на
некоторое время, но,-- подумайте только! -- какие у нас с вами будут разные
вкусы через несколько скоро пролетевших лет! Одному захочется по вечерам
сидеть у камина и читать, а, может быть, и возиться с невралгией или
ревматизмом, тогда как другого страстно будут манить театры, балы и поздние
ужины. Нет, дорогой друг! Если наши отношения нельзя определенно назвать
январем и маем, то, во всяком случае, это-- октябрь и самое начало июня.
-- Я бы всегда поступал так, как вы того желали бы, Тео! Если бы вы
только хотели...
-- Нет, вы бы этого не делали. Теперь вам кажется, что вы так поступали
бы, но этого не было бы в действительности. Пожалуйста, не просите меня
больше.
Капитан проиграл битву. Но он был галантный боец: когда он поднялся,
чтобы проститься окончательно, рот его был сурово сжат, и плечи выпрямлены.
В ту же ночь он уехал обратно на Север. И на следующий вечер снова
находился в своей комнате, где на стене висела его шпага. Он одевался к
обеду и завязывал свой белый галстук очень аккуратным бантом. И в то же
время задумчиво разговаривал сам с собой:
-- Честное слово, мне кажется, что Тео, в конце концев, права. Нельзя
отрицать, что она очаровательна, но ей должно быть лет двадцать восемь, по
самому пристрастному счету.
Видите ли,-- капитану было всего девятнадцать лет, и шпага его никогда
не вынималась из ножен, кроме как на ученьи в Чатануга. Ближе к
Испано-Американской войне он никогда не подходил.
О.Генри. Церковь с наливным колесом.
В списках летних модных курортов Лэклендс не значится.
Он расположен на низком отроге Кумберлендского хребта гор, на небольшом
притоке реки Клинг-Ривер. Собственно, Лэклендс--приличная деревня, состоящая
из двух дюжин домов, расположенных около заброшенной узкоколейной линии
железной дороги. Как-то сам собой возникает вопрос: железная ли дорога
затерявшись в сосновых лесах, от страха и одиночества ринулась в Лэклендс,
или же сам Лэклендс растерялся и подошел к железной дороге, дожидаясь, чтобы
вагоны доставили его домой.
Вы удивляетесь также, почему деревня названа Лэк-лендс, т.-е. Озерная
Земля. Озер здесь нет, а земля настолько плоха, что и упоминать о ней не
стоит. В полумиле от деревни стоит Орлиный Дом, большое поместительное
здание, содержимое Джозией Ранкин для удобства посетителей, желающих
пользоваться горным воздухом за недорогую плату.
Орлиный Дом -- в очаровательном беспорядке. Он полон старинных, а не
новых, усовершенствований и находится в такой же комфортабельной небрежности
и расстройстве, как ваш собственный дом. Но вы найдете там чистые комнаты,
хороший и обильный стол,-- сами вы и хвойные леса должны завершить
остальное. Природа заготовила минеральный источник, виноградники и крокет,--
даже ворота его из дерева, Искусству вы обязаны только музыкой (скрипка и
гитара) дважды в неделю на танцульке в дощатом павильоне.
теперешнее занятие -- просто отдых для ума после этого труда.
Я видел эту книгу,
-- Отчего же она не отдыхает за писанием другой книги?~спросил я.
Как видите, я еще не зашел так далеко, как они воображали.
-- Джентльмэн, льющий воду через воронку,--продолжал дежурный
врач,--маклер из Уолл-Стрита, заболевший от переутомления.
Я застегнулся.
Он показал и других: архитекторов, играющих с ноевыми ковчегами,
министров, читающих дарвиновскую "Теорию эволюции", юристов, пиливших дрова,
усталых светских дам, говоривших об Ибсене ассистенту в синем свитере,
неврастеничного миллионера, спавшего на полу, и выдающегося артиста,
возившего вокруг комнаты маленькую красную тележку.
-- Вы, повидимому, человек сильный,--обратился ко мне врач: -- я думаю,
что лучшим для вас средством от умственного переутомления было бы бросать с
горы мелкие камни, а затем снова приносить их наверх.
Я уже был в ста ярдах оттуда, когда мой доктор догнал меня.
-- В чем дело?--спросил он.
-- Дело в том,-- ответил я: -- что у меня под рукой нет аэропланов.
Поэтому я быстро и легко буду трусить по пешеходной тропе до станции, а там
сяду в первый поезд с углем и вернусь обратно в город.
-- Да,--сказал доктор, -- вы, пожалуй, правы. Это едва ли подходящее
место для вас. Но вам нужен покой, абсолютный отдых и движение.
В тот же вечер, вернувшись в город, я зашел в гостиницу и сказал
клерку:
-- Мне нужен абсолютный покой и движение. Можете вы дать мне комнату с
большой складной кроватью и смену мальчиков для услуг, которые могли бы
складывать и раскладывать ее, пока я сплю.
Конторщик стер чернильное пятно с ногтя одного из пальцев и бросил
взгляд в сторону, на высокого человека в белой шляпе, сидевшего в передней.
Человек этот подошел ко мне и вежливо спросил, видел ли я кустарники у
западного входа. Так как я их не видел, то он показал их мне и затем оглянул
меня.
-- Я думал, что вы навеселе,-- сказал он не грубо: -- но вижу, что у
вас все в порядке. Вам бы следовало пойти к доктору, старина.
Через неделю мой доктор снова испытывал у меня давление крови, но без
предварительного возбуждающего. Он показался мне немного менее похожим на
Наполеона. Носки у него были каштанового цвета, который тоже не нравился
мне.
-- Вам нужны, -- решил он. -- морской воздух и общество.
-- Может быть, сирена,--спросил я, но он принял свой профессиональный
вид.
-- Я сам,--сказал он,--отвезу вас в отель "Бонэр" на некотором
расстоянии от берега Лонг-Айлэнд и позабочусь, чтобы вы добрались туда в
хорошем виде. Это спокойное, комфортабельное место, где вы скоро
выздоровеете.
Отель "Бонэр" оказался модной гостиницей в девятьсот комнат, на
островке, на небольшом расстоянии от главного берега. Всякого, кто не
переодевался к обеду, совали в боковую столовую и за табльдотом давали
только морских черепах и шампанское.
Бухта представляла собой большое опытное поле для богатых яхтсмэнов. В
тот день, когда мы приехали, в бухте бросил якорь "Корсар". Я видел, как м-р
Морган стоял на его палубе, ел сандвич с сыром и с завистью смотрел на
отель. Все же это было очень не дорогое местечко. Никто не был в состоянии
платить назначенные цены. Когда покидали отель, то просто оставляли свой
багаж, выкрадывали лодку и ночью уплывали к материку.
Пробыв там один день, я взял у клерка пачку телеграфных бланков и стал
телеграфировать всем своим друзьям, чтобы они прислали мне денег на выезд. Я
сыграл с доктором одну партию в крокет и улегся спать на лужайке.
Когда мы возвращались в город, доктора как бы внезапно осенила мысль.
-- Кстати,-- спросил он: -- как вы себя чувствуете?
-- Чувствую большое облегчение! -- ответил я.
Врач, к которому обращаются для консультации, совсем иного типа. Он не
знает наверно: будет ему уплачено, или нет, и это обеспечивает вам либо
самое внимательное, либо самое невнимательное отношение.
Мой доктор повел меня к консультанту. Тот плохо угадал и был очень
внимателен. Мне он понравился ужасно. Он заставил меня делать упражнения по
координации движений.
-- Болит у вас затылок?-- спросил он. Я ответил, что не болит.
-- Закройте глаза,--приказал он,-- плотно сдвиньте ноги и прыгайте
назад, как можно дальше.
Я всегда хорошо прыгал назад с завязанными глазами, поэтому легко
исполнил приказание. Голова моя ударилась об угол двери в ванную комнату,
которая была оставлена отворенной и находилась на расстоянии всего трех
футов. Доктор очень сожалел об этом. Он не заметил, как дверь открылась. Он
закрыл ее.
-- Теперь дотроньтесь правым указательным пальцем до носа,-- сказал он.
-- Где он? -- спросил я.
-- На вашем лице,-- ответил он.
-- Я спрашиваю про правый указательный! -- объяснил я.
-- Извините, пожалуйста,-- сказал он.
Он снова отворил дверь в ванную комнату, и я вынул палец из дверной
щели.
Проделав удивительный персто-носовой фокус, я сказал:
-- Я не могу обманывать вас относительно симптомов, доктор. Я,
действительно, чувствую что-то в роде боли в затылке. Он не обратил внимания
на этот симптом и внимательно исследовал мое сердце слуховой трубочкой, за
один пенни играющей последние популярные арии. Я чувствовал себя, как
гитара.
-- Теперь,-- сказал он,-- скачите, как лошадь, вокруг комнаты в течение
пяти минут.
Я, как мог лучше, изобразил забракованного першерона, выводимого из
Мэдисон-сквэра.
Затем, не бросив в трубку пенни, доктор снова стал выслушивать меня.
-- В нашей семье не было сапа! -- сказал я.
Консультант поднял палец и держал его на расстоянии дюйма от моего
носа.
-- Смотрите на мой палец! -- скомандовал он.
-- Пробовали вы когда-нибудь мыло Пирса?..-- начал я. но он быстро
продолжал свое исследование.
-- Теперь смотрите в оконный пролет! На мой палец! В окно! На мой
палец! В окно! На мой палец! В окно!
Так продолжалось три минуты. Он об'яснил, что это исследование
деятельности мозга.
Мне оно показалось очень легким. Я ни разу не принял его пальца за
оконный пролет.
Готов побиться об заклад, что если бы он употреблял фразы: "Смотрите,
так сказать, отбросив заботы, вперед -- или вернее в бок -- по направлению к
горизонту, подпертому, так сказать, вставкой прилегающего флюида", или
возвращая теперь, или, скорее, отклоняя ваше внимание, сосредоточьте его на
моем поднятом персте",-- бьюсь об заклад, что сам Харри Джемс в таком случае
не выдержал бы экзамена!
Спросив меня затем, не было ли у меня двоюродного деда с искривлением
спинного хребта и троюродного брата с опухолью лодыжек, оба доктора ушли в
ванную комнату и сели на край ванны для консультации. Я с'ел яблоко и
посмотрел сперва на свой палец, а потом в окно.
Доктора вышли с серьезным видом -- более того! -- они были похожи на
надгробные памятники или на любительское издание актов штата Теннеси. Они
составили расписание диэты, которой я должен был подвергнуться. Согласно ей,
мне предписывалось есть все то, о чем я когда-либо слышал, за исключением
улиток.
-- Вы должны строго следовать этой диэте,-- сказали доктора.
-- Я последую за ней целую милю, если только смогу достать все то, что
здесь написано.
-- Еще важно, -- продолжали они, -- быть на открытом воздухе, в
движении. А вот рецепт, который принесет вам большую пользу.
Затем каждый из нас что-нибудь унес. Они -- свои шляпы, а я -- ноги.
Я пошел к аптекарю и показал ему рецепт.
-- Это будет стоить два доллара 87 центов за бутылочку в унцию.
-- Не дадите ли вы мне кусочек бечевки, которой вы завязываете
пакеты?--спросил я.
Я просверлил в рецепте дырку, продел в дырку веревку и повесил рецепт
себе на шею, под рубашку. У всех нас есть суеверия. Мое заключается в вере в
амулеты.
Разумеется, у меня не было никакой опасной болезни, но, тем не менее, я
был очень болен. Я не мог работать, спать, есть или играть на бильярде.
Единственным способом возбудить некоторое сочувствие было не бриться в
течение четырех дней. Даже и тогда кто-нибудь говорил:
-- Ну, старина, вы кажетесь крепким, как сосновый сук. Погуляли в
Мэнских лесах, а?
Вдруг я вспомнил, что мне нужен открытый воздух и движение.
Я поехал на Юг, к Джону. Джон -- это что-то в роде родственника. У него
-- дача в семи милях от Пайнвилля. Эта дача находится на высоте и на самом
кряже Синих гор, в штате слишком почтенном, чтобы вмешивать его в эту
полемику. Джон встретил меня в Пайнвилле, на зубчатой дороге, и мы
отправились к его дому.
Это был большой коттэдж, стоявший на холме, окруженном сотнями гор. Мы
вышли на его собственной частной платформе, где семья Джона и Амариллис
встретили и приветствовали нас. Амариллис немного испуганно глядела на меня.
Кролик пробежал по холму между домом и нами. Я бросил картонку с
платьем и бегом бросился за ним. Пробежав около двадцати ярдов и увидев, что
он исчез, я сел на траву и стал безутешно плакать.
-- Я не в состоянии больше поймать кролика,-- рыдал я:-- я более ни на
что не годен. Уж лучше бы мне умереть! -- -Что это? Что с ним, Джон? --
услышал я вопрос Амариллис.
-- Нервы немного расшатаны,--ответил Джон спокойно.--Не волнуйся!
Вставай, охотник за кроликами, и иди в дом, пока бисквиты не остыли.
Наступали сумерки, и горы благородно походили на описание, сделанное
миссис Мерфи. Вскоре после обеда я объявил, что мог бы спать год или два,
включая установленные праздники. Меня отвели в комнату, большую и
прохладную, как цветник, в которой стояла кровать, широкая, как лужайка.
Вскоре и все остальные пошли спать, и кругом воцарилась тишина. Я целые годы
не слышал подобной тишины. Она была абсолютна. Я поднялся на локте и
прислушивался к ней. Спать? Мне казалось, что, если бы я только услышал, как
мерцает звездочка, и как завастривается травинка, я мог бы довести себя до
сна. Однажды мне послышался звук, точно при повороте грузовой шхуны забился
парус по ветру, но я решил, что это, вероятно, только шевелится ковер. Я
все-таки продолжал слушать.
Вдруг какая-то запоздалая пичужка вспорхнула на подоконник, и голосом,
который ей, вероятно, казался сонным, издала звук, обыкновенно переводимый
словами "чирик".
Я подпрыгнул в воздух.
-- Эй, что случилось?-- крикнул Джон из своей комнаты, расположенной
над моей.
-- Ничего,--ответил я,-- кроме того, что я нечаянно ударился головой об
потолок.
На следующее утро я вышел из подъезда и взглянул на горы. Видно было
сорок семь гор. Я вздрогнул, вошел в большую гостиную, взял с полки
"Домашнее руководство по медицине" Панкоста и начал читать.
Джон вошел, отнял книгу и вывел меня из дома.
У него есть ферма в триста акров, снабженная обыкновенными придатками в
виде рабочих, мулов, сараев и бороны со сломанными тремя передними зубьями.
В детстве я видел подобные вещи, и сердце мое стало замирать.
Когда Джон заговорил о люцерне, я сразу повеселел.
-- О, да,-- сказал я:-- ведь, она была в хоре... как это...
-- Зеленая, знаешь ли,-- добавил Джон, -- и нежная. Ее надо запахивать
после новой жатвы.
-- Знаю,-- сказал я.--И трава растет на ней.
-- Верно, -- сказал Джон,-- ты все-таки понимаешь кое-что в фермерском
деле.
-- Я знаю кое-что о некоторых фермерах,-- сказал я:-- надежный косарь
скосит их когда-нибудь.
Когда мы возвращались домой, нам перешло дорогу какое-то красивое и
незнакомое создание. Я остановился, очарованный, и уставился на него
глазами. Джон терпеливо ждал, покуривая папироску. Он--современный фермер!
Через десять минут он спросил:
-- Ты что же, целый день намерен стоять и смотреть на этого цыпленка?
Завтрак уже почти готов.
-- Цыпленок? -- спросил я.
-- Курочка из породы белых орлингтонов, если тебе хочется знать в
точности.
-- Белые орлингтоны? курочка? -- повторял я с захватывающим интересом.
Белая курочка с грациозным достоинством уходила прочь, а я следовал за
ней, как ребенок за сказочным дудочником. Джон предоставил мне на это еще
пять минут, затем взял меня за рукав и повел завтракать...
Побыв там около недели, я начал тревожиться. Я хорошо спал и ел и начал
находить удовольствие в жизни. Это совсем не годилось для человека в моем
безнадежном положении. Поэтому я сполз вниз на станцию зубчатой дороги, взял
билет в Пайнвилль и отправился к одному из лучших врачей в городе...
Теперь я уже точно знал, что надо делать, когда нуждаешься в
медицинской помощи. Я повесил шляпу на спинку стула и быстро проговорил:
-- Доктор, у меня цирроз сердца, артериосклероз, неврастения, острое
несварение желудка и выздоровление. Я буду жить на строгой диэте. Я буду
брать теплую ванну вечером и холодную днем. Я постараюсь быть веселым и
направлять мысли на приятные предметы. Из лекарств я предполагаю принимать
по фосфатной пилюле три раза в день, предпочтительно после еды, и микстуру,
состоящую из тинктуры генцианы, хины и кардамона. На каждую столовую ложку
этого средства я буду принимать тинктуру нуксвомики, начиная с одной капли и
прибавляя по одной капле ежедневно, пока не будет достигнута максимальная
доза. Капать я буду медицинским капельником, который может быть приобретен в
каждой аптеке за пустячные деньги. Доброго утра!
Я взял шляпу и вышел. Закрыв дверь, я припомнил, что забыл еще что-то
сказать, Я снова открыл дверь. Доктор не шевельнулся с места, где сидел, но
нервно вздрогнул, когда увидел меня.
-- Я забыл упомянуть,-- сказал я,-- что буду пользоваться абсолютным
покоем и движением.
После этой консультации, мне стало гораздо лучше. Укрепление в моем уме
мысли, что я безнадежно болен, доставило мне такое удовольствие, что я чуть
не стал снова мрачным. Нет ничего более тревожного для неврастеника, как
чувствовать, что поправляешься и веселеешь.
Джон внимательно следил за мной. После того, как я обнаружил такой
интерес к белой орпингтонской курочке, он всячески старался отвлечь мои
мысли и не забывал закрывать птичник на ночь. Постепенно здоровый горный
воздух,- пища и ежедневные прогулки среди холмов так облегчили мою болезнь,
что я совсем огорчился и упал духом.
Услыхав про сельского врача, жившего по соседству в горах, я пошел к
нему и рассказал всю свою историю. Это был седобородый старик с ясными,
синими, окруженными морщинками, глазами и в одежде домашнего приготовления,
из серой бумазеи.
Чтобы сократить время, я изложил диагноз, потрогал нос правым
указательным пальцем, ударил себя под колено, чтобы дрыгнуть ногой, выстукал
грудь, высунул язык и справился о цене мест на кладбище в Пайнвилле.
Он закурил трубку и смотрел на меня минут пять.
-- Брат мой, -- сказал он немного погодя, -- вы в очень скверном
состоянии. Есть некоторый шанс на выздоровление, но очень слабый.
-- Что бы это могло быть? -- жадно спросил я.-- Я принимал мышьяк и
золото, фосфор, движение, нуксвомику, гидротерапевтические ванны, покой,
возбуждение, кодеин, ароматические соли аммония. Осталось ли еще что-нибудь
в фармакопее?
-- Где-то, в этих горах,--сказал доктор,-- водится растение,-- цветущее
растение, которое может вылечить вас. Это -- единственное средство спасения.
Оно принадлежит к виду, старому, как мир. Но за последнее время встречается
редко, и найти его трудно. Нам обоим придется поохотиться за ним. Я сейчас
активно не практикую, я уже стар, но вашим случаем займусь. Вы должны
приходить ко мне каждый день после полудня и помогать мне в поисках этого
растения. Искать будем, пока мы не найдем его. Городские доктора, может
быть, и знают очень много о новых научных открытиях, но они не знают
средств, которые мать-природа носит в своей переметной суме.
Итак, я и старый доктор каждый день охотились за всеисцеляющим
растением по горам и долинам Синего хребта. Вместе мы взбирались на
крутизны, такие скользкие от упавших осенних листьев, что нам приходилось
хвататься за ближайшее деревцо или ветку, чтобы удержаться от падения. Мы
проходили чрез теснины и пропасти, по грудь утопая в папертниках к лавровых
листах. Мы целые мили следовали берегом горных ручьев, мы прокладывали себе
дорогу, как индейцы, сквозь сосновые заросли. Мы исследовали все в поисках
чудесного растения -- придорожную полосу, склоны холмов, берега рек, горную
область.
Как говорил старый доктор, растение, должно-быть, действительно, стало
редким и трудно-находимым. Но мы продолжали поиски. День за днем, мы
измеряли долины, лазили ча вершины и топтали плоскогория в поисках целебного
растения. Выросший в горах доктор, казалось, никогда не уставал. Я часто
возвращался домой настолько уставшим, что не мог ничего делать, как только
броситься в постель и спать до утра.
Так продолжалось целый месяц. Как-то вечером, когда я вернулся с
шестимильной прогулки со старым доктором, я прохаживался с Амариллис в тени
деревьев, вдоль дороги. Прежде чем предаться ночному покою, мы смотрели на
горы, облекавшиеся в свои царственные, пурпуровые одежды.
-- Я рада, что вы поправились,-- сказала она.-- Когда вы приехали, то
испугали меня. Я думала, что вы, действительно, больной.
-- Я поправился? -- почти закричал я.-- Знаете ли вы, что у меня только
один шанс на выздоровление, один из тысячи остаться в живых?
Амариллис удивленно взглянула на меня.
-- Как?-- сказала она.-- Вы сильны, как мул, на котором пашут, вы спите
каждую ночь от десяти до двенадцати часов и едите, как людоед! Что же вам
еще нужно?
-- Говорю вам,--сказал я,-- что, если мы не найдем чуда -- т.-е.
чудесного растения, которое мы ищем, в будущем ничто не сможет спасти меня.
Так говорит доктор!
-- Какой доктор?
-- Доктор Тэтум, старый доктор, живущий на полпути к горе Черного Дуба.
Знаете вы его?
-- Я знаю его с тех пор, как научилась говорить. Так вы туда ходите
каждый день? Это он водит вас на длинные прогулки и заставляет карабкаться
на горы, отчего к вам вернулось здоровье и силы? Хвала старому доктору!
В это время сам доктор медленно ехал по дороге в своем расхлябанном,
старом кабриолете. Я махнул ему рукой и закричал, что приду на следующий
день в обычное время. Он остановил лошадь и подозвал Амариллис. Они
разговаривали минут пять, я поджидал. Затем старый доктор поехал дальше.
Когда мы пришли домой, Амариллис вытащила энциклопедию и начала искать
в ней какое-то слово.
-- Доктор сказал,-- сообщила она мне,-- что вам не нужно больше ходить
к нему в качестве пациента, но что он всегда рад видеть вас, как друга. А
затем он велел отыскать мне мое имя в энциклопедии и сообщить вам, что оно
значит. Это оказывается название рода цветущего растения, а также имя
деревенской девушки у Теокрита и Виргилия. Как вы думаете, что этим хотел
сказать доктор?
-- Я знаю, что он хотел сказать,-- ответил я.-- Теперь я знаю!
-------------------------
Еще несколько слов брату, который попал бы во власть беспокойной лэди
Неврастении. Формулировка была верна. Хотя и неуверенно, доктора больших
городов нащупали настоящее средство. Что касается движения,-- рекомендуется
обратиться к доктору Тэтуму на горе Черного Дуба: сверните по дороге направо
от методистского молитвенного дома в сосновой роще.
Абсолютный покой и движение! Но какой покой более целителен, чем тот,
каким наслаждаешься, сидя с Амариллис в тени и шестым чувством читая идилию
без слов Теокрита об осененных золотыми знаменами синих горах, чинно
шествующих в опочивальню ночи!
О.Генри. Октябрь и Июнь
Капитан мрачно посмотрел на свою шпагу, висевшую на стене. В стоящем
рядом шкафу висел его запачканный мундир, потемневший и потертый от погоды и
долгой службы. Казалось, что так много-много времени прошло с той поры
военных тревог...
Ветеран тяжелых времен, пережитых родиной, он теперь силой женских
ласковых глаз и улыбающихся губ был обречен на постыдную сдачу. Сидя в своей
тихой комнате, он держал в руке письмо, которое только что получил от нее,--
письмо, вызвавшее на лице его мрачное выражение. Он перечел фатальные
строки, разрушившие его надежды:
"Отклоняя честь, которую вы оказали мне, предложив быть вашей женой, я
чувствую, что должна высказаться откровенно. Причины -- большая разница в
наших годах. Вы мне очень, очень нравитесь, но я уверена, что брак наш не
был бы счастливым. Мне тяжело касаться этого, но я надеюсь, что вы оцените
прямоту, с которой я вам называю настоящую причину моего отказа".
Капитан вздохнул и подпер голову рукой. Правда, между ними -- большая
разница в летах. Но он был крепок и вынослив. У него были положение и
богатство. Неужели же его любовь, его нежные заботы, те преимущества,
которые он может дать ей, не заставят ее забыть о разнице лет?
Кроме того, он был почти уверен, что она любит его...
Капитан был человеком быстрых действий. В бою он отличался решимостью и
энергией. Он отправится к ней и будет лично защищать свое дело! Возраст --
разве он может стать между ним и любимой женщиной?
Через два часа он стоял в легком походном снаряжении, готовый к
Величайшему бою. Он сел в поезд, идущий в старый южный город Тенесси, где
она жила.
Теодора Диминг сидела на ступенях красивого дома с портиком и
наслаждалась летними сумерками, когда капитан вошел в калитку и направился к
ней по усыпанной песком дорожке. Она встретила его улыбкой, в которой не
было смущения. Когда капитан стоял ступенькой ниже ее, разница в возрасте не
была так заметна.
Он был высокого роста, стройный, загорелый, с ясными глазами.
Она находилась в расцвете жественности.
-- Я не ожидала вас,-- сказала Теодора:-- но раз вы тут, то можете
присесть на ступеньку. Разве вы не получили моего письма?
-- Получил,-- ответил капитан:-- потому-то и приехал! Послушайте, Тео,
обдумайте, пожалуйста еще раз ваш ответ. Теодора ласково улыбнулась ему. Он
выглядел хорошо для своего возраста. Она искренно любила его силу, здоровый
вид, мужество. Может-быть, если бы...
-- Нет, нет,-- сказала она, решительно покачав головой:-- об этом не
может быть и речи. Вы мне ужасно нравитесь, но жениться нам не следует. Мой
возраст и ваш... но не заставляйте меня повторять все снова, Я уже писала
вам об этом.
Капитан немного покраснел сквозь бронзу своего лица. Он некоторое время
молчал, грустно смотря в вечерние сумерки. Право, Судьба и Время сыграли с
ним скверную штуку. Всего несколько лет стояли между ним и счастьем... Рука
Теодоры сползла и лежала теперь уже в его крепкой загорелой руке. Она,
наконец, испытывала чувство, близкое к любви.
-- Не принимайте этого так близко к сердцу,-- мягко сказала она:-- все
делается к лучшему. Я все это рассудила очень благоразумно. Когда-нибудь вы
будете рады, что не женились на мне. Все это было бы хорошо и мило на
некоторое время, но,-- подумайте только! -- какие у нас с вами будут разные
вкусы через несколько скоро пролетевших лет! Одному захочется по вечерам
сидеть у камина и читать, а, может быть, и возиться с невралгией или
ревматизмом, тогда как другого страстно будут манить театры, балы и поздние
ужины. Нет, дорогой друг! Если наши отношения нельзя определенно назвать
январем и маем, то, во всяком случае, это-- октябрь и самое начало июня.
-- Я бы всегда поступал так, как вы того желали бы, Тео! Если бы вы
только хотели...
-- Нет, вы бы этого не делали. Теперь вам кажется, что вы так поступали
бы, но этого не было бы в действительности. Пожалуйста, не просите меня
больше.
Капитан проиграл битву. Но он был галантный боец: когда он поднялся,
чтобы проститься окончательно, рот его был сурово сжат, и плечи выпрямлены.
В ту же ночь он уехал обратно на Север. И на следующий вечер снова
находился в своей комнате, где на стене висела его шпага. Он одевался к
обеду и завязывал свой белый галстук очень аккуратным бантом. И в то же
время задумчиво разговаривал сам с собой:
-- Честное слово, мне кажется, что Тео, в конце концев, права. Нельзя
отрицать, что она очаровательна, но ей должно быть лет двадцать восемь, по
самому пристрастному счету.
Видите ли,-- капитану было всего девятнадцать лет, и шпага его никогда
не вынималась из ножен, кроме как на ученьи в Чатануга. Ближе к
Испано-Американской войне он никогда не подходил.
О.Генри. Церковь с наливным колесом.
В списках летних модных курортов Лэклендс не значится.
Он расположен на низком отроге Кумберлендского хребта гор, на небольшом
притоке реки Клинг-Ривер. Собственно, Лэклендс--приличная деревня, состоящая
из двух дюжин домов, расположенных около заброшенной узкоколейной линии
железной дороги. Как-то сам собой возникает вопрос: железная ли дорога
затерявшись в сосновых лесах, от страха и одиночества ринулась в Лэклендс,
или же сам Лэклендс растерялся и подошел к железной дороге, дожидаясь, чтобы
вагоны доставили его домой.
Вы удивляетесь также, почему деревня названа Лэк-лендс, т.-е. Озерная
Земля. Озер здесь нет, а земля настолько плоха, что и упоминать о ней не
стоит. В полумиле от деревни стоит Орлиный Дом, большое поместительное
здание, содержимое Джозией Ранкин для удобства посетителей, желающих
пользоваться горным воздухом за недорогую плату.
Орлиный Дом -- в очаровательном беспорядке. Он полон старинных, а не
новых, усовершенствований и находится в такой же комфортабельной небрежности
и расстройстве, как ваш собственный дом. Но вы найдете там чистые комнаты,
хороший и обильный стол,-- сами вы и хвойные леса должны завершить
остальное. Природа заготовила минеральный источник, виноградники и крокет,--
даже ворота его из дерева, Искусству вы обязаны только музыкой (скрипка и
гитара) дважды в неделю на танцульке в дощатом павильоне.