Страница:
Так прошло все утро.
- Тут нет воды! - жаловался жаворонок. - Они забыли дать мне напиться,
ушли и не оставили мне ни глоточка воды! У меня совсем пересохло в горлышке!
Я весь горю, и меня знобит! Здесь такая духота! Ах, я умру, не видать мне
больше ни красного солнышка, ни свежей зелени, ни всего божьего мира!
Чтобы хоть сколько-нибудь освежиться, жаворонок глубоко вонзил клюв в
свежий, прохладный дерн, увидал ромашку, кивнул ей головой, поцеловал и
сказал:
- И ты завянешь здесь, бедный цветок! Тебя да этот клочок зеленого
дерна - вот что они дали мне взамен всего мира! Каждая травинка должна быть
для меня теперь зеленым деревом, каждый твой лепесток - благоухающим
цветком. Увы! Ты только напоминаешь мне, чего я лишился!
"Ах, чем бы мне утешить его!" - думала ромашка, но не могла шевельнуть
ни листочком и только все сильнее и сильнее благоухала. Жаворонок заметил
это и не тронул цветка, хотя повыщипал от жажды всю траву.
Вот и вечер пришел, а никто так и не принес бедной птичке воды. Тогда
она распустила свои коротенькие крылышки, судорожно затрепетала ими и еще
несколько раз жалобно пропищала:
- Пить! Пить!
Потом головка ее склонилась набок и сердечко разорвалось от тоски и
муки.
Ромашка также не могла больше свернуть своих лепестков и заснуть, как
накануне: она была совсем больна и стояла, грустно повесив головку.
Только на другое утро пришли мальчики и, увидав мертвого жаворонка,
горько- горько заплакали, потом вырыли ему могилку и всю украсили ее
цветами, а самого жаворонка положили в красивую красненькую коробочку - его
хотели похоронить по- царски! Бедная птичка! Пока она жила и пела, они
забывали о ней, оставили ее умирать в клетке от жажды, а теперь устраивали
ей пышные похороны и проливали над ее могилкой горькие слезы!
Дерн с ромашкой был выброшен на пыльную дорогу; никто и не подумал о
той, которая все-таки больше всех любила бедную птичку и всем сердцем желала
ее утешить.
Было когда-то двадцать пять оловянных солдатиков, родных братьев по
матери - старой оловянной ложке; ружье на плече, голова прямо, красный с
синим мундир - ну, прелесть что за солдаты! Первые слова, которые они
услышали, когда открыли их домик-коробку, были: "Ах, оловянные солдатики!"
Это закричал, хлопая в ладоши, маленький мальчик, которому подарили
оловянных солдатиков в день его рождения. И он сейчас же принялся
расставлять их на столе. Все солдатики были совершенно одинаковы, кроме
одного, который был с одной ногой. Его отливали последним, и олова немножко
не хватило, но он стоял на своей одной ноге так же твердо, как другие на
двух; и он-то как раз и оказался самым замечательным из всех.
На столе, где очутились солдатики, было много разных игрушек, но больше
всего бросался в глаза чудесный дворец из картона. Сквозь маленькие окна
можно было видеть дворцовые покои; перед самым дворцом, вокруг маленького
зеркальца, которое изображало озеро, стояли деревца, а по озеру плавали и
любовались своим отражением восковые лебеди. Все это было чудо как мило, но
милее всего была барышня, стоявшая на самом пороге дворца. Она тоже была
вырезана из бумаги и одета в юбочку из тончайшего батиста; через плечо у нее
шла узенькая голубая ленточка в виде шарфа, а на груди сверкала розетка
величиною с лицо самой барышни. Барышня стояла на одной ножке, вытянув руки,
- она была танцовщицей, - а другую ногу подняла так высоко, что наш солдатик
ее и не увидел, и подумал, что красавица тоже одноногая, как он.
"Вот бы мне такую жену! - подумал он. - Только она, как видно, из
знатных, живет во дворце, а у меня только и есть, что коробка, да и то в ней
нас набито двадцать пять штук, ей там не место! Но познакомиться все же не
мешает".
И он притаился за табакеркой, которая стояла тут же на столе; отсюда
ему отлично было видно прелестную танцовщицу, которая все стояла на одной
ноге, не теряя равновесия.
Поздно вечером всех других оловянных солдатиков уложили в коробку, и
все люди в доме легли спать. Теперь игрушки сами стали играть в гости, в
войну и в бал. Оловянные солдатики принялись стучать в стенки коробки - они
тоже хотели играть, да не могли приподнять крышки. Щелкунчик кувыркался,
грифель плясал по доске; поднялся такой шум и гам, что проснулась канарейка
и тоже заговорила, да еще стихами! Не трогались с места только танцовщица и
оловянный солдатик: она по- прежнему держалась на вытянутом носке, простирая
руки вперед, он бодро стоял под ружьем и не сводил с нее глаз.
Пробило двенадцать. Щелк! - табакерка раскрылась.
Там не было табаку, а сидел маленький черный тролль; табакерка-то была
с фокусом!
- Оловянный солдатик, - сказал тролль, - нечего тебе заглядываться!
Оловянный солдатик будто и не слыхал.
- Ну постой же! - сказал тролль.
Утром дети встали, и оловянного солдатика поставили на окно.
Вдруг - по милости ли тролля или от сквозняка - окно распахнулось, и
наш солдатик полетел головой вниз с третьего этажа, - только в ушах
засвистело! Минута - и он уже стоял на мостовой кверху ногой: голова его в
каске и ружье застряли между камнями мостовой.
Мальчик и служанка сейчас же выбежали на поиски, но сколько ни
старались, найти солдатика не могли; они чуть не наступали на него ногами и
все-таки не замечали его. Закричи он им: "Я тут!" - они, конечно, сейчас же
нашли бы его, но он считал неприличным кричать на улице: он ведь носил
мундир!
Начал накрапывать дождик; сильнее, сильнее, наконец хлынул ливень.
Когда опять прояснилось, пришли двое уличных мальчишек.
- Гляди! - сказал один. - Вон оловянный солдатик! Отправим его в
плавание!
И они сделали из газетной бумаги лодочку, посадили туда оловянного
солдатика и пустили в канаву. Сами мальчишки бежали рядом и хлопали в
ладоши. Ну и ну! Вот так волны ходили по канавке! Течение так и несло, - не
мудрено после такого ливня!
Лодочку бросало и вертело во все стороны, так что оловянный солдатик
весь дрожал, но он держался стойко: ружье на плече, голова прямо, грудь
вперед!
Лодку понесло под длинные мостки: стало так темно, точно солдатик опять
попал в коробку.
"Куда меня несет? - думал он. - Да, это все штуки гадкого тролля! Ах,
если бы со мною в лодке сидела та красавица - по мне, будь хоть вдвое
темнее!
В эту минуту из-под мостков выскочила большая крыса.
- Паспорт есть? - спросила она. - Давай паспорт!
Но оловянный солдатик молчал и еще крепче сжимал ружье. Лодку несло, а
крыса плыла за ней вдогонку. У! Как она скрежетала зубами и кричала плывущим
навстречу щепкам и соломинкам:
- Держи, держи его! Он не внес пошлины, не показал паспорта!
Но течение несло лодку все быстрее и быстрее, и оловянный солдатик уже
видел впереди свет, как вдруг услышал такой страшный шум, что струсил бы
любой храбрец. Представьте себе, у конца мостика вода из канавки
устремлялась в большой канал! Это было для солдатика так же страшно, как для
нас нестись на лодке к большому водопаду.
Но солдатика несло все дальше, остановиться было нельзя. Лодка с
солдатиком скользнула вниз; бедняга держался по-прежнему стойко и даже
глазом не моргнул. Лодка завертелась... Раз, два - наполнилась водой до
краев и стала тонуть. Оловянный солдатик очутился по горло в воде; дальше
больше... вода покрыла его с головой! Тут он подумал о своей красавице: не
видать ему ее больше. В ушах у него звучало:
Вперед стремись, о воин,
И смерть спокойно встреть!
Бумага разорвалась, и оловянный солдатик пошел было ко дну, но в ту же
минуту его проглотила рыба.
Какая темнота! Хуже, чем под мостками, да еще страх как тесно! Но
оловянный солдатик держался стойко и лежал, вытянувшись во всю длину, крепко
прижимая к себе ружье.
Рыба металась туда и сюда, выделывала самые удивительные скачки, но
вдруг замерла, точно в нее ударила молния. Блеснул свет, и кто-то закричал -
"Оловянный солдатик!" Дело в том, что рыбу поймали, свезли на рынок, потом
она попала на кухню, и кухарка распорола ей брюхо большим ножом. Кухарка
взяла оловянного солдатика двумя пальцами за талию и понесла в комнату, куда
сбежались посмотреть на замечательного путешественника все домашние. Но
оловянный солдатик ничуть не загордился. Его поставили на стол, и -
чего-чего не бывает на свете! - он оказался в той же самой комнате, увидал
тех же детей, те же игрушки и чудесный дворец с прелестной маленькой
танцовщицей! Она по-прежнему стояла на одной ножке, высоко подняв другую.
Вот так стойкость! Оловянный солдатик был тронут и чуть не заплакал оловом,
но это было бы неприлично, и он удержался. Он смотрел на нее, она на него,
но они не обмолвились ни словом.
Вдруг один из мальчиков схватил оловянного солдатика и ни с того ни с
сего швырнул его прямо в печку. Наверное, это все тролль подстроил!
Оловянный солдатик стоял охваченный пламенем, ему было ужасно жарко, от огня
или от любви - он и сам не знал. Краски с него совсем слезли, он весь
полинял; кто знает отчего - от дороги или от горя? Он смотрел на танцовщицу,
она на него, и он чувствовал, что тает, но все еще держался стойко, с ружьем
на плече. Вдруг дверь в комнате распахнулась, ветер подхватил танцовщицу, и
она, как сильфида, порхнула прямо в печку к оловянному солдатику, вспыхнула
разом и - конец! А оловянный солдатик растаял и сплавился в комочек. На
другой день горничная выгребала из печки золу и нашла маленькое оловянное
сердечко; от танцовщицы же осталась одна розетка, да и та вся обгорела и
почернела, как уголь.
Жил-был принц; ни у кого не было столько хороших книг, как у него; он
мог прочесть в них обо всем на свете, обо всех странах и народах, и все было
изображено в них на чудесных картинках. Об одном только не было сказано ни
слова: о том, где находится Райский сад, а вот это-то как раз больше всего и
интересовало принца.
Когда он был еще ребенком и только что принимался за азбуку, бабушка
рассказывала ему, что каждый цветок в Райском саду - сладкое пирожное, а
тычинки налиты тончайшим вином; в одних цветах лежит история, в других -
география или таблица умножения; стоило съесть такой цветок-пирожное - и
урок выучивался сам собой. Чем больше, значит, кто-нибудь ел пирожных, тем
больше узнавал из истории, географии и арифметики!
В то время принц еще верил всем таким рассказам, но по мере того как
подрастал, учился и делался умнее, стал понимать, что в Райском саду должны
быть совсем другие прелести.
- Ах, зачем Ева послушалась змия! Зачем Адам вкусил запретного плода!
Будь на их месте я, никогда бы этого не случилось, никогда бы грех не проник
в мир!
Так говорил он не раз и повторял то же самое теперь, когда ему было уже
семнадцать лет; Райский сад заполнял все его мысли.
Раз пошел он в лес один-одинешенек, - он очень любил гулять один. Дело
было к вечеру; набежали облака, и полил такой дождь, точно небо было одною
сплошною плотиной, которую вдруг прорвало и из которой зараз хлынула вся
вода; настала такая тьма, какая бывает разве только ночью на дне самого
глубокого колодца. Принц то скользил по мокрой траве, то спотыкался о голые
камни, торчавшие из скалистой почвы; вода лила с него ручьями; на нем не
оставалось сухой нитки. То и дело приходилось ему перебираться через
огромные глыбы, обросшие мхом, из которого сочилась вода. Он уже чуть не
падал от усталости, как вдруг услыхал какой-то странный свист и увидел перед
собой большую освещенную пещеру. Посреди пещеры был разведен огонь, над
которым можно было изжарить целого оленя, да так оно и было: на вертеле,
укрепленном между двумя срубленными соснами, жарился огромный олень с
большими ветвистыми рогами. У костра сидела пожилая женщина, такая крепкая и
высокая, словно это был переодетый мужчина, и подбрасывала в огонь одно
полено за другим.
- Войди, - сказала она. - Сядь у огня и обсушись.
- Здесь ужасный сквозняк, - сказал принц, подсев к костру.
- Ужо, как вернутся мои сыновья, еще хуже будет! - отвечала женщина, -
Ты ведь в пещере ветров; мои четверо сыновей - ветры. Понимаешь?
- А где твои сыновья?
- На глупые вопросы не легко отвечать! - сказала женщина. - Мои сыновья
не на помочах ходят! Играют, верно, в лапту облаками, там, в большой зале!
И она указала пальцем на небо.
- Вот как! - сказал принц. - Вы выражаетесь несколько резко, не так,
как женщины нашего круга, к которым я привык.
- Да тем, верно, и делать-то больше нечего! А мне приходится быть
резкой и суровой, если хочу держать в повиновении моих сыновей! А я держу их
в руках, даром что они у меня упрямые головы! Видишь вон те четыре мешка,
что висят на стене? Сыновья мои боятся их так же, как ты, бывало, боялся
пучка розог, заткнутого за зеркало! Я гну их в три погибели и сажаю в мешок
без всяких церемоний! Они и сидят там, пока я не смилуюсь! Но вот один уж
пожаловал!
Это был Северный ветер. Он внес с собой в пещеру леденящий холод,
поднялась метель, и по земле запрыгал град. Одет он был в медвежьи штаны и
куртку; на уши спускалась шапка из тюленьей шкуры; на бороде висели ледяные
сосульки, а с воротника куртки скатывались градины.
- Не подходите сразу к огню! - сказал принц. - Вы отморозите себе лицо
и руки!
- Отморожу! - сказал Северный ветер и громко захохотал. - Отморожу! Да
лучше мороза, по мне, нет ничего на свете! А ты что за кислятина? Как ты
попал я пещеру ветров?
- Он мой гость! - сказала старуха, - А если тебе этого объяснения мало,
можешь отправляться в мешок! Понимаешь?
Угроза подействовала, и Северный ветер рассказал, откуда он явился и
где пробыл почти целый месяц.
- Я прямо с Ледовитого океана! - сказал он. - Был на Медвежьем острове,
охотился на моржей с русскими промышленниками. Я сидел и спал на руле, когда
они отплывали с Нордкапа; просыпаясь время от времени, я видел, как под
ногами у меня шныряли буревестники. Презабавная птица! Ударит раз крыльями,
а потом распластает их, да так и держится на них в воздухе долго-долго!..
- Нельзя ли покороче! - сказала мать. - Ты, значит, был на Медвежьем
острове, что же дальше?
- Да, был. Там чудесно! Вот так пол для пляски! Ровный, гладкий, как
тарелка! Повсюду рыхлый снег пополам со мхом, острые камни да остовы моржей
и белых медведей, покрытые зеленой плесенью, - ну, словно кости великанов!
Солнце, право, туда никогда, кажется, и не заглядывало. Я слегка подул и
разогнал туман, чтобы рассмотреть какой-то сарай; оказалось, что это было
жилье, построенное из корабельных обломков и покрытое моржовыми шкурами,
вывернутыми наизнанку; на крыше сидел белый медведь и ворчал. Потом я пошел
на берег, видел там птичьи гнезда, а в них голых птенцов; они пищали и
разевали рты; я взял да и дунул в эти бесчисленные глотки - небось живо
отучились смотреть разинув рот! У самого моря играли, будто живые кишки или
исполинские черви с свиными головами и аршинными клыками, моржи!
- Славно рассказываешь, сынок! - сказала мать. - Просто слюнки текут,
как послушаешь!
- Ну, а потом началась ловля! Как всадят гарпун моржу в грудь, так
кровь и брызнет фонтаном на лед? Тогда и я задумал себя потешить, завел свою
музыку и велел моим кораблям - ледяным горам - сдавить лодки промышленников.
У! Вот пошел свист и крик, да меня не пересвистишь! Пришлось им выбрасывать
убитых моржей, ящики и снасти на льдины? А я вытряхнул на них целый ворох
снежных хлопьев и погнал их стиснутые льдами суда к югу - пусть похлебают
солененькой водицы! Не вернуться им на Медвежий остров!
- Так ты порядком набедокурил! - сказала мать.
- О добрых делах моих пусть расскажут другие! - сказал он. - А вот и
брат мой с запада! Его я люблю больше всех: он пахнет морем и дышит
благодатным холодком.
- Так это маленький зефир? - спросил принц.
- Зефир-то зефир, только не из маленьких! - сказала старуха. - В
старину и он был красивым мальчуганом, ну, а теперь не то!
Западный ветер выглядел дикарем; на нем была мягкая, толстая,
предохраняющая голову от ударов и ушибов шапка, а в руках палица из красного
дерева, срубленного в американских лесах, на другую он бы не согласился.
- Где был? - спросила его мать.
- В девственных лесах, где между деревьями повисли целые изгороди из
колючих лиан, а во влажной траве лежат огромные ядовитые змеи и где,
кажется, нет никакой надобности в человеке! - отвечал он.
- Что ж ты там делал?
- Смотрел, как низвергается со скалы большая, глубокая река, как
поднимается от нее к облакам водяная пыль, служащая подпорой радуге.
Смотрел, как переплывал реку дикий буйвол; течение увлекало его с собой, и
он плыл вниз по реке вместе со стаей диких уток, но те вспорхнули перед
самым водопадом, а буйволу пришлось полететь головой вниз; это мне
понравилось, и я учинил такую бурю, что вековые деревья поплыли по воде и
превратились в щепки.
- И это все? - спросила старуха.
- Еще я кувыркался в саваннах, гладил диких лошадей и рвал кокосовые
орехи! О, у меня много о чем найдется порассказать, но не все же говорить,
что знаешь. Так- то, старая!
И он так поцеловал мать, что та чуть не опрокинулась навзничь; такой уж
он был необузданный парень.
Затем явился Южный ветер в чалме и развевающемся плаще бедуинов.
- Экая у вас тут стужа! - сказал он и подбросил в костер дров. - Видно,
что Северный первым успел пожаловать!
- Здесь такая жарища, что можно изжарить белого медведя! - возразил
тот.
- Сам-то ты белый медведь! - сказал Южный.
- Что, в мешок захотели? - спросила старуха. - Садись-ка вот тут на
камень да рассказывай, откуда ты.
- Из Африки, матушка, из земли кафров! - отвечал Южный ветер, -
Охотился на львов с готтентотами! Какая трава растет там на равнинах!
Чудесного оливкового цвета! Сколько там антилоп и страусов! Антилопы
плясали, а страусы бегали со мной наперегонки, да я побыстрее их на ногу! Я
дошел и до желтых песков пустыни - она похожа на морское дно. Там настиг я
караван. Люди зарезали последнего своего верблюда, чтобы из его желудка
добыть воды для питья, да немногим пришлось им поживиться! Солнце пекло их
сверху, а песок поджаривал снизу. Конца не было безграничной пустыне! А я
принялся валяться по мелкому, мягкому песку и крутить его огромными
столбами; вот так пляска пошла! Посмотрела бы ты, как столпились в кучу
дромадеры, а купец накинул на голову капюшон и упал передо мною ниц, точно
перед своим аллахом. Теперь все они погребены под высокой пирамидой из
песка. Если мне когда-нибудь вздумается смести ее прочь, солнце выбелит их
кости, и другие путники по крайней мере увидят, что тут бывали люди, а то
трудно и поверить этому, глядя на голую пустыню!
- Ты, значит, только и делал одно зло! - сказала мать, - Марш в мешок!
И не успел Южный ветер опомниться, как мать схватила его за пояс и
упрятала в мешок; он было принялся кататься в мешке по полу, но она уселась
на него, и ему пришлось лежать смирно.
- Бойкие же у тебя сыновья! - сказал принц.
- Ничего себе! - отвечала она. - Да я умею управляться с ними! А вот и
четвертый!
Это был Восточный ветер, одетый китайцем.
- А, ты оттуда! - сказала мать, - Я думала, что ты был в Райском саду.
- Туда я полечу завтра! - сказал Восточный ветер. - Завтра будет ведь
ровно сто лет, как я не был там! Теперь же я прямо из Китая, плясал на
фарфоровой башне, так что все колокольчики звенели! Внизу, на улице,
наказывали чиновников; бамбуковые трости так и гуляли у них по плечам, а это
все были мандарины от первой до девятой степени! Они кричали: "Великое
спасибо тебе, отец и благодетель!" - про себя же думали совсем другое. А я в
это время звонил в колокольчики и припевал: "Тзинг, тзанг, тзу!"
- Шалун! - сказала старуха. - Я рада, что ты завтра отправляешься в
Райский сад, это путешествие всегда приносит тебе большую пользу. Напейся
там из источника Мудрости, да зачерпни из него полную бутылку водицы и для
меня!
- Хорошо, - сказал Восточный ветер. - Но за что ты посадила в мешок
брата Южного? Выпусти его! Он мне расскажет про птицу Феникс, о которой все
спрашивает принцесса Райского сада. Развяжи мешок, милая, дорогая мамаша, а
я подарю тебе целых два кармана, зеленого свежего чаю, только что с куста!
- Ну, разве за чай, да еще за то, что ты мой любимчик, так и быть,
развяжу его!
И она развязала мешок; Южный ветер вылез оттуда с видом мокрой курицы:
еще бы, чужой принц видел, как его наказали.
- Вот тебе для твоей принцессы пальмовый лист! - сказал он Восточному.
- Я получил его от старой птицы Феникс, единственной в мире; она начертила
на нем клювом историю своей столетней земной жизни. Теперь принцесса может
прочесть обо всем, что ей захотелось бы знать. Птица Феникс на моих глазах
сама подожгла свое гнездо и была охвачена пламенем, как индийская вдова! Как
затрещали сухие ветки, какие: пошли от них дым и благоухание! Наконец пламя
пожрало все, и старая птица Феникс превратилась в пепел, но снесенное ею
яйцо, горевшее в пламени, как жар, вдруг лопнуло с сильным треском, и оттуда
вылетел молодой Феникс. Он проклюнул на этом пальмовом листе дырочку: это
его поклон принцессе!
- Ну, теперь пора нам подкрепиться немножко! - сказала мать ветров.
Все уселись и принялись за оленя. Принц сидел рядом с Восточным ветром,
и они скоро стали, друзьями.
- Скажи-ка ты мне, - спросил принц у соседа, - что это за принцесса,
про которую вы столько говорили, и где находится Райский сад?
- Ого! - сказал Восточный ветер. - Коли хочешь побывать там, полетим
завтра вместе! Но я должен тебе сказать, что со времен Адама и Евы там не
бывало ни единой человеческой души! А что было с ними, ты, наверное, уж
знаешь?
- Знаю! - сказал принц.
- После того как они были изгнаны, - продолжал Восточный, - Райский сад
ушел в землю, но в нем царит прежнее великолепие, по-прежнему светит солнце
и в воздухе разлиты необыкновенные свежесть и аромат! Теперь в нем обитает
королева фей. Там же находится чудно-прекрасный остров Блаженства, куда
никогда на заглядывает Смерть! Сядешь мне завтра на спину, и я снесу тебя
туда. Я думаю, что это удастся. А теперь не болтай больше, я хочу спать!
И все заснули.
На заре принц проснулся, и ему сразу стало жутко: оказалось, что он уже
летит высоко-высоко под облаками! Он сидел на спине у Восточного ветра, и
тот добросовестно держал его, но принцу все-таки было боязно: они неслись
так высоко над землею, что леса, поля, реки и моря казались нарисованными на
огромной раскрашенной карте.
- Здравствуй, - сказал принцу Восточный ветер. - Ты мог бы еще поспать,
смотреть-то пока не на что. Разве церкви вздумаешь считать! Видишь, сколько
их? Стоят, точно меловые точки на зеленой доске!
Зеленою доской он называл поля и луга.
- Как это вышло невежливо, что я не простился с твоею матерью и твоими
братьями! - сказал принц.
- Сонному приходится извинить! - сказал Восточный ветер, а они полетели
еще быстрее; это было заметно по тому, как шумели под ними верхушки лесных
деревьев, как вздымались морские волны я как глубоко ныряли в них грудью,
точно лебеди, корабли.
Под вечер, когда стемнело, было очень забавно смотреть на большие
города, в которых то там, то сям вспыхивали огоньки, - казалось, это
перебегают по зажженной бумаге мелкие искорки, словно дети бегут домой из
школы. И принц, глядя на это зрелище, захлопал в ладошки, но Восточный ветер
попросил его вести себя потише да держаться покрепче - не мудрено ведь было
и свалиться да повиснуть на каком-нибудь башенном шпиле.
Быстро и легко несся на своих могучих крыльях дикий орел, но Восточный
ветер несся еще легче, еще быстрее; по равнине вихрем мчался казак на своей
маленькой лошадке, да куда ему было угнаться за принцем!
- Ну, вот тебе и Гималаи! - сказал Восточный ветер, - Это высочайшая
горная цепь в Азии, скоро мы доберемся и до Райского сада!
Они свернули к югу, и вот в воздухе разлились сильный пряный аромат и
благоухание цветов. Финики, гранаты и виноград с синими и красными ягодами
росли здесь. Восточный ветер спустился с принцем на землю, и оба улеглись
отдохнуть в мягкую траву, где росло множество цветов, кивавших им головками,
как бы говоря: "Милости просим!"
- Мы уже в Райском саду? - спросил принц.
- Ну что ты! - отвечал Восточный ветер, - Но скоро попадем и туда!
Видишь эту отвесную, как стена, скалу и в ней большую пещеру, над входом
которой спускаются, будто зеленый занавес, виноградные дозы? Мы должны
пройти через эту пещеру! Завернись хорошенько в плащ: тут палит солнце, но
один шаг - и нас охватит мороз. У птицы, пролетающей мимо пещеры, одно крыло
чувствует летнее тепло, а другое - зимний холод!
- Так вот она, дорога в Райский сад! - сказал принц.
И они вошли в пещеру. Брр... как им стало холодно! Но, к счастью,
ненадолго.
Восточный ветер распростер свои крылья, и от них разлился свет, точно
от яркого пламени. Нет, что это была за пещера! Над головами путников
нависали огромные, имевшие самые причудливые формы каменные глыбы, с которых
капала вода. Порой проход так суживался, что им приходилось пробираться
ползком, иногда же своды пещеры опять поднимались на недосягаемую высоту, и
путники шли точно на вольном просторе под открытым небом. Пещера казалась
какою-то гигантскою усыпальницей с немыми органными трубами и знаменами,
выточенными из камня.
- Мы идем в Райский сад дорогой смерти! - сказал принц, но Восточный
ветер не ответил ни слова и указал перед собою рукою: навстречу им струился
чудный голубой свет; каменные глыбы мало-помалу стали редеть, таять и
- Тут нет воды! - жаловался жаворонок. - Они забыли дать мне напиться,
ушли и не оставили мне ни глоточка воды! У меня совсем пересохло в горлышке!
Я весь горю, и меня знобит! Здесь такая духота! Ах, я умру, не видать мне
больше ни красного солнышка, ни свежей зелени, ни всего божьего мира!
Чтобы хоть сколько-нибудь освежиться, жаворонок глубоко вонзил клюв в
свежий, прохладный дерн, увидал ромашку, кивнул ей головой, поцеловал и
сказал:
- И ты завянешь здесь, бедный цветок! Тебя да этот клочок зеленого
дерна - вот что они дали мне взамен всего мира! Каждая травинка должна быть
для меня теперь зеленым деревом, каждый твой лепесток - благоухающим
цветком. Увы! Ты только напоминаешь мне, чего я лишился!
"Ах, чем бы мне утешить его!" - думала ромашка, но не могла шевельнуть
ни листочком и только все сильнее и сильнее благоухала. Жаворонок заметил
это и не тронул цветка, хотя повыщипал от жажды всю траву.
Вот и вечер пришел, а никто так и не принес бедной птичке воды. Тогда
она распустила свои коротенькие крылышки, судорожно затрепетала ими и еще
несколько раз жалобно пропищала:
- Пить! Пить!
Потом головка ее склонилась набок и сердечко разорвалось от тоски и
муки.
Ромашка также не могла больше свернуть своих лепестков и заснуть, как
накануне: она была совсем больна и стояла, грустно повесив головку.
Только на другое утро пришли мальчики и, увидав мертвого жаворонка,
горько- горько заплакали, потом вырыли ему могилку и всю украсили ее
цветами, а самого жаворонка положили в красивую красненькую коробочку - его
хотели похоронить по- царски! Бедная птичка! Пока она жила и пела, они
забывали о ней, оставили ее умирать в клетке от жажды, а теперь устраивали
ей пышные похороны и проливали над ее могилкой горькие слезы!
Дерн с ромашкой был выброшен на пыльную дорогу; никто и не подумал о
той, которая все-таки больше всех любила бедную птичку и всем сердцем желала
ее утешить.
Было когда-то двадцать пять оловянных солдатиков, родных братьев по
матери - старой оловянной ложке; ружье на плече, голова прямо, красный с
синим мундир - ну, прелесть что за солдаты! Первые слова, которые они
услышали, когда открыли их домик-коробку, были: "Ах, оловянные солдатики!"
Это закричал, хлопая в ладоши, маленький мальчик, которому подарили
оловянных солдатиков в день его рождения. И он сейчас же принялся
расставлять их на столе. Все солдатики были совершенно одинаковы, кроме
одного, который был с одной ногой. Его отливали последним, и олова немножко
не хватило, но он стоял на своей одной ноге так же твердо, как другие на
двух; и он-то как раз и оказался самым замечательным из всех.
На столе, где очутились солдатики, было много разных игрушек, но больше
всего бросался в глаза чудесный дворец из картона. Сквозь маленькие окна
можно было видеть дворцовые покои; перед самым дворцом, вокруг маленького
зеркальца, которое изображало озеро, стояли деревца, а по озеру плавали и
любовались своим отражением восковые лебеди. Все это было чудо как мило, но
милее всего была барышня, стоявшая на самом пороге дворца. Она тоже была
вырезана из бумаги и одета в юбочку из тончайшего батиста; через плечо у нее
шла узенькая голубая ленточка в виде шарфа, а на груди сверкала розетка
величиною с лицо самой барышни. Барышня стояла на одной ножке, вытянув руки,
- она была танцовщицей, - а другую ногу подняла так высоко, что наш солдатик
ее и не увидел, и подумал, что красавица тоже одноногая, как он.
"Вот бы мне такую жену! - подумал он. - Только она, как видно, из
знатных, живет во дворце, а у меня только и есть, что коробка, да и то в ней
нас набито двадцать пять штук, ей там не место! Но познакомиться все же не
мешает".
И он притаился за табакеркой, которая стояла тут же на столе; отсюда
ему отлично было видно прелестную танцовщицу, которая все стояла на одной
ноге, не теряя равновесия.
Поздно вечером всех других оловянных солдатиков уложили в коробку, и
все люди в доме легли спать. Теперь игрушки сами стали играть в гости, в
войну и в бал. Оловянные солдатики принялись стучать в стенки коробки - они
тоже хотели играть, да не могли приподнять крышки. Щелкунчик кувыркался,
грифель плясал по доске; поднялся такой шум и гам, что проснулась канарейка
и тоже заговорила, да еще стихами! Не трогались с места только танцовщица и
оловянный солдатик: она по- прежнему держалась на вытянутом носке, простирая
руки вперед, он бодро стоял под ружьем и не сводил с нее глаз.
Пробило двенадцать. Щелк! - табакерка раскрылась.
Там не было табаку, а сидел маленький черный тролль; табакерка-то была
с фокусом!
- Оловянный солдатик, - сказал тролль, - нечего тебе заглядываться!
Оловянный солдатик будто и не слыхал.
- Ну постой же! - сказал тролль.
Утром дети встали, и оловянного солдатика поставили на окно.
Вдруг - по милости ли тролля или от сквозняка - окно распахнулось, и
наш солдатик полетел головой вниз с третьего этажа, - только в ушах
засвистело! Минута - и он уже стоял на мостовой кверху ногой: голова его в
каске и ружье застряли между камнями мостовой.
Мальчик и служанка сейчас же выбежали на поиски, но сколько ни
старались, найти солдатика не могли; они чуть не наступали на него ногами и
все-таки не замечали его. Закричи он им: "Я тут!" - они, конечно, сейчас же
нашли бы его, но он считал неприличным кричать на улице: он ведь носил
мундир!
Начал накрапывать дождик; сильнее, сильнее, наконец хлынул ливень.
Когда опять прояснилось, пришли двое уличных мальчишек.
- Гляди! - сказал один. - Вон оловянный солдатик! Отправим его в
плавание!
И они сделали из газетной бумаги лодочку, посадили туда оловянного
солдатика и пустили в канаву. Сами мальчишки бежали рядом и хлопали в
ладоши. Ну и ну! Вот так волны ходили по канавке! Течение так и несло, - не
мудрено после такого ливня!
Лодочку бросало и вертело во все стороны, так что оловянный солдатик
весь дрожал, но он держался стойко: ружье на плече, голова прямо, грудь
вперед!
Лодку понесло под длинные мостки: стало так темно, точно солдатик опять
попал в коробку.
"Куда меня несет? - думал он. - Да, это все штуки гадкого тролля! Ах,
если бы со мною в лодке сидела та красавица - по мне, будь хоть вдвое
темнее!
В эту минуту из-под мостков выскочила большая крыса.
- Паспорт есть? - спросила она. - Давай паспорт!
Но оловянный солдатик молчал и еще крепче сжимал ружье. Лодку несло, а
крыса плыла за ней вдогонку. У! Как она скрежетала зубами и кричала плывущим
навстречу щепкам и соломинкам:
- Держи, держи его! Он не внес пошлины, не показал паспорта!
Но течение несло лодку все быстрее и быстрее, и оловянный солдатик уже
видел впереди свет, как вдруг услышал такой страшный шум, что струсил бы
любой храбрец. Представьте себе, у конца мостика вода из канавки
устремлялась в большой канал! Это было для солдатика так же страшно, как для
нас нестись на лодке к большому водопаду.
Но солдатика несло все дальше, остановиться было нельзя. Лодка с
солдатиком скользнула вниз; бедняга держался по-прежнему стойко и даже
глазом не моргнул. Лодка завертелась... Раз, два - наполнилась водой до
краев и стала тонуть. Оловянный солдатик очутился по горло в воде; дальше
больше... вода покрыла его с головой! Тут он подумал о своей красавице: не
видать ему ее больше. В ушах у него звучало:
Вперед стремись, о воин,
И смерть спокойно встреть!
Бумага разорвалась, и оловянный солдатик пошел было ко дну, но в ту же
минуту его проглотила рыба.
Какая темнота! Хуже, чем под мостками, да еще страх как тесно! Но
оловянный солдатик держался стойко и лежал, вытянувшись во всю длину, крепко
прижимая к себе ружье.
Рыба металась туда и сюда, выделывала самые удивительные скачки, но
вдруг замерла, точно в нее ударила молния. Блеснул свет, и кто-то закричал -
"Оловянный солдатик!" Дело в том, что рыбу поймали, свезли на рынок, потом
она попала на кухню, и кухарка распорола ей брюхо большим ножом. Кухарка
взяла оловянного солдатика двумя пальцами за талию и понесла в комнату, куда
сбежались посмотреть на замечательного путешественника все домашние. Но
оловянный солдатик ничуть не загордился. Его поставили на стол, и -
чего-чего не бывает на свете! - он оказался в той же самой комнате, увидал
тех же детей, те же игрушки и чудесный дворец с прелестной маленькой
танцовщицей! Она по-прежнему стояла на одной ножке, высоко подняв другую.
Вот так стойкость! Оловянный солдатик был тронут и чуть не заплакал оловом,
но это было бы неприлично, и он удержался. Он смотрел на нее, она на него,
но они не обмолвились ни словом.
Вдруг один из мальчиков схватил оловянного солдатика и ни с того ни с
сего швырнул его прямо в печку. Наверное, это все тролль подстроил!
Оловянный солдатик стоял охваченный пламенем, ему было ужасно жарко, от огня
или от любви - он и сам не знал. Краски с него совсем слезли, он весь
полинял; кто знает отчего - от дороги или от горя? Он смотрел на танцовщицу,
она на него, и он чувствовал, что тает, но все еще держался стойко, с ружьем
на плече. Вдруг дверь в комнате распахнулась, ветер подхватил танцовщицу, и
она, как сильфида, порхнула прямо в печку к оловянному солдатику, вспыхнула
разом и - конец! А оловянный солдатик растаял и сплавился в комочек. На
другой день горничная выгребала из печки золу и нашла маленькое оловянное
сердечко; от танцовщицы же осталась одна розетка, да и та вся обгорела и
почернела, как уголь.
Жил-был принц; ни у кого не было столько хороших книг, как у него; он
мог прочесть в них обо всем на свете, обо всех странах и народах, и все было
изображено в них на чудесных картинках. Об одном только не было сказано ни
слова: о том, где находится Райский сад, а вот это-то как раз больше всего и
интересовало принца.
Когда он был еще ребенком и только что принимался за азбуку, бабушка
рассказывала ему, что каждый цветок в Райском саду - сладкое пирожное, а
тычинки налиты тончайшим вином; в одних цветах лежит история, в других -
география или таблица умножения; стоило съесть такой цветок-пирожное - и
урок выучивался сам собой. Чем больше, значит, кто-нибудь ел пирожных, тем
больше узнавал из истории, географии и арифметики!
В то время принц еще верил всем таким рассказам, но по мере того как
подрастал, учился и делался умнее, стал понимать, что в Райском саду должны
быть совсем другие прелести.
- Ах, зачем Ева послушалась змия! Зачем Адам вкусил запретного плода!
Будь на их месте я, никогда бы этого не случилось, никогда бы грех не проник
в мир!
Так говорил он не раз и повторял то же самое теперь, когда ему было уже
семнадцать лет; Райский сад заполнял все его мысли.
Раз пошел он в лес один-одинешенек, - он очень любил гулять один. Дело
было к вечеру; набежали облака, и полил такой дождь, точно небо было одною
сплошною плотиной, которую вдруг прорвало и из которой зараз хлынула вся
вода; настала такая тьма, какая бывает разве только ночью на дне самого
глубокого колодца. Принц то скользил по мокрой траве, то спотыкался о голые
камни, торчавшие из скалистой почвы; вода лила с него ручьями; на нем не
оставалось сухой нитки. То и дело приходилось ему перебираться через
огромные глыбы, обросшие мхом, из которого сочилась вода. Он уже чуть не
падал от усталости, как вдруг услыхал какой-то странный свист и увидел перед
собой большую освещенную пещеру. Посреди пещеры был разведен огонь, над
которым можно было изжарить целого оленя, да так оно и было: на вертеле,
укрепленном между двумя срубленными соснами, жарился огромный олень с
большими ветвистыми рогами. У костра сидела пожилая женщина, такая крепкая и
высокая, словно это был переодетый мужчина, и подбрасывала в огонь одно
полено за другим.
- Войди, - сказала она. - Сядь у огня и обсушись.
- Здесь ужасный сквозняк, - сказал принц, подсев к костру.
- Ужо, как вернутся мои сыновья, еще хуже будет! - отвечала женщина, -
Ты ведь в пещере ветров; мои четверо сыновей - ветры. Понимаешь?
- А где твои сыновья?
- На глупые вопросы не легко отвечать! - сказала женщина. - Мои сыновья
не на помочах ходят! Играют, верно, в лапту облаками, там, в большой зале!
И она указала пальцем на небо.
- Вот как! - сказал принц. - Вы выражаетесь несколько резко, не так,
как женщины нашего круга, к которым я привык.
- Да тем, верно, и делать-то больше нечего! А мне приходится быть
резкой и суровой, если хочу держать в повиновении моих сыновей! А я держу их
в руках, даром что они у меня упрямые головы! Видишь вон те четыре мешка,
что висят на стене? Сыновья мои боятся их так же, как ты, бывало, боялся
пучка розог, заткнутого за зеркало! Я гну их в три погибели и сажаю в мешок
без всяких церемоний! Они и сидят там, пока я не смилуюсь! Но вот один уж
пожаловал!
Это был Северный ветер. Он внес с собой в пещеру леденящий холод,
поднялась метель, и по земле запрыгал град. Одет он был в медвежьи штаны и
куртку; на уши спускалась шапка из тюленьей шкуры; на бороде висели ледяные
сосульки, а с воротника куртки скатывались градины.
- Не подходите сразу к огню! - сказал принц. - Вы отморозите себе лицо
и руки!
- Отморожу! - сказал Северный ветер и громко захохотал. - Отморожу! Да
лучше мороза, по мне, нет ничего на свете! А ты что за кислятина? Как ты
попал я пещеру ветров?
- Он мой гость! - сказала старуха, - А если тебе этого объяснения мало,
можешь отправляться в мешок! Понимаешь?
Угроза подействовала, и Северный ветер рассказал, откуда он явился и
где пробыл почти целый месяц.
- Я прямо с Ледовитого океана! - сказал он. - Был на Медвежьем острове,
охотился на моржей с русскими промышленниками. Я сидел и спал на руле, когда
они отплывали с Нордкапа; просыпаясь время от времени, я видел, как под
ногами у меня шныряли буревестники. Презабавная птица! Ударит раз крыльями,
а потом распластает их, да так и держится на них в воздухе долго-долго!..
- Нельзя ли покороче! - сказала мать. - Ты, значит, был на Медвежьем
острове, что же дальше?
- Да, был. Там чудесно! Вот так пол для пляски! Ровный, гладкий, как
тарелка! Повсюду рыхлый снег пополам со мхом, острые камни да остовы моржей
и белых медведей, покрытые зеленой плесенью, - ну, словно кости великанов!
Солнце, право, туда никогда, кажется, и не заглядывало. Я слегка подул и
разогнал туман, чтобы рассмотреть какой-то сарай; оказалось, что это было
жилье, построенное из корабельных обломков и покрытое моржовыми шкурами,
вывернутыми наизнанку; на крыше сидел белый медведь и ворчал. Потом я пошел
на берег, видел там птичьи гнезда, а в них голых птенцов; они пищали и
разевали рты; я взял да и дунул в эти бесчисленные глотки - небось живо
отучились смотреть разинув рот! У самого моря играли, будто живые кишки или
исполинские черви с свиными головами и аршинными клыками, моржи!
- Славно рассказываешь, сынок! - сказала мать. - Просто слюнки текут,
как послушаешь!
- Ну, а потом началась ловля! Как всадят гарпун моржу в грудь, так
кровь и брызнет фонтаном на лед? Тогда и я задумал себя потешить, завел свою
музыку и велел моим кораблям - ледяным горам - сдавить лодки промышленников.
У! Вот пошел свист и крик, да меня не пересвистишь! Пришлось им выбрасывать
убитых моржей, ящики и снасти на льдины? А я вытряхнул на них целый ворох
снежных хлопьев и погнал их стиснутые льдами суда к югу - пусть похлебают
солененькой водицы! Не вернуться им на Медвежий остров!
- Так ты порядком набедокурил! - сказала мать.
- О добрых делах моих пусть расскажут другие! - сказал он. - А вот и
брат мой с запада! Его я люблю больше всех: он пахнет морем и дышит
благодатным холодком.
- Так это маленький зефир? - спросил принц.
- Зефир-то зефир, только не из маленьких! - сказала старуха. - В
старину и он был красивым мальчуганом, ну, а теперь не то!
Западный ветер выглядел дикарем; на нем была мягкая, толстая,
предохраняющая голову от ударов и ушибов шапка, а в руках палица из красного
дерева, срубленного в американских лесах, на другую он бы не согласился.
- Где был? - спросила его мать.
- В девственных лесах, где между деревьями повисли целые изгороди из
колючих лиан, а во влажной траве лежат огромные ядовитые змеи и где,
кажется, нет никакой надобности в человеке! - отвечал он.
- Что ж ты там делал?
- Смотрел, как низвергается со скалы большая, глубокая река, как
поднимается от нее к облакам водяная пыль, служащая подпорой радуге.
Смотрел, как переплывал реку дикий буйвол; течение увлекало его с собой, и
он плыл вниз по реке вместе со стаей диких уток, но те вспорхнули перед
самым водопадом, а буйволу пришлось полететь головой вниз; это мне
понравилось, и я учинил такую бурю, что вековые деревья поплыли по воде и
превратились в щепки.
- И это все? - спросила старуха.
- Еще я кувыркался в саваннах, гладил диких лошадей и рвал кокосовые
орехи! О, у меня много о чем найдется порассказать, но не все же говорить,
что знаешь. Так- то, старая!
И он так поцеловал мать, что та чуть не опрокинулась навзничь; такой уж
он был необузданный парень.
Затем явился Южный ветер в чалме и развевающемся плаще бедуинов.
- Экая у вас тут стужа! - сказал он и подбросил в костер дров. - Видно,
что Северный первым успел пожаловать!
- Здесь такая жарища, что можно изжарить белого медведя! - возразил
тот.
- Сам-то ты белый медведь! - сказал Южный.
- Что, в мешок захотели? - спросила старуха. - Садись-ка вот тут на
камень да рассказывай, откуда ты.
- Из Африки, матушка, из земли кафров! - отвечал Южный ветер, -
Охотился на львов с готтентотами! Какая трава растет там на равнинах!
Чудесного оливкового цвета! Сколько там антилоп и страусов! Антилопы
плясали, а страусы бегали со мной наперегонки, да я побыстрее их на ногу! Я
дошел и до желтых песков пустыни - она похожа на морское дно. Там настиг я
караван. Люди зарезали последнего своего верблюда, чтобы из его желудка
добыть воды для питья, да немногим пришлось им поживиться! Солнце пекло их
сверху, а песок поджаривал снизу. Конца не было безграничной пустыне! А я
принялся валяться по мелкому, мягкому песку и крутить его огромными
столбами; вот так пляска пошла! Посмотрела бы ты, как столпились в кучу
дромадеры, а купец накинул на голову капюшон и упал передо мною ниц, точно
перед своим аллахом. Теперь все они погребены под высокой пирамидой из
песка. Если мне когда-нибудь вздумается смести ее прочь, солнце выбелит их
кости, и другие путники по крайней мере увидят, что тут бывали люди, а то
трудно и поверить этому, глядя на голую пустыню!
- Ты, значит, только и делал одно зло! - сказала мать, - Марш в мешок!
И не успел Южный ветер опомниться, как мать схватила его за пояс и
упрятала в мешок; он было принялся кататься в мешке по полу, но она уселась
на него, и ему пришлось лежать смирно.
- Бойкие же у тебя сыновья! - сказал принц.
- Ничего себе! - отвечала она. - Да я умею управляться с ними! А вот и
четвертый!
Это был Восточный ветер, одетый китайцем.
- А, ты оттуда! - сказала мать, - Я думала, что ты был в Райском саду.
- Туда я полечу завтра! - сказал Восточный ветер. - Завтра будет ведь
ровно сто лет, как я не был там! Теперь же я прямо из Китая, плясал на
фарфоровой башне, так что все колокольчики звенели! Внизу, на улице,
наказывали чиновников; бамбуковые трости так и гуляли у них по плечам, а это
все были мандарины от первой до девятой степени! Они кричали: "Великое
спасибо тебе, отец и благодетель!" - про себя же думали совсем другое. А я в
это время звонил в колокольчики и припевал: "Тзинг, тзанг, тзу!"
- Шалун! - сказала старуха. - Я рада, что ты завтра отправляешься в
Райский сад, это путешествие всегда приносит тебе большую пользу. Напейся
там из источника Мудрости, да зачерпни из него полную бутылку водицы и для
меня!
- Хорошо, - сказал Восточный ветер. - Но за что ты посадила в мешок
брата Южного? Выпусти его! Он мне расскажет про птицу Феникс, о которой все
спрашивает принцесса Райского сада. Развяжи мешок, милая, дорогая мамаша, а
я подарю тебе целых два кармана, зеленого свежего чаю, только что с куста!
- Ну, разве за чай, да еще за то, что ты мой любимчик, так и быть,
развяжу его!
И она развязала мешок; Южный ветер вылез оттуда с видом мокрой курицы:
еще бы, чужой принц видел, как его наказали.
- Вот тебе для твоей принцессы пальмовый лист! - сказал он Восточному.
- Я получил его от старой птицы Феникс, единственной в мире; она начертила
на нем клювом историю своей столетней земной жизни. Теперь принцесса может
прочесть обо всем, что ей захотелось бы знать. Птица Феникс на моих глазах
сама подожгла свое гнездо и была охвачена пламенем, как индийская вдова! Как
затрещали сухие ветки, какие: пошли от них дым и благоухание! Наконец пламя
пожрало все, и старая птица Феникс превратилась в пепел, но снесенное ею
яйцо, горевшее в пламени, как жар, вдруг лопнуло с сильным треском, и оттуда
вылетел молодой Феникс. Он проклюнул на этом пальмовом листе дырочку: это
его поклон принцессе!
- Ну, теперь пора нам подкрепиться немножко! - сказала мать ветров.
Все уселись и принялись за оленя. Принц сидел рядом с Восточным ветром,
и они скоро стали, друзьями.
- Скажи-ка ты мне, - спросил принц у соседа, - что это за принцесса,
про которую вы столько говорили, и где находится Райский сад?
- Ого! - сказал Восточный ветер. - Коли хочешь побывать там, полетим
завтра вместе! Но я должен тебе сказать, что со времен Адама и Евы там не
бывало ни единой человеческой души! А что было с ними, ты, наверное, уж
знаешь?
- Знаю! - сказал принц.
- После того как они были изгнаны, - продолжал Восточный, - Райский сад
ушел в землю, но в нем царит прежнее великолепие, по-прежнему светит солнце
и в воздухе разлиты необыкновенные свежесть и аромат! Теперь в нем обитает
королева фей. Там же находится чудно-прекрасный остров Блаженства, куда
никогда на заглядывает Смерть! Сядешь мне завтра на спину, и я снесу тебя
туда. Я думаю, что это удастся. А теперь не болтай больше, я хочу спать!
И все заснули.
На заре принц проснулся, и ему сразу стало жутко: оказалось, что он уже
летит высоко-высоко под облаками! Он сидел на спине у Восточного ветра, и
тот добросовестно держал его, но принцу все-таки было боязно: они неслись
так высоко над землею, что леса, поля, реки и моря казались нарисованными на
огромной раскрашенной карте.
- Здравствуй, - сказал принцу Восточный ветер. - Ты мог бы еще поспать,
смотреть-то пока не на что. Разве церкви вздумаешь считать! Видишь, сколько
их? Стоят, точно меловые точки на зеленой доске!
Зеленою доской он называл поля и луга.
- Как это вышло невежливо, что я не простился с твоею матерью и твоими
братьями! - сказал принц.
- Сонному приходится извинить! - сказал Восточный ветер, а они полетели
еще быстрее; это было заметно по тому, как шумели под ними верхушки лесных
деревьев, как вздымались морские волны я как глубоко ныряли в них грудью,
точно лебеди, корабли.
Под вечер, когда стемнело, было очень забавно смотреть на большие
города, в которых то там, то сям вспыхивали огоньки, - казалось, это
перебегают по зажженной бумаге мелкие искорки, словно дети бегут домой из
школы. И принц, глядя на это зрелище, захлопал в ладошки, но Восточный ветер
попросил его вести себя потише да держаться покрепче - не мудрено ведь было
и свалиться да повиснуть на каком-нибудь башенном шпиле.
Быстро и легко несся на своих могучих крыльях дикий орел, но Восточный
ветер несся еще легче, еще быстрее; по равнине вихрем мчался казак на своей
маленькой лошадке, да куда ему было угнаться за принцем!
- Ну, вот тебе и Гималаи! - сказал Восточный ветер, - Это высочайшая
горная цепь в Азии, скоро мы доберемся и до Райского сада!
Они свернули к югу, и вот в воздухе разлились сильный пряный аромат и
благоухание цветов. Финики, гранаты и виноград с синими и красными ягодами
росли здесь. Восточный ветер спустился с принцем на землю, и оба улеглись
отдохнуть в мягкую траву, где росло множество цветов, кивавших им головками,
как бы говоря: "Милости просим!"
- Мы уже в Райском саду? - спросил принц.
- Ну что ты! - отвечал Восточный ветер, - Но скоро попадем и туда!
Видишь эту отвесную, как стена, скалу и в ней большую пещеру, над входом
которой спускаются, будто зеленый занавес, виноградные дозы? Мы должны
пройти через эту пещеру! Завернись хорошенько в плащ: тут палит солнце, но
один шаг - и нас охватит мороз. У птицы, пролетающей мимо пещеры, одно крыло
чувствует летнее тепло, а другое - зимний холод!
- Так вот она, дорога в Райский сад! - сказал принц.
И они вошли в пещеру. Брр... как им стало холодно! Но, к счастью,
ненадолго.
Восточный ветер распростер свои крылья, и от них разлился свет, точно
от яркого пламени. Нет, что это была за пещера! Над головами путников
нависали огромные, имевшие самые причудливые формы каменные глыбы, с которых
капала вода. Порой проход так суживался, что им приходилось пробираться
ползком, иногда же своды пещеры опять поднимались на недосягаемую высоту, и
путники шли точно на вольном просторе под открытым небом. Пещера казалась
какою-то гигантскою усыпальницей с немыми органными трубами и знаменами,
выточенными из камня.
- Мы идем в Райский сад дорогой смерти! - сказал принц, но Восточный
ветер не ответил ни слова и указал перед собою рукою: навстречу им струился
чудный голубой свет; каменные глыбы мало-помалу стали редеть, таять и