Андреев Владимир. Моря и годы (Рассказы о былом)

   На соседних кораблях экипажи тоже в строю, на реях подняты сигналы: "Желаем счастливого плавания!" На главном сигнальном посту, расположенном на крыше штаба флота, взвился флажный сигнал: "Начальник Морских сил желает счастливого плавания, образцового выполнения задания".
   На "Авроре" играет оркестр. Она медленно разворачивается и корабельным фарватером идет на запад, в море. В кильватер ей движется "Комсомолец".
   Волнующие, торжественные минуты: корабли Красного Флота впервые в истории уходят в заграничное плавание. Мы, стоя в строю, смотрим, как постепенно отдаляются корабли на Большом рейде, кронштадтские форты и все меньше становится золотой купол кронштадтского собора.
   Прошли затонувший у фарватера в 1919 году после атаки английских торпедных катеров крейсер "Олег" и вскоре разошлись на контркурсах с итальянским лидером эскадренных миноносцев "Мирабелло", следовавшим в Ленинград с визитом вежливости. У итальянцев команда построена на верхней палубе лицом к нам, как положено делать при встрече военных кораблей. То же самое и на наших кораблях. На вид "Мирабелло" скроен ладно, но дымовые трубы хоть и не густо, а дымят. На военном корабле дыма быть не должно. "Аврора" спустила шары, обозначающие "степень" назначенного эскадренного хода. Отряд увеличил скорость до 14 узлов.
   Почти все свободное время простаиваем па верхней палубе. Рассматриваем невысокие острова Родшер, Тютерс. К вечеру подошли к высящемуся посередине между берегами Финского залива скалистому острову Гогланд со взъерошенными лесистыми склонами хмурых холмов. Мрачная громада и вправду встала как разбойник на морской дороге.
   Рассказывая нам об этом острове, Ганенфельд бросил за борт несколько серебряных монет. На наши удивленные расспросы ответил так:
   - В далекие времена, пользуясь удобным расположением острова, тем, что из-за многочисленных мелей мореплаватели вынуждены были прокладывать свой курс вблизи его южной, оконечности, пираты успешно промышляли здесь грабежом. С тех пор существует поверье: надо задобрить Нептуна серебром, чтобы он избавил от разбойников, не дал заштилеть парусным кораблям. Поверье поверьем, а и теперь моряки, проходя Гогланд, бросают в море монеты.
   Давно скрылся за кормой Гогланд, все чаще стали попадаться лайбы, шхуны, транспорты. Иные из них, забыв о морской вежливости, проходили, не салютуя советскому Военно-морскому флагу.
   "Комсомолец" не был рассчитан на размещение столь значительного числа людей, поэтому мы спали не только в кубриках, но и на палубе, на люках грузовых трюмов и на верхней палубе. Нашему курсу разрешалось отдыхать, проводить занятия, а в ночное время и спать на кормовой надстройке полуюте. До чего же хорошо в тихую, непасмурную погоду отдыхать на полуюте! Лежишь и все-все видишь. Небо видишь, море видишь. Маяки. Огни на берегу. Встречные транспорты... Слышишь, как мерно буравят воду лопасти винтов, как она клокочет и пенится за кормой. Хорошо, что с тобою рядом - протяни руку и достанешь - сном праведников спят, намаявшись за день, твои друзья-товарищи, с которыми успел уже не один фунт соли съесть.
   Утром увидели слева по курсу северную оконечность угрюмого острова Даго и огромный белый маяк. Стало быть, отряд уже выходил из Финского залива.
   Через сутки корабли миновали южную оконечность шведского острова Готланд и направились к проливу Большой Бельт. Все чаще встречались иностранные транспорты. Они вежливо салютовали нашему флагу. Только англичане упрямо не замечали нашего присутствия в море. Видно, не могли забыть, что в борьбе с Красным Балтийским флотом английский флот потерял в Финском заливе немало боевых кораблей и пришлось ему ретироваться.
   Матросы же большинства торговых кораблей, особенно скандинавских стран, приветствовали нас, размахивая головными уборами, полотенцами и даже небольшими красными полотнищами.
   Большой Бельт - самый глубоководный на Балтике пролив, к которому со всех направлений из Северного и Балтийского морей приходит множество кораблей. Между Германией и датскими островами снуют железнодорожные паромы, работающие, как известно, с точностью хорошо идущих часов. По узкому, извилистому фарватеру пролива одновременно движутся - навстречу друг другу или пересекая курсы - самые различные суда. Хотя на берегах пролива для обеспечения безопасности установлено множество маяков и отличительных знаков, все же плавание здесь требует от штурманов, командиров и капитанов большого искусства и выдержки.
   Честно говоря, видя всю эту картину - пляску проблесковых огней на берегах и калейдоскоп ходовых огней на плывущих кораблях, - мы диву давались, как штурманы, командир корабля и вахтенные начальники во всем этом разбирались и наш отряд, не снижая скорости, уверенно двигался по запутанному лабиринту фарватера.
   Выполняя обязанности рассыльных вахтенного начальника на ходовом мостике, мы прониклись уважением к штурманам, которые день и ночь на ногах, изредка накоротке прикорнут на кургузом диванчике штурманской рубки - и снова за дело... То пеленгуют приметные места на берегу, то по небесным светилам определяют место корабля в море. И так сутки за сутками в течение всего похода. Особенно полюбился нам старший штурман Дмитриев, слегка курносый, с окладистой бородой и удивительно выразительными глазами. Это был до мозга костей русский человек, никаких сил не жалеющий для пользы дела.
   К утру пролив прошли. Заметно изменился цвет воды. Она приобрела серовато-голубоватый, а в Северном море - изумрудный оттенок.
   Не за горами уже были норвежские фиорды, о которых все столько наслышались...
   Мы с Николаем Овчинниковым устроили генеральную стирку рабочей одежды. Подошел Володя Перелыгин, многозначительно улыбнулся:
   - Трудитесь? Молодцы! Хвалю за старание и интенсивную трату физической энергии. Но... я эту грязную работу поручил морю-океану... Через час прошу в кубрик, где будут демонстрироваться достижения находчивого ума и трудолюбие морской стихии!..
   Через час - перед тем, как идти на вахту, - мы собрались в кубрике, где Володя проводил свой эксперимент и давал пояснения:
   - Наша безмыльная стирка не требует физического труда. Нужны всего три вещи: десять метров тонкого линя (веревки) - раз, одни самые грязные рабочие штаны - два, один иллюминатор - три и, самое главное, - одна изобретательная голова. Уяснили?.. Чудесно! Прошу внимания!
   Наш одессит был мастером на веселые штучки, и мы предвкушали интересное. Володя подошел к борту, жестом факира открыл иллюминатор и принялся с видом победителя тянуть из-за борта мокрый линь. Нам было странно видеть, как легко шел линь... Лицо "победителя" постепенно омрачалось тревогой. Наконец весь линь из-за борта был выбран, а на его конце вместо рабочих штанов болтались одни лохмотья. Все остальное размочалила вода и унесла с собой.
   Мы дружно хохотали. Фокус не удался. Факир остался без штанов.
   Ребята пошли на бак, откуда доносились песни и смех. К тем смешным историям, которые там обычно рассказывали, они могли теперь добавить еще одну. А я направился к узкому металлическому трапу, ведущему далеко вниз, туда, где были огромные котлы с горячими топками. Возле них вечно суетились черные от угольной пыли кочегары. Один котел был наш, комсомольский, за него отвечали курсанты. Мы несли здесь вахту, учились орудовать лопатой, ломом и прочим хотя и немудреным, но тяжелейшим инструментом. В поте лица учились держать пар на "марке" - на красной черте.
   Старшина вахты - кочегар, участник Октябрьской революции, бывалый моряк, прослуживший на флоте более десятка лет, - встретил меня очень радушно. Он так пожал мне руку, что она хрустнула.
   - А ну, комсомолия, подкорми топочку! - сказал он.
   Я открыл дверцу - непривычный жар ударил в лицо - и принялся с размаха бросать огромной лопатой уголь в гудящую от вихревого пламени топку.
   Это была моя первая вахта в котельной, поэтому я еще не знал толком, что и как надо делать.
   - Не спеши, еще успеешь выдохнуться, - поучал кочегар. - Равномерно сыпь, а то затушишь топку.
   От духоты, пыли и непривычной работы я очень скоро почувствовал, что лопата с каждым броском становится все тяжелее...
   - Смотри-ка, у тебя неплохо получается! - подбодрил меня старый "дух" (такое прозвище было раньше на флоте у кочегаров, видимо, потому, что они имели дело с огнем, да еще в корабельной "преисподней", и лица у них были черные, как у "нечистой силы"). - Но, видишь, пар все-таки под красную сполз... Надобно корочку надломить!
   Я взял длинный тяжелый лом и, собрав все силы, какие у меня еще оставались, всадил его почти целиком под толстую корку спекшегося угля. Чтобы вытащить лом обратно, стал дергать его вверх-вниз, но корка не поддавалась. Навалился всем туловищем и повис на ломе, как на турнике, болтая ногами... Кочегар хохотал до слез. А я злился и на эту упрямую корку, и на свое неумение, и на слабые свои силенки, и на веселого старшину.
   - Как звать-то?.. Говоришь, Володькой? - спросил он, размазывая слезы по щекам.
   В конце концов я, глядя на него, тоже заулыбался. Он научил меня, как держать лом, как по маленькому кусочку отламывать от корки.
   После смены, чертовски устав у котельной топки, я поднялся по трапу, вышел на верхнюю палубу, жадно вдохнул вкуснейший свежий воздух... На всю жизнь запомнилась мне первая вахта в походе у действующего котла, когда я на себе испытал всю тяжесть матросского труда. Навечно вошло в юношескую душу уважение к "духам", да и ко всем морякам.
   На Балтике гор нет. Острова в Финском заливе в большинстве с невысокими берегами, покрытыми хвойным лесом, а многие даже голые - одни камни. Дания ее мы разглядывали, проходя Бельтом, - ровная, как стол, лишь кое-где невысокие холмы. Самыми крутыми оставались для нас Пулковские высоты, которые мы наблюдали из окна вагона, проезжая из Петергофа (ныне Петродворец) в Петроград. За исключением ребят с Дальнего Востока, Урала и Кавказа, большинству моих сверстников, кроме как на картинках, гор видеть не приходилось.
   Представляете себе, как поразила нас огромная вышина будто из самого моря поднявшихся гранитных берегов Скандинавии? Выйдя в Атлантический океан, наш отряд стал держаться поближе к этим великолепным в своей мощи гранитным хребтам, испещренным долинами, которые переходили в клубки фиордов-шхер, откуда неожиданно, точно из-под скалы, выскакивали рыболовные шхуны, появлялись паровые суда, казавшиеся на фоне высоких берегов малюсенькими скорлупками. Вот оно начиналось - то необычайное, неведомое, так долго ожидаемое, что несут человеку странствия...
   Мы не заметили, когда вода стала голубее. Голубизну подчеркивали пенившиеся волны, возникавшие от движения корпуса корабля.
   Океан дышал мерно. Да, да, именно дышал и на своей груди то плавно поднимал "Аврору", то медленно и осторожно опускал ее, а мы на "Комсомольце" как завороженные смотрели на нее. Однако любоваться всем этим нам пришлось недолго. Ветер крепчал. А потом, свистя по-разбойничьи в снастях, и вовсе начал лютовать: разворошил, раскачал океанскую гладь, гребни волн разукрасил космами водяных брызг. Мраморной пеной вскипела вода. Шторм! Еще находясь в Балтийском, море, при чудесной погоде, мы мечтали попасть в шторм, побороться со стихией, посмотреть, почем фунт лиха... То была романтика, а сейчас палуба уходит из-под ног, и ты летишь по ней, словно под гору бежишь. И тут же корабль встает на дыбы, и по палубе уже приходится карабкаться. Вознесенный огромной океанской волной, корабль с маху проваливается в бездну и от удара о воду весь содрогается. Есть где разгуляться водице: она заливает не только верхнюю палубу, но и мостик, все корабельные надстройки, хищные языки волн слизывают все, что ненадежно закреплено, - бочки, ящики. Чуть зазеваешься - и тебя смоет, как щепку. Разбойницы-волны, норовя заглянуть в грузовые трюмы, пытаются сорвать с крышек люков брезентовые чехлы. А высотой волны такие, что порою "Аврору" не видно, одни мачты торчат...
   Человеку ой как муторно в такую погоду... Замотало так, что многие до изнеможения отдают дань Нептуну. Поистине правильно в народе говорят: "небо с овчинку покажется". Особенно несладко приходится кочегарам и машинистам. Временами чувствуешь, как нос "Комсомольца" упирается в водяную стену, задранная корма дрожит от работы обнаженных, с бешеной скоростью вращающихся гребных винтов...
   Но вот минули штормовые день и ночь. Наутро полегчало.
   Завтра - порт Берген. А сегодня па кораблях большая приборка. Находившийся на верхней палубе запас угля перегружен в угольные ямы. Все чистится, моется, скребется и драится самым тщательным образом и с полным усердием.
   Мы отвечаем за полуют, стало быть, и приборка тоже наша. Старшина приборки курсант Военно-морского подготовительного училища Капустин приказывает мне отправиться к помощнику командира Василию Ефимовичу Калачеву, взять у него записку и принести от боцмана зеленое мыло для мытья, краску и ветошь. Когда я обратился с этой просьбой к Василию Ефимовичу, он помрачнел:
   - Что?.. Мыла ему требуется?! А почему с вечера не запасли? Нешто это порядок? Прибираться надо, а они еще только за мылом и ветошью бегать изволят! Держи записку и скажи своему старшине, что таких растяп не только в штурманскую рубку, но и в приличный гальюн пускать нельзя!
   В обязанности помощника входили организация вахтенной службы (кроме машинной команды), наблюдение за содержанием наружного корпуса корабля, состоянием рангоута, гребных судов, за чистотой и порядком на верхней палубе и во внутренних помещениях.
   Василий Ефимович был если не точной, то чрезвычайно близкой к оригиналу копией того самого "Чистоты Ивановича", которого так трогательно описал К. М. Станюкович в рассказе "Василий Иванович". День и ночь "Чистота Иванович" с завидной энергией гонял своих боцманят, всех, кто не был усерден в соблюдении флотских порядков. Бывало, расшумится и боцманские присказки выдаст... Но никто не обижался на старика. Все знали, что дороже флота у Василия Ефимовича ничего нет на свете и служит он флоту не за страх, а за совесть. Нет ничего для него радостнее, чем видеть, как салажата-комсомолята добрыми моряками становятся. А чтобы молодые поскорее флотскими стали, нужно с них строго спрашивать. И спрашивал Василий Ефимович не малой мерой...
   Отряд приближается к Бергенским фиордам, врезающимся, точно огромные каналы, на многие мили в сушу. Корабельная приборка в полном разгаре. Давно уже, разведя зеленое мыло, вымыли окрашенную поверхность всей кормовой части корабля. Не один раз песочком протерли деревянную палубу. Вроде бы все в норме. Но, должно быть, потому, что здесь, в кормовой части, каждый входящий на борт получает первые впечатления о порядке на судне и все здесь должно выглядеть по-флотски красиво, Василию Ефимовичу всюду видятся огрехи.
   - Борис! - приказывает Калачев Почиковскому. - Уложи как следует трос талей трап-балки!..
   - Видали? - Борька лукаво подмигивает нам. - Свирепствует "морской волк"...
   Наконец-то все, что натворил шторм, исправлено, устранено. Ходовой мостик, весь корабль сияет слепящей белизной брезентовых обвесов, шлюпочных чехлов, чехлов палубных механизмов и тросовых вьюшек. "Комсомолец" готов к любому параду.
   Корабли вошли в Бергенский фиорд, стиснутый высоченными горами, заросшими лесом. Идем временами как сквозь ущелье. Норвежцы со своих рыболовецких шхун радостно приветствуют нас, наш корабль, наш флаг.
   Грянули выстрелы орудийного салюта "Авроры", "Салютом наций" (21 выстрел) отвечает береговая батарея. На наших кораблях команды построены на верхней палубе во фронт. Торжественны минуты салюта. Волнение сжимает горло. Мы - свидетели небывалого события: первого в мире салюта иностранной державы нашему Военно-морскому флагу, нашей Стране Советов!..
   Еще один поворот корабля - и неожиданно перед нами открылись красивейшая бухта и расположенные амфитеатром город и порт. Городок небольшой, но радуют глаз почти бордового цвета черепичные крыши, приятной расцветки невысокие здания, уютно пристроившиеся под горой и на ее склонах. На рейде снуют моторные эллипсообразной формы боты со слегка загнутыми вверх носами и кормой. Множество яхт, точно лебеди, плавают по изумрудной глади бухты.
   Маневр "постановка все вдруг, отдав левый якорь" отряд выполнил безукоризненно. Вывалены за борт трапы, выстрела для шлюпок, спущены на воду плавучие средства  - у нас только гребные, а на "Авроре" еще и единственный в нашем отряде паровой катер с сияющей медной трубой.
   Отряд встретили прибывшие из Христиании - так называлась тогда норвежская столица - представители нашего консульства и местного военного командования: они прибыли с визитом на "Аврору". Затем последовали ответные визиты командира отряда к местным гражданским и военным властям.
   Перед увольнением на берег комиссар собрал команду. Он сказал:
   - Честь советского флага нужно держать на высоте. Это вы и сами понимаете. На берегу всякое может быть.
   Злобствующая буржуазная пресса еще задолго до нашего прибытия писала о нас всякие небылицы и гадости. Прибудут, мол, "варвары", матросы, привыкшие убивать и насильничать. Какой-то прохвост написал: "Мамаши, берегите своих дочек!" Вот ведь какие сукины сыны бывают на свете и до чего в своей злобе доходят! Помните: белого отребья в этих краях хватает... Ну а теперь можете увольняться на берег. Покажите, что значит моряк Красного Флота, каков он есть, советский человек!
   - Увольняющимся на берег - построиться! - командует вахтенный начальник.
   Обходит строй и внимательно осматривает каждого дежурный по кораблю. Все в порядке. Брюки наглажены, форменки и чехлы фуражек сияют белизной, бляхи ремней надраены так, что, глядя в них, причесываться можно.
   - Увольняющимся - на барказы!
   Дробь каблуков молнией проносится по левому трапу.
   В каждом барказе пятьдесят увольняющихся, восемнадцать гребцов и старшина-рулевой из дежурной смены. Гребут на славу.
   Было это 15 июля. На портовой стенке, к которой мы приближаемся, изрядная толпа норвежцев. Некоторые приветливо машут руками. Немало и таких, кто смотрит не только с любопытством, но и настороженно, как бы ожидая, как поведут себя эти страшные советские, о которых пишут в газетах.
   Вот толпа расступается перед высадившимися. Вот, радостно улыбаясь, подходит ко мне пожилой человек, очевидно, рабочий одной из шоколадных фабрик, которыми славится город. Он протягивает руку и крепко пожимает мою. Взволнованный, я достаю из-под отворота фланелевой рубахи значок с изображением Ильича и прикалываю его к пиджаку незнакомца.
   - Ленин!.. Ленин!.. - послышалось из толпы окруживших нас норвежцев. К нам потянулись руки, чтобы получить дорогую реликвию.
   Лед настороженности был сломан. Мы одаривали сувенирами старых и малых, молоденьких фрекен и вездесущих, как и у нас, ребятишек.
   Мы видели, как бережно принимали от нас норвежцы эти эмалевые портретики Владимира Ильича. И поняли, как велика любовь к Ленину у тружеников всего мира.
   Ленин открыл нам дорогу к сердцам норвежских рабочих, рыбаков.
   Толпа уже рассыпалась на отдельные группки, каждая из которых окружила кого-нибудь из моих товарищей, сошедших на берег. Нас с жадностью расспрашивали о Советском Союзе. В разноязычном гомоне слышались норвежские, английские, немецкие, русские слова... Хотя и имелся у нас разговорник, но старинный, в нем многого и в помине не было. Сыскались рыбаки, которые не раз бывали еще в дореволюционное время в Мурманском порту. Они немного знали русский язык. С их помощью, а когда "заест", то пользуясь интернациональным языком жестов, знакомились мы со здешними людьми.
   Считается, что суровая природа, постоянная борьба со стихией, борьба за средства пропитания и существования сделала норвежцев молчаливыми, речь их небыстрой, выражения чувств - сдержанными. Но сегодня "холодный северный темперамент" заметно потеплел.
   Окруженные ребятишками, наши маленькие группы, по два, по четыре человека, двинулись осматривать город. Неширокие улочки, убегавшие в горы от городской площади, лежавшей вблизи порта, сияли чистотой, мостовые вымощены гранитом и диабазом. Чистенькие дома, аккуратные, опрятно одетые люди.
   Наши добровольные гиды, мальчишки, повели нас первым делом на центральную площадь, где расположены банк, контора для обмена иностранной валюты, ратуша, городские учреждения, костел и полицейское управление. После осмотра площади дотошные ребята показали нам несколько магазинов, где продают трубки, табак, норвежские с наборными рукоятками ножи и - от фибрового чемодана до традиционного синего свитера - все необходимое для экипировки моряков, уходящих в далекое плавание.
   Изрядно помотавшись по улочкам, скверам, добрели мы по самой широкой улице до подножия горы. По ее склону от здания, перед которым мы стояли, полз вверх вагончик, похожий на конку. Ему навстречу на канате спускался другой. Из здания станции вышла группа наших матросов.
   - Чего удивляетесь! - окликнул нас один. - Это, как у нас в Нижнем Новгороде, канатная дорога. Платите десять ериков, смело садитесь и поезжайте. Сверху такая красотища открывается - неохота спускаться!
   Шагаем внутрь здания. Собрав с каждого из нас по монетке, "гиды" закупают билеты. И вот после некоторого ожидания мы в вагоне, в котором могло бы поместиться десятка два человек. Ползем вверх. Поднялись. И впрямь открылся чудесный вид. Внизу огромная бухта, окруженная высокими горами. Малахитовая вода изумительно прозрачна. На ее глади очень эффектно выглядят наши корабли с развевающимися большими парадными кормовыми флагами. Вокруг кораблей водят хоровод белоснежные яхты. На берегу справа дымят фабричные трубы. Вдаль уходят горы.
   Там, где мы остановились, раскинулось широкое плато, поросшее луговыми травами. Тишина. Теплынь. Просто благодать! Люди загорают, занимаются гимнастикой, бегают, гоняют футбольный мяч, а иные, устроившись поудобнее, читают.
   Мальчишки затащили нас на импровизированную, спортивную площадку, где упражнялись молодые норвежцы, любители легкой атлетики. Сюда же "подгребли" еще несколько групп наших ребят, собралось человек пятнадцать. Был здесь и старшина нашего 33-го класса Саша Сторожёнко, отличный гимнаст. Смотрим, подошел Саша к норвежцу, только что толкнувшему ядро, и жестом просит разрешения попробовать. Ну, дела! Сроду ядром не занимался, а сейчас... сраму не оберешься! Саша смело взял ядро и, хотя мешал клеш, сумел послать ядро на отметку, близкую к норвежской.
   - Рашен - гуд! Гуд! - послышались возгласы.
   - Саша, не подкачай! - подбадривали мы Сторожёнко.
   Состязание шло на равных. Хозяева стали любезно приглашать нас принять участие в их тренировках.
   Незаметно пролетело время, и, не спохватись вовремя один из нас, не смогли бы мы обзавестись трубками, табачком, норвежскими ножами и уж наверняка остались бы без ужина.
   Словом, запасшись всем перечисленным и добавив еще по изрядному пакету какао, едва успели на последний барказ.
   Сразу же по прибытии наши корабли были окружены шлюпками, мотоботами. Норвежцы с видимым удовольствием слушали музыку замечательного морского оркестра, хоровые песни. В иные вечера - норвежцы на воде, на шлюпках, а мы на баке - вместе распевали наши песни. Особенно им нравились "Калинва" и "Метелица".
   На кораблях побывали тысячи норвежцев. Трудовой народ добирался на наших барказах, позажиточнее - на собственных мотоботах. Кроме машинного отделения, кочегарок и артиллерийских погребов, осматривали все. Пробовали и хвалили наш флотский харч.
   Удивлялись порядку на корабле, свободе и простоте отношений между начальниками и подчиненными. Все было противоположно тому, что писала до нашего прихода буржуазная пресса.
   Не один из побывавших на борту норвежских коммунистов с восторгом говорил нам примерно так:
   - Большинство населения города, видя одетых в прекрасную форму матросов, их безукоризненное поведение, вежливое обращение, восторгается вами. Вы нам, коммунистам, своим прибытием очень помогли в партийной работе, в борьбе за помощь первому в мире государству рабочих и крестьян.
   Авроровцы передали, что наш полпред Александра Михайловна Коллонтай, будучи у них, дала самую высокую оценку нашему пребыванию в Бергене. Она сказала: - Вы совершили чудо. Уже через сутки после вашего прибытия даже лютующая печать и та вынуждена была писать о прекрасном состоянии кораблей, великолепной военной выправке и безупречном поведении экипажей.
   Газеты писали: "Красные матросы злачных мест не посещают, с девицами вольного поведения время не проводят, драк не затевают. Лучшие друзья русских - норвежские ребятишки, в окружении которых матросы проводят время, совершая прогулки по городу".
   На "Авроре" А. М. Коллонтай по поручению Советского правительства вручила орден Красного Знамени некоторым курсантам командного Военно-морского училища, проявившим отвагу на форту Павел (в Кронштадте) в 1923 году.
   По-дружески встречали нас бергенцы. Наша, хотя и наспех сколоченная, футбольная команда обыграла местную. После матча обе команды вместе сфотографировались.
   На третий день нашего пребывания флагман назначил гребные гонки шлюпок всех категорий - от шестерки и выше.