Посетителями Орлиного Дома являются люди, ищущие отдыха в силу
необходимости так же, как и для удовольствия. Это -- народ занятой, который
может быть уподоблен часам, нуждающимся в двухнедельной заводке, чтобы
обеспечить годовое движение их колес. Вы найдете здесь студентов из ниже
лежащих городов, иногда художника или геолога, поглощенного изучением
древних наслоений холмов. Несколько тихих семейств проводят здесь лето, а
иногда живут здесь одна или две представительницы корпорации, известной в
Лэклендсе под названием "учительши".
В четверти мили от Орлиного Дома находится здание, которое было бы
списано, как "весьма интересное" в путеводителе, если бы Орлиный Дом издавал
его. Это была старая-старая мельница, переставшая быть мельницей. По словам
Джозии Ранкин, это была единственная в Штатах церковь с наливным колесом, и
единственная во всем мире мельница с церковными скамьями и органом.
Обитатели Орлиного Дома посещали старую мельничную церковь каждое
воскресенье и слушали, как священник сравнивал очищенного от грехов
христианина с просеянной мукой, смолотой до полезности между жерновами опыта
и страдания.
Каждый год в Орлиный Дом приезжал некий Абрам Стронг и жил там
некоторое время в качестве почетного и любимого посетителя. В Лэклендсе его
звали "отец Абрам", потому что волосы у него были такие белые, лицо такое
мужественное, доброе и цветущее, смех такой веселый, а сюртук и широкополая
шляпа так похожи на одежду священника.
Даже вновь приезжие через три-четыре дня знакомства звали его этим
фамильярным именем.
Отец Абрам приезжал в Лэклендс издалека. Он жил в большом, шумном
городе на Северо-Западе, где у него были мельницы -- не маленькие мельницы с
церковными скамьями и органом, но громадные, безобразные, похожие на горы,--
мельницы, вокруг которых целый день двигались вагоны товарных поездов, как
муравьи вокруг муравейника.
А теперь вам надо рассказать об отце Абраме и о мельнице, ставшей
церковью, так как их история сливается воедино. В то время, когда церковь
была мельницей, мельником был м-р Стронг.
Во всем округе не было более веселого, пыльного, работящего мельника.
Он жил в маленьком коттэдже, через дорогу от мельницы. Рука у него была
тяжелая, но такса за помол легкая и горные жители везли к нему зерно за
много миль скалистой дороги.
Радостью жизни мельника была его дочурка Аглая. Это, пожалуй, слишком
громкое имя для переваливающегося карапуза с льняными волосенками, но горцы
любят звучные и пышные имена. Мать вычитала его из какой-то книги -- и дело
было сделано. В младенчестве Аглая сама отвергла это имя, для обычного
употребления, и упорно называла себя Денс. Мельник и его жена часто
старались выпытать у Аглаи об источнике этого загадочного имени, но
безрезультатно. Наконец, они построили свою теорию.
В маленьком садике за коттэджем находилась клумба с рододендронами,
которыми ребенок особенно восхищался и интересовался. Может-быть, в слове
"Денс" она находила нечто родственное грозному имени своих -любимых цветов.
Когда Аглае было четыре года, она и отец ее каждые после - обеда
устраивали в мельнице маленькое представление, которое никогда не
пропускалось, если только позволяла погода. Когда ужин был готов, мать
щеткой приглаживала Аглае волосы, надевала ей чистый передник и посылала
напротив на мельницу, за отцом. Увидев через мельничную дверь ее
приближение, мельник, весь белый от муки, шел ей навстречу, махал рукой и
пел старую мельничную песню, известную в этих краях, -- что-то вроде
следующего:
"Вот жернов скрипит,
Мука вниз летит,
А мельник весь белый смеется,
Поет он с утра: Труд -- только игра,
Когда мысль его к милой несется..."
Тогда Аглая, смеясь, подбегала к нему и кричала: "Тятя, возьми Денс
домой", а мельник сажал ее на плечо и маршировал домой ужинать, напевая
"песню мельника". Каждый вечер происходило то же самое.
Однажды, через неделю после того, как ей исполнилось четыре года, Аглая
исчезла. Ее видели в последний раз рвущей полевые цветы у края дороги,
против коттэджа.
Немного позже, когда мать вышла посмотреть, чтобы она не уходила
слишком далеко, ее уже не было.
Разумеется, были приложены все старания, чтобы найти ее. Собрались
соседи и обыскали леса и горы на мили кругом. Они осмотрели шлюзный желоб и
ручей на большое расстояние ниже плотины. Нигде не нашли ни малейшего следа
девочки. Ночь или две перед тем неподалеку в роще остановились лагерем
какие-то бродяги. Явилось предположение, что они могли украсть ребенка, но,
когда их нагнали и обыскали их кибитку, девочки не нашли.
Мельник оставайся на мельнице еще около двух лет, затем он потерял
надежду найти ребенка и перебрался с женой на Запад. Через несколько лет он
стал владельцем современной мельницы в одном из значительных мельничных
центров этого района. М-с Стронг не могла оправиться от удара, нанесенного
ей потерей Аглаи, и через два года после их отъезда мельник остался один
нести свое горе.
Разбогатев, Абрам Стронг приехал повидать Лэк-лендс и старую мельницу.
Место было связано с грустными воспоминаниями, но он был сильный человек и
всегда казался веселым и добрым. Тогда-то у него и явилась мысль превратить
мельницу в церковь. Деревня Лэклендс была бедна и не могла построить
церковь, а еще более бедные горцы не могли ничем помочь. Ни церкви ни
молитвенного дома не было ближе, чем на расстоянии двадцати верст.
Мельник постарался как можно меньше изменить вид мельницы. Большое
наливное колесо осталось на месте. Молодежь, приходившая в церковь,
вырезывала свои инициалы в его мягком, медленно разрушавшемся дереве.
Плотина была частью разрушена, и чистый горный поток, не встречая
препятствий, бежал по своему илистому ложу.
Внутри мельницы перемены были значительны. Столбы, жернова, ремни и
блоки были, конечно, сняты. Было устроено два ряда скамеек с крылом между
ними и невысокая платформа и кафедра на одном конце. Наверху с трех сторон
была галерея, на которой были устроены сиденья; к ней вела внутренняя
лестница. Был на галерее и орган, настоящий орган с трубами -- гордость
прихожан старой мельничной церкви. Мисс Феба Семмерс была органистом.
Лэк-лендские мальчуганы с гордостью, по очереди, накачивали орган за
воскресными службами.
Священником был преподобный отец Банбридж; он приезжал из Скуррел-Гэп
на своей старой белой лошади и не пропускал ни одной службы. За все платил
Абрам Стронг. Священнику он платил пятьсот долларов в год, а мисс
Фебе--двести.
Так, в память Аглаи, старая мельница была превращена в благословенное
место для округа, где девочка некогда жила. Казалось, что короткая жизнь
ребенка принесла больше добра, чем семидесятилетняя жизнь многих других. Но
Абрам Стронг поставил ей еще и другой памятник.
С его мельницы на Северо-Западе приходила мука "Аглая", выделанная из
самой твердой лучшей пшеницы. В этой местности скоро узнали, что у "Аглаи"
есть две цейы: одна -- рыночная, высшая цена, а другая -- бесценная, даром.
Как только случалось несчастье, вследствие которого люди терпели нужду
-- пожар, наводнение, ураган, стачка или голод,-- немедленно прибывал
крупный транспорт "Аглаи" по "даровой цене". Ее раздавали осторожно и
справедливо, но раздавали даром, и голодные не платили за нее ни одного
пенни. Вошло в поговорку, что когда случался страшный пожар, то прежде всего
приезжал на место происшествия кабриолет брандмайора, за ним вагон с мукой
"Аглая", а затем уже пожарная команда.
Это был второй памятник, воздвигнутый Абрамом Стронгом Аглае. Может
быть, поэту он покажется слишком утилитарным, но некоторые найдут красивой и
милой эту идею, что чистая, белая, девственная мука, исполняющая миссию
любви и милосердия, может быть уподоблена духу потерянного ребенка, чью
память она увековечила.
...Наступил год, принесший тяжелые испытания для Кумберленда. Урожай
злаков повсюду был плох, а местного урожая совсем не было. Горные потоки
нанесли большие убытки землевладельцам. Даже зверя в лесах было так мало,
что охотники приносили домой едва достаточно дичи, для того, чтобы сохранить
жизнь родных. Особенно это чувствовалось около Лэклендса.
Как только Абрам Стронг услышал об этом, тотчас же полетели его
посылки, и маленькие вагоны узкоколейки начали выгружать муку "Аглая". По
приказанию мельника, муку надлежало складывать в галерее старой мельничной
церкви, и всякий, посещающий церковь, мог взять домой мешок муки.
Через две недели после этого Абрам Стронг явился на ежегодное
пребывание в Орлиный Дом и снова стал "отцом Абрамом".
В этот сезон посетителей было меньше, чем обыкновенно.
Среди них находилась Роза Честер. Мисс Честер явилась в Лэклендс из
Атланты, где она служила в универсальном магазине. Это были ее первые
каникулы вне родного города. Жена управляющего складом как-то провела лето в
Орлином Доме и уговорила Розу поехать туда на время ее трехнедельного
отпуска.
Жена управляющего дала Розе письмо к мс Ранкин которая охотно взяла ее
на свое попечение.
Мисс Честер была девушка около двадцати лет, не крепкого сложения.
Жизнь без воздуха сделала ее бледной и хрупкой. Но после недели, прожитой в
Лэклендсе, к ней вернулись веселость и оживление, поразительно изменившие
ее.
Стояло начало сентября, когда Кумбер ленд особенно красив. Листва на
горах блестела всеми осенрими красками, точно в воздухе было розлито
шам-йанское; ночи стояли упоительно прохладные, располагающие удобно улечься
под теплыми одеялами Орлиного Лома.
Отец Абрам и мисс Честер очень подружились. Старый мельник узнал от
миссис Ранкин ее историю и сразу заинтересовался стройной, одинокой
девушкой, собственными силами пробивавшей себе дорогу.
Для мисс Честер горная местность была новостью. Она много лет прожила в
теплом, плоском городе Атланта. Величие и разнообразие кумберлендского
пейзажа восхищали ее. Она решила использовать каждую минуту своего
пребывания здесь. Маленький запас ее сбережений был так строго рассчитан в
соответствии с расходам что она знала с точностью до одного пенни, какой
небольшой остаток будет у нее ко времени возвращения на службу.
Для мисс Честер было счастьем заполучить отца Абрама в качестве друга и
товарища. Он знал каждую дорогу, вершину и горный склон близ Лэклендса.
Благодаря ему, она узнала величавую прелесть тенистых, сводчатых сосновых
лесов, важность голых утесов, живительные утра и мечтательные, золотые
послеполуденные часы, полные таинственной грусти.
Здоровье ее улучшилось, настроение стало веселым. Смех ее, хотя и
по-женски, звучал так же искренно и звонко, как знаменитый смех отца
Абрама... Оба они были природными оптимистами и умели показывать свету ясное
и веселое лицо.
Однажды мисс Честер узнала от одного из жильцов историю пропавшего
ребенка отца Абрама. Она сейчас же побежала и нашла мельника сидящим на
своей любимой садовой скамье, близ железистого источника. Он был удивлен,
когда маленький друг положил на его ладонь свою руку и посмотрел на него со
слезами на глазах.
-- О, отец Абрам, -- сказала она,-- мне так жаль. Я дс сих пор ничего
не знала о вашей дочке. Вы еще найдете ее, надеюсь, что найдете.
Мельник посмотрел на нее с энергичной, веселой улыбкой.
-- Благодарю вас, мисс Роза, -- сказал он обычным приветливым тоном, --
но я больше не надеюсь найти Аглаю. Несколько лет я думал, что она украдена
бродягами и находится в живых, но теперь я потерял эту надежду. Думаю, что
она утонула.
-- Я могу представить себе, -- сказала мисс Честер, -- как тяжело было
перенести эти сомнения; а между тем, вы так веселы и всегда готовы облегчить
другим их бремя. Добрый отец Абрам!
-- Добрая мисс Роза, -- передразнил ее мельник, улыбаясь: -- кто больше
вас думает о других?
Мисс Честер овладело какое-то причудливое настроение.
-- Отец Абрам, -- воскликнула она, -- разве не было бы чудесно, если бы
я оказалась вашей дочерью? Разве это не было бы романтично? Было бы вам
приятно, если бы я оказалась вашей дочерью?
-- Конечно, было бы, -- сердечно сказал мельник. -- Если бы Аглая была
жива, я не мог бы пожелать лучшего, как чтобы она стала такой же маленькой
женщиной, как вы. Может-быть, вы и Аглая, -- продолжал он, впадая в ее
шутливый тон.---Не можете ли вы вспомнить, когда мы жили на мельнице?
Мисс Честер сразу впала в серьезное раздумье. Ее большие глаза были
устремлены на что-то вдали. Отца Абрама забавляло ее быстрое возвращение к
серьезности. Так она сидела долго, прежде чем заговорила.
-- Нет!--сказала она, наконец, глубоко вздохнув:-- я не могу вспомнить
ничего, связанного с мельницей. Мне кажется, что я никогда не видела
мукомольной мельницы, пока не увидела вашу потешную маленькую церковь. Ведь,
если бы я была вашей дочерью, я бы вспомнила это, не правда ли? Мне так
жаль, отец Абрам.
-- И мне также,--сказал отец Абрам, приноравливаясь к ней:-- но если вы
не можете вспомнить, что вы моя девочка, то, конечно, должны помнить, что вы
чья-то другая дочка. Вы, разумеется, помните своих родителей.
-- О, да, я очень хорошо помню, особенно отца. Он совсем не был похож
на вас, отец Абрам. Я ведь только пошутила. Пойдемте, вы достаточно
отдьщали. Вы обещали показать мне сегодня прудок, где видно, как играет
форель. Я никогда не видала форели...
Как-то поздно вечером отец Абрам один пошел на старую мельницу. Он
часто ходил туда,посидеть и подумать о старом времени, когда жил в коттэдже
через дорогу. Время притупило остроту его горя, так что воспоминание об этих
временах не было болезненным. Когда Абрам Стронг в меланхоличные
сентябрьские вечера сидел на том месте, где каждый день бегала Денс. с
развевающимися белокурыми кудрями, на его лице не было улыбки, которую
обыкновенно видели лэклендские жители. Мельник медленно шел по вьющейся
крутой дороге. Деревья толпились так близко к ее краям, что он шел в их
тени, неся шляпу в руках. Белки весело бегали по старой изгороди, по его
правую руку. Перепела на пшеничном жнивье звали своих птенцов. Низко
стоявшее солнце посылало поток бледного золота вдоль оврага, открывавшегося
на запад. Начало сентября! Всего несколько дней до годовщины исчезновения
Аглаи!
Старое наливное колесо, полупокрытое горным ивня ком, украсилось
пятнами теплого солнечного света, про свечивающего сквозь деревья. Коттэдж
через дорогу все еще стоял, но, наверно, развалится будущей зимой от порывов
ветра. Он был весь заплетен вьюнками и плетнями дикой тыквы. Дверь его
висела на одной петле.
Отец Абрам толкнул дверь мельницы и тихо вошел. Затем остановился в
удивлении.
Он услышал, что внутри кто-то безутешно плачет. Оглянувшись, он увидел
мисс Честер. Она сидела на темной скамье, склонив голову над открытым
письмом, которое держала в руках.
Отец Абрам подошел к ней и опустил одну из своих сильных рук на ее
плечо. Она подняла глаза, прошептала его имя и пыталась говорить.
-- Не надо, мисс Роза, -- ласково сказал он: -- не пытайтесь еще
говорить. Когда грустно на душе, нет ничего лучше, как хорошенько тихонько
выплакаться.
Казалось, что старый мельник, сам испытавший столько горя, был
волшебником, умевшим отгонять это горе от других. Рыдания стали стихать. Она
вытащила свой маленький платочек и вытерла слезинки, упавшие из ее глаз на
большую руку отца Абрама, потом подняла голову и улыбнулась сквозь слезы.
Мисс Честер умела улыбаться сквозь слезы так же, как отец Абрам мог
улыбаться сквозь собственное горе. В этом отношении они были очень похожи
друг на друга.
Мельник не задавал ей вопросов, но мало-по-малу мисс Честер сама начала
рассказывать.
Это была старая история, которая молодым кажется такой значительной и
важной, а у старых вызывает улыбку воспоминаний. Как и можно было ожидать,
причиной была любовь. В Атланте жил молодой человек, наделенный добротой и
всеми приятными качествами. Он открыл, что и мисс Честер обладала этими
качествами более всех других обитательниц Атланты или всякой иной местности
от Гренландии до Патагонии. Она показала отцу Абраму письмо, над которым
плакала.
То было мужественное, нежное письмо, в немного повышенном и
поучительном тоне и в стиле любовных посланий, написанных молодыми людьми,
полными ласковости и иных добродетелей. Он просил руки мисс Честер и желал
сейчас же повенчаться. После ее отъезда на три недели, писал он, жизнь для
него стала невыносима. Он просил немедленно ответить. Если ответ окажется
благоприятным, он обещал немедленно, не обращая внимания на узкоколейку,
прилететь в Лэклендс.
-- В чем же беда?--спросил мельник, прочитав письмо.
-- Я не могу выйти за него,-- сказала она.
-- Вы хотели бы выйти за него? хотели бы стать его женой? -- спросил
отец Абрам.
-- О, я люблю его, -- ответила она,-- но...-- голова ее опустилась, и
она снова зарыдала.
-- Полно, мисс Роза, вы можете довериться мне. Я вас не допрашиваю, но
думаю, что вы можете положиться на меня.
-- Я вам доверяю вполне,-- сказала девушка,-- и открою вам, почему я
должна сказать Ральфу. Я--никто! У меня нет даже имени. Имя, которым я
называюсь,-- ложное. Ральф--благородный человек. Я люблю его всем сердцем,
но никогда не смогу стать его женой.
-- Что вы рассказываете!--воскликнул отец Абрам. Вы говорили, что
помните своих родителей. Почему же теперь вы говорите, что у вас нет даже
имени? Я не понимаю.
-- Я помню их,-- сказала мисс Честер,--я слишком хорошо помню их. Мои
первые воспоминания относятся к нашей жизни где-то далеко на Юге. Мы много
раз переезжали из города в город и из штата в штат Я собирала хлопок,
работала на фабриках и часто не имела достаточно пищи и одежды. Мать иногда
бывала добра ко мне. Отец же всегда был жесток и бил меня. Мне кажется, оба
они были ленивые и неположительные люди.
"Когда мы жили в небольшом городе, недалеко от Атланты, они как-то
ночью сильно поссорились. Когда они бранились и упрекали друг друга, я из их
слов узнала--о, отец Абрам! -- я узнала, что не имею права быть... вы не
понимаете? не имею права даже на имя. Я--никто!
"В ту же ночь я убежала. Добралась до Атланты и там нашла работу. Я
назвалась Розой Честер и с тех пор сама зарабатываю себе средства на жизнь.
Теперь вы знаете, почему я не могу выйти замуж за Ральфа и никогда не смогу
объяснить ему причины".......
Лучше всякой симпатии, полезнее сожалений оказалось пренебрежительное
отношение отца Абрама к ее горю.
-- Дорогая моя, дорогая девочка, и это все?-- сказал он.-- Стыдно! Я
думал, что есть какое-нибудь серьезное препятствие. Если этот прекрасный
молодой человек--настоящий мужчина, ему нет никакого дела до вашего
родословного дерева. Поверьте моему слову, дорогая мисс Роза, что ему важны
только вы сами. Расскажите ему все откровенно так же, как вы рассказали мне,
и я ручаюсь, что он посмеется над вашей историей и станет вас вдвое больше
уважать.
-- Я никогда не скажу ему,-- ответила мисс Честер печально:-- я никогда
не стану женой ни его, ни другого, я не имею права.
Тут они оба увидели длинную тень, которая, качаясь, двигалась по
освещенной солнцем дороге. Рядом с ней колебалась более короткая тень, и две
странные фигуры приблизились к церкви. Длинною тенью оказалась мисс Феба
Семмерс -- органистка, которая шла в церковь упражняться, более короткая
тень принадлежала двенадцатилетнему мальчугану, Томми Тигу. Сегодня была его
очередь накачивать орган, и его босые ножонки с гордостью подымали пыль по
дороге.
Мисс Феба, в ситцевом платье с цветочками сирени с аккуратными
локончиками над обоими ушами, низко поклонилась отцу Абраму и церемонно
тряхнула локончиками по направлению мисс Честер. Затем она со своим
помощником вскарабкалась по крутой лесенке наверх, органу.
Внизу, в сгущавшемся сумраке, сидели мисс Честер отцом Абрамом. Оба
молчали; казалось, каждый был занят своими воспоминаниями. Мисс Честер
сидела, подперев голову рукой и устремив глаза вдаль. Отец Абрам стоял у
следующей скамьи и в раздумьи глядел через дверь на дорогу и на
разрушающийся коттэдж.
И вдруг вся картина преобразилась и перенесла его почти на двадцать лет
назад. Пока Томми накачивал воздух, мисс Феба нажала низкую басовую ноту на
органе и задержала ее, желая знать количество содержащегося в инструменте
воздуха. Церковь для отца Абрама перестала существовать. Глубокая, гулкая
вибрация, потрясавшая маленькое деревянное строение, была не звук органа, а
гул мельничных колес. Он был уверен, что то вертится старое наливное колесо,
и что сам он снова мельник,-- веселый мельник на старой горной мельнице. Вот
наступил вечер, сейчас через дорогу, переваливаясь, прибежит Аглая с
развевающимися волосенками и позовет его ужинать. Глаза отца Абрама были
устремлены на сломанную дверь коттэджа.
А затем случилось другое чудо. На галерее, наверху, длинными рядами
были сложены мешки с мукой. Может быть, в одном из них побывала мышь, но как
бы то ни было, от сотрясения, вызванного низкой нотой органа, сквозь щели
пола галереи струей потекла мука и засыпала отца Абрама белой пылью от
головы до ног.
Тут старый мельник вышел в боковой придел, замахал рукой и запел песню
старого мельника:
"Вот жернов скрипит,
Мука вниз летит,
А мельник, весь белый, смеется..,"
И вот когда случилась остальная часть чуда. Мисс Честер сидела на
скамье, подавшись вперед, бледная, как мука, уставившись широко раскрытыми
глазами на отца Абрама. Когда он начал петь, она протянула к нему руки, губы
ее зашевелились, и она позвала его, как во сне:
-- Тя-тя, неси Денс домой.
Мисс Феба отпустила басовую ноту органа, но ее дело было сделано. Нота,
которую она взяла, пробила двери замкнувшейся памяти, и отец Абрам схватил в
объятия свою потерянную Аглаю.
Когда вы будете в Лэклендсе, вам дополнят эту историю. Вам расскажут,
как впоследствии были найдены следы, и как история дочери мельника стала
известной, начиная с того момента, когда кочующие цыгане, привлеченные ее
детской прелестью, в сентябрьский день украли Аглаю. Но подождите, пока вы
не усядетесь комфортабельно под затененным портиком Орлиного Дома. Там вы
можете слушать эту историю, сколько пожелаете. Нам же лучше закончить
рассказ, пока еще мягко дрожит басовая нота мисс Фебы.
И все-таки, по-моему, самое лучшее случилось, когда отец Абрам и дочь
его в сумерках возвращались вместе в Орлиный Дом,-- возвращались слишком
счастливые, чтобы разговаривать.
-- Отец,--сказала она немного застенчиво и неуверенно: -- много у вас
денег?
-- Много ли? -- сказал мельник: -- это зависит от того, сколько тебе
нужно. Денег достаточно, если только ты не захочешь купить луну или еще
что-нибудь в роде.
-- Будет очень дорого стоить, -- спросила она, всегда тщательно
рассчитывающая каждый цент,--послать телеграмму в Атланту?
-- А, -- сказал отец Абрам, с легким вздохом, -- понимаю. Ты хочешь
вызвать сюда Ральфа.
Аглая посмотрела на него с нежной улыбкой.
-- Я хочу просить его подождать,--сказала она.-- Я только что нашла
отца и некоторое время хочу остаться с ним вдвоем.
Я хочу сообщить Ральфу, что ему придется подождать...
О.Генри. Нью-Йорк при свете костра
Находясь на индейской территории, мы узнали много интересного про
Нью-Йорк.
Мы были на охоте и однажды ночью расположились лагерем на берегу
небольшого ручья. Бед Кингзбюри был опытным охотником и нашим проводником:
он-то и давал нам объяснение относительно Мангаттана и странных людей,
живущих там.
Бед как-то провел в столице месяц и в другие разы одну или две недели и
любил рассказывать о том, что он там видел - в пятидесяти ярдах от нашего
лагеря была раскинута палатка кочевых индейцев, расположившихся на ночь.
Старая-престарая индианка пыталась сложить костер под железным котлом,
подвешенным к трем палкам.
Бед пошел помочь ей и вскоре разжег костер. Когда он возвратился, мы
стали шутить над его галантным поведением.
-- О,-- сказал Бед,-- не стоит об этом говорить; у меня уж такая
манера. Когда я вижу лэди, которая варит что-то в котле, и это ей не
удается, я сейчас же иду на помощь. Я однажды сделал то же самое в
аристократическом доме в Нью-Йорке в громадной этакой высокопоставленной
харчевне на Пятом авеню. Индейская лэди напомнила мне об этом. Да, я
стараюсь быть вежливым и помогать дамам.
Наш лагерь потребовал подробностей.
-- Я управлял ранчо Треугольника Б. в Панхандле,-- сказал Бед:-- оно в
то время принадлежало старику Стерлингу из Нью-Йорка. Он хотел продать его и
написал мне, чтобы я ехал в Нью-Йорк дать объяснения о ранчо синдикату,
который собирался купить его. И вот я посылаю в Форт-Уорт, заказываю себе
готовую пару за сорок долларов и пускаюсь по следу в большую деревню.
Когда я приехал, старик Стерлинг и его свита из кожи лезли вон, чтобы
доставить мне удовольствие. Дела и развлечения у нас так перемешались, что
половину времени нельзя было понять, что у нас идет: пир или торговля? Мы
подымались по зубчатке, курили сигары, посещали театры, натирали панели...
-- Натирали?--спросил один из слушателей.
-- Конечно,--ответил Бед,-- разве вы сами не делали этого? Бродишь
кругом и стараешься смотреть на вышки небоскребов. Ну, мы продали ранчо, и
старик Стерлинг зовет меня к себе в дом пообедать вечером, накануне отъезда.
необходимости так же, как и для удовольствия. Это -- народ занятой, который
может быть уподоблен часам, нуждающимся в двухнедельной заводке, чтобы
обеспечить годовое движение их колес. Вы найдете здесь студентов из ниже
лежащих городов, иногда художника или геолога, поглощенного изучением
древних наслоений холмов. Несколько тихих семейств проводят здесь лето, а
иногда живут здесь одна или две представительницы корпорации, известной в
Лэклендсе под названием "учительши".
В четверти мили от Орлиного Дома находится здание, которое было бы
списано, как "весьма интересное" в путеводителе, если бы Орлиный Дом издавал
его. Это была старая-старая мельница, переставшая быть мельницей. По словам
Джозии Ранкин, это была единственная в Штатах церковь с наливным колесом, и
единственная во всем мире мельница с церковными скамьями и органом.
Обитатели Орлиного Дома посещали старую мельничную церковь каждое
воскресенье и слушали, как священник сравнивал очищенного от грехов
христианина с просеянной мукой, смолотой до полезности между жерновами опыта
и страдания.
Каждый год в Орлиный Дом приезжал некий Абрам Стронг и жил там
некоторое время в качестве почетного и любимого посетителя. В Лэклендсе его
звали "отец Абрам", потому что волосы у него были такие белые, лицо такое
мужественное, доброе и цветущее, смех такой веселый, а сюртук и широкополая
шляпа так похожи на одежду священника.
Даже вновь приезжие через три-четыре дня знакомства звали его этим
фамильярным именем.
Отец Абрам приезжал в Лэклендс издалека. Он жил в большом, шумном
городе на Северо-Западе, где у него были мельницы -- не маленькие мельницы с
церковными скамьями и органом, но громадные, безобразные, похожие на горы,--
мельницы, вокруг которых целый день двигались вагоны товарных поездов, как
муравьи вокруг муравейника.
А теперь вам надо рассказать об отце Абраме и о мельнице, ставшей
церковью, так как их история сливается воедино. В то время, когда церковь
была мельницей, мельником был м-р Стронг.
Во всем округе не было более веселого, пыльного, работящего мельника.
Он жил в маленьком коттэдже, через дорогу от мельницы. Рука у него была
тяжелая, но такса за помол легкая и горные жители везли к нему зерно за
много миль скалистой дороги.
Радостью жизни мельника была его дочурка Аглая. Это, пожалуй, слишком
громкое имя для переваливающегося карапуза с льняными волосенками, но горцы
любят звучные и пышные имена. Мать вычитала его из какой-то книги -- и дело
было сделано. В младенчестве Аглая сама отвергла это имя, для обычного
употребления, и упорно называла себя Денс. Мельник и его жена часто
старались выпытать у Аглаи об источнике этого загадочного имени, но
безрезультатно. Наконец, они построили свою теорию.
В маленьком садике за коттэджем находилась клумба с рододендронами,
которыми ребенок особенно восхищался и интересовался. Может-быть, в слове
"Денс" она находила нечто родственное грозному имени своих -любимых цветов.
Когда Аглае было четыре года, она и отец ее каждые после - обеда
устраивали в мельнице маленькое представление, которое никогда не
пропускалось, если только позволяла погода. Когда ужин был готов, мать
щеткой приглаживала Аглае волосы, надевала ей чистый передник и посылала
напротив на мельницу, за отцом. Увидев через мельничную дверь ее
приближение, мельник, весь белый от муки, шел ей навстречу, махал рукой и
пел старую мельничную песню, известную в этих краях, -- что-то вроде
следующего:
"Вот жернов скрипит,
Мука вниз летит,
А мельник весь белый смеется,
Поет он с утра: Труд -- только игра,
Когда мысль его к милой несется..."
Тогда Аглая, смеясь, подбегала к нему и кричала: "Тятя, возьми Денс
домой", а мельник сажал ее на плечо и маршировал домой ужинать, напевая
"песню мельника". Каждый вечер происходило то же самое.
Однажды, через неделю после того, как ей исполнилось четыре года, Аглая
исчезла. Ее видели в последний раз рвущей полевые цветы у края дороги,
против коттэджа.
Немного позже, когда мать вышла посмотреть, чтобы она не уходила
слишком далеко, ее уже не было.
Разумеется, были приложены все старания, чтобы найти ее. Собрались
соседи и обыскали леса и горы на мили кругом. Они осмотрели шлюзный желоб и
ручей на большое расстояние ниже плотины. Нигде не нашли ни малейшего следа
девочки. Ночь или две перед тем неподалеку в роще остановились лагерем
какие-то бродяги. Явилось предположение, что они могли украсть ребенка, но,
когда их нагнали и обыскали их кибитку, девочки не нашли.
Мельник оставайся на мельнице еще около двух лет, затем он потерял
надежду найти ребенка и перебрался с женой на Запад. Через несколько лет он
стал владельцем современной мельницы в одном из значительных мельничных
центров этого района. М-с Стронг не могла оправиться от удара, нанесенного
ей потерей Аглаи, и через два года после их отъезда мельник остался один
нести свое горе.
Разбогатев, Абрам Стронг приехал повидать Лэк-лендс и старую мельницу.
Место было связано с грустными воспоминаниями, но он был сильный человек и
всегда казался веселым и добрым. Тогда-то у него и явилась мысль превратить
мельницу в церковь. Деревня Лэклендс была бедна и не могла построить
церковь, а еще более бедные горцы не могли ничем помочь. Ни церкви ни
молитвенного дома не было ближе, чем на расстоянии двадцати верст.
Мельник постарался как можно меньше изменить вид мельницы. Большое
наливное колесо осталось на месте. Молодежь, приходившая в церковь,
вырезывала свои инициалы в его мягком, медленно разрушавшемся дереве.
Плотина была частью разрушена, и чистый горный поток, не встречая
препятствий, бежал по своему илистому ложу.
Внутри мельницы перемены были значительны. Столбы, жернова, ремни и
блоки были, конечно, сняты. Было устроено два ряда скамеек с крылом между
ними и невысокая платформа и кафедра на одном конце. Наверху с трех сторон
была галерея, на которой были устроены сиденья; к ней вела внутренняя
лестница. Был на галерее и орган, настоящий орган с трубами -- гордость
прихожан старой мельничной церкви. Мисс Феба Семмерс была органистом.
Лэк-лендские мальчуганы с гордостью, по очереди, накачивали орган за
воскресными службами.
Священником был преподобный отец Банбридж; он приезжал из Скуррел-Гэп
на своей старой белой лошади и не пропускал ни одной службы. За все платил
Абрам Стронг. Священнику он платил пятьсот долларов в год, а мисс
Фебе--двести.
Так, в память Аглаи, старая мельница была превращена в благословенное
место для округа, где девочка некогда жила. Казалось, что короткая жизнь
ребенка принесла больше добра, чем семидесятилетняя жизнь многих других. Но
Абрам Стронг поставил ей еще и другой памятник.
С его мельницы на Северо-Западе приходила мука "Аглая", выделанная из
самой твердой лучшей пшеницы. В этой местности скоро узнали, что у "Аглаи"
есть две цейы: одна -- рыночная, высшая цена, а другая -- бесценная, даром.
Как только случалось несчастье, вследствие которого люди терпели нужду
-- пожар, наводнение, ураган, стачка или голод,-- немедленно прибывал
крупный транспорт "Аглаи" по "даровой цене". Ее раздавали осторожно и
справедливо, но раздавали даром, и голодные не платили за нее ни одного
пенни. Вошло в поговорку, что когда случался страшный пожар, то прежде всего
приезжал на место происшествия кабриолет брандмайора, за ним вагон с мукой
"Аглая", а затем уже пожарная команда.
Это был второй памятник, воздвигнутый Абрамом Стронгом Аглае. Может
быть, поэту он покажется слишком утилитарным, но некоторые найдут красивой и
милой эту идею, что чистая, белая, девственная мука, исполняющая миссию
любви и милосердия, может быть уподоблена духу потерянного ребенка, чью
память она увековечила.
...Наступил год, принесший тяжелые испытания для Кумберленда. Урожай
злаков повсюду был плох, а местного урожая совсем не было. Горные потоки
нанесли большие убытки землевладельцам. Даже зверя в лесах было так мало,
что охотники приносили домой едва достаточно дичи, для того, чтобы сохранить
жизнь родных. Особенно это чувствовалось около Лэклендса.
Как только Абрам Стронг услышал об этом, тотчас же полетели его
посылки, и маленькие вагоны узкоколейки начали выгружать муку "Аглая". По
приказанию мельника, муку надлежало складывать в галерее старой мельничной
церкви, и всякий, посещающий церковь, мог взять домой мешок муки.
Через две недели после этого Абрам Стронг явился на ежегодное
пребывание в Орлиный Дом и снова стал "отцом Абрамом".
В этот сезон посетителей было меньше, чем обыкновенно.
Среди них находилась Роза Честер. Мисс Честер явилась в Лэклендс из
Атланты, где она служила в универсальном магазине. Это были ее первые
каникулы вне родного города. Жена управляющего складом как-то провела лето в
Орлином Доме и уговорила Розу поехать туда на время ее трехнедельного
отпуска.
Жена управляющего дала Розе письмо к мс Ранкин которая охотно взяла ее
на свое попечение.
Мисс Честер была девушка около двадцати лет, не крепкого сложения.
Жизнь без воздуха сделала ее бледной и хрупкой. Но после недели, прожитой в
Лэклендсе, к ней вернулись веселость и оживление, поразительно изменившие
ее.
Стояло начало сентября, когда Кумбер ленд особенно красив. Листва на
горах блестела всеми осенрими красками, точно в воздухе было розлито
шам-йанское; ночи стояли упоительно прохладные, располагающие удобно улечься
под теплыми одеялами Орлиного Лома.
Отец Абрам и мисс Честер очень подружились. Старый мельник узнал от
миссис Ранкин ее историю и сразу заинтересовался стройной, одинокой
девушкой, собственными силами пробивавшей себе дорогу.
Для мисс Честер горная местность была новостью. Она много лет прожила в
теплом, плоском городе Атланта. Величие и разнообразие кумберлендского
пейзажа восхищали ее. Она решила использовать каждую минуту своего
пребывания здесь. Маленький запас ее сбережений был так строго рассчитан в
соответствии с расходам что она знала с точностью до одного пенни, какой
небольшой остаток будет у нее ко времени возвращения на службу.
Для мисс Честер было счастьем заполучить отца Абрама в качестве друга и
товарища. Он знал каждую дорогу, вершину и горный склон близ Лэклендса.
Благодаря ему, она узнала величавую прелесть тенистых, сводчатых сосновых
лесов, важность голых утесов, живительные утра и мечтательные, золотые
послеполуденные часы, полные таинственной грусти.
Здоровье ее улучшилось, настроение стало веселым. Смех ее, хотя и
по-женски, звучал так же искренно и звонко, как знаменитый смех отца
Абрама... Оба они были природными оптимистами и умели показывать свету ясное
и веселое лицо.
Однажды мисс Честер узнала от одного из жильцов историю пропавшего
ребенка отца Абрама. Она сейчас же побежала и нашла мельника сидящим на
своей любимой садовой скамье, близ железистого источника. Он был удивлен,
когда маленький друг положил на его ладонь свою руку и посмотрел на него со
слезами на глазах.
-- О, отец Абрам, -- сказала она,-- мне так жаль. Я дс сих пор ничего
не знала о вашей дочке. Вы еще найдете ее, надеюсь, что найдете.
Мельник посмотрел на нее с энергичной, веселой улыбкой.
-- Благодарю вас, мисс Роза, -- сказал он обычным приветливым тоном, --
но я больше не надеюсь найти Аглаю. Несколько лет я думал, что она украдена
бродягами и находится в живых, но теперь я потерял эту надежду. Думаю, что
она утонула.
-- Я могу представить себе, -- сказала мисс Честер, -- как тяжело было
перенести эти сомнения; а между тем, вы так веселы и всегда готовы облегчить
другим их бремя. Добрый отец Абрам!
-- Добрая мисс Роза, -- передразнил ее мельник, улыбаясь: -- кто больше
вас думает о других?
Мисс Честер овладело какое-то причудливое настроение.
-- Отец Абрам, -- воскликнула она, -- разве не было бы чудесно, если бы
я оказалась вашей дочерью? Разве это не было бы романтично? Было бы вам
приятно, если бы я оказалась вашей дочерью?
-- Конечно, было бы, -- сердечно сказал мельник. -- Если бы Аглая была
жива, я не мог бы пожелать лучшего, как чтобы она стала такой же маленькой
женщиной, как вы. Может-быть, вы и Аглая, -- продолжал он, впадая в ее
шутливый тон.---Не можете ли вы вспомнить, когда мы жили на мельнице?
Мисс Честер сразу впала в серьезное раздумье. Ее большие глаза были
устремлены на что-то вдали. Отца Абрама забавляло ее быстрое возвращение к
серьезности. Так она сидела долго, прежде чем заговорила.
-- Нет!--сказала она, наконец, глубоко вздохнув:-- я не могу вспомнить
ничего, связанного с мельницей. Мне кажется, что я никогда не видела
мукомольной мельницы, пока не увидела вашу потешную маленькую церковь. Ведь,
если бы я была вашей дочерью, я бы вспомнила это, не правда ли? Мне так
жаль, отец Абрам.
-- И мне также,--сказал отец Абрам, приноравливаясь к ней:-- но если вы
не можете вспомнить, что вы моя девочка, то, конечно, должны помнить, что вы
чья-то другая дочка. Вы, разумеется, помните своих родителей.
-- О, да, я очень хорошо помню, особенно отца. Он совсем не был похож
на вас, отец Абрам. Я ведь только пошутила. Пойдемте, вы достаточно
отдьщали. Вы обещали показать мне сегодня прудок, где видно, как играет
форель. Я никогда не видала форели...
Как-то поздно вечером отец Абрам один пошел на старую мельницу. Он
часто ходил туда,посидеть и подумать о старом времени, когда жил в коттэдже
через дорогу. Время притупило остроту его горя, так что воспоминание об этих
временах не было болезненным. Когда Абрам Стронг в меланхоличные
сентябрьские вечера сидел на том месте, где каждый день бегала Денс. с
развевающимися белокурыми кудрями, на его лице не было улыбки, которую
обыкновенно видели лэклендские жители. Мельник медленно шел по вьющейся
крутой дороге. Деревья толпились так близко к ее краям, что он шел в их
тени, неся шляпу в руках. Белки весело бегали по старой изгороди, по его
правую руку. Перепела на пшеничном жнивье звали своих птенцов. Низко
стоявшее солнце посылало поток бледного золота вдоль оврага, открывавшегося
на запад. Начало сентября! Всего несколько дней до годовщины исчезновения
Аглаи!
Старое наливное колесо, полупокрытое горным ивня ком, украсилось
пятнами теплого солнечного света, про свечивающего сквозь деревья. Коттэдж
через дорогу все еще стоял, но, наверно, развалится будущей зимой от порывов
ветра. Он был весь заплетен вьюнками и плетнями дикой тыквы. Дверь его
висела на одной петле.
Отец Абрам толкнул дверь мельницы и тихо вошел. Затем остановился в
удивлении.
Он услышал, что внутри кто-то безутешно плачет. Оглянувшись, он увидел
мисс Честер. Она сидела на темной скамье, склонив голову над открытым
письмом, которое держала в руках.
Отец Абрам подошел к ней и опустил одну из своих сильных рук на ее
плечо. Она подняла глаза, прошептала его имя и пыталась говорить.
-- Не надо, мисс Роза, -- ласково сказал он: -- не пытайтесь еще
говорить. Когда грустно на душе, нет ничего лучше, как хорошенько тихонько
выплакаться.
Казалось, что старый мельник, сам испытавший столько горя, был
волшебником, умевшим отгонять это горе от других. Рыдания стали стихать. Она
вытащила свой маленький платочек и вытерла слезинки, упавшие из ее глаз на
большую руку отца Абрама, потом подняла голову и улыбнулась сквозь слезы.
Мисс Честер умела улыбаться сквозь слезы так же, как отец Абрам мог
улыбаться сквозь собственное горе. В этом отношении они были очень похожи
друг на друга.
Мельник не задавал ей вопросов, но мало-по-малу мисс Честер сама начала
рассказывать.
Это была старая история, которая молодым кажется такой значительной и
важной, а у старых вызывает улыбку воспоминаний. Как и можно было ожидать,
причиной была любовь. В Атланте жил молодой человек, наделенный добротой и
всеми приятными качествами. Он открыл, что и мисс Честер обладала этими
качествами более всех других обитательниц Атланты или всякой иной местности
от Гренландии до Патагонии. Она показала отцу Абраму письмо, над которым
плакала.
То было мужественное, нежное письмо, в немного повышенном и
поучительном тоне и в стиле любовных посланий, написанных молодыми людьми,
полными ласковости и иных добродетелей. Он просил руки мисс Честер и желал
сейчас же повенчаться. После ее отъезда на три недели, писал он, жизнь для
него стала невыносима. Он просил немедленно ответить. Если ответ окажется
благоприятным, он обещал немедленно, не обращая внимания на узкоколейку,
прилететь в Лэклендс.
-- В чем же беда?--спросил мельник, прочитав письмо.
-- Я не могу выйти за него,-- сказала она.
-- Вы хотели бы выйти за него? хотели бы стать его женой? -- спросил
отец Абрам.
-- О, я люблю его, -- ответила она,-- но...-- голова ее опустилась, и
она снова зарыдала.
-- Полно, мисс Роза, вы можете довериться мне. Я вас не допрашиваю, но
думаю, что вы можете положиться на меня.
-- Я вам доверяю вполне,-- сказала девушка,-- и открою вам, почему я
должна сказать Ральфу. Я--никто! У меня нет даже имени. Имя, которым я
называюсь,-- ложное. Ральф--благородный человек. Я люблю его всем сердцем,
но никогда не смогу стать его женой.
-- Что вы рассказываете!--воскликнул отец Абрам. Вы говорили, что
помните своих родителей. Почему же теперь вы говорите, что у вас нет даже
имени? Я не понимаю.
-- Я помню их,-- сказала мисс Честер,--я слишком хорошо помню их. Мои
первые воспоминания относятся к нашей жизни где-то далеко на Юге. Мы много
раз переезжали из города в город и из штата в штат Я собирала хлопок,
работала на фабриках и часто не имела достаточно пищи и одежды. Мать иногда
бывала добра ко мне. Отец же всегда был жесток и бил меня. Мне кажется, оба
они были ленивые и неположительные люди.
"Когда мы жили в небольшом городе, недалеко от Атланты, они как-то
ночью сильно поссорились. Когда они бранились и упрекали друг друга, я из их
слов узнала--о, отец Абрам! -- я узнала, что не имею права быть... вы не
понимаете? не имею права даже на имя. Я--никто!
"В ту же ночь я убежала. Добралась до Атланты и там нашла работу. Я
назвалась Розой Честер и с тех пор сама зарабатываю себе средства на жизнь.
Теперь вы знаете, почему я не могу выйти замуж за Ральфа и никогда не смогу
объяснить ему причины".......
Лучше всякой симпатии, полезнее сожалений оказалось пренебрежительное
отношение отца Абрама к ее горю.
-- Дорогая моя, дорогая девочка, и это все?-- сказал он.-- Стыдно! Я
думал, что есть какое-нибудь серьезное препятствие. Если этот прекрасный
молодой человек--настоящий мужчина, ему нет никакого дела до вашего
родословного дерева. Поверьте моему слову, дорогая мисс Роза, что ему важны
только вы сами. Расскажите ему все откровенно так же, как вы рассказали мне,
и я ручаюсь, что он посмеется над вашей историей и станет вас вдвое больше
уважать.
-- Я никогда не скажу ему,-- ответила мисс Честер печально:-- я никогда
не стану женой ни его, ни другого, я не имею права.
Тут они оба увидели длинную тень, которая, качаясь, двигалась по
освещенной солнцем дороге. Рядом с ней колебалась более короткая тень, и две
странные фигуры приблизились к церкви. Длинною тенью оказалась мисс Феба
Семмерс -- органистка, которая шла в церковь упражняться, более короткая
тень принадлежала двенадцатилетнему мальчугану, Томми Тигу. Сегодня была его
очередь накачивать орган, и его босые ножонки с гордостью подымали пыль по
дороге.
Мисс Феба, в ситцевом платье с цветочками сирени с аккуратными
локончиками над обоими ушами, низко поклонилась отцу Абраму и церемонно
тряхнула локончиками по направлению мисс Честер. Затем она со своим
помощником вскарабкалась по крутой лесенке наверх, органу.
Внизу, в сгущавшемся сумраке, сидели мисс Честер отцом Абрамом. Оба
молчали; казалось, каждый был занят своими воспоминаниями. Мисс Честер
сидела, подперев голову рукой и устремив глаза вдаль. Отец Абрам стоял у
следующей скамьи и в раздумьи глядел через дверь на дорогу и на
разрушающийся коттэдж.
И вдруг вся картина преобразилась и перенесла его почти на двадцать лет
назад. Пока Томми накачивал воздух, мисс Феба нажала низкую басовую ноту на
органе и задержала ее, желая знать количество содержащегося в инструменте
воздуха. Церковь для отца Абрама перестала существовать. Глубокая, гулкая
вибрация, потрясавшая маленькое деревянное строение, была не звук органа, а
гул мельничных колес. Он был уверен, что то вертится старое наливное колесо,
и что сам он снова мельник,-- веселый мельник на старой горной мельнице. Вот
наступил вечер, сейчас через дорогу, переваливаясь, прибежит Аглая с
развевающимися волосенками и позовет его ужинать. Глаза отца Абрама были
устремлены на сломанную дверь коттэджа.
А затем случилось другое чудо. На галерее, наверху, длинными рядами
были сложены мешки с мукой. Может быть, в одном из них побывала мышь, но как
бы то ни было, от сотрясения, вызванного низкой нотой органа, сквозь щели
пола галереи струей потекла мука и засыпала отца Абрама белой пылью от
головы до ног.
Тут старый мельник вышел в боковой придел, замахал рукой и запел песню
старого мельника:
"Вот жернов скрипит,
Мука вниз летит,
А мельник, весь белый, смеется..,"
И вот когда случилась остальная часть чуда. Мисс Честер сидела на
скамье, подавшись вперед, бледная, как мука, уставившись широко раскрытыми
глазами на отца Абрама. Когда он начал петь, она протянула к нему руки, губы
ее зашевелились, и она позвала его, как во сне:
-- Тя-тя, неси Денс домой.
Мисс Феба отпустила басовую ноту органа, но ее дело было сделано. Нота,
которую она взяла, пробила двери замкнувшейся памяти, и отец Абрам схватил в
объятия свою потерянную Аглаю.
Когда вы будете в Лэклендсе, вам дополнят эту историю. Вам расскажут,
как впоследствии были найдены следы, и как история дочери мельника стала
известной, начиная с того момента, когда кочующие цыгане, привлеченные ее
детской прелестью, в сентябрьский день украли Аглаю. Но подождите, пока вы
не усядетесь комфортабельно под затененным портиком Орлиного Дома. Там вы
можете слушать эту историю, сколько пожелаете. Нам же лучше закончить
рассказ, пока еще мягко дрожит басовая нота мисс Фебы.
И все-таки, по-моему, самое лучшее случилось, когда отец Абрам и дочь
его в сумерках возвращались вместе в Орлиный Дом,-- возвращались слишком
счастливые, чтобы разговаривать.
-- Отец,--сказала она немного застенчиво и неуверенно: -- много у вас
денег?
-- Много ли? -- сказал мельник: -- это зависит от того, сколько тебе
нужно. Денег достаточно, если только ты не захочешь купить луну или еще
что-нибудь в роде.
-- Будет очень дорого стоить, -- спросила она, всегда тщательно
рассчитывающая каждый цент,--послать телеграмму в Атланту?
-- А, -- сказал отец Абрам, с легким вздохом, -- понимаю. Ты хочешь
вызвать сюда Ральфа.
Аглая посмотрела на него с нежной улыбкой.
-- Я хочу просить его подождать,--сказала она.-- Я только что нашла
отца и некоторое время хочу остаться с ним вдвоем.
Я хочу сообщить Ральфу, что ему придется подождать...
О.Генри. Нью-Йорк при свете костра
Находясь на индейской территории, мы узнали много интересного про
Нью-Йорк.
Мы были на охоте и однажды ночью расположились лагерем на берегу
небольшого ручья. Бед Кингзбюри был опытным охотником и нашим проводником:
он-то и давал нам объяснение относительно Мангаттана и странных людей,
живущих там.
Бед как-то провел в столице месяц и в другие разы одну или две недели и
любил рассказывать о том, что он там видел - в пятидесяти ярдах от нашего
лагеря была раскинута палатка кочевых индейцев, расположившихся на ночь.
Старая-престарая индианка пыталась сложить костер под железным котлом,
подвешенным к трем палкам.
Бед пошел помочь ей и вскоре разжег костер. Когда он возвратился, мы
стали шутить над его галантным поведением.
-- О,-- сказал Бед,-- не стоит об этом говорить; у меня уж такая
манера. Когда я вижу лэди, которая варит что-то в котле, и это ей не
удается, я сейчас же иду на помощь. Я однажды сделал то же самое в
аристократическом доме в Нью-Йорке в громадной этакой высокопоставленной
харчевне на Пятом авеню. Индейская лэди напомнила мне об этом. Да, я
стараюсь быть вежливым и помогать дамам.
Наш лагерь потребовал подробностей.
-- Я управлял ранчо Треугольника Б. в Панхандле,-- сказал Бед:-- оно в
то время принадлежало старику Стерлингу из Нью-Йорка. Он хотел продать его и
написал мне, чтобы я ехал в Нью-Йорк дать объяснения о ранчо синдикату,
который собирался купить его. И вот я посылаю в Форт-Уорт, заказываю себе
готовую пару за сорок долларов и пускаюсь по следу в большую деревню.
Когда я приехал, старик Стерлинг и его свита из кожи лезли вон, чтобы
доставить мне удовольствие. Дела и развлечения у нас так перемешались, что
половину времени нельзя было понять, что у нас идет: пир или торговля? Мы
подымались по зубчатке, курили сигары, посещали театры, натирали панели...
-- Натирали?--спросил один из слушателей.
-- Конечно,--ответил Бед,-- разве вы сами не делали этого? Бродишь
кругом и стараешься смотреть на вышки небоскребов. Ну, мы продали ранчо, и
старик Стерлинг зовет меня к себе в дом пообедать вечером, накануне отъезда.