Страница:
— Он был не один, — низким голосом произнесла она. — Они начали мне сниться… думаю, года два назад, когда… меня оставил мой тюлень. Я не могу быть уверена, потому что поначалу они, казалось бы, мало отличались от остальных снов, но эти я запомнила все. Я стояла на берегу моря. Воды под серым небом были темны и неспокойны. В воздухе ни ветерка. Не летали птицы. Я была одна, совсем одна. Хоть мне и не было страшно. Я знала, что эти берег и морс — мои.
Вначале сны были очень разрозненными, и я придавала им мало значения, когда в моей жизни столько всего происходило. Кто-то медленно появлялся из-за горизонта. Они приближались ко мне по волнам. Всякий раз они подходили все ближе. Наконец я смогла разобрать, что их было, трое: мужчина, женщина и… еще что-то, некое присутствие, тень, но я чувствовала энергию внутри нее… Сны являлись ко мне все чаще и чаще. Теперь я различаю, что мужчина несет молоток и одет в красную мантию, на ней королевская эмблема, колесо. Женщина одета в синее с белым, наподобие одной из вас, галликен. У третьего — кажется, три ноги и один-единственный громадный глаз.
Дахут перевела дух, приближаясь к завершению рассказа.
— Этим утром, как раз перед тем как меня разбудила служанка, они подошли так близко, что я, наверное, смогла бы разобрать их лица. Мне показалось, что мужчина — это мой отец, а женщина моя мать — так я себе ее представляю.
Ее речь стала протяжной и плавной. Она сидела, смотря в ночь.
— Женщиной можешь быть ты сама, — сказала Фенналис.
Дахут обернулась и уставилась на нее.
— Что? Ты, ты можешь его для меня прочесть? Я никогда не думала, что ты…
— Предсказание, волшебство, прикосновение потустороннего, все чудеса проходили мимо меня. Это не для человека. Говорю, я не завидовала Форсквилис. А что касается тебя, дорогая моя, я желаю лишь одного, — женщина еще раз вздохнула. — Нет, я еще слишком далеко от мира колдовства, чтобы понять. Умоляю тебя, будь очень, очень осторожна.
Дахут выпрямилась.
— Спасибо, но почему я должна опасаться за свою судьбу?
— Я знаю, что это.
— Я знаю, что это моя судьба. — Дахут поднялась. Взгляд ее упал на книгу. — Я не видела ее раньше. — Склонившись и следя кончиком пальца, она громко прочла: «Блаженны нищие духом: ибо наследуют …»
Она отпрыгнула, словно папирус ее обжег.
— Фенналис! — закричала она. — Это христианская проповедь! Я видела имя Иисуса!
На женщину снизошло спокойствие.
— Так оно и есть. Корентин перевел несколько своих манускриптов на исанский. Он дал мне это на время.
Дахут выдохнула.
— Ты с ним виделась?
— Недавно, — улыбнулась Фенналис. — Все просто, дитя мое. Мы несколько раз беседовали, по моей просьбе. Он знает, что ему никогда меня не обратить. Я слишком стара и твердо иду по своей колее.
— Тогда зачем, скажи, зачем?
— Чтобы узнать хоть каплю о том, во что он верит, во что верят столь многие. Учение, конечно, обладает долей правды, долей понимания, а я была бы рада узнать то, от чего прежде отступалась.
— Они отвергают богов!
— Что ж, зато наши боги отрицают Христа. Где справедливость? Когда я была молодой, я — Дахут, моим первым королем был Вулфгар, человек грубый, но с благими намерениями и желанием, и — ах, просто жеребец. Непреклонный Гаэтулий убил его и овладел мной. Угрюмый Лугайд убил Гаэтулия. Никого из них я не могла ненавидеть; оба подарили мне много детей для любви, и, кроме того, на то была воля богов. Потом пришел Хоэль, как большое золотое солнце, ведущее за собой зиму; а я была еще не настолько стара, чтобы не родить ему дочь. Но в результате ужасный Колконор убил Хоэля. Спустя пять лет нас освободил Грациллоний.
Измученная Фенналис опустилась на подушки. Глаза ее закрылись. Девочка едва различала слова.
— Однажды те боги, которым ты поклоняешься, пошлют человека, который убьет твоего отца. Ты можешь стать его невестой.
— Мне нужно идти! — почти вскрикнула Дахут. Решительными шагами она вышла из комнаты. Свеча у нес в руке дрогнула, пламя заколыхалось. Свободная рука сжималась и разжималась.
В комнате с мраморными стенами и мозаикой с изображением рыб на полу над наполненной ванной поднимался ароматный пар. Дахут скинула ночную рубашку, швырнула ее на пол и погрузилась в воду.
Лежа там, она постепенно расслаблялась. Сначала взгляд ее, потом руки скользнули по телу. Ей едва исполнилось пятнадцать, но она тем не менее была уже сложившейся женщиной. Она ласкала свои округлости, изгибала спину, мяукала, прикрыв глаза.
Вошла Мальти, возвратив ее к реальности.
— Принцесса, время идет. Лучше поспешить. — Говоря это, служанка сделала шаг вперед. — Как вы прекрасны. Жаль, что мне придется вас вытирать. Много молодых людей победили бы на своем пути дракона, лишь бы помочь вам.
Дахут восприняла слова служанки как нечто приятное, но само собой разумеющееся. Очутившись вновь в своей комнате — она не остановилась, чтобы еще раз взглянуть на Фенналис, — принцесса при помощи служанки облачилась в наряд весталки: в это время года белый с вышитыми золотом солнечными символами. Расчесав ее длинные волосы, Мальти возложила на голову девушке венок из вечнозеленого лавра, куда были вплетены алые ягоды падуба. Туфли тоже были красными; но пояс вокруг ее стана — голубого цвета Белисамы, а на нем серебряная застежка с молотом и трезубцем.
Взяв фонарь, Дахут вышла из дома, где провела ночь, и быстро пошла вдоль улицы. В этом районе мало кто рано вставал. Она заметила две или три лампы, раскачивающиеся на параллельных улочках. С вершины холма было видно, что большинство из них горело внизу, в рабочих частях города, или на бульварах, светящихся как маленькие змейки. Воздух был холоден и чист; курился пар. Среди бесчисленных звезд катилась половинка луны. На фоне темного неба выделялись черные пики башен. На вершине одной из них одиноко мерцало окно. Там жил Руфиний.
Храм Богини прятался в темноте, портик походил на пещеру. Дахут отдала свой фонарь младшей жрице, охранявшей дверь, и прошла в святилище. Кроме нее, там никого не было. Лампы вдоль нефов создавали полумрак. Она проследовала к алтарю, находящемуся в дальнем конце.
Стоя перед алтарем, принцесса подняла руки. Сегодня обязанностей на службе у нее не было, просто наступила ее очередь по уходу и писчей работе, но начинать весталка всегда должна была с молитвы. Ее не устанавливали; этот час называли Открытием Сердца. Дахут взглянула вверх на образы. В полумраке казалось, что они шевелятся.
— Пресвятая Богиня, — произнесла она, переведя дыхание, — приди ко мне. Открой свою волю. Воплоти свое могущество. Стань Дахут, Белисама.
Человек, которого Ниалл послал на юг, разыскал его в гостинице Брана Мак-Анмереха, по пути в Темир на праздник Имболка. Короткий и пасмурный день клонился к концу. Свет огня едва отбрасывал тени в нише длинной комнаты, где посреди своих военачальников восседал король. Бран не станет осквернять его нос зловонием ламп с топленым салом, вместо этого перед ним стояли котлы с душистым маслом. Сверкало золото, глаза смотрели с ненавистью. Поев, сборище стало пить, в то время как певец услаждал их балладой о приключениях великого предка Ниалла, Корбмака.
Никто не стал бы прерывать поэта, но то был парень куда ниже других по происхождению. Мокрые и грязные, путники громко топали и здоровались со своим господином.
— Добро пожаловать, — говорил он. Но голосу его не хватало сердечности. За прошедшие месяцы он все больше и больше размышлял. — Бран, достань все, что им нужно и приготовь для них ночлег.
— Мы привели того, кого ты просил нас найти, — доложил главный. — Выйди вперед, Кернах Мак-Дюртахт.
Откликнулся человек невысокого роста, но широкоплечий, с проседью в волосах. Манеры у него были дерзкие, походка моряка. Взгляд Ниалла изучил его.
— Правда ли ты и есть тот, кто сможет выучить меня языку, на котором говорят в Исе? — спросил король.
— Это я, господин, — отвечал Кернах. Он говорил на сложном, хотя и понятном диалекте Муму. — А это моя жена Сэдб. Я не оставлю ее одну на год или больше. — Он сделал женщине знак, чтобы она к нему подошла. Она была моложе его, полногрудая, широкобедрая, волосы у нее были рыжие и миловидное, несмотря на веснушки, личико. Она улыбнулась, и Ниалл слегка оттаял.
— Что ж, — произнес он, — сядьте, вы двое. Девушка принесла им стулья, поставила напротив скамьи, на которой он сидел. Когда у них в руках появились чашки с медом, он приказал:
— Расскажи о себе, Кернах.
— Я капитан маленького торгового судна, стоящего на якоре в устье реки Шиуир. Я годами перевозил грузы в Ис и обратно. Мне приходилось там бывать, а у себя на родине я принимал морских купцов оттуда, когда они плыли на наши ярмарки или в Кэшел. Я знаю город так же хорошо, как любой иноземец может знать место, столь полное волшебства и поэтичности; на этом языке я говорю с акцентом, но бегло.
— И ты желаешь, за щедрое вознаграждение, поделиться со мной своим знанием?
— Желаю, вдобавок из-за славы послужить Ниаллу Девяти Заложников.
Король присмотрелся.
— Подумай хорошенько, — предостерег он. — Ведь для Иса я злейший враг. Я причиню там столько вреда, насколько дам себе волю, и сочту этот реванш слишком ничтожным за все нанесенные мне обиды. Они начали с разгрома моего флота и убийства моего сына, хоть он ничем не угрожал Ису. Продолжением было то, что они освободили самого важного моего заложника, что привело к убийству сына моего главного поэта и его собственным уходом из моего семейства. От этого вкус победы над уладами был мертвым у меня во рту.
— Я слышал об этом.
— Тогда ты должен знать, что знание об Исе будет средством моего мщения. Я не знаю, как это произойдет, но это случится, если я только не умру первым или море не затопит мир. У тебя сейчас там друзья, а также дело и, конечно, добрые воспоминания. Поможешь ли ты заточить мой меч? Ответь честно, и ты уйдешь домой с дарами за то, что был потревожен. Человек должен стоять за своих друзей.
— Естественно, я отвечу вам безо всякого стеснения, мой господин, — ухмыльнулся Кернах с наглостью моряка. — Я никому не давал клятв. В Исе так не поступают, разве что в низине, в местечке, которое называют Причалом Скоттов, а их там невероятно много. Верно, в Исе есть мужчины — и женщины, ах, женщины, — которых я люблю; и выгоду от торговли я тоже имею. Я буду глубоко опечален, если увижу Ис в руинах, как это было с Альбой. И все же — господин, я сказал, что буду искренен — я не верю, что вы можете причинить городу вред. Он слишком силен, а его хозяева мудры и осторожны. Даже могущественный Ниалл сумел разбить об его твердыню свое сердце. Может, я сослужу вам службу тем, что открою на это глаза? Так или иначе, почему бы мне не сыграть из себя друида и не просветить вас?
Лица воинов стали жестче, многие ужаснулись. Сам Ниалл напрягся. Он оскалился. Затем расслабился, раздался смех, вождь поднял свой кубок.
— Смело сказано! Кажется, я смогу доверить тебе обучение. Поди, выпей за свое путешествие; вижу, владелец гостиницы выносит еду.
Но потом, когда оплыл воск на свечах, настроение у вождя снова упало.
— Никогда не пытайся отговорить меня от мести, — пробормотал он. — Мы только потратим время. Это может стоить тебе головы. Помни это.
К нему наклонилась жена Кернаха, Сэдб.
— У вас горе внутри, король Ниалл, — мягко сказала она. — Могу я немного облегчить вам эту ночь?
Ниалл обратил на нее взор. Наконец, улыбнулся.
— Можешь, — ответил он. — Уйдем отсюда. Они пожелали всем доброго вечера и ушли в предоставленное ему уединенное место, свою руку он положил на ее талию. Кернах смотрел им вслед, выражение его лица стало довольным. Бран прополоскал горло и сказал:
— Думаю, мы можем найти еще не спящую девушку для такого почетного гостя, как вы.
На лице жены Брана было выражение разочарования и злости. Ниалл был не только властным и привлекательным. Среди женщин Эриу ходил слух, что он был несравненным любовником.
Когда суффеты встретили весеннее равноденствие, случилось невиданное Исом доселе событие. Одному из них король предъявил обвинение.
— Нагон Демари, советник по труду. Хорошо известно, что его задиры терроризируют город и бьют потерявших сознание людей, которые противятся тем требованиям, что он предъявляет им в своем союзе. Это не было столь очевидно… Теперь сын Арсла, Доннерх, независимый возчик, под предводительством которого образовывался новый, честный союз, убит, на него напали и закололи, когда он после наступления темноты проходил через Рыбий Хвост. Это всенародное известие, и вызвало оно всеобщую скорбь. И до сих пор не было известно, что Доннерх оказался очень живуч и умер не сразу. Он пришел в сознание и патрульному, нашедшему его лежащим на аллее, назвал имена двоих напавших на него убийц. Судьба распорядилась так, что они оказались легионерами и поэтому были доставлены прямо ко мне. Капитан патрульных честен и смел, но в своих правах ограничен. В отсутствие беспристрастных свидетелей убийцы утверждали лишь то, что Доннерх ошибся, и их отпустили бы. Для меня они были тихо схвачены и допрошены с глазу на глаз. Пытать не было необходимости. Мне, как воплощению Тараниса, они признались, едва я пообещал пощадить их от смерти — обещание, которое не в силах дать никто другой. Они рассказали мне, как расскажут и вам, что действовали по приказу Нагона Демари.
Волнение. Ужас. Споры. Точильный камень в работе.
— Грязная сделка, позволившая наемным убийцам спасти свои головы, — протестовал Боматин Кузури, капитан военно-морского флота.
— Они будут доставлены в цепях в Гезокрибат и выставлены на римском рынке рабов, — ответил Грациллоний. — Вырученные деньги будут переданы вдове и детям Доннерха.
Все свои силы и власть убеждения и, да, устрашения он бросил на то, чтобы попытаться уничтожить Нагона. Этот человек был шипом в боку Иса, и рана гноилась слишком долго.
— Показания недостаточны, — заявил Осрах Танити, капитан рыболовного флота, сам сильно побитый морской волк. — Мы не можем приговорить его со слов двух миног, наподобие этих. Не думайте, я Нагону не друг. Моему братству приходилось работать с союзом, но мы их никогда не любили. Однако его ребятки могли насвистеть ради доли того процветания, которого мы собирались достичь. Это говорит и о его характере.
— Это говорит лишь о том, что каждый тиран или демагог должен оказать кому-то услугу, — отпарировала королева Виндилис. — Король доверился Девяти. Мы согласны, что Нагон — это зло.
— Мы никогда не пожелаем разрушить сам союз, — сказала Форсквилис. — Пусть его возобновит честное руководство.
— Ах и кто назовет это руководство? — потребовал Сорен Картаги. — Король? Берегитесь! — он поднял руку. — Нет, выслушайте меня. Никто не отрицает, что король много сделал для пользы Иса. И все же он снова и снова просчитывается, он нарушил те границы, что были древними уже во времена Бреннилис. Его не удовлетворило положение верховного жреца, короля, префекта и военачальника. Он станет диктатором. Я говорю это ему в лицо, больше из уважения, чем в гневе. Он — человек с благими намерениями, временами ошибающийся, но, возможно, чаще он прав. И все-таки, как насчет его преемника? Что, скажите, сделал бы другой Колконор с той властью, которую Грациллоний вложит в руки короля?
Были там те, кто решительно отвергал обвинения, и среди них обвиняемые. Весь день менялись аргументы.
Наконец, утомленное, большинство проголосовало за компромисс. Факты сочли недостаточными, чтобы осудить Нагона Демари в тяжком преступлении. Убийцы могли неправильно понять его приказания или перегнули палку. Как бы там ни было, они имели к нему отношение и были плохими людьми. То, что он с ними связался, само по себе было тяжким нарушением и давало повод еще для многих голословных утверждений. Вследствие этого Нагон Демари был снят с должности, и ему запретили занимать хоть какое-то место в течение оставшейся жизни.
— Выйди вперед, — предложил ему Грациллоний, — прежде чем я подтвержу или отвергну суждение Совета.
Остался незатронутым поднятый Сореном вопрос, не превысил ли свои полномочия сам король, не создал ли опасный прецедент.
Выступил коренастый человек с волосами песчаного цвета. Он презрительно повернулся к собранию спиной. Один лишь человек на помосте не поддался его холодному взгляду, да еще солдаты, стоявшие сзади, и, наверное, идолы Троицы, маячившие над ними.
— Что тут можно сказать? — проговорил он скрипучим голосом. — Ты годами травил меня, и наконец, я между твоих челюстей. Злой рок принес тебя в Лес. Пусть скорее придет претендент и убьет тебя. Тебе не раздавить рабочих, которые будут проклинать твое имя, не сломить и мой дух. Но я не задержусь здесь, где благодаря тебе моя невинная семья больше не может держать голову высоко. Ты избавишься от меня, Граллон. Ты не избавишься от божественного правосудия.
В палате стало трудно дышать. Грациллоний же ответил просто:
— Тогда иди и живи с римлянами. С собой ты увезешь достаточно награбленного.
Эта борьба утомила его. Это было хуже битвы. На поле брани, по крайней мере, ясно, выигрываешь ты или проигрываешь.
Он отложил сессию и удалился в сопровождении охраны, отклонявшей попытку любого заговорить с ним. За ними последовала Бодилис. Видимо, ему давно нужно было нанести королеве визит.
Пока они дошли до ее дома, сумерки наполнили своей синевой город до краев. Солдаты оставили их, когда они вошли внутрь. В ожидании ужина Бодилис провела его в свой скрипторий. Эта просторная комната, забитая ее книгами, писчими материалами, незаконченными художественными работами, образцами, предметами красоты, — была их убежищем, раз спальня стала недоступна. Мерцание свеч падало на маленькие закуски, вино, воду, питьевые отвары, теплые от лампы.
— Хочешь сбросить мантию? — предложила она на латыни, на которой они обычно разговаривали, когда оставались наедине. — Должно быть, сегодня вечером тебе тяжело было ее носить.
— Так и есть, — вздохнул он, снял плащ и положил на стул. Ее кошка мягко подпрыгнула и уселась на одежду. Бодилис проследила взглядом за Грациллонием, когда он направился налить себе стакан неразбавленного вина и сделал большой глоток. Легкая нижняя туника лежала на его все еще широких плечах и прямой спине, открывая мощные ноги и руки. В золотисто-каштановых волосах и коротко подстриженной бороде блестели нити серебра. Ее локоны уже были седыми полностью.
— Я рад, что это твой вечер, — сказал он. — Твоя сила нужна мне.
— Среди нас многие обладают не меньшей, — мягко ответила она. — И кроме того, могут тебе помочь.
— Но не твое… спокойствие, твое понимание людей. И твоя мудрость. Ты зришь дальше тех политических действий, что мы совершили сегодня, и помогаешь мне осознать, что они на самом деле значат. — Он сел и уставился в иол.
Она взяла чашу травяного напитка и села на стул напротив него.
— Ты говоришь необычно.
Он покачал головой.
— Нет. Я оставлю свои топорные суждения и спрошу твоего мнения. — Боль от барьера, который он волей-неволей вырастил между ними, никогда не проходила; но они могли свободно разговаривать как в старые времена, пока он не пожелает ей спокойной ночи и не найдет во дворце свою кровать.
— Тебя интересует, как нам лучше поступить со сторонниками Нагона? — ответила она. — Мы знаем, что многие будут негодовать. Большинство его рабочих верят, что, в чем бы он ни был виноват, он был на их стороне.
— Так было сочтено еще заранее, — нетерпеливо сказал он. — Не бойся мятежей. В последующие несколько дней патрули будут удвоены. Я надеюсь, что галликены помогут все умиротворить.
— Ведь ты знаешь, что мы не должны занимать чью-либо сторону. Мы служим Богине на благо каждого.
— Я имею в виду помощь в восстановлении союза. Если бы Девять были советниками или надзирали бы надо всем, разве кто-нибудь тогда сомневался бы, что работа сделана как нельзя лучше?.. Но это основание мы уже покрыли. Я сделаю все возможное с теми инструментами, которые у меня есть.
— Что ж, я могу предложить сестрам пересмотреть свою позицию, но вероятнее всего это будет бесполезно. В разоблачении Нагона мы зашли дальше некуда. У тебя должно быть придумано что-то еще.
— Есть, — в его интонации была тревога, почти смущение. — Как говорят некоторые люди: «О, у меня была важная мысль, но опрометчивая». Всегда нужно было много что сделать зараз, нет времени па размышление; а потом слишком поздно. Но разве я мудр, мудр не для себя, а для Иса? Ты заставила меня вспомнить уроки истории, когда я был мальчиком. Марий, спасший Рим, желал людям добра, но разрушил республику, которую Цезарь уничтожил полностью, намереваясь восстановить государство, — я делаю подкоп под Исом? А что будет с моим преемником?
— О, дорогой! — воскликнула она, наклонившись вперед и схватив его руку. — Не говори так!
— Лучше буду, — неумолимо сказал он. — После меня так много чего останется: Дахут, Тамбилис, дети, может быть, ты…
— Но у тебя еще годы впереди, — настаивала она, — непоколебимые, как ты сам. Кто после Руфиния бросил тебе вызов, несмотря на то что ты пощадил его, а это было декаду назад? И вес знаки предсказывают новую эру Иса. Это может положить конец, конец тому, что происходит в Лесу.
Его уныние не уменьшилось. Она поспешила продолжить:
— Между тем нам, действительно, придется справляться с серьезными вещами. Понимаешь — ведь ты все понимаешь, не так ли? — у тебя скоро будет новая королева.
Он колебался.
— Бедная Фенналис больна, — согласился он. — Она не участвует в Советах, не выполняет другие обязанности галликен.
Бодилис рассматривала его.
— Ты боишься этого, — пробормотала она.
— О, сейчас я обращаюсь к ней в любой момент. Она бодрится.
— Она делает вид, что все хорошо. Но как часто слуги в ее дверях просили тебя уйти, говоря, что она спит или что-нибудь в этом роде? Они так поступают по ее приказу. Грациллоний, в последнее время она мучается рвотой, черными песчаными массами. Мы знаем, что это означает. Скоро королева умрет. Мы можем лишь попытаться немного облегчить ее участь. Ты не должен прятаться от правды.
— Но что я могу сделать? — застонал он. — Которая из весталок станет следующей? Никто не предскажет.
— Можно предусмотреть. Что если Знак падет на одну из твоих дочерей?
Выражение его лица стало жестче. После затянувшегося молчания, он произнес унылым голосом:
— Со стороны ваших богов это было бы весьма немудро.
— Ну что же, — сказала она поспешнее, чем прежде, — мы с сестрами подразумевали девочек второго и третьего поколений. У них свои семейные связи, не чуждые суффетам. Какой бы из этих кланов ни добился бы высокой чести, — что ж, некоторые члены будут держаться в стороне, но кое-кто попытается извлечь выгоду. Ланарвилис лучше меня даст совет по этому поводу.
— Хм. — Он потер подбородок. Борода жесткая на ощупь. — Я разыщу ее.
— Сначала, — произнесла Бодилис, — ты воздашь почести Троице. То, что произошло сегодня, на самом деле можно назвать переворотом. Это снискает Их расположение и само собой будет способствовать тому, чтобы успокоить и суффетов, и простой люд, если ты завтра принесешь торжественную жертву.
Он покачал головой.
— Не могу.
Это ее потрясло.
— Отчего нет?
— Я дал другое обещание. Его нужно было сдержать раньше, но слово это застало меня в разгар приготовлений к делам сегодняшнего дня, и… Завтра на закате я буду проводить верховный обряд Митры. Было бы непристойно с моей стороны сначала принести обет еще кому-то.
— Но почему? — прошептала она. — Никакого священного дня…
— Умер мой отец в Британии, — сказал он ей. — Я вместе с моими посвященными должен попрощаться с его духом.
— О, дорогой, — она поднялась и подошла к нему. Он тоже встал. Они прильнули друг к другу.
Апартаменты Джорет располагались на третьем этаже той башни, которую называли Полетом Оленихи. Стены были отделаны таким образом, что на них играли морские волны, дельфины, рыбы, тюлени, водоросли, раковины. Портьеры на окнах, покрывала на кровати были зеленого цвета моря. Главную комнату украшали маленькие эротические скульптурки. В струящемся ладане не было той тяжкой сладости, присущей подобным местам, он был почти неуловим.
Когда Карса вошел, он остановился и затаил дыхание. Дневной свет вырисовал гибкую фигуру Джорет на фоне неба. Оно словно тлело в янтарной массе волос. На ней была шелковая рубашка, обтягивающая грудь и бедра, с ниспадающими рукавами и полами, которая просвечивала в тех местах, где ложными надеждами дразнили, закручиваясь, вышитые виноградные лозы.
— Добро пожаловать, — промурлыкала она и потекла вперед, чтобы заключить его руки в свои. — Очень тебе рада, какой же ты привлекательный юноша.
Он сглотнул сушь во рту. Сердце стучало. С тонкого личика глядели громадные голубые глаза.
— Олус Метелл Карса, не так ли? — произнесла она с улыбкой наподобие рассвета. — Римлянин из Бурдигалы, обитающий среди нас в Исе. О, должно быть, тебе есть о каких приключениях рассказать.
Он смутно припомнил, как ее помощница два дня назад принимала его в комнате наверху. Перед тем как взять с него деньги и назначить час, она вовлекла его в любезную беседу. Было не секретом, что Джорет не принимает не приглянувшихся ей людей; у нее не было в этом необходимости. Сейчас Карса осознал, что сведения о нем были изучены, несомненно включая то, что он был здоров, с вьющимися темно-каштановыми волосами, с чертами широкими, грубоватыми, но правильными. Что ж, подумал он, знание только помогало ей очаровывать своих посетителей.
Вначале сны были очень разрозненными, и я придавала им мало значения, когда в моей жизни столько всего происходило. Кто-то медленно появлялся из-за горизонта. Они приближались ко мне по волнам. Всякий раз они подходили все ближе. Наконец я смогла разобрать, что их было, трое: мужчина, женщина и… еще что-то, некое присутствие, тень, но я чувствовала энергию внутри нее… Сны являлись ко мне все чаще и чаще. Теперь я различаю, что мужчина несет молоток и одет в красную мантию, на ней королевская эмблема, колесо. Женщина одета в синее с белым, наподобие одной из вас, галликен. У третьего — кажется, три ноги и один-единственный громадный глаз.
Дахут перевела дух, приближаясь к завершению рассказа.
— Этим утром, как раз перед тем как меня разбудила служанка, они подошли так близко, что я, наверное, смогла бы разобрать их лица. Мне показалось, что мужчина — это мой отец, а женщина моя мать — так я себе ее представляю.
Ее речь стала протяжной и плавной. Она сидела, смотря в ночь.
— Женщиной можешь быть ты сама, — сказала Фенналис.
Дахут обернулась и уставилась на нее.
— Что? Ты, ты можешь его для меня прочесть? Я никогда не думала, что ты…
— Предсказание, волшебство, прикосновение потустороннего, все чудеса проходили мимо меня. Это не для человека. Говорю, я не завидовала Форсквилис. А что касается тебя, дорогая моя, я желаю лишь одного, — женщина еще раз вздохнула. — Нет, я еще слишком далеко от мира колдовства, чтобы понять. Умоляю тебя, будь очень, очень осторожна.
Дахут выпрямилась.
— Спасибо, но почему я должна опасаться за свою судьбу?
— Я знаю, что это.
— Я знаю, что это моя судьба. — Дахут поднялась. Взгляд ее упал на книгу. — Я не видела ее раньше. — Склонившись и следя кончиком пальца, она громко прочла: «Блаженны нищие духом: ибо наследуют …»
Она отпрыгнула, словно папирус ее обжег.
— Фенналис! — закричала она. — Это христианская проповедь! Я видела имя Иисуса!
На женщину снизошло спокойствие.
— Так оно и есть. Корентин перевел несколько своих манускриптов на исанский. Он дал мне это на время.
Дахут выдохнула.
— Ты с ним виделась?
— Недавно, — улыбнулась Фенналис. — Все просто, дитя мое. Мы несколько раз беседовали, по моей просьбе. Он знает, что ему никогда меня не обратить. Я слишком стара и твердо иду по своей колее.
— Тогда зачем, скажи, зачем?
— Чтобы узнать хоть каплю о том, во что он верит, во что верят столь многие. Учение, конечно, обладает долей правды, долей понимания, а я была бы рада узнать то, от чего прежде отступалась.
— Они отвергают богов!
— Что ж, зато наши боги отрицают Христа. Где справедливость? Когда я была молодой, я — Дахут, моим первым королем был Вулфгар, человек грубый, но с благими намерениями и желанием, и — ах, просто жеребец. Непреклонный Гаэтулий убил его и овладел мной. Угрюмый Лугайд убил Гаэтулия. Никого из них я не могла ненавидеть; оба подарили мне много детей для любви, и, кроме того, на то была воля богов. Потом пришел Хоэль, как большое золотое солнце, ведущее за собой зиму; а я была еще не настолько стара, чтобы не родить ему дочь. Но в результате ужасный Колконор убил Хоэля. Спустя пять лет нас освободил Грациллоний.
Измученная Фенналис опустилась на подушки. Глаза ее закрылись. Девочка едва различала слова.
— Однажды те боги, которым ты поклоняешься, пошлют человека, который убьет твоего отца. Ты можешь стать его невестой.
— Мне нужно идти! — почти вскрикнула Дахут. Решительными шагами она вышла из комнаты. Свеча у нес в руке дрогнула, пламя заколыхалось. Свободная рука сжималась и разжималась.
В комнате с мраморными стенами и мозаикой с изображением рыб на полу над наполненной ванной поднимался ароматный пар. Дахут скинула ночную рубашку, швырнула ее на пол и погрузилась в воду.
Лежа там, она постепенно расслаблялась. Сначала взгляд ее, потом руки скользнули по телу. Ей едва исполнилось пятнадцать, но она тем не менее была уже сложившейся женщиной. Она ласкала свои округлости, изгибала спину, мяукала, прикрыв глаза.
Вошла Мальти, возвратив ее к реальности.
— Принцесса, время идет. Лучше поспешить. — Говоря это, служанка сделала шаг вперед. — Как вы прекрасны. Жаль, что мне придется вас вытирать. Много молодых людей победили бы на своем пути дракона, лишь бы помочь вам.
Дахут восприняла слова служанки как нечто приятное, но само собой разумеющееся. Очутившись вновь в своей комнате — она не остановилась, чтобы еще раз взглянуть на Фенналис, — принцесса при помощи служанки облачилась в наряд весталки: в это время года белый с вышитыми золотом солнечными символами. Расчесав ее длинные волосы, Мальти возложила на голову девушке венок из вечнозеленого лавра, куда были вплетены алые ягоды падуба. Туфли тоже были красными; но пояс вокруг ее стана — голубого цвета Белисамы, а на нем серебряная застежка с молотом и трезубцем.
Взяв фонарь, Дахут вышла из дома, где провела ночь, и быстро пошла вдоль улицы. В этом районе мало кто рано вставал. Она заметила две или три лампы, раскачивающиеся на параллельных улочках. С вершины холма было видно, что большинство из них горело внизу, в рабочих частях города, или на бульварах, светящихся как маленькие змейки. Воздух был холоден и чист; курился пар. Среди бесчисленных звезд катилась половинка луны. На фоне темного неба выделялись черные пики башен. На вершине одной из них одиноко мерцало окно. Там жил Руфиний.
Храм Богини прятался в темноте, портик походил на пещеру. Дахут отдала свой фонарь младшей жрице, охранявшей дверь, и прошла в святилище. Кроме нее, там никого не было. Лампы вдоль нефов создавали полумрак. Она проследовала к алтарю, находящемуся в дальнем конце.
Стоя перед алтарем, принцесса подняла руки. Сегодня обязанностей на службе у нее не было, просто наступила ее очередь по уходу и писчей работе, но начинать весталка всегда должна была с молитвы. Ее не устанавливали; этот час называли Открытием Сердца. Дахут взглянула вверх на образы. В полумраке казалось, что они шевелятся.
— Пресвятая Богиня, — произнесла она, переведя дыхание, — приди ко мне. Открой свою волю. Воплоти свое могущество. Стань Дахут, Белисама.
II
Человек, которого Ниалл послал на юг, разыскал его в гостинице Брана Мак-Анмереха, по пути в Темир на праздник Имболка. Короткий и пасмурный день клонился к концу. Свет огня едва отбрасывал тени в нише длинной комнаты, где посреди своих военачальников восседал король. Бран не станет осквернять его нос зловонием ламп с топленым салом, вместо этого перед ним стояли котлы с душистым маслом. Сверкало золото, глаза смотрели с ненавистью. Поев, сборище стало пить, в то время как певец услаждал их балладой о приключениях великого предка Ниалла, Корбмака.
Никто не стал бы прерывать поэта, но то был парень куда ниже других по происхождению. Мокрые и грязные, путники громко топали и здоровались со своим господином.
— Добро пожаловать, — говорил он. Но голосу его не хватало сердечности. За прошедшие месяцы он все больше и больше размышлял. — Бран, достань все, что им нужно и приготовь для них ночлег.
— Мы привели того, кого ты просил нас найти, — доложил главный. — Выйди вперед, Кернах Мак-Дюртахт.
Откликнулся человек невысокого роста, но широкоплечий, с проседью в волосах. Манеры у него были дерзкие, походка моряка. Взгляд Ниалла изучил его.
— Правда ли ты и есть тот, кто сможет выучить меня языку, на котором говорят в Исе? — спросил король.
— Это я, господин, — отвечал Кернах. Он говорил на сложном, хотя и понятном диалекте Муму. — А это моя жена Сэдб. Я не оставлю ее одну на год или больше. — Он сделал женщине знак, чтобы она к нему подошла. Она была моложе его, полногрудая, широкобедрая, волосы у нее были рыжие и миловидное, несмотря на веснушки, личико. Она улыбнулась, и Ниалл слегка оттаял.
— Что ж, — произнес он, — сядьте, вы двое. Девушка принесла им стулья, поставила напротив скамьи, на которой он сидел. Когда у них в руках появились чашки с медом, он приказал:
— Расскажи о себе, Кернах.
— Я капитан маленького торгового судна, стоящего на якоре в устье реки Шиуир. Я годами перевозил грузы в Ис и обратно. Мне приходилось там бывать, а у себя на родине я принимал морских купцов оттуда, когда они плыли на наши ярмарки или в Кэшел. Я знаю город так же хорошо, как любой иноземец может знать место, столь полное волшебства и поэтичности; на этом языке я говорю с акцентом, но бегло.
— И ты желаешь, за щедрое вознаграждение, поделиться со мной своим знанием?
— Желаю, вдобавок из-за славы послужить Ниаллу Девяти Заложников.
Король присмотрелся.
— Подумай хорошенько, — предостерег он. — Ведь для Иса я злейший враг. Я причиню там столько вреда, насколько дам себе волю, и сочту этот реванш слишком ничтожным за все нанесенные мне обиды. Они начали с разгрома моего флота и убийства моего сына, хоть он ничем не угрожал Ису. Продолжением было то, что они освободили самого важного моего заложника, что привело к убийству сына моего главного поэта и его собственным уходом из моего семейства. От этого вкус победы над уладами был мертвым у меня во рту.
— Я слышал об этом.
— Тогда ты должен знать, что знание об Исе будет средством моего мщения. Я не знаю, как это произойдет, но это случится, если я только не умру первым или море не затопит мир. У тебя сейчас там друзья, а также дело и, конечно, добрые воспоминания. Поможешь ли ты заточить мой меч? Ответь честно, и ты уйдешь домой с дарами за то, что был потревожен. Человек должен стоять за своих друзей.
— Естественно, я отвечу вам безо всякого стеснения, мой господин, — ухмыльнулся Кернах с наглостью моряка. — Я никому не давал клятв. В Исе так не поступают, разве что в низине, в местечке, которое называют Причалом Скоттов, а их там невероятно много. Верно, в Исе есть мужчины — и женщины, ах, женщины, — которых я люблю; и выгоду от торговли я тоже имею. Я буду глубоко опечален, если увижу Ис в руинах, как это было с Альбой. И все же — господин, я сказал, что буду искренен — я не верю, что вы можете причинить городу вред. Он слишком силен, а его хозяева мудры и осторожны. Даже могущественный Ниалл сумел разбить об его твердыню свое сердце. Может, я сослужу вам службу тем, что открою на это глаза? Так или иначе, почему бы мне не сыграть из себя друида и не просветить вас?
Лица воинов стали жестче, многие ужаснулись. Сам Ниалл напрягся. Он оскалился. Затем расслабился, раздался смех, вождь поднял свой кубок.
— Смело сказано! Кажется, я смогу доверить тебе обучение. Поди, выпей за свое путешествие; вижу, владелец гостиницы выносит еду.
Но потом, когда оплыл воск на свечах, настроение у вождя снова упало.
— Никогда не пытайся отговорить меня от мести, — пробормотал он. — Мы только потратим время. Это может стоить тебе головы. Помни это.
К нему наклонилась жена Кернаха, Сэдб.
— У вас горе внутри, король Ниалл, — мягко сказала она. — Могу я немного облегчить вам эту ночь?
Ниалл обратил на нее взор. Наконец, улыбнулся.
— Можешь, — ответил он. — Уйдем отсюда. Они пожелали всем доброго вечера и ушли в предоставленное ему уединенное место, свою руку он положил на ее талию. Кернах смотрел им вслед, выражение его лица стало довольным. Бран прополоскал горло и сказал:
— Думаю, мы можем найти еще не спящую девушку для такого почетного гостя, как вы.
На лице жены Брана было выражение разочарования и злости. Ниалл был не только властным и привлекательным. Среди женщин Эриу ходил слух, что он был несравненным любовником.
III
Когда суффеты встретили весеннее равноденствие, случилось невиданное Исом доселе событие. Одному из них король предъявил обвинение.
— Нагон Демари, советник по труду. Хорошо известно, что его задиры терроризируют город и бьют потерявших сознание людей, которые противятся тем требованиям, что он предъявляет им в своем союзе. Это не было столь очевидно… Теперь сын Арсла, Доннерх, независимый возчик, под предводительством которого образовывался новый, честный союз, убит, на него напали и закололи, когда он после наступления темноты проходил через Рыбий Хвост. Это всенародное известие, и вызвало оно всеобщую скорбь. И до сих пор не было известно, что Доннерх оказался очень живуч и умер не сразу. Он пришел в сознание и патрульному, нашедшему его лежащим на аллее, назвал имена двоих напавших на него убийц. Судьба распорядилась так, что они оказались легионерами и поэтому были доставлены прямо ко мне. Капитан патрульных честен и смел, но в своих правах ограничен. В отсутствие беспристрастных свидетелей убийцы утверждали лишь то, что Доннерх ошибся, и их отпустили бы. Для меня они были тихо схвачены и допрошены с глазу на глаз. Пытать не было необходимости. Мне, как воплощению Тараниса, они признались, едва я пообещал пощадить их от смерти — обещание, которое не в силах дать никто другой. Они рассказали мне, как расскажут и вам, что действовали по приказу Нагона Демари.
Волнение. Ужас. Споры. Точильный камень в работе.
— Грязная сделка, позволившая наемным убийцам спасти свои головы, — протестовал Боматин Кузури, капитан военно-морского флота.
— Они будут доставлены в цепях в Гезокрибат и выставлены на римском рынке рабов, — ответил Грациллоний. — Вырученные деньги будут переданы вдове и детям Доннерха.
Все свои силы и власть убеждения и, да, устрашения он бросил на то, чтобы попытаться уничтожить Нагона. Этот человек был шипом в боку Иса, и рана гноилась слишком долго.
— Показания недостаточны, — заявил Осрах Танити, капитан рыболовного флота, сам сильно побитый морской волк. — Мы не можем приговорить его со слов двух миног, наподобие этих. Не думайте, я Нагону не друг. Моему братству приходилось работать с союзом, но мы их никогда не любили. Однако его ребятки могли насвистеть ради доли того процветания, которого мы собирались достичь. Это говорит и о его характере.
— Это говорит лишь о том, что каждый тиран или демагог должен оказать кому-то услугу, — отпарировала королева Виндилис. — Король доверился Девяти. Мы согласны, что Нагон — это зло.
— Мы никогда не пожелаем разрушить сам союз, — сказала Форсквилис. — Пусть его возобновит честное руководство.
— Ах и кто назовет это руководство? — потребовал Сорен Картаги. — Король? Берегитесь! — он поднял руку. — Нет, выслушайте меня. Никто не отрицает, что король много сделал для пользы Иса. И все же он снова и снова просчитывается, он нарушил те границы, что были древними уже во времена Бреннилис. Его не удовлетворило положение верховного жреца, короля, префекта и военачальника. Он станет диктатором. Я говорю это ему в лицо, больше из уважения, чем в гневе. Он — человек с благими намерениями, временами ошибающийся, но, возможно, чаще он прав. И все-таки, как насчет его преемника? Что, скажите, сделал бы другой Колконор с той властью, которую Грациллоний вложит в руки короля?
Были там те, кто решительно отвергал обвинения, и среди них обвиняемые. Весь день менялись аргументы.
Наконец, утомленное, большинство проголосовало за компромисс. Факты сочли недостаточными, чтобы осудить Нагона Демари в тяжком преступлении. Убийцы могли неправильно понять его приказания или перегнули палку. Как бы там ни было, они имели к нему отношение и были плохими людьми. То, что он с ними связался, само по себе было тяжким нарушением и давало повод еще для многих голословных утверждений. Вследствие этого Нагон Демари был снят с должности, и ему запретили занимать хоть какое-то место в течение оставшейся жизни.
— Выйди вперед, — предложил ему Грациллоний, — прежде чем я подтвержу или отвергну суждение Совета.
Остался незатронутым поднятый Сореном вопрос, не превысил ли свои полномочия сам король, не создал ли опасный прецедент.
Выступил коренастый человек с волосами песчаного цвета. Он презрительно повернулся к собранию спиной. Один лишь человек на помосте не поддался его холодному взгляду, да еще солдаты, стоявшие сзади, и, наверное, идолы Троицы, маячившие над ними.
— Что тут можно сказать? — проговорил он скрипучим голосом. — Ты годами травил меня, и наконец, я между твоих челюстей. Злой рок принес тебя в Лес. Пусть скорее придет претендент и убьет тебя. Тебе не раздавить рабочих, которые будут проклинать твое имя, не сломить и мой дух. Но я не задержусь здесь, где благодаря тебе моя невинная семья больше не может держать голову высоко. Ты избавишься от меня, Граллон. Ты не избавишься от божественного правосудия.
В палате стало трудно дышать. Грациллоний же ответил просто:
— Тогда иди и живи с римлянами. С собой ты увезешь достаточно награбленного.
Эта борьба утомила его. Это было хуже битвы. На поле брани, по крайней мере, ясно, выигрываешь ты или проигрываешь.
Он отложил сессию и удалился в сопровождении охраны, отклонявшей попытку любого заговорить с ним. За ними последовала Бодилис. Видимо, ему давно нужно было нанести королеве визит.
Пока они дошли до ее дома, сумерки наполнили своей синевой город до краев. Солдаты оставили их, когда они вошли внутрь. В ожидании ужина Бодилис провела его в свой скрипторий. Эта просторная комната, забитая ее книгами, писчими материалами, незаконченными художественными работами, образцами, предметами красоты, — была их убежищем, раз спальня стала недоступна. Мерцание свеч падало на маленькие закуски, вино, воду, питьевые отвары, теплые от лампы.
— Хочешь сбросить мантию? — предложила она на латыни, на которой они обычно разговаривали, когда оставались наедине. — Должно быть, сегодня вечером тебе тяжело было ее носить.
— Так и есть, — вздохнул он, снял плащ и положил на стул. Ее кошка мягко подпрыгнула и уселась на одежду. Бодилис проследила взглядом за Грациллонием, когда он направился налить себе стакан неразбавленного вина и сделал большой глоток. Легкая нижняя туника лежала на его все еще широких плечах и прямой спине, открывая мощные ноги и руки. В золотисто-каштановых волосах и коротко подстриженной бороде блестели нити серебра. Ее локоны уже были седыми полностью.
— Я рад, что это твой вечер, — сказал он. — Твоя сила нужна мне.
— Среди нас многие обладают не меньшей, — мягко ответила она. — И кроме того, могут тебе помочь.
— Но не твое… спокойствие, твое понимание людей. И твоя мудрость. Ты зришь дальше тех политических действий, что мы совершили сегодня, и помогаешь мне осознать, что они на самом деле значат. — Он сел и уставился в иол.
Она взяла чашу травяного напитка и села на стул напротив него.
— Ты говоришь необычно.
Он покачал головой.
— Нет. Я оставлю свои топорные суждения и спрошу твоего мнения. — Боль от барьера, который он волей-неволей вырастил между ними, никогда не проходила; но они могли свободно разговаривать как в старые времена, пока он не пожелает ей спокойной ночи и не найдет во дворце свою кровать.
— Тебя интересует, как нам лучше поступить со сторонниками Нагона? — ответила она. — Мы знаем, что многие будут негодовать. Большинство его рабочих верят, что, в чем бы он ни был виноват, он был на их стороне.
— Так было сочтено еще заранее, — нетерпеливо сказал он. — Не бойся мятежей. В последующие несколько дней патрули будут удвоены. Я надеюсь, что галликены помогут все умиротворить.
— Ведь ты знаешь, что мы не должны занимать чью-либо сторону. Мы служим Богине на благо каждого.
— Я имею в виду помощь в восстановлении союза. Если бы Девять были советниками или надзирали бы надо всем, разве кто-нибудь тогда сомневался бы, что работа сделана как нельзя лучше?.. Но это основание мы уже покрыли. Я сделаю все возможное с теми инструментами, которые у меня есть.
— Что ж, я могу предложить сестрам пересмотреть свою позицию, но вероятнее всего это будет бесполезно. В разоблачении Нагона мы зашли дальше некуда. У тебя должно быть придумано что-то еще.
— Есть, — в его интонации была тревога, почти смущение. — Как говорят некоторые люди: «О, у меня была важная мысль, но опрометчивая». Всегда нужно было много что сделать зараз, нет времени па размышление; а потом слишком поздно. Но разве я мудр, мудр не для себя, а для Иса? Ты заставила меня вспомнить уроки истории, когда я был мальчиком. Марий, спасший Рим, желал людям добра, но разрушил республику, которую Цезарь уничтожил полностью, намереваясь восстановить государство, — я делаю подкоп под Исом? А что будет с моим преемником?
— О, дорогой! — воскликнула она, наклонившись вперед и схватив его руку. — Не говори так!
— Лучше буду, — неумолимо сказал он. — После меня так много чего останется: Дахут, Тамбилис, дети, может быть, ты…
— Но у тебя еще годы впереди, — настаивала она, — непоколебимые, как ты сам. Кто после Руфиния бросил тебе вызов, несмотря на то что ты пощадил его, а это было декаду назад? И вес знаки предсказывают новую эру Иса. Это может положить конец, конец тому, что происходит в Лесу.
Его уныние не уменьшилось. Она поспешила продолжить:
— Между тем нам, действительно, придется справляться с серьезными вещами. Понимаешь — ведь ты все понимаешь, не так ли? — у тебя скоро будет новая королева.
Он колебался.
— Бедная Фенналис больна, — согласился он. — Она не участвует в Советах, не выполняет другие обязанности галликен.
Бодилис рассматривала его.
— Ты боишься этого, — пробормотала она.
— О, сейчас я обращаюсь к ней в любой момент. Она бодрится.
— Она делает вид, что все хорошо. Но как часто слуги в ее дверях просили тебя уйти, говоря, что она спит или что-нибудь в этом роде? Они так поступают по ее приказу. Грациллоний, в последнее время она мучается рвотой, черными песчаными массами. Мы знаем, что это означает. Скоро королева умрет. Мы можем лишь попытаться немного облегчить ее участь. Ты не должен прятаться от правды.
— Но что я могу сделать? — застонал он. — Которая из весталок станет следующей? Никто не предскажет.
— Можно предусмотреть. Что если Знак падет на одну из твоих дочерей?
Выражение его лица стало жестче. После затянувшегося молчания, он произнес унылым голосом:
— Со стороны ваших богов это было бы весьма немудро.
— Ну что же, — сказала она поспешнее, чем прежде, — мы с сестрами подразумевали девочек второго и третьего поколений. У них свои семейные связи, не чуждые суффетам. Какой бы из этих кланов ни добился бы высокой чести, — что ж, некоторые члены будут держаться в стороне, но кое-кто попытается извлечь выгоду. Ланарвилис лучше меня даст совет по этому поводу.
— Хм. — Он потер подбородок. Борода жесткая на ощупь. — Я разыщу ее.
— Сначала, — произнесла Бодилис, — ты воздашь почести Троице. То, что произошло сегодня, на самом деле можно назвать переворотом. Это снискает Их расположение и само собой будет способствовать тому, чтобы успокоить и суффетов, и простой люд, если ты завтра принесешь торжественную жертву.
Он покачал головой.
— Не могу.
Это ее потрясло.
— Отчего нет?
— Я дал другое обещание. Его нужно было сдержать раньше, но слово это застало меня в разгар приготовлений к делам сегодняшнего дня, и… Завтра на закате я буду проводить верховный обряд Митры. Было бы непристойно с моей стороны сначала принести обет еще кому-то.
— Но почему? — прошептала она. — Никакого священного дня…
— Умер мой отец в Британии, — сказал он ей. — Я вместе с моими посвященными должен попрощаться с его духом.
— О, дорогой, — она поднялась и подошла к нему. Он тоже встал. Они прильнули друг к другу.
IV
Апартаменты Джорет располагались на третьем этаже той башни, которую называли Полетом Оленихи. Стены были отделаны таким образом, что на них играли морские волны, дельфины, рыбы, тюлени, водоросли, раковины. Портьеры на окнах, покрывала на кровати были зеленого цвета моря. Главную комнату украшали маленькие эротические скульптурки. В струящемся ладане не было той тяжкой сладости, присущей подобным местам, он был почти неуловим.
Когда Карса вошел, он остановился и затаил дыхание. Дневной свет вырисовал гибкую фигуру Джорет на фоне неба. Оно словно тлело в янтарной массе волос. На ней была шелковая рубашка, обтягивающая грудь и бедра, с ниспадающими рукавами и полами, которая просвечивала в тех местах, где ложными надеждами дразнили, закручиваясь, вышитые виноградные лозы.
— Добро пожаловать, — промурлыкала она и потекла вперед, чтобы заключить его руки в свои. — Очень тебе рада, какой же ты привлекательный юноша.
Он сглотнул сушь во рту. Сердце стучало. С тонкого личика глядели громадные голубые глаза.
— Олус Метелл Карса, не так ли? — произнесла она с улыбкой наподобие рассвета. — Римлянин из Бурдигалы, обитающий среди нас в Исе. О, должно быть, тебе есть о каких приключениях рассказать.
Он смутно припомнил, как ее помощница два дня назад принимала его в комнате наверху. Перед тем как взять с него деньги и назначить час, она вовлекла его в любезную беседу. Было не секретом, что Джорет не принимает не приглянувшихся ей людей; у нее не было в этом необходимости. Сейчас Карса осознал, что сведения о нем были изучены, несомненно включая то, что он был здоров, с вьющимися темно-каштановыми волосами, с чертами широкими, грубоватыми, но правильными. Что ж, подумал он, знание только помогало ей очаровывать своих посетителей.