Страница:
Принцесса пожала плечами, криво улыбнулась и последовала дальше. Когда она стала видна солдатам, улыбка стала ослепительной, и она отвечала на их оживленные приветствия ливнем воздушных поцелуев.
Подошел Будик. Когда он неловко поклонился, к его светлой коже прилила кровь.
— Удачно ли вы завершили свои дела, моя госпожа?
— На удивление хорошо, — пропела Дахут, — и теперь можно возвращаться. Давайте выедем на дорогу и пришпорим наших коней.
Легионер встал на колено и сложил руки ступенькой. Казалось, будто вес, который он поддерживал, был священным.
Федерих франкский содержал обширное поместье в нескольких милях от Кондат Редонум. Обрабатывал землю как ему нравилось; римляне уже давно решили, что благоразумнее смотреть на свой закон сквозь пальцы, чем пытаться насаждать его среди лаэтов. Когда огонь истребил его дом, он построил его заново на скале, поскольку разбогател.
Вот почему вождь готов был оказать путнику не больше гостеприимства, чем того требовала его честь, — место в нижней части стола и плита на полу для ночлега. Не попрошайка, но одет просто, хотя и на лошади. Не калека, невысокий, но крепкий, странник был вооружен лишь римским мечом пехотинца, и казалось, привык к нему не больше, чем к верховой езде. Когда он попросил позволения поговорить наедине с хозяином, Федерих начал гоготать. Тогда парень протянул доверительное письмо. Федерих узнал печать и не потрудился позвать слугу, чтобы тот прочел ему текст.
— Входи, — сказал он и распорядился принести эль.
Вместе с незнакомцем он покинул дымный зал и под моросящим дождем направился к строению поменьше, что стояло неподалеку.
— Женское жилище, — объяснил Федерих. — Оно для нас сойдет.
Большие окна, покрытые промасленным холстом, делали единственную комнату внутри достаточно светлой для его жены и служанок, чтобы они работали за ткацким станком или сидели на стульях за шитьем, прядением, болтовней. Он выгнал присутствующих, закрыл за ними дверь и повернулся к гостю.
Некоторое время мужчины изучали друг друга. В свой третий десяток Федерих был огромным и могущественным. Желтая борода рассыпалась по румяному лицу, на котором возле сломанного носа мерцали маленькие глазки. Одежда на нем была из превосходного материала, но запах от него шел омерзительный.
— Ты ни германец, ни галл, — проворчал он, — кто же тогда?
— Исанец, теперь находящийся, как вы сами, на службе у Рима, — ответил Нагон.
— Ис? — лицо Федериха побагровело. Он поднял свой рог с элем, словно собрался ударить.
Нагон захлебнулся смешком.
— Просто, — сказал он, — я люблю короля Иса не больше, чем вы, вот почему я вас отыскал.
— Хм. Что ж, садись и рассказывай. Говори медленно. За твоей латынью сложно уследить.
Нагон воздержался от замечания по поводу акцента самого хозяина. Они сгорбились па стульях друг напротив друга. Нагон пригубил эль. Тот оказался неожиданно хорошим.
— Я понимаю ваше недовольство Исом, — начал он, — ведь вы были среди тех, на кого напали, как оказалось, агенты этого короля — одиннадцать лет назад, я слышал?
— Да, — огрызнулся Федерих. — Мой отец Меровех поклялся отомстить. На своем смертном одре он велел мне и моим братьям обещать, что мы исполним обет. Мы не нуждались в горячих заверениях. Мы пострадали больше, чем в тот час бесчестия. Эти багауды в наши дни где-то поблизости, в лесах, в холмах, в сельской местности. Они обращают против нас наших крепостных. Снова и снова они подрывали наши приготовления к жертвоприношению, до тех пор пока Вотан не перестал получать в священные дни людей, а только лошадей. Когда мы собрали военные отряды, чтобы разыскать их, они расплылись, и стреляли в нас из засады, или резали горло нашим часовым с наступлением темноты. И Рим не поможет нам. Никак!
— У Рима связаны руки, — сказал Нагон. — Он считает, что король Иса… причиняет беспокойство. — Предатель склонился вперед. — Слушай, мой господин, — жизнь научила меня, где и как надо мстить. Я могу объяснить свой план. Я пришел сначала к тебе потому, что хоть ты не можешь быть верховным предводителем франков и ты даже не старший выживший сын твоего великого отца, однако все говорят мне, что ты один из сильнейших и самых уважаемых людей в Арморике. Еще они говорят, что ты мудр, осмотрителен и способен молчать до тех пор, пока не наступит время.
Федерих выпрямился.
— Продолжай.
— Позволь задать вопрос. Принимая во внимание, какой доблестный народ франки, сколько обид причинил им король Иса, сколько процветания и славы им по праву принадлежит, почему никто из вас до сих пор не пошел и не бросил ему вызов?
Федерих смотрел сердито. Рука дотронулась до кинжала.
— Думаешь, я боюсь?
— О нет, конечно же. Наверняка у вас есть весомая причина.
— Хм. Что ж. — Федерих сделал большой глоток, отрыгнул и почесал бороду. — Ну дело в том, что собака Граллон — легионер старого образца, такой, какого вы больше нигде не найдете. Я сам узнавал. Люди рассказывали мне, как он крушил своих противников, как зубчики чеснока, и всегда побеждает своих партнеров по турниру. Чего достигнешь, позволяя ему пережевать других? Кто бы ни взял его, он будет слишком сильно ранен, чтобы извлечь много выгоды из положения короля Иса. Кроме того, противники будут докучать ему до самой смерти.
— Их можно сменять, — мягко сказал Нагон. Федерих сел прямо.
— Как?
— Что если Граллону придется сражаться с одним человеком каждый день? Первые несколько могут и умереть — со славой, но вскоре он устанет и будет легкой добычей.
Федерих поник.
— Об этом уже думали. Это невозможно осуществить. Ис никогда не позволит, чтобы в нем сразу находилось так много вооруженных незнакомцев; у него есть войска, чтобы не впустить их. В любом случае, мы не можем воевать с Исом. Это союзник Рима, а мы римские подданные. Стилихон не станет медлить с наказанием. Может, он тоже не слишком жалует Ис, но он не за такого рода беспорядки.
— Все можно устроить, — промурлыкал Нагон. — Предположим, исанские войска находятся где-то. Предположим, затем франки входят на территорию города я поселяются там. Военным действием это не будет, а как исанцы затеют драку? Не будет разрешения Рима, но официально Рим ничего и не узнает. К тому времени, когда эти события уже не смогут оставаться незамеченными, Граллон уже погибнет. Новый король Иса обнаружит, что имперские авторитеты вполне готовы простить любые нарушения их законодательства, в обмен на уплату, которую легко можно будет осуществить из римской казны. Затем он станет как-то приподнимать бремя, возложенное на вас, его народ, Граллоном. Он станет героем. Как и те, что погибли, готовя для него путь. Слава их не увянет.
Пока он говорил, Федерих начал трястись и задыхаться. Наконец, франк пролаял:
— Каким образом это случится?
— Об этом мы еще поговорим, — сказал Нагон. — Пойми, пожалуйста, мой господин, новому королю не придется стать жертвенным животным. Его целью станет там все поменять, мир за мир, пока в результате он не сумеет передать город в наследство Риму, как было, я слышал, с королевством Пергама. Римляне будут спокойно его направлять. Подумай, девять прелестных жен, и сам легендарный город! В результате Ис будет христианским, но тот король, о котором мы говорим, не может быть верующим, ему нужно руководить обрядами. О, франкский воин будет префектом. Он станет знаком, предзнаменующим будущее Галлии.
Федерих смотрел пристально и слушал внимательно.
Однажды вечером незадолго до летнего солнцестояния над океаном зажегся редкой красоты закат. На чистой синеве, медленно сгущавшейся до багрового, бесконечно сияли розовым и золотым, со всеми промежуточными оттенками, облака. Воды спокойно дышали, возвращая небесам эти изменчивые цвета.
Всякий раз, когда казалось, что великолепие вот-вот сольется с ночью, уже выводящей первые восточные звезды, огненная красота снова вырывалась на свободу. Во всем Исе восторженный народ карабкался на стены; их тихий удивленный шепот походил на шум моря.
Одним из них был Руфиний. Он мог наблюдать за закатом с Поляриса, но не так отчетливо. По пути он стукнул в дверь к Томмалтаху, занимавшему комнаты этажом ниже. Вместе они поспешили к верфи и поднялись по находившейся там лестнице. Будучи важными людьми, они могли пройти мимо охраны в башню Ворон, прочь от толпы, туда, где находились военные орудия. Так поступили лишь несколько суффетов и дам. Эти парочки и одиночки держались сильно в стороне, жаждущие только того чуда, что было перед ними. Двое товарищей на некотором расстоянии разглядели королев Бодилис и Тамбилис, но не отважились поздороваться.
Наконец, великолепие истлело совсем. Люди ощутили прохладу на улице и начали спускаться, пока светло. Над холмами суши дрожало вес больше и больше звезд. Западные холмы затуманились.
— Ах, это был знак свыше, и спасибо, что ты мне его послал, — сказал Томмалтах. — Пламя Маг Мелла — хотя может быть, то, что мы мельком увидали, может исходить от кого-то, кто выше богов.
Руфиний рассмеялся.
— Ты слишком серьезен для юноши, — ответил он. — Пойдем выпьем и придем в себя, будем снова самими собой.
Взгляд Томмалтаха вперился в сгущающиеся сумерки.
— Была ли здесь принцесса Дахут? Надеюсь, что да.
Когда они спускались с башни, из ее двери вышло несколько человек. Поверх одежды на них были ризы. Было еще не слишком темно, чтобы не различить черты Кинана, Верики, Маклавия, нескольких исанцев — и впереди короля Грациллония, отца митраистского братства.
Руфиний и Томмалтах дотронулись руками до лбов.
— Здравствуйте, господин.
Грациллоний отозвался.
Из черноты растрепанной бороды сверкнули зубы Руфиния.
— Жаль, что это был день службы, — заметил он. — Несомненно он таким и был, потому что верующий произнесет молитву с наступлением ночи, где бы он ни оказался. — Пока вы под землей молились Солнцу, оно предоставило нам самое необыкновенное зрелище.
— Это мы беседовали с Митрой, — напомнил ему Грациллоний. — И его свет сиял в наши души. — В нем еще чувствовался некий восторг. — Мой друг, если б вы только послушали меня…
Руфиний склонил голову. В его интонации звучала боль.
— Нет, не стану я разыгрывать фальшь… перед вами. Никогда мне не быть причастником вашей веры.
— Ты и раньше мне это говорил, но не говорил, почему.
— Никогда.
Томмалтах задрожал.
— Но, сэр! — вырвалось у него, — я постараюсь понять.
Грациллоний пристально разглядывал его, насколько позволял тусклый свет.
— Подумай хорошенько, — произнес он, — с верой не шутят.
— Я и не собираюсь. — Голос Томмалтаха утратил обычное самодовольство. — То, что я наблюдал, — о, это великолепней всего. С тех пор как я приехал в Ис и узнал: вас, город, мир за ним — было достаточно времени, чтобы понять, что я ничего не знаю, — боги Эриу далеко, и они кажутся такими маленькими.
— Не осмеивай их. Однако, — Грациллоний улыбнулся, он подался вперед, чтобы пожать скотту руку, — конечно же, мы поговорим, ты и я, и если ты со всей искренностью поверишь, что Митра — это Бог, что ж, я сам обращу тебя к его тайнам, — сказал отец Дахут.
Глава шестая
Зиза, дочь от нее, впустила его с небрежным: «Привет». В этом году девушке пришло Приглашение, но для нее этот этап жизни ознаменовался замкнутостью, возможно, оттого, что она располнела и у нее выступили прыщи.
— Как прошел день? — заставил он себя спросить. Она скривилась и пожала плечами.
— День в храме. Ты опоздал. Слуги пытаются спасти ужин от гибели.
— У меня были свои дела, — отрезал он. До того, как король успел упрекнуть дочь за дерзость, в атрий вошла Малдунилис. Это было как нельзя кстати. Грациллоний прошел вперед, чтобы ее встретить и соединить в приветствии руки.
Королева внимательно на него посмотрела.
— Опять гроза на твоем лице, — сказала она. — Что плохого случилось за это время?
Он бросил на нее пронзительный взгляд. С годами она прибавила в весе, хотя ее телосложение было крупным настолько, что ее нельзя было назвать тучной. Черты лица королевы по-прежнему оставались привлекательными в своих тяжелых формах, а волосы все еще сверкали рыжевато-каштановым. Прическа была в беспорядке; точно так же, как и одежда на ней. Он уже привык к этому. Еще он привык к тому, что она мало интересовалась как гражданскими делами, так и любыми другими; она пассивно соглашалась с теми решениями, которые принимали ее сестры.
— Сейчас нет необходимости тебя беспокоить, — ответил он, как и раньше. — Вскоре услышишь.
Если бы это были Бодилис, Ланарвилис, Виндилис, с которыми можно посоветоваться; Форсквилис, Тамбилис, заряжающие энергией; Иннилис, даже Гвилвилис, воспитывавшие своим спокойствием. Но сегодня вечером была очередь Малдунилис. Что ж, у нее были свои права, и, хотя она была человеком недалеким, мужчина должен нести свою ношу не скуля.
Она кивнула.
— Входи, — сказала она. — Еда ждет.
Она, или скорее всего ее кухарка, содержали превосходный стол. Этим вечером Грациллоний едва ли заметил, что было перед ним, за исключением вина. Его он наливал щедро. Малдунилис щебетала за двоих; это тоже было обычно для их супружеской жизни.
— Затем, Давона — ты знаешь Давону? Эта белокурая жрица, которая припомнила свои клятвы после того, как стала вдовой два года назад, но поверь мне, она — охотящаяся за мужьями потаскушка — заявила мне, что наперстянка хранилась слишком долго и утратила свое действие, вот почему несчастный, которого мы приютили, умер, но я знаю, что она хочет быть среди сборщиков, которые пойдут освящать траву, потому что с ними пойдут симпатичные молодые моряки… Граллон, почему ты такой хмурый?
Он покачал головой.
— Это не так. Продолжай.
— Что еще? Да. Позднее в тот же день я видела свою портниху. Мне нужно новое одеяние к Середине лета, и цена, которую она назвала …
Зиза молчала, методично поглощая пищу. Она все время наблюдала за родителями. Глазки у нее были маленькие; глядя на них Грациллоний представлял себе глаза свиньи.
Иногда ему казалось, что он сможет дочь полюбить, или, по крайней мере, не питать отвращение к этому своему ребенку. Остальные были славные, уверенные в себе больше, чем эта. Уна у Бодилис, которой только что исполнилось пятнадцать, и Истар у Томбилис, четыре года почти соперничали с Дахут. Естественно, они были ее ближайшими родственницами. Он уклонился от воспоминания. Августина у Виндилис во время ученичества стала немного странной, несомненно идя по стопам своей упорной матери. То же самое можно сказать о Нимете Форсквилис, но она была энергичной девушкой и всегда веселой. Старшая дочь Томбилис, Семурамат, и Юлия Ланарвилис были довольно серьезными, но не утаивали от него своей привязанности. Шестеро Гвилвилис, в возрасте от трех до пятнадцати, были весьма заурядными, питавшими к нему такое же благоговение и в своем роде такую же любовь, как и она … Малдунилис доела засахаренные фрукты.
— Ты закончил, дорогой? Время спать, — сказала она лукаво.
Грациллоний поднялся. Вино едва ударило ему в голову: пчелы на клеверном лугу, где юноша со своей возлюбленной нашли уединение.
— Да, — ответил он, — мне надо рано вставать. Королева хихикнула.
— Тебе действительно надо будет встать.
Он отвернулся от Зизы, чтобы девушка не видела, как он покраснел. Малдунилис всегда не доставало сдержанности. Он знал, о чем его дочь думала — вы собираетесь заняться любовью, — и не позаботилась о том, чтобы не выдать своего злорадства. Быстрые взгляды, которые она на отца кидала, интонации и жесты заставляли его подозревать, что она могла подслушивать под дверью спальни.
Ариман побери! Как бы он хотел, чтобы его жизнь была свободна от людских разглядываний, догадок, сплетен, подавленных смешков, которые намного лучше его самого делали свое дело, что ж, тогда бы он давно ускользнул из Иса и стал отшельником, как в былое время Корентин.
Грациллоний сопровождал Малдунилис из триклиния. Вино помогало ему игнорировать окружающее. То же самое было с возбуждением, которое начинало пульсировать в пояснице. Когда у королевы Иса был король, боги входили в них обоих; и у Белисамы было превосходство над Таранисом.
Сразу после того, как за ними закрылась дверь, Малдунилис накинулась на Грациллония. Она жадно целовала его, широко открыв рот и проникая языком.
— Я так долго томилась, — стонала она.
Его руки блуждали. Его ум тоже, еще меньше поддаваясь контролю. В тысячный раз он ломал голову над своими девятью женитьбами. Силы галликен проявлялись через их сдерживаемые потребности? Хотя та масса, которую он поддерживал, могла принадлежать любой торговке рыбой. Другие тоже не требовали большего — случайное исцеление Иннилис, случайное видение Форсквилис и ее заклятье — на такое была способна любая варварская ведьма. Вместе они призывали новых королей, низвергали Колконора, топили флот скоттов, или так им казалось, о Митра, шестнадцать лет назад, и они искренне сомневались, что смогут сделать еще что-нибудь в этом роде. Они не чувствовали, что могут. Пора Бреннилис уходить.
Грациллоний освободился от Малдунилис и нащупал свою одежду. Большую часть вечеров они тушили свечи до того, как отправиться в постель. Так не было принято у исанцев правящих классов, включая его собственных жен, но эта ни о чем не заботилась, и в темноте он мог притвориться. Однако в это время года дневной свет медлил. Королева сбросила свою одежду на пол. Что ж, его член отреагировал, и он утопил лицо в мягкости промеж тяжелых грудей.
— Минутку, — засмеялась она. Прозаично сняла крышку с горшка и села. Каким-то образом бульканье возбудило его еще больше. Нет, не вся сила Девяти его оставила.
Страсть словно была плотиной, и когда она прорвалась, всего его затрясло. Лежа в постели, на отсыревших от пота простынях, он задерживал дыхание.
Она шевельнулась позади него.
— Что-то не так? — спросила Малдунилис.
— Ничего, ничего, — возразил он.
Порой она могла его удивлять. Поднявшись на локте, жена заглянула ему в глаза и неуверенно спросила.
— Я знаю, что я недоумок, но если ты хочешь поговорить, если это поможет, я способна помолчать и послушать.
Грациллоний вздохнул. Она улыбнулась и погладила его бровь, взъерошила волосы. Возможно, если он поделится с ней, то лучше заснет.
— Никакого секрета, — поведал он ей. — Я поставлю вопрос перед Советом. Сегодня из Туропа пришло послание.
Она ласкала его голову и ждала.
— Римляне, — Грациллоний задыхался в поисках слов, — правитель и гражданский губернатор вместе послали мне приказ, мне, префекту Рима. Примерно месяц спустя будут проходить военные учения, которые будут длиться… некоторое время, как они сказали. Оно будет проходить совместно с регулярными войсками Иса. Наши корпуса моряков и военно-морские суда, которые не находятся за пределами города, обязаны явиться в Дарпоритум Венеторум и поступить под римское командование на время маневров.
— Что? А раньше такое когда-нибудь случалось?
— Никогда. И сейчас Арморике ничего не угрожает. Малдунилис бросила хмурый взгляд в пространство.
— Я не понимаю. Что в этом плохого?
— Да потому что ситуация совершенно новая, приказ не имеет видимых причин. О, в письме говорится, что это ради подготовки к будущему, и ссылается на наше предложение готовить экипажи для тех кораблей, что мы будем строить для Рима. Я не могу отказаться подчиниться и обратиться к высшим авторитетам. Как король суверенного Иса я должен убедить город действовать так, как приказано мне, префекту Рима. Время искусно выбрано, накануне Совета Середины лета. Я застану суффетов неподготовленными и смогу принудить к соглашению. Я обязан.
— Конечно же, я проголосую, как ты пожелаешь. Но это неплохо. Наши люди дадут грандиозное представление! Ты тоже поедешь?
Он покачал головой под ее пальцами.
— Нет. Об этом в приказе ясно сказано. Я остаюсь дома выполнять свои обязанности — интересы империи. Что они замышляют, эти люди?
— Может, лишь то, о чем говорят?
— Ты хочешь этому верить. Я сам бы хотел. Ну я не вижу перед собой выбора.
— Тогда больше не мучайся. — Малдунилис снова легла. Ее рука блуждала по груди и животу, вверх-вниз. — Сегодня ночью будь просто мужчиной, Граллон.
Впадая в морс где-то в десяти милях от Иса, река Гоана образовывала юго-восточную границу внутренних владений города; дальше лежала Озисмия. Тем не менее Рим претендовал на Аудиарну, город на правом берегу. Обитатели были преимущественно галлами, включая небольшой гарнизон. Он был направлен вместе с исанскими моряками отчитываться в Венеторум. Это казалось странным, ведь тогда вся оконечность полуострова останется без охраны. Однако исанский военно-морской патруль должен был оберегать земли от пиратов, не так ли? Вдобавок, учения станут еще одним шагом к восстановлению эффективной обороны Арморики.
Был солнечный день, когда в Аудиарну вошли вновь прибывшие. Солнце вспыхивало на пиках, высоких шлемах, кирасах; линии и орнамент на них навевали воспоминание о морских волнах. Дул бриз, знамена хлопали, перья качались. Насчитывая всего несколько сотен, моряки Иса являли собой самое впечатляющее зрелище, которое мог припомнить маленький сонный городок. Они промаршировали через главные ворота и вниз но центральной улице, не в машинальный, а плавный унисон, как движение многоногой пантеры. Ими командовали офицеры, сидящие на чистокровных конях. Животные, везущее снаряжение, были почти такими же статными, телеги с запасами изящны, шутливо украшены, сродни колесницам. Не было туб, издававших неприятный звук; гремели барабаны, тревожно визжали свирели, в голосах которых звучал ритм, близкий волнам и ветру.
Во главе войска сияла красавица, молодая женщина на огромном гнедом жеребце, ее волосы с золотистыми и янтарными прядями были распущены. Изгибы фигуры бесстыдно обтягивали яркая, отделанная серебром голубая туника и лайковые бриджи; за плечами развевался алый плащ, над бровями возносился обруч с драгоценными камнями. Когда на форуме она натянула поводья, вздох пронесся среди собравшихся посмотреть на невиданное войско людей.
Местный отряд и римский кадровый состав были построены в ожидании. Неожиданно снаряжение их показалось убогим, а строй неровным. Главный центурион, сам верхом, поднял руку, отдавая честь. Исанский предводитель сделал то же самое. Сбоку ехала девушка, и первой заговорила она. Обладая полномочиями сюзеренного государства и правом командования верховными войсками, исанцы должны были руководить обоими до самого Венеторума, эта уступка помогла ослабить нежелание ехать. Когда центурион официально подал жезл в виде виноградной лозы, его приняла девушка и, в свою очередь, передала его спутнику.
После этого она повернула коня, подъехала обратно к передней линии моряков и закричала, в то время как жеребец под ней фыркал и переступал:
— Прощайте, дорожные спутники! Теперь я должна вернуться, а вы продолжать путь. Но мысленно я всегда буду ехать с вами. Легионеры, пришедшие в Ис вместе с моим отцом, королем, зовут меня своей Удачей. Позвольте мне быть и вашей удачей, раз вы оказались среди иноземцев. Высоко держите честь Иса!
— Дахут! — закричали из рядов. — Дахут! Дахут!
— Девять галликен будут наблюдать и молиться за вас, — поклялась она, — и каждая весталка, и я больше всех. Придите домой с радостью. Да будет ваша сила в именах Тараниса, Лера, и Белисамы, королевы Битв!
Они вновь ликовали.
Центурион нахмурился. Для епископа Аудиарны это было чересчур. К тому же Дахут говорила на собственном языке, большинство из присутствующих знали его достаточно, для того чтобы понять; он не сильно отличался от их собственного. Некоторые выражали негодование, делали знаки или бормотали молитвы. Но многие, казалось, были возбуждены, у многих из них даже поднялось настроение. Они тоже подняли крик.
Епископ покинул церковь, с портала которой наблюдал за встречей, и проталкивался сквозь толпу, окружившую квадратную площадь. Здоровяк с выбритой в стиле Мартина тонзурой в седых волосах, он шагал, пока не очутился перед конем и возвышающейся над ним прекрасной наездницей. Он поднял руки и на латыни закричал:
— О люди Аудиарны, солдаты Рима, что это за творение сатаны? Берегите свои души! Этой языческой ведьме мало того, что она щеголяет, как шлюха, в мужской одежде, так она взывает к демонам, которым поклоняется, среди нас, нас, подданных августа. Отшвырните ее, пока она не увела вас в самое пламя ада!
Над строем исанских моряков пронесся рык. Большинство из них поняли епископа. Руки сжали оружие.
Дахут успокоила волнение. Она откинула голову и рассмеялась. Смотря вниз на церковника, она ответила ему тоже на латыни:
— Не бойся, старик. Если б я кого-то позвала с собой, то не куда-нибудь в жаркое место, а к морю, к исанскому. Кроме того, я сейчас уезжаю. Позвольте мне только предложить вам, из доброты, поучить латинскую грамматику. То, что вы говорили вашей пастве, звучало ужасно. Но ведь Иисус не заметит разницы, правда?
Подошел Будик. Когда он неловко поклонился, к его светлой коже прилила кровь.
— Удачно ли вы завершили свои дела, моя госпожа?
— На удивление хорошо, — пропела Дахут, — и теперь можно возвращаться. Давайте выедем на дорогу и пришпорим наших коней.
Легионер встал на колено и сложил руки ступенькой. Казалось, будто вес, который он поддерживал, был священным.
III
Федерих франкский содержал обширное поместье в нескольких милях от Кондат Редонум. Обрабатывал землю как ему нравилось; римляне уже давно решили, что благоразумнее смотреть на свой закон сквозь пальцы, чем пытаться насаждать его среди лаэтов. Когда огонь истребил его дом, он построил его заново на скале, поскольку разбогател.
Вот почему вождь готов был оказать путнику не больше гостеприимства, чем того требовала его честь, — место в нижней части стола и плита на полу для ночлега. Не попрошайка, но одет просто, хотя и на лошади. Не калека, невысокий, но крепкий, странник был вооружен лишь римским мечом пехотинца, и казалось, привык к нему не больше, чем к верховой езде. Когда он попросил позволения поговорить наедине с хозяином, Федерих начал гоготать. Тогда парень протянул доверительное письмо. Федерих узнал печать и не потрудился позвать слугу, чтобы тот прочел ему текст.
— Входи, — сказал он и распорядился принести эль.
Вместе с незнакомцем он покинул дымный зал и под моросящим дождем направился к строению поменьше, что стояло неподалеку.
— Женское жилище, — объяснил Федерих. — Оно для нас сойдет.
Большие окна, покрытые промасленным холстом, делали единственную комнату внутри достаточно светлой для его жены и служанок, чтобы они работали за ткацким станком или сидели на стульях за шитьем, прядением, болтовней. Он выгнал присутствующих, закрыл за ними дверь и повернулся к гостю.
Некоторое время мужчины изучали друг друга. В свой третий десяток Федерих был огромным и могущественным. Желтая борода рассыпалась по румяному лицу, на котором возле сломанного носа мерцали маленькие глазки. Одежда на нем была из превосходного материала, но запах от него шел омерзительный.
— Ты ни германец, ни галл, — проворчал он, — кто же тогда?
— Исанец, теперь находящийся, как вы сами, на службе у Рима, — ответил Нагон.
— Ис? — лицо Федериха побагровело. Он поднял свой рог с элем, словно собрался ударить.
Нагон захлебнулся смешком.
— Просто, — сказал он, — я люблю короля Иса не больше, чем вы, вот почему я вас отыскал.
— Хм. Что ж, садись и рассказывай. Говори медленно. За твоей латынью сложно уследить.
Нагон воздержался от замечания по поводу акцента самого хозяина. Они сгорбились па стульях друг напротив друга. Нагон пригубил эль. Тот оказался неожиданно хорошим.
— Я понимаю ваше недовольство Исом, — начал он, — ведь вы были среди тех, на кого напали, как оказалось, агенты этого короля — одиннадцать лет назад, я слышал?
— Да, — огрызнулся Федерих. — Мой отец Меровех поклялся отомстить. На своем смертном одре он велел мне и моим братьям обещать, что мы исполним обет. Мы не нуждались в горячих заверениях. Мы пострадали больше, чем в тот час бесчестия. Эти багауды в наши дни где-то поблизости, в лесах, в холмах, в сельской местности. Они обращают против нас наших крепостных. Снова и снова они подрывали наши приготовления к жертвоприношению, до тех пор пока Вотан не перестал получать в священные дни людей, а только лошадей. Когда мы собрали военные отряды, чтобы разыскать их, они расплылись, и стреляли в нас из засады, или резали горло нашим часовым с наступлением темноты. И Рим не поможет нам. Никак!
— У Рима связаны руки, — сказал Нагон. — Он считает, что король Иса… причиняет беспокойство. — Предатель склонился вперед. — Слушай, мой господин, — жизнь научила меня, где и как надо мстить. Я могу объяснить свой план. Я пришел сначала к тебе потому, что хоть ты не можешь быть верховным предводителем франков и ты даже не старший выживший сын твоего великого отца, однако все говорят мне, что ты один из сильнейших и самых уважаемых людей в Арморике. Еще они говорят, что ты мудр, осмотрителен и способен молчать до тех пор, пока не наступит время.
Федерих выпрямился.
— Продолжай.
— Позволь задать вопрос. Принимая во внимание, какой доблестный народ франки, сколько обид причинил им король Иса, сколько процветания и славы им по праву принадлежит, почему никто из вас до сих пор не пошел и не бросил ему вызов?
Федерих смотрел сердито. Рука дотронулась до кинжала.
— Думаешь, я боюсь?
— О нет, конечно же. Наверняка у вас есть весомая причина.
— Хм. Что ж. — Федерих сделал большой глоток, отрыгнул и почесал бороду. — Ну дело в том, что собака Граллон — легионер старого образца, такой, какого вы больше нигде не найдете. Я сам узнавал. Люди рассказывали мне, как он крушил своих противников, как зубчики чеснока, и всегда побеждает своих партнеров по турниру. Чего достигнешь, позволяя ему пережевать других? Кто бы ни взял его, он будет слишком сильно ранен, чтобы извлечь много выгоды из положения короля Иса. Кроме того, противники будут докучать ему до самой смерти.
— Их можно сменять, — мягко сказал Нагон. Федерих сел прямо.
— Как?
— Что если Граллону придется сражаться с одним человеком каждый день? Первые несколько могут и умереть — со славой, но вскоре он устанет и будет легкой добычей.
Федерих поник.
— Об этом уже думали. Это невозможно осуществить. Ис никогда не позволит, чтобы в нем сразу находилось так много вооруженных незнакомцев; у него есть войска, чтобы не впустить их. В любом случае, мы не можем воевать с Исом. Это союзник Рима, а мы римские подданные. Стилихон не станет медлить с наказанием. Может, он тоже не слишком жалует Ис, но он не за такого рода беспорядки.
— Все можно устроить, — промурлыкал Нагон. — Предположим, исанские войска находятся где-то. Предположим, затем франки входят на территорию города я поселяются там. Военным действием это не будет, а как исанцы затеют драку? Не будет разрешения Рима, но официально Рим ничего и не узнает. К тому времени, когда эти события уже не смогут оставаться незамеченными, Граллон уже погибнет. Новый король Иса обнаружит, что имперские авторитеты вполне готовы простить любые нарушения их законодательства, в обмен на уплату, которую легко можно будет осуществить из римской казны. Затем он станет как-то приподнимать бремя, возложенное на вас, его народ, Граллоном. Он станет героем. Как и те, что погибли, готовя для него путь. Слава их не увянет.
Пока он говорил, Федерих начал трястись и задыхаться. Наконец, франк пролаял:
— Каким образом это случится?
— Об этом мы еще поговорим, — сказал Нагон. — Пойми, пожалуйста, мой господин, новому королю не придется стать жертвенным животным. Его целью станет там все поменять, мир за мир, пока в результате он не сумеет передать город в наследство Риму, как было, я слышал, с королевством Пергама. Римляне будут спокойно его направлять. Подумай, девять прелестных жен, и сам легендарный город! В результате Ис будет христианским, но тот король, о котором мы говорим, не может быть верующим, ему нужно руководить обрядами. О, франкский воин будет префектом. Он станет знаком, предзнаменующим будущее Галлии.
Федерих смотрел пристально и слушал внимательно.
IV
Однажды вечером незадолго до летнего солнцестояния над океаном зажегся редкой красоты закат. На чистой синеве, медленно сгущавшейся до багрового, бесконечно сияли розовым и золотым, со всеми промежуточными оттенками, облака. Воды спокойно дышали, возвращая небесам эти изменчивые цвета.
Всякий раз, когда казалось, что великолепие вот-вот сольется с ночью, уже выводящей первые восточные звезды, огненная красота снова вырывалась на свободу. Во всем Исе восторженный народ карабкался на стены; их тихий удивленный шепот походил на шум моря.
Одним из них был Руфиний. Он мог наблюдать за закатом с Поляриса, но не так отчетливо. По пути он стукнул в дверь к Томмалтаху, занимавшему комнаты этажом ниже. Вместе они поспешили к верфи и поднялись по находившейся там лестнице. Будучи важными людьми, они могли пройти мимо охраны в башню Ворон, прочь от толпы, туда, где находились военные орудия. Так поступили лишь несколько суффетов и дам. Эти парочки и одиночки держались сильно в стороне, жаждущие только того чуда, что было перед ними. Двое товарищей на некотором расстоянии разглядели королев Бодилис и Тамбилис, но не отважились поздороваться.
Наконец, великолепие истлело совсем. Люди ощутили прохладу на улице и начали спускаться, пока светло. Над холмами суши дрожало вес больше и больше звезд. Западные холмы затуманились.
— Ах, это был знак свыше, и спасибо, что ты мне его послал, — сказал Томмалтах. — Пламя Маг Мелла — хотя может быть, то, что мы мельком увидали, может исходить от кого-то, кто выше богов.
Руфиний рассмеялся.
— Ты слишком серьезен для юноши, — ответил он. — Пойдем выпьем и придем в себя, будем снова самими собой.
Взгляд Томмалтаха вперился в сгущающиеся сумерки.
— Была ли здесь принцесса Дахут? Надеюсь, что да.
Когда они спускались с башни, из ее двери вышло несколько человек. Поверх одежды на них были ризы. Было еще не слишком темно, чтобы не различить черты Кинана, Верики, Маклавия, нескольких исанцев — и впереди короля Грациллония, отца митраистского братства.
Руфиний и Томмалтах дотронулись руками до лбов.
— Здравствуйте, господин.
Грациллоний отозвался.
Из черноты растрепанной бороды сверкнули зубы Руфиния.
— Жаль, что это был день службы, — заметил он. — Несомненно он таким и был, потому что верующий произнесет молитву с наступлением ночи, где бы он ни оказался. — Пока вы под землей молились Солнцу, оно предоставило нам самое необыкновенное зрелище.
— Это мы беседовали с Митрой, — напомнил ему Грациллоний. — И его свет сиял в наши души. — В нем еще чувствовался некий восторг. — Мой друг, если б вы только послушали меня…
Руфиний склонил голову. В его интонации звучала боль.
— Нет, не стану я разыгрывать фальшь… перед вами. Никогда мне не быть причастником вашей веры.
— Ты и раньше мне это говорил, но не говорил, почему.
— Никогда.
Томмалтах задрожал.
— Но, сэр! — вырвалось у него, — я постараюсь понять.
Грациллоний пристально разглядывал его, насколько позволял тусклый свет.
— Подумай хорошенько, — произнес он, — с верой не шутят.
— Я и не собираюсь. — Голос Томмалтаха утратил обычное самодовольство. — То, что я наблюдал, — о, это великолепней всего. С тех пор как я приехал в Ис и узнал: вас, город, мир за ним — было достаточно времени, чтобы понять, что я ничего не знаю, — боги Эриу далеко, и они кажутся такими маленькими.
— Не осмеивай их. Однако, — Грациллоний улыбнулся, он подался вперед, чтобы пожать скотту руку, — конечно же, мы поговорим, ты и я, и если ты со всей искренностью поверишь, что Митра — это Бог, что ж, я сам обращу тебя к его тайнам, — сказал отец Дахут.
Глава шестая
I
Воздух после дождя стал влажным. Когда солнце заходило, облака окрасились в алый цвет, но вряд ли до рассвета станет прохладней. Грациллоний был почти рад войти с улицы в дом Малдунилис.Зиза, дочь от нее, впустила его с небрежным: «Привет». В этом году девушке пришло Приглашение, но для нее этот этап жизни ознаменовался замкнутостью, возможно, оттого, что она располнела и у нее выступили прыщи.
— Как прошел день? — заставил он себя спросить. Она скривилась и пожала плечами.
— День в храме. Ты опоздал. Слуги пытаются спасти ужин от гибели.
— У меня были свои дела, — отрезал он. До того, как король успел упрекнуть дочь за дерзость, в атрий вошла Малдунилис. Это было как нельзя кстати. Грациллоний прошел вперед, чтобы ее встретить и соединить в приветствии руки.
Королева внимательно на него посмотрела.
— Опять гроза на твоем лице, — сказала она. — Что плохого случилось за это время?
Он бросил на нее пронзительный взгляд. С годами она прибавила в весе, хотя ее телосложение было крупным настолько, что ее нельзя было назвать тучной. Черты лица королевы по-прежнему оставались привлекательными в своих тяжелых формах, а волосы все еще сверкали рыжевато-каштановым. Прическа была в беспорядке; точно так же, как и одежда на ней. Он уже привык к этому. Еще он привык к тому, что она мало интересовалась как гражданскими делами, так и любыми другими; она пассивно соглашалась с теми решениями, которые принимали ее сестры.
— Сейчас нет необходимости тебя беспокоить, — ответил он, как и раньше. — Вскоре услышишь.
Если бы это были Бодилис, Ланарвилис, Виндилис, с которыми можно посоветоваться; Форсквилис, Тамбилис, заряжающие энергией; Иннилис, даже Гвилвилис, воспитывавшие своим спокойствием. Но сегодня вечером была очередь Малдунилис. Что ж, у нее были свои права, и, хотя она была человеком недалеким, мужчина должен нести свою ношу не скуля.
Она кивнула.
— Входи, — сказала она. — Еда ждет.
Она, или скорее всего ее кухарка, содержали превосходный стол. Этим вечером Грациллоний едва ли заметил, что было перед ним, за исключением вина. Его он наливал щедро. Малдунилис щебетала за двоих; это тоже было обычно для их супружеской жизни.
— Затем, Давона — ты знаешь Давону? Эта белокурая жрица, которая припомнила свои клятвы после того, как стала вдовой два года назад, но поверь мне, она — охотящаяся за мужьями потаскушка — заявила мне, что наперстянка хранилась слишком долго и утратила свое действие, вот почему несчастный, которого мы приютили, умер, но я знаю, что она хочет быть среди сборщиков, которые пойдут освящать траву, потому что с ними пойдут симпатичные молодые моряки… Граллон, почему ты такой хмурый?
Он покачал головой.
— Это не так. Продолжай.
— Что еще? Да. Позднее в тот же день я видела свою портниху. Мне нужно новое одеяние к Середине лета, и цена, которую она назвала …
Зиза молчала, методично поглощая пищу. Она все время наблюдала за родителями. Глазки у нее были маленькие; глядя на них Грациллоний представлял себе глаза свиньи.
Иногда ему казалось, что он сможет дочь полюбить, или, по крайней мере, не питать отвращение к этому своему ребенку. Остальные были славные, уверенные в себе больше, чем эта. Уна у Бодилис, которой только что исполнилось пятнадцать, и Истар у Томбилис, четыре года почти соперничали с Дахут. Естественно, они были ее ближайшими родственницами. Он уклонился от воспоминания. Августина у Виндилис во время ученичества стала немного странной, несомненно идя по стопам своей упорной матери. То же самое можно сказать о Нимете Форсквилис, но она была энергичной девушкой и всегда веселой. Старшая дочь Томбилис, Семурамат, и Юлия Ланарвилис были довольно серьезными, но не утаивали от него своей привязанности. Шестеро Гвилвилис, в возрасте от трех до пятнадцати, были весьма заурядными, питавшими к нему такое же благоговение и в своем роде такую же любовь, как и она … Малдунилис доела засахаренные фрукты.
— Ты закончил, дорогой? Время спать, — сказала она лукаво.
Грациллоний поднялся. Вино едва ударило ему в голову: пчелы на клеверном лугу, где юноша со своей возлюбленной нашли уединение.
— Да, — ответил он, — мне надо рано вставать. Королева хихикнула.
— Тебе действительно надо будет встать.
Он отвернулся от Зизы, чтобы девушка не видела, как он покраснел. Малдунилис всегда не доставало сдержанности. Он знал, о чем его дочь думала — вы собираетесь заняться любовью, — и не позаботилась о том, чтобы не выдать своего злорадства. Быстрые взгляды, которые она на отца кидала, интонации и жесты заставляли его подозревать, что она могла подслушивать под дверью спальни.
Ариман побери! Как бы он хотел, чтобы его жизнь была свободна от людских разглядываний, догадок, сплетен, подавленных смешков, которые намного лучше его самого делали свое дело, что ж, тогда бы он давно ускользнул из Иса и стал отшельником, как в былое время Корентин.
Грациллоний сопровождал Малдунилис из триклиния. Вино помогало ему игнорировать окружающее. То же самое было с возбуждением, которое начинало пульсировать в пояснице. Когда у королевы Иса был король, боги входили в них обоих; и у Белисамы было превосходство над Таранисом.
Сразу после того, как за ними закрылась дверь, Малдунилис накинулась на Грациллония. Она жадно целовала его, широко открыв рот и проникая языком.
— Я так долго томилась, — стонала она.
Его руки блуждали. Его ум тоже, еще меньше поддаваясь контролю. В тысячный раз он ломал голову над своими девятью женитьбами. Силы галликен проявлялись через их сдерживаемые потребности? Хотя та масса, которую он поддерживал, могла принадлежать любой торговке рыбой. Другие тоже не требовали большего — случайное исцеление Иннилис, случайное видение Форсквилис и ее заклятье — на такое была способна любая варварская ведьма. Вместе они призывали новых королей, низвергали Колконора, топили флот скоттов, или так им казалось, о Митра, шестнадцать лет назад, и они искренне сомневались, что смогут сделать еще что-нибудь в этом роде. Они не чувствовали, что могут. Пора Бреннилис уходить.
Грациллоний освободился от Малдунилис и нащупал свою одежду. Большую часть вечеров они тушили свечи до того, как отправиться в постель. Так не было принято у исанцев правящих классов, включая его собственных жен, но эта ни о чем не заботилась, и в темноте он мог притвориться. Однако в это время года дневной свет медлил. Королева сбросила свою одежду на пол. Что ж, его член отреагировал, и он утопил лицо в мягкости промеж тяжелых грудей.
— Минутку, — засмеялась она. Прозаично сняла крышку с горшка и села. Каким-то образом бульканье возбудило его еще больше. Нет, не вся сила Девяти его оставила.
Страсть словно была плотиной, и когда она прорвалась, всего его затрясло. Лежа в постели, на отсыревших от пота простынях, он задерживал дыхание.
Она шевельнулась позади него.
— Что-то не так? — спросила Малдунилис.
— Ничего, ничего, — возразил он.
Порой она могла его удивлять. Поднявшись на локте, жена заглянула ему в глаза и неуверенно спросила.
— Я знаю, что я недоумок, но если ты хочешь поговорить, если это поможет, я способна помолчать и послушать.
Грациллоний вздохнул. Она улыбнулась и погладила его бровь, взъерошила волосы. Возможно, если он поделится с ней, то лучше заснет.
— Никакого секрета, — поведал он ей. — Я поставлю вопрос перед Советом. Сегодня из Туропа пришло послание.
Она ласкала его голову и ждала.
— Римляне, — Грациллоний задыхался в поисках слов, — правитель и гражданский губернатор вместе послали мне приказ, мне, префекту Рима. Примерно месяц спустя будут проходить военные учения, которые будут длиться… некоторое время, как они сказали. Оно будет проходить совместно с регулярными войсками Иса. Наши корпуса моряков и военно-морские суда, которые не находятся за пределами города, обязаны явиться в Дарпоритум Венеторум и поступить под римское командование на время маневров.
— Что? А раньше такое когда-нибудь случалось?
— Никогда. И сейчас Арморике ничего не угрожает. Малдунилис бросила хмурый взгляд в пространство.
— Я не понимаю. Что в этом плохого?
— Да потому что ситуация совершенно новая, приказ не имеет видимых причин. О, в письме говорится, что это ради подготовки к будущему, и ссылается на наше предложение готовить экипажи для тех кораблей, что мы будем строить для Рима. Я не могу отказаться подчиниться и обратиться к высшим авторитетам. Как король суверенного Иса я должен убедить город действовать так, как приказано мне, префекту Рима. Время искусно выбрано, накануне Совета Середины лета. Я застану суффетов неподготовленными и смогу принудить к соглашению. Я обязан.
— Конечно же, я проголосую, как ты пожелаешь. Но это неплохо. Наши люди дадут грандиозное представление! Ты тоже поедешь?
Он покачал головой под ее пальцами.
— Нет. Об этом в приказе ясно сказано. Я остаюсь дома выполнять свои обязанности — интересы империи. Что они замышляют, эти люди?
— Может, лишь то, о чем говорят?
— Ты хочешь этому верить. Я сам бы хотел. Ну я не вижу перед собой выбора.
— Тогда больше не мучайся. — Малдунилис снова легла. Ее рука блуждала по груди и животу, вверх-вниз. — Сегодня ночью будь просто мужчиной, Граллон.
II
Впадая в морс где-то в десяти милях от Иса, река Гоана образовывала юго-восточную границу внутренних владений города; дальше лежала Озисмия. Тем не менее Рим претендовал на Аудиарну, город на правом берегу. Обитатели были преимущественно галлами, включая небольшой гарнизон. Он был направлен вместе с исанскими моряками отчитываться в Венеторум. Это казалось странным, ведь тогда вся оконечность полуострова останется без охраны. Однако исанский военно-морской патруль должен был оберегать земли от пиратов, не так ли? Вдобавок, учения станут еще одним шагом к восстановлению эффективной обороны Арморики.
Был солнечный день, когда в Аудиарну вошли вновь прибывшие. Солнце вспыхивало на пиках, высоких шлемах, кирасах; линии и орнамент на них навевали воспоминание о морских волнах. Дул бриз, знамена хлопали, перья качались. Насчитывая всего несколько сотен, моряки Иса являли собой самое впечатляющее зрелище, которое мог припомнить маленький сонный городок. Они промаршировали через главные ворота и вниз но центральной улице, не в машинальный, а плавный унисон, как движение многоногой пантеры. Ими командовали офицеры, сидящие на чистокровных конях. Животные, везущее снаряжение, были почти такими же статными, телеги с запасами изящны, шутливо украшены, сродни колесницам. Не было туб, издававших неприятный звук; гремели барабаны, тревожно визжали свирели, в голосах которых звучал ритм, близкий волнам и ветру.
Во главе войска сияла красавица, молодая женщина на огромном гнедом жеребце, ее волосы с золотистыми и янтарными прядями были распущены. Изгибы фигуры бесстыдно обтягивали яркая, отделанная серебром голубая туника и лайковые бриджи; за плечами развевался алый плащ, над бровями возносился обруч с драгоценными камнями. Когда на форуме она натянула поводья, вздох пронесся среди собравшихся посмотреть на невиданное войско людей.
Местный отряд и римский кадровый состав были построены в ожидании. Неожиданно снаряжение их показалось убогим, а строй неровным. Главный центурион, сам верхом, поднял руку, отдавая честь. Исанский предводитель сделал то же самое. Сбоку ехала девушка, и первой заговорила она. Обладая полномочиями сюзеренного государства и правом командования верховными войсками, исанцы должны были руководить обоими до самого Венеторума, эта уступка помогла ослабить нежелание ехать. Когда центурион официально подал жезл в виде виноградной лозы, его приняла девушка и, в свою очередь, передала его спутнику.
После этого она повернула коня, подъехала обратно к передней линии моряков и закричала, в то время как жеребец под ней фыркал и переступал:
— Прощайте, дорожные спутники! Теперь я должна вернуться, а вы продолжать путь. Но мысленно я всегда буду ехать с вами. Легионеры, пришедшие в Ис вместе с моим отцом, королем, зовут меня своей Удачей. Позвольте мне быть и вашей удачей, раз вы оказались среди иноземцев. Высоко держите честь Иса!
— Дахут! — закричали из рядов. — Дахут! Дахут!
— Девять галликен будут наблюдать и молиться за вас, — поклялась она, — и каждая весталка, и я больше всех. Придите домой с радостью. Да будет ваша сила в именах Тараниса, Лера, и Белисамы, королевы Битв!
Они вновь ликовали.
Центурион нахмурился. Для епископа Аудиарны это было чересчур. К тому же Дахут говорила на собственном языке, большинство из присутствующих знали его достаточно, для того чтобы понять; он не сильно отличался от их собственного. Некоторые выражали негодование, делали знаки или бормотали молитвы. Но многие, казалось, были возбуждены, у многих из них даже поднялось настроение. Они тоже подняли крик.
Епископ покинул церковь, с портала которой наблюдал за встречей, и проталкивался сквозь толпу, окружившую квадратную площадь. Здоровяк с выбритой в стиле Мартина тонзурой в седых волосах, он шагал, пока не очутился перед конем и возвышающейся над ним прекрасной наездницей. Он поднял руки и на латыни закричал:
— О люди Аудиарны, солдаты Рима, что это за творение сатаны? Берегите свои души! Этой языческой ведьме мало того, что она щеголяет, как шлюха, в мужской одежде, так она взывает к демонам, которым поклоняется, среди нас, нас, подданных августа. Отшвырните ее, пока она не увела вас в самое пламя ада!
Над строем исанских моряков пронесся рык. Большинство из них поняли епископа. Руки сжали оружие.
Дахут успокоила волнение. Она откинула голову и рассмеялась. Смотря вниз на церковника, она ответила ему тоже на латыни:
— Не бойся, старик. Если б я кого-то позвала с собой, то не куда-нибудь в жаркое место, а к морю, к исанскому. Кроме того, я сейчас уезжаю. Позвольте мне только предложить вам, из доброты, поучить латинскую грамматику. То, что вы говорили вашей пастве, звучало ужасно. Но ведь Иисус не заметит разницы, правда?