Джаред повернулся кругом и увидел, как из машины вылезает Пи-Джей. Ахнув, он бросился к ней, и последние остатки горечи покинули его сердце.
   Она, напротив, казалось, не замечала Джареда и с любопытством глазела по сторонам, рассматривая особняк и сад, окружавший его. И пожалуй, впервые с тех пор, как они познакомились, она была неестественно спокойна.
   И это необъяснимое спокойствие действовало ему на нервы. Не долго думая он подошел к ней, наклонился и быстро взвалил Пи-Джей к себе на плечо. И снова выпрямился. И только тогда, когда его рука нечаянно коснулась выемки на внутренней стороне ее колена, до него дошло, что она в платье.
   Это совершенно выбило его из колеи. Пи-Джей и платье? Одно автоматически исключало другое. Он замер, она тоже затаила дыхание.
   Затем с присущей ей живостью Пи-Джей начала брыкаться, дрыгать ногами и размахивать руками, требуя, чтобы он опустил ее на землю.
   Когда она принялась лупить его по голове, он не выдержал и поставил ее на ноги.
   – Прекрати, Пидж!
   – Сам прекрати! – Она отряхивала юбку своего цветастого платья, как будто он извалял ее в пыли. Светло-каштановые волосы золотистой завесой упали ей на глаза, и она отбросила их назад, чтобы посмотреть на него. – Что с тобой?
   – Ничего. Я просто страшно рад видеть тебя. – Он наблюдал, как она поправила широкие бретельки платья, и вдруг заметил, что у нее, оказывается, есть грудь. Маленькая, но есть. И это открытие тоже поразило его.
   Она подняла на него глаза, словно прочла его мысли. И Джаред почувствовал, что краснеет.
   – Что ж… – сказала она, – хорошо, я тоже рада видеть тебя. Но я оделась специально для этого визита, поэтому не надо вертеть меня туда-сюда, как будто я мешок с тряпьем.
   Оглянувшись по сторонам, он успокоился, увидев, что Рокет и Герт исчезли в доме. Слава Богу, значит, никто не заметил, до чего неумело он обращается с женским полом, подумал Джаред, и напряжение оставило его. Он снова посмотрел на Присциллу.
   – Ну, сейчас, когда я разглядел тебя, могу сказать… Знаешь, ты выглядишь старше, чем на тринадцать… и вообще… просто классно.
   – Спасибо. – Поправив складки платья, она подняла на него глаза, и чуждая ей скованность исчезла, а привычная живость вновь проступила на ее лице. – И знаешь, мне все это жутко нравится. – Она снова провела рукой по юбке. – Герт купила мне это платье. Ты когда-нибудь видел что-либо красивее?
   – Видел, – автоматически ответил он. Ее руки замерли.
   – Что?
   – Ничего. Прости. Я сказал глупость. Никогда в жизни я не видел более красивого платья. – Но было слишком поздно, он заметил, как ее оживление угасло, за что мог винить только себя. Особенно когда она обхватила руками свои худенькие плечи, словно ей вдруг стало холодно, и начала что-то напевать себе под нос. И это растрогало его до слез, поскольку он знал, что обычно она делала это, когда была сильно обижена или нервничала.
   Черт, почему все так получилось? Чувствуя отчаяние, он тихонько подтолкнул ее плечом.
   – Ты все еще увлекаешься кантри? Поешь эту чепуху?
   У нее был удивительно красивый голос, куда более сильный и ясный, чем можно было предположить, слыша, как она говорит.
   – Это не чепуха! – возмутилась она. – Это рок-н-ролл с местным диалектом, и он куда лучше, чем твой любимый рэп.
   – Да, да, пусть так. Почему бы нам не подняться ко мне и не поговорить об этом?
   – Прекрасно. Показывай дорогу.
   Они прошли через кухню и дальше по коридору в большой холл, где Пи-Джей остановилась, в восхищении оглядываясь кругом.
   – Ничего себе… – протянула она. Задрав голову, она рассматривала роскошную люстру на потолке. – О мой Бог, – медленно повернувшись, проговорила она, – здесь так красиво! Я никогда не видела ничего подобного. Пожалуй, здесь бы уместился трейлер моей мамы. – Осторожным жестом она обвела просторный холл. Тень пробежала по ее лицу, но тут же исчезла, и взамен ее появилась сияющая улыбка. – Давай поскорее посмотрим твою комнату. Спорю, что она больше, чем Тадж-Махал.
   – Нет, скорее чем Букингемский дворец, – усмехнулся Джаред.
   Он заметил, что иногда Пи-Джей становилась такой, какой он ее знал. Но большую часть времени она была напряжена, как будто боялась сделать что-то не так, и пыталась вести себя, словно на торжественном приеме. Иногда ему казалось, что он видит анти-Пи-Джей, когда она бродила по его комнате, изучая вещь за вещью, заложив руки за спину, словно боялась разбить что-то. И только когда он стал показывать ей коллекцию компакт-дисков «Дикси чикс», которую заказал через Интернет, она расслабилась. Она подпевала своим чистым голоском, и ее зад, который, как он успел заметить, немного округлился за эту неделю от регулярного питания, подрагивал в такт музыке.
   Когда с музыкой было покончено, Присцилла плюхнулась на кровать рядом с ним. Она молча рассматривала свои ногти, разглядывала бейсбольные рукавицы, которые он засунул за изголовье… Наконец отважилась и подняла на него глаза.
   – Мама звонила.
   Кровь застыла у него в жилах. Джаред никогда не встречал ее мать, но ненавидел эту женщину до глубины души. Он постарался произнести как можно нейтральнее:
   – Да?
   – Угу. Герт связалась с ней. Я еду домой в Пуэбло. – На ее лице была странная смесь радости и печали. Она порылась в маленьком кармашке платья, вытащила клочок бумаги. – Вот почему мы приехали сегодня. Герт привезла какие-то документы Джону и сказала, что у нас есть шанс попрощаться. – Пи-Джей взглянула на клочок бумаги в своей руке, затем протянула его Джареду. – Я уезжаю завтра, но хочу дать тебе мой телефон, чтобы мы могли созвониться. – Она неуверенно окинула взглядом его комнату. – Если ты хочешь, конечно…
   – О чем ты? Конечно, хочу. – Он схватил ее за подбородок и не отпускал, пока она не посмотрела ему в глаза. Не обращая внимания на то, что она вцепилась в его руки, требуя отпустить ее, он какое-то время всматривался в ее испуганные и такие беззащитные золотисто-карие глаза, а затем повторил ясно и четко: – Я хочу. Я обязательно позвоню, можешь не сомневаться.
 
   Виктория оторвалась от компьютера, где печатала счета за два кукольных домика, законченных на этой неделе, и увидела, что в дверях бывшего офиса Форда стоит Джон. Нажав на команду «сохранить», она улыбнулась ему.
   – Герт и Пи-Джей уже уехали?
   – Да.
   Она поднялась, обошла стол и остановилась, опершись бедрами о его передний край. Положив ладони на край стола, она наблюдала за Джоном, который остановился, прислонившись к косяку двери.
   – Тебе не кажется, что Пи-Джей выглядела грустной?
   Он прижался плечом к стене.
   – Мак разыскала ее мать и побеседовала с ней, так что Пи-Джей завтра отправляется в Пуэбло.
   – О, правда? Я надеюсь, это хорошо для нее?
   – Не знаю. Из всего тем о, что я слышал о ее матери, не скажешь, что она образец материнства, и я знаю, что Джаред не в восторге от этой идеи.
   – Но для Пи-Джей она мать.
   – Да. И никто из нас не может запретить Присцилле Джейн вернуться домой.
   – Это ее настоящее имя? Присцилла? – Виктория замолчала, потом улыбнулась. – Оно ей подходит.
   – Да. Сначала так не кажется, потому что порой она абсолютно неуправляемая, но у нее добрая душа, правда? – Он покачал головой. – Она так обрадовалась, когда ты подарила ей кукольный домик. Ты не обделила своих заказчиков?
   Виктория улыбнулась:
   – Я сделаю другой.
   – Вероятно, эта девочка не была избалована подарками в своей жизни.
   – Думаю, это единственный подарок, и поэтому он особенно дорог ей. Она не послушалась Герт, которая говорила, чтобы она поставила домик на заднее сиденье, и держала его на коленях, пока они отьезжали.
   Виктория рассмеялась, затем сменила тему:
   – Удалось ли тебе сегодня узнать что-нибудь важное?
   – Да. – Джон покачал головой. – Представляешь, они заставляют маленьких девочек, немногим старше Эсме, посещать этот… да, класс «Котильон».
   Она удивленно заморгала:
   – Что? – Это было совсем не то, что она рассчитывала услышать.
   – Тебе надо было видеть это, Тори. Маленькие дети, одетые как взрослые, маршируют с точностью, которой могла бы позавидовать морская пехота. И отправляются строем в класс, где, как сказал Фрэнк, их учат бальным танцам и манерам, готовя из них будущих членов клуба. – Засунув руки в карманы брюк, он оторвался от стены и направился к ней через комнату. – Ты не собираешься водить Эсме на эти занятия, правда? Я против. Я понимаю, что манеры и дисциплина – это хорошо. Черт, кто бы спорил! Но я хочу, чтобы мой ребенок представлял собой нечто большее, чем выдрессированную, изнеженную принцессу, которая дрожит над своими атласными туфельками и боится, как бы, не дай Бог, песок не попал в носки. Я хочу научить ее полезным вещам, а не этому вздору.
   Виктория скрестила руки на груди.
   – И что же это такое?
   – Не знаю, что-то полезное… Например… как выжить в экстремальной ситуации. Или жить тем, что дает тебе земля… как найти дорогу из леса, если ты потерялась. Умение отличить хорошие ягоды от плохих, чтобы не отравиться…
   – Да, теперь я вижу, с чем связаны твои запросы к ее будущей жизни. – Она не знала, смеяться ей или плакать. С одной стороны, он проявлял неравнодушие к жизни своей дочери, что было бы естественно, если бы он всегда занимался ее воспитанием. Она начала нервно постукивать ногой. Потому что с другой стороны…
   – Что-то подсказывает мне, что мои слова разозлили тебя…
   Он подвинулся ближе, и ей пришлось откинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
   – Гамильтоны не позволяют себе проявлять чувства, – холодно парировала она.
   – Нет? Почему, детка? Разве это вульгарно?
   – Именно, – подтвердила она. – Мы умеем держать себя в руках, мы всегда собранные и хладнокровные. Но когда на нас начинают давить, мы можем и рассердиться.
   Он подвинулся слишком близко, так близко, что его дыхание коснулось ее губ.
   – И ты сейчас рассердилась на меня?
   – Чуть-чуть.
   – Почему? Ты же сама сказала, что я должен узнать Эс получше. Разве это не означает, что мне следует интересоваться ее жизнью?
   – Да, но… – Она глубоко вздохнула и тут же выдохнула. – Окей, это правда. Я растила Эсме в одиночку в течение шести лет. И естественно, что мне бы хотелось услышать от тебя, какую хорошую работу я проделала, воспитывая ее. Ты же, не сказав ни слова благодарности, начинаешь выговаривать мне… или, что еще поразительнее, учить меня, что важнее для моей дочери!
   – Я не сказал… – растерянно проговорил он. – Нет.
   Он прищурился.
   – Что ж, это справедливо.
   – Что ты имеешь в виду? – вспыхнула она. – Ты хочешь справедливости? Но разве справедливо указывать мне, что я должна была делать?
   Он отошел назад, сжав кулаки.
   – Что за вздор ты несешь? Я ничего тебе не указываю. Я просто сказал, какой бы мне хотелось видеть Эсме в будущем.
   Она воздержалась от замечания, но лицо ее покраснело от гнева.
   – Другими словами, ты считаешь, что я ничего собой не представляю? Да? Так… рафинированная барышня со светскими манерами? И тебе ненавистна мысль, что она будет такая же?
   – Нет! Господи… – Он провел рукой по волосам, стащил резинку, удерживающую его хвост, и, не обращая внимания на то, что волосы упали ему на лоб, уставился на нее пристальным взглядом: – Ты посещала класс «Котильон»?
   – Конечно.
   – И это тебе так нравилось, что ты спишь и видишь, когда же наконец поведешь туда Эсме?
   Она смотрела на него и с удивлением понимала, что их перепалка, как ни странно, доставляет ей удовольствие. И не только потому, что ей нравилось отстаивать свою позицию, хотя это, безусловно, имело место. Кроме того, она была по-настоящему взволнована тем, что они вместе обсуждают будущее Эсме. Но было и еще кое-что, и она была вынуждена признаться себе в этом: больше всего ее волновала близость мужчины, который стоял перед ней. И стоило протянуть руку, или сделать шаг, или… Его несомненная притягательность действовала на нее безотказно, и ей доставляло наслаждение наблюдать, как нежный румянец выступил на его скулах, а в темных глазах вспыхнуло желание.
   Внезапно она поняла, что уже несколько бесконечно долгих дней они не занимались любовью. И, пытаясь скрыть смущение, провела рукой по волосам.
   – Я ненавидела класс «Котильон», – призналась Тори. – Но если мы и дальше будем жить в Колорадо-Спрингс, это волей-неволей станет частью жизни Эсме. Ей придется посещать его. Надеюсь, что по мере того, как она будет взрослеть, у нее появятся друзья и из других слоев общества. Но сейчас она дружит с Ребеккой, и ты можешь быть уверен: если Ребекка вздумает посещать класс «Котильон», Эс последует ее примеру. А мне бы хотелось, чтобы она принимала решения самостоятельно и делала то, чего хочет сама.
   Он обдумывал ее слова.
   – Мне кажется, это правильно. – Нахмурившись, он отступил назад и покачал головой. – Но, черт, я-то надеялся, что ты будешь и дальше спорить!
   – Зачем? Чтобы ты продолжал спорить просто ради спора?
   – Нет, дорогая. Чтобы я мог убедиться, что этот широкий стол за твоей спиной годится для того, чтобы уложить тебя на него и…
   – Джон! – Она так сильно сжала край стола рукой, что оставалось только удивляться, как это он не треснул. – Я думаю, это не очень… – Ее голос внезапно сорвался до тоненького фальцета, и она вынуждена была прокашляться, прежде чем продолжить: – Не очень хорошая идея.
   – Я понимаю. Но он такой твердый.
   Она невольно опустила глаза на его джинсы пониже пояса.
   Заметив это, Рокет громко рассмеялся:
   – О да, и он тоже. Но я имел в виду не его, хотя вынужденный отказ нервирует нас обоих и…
   – И чуть-чуть сводит с ума?
   – Да, черт возьми… – Он засунул руки в карманы брюк. – Но мы договорились – никакого секса, когда рядом ребенок. Так? Поэтому сделай одолжение, садись за стол, а я расскажу тебе, что мне удалось узнать, пока я играл в гольф с Олсоном и Хэмлином.

Глава 23

   «Мы приносим наши извинения, но аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
   Разозлившись, Джаред швырнул трубку. Уже третий раз он пытался дозвониться до Пи-Джей по тому номеру, что она оставила ему, и все без толку. Но зачем давать телефон, если по нему нельзя дозвониться?
   «Все очень просто – для нее было легче поступить так, чем объяснять, почему она больше не хочет иметь с тобой дело», – нашептывай внутренний голос, напоминая ему, как неловко чувствовала она себя в его доме.
   – Нет! – Он отбросил ненавистную мысль и, чтобы как-то унять боль, от которой мучительно сжималось сердце, выскочил из комнаты, с такой силой хлопнув дверью, что та снова распахнулась. Не обращая внимания на это, он бросился в холл.
   Нет. Тут дело не в нем. Это все ее мать, он сразу понял, что она за птица. Нет, он найдет Рокета и попросит его вернуть Пи-Джей. Она сможет жить с ними.
   Но когда он повернул за угол, то замер на месте. Бывший морской пехотинец обнимал его сестру, всем своим видом напоминая изголодавшегося человека, с жадностью набросившегося на еду. А Тори? Она обхватила его руками за шею. О Господи, пальцы Джона сжимали ее ягодицы…
   Должно быть, он невольно издал какой-то звук, так как Рокет внезапно поднял голову, и Джаред увидел, как его губы прошептали проклятие, когда он заметил его. Понимая, что он до сих пор стоит с открытым ртом, Джаред закрыл его с такой силой, что лязгнули зубы. Его беспокойство за Пи-Джей и злость на бездушные слова оператора электронной связи внезапно вылились в яростный гнев на сестру и этого долговязого детектива.
   Он подошел к ним. Его рот искривился в усмешке, когда Тори повернулась к нему и он увидел ее пылающие, припухшие от поцелуев губы. Он оглядел ее сверху донизу, не удостоив Джона и взглядом. Он не мог смотреть на него без чувства глубокого разочарования. Для него это было равносильно предательству. Он обожал Рокета. Мильонни практически стал для него идеалом. Но оказывается, все это время детектив старался подружиться с ним, только чтобы подобраться к его сестре!
   Внезапно он ощутил приступ тошноты. Рокет был для него примером, разве не так? Теперь все ясно: Виктория внезапно стала богатой наследницей, и Мильонни быстренько сообразил, что самое время укрепить свои позиции. И дабы не упустить шанс…
   Джареду не хватило смелости, чтобы высказать это вслух. Но собственная нерешительность еще сильнее разозлила его. Кто больше всего был унижен в этот момент? Тори, Рокет или он сам? Он бросил на сестру уничижающий взгляд.
   – Я думал, ты старалась помочь мне, – сказал он внезапно севшим, прерывистым голосом. Господи, если он не может доверять ей, то кому вообще можно доверять? Не Пи-Джей, как выяснилось. Она, очевидно, больше не нуждается в нем, если дала ему неправильный номер. Но Тори была единственная, в ком он не сомневался.
   И он стоял, забыв обо всем.
   Предательство… Это напомнило ему те времена, когда он жил с отцом и его очередной женой… Только в том случае все было ожидаемо. На этот раз его потрясение было глубже, потому что он никогда не мог представить, что его сестра способна на такое. И он выпалил не подумав:
   – Я воображал, что ты хотела помочь мне! Но оказывается, я просто служил предлогом, чтобы здесь поселился этот… этот… Что ж… – Он махнул рукой, давая понять, что слова все равно не могут передать его боль. – И судя по тому, что у тебя с этим воякой все окей, вряд ли для вас что-то значат мои маленькие проблемы.
   Глаза Тори расширились от ужаса. Но прежде чем обида затмила все остальное, она заслонила собой Джона. Неприкрытый гнев в его темных глазах заставил Джареда отступить.
   – В мой офис, – бросил Джон. – Быстро!
   Черт, черт… холодный пот выступил на спине и пополз по позвоночнику противной струйкой. Это была именно та интонация и те слова, которые использовал его отец, когда хотел отчитать его за очередную провинность. Но под не терпящим возражений взглядом Рокета ему не оставалось ничего другого, как повернуться и последовать за ним, чувствуя, как злость бурлит внутри. Он едва поспевал за Джоном, пока они шли по коридору, потом спустились по лестнице в главный холл и наконец добрались до нового офиса Форда в южном крыле особняка, который теперь занимал Рокет.
   Войдя в кабинет, Джаред опустился на стул перед письменным столом. Скрестив руки на груди, он пытался унять сердцебиение, наблюдая, как Рокет обошел стол и занял свое место.
   – Не возражаешь, если мы приступим прямо к делу? – Опершись о стол, Рокет указал на него длинным загорелым пальцем. Череп и кости на его предплечье двигались вместе с каждым движением. – Ты можешь что угодно говорить про меня, но не смей так отзываться о своей сестре, как, впрочем, и о любой другой женщине. Особенно о Тори. Она верила в твою невиновность, когда не верил никто. Черт, она разрушила из-за тебя свою жизнь, и будь я проклят, если позволю тебе оскорблять ее!
   Вспомнив выражение, которое застыло на лице сестры, Джаред на какое-то мгновение ощутил чувство вины. Но разве он просил ее о чем-то? Тогда почему он должен считать себя виноватым?
   Упрямо отказываясь признавать, что в словах Джона есть доля правды, он посмотрел на мистера Быстро-Бесшумно-Беспощадно с презрительной ухмылкой. И решил не сдаваться.
   – О чем вы говорите? Как я мог разрушить жизнь Виктории? То, что она сделала, она сделала по собственной инициативе. При чем тут я?
   – Господи, парень, я знаю, собственный интерес – это тот стимул, который руководит нашими поступками, не стоит тратить время, чтобы убеждать меня в этом. Но ты не пуп Вселенной, вокруг которого должна крутиться твоя сестра. Она жила в Англии, ей пришлось нарушить привычный ход жизни, забрать Эсме из школы, оставить тетушку и своих друзей, перевезти сюда все содержимое мастерской, вещи и прочее и перебраться на другой конец света. Она сделала это потому, что волновалась за тебя, а не ради милого времяпрепровождения.
   Внезапно Джаред почувствовал, насколько нелепы были все его обвинения.
   – Но кто просил ее об этом? – пробормотал он, пытаясь оправдаться; и тут же чувство вины пронзило его, потому что произнесенные вслух слова только подчеркнули его неправоту. Ему не нужно было даже смотреть на Джона, чтобы понять, какое впечатление произвела его реплика.
   Ему и в голову не пришло, что у Виктории может быть личная жизнь, в которую ей пришлось внести коррективы, чтобы помочь ему. Он воспринимал как должное то, что она приехала сюда…
   – Хорошо, – медленно проговорил он, – я понял, она сделала это для меня. – Дрожа от обиды, он инстинктивно подался назад. – Но вы? Мне кажется, повышенное внимание к моей сестре не входит в сферу ваших профессиональных обязанностей.
   Джон разгневанно приподнялся со стула.
   – Следи за своим языком, когда говоришь о ней! Я не буду предупреждать тебя во второй раз. – Но тут он резко взял себя в руки и, изобразив на лице спокойствие, уселся на место.
   Джаред не без удовлетворения заметил, что руки Джона слегка дрожат. И это дало ему смелость ерничать дальше.
   – Можно подумать, будто вы не знали, что она после смерти отца стала завидной мишенью.
   – Мне наплевать на ее деньги, понял?
   – Ну конечно. Ее богатство не значит для вас ничего. Особенно если принять во внимание, что вы знакомы с ней всего несколько недель и тут же стали приударять за ней.
   Джон посмотрел на него с непроницаемым выражением, но Джаред уловил скрытый гнев в глубине темных глаз детектива.
   – Хотя это и не твое дело, – произнес Джон холодным, бесстрастным тоном, – но могу тебе сообщить, что давно знаю твою сестру. Мы познакомились шесть лет назад, а для лучшего понимания скажу тебе, что Эс… – Оборвав себя, он поднялся на ноги. – Почему, собственно, я должен объяснять тебе это? – Он снова указал на Джареда пальцем. – Извинись перед сестрой. Можешь сколько угодно не доверять мне и не любить меня, но ты обязан уважать свою сестру, как бы она себя ни вела. Если бы не она, ты бы до сих пор болтался по помойкам.
   Он вышел из-за стола, и Джаред надеялся, что он уйдет. Вместо этого Рокет остановился перед ним и, засунув руки в карманы брюк, посмотрел на него с высоты своего роста. Джаред невольно поежился, под ложечкой неприятно засосало. На лице Мильонни не было злости, но Джаред чувствовал, что он на грани. Его плечи были напряжены, скулы ходили ходуном, и юноша приготовился к удару, который наверняка разнесет его самолюбие в клочья.
   Но вопреки его ожиданиям Рокет сдержанно произнес:
   – Если ты думаешь, что Виктории нужны деньги, чтобы привлекать мужчин, ты просто болван, старина.
   Джаред заморгал. В памяти вдруг всплыла похожая ситуация. Как это было: «Ты безмозглый болван»? Нет. «Лучше бы у твоей матери был выкидыш, чем давать жизнь еще одному никчемному существу»? Нет, слова Джона были так далеки от того, что ему приходилось слышать от своего отца, что он мог только моргать, как испуганный кролик.
   Но когда ему удалось собраться с мыслями, чтобы ответить, Джон уже отодвинул стул и направился к выходу.
 
   «Возьми себя в руки, возьми себя в руки, возьми себя в руки». Этот рефрен звучал в его голове, когда он, выйдя из комнаты, бросился вниз по лестнице, чувствуя, как еле сдерживаемый гнев разливается по его жилам. А он так старался. Он старался изо всех сил. Но Боже праведный! Что делать, если он не мог сдерживать себя, когда Виктория была рядом? И что хуже всего, он едва сдержался, чтобы не наброситься на ее брата!
   – Прекрасно. – Он резко открыл дверь в свою комнату. – Я превращаюсь в своего дорогого папашу.
   – Я сомневаюсь в этом.
   Джон поднял голову. Виктория сидела в другом конце комнаты на кресле, обтянутом полосатым шелком; грациозно выпрямив спину, закинув ногу на ногу, она болтала одной ногой в воздухе. Господи, он был настолько потрясен происшедшим, что не сразу заметил ее.
   – Напрасно, – проговорил он, и хриплый смех вырвался из его груди. – Теперь ты знаешь, что когда-нибудь ничто не сможет удержать меня… Я был лучшим из лучших и горжусь этим. А сейчас дизайнер кукольных домиков и парень семнадцати лет от роду могут устроить мне разнос без особого труда. Кто дальше – Эсме? Она поставит меня на место?
   – Просто ты не должен думать, что обязан охранять нас. Да, не должен. Особенно после разговора, который только что имел с Джаредом.
   Он холодно посмотрел на нее.
   – Послушай, ты считаешь, мне нужно сидеть сложа руки?
   Она не шевельнулась, потом с тихим вздохом произнесла:
   – Не очень хорошо получилось с Джаредом. Я сама улажу это.
   Он коротко рассмеялся, не скрывая своего изумления.
   – Нет. Нехорошо позволять ему обсуждать нас. Как я сказал, я не привык к подобным вещам.
   – Если вернуться к тому, каким ты был тогда в Пенсаколе, как бы ты описал себя? Робот, специализирующийся на разведывательных операциях?
   Он и вправду был таким болваном? Возможно. Поскольку то, что ему приходилось делать тогда, не подлежало огласке, он коротко кивнул.
   – Поэтому дай себе передышку, – сказала она. – Тебе, должно быть, и вспоминать об этом непросто. Но я знаю, что ты был очень популярен среди женщин, и вряд ли ты не отдавал себе в этом отчета, когда состоял в рядах своей морской пехоты.