Страница:
прогулках верхом. Они ездили по благоухающим лесам, где в свежей листве пели
птички, а зеленые ветви касались ее плеч; они взбирались на высокие горы, и
хотя из ее ног сочилась кровь и все видели это, она смеялась и продолжала
следовать за принцем на самые вершины; там они любовались на облака, плывшие
у их ног, точно стаи птиц, улетавших в чужие страны.
Когда же они оставались дома, русалочка ходила по ночам на берег моря,
спускалась по мраморной лестнице, ставила свои пылавшие, как в огне, ноги в
холодную воду и думала о родном доме и о дне морском.
Раз ночью всплыли из воды рука об руку ее сестры и запели печальную
песню; она кивнула им, они узнали ее и рассказали ей, как огорчила она их
всех. С тех пор они навещали ее каждую ночь, а один раз она увидала в
отдалении даже свою старую бабушку, которая уже много-много лет не
подымалась из воды, и самого морского царя с короной на голове; они
простирали к ней руки, но не смели подплывать к земле так близко, как
сестры.
День ото дня принц привязывался к русалочке все сильнее и сильнее, но
он любил ее только, как милое, доброе дитя, сделать же ее своей женой и
королевой ему и в голову не приходило, а между тем ей надо было стать его
женой, иначе она не могла ведь обрести бессмертной души и должна была, в
случае его женитьбы на другой, превратиться в морскую пену.
"Любишь ли ты меня больше всех на свете?" - казалось, спрашивали глаза
русалочки, когда принц обнимал ее и целовал в лоб.
- Да, я люблю тебя! - говорил принц. - У тебя доброе сердце, ты предана
мне больше всех и похожа на молодую девушку, которую я видел однажды и,
верно, больше уж не увижу! Я плыл на корабле, корабль разбился, волны
выбросили меня на берег вблизи какого-то храма, где служат богу молодые
девушки; самая младшая из них нашла меня на берегу и спасла мне жизнь; я
видел ее всего два раза, но ее одну в целом мире мог бы я полюбить! Ты
похожа на нее и почти вытеснила из моего сердца ее образ. Она принадлежит
святому храму, и вот моя счастливая звезда послала мне тебя; никогда я не
расстанусь с тобой!
"Увы! Он не знает, что это я спасла ему жизнь! - думала русалочка. - Я
вынесла его из волн морских на берег и положила в роще, возле храма, а сама
спряталась в морской пене и смотрела, не придет ли кто-нибудь к нему на
помощь. Я видела эту красивую девушку, которую он любит больше, чем меня! -
И русалочка глубоко- глубоко вздыхала, плакать она не могла. - Но та девушка
принадлежит храму, никогда не вернется в мир, и они никогда не встретятся! Я
же нахожусь возле него, вижу его каждый день, могу ухаживать за ним, любить
его, отдать за него жизнь!"
Но вот стали поговаривать, что принц женится на прелестной дочери
соседнего короля и потому снаряжает свой великолепный корабль в плаванье.
Принц поедет к соседнему королю как будто для того, чтобы ознакомиться с его
страной, а на самом-то деле, чтобы увидеть принцессу; с ним едет большая
свита. Русалочка на все эти речи только покачивала головой и смеялась - она
ведь лучше всех знала мысли принца.
- Я должен ехать! - говорил он ей. - Мне надо посмотреть прекрасную
принцессу; этого требуют мои родители, но они не станут принуждать меня
жениться на ней, а я никогда не полюблю ее! Она ведь не похожа на ту
красавицу, на которую похожа ты. Если уж мне придется наконец избрать себе
невесту, так я лучше выберу тебя, мой немой найденыш с говорящими глазами!
И он целовал ее в розовые губы, играл ее длинными волосами и клал свою
голову на ее грудь, где билось сердце, жаждавшее человеческого счастья и
бессмертной души.
- Ты ведь не боишься моря, моя немая крошка? - говорил он, когда они
уже стояли на великолепном корабле, который должен был отвезти их в земли
соседнего короля.
И принц стал рассказывать ей о бурях и о штиле, о диковинных рыбах, что
живут в глубинах, и о том, что видели там водолазы, а она только улыбалась,
слушая его рассказы, - она-то лучше всех знала, что есть на дне морском.
В ясную лунную ночь, когда все, кроме рулевого, спали, она села у
самого борта и стала смотреть в прозрачные волны; и ей показалось, что она
видит отцовский дворец; старуха бабушка в серебряной короне стояла на вышке
и смотрела сквозь волнующиеся струи воды на киль корабля. Затем на
поверхность моря всплыли ее сестры; они печально смотрели на нее и ломали
свои белые руки, а она кивнула им головой, улыбнулась и хотела рассказать о
том, как ей хорошо здесь, но тут к ней подошел корабельный юнга, и сестры
нырнули в воду, юнга же подумал, что это мелькнула в. волнах белая морская
пена.
Наутро корабль вошел в гавань великолепной столицы соседнего
королевства. В городе зазвонили в колокола, с высоких башен раздались звуки
рогов, а на площадях стали строиться полки солдат с блестящими штыками и
развевающимися знаменами. Начались празднества, балы следовали за балами, но
принцессы еще не было, - она воспитывалась где-то далеко в монастыре, куда
ее отдали учиться всем королевским добродетелям. Наконец прибыла и она.
Русалочка жадно смотрела на нее и не могла не признать, что лица милее
и прекраснее она еще не видала. Кожа на лице принцессы была такая нежная,
прозрачная, а из-за длинных темных ресниц улыбались синие кроткие глаза.
- Это ты! - сказал принц. - Ты спасла мне жизнь, когда я полумертвый
лежал на берегу моря!
И он крепко прижал к сердцу свою краснеющую невесту.
- Ах, я так счастлив! - сказал он русалочке. - То, о чем я не смел и
мечтать, сбылось! Ты порадуешься моему счастью, ты ведь так любишь меня!
Русалочка поцеловала ему руку, и ей показалось, что сердце ее вот-вот
разорвется от боли: его свадьба должна ведь убить ее, превратить в морскую
пену.
Колокола в церквах звонили, по улицам разъезжали герольды, оповещая
народ о помолвке принцессы. В алтарях в драгоценных сосудах курились
благовония. Священники кадили ладаном, жених и невеста подали друг другу
руки и получили благословение епископа. Русалочка, разодетая в шелк и
золото, держала шлейф невесты, но уши ее не слышали праздничной музыки,
глаза не видели блестящей церемонии, она думала о своем смертном часе и о
том, что она теряла с жизнью.
В тот же вечер жених с невестой должны были отплыть на родину принца;
пушки палили, флаги развевались, на палубе был раскинут роскошный шатер из
золота и пурпура, устланный мягкими подушками; в шатре новобрачные должны
были провести эту тихую прохладную ночь.
Паруса надулись от ветра, корабль легко и плавно скользнул по волнам и
понесся в открытое море.
Как только смерклось, на корабле зажглись сотни разноцветных фонариков,
а матросы стали весело плясать на палубе. Русалочка вспомнила, как она
впервые поднялась на поверхность моря и увидела такое же веселье на корабле.
И вот она понеслась в быстром воздушном танце, точно ласточка, преследуемая
коршуном. Все были в восторге: никогда еще она не танцевала так чудесно! Ее
нежные ножки резало, как ножами, но она не чувствовала этой боли - сердцу ее
было еще больнее. Она знала, что лишь один вечер осталось ей пробыть с тем,
ради кого она оставила родных и отцовский дом, отдала свой чудный голос и
ежедневно терпела невыносимые мучения, о которых он и не догадывался. Лишь
одну ночь оставалось ей дышать одним воздухом с ним, видеть синее море и
звездное небо, а там наступит для нее вечная ночь, без мыслей, без
сновидений. Ей ведь не было дано бессмертной души! Далеко за полночь
продолжались на корабле танцы и музыка, и русалочка смеялась и танцевала с
смертельной мукой в сердце; принц же целовал красавицу жену, а она играла
его черными кудрями; наконец рука об руку удалились они в свой великолепный
шатер.
На корабле все стихло, только рулевой остался у руля. Русалочка
оперлась своими белыми руками о борт и, повернувшись лицом к востоку, стала
ждать первого луча солнца, который, как она знала, должен был убить ее. И
вдруг она увидела, как из моря поднялись ее сестры; они были бледны, как и
она, но их длинные, роскошные волосы не развевались больше по ветру - они
были обрезаны.
- Мы отдали наши волосы ведьме, чтобы она помогла нам избавить тебя от
смерти! А она дала нам вот этот нож - видишь, какой он острый? Прежде чем
взойдет солнце, ты должна вонзить его в сердце принца, и когда теплая кровь
его брызнет тебе на ноги, они опять срастутся в рыбий хвост и ты опять
станешь русалкой, спустишься к нам в море и проживешь свои триста лет,
прежде чем превратишься в соленую морскую пену. Но спеши! Или он, или ты -
один из вас должен умереть до восхода солнца! Наша старая бабушка так
печалится, что потеряла от горя все свои седые волосы, а нам остригла волосы
своими ножницами ведьма! Убей принца и вернись к нам! Поспеши, видишь на
небе показалась красная полоска? Скоро взойдет солнце, и ты умрешь!
С этими словами они глубоко вздохнули и погрузились в море.
Русалочка приподняла пурпуровую занавесь шатра и увидела, что головка
прелестной новобрачной покоится на груди принца. Русалочка наклонилась и
поцеловала его в прекрасный лоб, посмотрела на небо, где разгоралась
утренняя заря, потом посмотрела на острый нож и опять устремила взор на
принца, который во сне произнес имя своей жены - она одна была у него в
мыслях - и нож дрогнул в руках у русалочки. Еще минута - и она бросила его в
волны, которые покраснели, точно окрасились кровью, в том месте, где он
упал. Еще раз посмотрела она на принца полуугасшим взором, бросилась с
корабля в море и почувствовала, как чело ее расплывается пеной.
Над морем поднялось солнце, лучи его любовно согревали
мертвенно-холодную морскую пену, и русалочка не почувствовала смерти она
видела ясное солнце и каких-то прозрачных, чудных созданий, сотнями реявших
над ней. Она видела сквозь них белые паруса корабля и красные облака в небе,
голос их звучал как музыка, но такая возвышенная, что человеческое ухо не
расслышало бы ее, так же как человеческие глаза не видели их самих. У них не
было крыльев, но они носились в воздухе, легкие и прозрачные. Русалочка
увидала, что и у нее такое же тело, как у них, и что она все больше и больше
отделяется от морской пены.
- К кому я иду? - спросила она, поднимаясь в воздух, и ее голос звучал
такою же дивною музыкой, какой не в силах передать никакие земные звуки.
- К дочерям воздуха! - ответили ей воздушные со здания. - У русалки нет
бессмертной души, и обрести ее она может, только если ее полюбит человек. Ее
вечное существование зависит от чужой воли. У дочерей воздуха тоже нет
бессмертной души, но они могут заслужить ее добрыми делами. Мы прилетаем в
жаркие страны, где люди гибнут от знойного, зачумленного воздуха, и навеваем
прохладу. Мы распространяем в воздухе благоухание цветов и несем людям
исцеление и отраду. Пройдет триста лет, во время которых мы будем посильно
творить добро, и мы получим в награду бессмертную душу и сможем изведать
вечное блаженство, доступное людям. Ты, бедная русалочка, всем сердцем
стремилась к тому же, что и мы, ты любила и страдала, подымись же вместе с
нами в заоблачный мир. Теперь ты сама можешь добрыми делами заслужить себе
бессмертную душу и обрести ее через триста лет!
И русалочка протянула свои прозрачные руки к солнцу и в первый раз
почувствовала у себя на глазах слезы.
На корабле за это время все опять пришло в движение, и русалочка
увидела, как принц с женой ищут ее. Печально смотрели они на волнующуюся
морскую пену, точно знали, что русалочка бросилась в волны. Невидимая,
поцеловала русалочка красавицу в лоб, улыбнулась принцу и поднялась вместе с
другими детьми воздуха к розовым облакам, плававшим в небе.
- Через триста лет мы войдем в божье царство!
- Может быть, и раньше! - прошептала одна из дочерей воздуха. -
Невидимками влетаем мы в жилища людей, где есть дети, и если находим там
доброе, послушное дитя, радующее своих родителей и достойное их любви, мы
улыбаемся.
Ребенок не видит нас, когда мы летаем по комнате, и если мы радуемся,
глядя на него, наш трехсотлетний срок сокращается на год. Но если мы увидим
там злого, непослушного ребенка, мы горько плачем, и каждая слеза прибавляет
к долгому сроку нашего испытания лишний день!
Много лет назад жил-был на свете король; он так любил наряжаться, что
тратил на новые платья все свои деньги, и парады, театры, загородные
прогулки занимали его только потому, что он мог тогда показаться в новом
наряде. На каждый час дня у него был особый наряд, и как про других королей
часто говорят: "Король в совете", так про него говорили: "Король в
гардеробной".
В столице этого короля жилось очень весело; почти каждый день приезжали
иностранные гости, и вот раз явилось двое обманщиков. Они выдали себя за
ткачей и сказали, что могут изготовлять такую чудесную ткань, лучше которой
ничего и представить себе нельзя: кроме необыкновенно красивого рисунка и
расцветки, она отличается еще удивительным свойством - становиться невидимой
для всякого человека, который не на своем месте или непроходимо глуп.
"Да, вот это будет платье! - подумал король. - Тогда ведь я могу
узнать, кто из моих сановников не на своем месте и кто умен, а кто глуп.
Пусть поскорее изготовят для меня такую ткань".
И он дал обманщикам большой задаток, чтобы они сейчас же принялись за
дело.
Те поставили два ткацких станка и стали делать вид, будто усердно
работают, а у самих на станках ровно ничего не было. Нимало не стесняясь,
они требовали для работы тончайшего шелку и чистейшего золота, все это
припрятывали в карманы и просиживали за пустыми станками с утра до поздней
ночи.
"Хотелось бы мне посмотреть, как подвигается дело!" - думал король. Но
тут он вспоминал о чудесном свойстве ткани, и ему становилось как-то не по
себе. Конечно, ему нечего бояться за себя, но... все-таки лучше сначала
пошел бы кто-нибудь другой! А между тем молва о диковинной ткани облетела
весь город, и всякий горел желанием поскорее убедиться в глупости или
непригодности своего ближнего.
"Пошлю-ка я к ним своего честного старика министра, - подумал король. -
Уж он-то рассмотрит ткань: он умен и с честью занимает свое место".
И вот старик министр вошел в залу, где за пустыми станками сидели
обманщики.
"Господи помилуй! - подумал министр, тараща глаза. - Да ведь я ничего
не вижу!"
Только он не сказал этого вслух.
Обманщики почтительно попросили его подойти поближе и сказать, как
нравятся ему узор и краски. При этом они указывали на пустые станки, а
бедный министр, как ни таращил глаза, все-таки ничего не видел. Да и видеть
было нечего.
"Ах ты господи! - думал он. - Неужели я глуп? Вот уж чего никогда не
думал! Упаси господь, кто-нибудь узнает!.. А может, я не гожусь для своей
должности?.. Нет, нет, никак нельзя признаваться, что я не вижу ткани!"
- Что ж вы ничего не скажете нам? - спросил один из ткачей.
- О, это премило! - ответил старик министр, глядя сквозь очки. - Какой
узор, какие краски! Да, да, я доложу королю, что мне чрезвычайно понравилась
ваша работа!
- Рады стараться! - сказали обманщики и принялись расписывать, какой
тут необычайный узор и сочетания красок. Министр слушал очень внимательно,
чтобы потом повторить все это королю. Так он и сделал.
Теперь обманщики стали требовать еще больше денег, шелку и золота; но
они только набивали себе карманы, а на работу не пошло ни одной нитки. Как и
прежде, они сидели у пустых станков и делали вид, что ткут.
Потом король послал к ткачам другого достойного сановника. Он должен
был посмотреть, как идет дело, и узнать, скоро ли работа будет закончена. С
ним было то же самое, что и с первым. Уж он смотрел, смотрел, а все равно
ничего, кроме пустых станков, не высмотрел.
- Ну, как вам нравится? - спросили его обманщики, показывая ткань и
объясняя узоры, которых и в помине не было.
"Я не глуп, - думал сановник. - Значит, я не на своем месте? Вот тебе
раз! Однако нельзя и виду подавать!"
И он стал расхваливать ткань, которой не видел, восхищаясь красивым
рисунком и сочетанием красок.
- Премило, премило! - доложил он королю.
Скоро весь город заговорил о восхитительной ткани.
Наконец и сам король пожелал полюбоваться диковинкой, пока она еще не
снята со станка.
С целою свитой избранных придворных и сановников, в числе которых
находились и первые два, уже видевшие ткань, явился король к хитрым
обманщикам, ткавшим изо всех сил на пустых станках.
- Magnifique! (1) Не правда ли? - вскричали уже побывавшие здесь
сановники. - Не угодно ли полюбоваться? Какой рисунок... а краски!
И они тыкали пальцами в пространство, воображая, что все остальные
видят ткань.
"Что за ерунда! - подумал король. - Я ничего не вижу! Ведь это ужасно!
Глуп я, что ли? Или не гожусь в короли? Это было бы хуже всего!"
- О да, очень, очень мило! - сказал наконец король. - Вполне
заслуживает моего одобрения!
И он с довольным видом кивал головой, рассматривая пустые станки, - он
не хотел признаться, что ничего не видит. Свита короля глядела во все глаза,
но видела не больше, чем он сам; и тем не менее все в один голос повторяли:
"Очень, очень мило!" - и советовали королю сделать себе из этой ткани наряд
для предстоящей торжественной процессии.
- Magnifique! Чудесно! Excellent! (2) - только и слышалось со всех
сторон; все были в таком восторге! Король наградил обманщиков рыцарским
крестом в петлицу и пожаловал им звание придворных ткачей.
Всю ночь накануне торжества просидели обманщики за работой и сожгли
больше шестнадцати свечей, - всем было ясно, что они очень старались кончить
к сроку новое платье короля. Они притворялись, что снимают ткань со станков,
кроят ее большими ножницами и потом шьют иголками без ниток.
Наконец они объявили:
- Готово!
Король в сопровождении свиты сам пришел к ним одеваться. Обманщики
поднимали кверху руки, будто держали что-то, приговаривая:
- Вот панталоны, вот камзол, вот кафтан! Чудесный наряд! Легок, как
паутина, и не почувствуешь его на теле! Но в этом-то и вся прелесть!
- Да, да! - говорили придворные, но они ничего не видали - нечего ведь
было и видеть.
- А теперь, ваше королевское величество, соблаговолите раздеться и
стать вот тут, перед большим зеркалом! - сказали королю обманщики. - Мы
оденем вас!
Король разделся догола, и обманщики принялись наряжать его: они делали
вид, будто надевают на него одну часть одежды за другой и наконец
прикрепляют что-то в плечах и на талии, - это они надевали на него
королевскую мантию! А король поворачивался перед зеркалом во все стороны.
- Боже, как идет! Как чудно сидит! - шептали в свите. - Какой узор,
какие краски! Роскошное платье!
- Балдахин ждет! - доложил обер-церемониймейстер.
- Я готов! - сказал король. - Хорошо ли сидит платье?
И он еще раз повернулся перед зеркалом: надо ведь было показать, что он
внимательно рассматривает свой наряд.
Камергеры, которые должны были нести шлейф королевской мантии, сделали
вид, будто приподняли что-то с пола, и пошли за королем, вытягивая перед
собой руки, - они не смели и виду подать, что ничего не видят.
И вот король шествовал по улицам под роскошным балдахином, а люди,
собравшиеся на улицах, говорили:
- Ах, какое красивое это новое платье короля! Как чудно сидит! Какая
роскошная мантия!
Ни единый человек не сознался, что ничего не видит, никто не хотел
признаться, что он глуп или сидит не на своем месте. Ни одно платье короля
не вызывало еще таких восторгов.
- Да ведь он голый! - закричал вдруг какой-то маленький мальчик.
- Послушайте-ка, что говорит невинный младенец! - сказал его отец, и
все стали шепотом передавать друг другу слова ребенка.
- Да ведь он совсем голый! Вот мальчик говорит, что он совсем не одет!
- закричал наконец весь народ.
И королю стало жутко: ему казалось, что они правы, и надо же было
довести церемонию до конца!
И он выступал под своим балдахином еще величавее, и камергеры шли за
ним, поддерживая мантию, которой не было.
---------------------------------------------------------
1) - Чудесно! (франц.)
2) - Превосходно! (франц.)
Вот послушайте-ка!
За городом, у самой дороги, стояла дача. Вы, верно, видели ее? Перед
ней еще небольшой садик, обнесенный крашеною деревянною решеткой.
Неподалеку от дачи, у самой канавы, росла в мягкой зеленой траве
ромашка. Солнечные лучи грели и ласкали ее наравне с роскошными цветами,
которые цвели в саду перед дачей, и наша ромашка росла не по дням, а по
часам. В одно прекрасное утро она распустилась совсем - желтое, круглое, как
солнышко, сердечко ее было окружено сиянием ослепительно белых мелких
лучей-лепестков. Ромашку ничуть не заботило, что она такой бедненький,
простенький цветочек, которого никто не видит и не замечает в густой траве;
нет, она была довольна всем, жадно тянулась к солнцу, любовалась им и
слушала, как поет где-то высоко- высоко в небе жаворонок.
Ромашка была так весела и счастлива, точно сегодня было воскресенье, а
на самом- то деле был всего только понедельник; все дети смирно сидели на
школьных скамейках и учились у своих наставников; наша ромашка тоже смирно
сидела на своем стебельке и училась у ясного солнышка и у всей окружающей
природы, училась познавать благость божью. Ромашка слушала пение жаворонка,
и ей казалось, что в его громких, звучных песнях звучит как раз то, что
таится у нее на сердце; поэтому ромашка смотрела на счастливую порхающую
певунью птичку с каким-то особым почтением, но ничуть не завидовала ей и не
печалилась, что сама не может ни летать, ни петь. "Я ведь вижу и слышу все!
- думала она. - Солнышко меня ласкает, ветерок целует! Как я счастлива!"
В садике цвело множество пышных, гордых цветов, и чем меньше они
благоухали, тем больше важничали. Пионы так и раздували щеки - им все
хотелось стать побольше роз; да разве в величине дело? Пестрее, наряднее
тюльпанов никого не было, они отлично знали это и старались держаться
возможно прямее, чтобы больше бросаться в глаза. Никто из гордых цветов не
замечал маленькой ромашки, росшей где-то у канавы. Зато ромашка часто
заглядывалась на них и думала "Какие они нарядные, красивые! К ним
непременно прилетит в гости прелестная певунья птичка! Слава богу, что я
расту так близко - увижу все, налюбуюсь вдоволь!" Вдруг раздалось
"квир-квир-вит!", и жаворонок спустился... не в сад к пионам и тюльпанам, а
прямехонько в траву, к скромной ромашке! Ромашка совсем растерялась от
радости и просто не знала, что ей думать, как быть!
Птичка прыгала вокруг ромашки и распевала. "Ах, какая славная мягкая
травка! Какой миленький цветочек в серебряном платьице, с золотым
сердечком!"
Желтое сердечко ромашки и в самом деле сияло, как золотое, а
ослепительно белые лепестки отливали серебром.
Ромашка была так счастлива, так рада, что и сказать нельзя. Птичка
поцеловала ее, спела ей песенку и опять взвилась к синему небу. Прошла
добрая четверть часа, пока ромашка опомнилась от такого счастья.
Радостно-застенчиво глянула она на пышные цветы - они ведь видели, какое
счастье выпало ей на долю, кому же и оценить его, как не им! Но тюльпаны
вытянулись, надулись и покраснели с досады, а пионы прямо готовы были
лопнуть! Хорошо, что они не умели говорить - досталось бы от них ромашке'
Бедняжка сразу поняла, что они не в духе, и очень огорчилась.
В это время в садике показалась девушка с острым блестящим ножом в
руках. Она подошла прямо к тюльпанам и принялась срезать их один за другим.
Ромашка так и ахнула. "Какой ужас! Теперь им конец!" Срезав цветы, девушка
ушла, а ромашка порадовалась, что росла в густой траве, где ее никто не
видел и не замечал. Солнце село, она свернула лепестки и заснула, но и во
сне все видела милую птичку и красное солнышко.
Утром цветок опять расправил лепестки и протянул их, как дитя ручонки,
к светлому солнышку. В ту же минуту послышался голос жаворонка; птичка пела,
но как грустно! Бедняжка попалась в западню и сидела теперь в клетке,
висевшей у раскрытого окна. Жаворонок пел о просторе неба, о свежей зелени
полей, о том, как хорошо и привольно было летать на свободе! Тяжело-тяжело
было у бедной птички на сердце - она была в плену!
Ромашке всей душой хотелось помочь пленнице, но чем? И ромашка забыла и
думать о том, как хорошо было вокруг, как славно грело солнышко, как
блестели ее серебряные лепестки; ее мучила мысль, что она ничем не могла
помочь бедной птичке.
Вдруг из садика вышли два мальчугана; у одного из них в руках был такой
же большой и острый нож, как тот, которым девушка срезала тюльпаны. Мальчики
подошли прямо к ромашке, которая никак не могла понять, что им было тут
нужно.
- Вот здесь можно вырезать славный кусок дерна для нашего жаворонка! -
сказал один из мальчиков и, глубоко запустив нож в землю, начал вырезать
четырехугольный кусок дерна; ромашка очутилась как раз в середине его.
- Давай вырвем цветок! - сказал другой мальчик, и ромашка затрепетала
от страха: если ее сорвут, она умрет, а ей так хотелось жить! Теперь она
могла ведь попасть к бедному пленнику!
- Нет, пусть лучше останется! - сказал первый из мальчиков. - Так
красивее!
И ромашка попала в клетку к жаворонку. Бедняжка громко жаловался на
свою неволю, метался и бился о железные прутья клетки. А бедная ромашка не
умела говорить и не могла утешить его ни словечком. А уж как ей хотелось!
птички, а зеленые ветви касались ее плеч; они взбирались на высокие горы, и
хотя из ее ног сочилась кровь и все видели это, она смеялась и продолжала
следовать за принцем на самые вершины; там они любовались на облака, плывшие
у их ног, точно стаи птиц, улетавших в чужие страны.
Когда же они оставались дома, русалочка ходила по ночам на берег моря,
спускалась по мраморной лестнице, ставила свои пылавшие, как в огне, ноги в
холодную воду и думала о родном доме и о дне морском.
Раз ночью всплыли из воды рука об руку ее сестры и запели печальную
песню; она кивнула им, они узнали ее и рассказали ей, как огорчила она их
всех. С тех пор они навещали ее каждую ночь, а один раз она увидала в
отдалении даже свою старую бабушку, которая уже много-много лет не
подымалась из воды, и самого морского царя с короной на голове; они
простирали к ней руки, но не смели подплывать к земле так близко, как
сестры.
День ото дня принц привязывался к русалочке все сильнее и сильнее, но
он любил ее только, как милое, доброе дитя, сделать же ее своей женой и
королевой ему и в голову не приходило, а между тем ей надо было стать его
женой, иначе она не могла ведь обрести бессмертной души и должна была, в
случае его женитьбы на другой, превратиться в морскую пену.
"Любишь ли ты меня больше всех на свете?" - казалось, спрашивали глаза
русалочки, когда принц обнимал ее и целовал в лоб.
- Да, я люблю тебя! - говорил принц. - У тебя доброе сердце, ты предана
мне больше всех и похожа на молодую девушку, которую я видел однажды и,
верно, больше уж не увижу! Я плыл на корабле, корабль разбился, волны
выбросили меня на берег вблизи какого-то храма, где служат богу молодые
девушки; самая младшая из них нашла меня на берегу и спасла мне жизнь; я
видел ее всего два раза, но ее одну в целом мире мог бы я полюбить! Ты
похожа на нее и почти вытеснила из моего сердца ее образ. Она принадлежит
святому храму, и вот моя счастливая звезда послала мне тебя; никогда я не
расстанусь с тобой!
"Увы! Он не знает, что это я спасла ему жизнь! - думала русалочка. - Я
вынесла его из волн морских на берег и положила в роще, возле храма, а сама
спряталась в морской пене и смотрела, не придет ли кто-нибудь к нему на
помощь. Я видела эту красивую девушку, которую он любит больше, чем меня! -
И русалочка глубоко- глубоко вздыхала, плакать она не могла. - Но та девушка
принадлежит храму, никогда не вернется в мир, и они никогда не встретятся! Я
же нахожусь возле него, вижу его каждый день, могу ухаживать за ним, любить
его, отдать за него жизнь!"
Но вот стали поговаривать, что принц женится на прелестной дочери
соседнего короля и потому снаряжает свой великолепный корабль в плаванье.
Принц поедет к соседнему королю как будто для того, чтобы ознакомиться с его
страной, а на самом-то деле, чтобы увидеть принцессу; с ним едет большая
свита. Русалочка на все эти речи только покачивала головой и смеялась - она
ведь лучше всех знала мысли принца.
- Я должен ехать! - говорил он ей. - Мне надо посмотреть прекрасную
принцессу; этого требуют мои родители, но они не станут принуждать меня
жениться на ней, а я никогда не полюблю ее! Она ведь не похожа на ту
красавицу, на которую похожа ты. Если уж мне придется наконец избрать себе
невесту, так я лучше выберу тебя, мой немой найденыш с говорящими глазами!
И он целовал ее в розовые губы, играл ее длинными волосами и клал свою
голову на ее грудь, где билось сердце, жаждавшее человеческого счастья и
бессмертной души.
- Ты ведь не боишься моря, моя немая крошка? - говорил он, когда они
уже стояли на великолепном корабле, который должен был отвезти их в земли
соседнего короля.
И принц стал рассказывать ей о бурях и о штиле, о диковинных рыбах, что
живут в глубинах, и о том, что видели там водолазы, а она только улыбалась,
слушая его рассказы, - она-то лучше всех знала, что есть на дне морском.
В ясную лунную ночь, когда все, кроме рулевого, спали, она села у
самого борта и стала смотреть в прозрачные волны; и ей показалось, что она
видит отцовский дворец; старуха бабушка в серебряной короне стояла на вышке
и смотрела сквозь волнующиеся струи воды на киль корабля. Затем на
поверхность моря всплыли ее сестры; они печально смотрели на нее и ломали
свои белые руки, а она кивнула им головой, улыбнулась и хотела рассказать о
том, как ей хорошо здесь, но тут к ней подошел корабельный юнга, и сестры
нырнули в воду, юнга же подумал, что это мелькнула в. волнах белая морская
пена.
Наутро корабль вошел в гавань великолепной столицы соседнего
королевства. В городе зазвонили в колокола, с высоких башен раздались звуки
рогов, а на площадях стали строиться полки солдат с блестящими штыками и
развевающимися знаменами. Начались празднества, балы следовали за балами, но
принцессы еще не было, - она воспитывалась где-то далеко в монастыре, куда
ее отдали учиться всем королевским добродетелям. Наконец прибыла и она.
Русалочка жадно смотрела на нее и не могла не признать, что лица милее
и прекраснее она еще не видала. Кожа на лице принцессы была такая нежная,
прозрачная, а из-за длинных темных ресниц улыбались синие кроткие глаза.
- Это ты! - сказал принц. - Ты спасла мне жизнь, когда я полумертвый
лежал на берегу моря!
И он крепко прижал к сердцу свою краснеющую невесту.
- Ах, я так счастлив! - сказал он русалочке. - То, о чем я не смел и
мечтать, сбылось! Ты порадуешься моему счастью, ты ведь так любишь меня!
Русалочка поцеловала ему руку, и ей показалось, что сердце ее вот-вот
разорвется от боли: его свадьба должна ведь убить ее, превратить в морскую
пену.
Колокола в церквах звонили, по улицам разъезжали герольды, оповещая
народ о помолвке принцессы. В алтарях в драгоценных сосудах курились
благовония. Священники кадили ладаном, жених и невеста подали друг другу
руки и получили благословение епископа. Русалочка, разодетая в шелк и
золото, держала шлейф невесты, но уши ее не слышали праздничной музыки,
глаза не видели блестящей церемонии, она думала о своем смертном часе и о
том, что она теряла с жизнью.
В тот же вечер жених с невестой должны были отплыть на родину принца;
пушки палили, флаги развевались, на палубе был раскинут роскошный шатер из
золота и пурпура, устланный мягкими подушками; в шатре новобрачные должны
были провести эту тихую прохладную ночь.
Паруса надулись от ветра, корабль легко и плавно скользнул по волнам и
понесся в открытое море.
Как только смерклось, на корабле зажглись сотни разноцветных фонариков,
а матросы стали весело плясать на палубе. Русалочка вспомнила, как она
впервые поднялась на поверхность моря и увидела такое же веселье на корабле.
И вот она понеслась в быстром воздушном танце, точно ласточка, преследуемая
коршуном. Все были в восторге: никогда еще она не танцевала так чудесно! Ее
нежные ножки резало, как ножами, но она не чувствовала этой боли - сердцу ее
было еще больнее. Она знала, что лишь один вечер осталось ей пробыть с тем,
ради кого она оставила родных и отцовский дом, отдала свой чудный голос и
ежедневно терпела невыносимые мучения, о которых он и не догадывался. Лишь
одну ночь оставалось ей дышать одним воздухом с ним, видеть синее море и
звездное небо, а там наступит для нее вечная ночь, без мыслей, без
сновидений. Ей ведь не было дано бессмертной души! Далеко за полночь
продолжались на корабле танцы и музыка, и русалочка смеялась и танцевала с
смертельной мукой в сердце; принц же целовал красавицу жену, а она играла
его черными кудрями; наконец рука об руку удалились они в свой великолепный
шатер.
На корабле все стихло, только рулевой остался у руля. Русалочка
оперлась своими белыми руками о борт и, повернувшись лицом к востоку, стала
ждать первого луча солнца, который, как она знала, должен был убить ее. И
вдруг она увидела, как из моря поднялись ее сестры; они были бледны, как и
она, но их длинные, роскошные волосы не развевались больше по ветру - они
были обрезаны.
- Мы отдали наши волосы ведьме, чтобы она помогла нам избавить тебя от
смерти! А она дала нам вот этот нож - видишь, какой он острый? Прежде чем
взойдет солнце, ты должна вонзить его в сердце принца, и когда теплая кровь
его брызнет тебе на ноги, они опять срастутся в рыбий хвост и ты опять
станешь русалкой, спустишься к нам в море и проживешь свои триста лет,
прежде чем превратишься в соленую морскую пену. Но спеши! Или он, или ты -
один из вас должен умереть до восхода солнца! Наша старая бабушка так
печалится, что потеряла от горя все свои седые волосы, а нам остригла волосы
своими ножницами ведьма! Убей принца и вернись к нам! Поспеши, видишь на
небе показалась красная полоска? Скоро взойдет солнце, и ты умрешь!
С этими словами они глубоко вздохнули и погрузились в море.
Русалочка приподняла пурпуровую занавесь шатра и увидела, что головка
прелестной новобрачной покоится на груди принца. Русалочка наклонилась и
поцеловала его в прекрасный лоб, посмотрела на небо, где разгоралась
утренняя заря, потом посмотрела на острый нож и опять устремила взор на
принца, который во сне произнес имя своей жены - она одна была у него в
мыслях - и нож дрогнул в руках у русалочки. Еще минута - и она бросила его в
волны, которые покраснели, точно окрасились кровью, в том месте, где он
упал. Еще раз посмотрела она на принца полуугасшим взором, бросилась с
корабля в море и почувствовала, как чело ее расплывается пеной.
Над морем поднялось солнце, лучи его любовно согревали
мертвенно-холодную морскую пену, и русалочка не почувствовала смерти она
видела ясное солнце и каких-то прозрачных, чудных созданий, сотнями реявших
над ней. Она видела сквозь них белые паруса корабля и красные облака в небе,
голос их звучал как музыка, но такая возвышенная, что человеческое ухо не
расслышало бы ее, так же как человеческие глаза не видели их самих. У них не
было крыльев, но они носились в воздухе, легкие и прозрачные. Русалочка
увидала, что и у нее такое же тело, как у них, и что она все больше и больше
отделяется от морской пены.
- К кому я иду? - спросила она, поднимаясь в воздух, и ее голос звучал
такою же дивною музыкой, какой не в силах передать никакие земные звуки.
- К дочерям воздуха! - ответили ей воздушные со здания. - У русалки нет
бессмертной души, и обрести ее она может, только если ее полюбит человек. Ее
вечное существование зависит от чужой воли. У дочерей воздуха тоже нет
бессмертной души, но они могут заслужить ее добрыми делами. Мы прилетаем в
жаркие страны, где люди гибнут от знойного, зачумленного воздуха, и навеваем
прохладу. Мы распространяем в воздухе благоухание цветов и несем людям
исцеление и отраду. Пройдет триста лет, во время которых мы будем посильно
творить добро, и мы получим в награду бессмертную душу и сможем изведать
вечное блаженство, доступное людям. Ты, бедная русалочка, всем сердцем
стремилась к тому же, что и мы, ты любила и страдала, подымись же вместе с
нами в заоблачный мир. Теперь ты сама можешь добрыми делами заслужить себе
бессмертную душу и обрести ее через триста лет!
И русалочка протянула свои прозрачные руки к солнцу и в первый раз
почувствовала у себя на глазах слезы.
На корабле за это время все опять пришло в движение, и русалочка
увидела, как принц с женой ищут ее. Печально смотрели они на волнующуюся
морскую пену, точно знали, что русалочка бросилась в волны. Невидимая,
поцеловала русалочка красавицу в лоб, улыбнулась принцу и поднялась вместе с
другими детьми воздуха к розовым облакам, плававшим в небе.
- Через триста лет мы войдем в божье царство!
- Может быть, и раньше! - прошептала одна из дочерей воздуха. -
Невидимками влетаем мы в жилища людей, где есть дети, и если находим там
доброе, послушное дитя, радующее своих родителей и достойное их любви, мы
улыбаемся.
Ребенок не видит нас, когда мы летаем по комнате, и если мы радуемся,
глядя на него, наш трехсотлетний срок сокращается на год. Но если мы увидим
там злого, непослушного ребенка, мы горько плачем, и каждая слеза прибавляет
к долгому сроку нашего испытания лишний день!
Много лет назад жил-был на свете король; он так любил наряжаться, что
тратил на новые платья все свои деньги, и парады, театры, загородные
прогулки занимали его только потому, что он мог тогда показаться в новом
наряде. На каждый час дня у него был особый наряд, и как про других королей
часто говорят: "Король в совете", так про него говорили: "Король в
гардеробной".
В столице этого короля жилось очень весело; почти каждый день приезжали
иностранные гости, и вот раз явилось двое обманщиков. Они выдали себя за
ткачей и сказали, что могут изготовлять такую чудесную ткань, лучше которой
ничего и представить себе нельзя: кроме необыкновенно красивого рисунка и
расцветки, она отличается еще удивительным свойством - становиться невидимой
для всякого человека, который не на своем месте или непроходимо глуп.
"Да, вот это будет платье! - подумал король. - Тогда ведь я могу
узнать, кто из моих сановников не на своем месте и кто умен, а кто глуп.
Пусть поскорее изготовят для меня такую ткань".
И он дал обманщикам большой задаток, чтобы они сейчас же принялись за
дело.
Те поставили два ткацких станка и стали делать вид, будто усердно
работают, а у самих на станках ровно ничего не было. Нимало не стесняясь,
они требовали для работы тончайшего шелку и чистейшего золота, все это
припрятывали в карманы и просиживали за пустыми станками с утра до поздней
ночи.
"Хотелось бы мне посмотреть, как подвигается дело!" - думал король. Но
тут он вспоминал о чудесном свойстве ткани, и ему становилось как-то не по
себе. Конечно, ему нечего бояться за себя, но... все-таки лучше сначала
пошел бы кто-нибудь другой! А между тем молва о диковинной ткани облетела
весь город, и всякий горел желанием поскорее убедиться в глупости или
непригодности своего ближнего.
"Пошлю-ка я к ним своего честного старика министра, - подумал король. -
Уж он-то рассмотрит ткань: он умен и с честью занимает свое место".
И вот старик министр вошел в залу, где за пустыми станками сидели
обманщики.
"Господи помилуй! - подумал министр, тараща глаза. - Да ведь я ничего
не вижу!"
Только он не сказал этого вслух.
Обманщики почтительно попросили его подойти поближе и сказать, как
нравятся ему узор и краски. При этом они указывали на пустые станки, а
бедный министр, как ни таращил глаза, все-таки ничего не видел. Да и видеть
было нечего.
"Ах ты господи! - думал он. - Неужели я глуп? Вот уж чего никогда не
думал! Упаси господь, кто-нибудь узнает!.. А может, я не гожусь для своей
должности?.. Нет, нет, никак нельзя признаваться, что я не вижу ткани!"
- Что ж вы ничего не скажете нам? - спросил один из ткачей.
- О, это премило! - ответил старик министр, глядя сквозь очки. - Какой
узор, какие краски! Да, да, я доложу королю, что мне чрезвычайно понравилась
ваша работа!
- Рады стараться! - сказали обманщики и принялись расписывать, какой
тут необычайный узор и сочетания красок. Министр слушал очень внимательно,
чтобы потом повторить все это королю. Так он и сделал.
Теперь обманщики стали требовать еще больше денег, шелку и золота; но
они только набивали себе карманы, а на работу не пошло ни одной нитки. Как и
прежде, они сидели у пустых станков и делали вид, что ткут.
Потом король послал к ткачам другого достойного сановника. Он должен
был посмотреть, как идет дело, и узнать, скоро ли работа будет закончена. С
ним было то же самое, что и с первым. Уж он смотрел, смотрел, а все равно
ничего, кроме пустых станков, не высмотрел.
- Ну, как вам нравится? - спросили его обманщики, показывая ткань и
объясняя узоры, которых и в помине не было.
"Я не глуп, - думал сановник. - Значит, я не на своем месте? Вот тебе
раз! Однако нельзя и виду подавать!"
И он стал расхваливать ткань, которой не видел, восхищаясь красивым
рисунком и сочетанием красок.
- Премило, премило! - доложил он королю.
Скоро весь город заговорил о восхитительной ткани.
Наконец и сам король пожелал полюбоваться диковинкой, пока она еще не
снята со станка.
С целою свитой избранных придворных и сановников, в числе которых
находились и первые два, уже видевшие ткань, явился король к хитрым
обманщикам, ткавшим изо всех сил на пустых станках.
- Magnifique! (1) Не правда ли? - вскричали уже побывавшие здесь
сановники. - Не угодно ли полюбоваться? Какой рисунок... а краски!
И они тыкали пальцами в пространство, воображая, что все остальные
видят ткань.
"Что за ерунда! - подумал король. - Я ничего не вижу! Ведь это ужасно!
Глуп я, что ли? Или не гожусь в короли? Это было бы хуже всего!"
- О да, очень, очень мило! - сказал наконец король. - Вполне
заслуживает моего одобрения!
И он с довольным видом кивал головой, рассматривая пустые станки, - он
не хотел признаться, что ничего не видит. Свита короля глядела во все глаза,
но видела не больше, чем он сам; и тем не менее все в один голос повторяли:
"Очень, очень мило!" - и советовали королю сделать себе из этой ткани наряд
для предстоящей торжественной процессии.
- Magnifique! Чудесно! Excellent! (2) - только и слышалось со всех
сторон; все были в таком восторге! Король наградил обманщиков рыцарским
крестом в петлицу и пожаловал им звание придворных ткачей.
Всю ночь накануне торжества просидели обманщики за работой и сожгли
больше шестнадцати свечей, - всем было ясно, что они очень старались кончить
к сроку новое платье короля. Они притворялись, что снимают ткань со станков,
кроят ее большими ножницами и потом шьют иголками без ниток.
Наконец они объявили:
- Готово!
Король в сопровождении свиты сам пришел к ним одеваться. Обманщики
поднимали кверху руки, будто держали что-то, приговаривая:
- Вот панталоны, вот камзол, вот кафтан! Чудесный наряд! Легок, как
паутина, и не почувствуешь его на теле! Но в этом-то и вся прелесть!
- Да, да! - говорили придворные, но они ничего не видали - нечего ведь
было и видеть.
- А теперь, ваше королевское величество, соблаговолите раздеться и
стать вот тут, перед большим зеркалом! - сказали королю обманщики. - Мы
оденем вас!
Король разделся догола, и обманщики принялись наряжать его: они делали
вид, будто надевают на него одну часть одежды за другой и наконец
прикрепляют что-то в плечах и на талии, - это они надевали на него
королевскую мантию! А король поворачивался перед зеркалом во все стороны.
- Боже, как идет! Как чудно сидит! - шептали в свите. - Какой узор,
какие краски! Роскошное платье!
- Балдахин ждет! - доложил обер-церемониймейстер.
- Я готов! - сказал король. - Хорошо ли сидит платье?
И он еще раз повернулся перед зеркалом: надо ведь было показать, что он
внимательно рассматривает свой наряд.
Камергеры, которые должны были нести шлейф королевской мантии, сделали
вид, будто приподняли что-то с пола, и пошли за королем, вытягивая перед
собой руки, - они не смели и виду подать, что ничего не видят.
И вот король шествовал по улицам под роскошным балдахином, а люди,
собравшиеся на улицах, говорили:
- Ах, какое красивое это новое платье короля! Как чудно сидит! Какая
роскошная мантия!
Ни единый человек не сознался, что ничего не видит, никто не хотел
признаться, что он глуп или сидит не на своем месте. Ни одно платье короля
не вызывало еще таких восторгов.
- Да ведь он голый! - закричал вдруг какой-то маленький мальчик.
- Послушайте-ка, что говорит невинный младенец! - сказал его отец, и
все стали шепотом передавать друг другу слова ребенка.
- Да ведь он совсем голый! Вот мальчик говорит, что он совсем не одет!
- закричал наконец весь народ.
И королю стало жутко: ему казалось, что они правы, и надо же было
довести церемонию до конца!
И он выступал под своим балдахином еще величавее, и камергеры шли за
ним, поддерживая мантию, которой не было.
---------------------------------------------------------
1) - Чудесно! (франц.)
2) - Превосходно! (франц.)
Вот послушайте-ка!
За городом, у самой дороги, стояла дача. Вы, верно, видели ее? Перед
ней еще небольшой садик, обнесенный крашеною деревянною решеткой.
Неподалеку от дачи, у самой канавы, росла в мягкой зеленой траве
ромашка. Солнечные лучи грели и ласкали ее наравне с роскошными цветами,
которые цвели в саду перед дачей, и наша ромашка росла не по дням, а по
часам. В одно прекрасное утро она распустилась совсем - желтое, круглое, как
солнышко, сердечко ее было окружено сиянием ослепительно белых мелких
лучей-лепестков. Ромашку ничуть не заботило, что она такой бедненький,
простенький цветочек, которого никто не видит и не замечает в густой траве;
нет, она была довольна всем, жадно тянулась к солнцу, любовалась им и
слушала, как поет где-то высоко- высоко в небе жаворонок.
Ромашка была так весела и счастлива, точно сегодня было воскресенье, а
на самом- то деле был всего только понедельник; все дети смирно сидели на
школьных скамейках и учились у своих наставников; наша ромашка тоже смирно
сидела на своем стебельке и училась у ясного солнышка и у всей окружающей
природы, училась познавать благость божью. Ромашка слушала пение жаворонка,
и ей казалось, что в его громких, звучных песнях звучит как раз то, что
таится у нее на сердце; поэтому ромашка смотрела на счастливую порхающую
певунью птичку с каким-то особым почтением, но ничуть не завидовала ей и не
печалилась, что сама не может ни летать, ни петь. "Я ведь вижу и слышу все!
- думала она. - Солнышко меня ласкает, ветерок целует! Как я счастлива!"
В садике цвело множество пышных, гордых цветов, и чем меньше они
благоухали, тем больше важничали. Пионы так и раздували щеки - им все
хотелось стать побольше роз; да разве в величине дело? Пестрее, наряднее
тюльпанов никого не было, они отлично знали это и старались держаться
возможно прямее, чтобы больше бросаться в глаза. Никто из гордых цветов не
замечал маленькой ромашки, росшей где-то у канавы. Зато ромашка часто
заглядывалась на них и думала "Какие они нарядные, красивые! К ним
непременно прилетит в гости прелестная певунья птичка! Слава богу, что я
расту так близко - увижу все, налюбуюсь вдоволь!" Вдруг раздалось
"квир-квир-вит!", и жаворонок спустился... не в сад к пионам и тюльпанам, а
прямехонько в траву, к скромной ромашке! Ромашка совсем растерялась от
радости и просто не знала, что ей думать, как быть!
Птичка прыгала вокруг ромашки и распевала. "Ах, какая славная мягкая
травка! Какой миленький цветочек в серебряном платьице, с золотым
сердечком!"
Желтое сердечко ромашки и в самом деле сияло, как золотое, а
ослепительно белые лепестки отливали серебром.
Ромашка была так счастлива, так рада, что и сказать нельзя. Птичка
поцеловала ее, спела ей песенку и опять взвилась к синему небу. Прошла
добрая четверть часа, пока ромашка опомнилась от такого счастья.
Радостно-застенчиво глянула она на пышные цветы - они ведь видели, какое
счастье выпало ей на долю, кому же и оценить его, как не им! Но тюльпаны
вытянулись, надулись и покраснели с досады, а пионы прямо готовы были
лопнуть! Хорошо, что они не умели говорить - досталось бы от них ромашке'
Бедняжка сразу поняла, что они не в духе, и очень огорчилась.
В это время в садике показалась девушка с острым блестящим ножом в
руках. Она подошла прямо к тюльпанам и принялась срезать их один за другим.
Ромашка так и ахнула. "Какой ужас! Теперь им конец!" Срезав цветы, девушка
ушла, а ромашка порадовалась, что росла в густой траве, где ее никто не
видел и не замечал. Солнце село, она свернула лепестки и заснула, но и во
сне все видела милую птичку и красное солнышко.
Утром цветок опять расправил лепестки и протянул их, как дитя ручонки,
к светлому солнышку. В ту же минуту послышался голос жаворонка; птичка пела,
но как грустно! Бедняжка попалась в западню и сидела теперь в клетке,
висевшей у раскрытого окна. Жаворонок пел о просторе неба, о свежей зелени
полей, о том, как хорошо и привольно было летать на свободе! Тяжело-тяжело
было у бедной птички на сердце - она была в плену!
Ромашке всей душой хотелось помочь пленнице, но чем? И ромашка забыла и
думать о том, как хорошо было вокруг, как славно грело солнышко, как
блестели ее серебряные лепестки; ее мучила мысль, что она ничем не могла
помочь бедной птичке.
Вдруг из садика вышли два мальчугана; у одного из них в руках был такой
же большой и острый нож, как тот, которым девушка срезала тюльпаны. Мальчики
подошли прямо к ромашке, которая никак не могла понять, что им было тут
нужно.
- Вот здесь можно вырезать славный кусок дерна для нашего жаворонка! -
сказал один из мальчиков и, глубоко запустив нож в землю, начал вырезать
четырехугольный кусок дерна; ромашка очутилась как раз в середине его.
- Давай вырвем цветок! - сказал другой мальчик, и ромашка затрепетала
от страха: если ее сорвут, она умрет, а ей так хотелось жить! Теперь она
могла ведь попасть к бедному пленнику!
- Нет, пусть лучше останется! - сказал первый из мальчиков. - Так
красивее!
И ромашка попала в клетку к жаворонку. Бедняжка громко жаловался на
свою неволю, метался и бился о железные прутья клетки. А бедная ромашка не
умела говорить и не могла утешить его ни словечком. А уж как ей хотелось!