Андреев Владимир. Моря и годы (Рассказы о былом)

   Как только мы возвратились в роту, вся братия нашего курса собралась послушать, чем закончилась наша миссия в Москве...
   Госэкзамены начались с письменной работы по навигации (прокладке) с решением астрономической задачи. В этот день в училище было особенно торжественно. Тишина. Все ходили словно на цыпочках.
   Паркетный пол Зала Революции натерт до зеркального блеска. В шесть рядов вдоль всего зала расставлены столы. Их столько, сколько экзаменующихся. Между рядами столов расстояние не менее двух метров. На каждом столе навигационная карта, прокладочный инструмент, необходимые пособия, мореходные таблицы, несколько хорошо заточенных карандашей и ни одной резинки. У каждого стола табуретка.
   Вдали, у самой эстрады, поперек зала несколько столов, покрытых зеленым сукном, - для членов государственной экзаменационной комиссии. Справа и слева от этих столов, вдоль стен, несколько пустых столов - очевидно, для работ, которые мы будем сдавать.
   Входим в зал. Каждый выбрал себе стол и стал около него. Появляются члены комиссии. Все штурманские светила флота!.. Вместе с ними несколько взволнованные Гедримович, Алексеев, Рыбаков и Сурьянинов. Комиссия рассаживается за столами. Садимся и мы.
   - Товарищи курсанты! - обратился к нам председатель комиссии. - У каждого из вас на столе задание. Прошу начинать. Время пошло. Для исполнения задания дается три часа.
   Каждый раскрывает свой пакет и достает задание. Иные перечитывают его дважды. Иные тут же приступают к работе. Через некоторое время наши "волхвы" поднимаются и неторопливо обходят ряды, успокаивая тех, кто чрезмерно волнуется.
   Уже пошел второй час отпущенного нам времени. Пыхтим. Первыми закончили работу Хирвонен, Волков, Алферов, за ними все остальные кучно. Вскоре узнали: завалившихся нет. Лучшая работа у Хирвонена. Ай да Саша! Молодец!
   После устного экзамена по астрономии, видя наше перенапряжение, Гаврилов посоветовал накануне следующего экзамена ничего не делать, а погулять по набережной и вовремя лечь спать.
   Совет был мудрым. И мы последовали ему. Оставшиеся экзамены пошли легче. Все сдали всё и были допущены к летней практике на боевых кораблях в качестве корабельных курсантов. Вместо бескозырок мы надели фуражки с козырьком. Их на флоте называли "мичманками". Настроение - лучше быть не может. Даешь флот! Горы можем своротить...
   Без пяти минут командиры
   Смысл летней практики в качестве корабельных курсантов состоял в том, чтобы дать возможность пройти стажировку на командных должностях, проверить способности к самостоятельной командной работе в условиях службы на боевом корабле, способности к управлению артиллерийским огнем. Кораблями, наиболее отвечающими этой цели, были линкоры: экипаж более тысячи человек, разнокалиберная артиллерия, весь уклад корабельной жизни, строго соответствующий корабельному уставу... Линкоры являлись олицетворением морской культуры и ее законодателями. Никто из нас еще не бывал на таких кораблях (длина около 200 метров, ширина более 25 метров, осадка 10 метров).
   Горя любопытством, подходим на "Водолее" к борту флагманского корабля флота линкору "Марат". На нем будет стажироваться наша группа корабельных курсантов. Вахтенные, принимая швартовы "Водолея", действуют сноровисто, как на учении. Краснофлотцы с кранцами умело, без команды подставляют их под все выпуклости "Водолея", которые могут поцарапать борт линкора. Вахтенный начальник вооружен биноклем, на кисти левой руки у него висит небольшой мегафон для передачи команд и для связи с кормовым сигнальным мостиком. На юте никого лишнего. Нам, еще желторотикам морским, и то видно: службу на "Марате" несут по всем правилам морского искусства. Похоже, что нелегко придется нашему брату.
   Выгрузились, пожитки сложили у кормовой боевой рубки. Построились на юте по правому борту. Значит, встречают на корабле с почетом, как командный состав, иначе бы построили по левому борту. Перед всем экипажем показывают, что прибыли не кто-нибудь, а командиры. Мы даже носы задрали.
   Появился старпом Шенявский - высокий, сухощавый мужчина с тонкими чертами тщательно выбритого лица. В голосе его куда больше металла, чем благодушия.
   - Вольно!.. Вы находитесь на флагманском линкоре, который первым, не без помощи комсомольцев, вошел в строй после разгрома интервентов. Размещаться будете в кубрике, неподалеку от кают-компании. Столоваться придется в кают-компании главстаршин, там старшим главный боцман Захаров, с ним и решайте все вопросы. После того как устроитесь, получите дальнейшие указания о своих обязанностях и заданиях.
   Тем временем из кормового люка в сопровождении дежурного по кораблю вышел командир.
   - Здравствуйте, товарищи корабельные курсанты! Рады вас приветствовать на борту нашего корабля. Позвольте представиться. Я - командир линкора Вадим Иванович Иванов, не Иванов, а Иванов. Надеюсь, дела у нас дойдут хорошо. Каждый из вас получит служебные обязанности. Ваша практика начнется с детального изучения корабля... Товарищ вахтенный начальник, опять у вас кранцы за бортом!.. Курсантов распустить.
   У командира голос спокойный, речь ровная, четкая. Несколько округлое лицо красит доброжелательная улыбка. Внимательные серо-голубые глаза, казалось, замечали все. Надо же такое, разговаривает с нами, а непорядки за бортом увидел...
   Назначили нас помощниками командиров - на башни главного калибра и на плутонги (батареи) противоминного калибра.
   - Ведайте, заведуйте, учите и воспитывайте! С вас будут спрашивать командиры башен, плутонгов и прочие начальники, - шутил неунывающий Иван Горев.
   Собрал нас старпом и объявил: на изучение корабля дается месяц. Выдал всем по общей тетради, в которую каждый Должен зарисовать поотсечно весь корабль, все паровые, водяные, воздушные магистрали, всю систему их переключений, всю схему электросети и способы ее переключений и все остальное, что каждый посчитает нужным. Через месяц состоится зачет по знанию устройства корабля.
   От одного этого перечисления можно было впасть в уныние. Когда и как мы сумеем облазить все отсеки да еще изобразить их в чертежах?!
   Выручила кают-компания главных старшин, вернее - то, что мы, столуясь там, общались с такими знатоками своего дела, как главстаршина трюмных Майданов, электриков - Носов, торпедистов - Бородин и другие.
   Меня назначили помощником командира первой башни. Командиром там был выпускник 1925 года нашего же училища. Безо всяких обиняков он мне сказал:
   - Вместе со старшиной башни облазить все закоулки. Расспрашивать не стесняйся, башня в натуре - это тебе не чертежи. Наш главстаршина - хозяин башни - в своих делах великий дока. По башне будешь лазать - суконное обмундирование с регалиями сними, надень рабочее платье.
   Начали с преисподней - со штыря, нижней опоры всей башни. Шары подшипника, в котором вертикально вращается штырь, каждый - что здоровенный кулачище, В снарядном погребе в идеальном порядке и состоянии лежат в стеллажах снаряды, каждый из которых без помощи храп-талей и не сдвинешь. В зарядном погребе пеналы с полузарядами чуть ли не в мой рост... Кругом изумительная чистота. Ни соринки, ни пылинки. На палубе шпигованные маты из пенькового троса. Лезем выше и попадаем в перегрузочное отделение, где с элеваторов снаряды и полузаряды подаются на лотки заряжания. Моторы, муфты-джени - для плавности наводки, рычаги, тяги, валы, валики, провода, трубопроводы - всего столько, что, кажется, и вовек не разобраться. Поднимаемся еще выше - в святая святых - боевое отделение, где орудия заряжают, каждое вертикально наводят, а всю башню - горизонтально. Здесь, собственно, и происходит стрельба. Для самостоятельной стрельбы в башне имеется огромный забронированный дальномер. Командир наблюдает за стрельбой, пользуясь башенным пери* скопом, который защищен бронированным колпаком. От всего увиденного впечатление грандиозное! Вот это сооружение!
   В боевом отделении все три ствола, как хоботы исполинского чудовища, застыли в горизонтальном положении. Какую же нужно приложить силу, чтобы затолкнуть в ствол полутонный снаряд, полу заряды пороха? Точно угадав мой немой вопрос, старшина башни командует:
   - Сидоров, включи среднее! Раздельное заряжание! Деловито, нешумно загудели внизу какие-то моторы.
   Открылся орудийный замок. Подошел перегружатель. Почти из-под наших ног с лязганьем появляется огромных размеров цепь Галя с крупной, похожей на змеиную, головой и лезет в орудийную камору. Старшина поясняет:
   - Сейчас клоц как бы досылает снаряд в орудие. Смотрите, что будет дальше.
   Пока клоц досылал снаряд, на перегружателе открылась дверца полузаряда. Клоц после секундной паузы вновь полез в ствол, но на более короткое расстояние.
   - Это, стало быть, наш труженик дослал первый полузаряд. Глядите, что теперь! - Старшине доставляло явное удовольствие комментировать работу механизма.
   Клоц в третий раз полез в ствол, на еще меньшее расстояние.
   - Сейчас он дослал второй полузаряд, в несколько пудиков весом.
   Орудийный замок закрылся.
   - Сидоров, среднее на автоматическое заряжание!
   Все заработало так же деловито, последовательно, точно это не механизмы, а живые разумные существа. Орудие, поднявшись на угол возвышения, как бы присело для того, чтобы с чудовищной силой единым духом вытолкнуть снаряд, послать его в ненавистного врага.
   - Красивая, штука, не правда ли?.. - поглаживая ладонью ствол, произнес старшина. - Это еще что. На стрельбе башня - как живое существо, только человеческим голосом не говорит. Ежели все в порядке, то что твой огромный кот мурлычит. А ежели где чего не так, мигом голос подаст, вроде помощи от человека просит. Ну, а коли зарычит, значит, дело дрянь. Все стоп. Все рычажки, суставчики осмотреть, прощупать требуется. Башня - она умная. Мы с ней живем в ладах...
   Так ласково, словно о друге, говорил старшина о первой башне линкора "Марат".
   Пошли чуть не каждый день частные башенные, орудийные, плутонговые, а также общие - главного и противоминного калибра раздельно - учения. Наконец, обще корабельные, в дневных и в ночных условиях. Тренировки на станках заряжания. День и ночь, день и ночь экипаж в трудах. Мы, курсанты, втянуты во весь этот круговорот. Задыхаемся от недостатка времени на выполнение заданий по программе нашей стажировки. Все это время мы на себе чувствовали, какой адский труд надо вложить, сколько пота с каждого сойдет, прежде чем появится умение, прежде чем отладится, сыграется более чем тысячный оркестр - экипаж линкора, чтобы быть готовым к стрельбе.
   Мне - да и не только мне, а почти всем нам - служба на линкоре понравилась. Это превосходная школа. Кто ее пройдет, наверняка флоту пользу принесет, да и сам в делах флотских преуспеет.
   Через несколько дней после того, как мы освоились с кораблем, стали нас назначать для несения вахты на верхней палубе в качестве помощников вахтенного начальника. На носу помощник вахтнача должен вместе с вахтенным старшиной следить за порядком от форштевня до второй дымовой трубы; далее, до кормы, этим делом занимался второй помощниц вахтнача на юте.
   Самое людное место на корабле - носовая часть, бак. Именно там курят, отдыхают, "духи" и коки дышат свежим воздухом, там в часы досуга и поют, и пляшут, и всякие россказни рассказывают. В таком большущем экипаже, как линкоровский, талантливых балагуров-рассказчиков, плясунов, любителей попеть превеликое множество.
   Дело помощника вахтенного начальника на баке - следить, чтобы там всегда соблюдался приличествующий флагманскому кораблю флота порядок.
   Моя первая вахта в этом амплуа. Обошел места, за которыми обязан наблюдать, - вроде все в порядке. Осматриваю водную поверхность в носовом секторе, что тоже входит в мою обязанность. Вдруг слышу громкий голос:
   - Ребята, Маруся идет, смывайся!
   Стоим на Лужском рейде. На корабле никаких женщин нет. Какая тут может быть Маруся?! Нет никого, кроме идущего с кормы по правому борту командира корабля.
   Бегу навстречу, докладываю и сопровождаю командира, идущего на бак. Людей - никого, как ветром сдуло.
   - Можете быть свободным. - С этими словами Иванов через носовой тамбур спустился на нижнюю палубу.
   Для меня стало ясно, что между собой краснофлотцы звали командира Марусей. Странно! Почему?.. Потом узнал: за мягкий, высокого тембра голос, за столь же мягкую, деликатную манеру обращения с людьми.
   ...Мы делали успехи и даже, как в шутку говорили, получили "продвижение по службе": нас допустили к несению службы помощника вахтнача на юте. Не где-нибудь, а на юте! Это уже почет, доверие. Там, на юте, вся служба. Только успевай поворачиваться! То принимай баржи с продуктами, то отправляй людей в Кронштадт для работ или в госпиталь! Одно увольнение на берег чего стоит... Нужно отправить сразу несколько сот человек, каждого осмотреть, чтобы был побрит, подстрижен, одет по форме и опрятно, ременные бляхи начищены. Корабль флагманский, то и дело приходят и отходят катера и шлюпки с начальством. Вместе с вахтенным начальником вертишься так, что время четырехчасовой вахты пролетает незаметно, а ноги гудят и так хочется если не лечь, то, во всяком случае, хотя бы посидеть, отдохнуть от трудов праведных...
   Старший артиллерист линкора Вербовик - человек примечательный. Выросший, как и И. С. Юмашев, Г. И. Левченко, И. И. Грен, из юнг царского флота, поднявшийся до флотского кондуктора (современный главный старшина), получивший военно-морское образование в первой половине двадцатых годов, он был прирожденным артиллеристом, кумиром своих комендоров и артиллерийских электриков. Команде разрешено купаться - он первый с верхней палубы, с десятиметровой высоты, прыгает в воду. Следом за ним пушкари... С парового катера, подходящего к трапу, никогда не сойдет, а метра за два прыгнет на нижнюю площадку трапа. Начнет "пушить" своих комендоров - только перья летят и уши вянут. Но за них же, своих пушкарей, пойдет хоть к черту на рога, грудью заслонит. Никто и никогда на него не обижался. Прощали ему и боцманские обороты речи, потому что употреблял он их без злобы, не из желания унизить человека. Знал Вербовик свою артиллерию как никто другой, умел выполнять обязанности любого из номеров орудийного расчета. Стрелял поискать такого, не найдешь! Артиллерия была его жизнью, его призванием. Видимо, поэтому и Вадим Иванович, ненавидевший всякую ругань, мирился с некоторыми особенностями Вербовика, личности на флоте более чем примечательной...
   Во время угольной погрузки от авральных работ освобождались только старший артиллерист Вербовик и старший штурман Чернышев. Они попеременно несли службу вахтенного начальника.
   Угольная пыль стоит облаком, Вербовик, подтянутый, быстрый и энергичный, несет вахту во всем белом, даже носки белые. Кругом грязища, а он в белом... Смотрели мы на него и поражались. Однажды не вытерпели, спросили, что за причина. Хитровато сощурив глаза, Вербовик ответил:
   - Разве можно во время угольного аврала носить суконное обмундирование? Его же не выстираешь потом. А это белое, ставшее черным, отнесу я своей любезной, она его в щелоке отвалтузит, и снова все как новенькое... Так-то! Имейте в виду: на флоте сообразительность - первейшее дело.
   Уголька на линкор грузили несколько тысяч тонн. Принимали и мазут, но мало. Его использовали в топках паровых котлов, когда нужна была скорость свыше двадцати узлов, поэтому в походе линкор дымил, что хороший завод, а деревянный настил верхней палубы шлаком засыпало, будто кто-то нарочно мелкий, как песок, шлак лопатой разбрасывал. На верхней палубе не поспишь, а внутри в помещениях - жарища, духота. В жилых помещениях экипажа нет никаких иллюминаторов, за исключением нескольких кают, расположенных на корме, и бортовых - в районе машинных отделений.
   Температура в каютах командного состава такая, что через шесть - восемь часов вода из бачков в умывальниках испаряется начисто, как будто ее там никогда и не было.
   Дел на корабле у каждого по горло. Раз ты помощник командира башни, стало быть, все, что входит в его подчинение - башня, личный состав, кубрики, верхняя палуба в районе башни и боевой рубки, - это твое заведование. Чистка, приборка, поддержание порядка - тоже твое дело. Значит, вставать нужно еще до побудки. А ложиться? Ложиться приходилось за полночь. Нужно подготовиться к политзанятиям, поработать для стенгазеты...
   ...Первое в жизни политзанятие. Каждый готовится к нему не меньше, чем к госэкзамену. Кубрик личного состава башни. Народу полно. Всем интересно, что расскажет без пяти минут командир. Многие присутствующие - либо мои погодки, либо старше на год-два, а если говорить о службе, то и того больше. Заглядываю в конспект и уж никак не могу оторваться от него, так и шпарю по конспекту. Проходит несколько минут, чувствую: контакта с аудиторией должного нет, нет и интереса к тому, что я говорю, иные слушают с безразличным видом. Тушуюсь еще больше. Ладони горят, шея горит, тельняшка взмокла, а толку мало. Теперь уж минуты кажутся часами. Отговорил положенное, не отрываясь он конспекта. Наконец, сигнал на перерыв. Я уж думал, его сегодня и не будет. Собой недоволен. Расстроен своей неумелостью чрезвычайно. Поднимаюсь из кубрика на нижнюю палубу.
   - Товарищ курсант Андреев!
   Вздрогнул от неожиданности, обернулся и увидел заместителя комиссара корабля Яковлева, в прошлом рабочего-слесаря. Поднялись с ним на верхнюю палубу. Идем в корму, где каюты командования корабля.
   - Разволновались? Это неплохо, потому что в равнодушии никогда хорошего дела не сделаешь. Огорчены тем, что аудитория безмолвствовала?
   - Очень.
   - Совсем хорошо, что очень. Уверен: в следующий раз все будет лучше. Ну а как вы думаете, почему она безмолвствовала?
   - Ума не приложу. Все говорил вроде бы правильно, а получилось не то! с досадой произнес я.
   - Хотите, я вам скажу, в чем дело? Да успокойтесь же наконец. Вы ведь не красна девица, а, командир. Командир свои эмоции должен уметь сдерживать и подчинять воле.
   - Да ведь первое...
   - Ну что ж, бывает, что "первый блин комом", зато потом - как кружева и вкуса необыкновенного. Вы любите блины?
   - Очень! - невольно мое лицо расплылось в улыбке.
   - Я тоже. Моя мамаша великая мастерица блины печь, а я еще больший мастер их уписывать. Выходит, у нас с вами, как у русских людей, одинаковый вкус. Может, зайдем ко мне в каюту?
   Спускаемся туда, где размещаются кормовые каюты. Мое волнение как-то разом улеглось. В каюте на полке много книг. Произведения Ленина, материалы по партийно-политической работе, художественная литература. Меня заинтересовала пьеса "Любовь Яровая".
   - Интересуетесь "Любовью Яровой"? Вещь замечательная, высокопартийная. Читаешь - дух захватывает. Могу дать почитать... Только после того, как "блины пойдут кружевами", - смеется Яковлев. - Садитесь!.. Ничего, ничего, балалайку можно положить и в угол дивана... Ну что, отдышались?
   - Вполне.
   - Вот теперь и поговорим о деле. Материал, готовясь к политзанятиям, вы подобрали интересный, а излагали его сухо, скучно. Здесь ведь перед вами краснофлотцы, большая половина которых малограмотные, есть совсем неграмотные. Мы собираемся открыть для них специальную школу ликвидации неграмотности. Для таких людей больше, чем для кого бы то ни было, нужен простой рассказ с доходчивыми жизненными примерами. В политической работе каждое слово должно попадать в цель, брать за душу, всегда идти от сердца, от глубокого убеждения и знания предмета. Только такая проникновенная речь может затронуть аудиторию, заставить ее поверить в услышанное. Конспект нужен, но нельзя им пользоваться так, как вы. У слушателя создается впечатление, что вы не свои, а чужие мысли передаете, чужие слова говорите. А всем хочется послушать именно вас, узнать ваши, а не чужие мысли. Вот в чем ваша ошибка. В стенной газете, в редколлегии которой вы состоите, материал - не без вашей помощи - стал побойчее, люди с интересом читают, обсуждают, потому что суть до них доходит, язык понятен. Теперь вам нужно и на политзанятиях, да и не только на них, так же доходчиво и интересно рассказывать, а не заниматься громкой читкой. Покажите-ка ваш конспект.
   Подаю довольно объемистую тетрадь.
   - Это не конспект, а целый трактат. Знаете что? Попробуйте в следующий раз обойтись самыми краткими тезисами. Хорошо?.. Вот и прекрасно, что вы не возражаете. Извините, мне пора идти к участникам художественной самодеятельности.
   Яковлев был энтузиастом этого дела. Самодеятельность "Марата" пользовалась на флоте доброй славой.
   Пришел в свой кубрик. Ребята сразу заметили мое состояние. Пришлось рассказать все, как было...
   Однажды вечером к нам в кубрик спустился помощник старшего артиллериста линкора Август Андреевич Рулль, тоже из юнг. Эстонец, с ясными васильковыми глазами, вьющимися русыми волосами, он производил впечатление очень добродушного человека.
   - Жавтра начнем штрелять. Принеш вам правила штрельбы. Повторите, чтобы не получить баранку. Штрельбой руковожу я. Вопрошы есть? Нет? До швидания. С этими словами Рулль удалился.
   На столе осталась пачка правил, и мы все тотчас углубились в них. Тишина. Только струи свежего воздуха из вентилятора овевают буйные головы будущих командиров флота.
   Наступило завтра, наступила пора наших управляемых стрельб "чижиками" 37-миллиметровыми снарядами, на которых проверялись знание и умение каждого стрелять по артиллерийским законам.
   Обычно Рулль, вооружившись артиллерийским - с сеткой - биноклем, садился на броневой колпак командира плутонга, обязанности которого мы выполняли все по очереди. По команде расчеты четырех орудий стреляли по малому корабельному щиту, буксируемому в двадцати кабельтовых от линкора. Всяко бывало. Хорошо, как у Волкова, и похуже, как у Клевенского. Когда же правила стрельбы вообще не соблюдались, Рулль, нагнувшись к смотровой щели бронеколпака, невозмутимо спрашивал:
   - Что у вас за кавардак?
   Это означало: он страшно недоволен.
   Таким мне запомнился прекрасный артиллерист "Марата", а впоследствии флагманский артиллерист Черноморского флота Август Андреевич Рулль, с которым вместе мне довелось воевать на Черном море.
   Приближалась осень. Приближался и конец нашей стажировки. Последний день. Сидим за столами кают-компании. Ждем командира линкора. Когда он появился, все встали.
   - Прошу садиться. Вашим пребыванием на корабле мы довольны. Надеюсь, вы сумели почерпнуть много полезного, что пригодится вам в дальнейшей службе. Мы к вам привыкли, и нам вас будет недоставать. Льщу себя надеждой: и вам будет недоставать "Марата", на котором вы приобрели некоторую командирскую зрелость. Благодарю за прилежность! До свидания.
   Все снова встали.
   - Товарищ старший помощник, сейчас подойдет буксир. Отправить будущих командиров подобающим образом!
   Подошел буксир. На него погрузили наши нехитрые пожитки. Перешли и мы на борт флотского труженика. Отваливаем. До свидания, "Марат"! На линкоре играют "Захождение". Кому? Оказывается, нам отдаются такие почести. Стоим взволнованные, повернувшись лицом к линкору.
   ...Начальник училища и комиссар практикой курсантов остались довольны. Начались хлопоты с пошивкой и подгонкой обмундирования. Портновская мастерская училища и швальня порта были завалены работой. А мы с нетерпением ждали решения государственной комиссии. Пока же всех вызывали на медицинскую комиссию. Что за оказия? В прошлом году такой комиссии не было! Оказывается, часть выпускников отбирали в морскую авиацию. В число отобранных попали Абанькин, Нелюбов, Кузнецов, Бряндинский и еще несколько человек.
   Наконец-то было объявлено решение государственной комиссии. Мы выпущены из училища. Десять человек, окончивших училище с наивысшими баллами, получили право па выбор моря. Увы, меня в этой десятке не оказалось. Многим хотелось служить на Черном море. Я бы тоже не был против...
   Наступил день производства. В Зале Революции вдоль правой стены построены курсанты всех курсов. У левой стены в центре - командование, по правую руку - преподавательский состав. Во всех дверях, кроме дверей картинной галереи, толпятся вольнонаемные и обслуживающий персонал. После церемонии встречи командования училища наступила торжественная тишина. Необычайно волнующая тишина. Звонко, как набат, звучит приказ об окончании училища. Каждый, чья фамилия называется, выходит из строя, получает из рук начальника училища свидетельство об окончании и встает по его левую руку. Производство закончено. Все курсанты проходят перед нами и командованием торжественным маршем. Подумать только: мы принимаем парад! Первый раз в жизни!
   Большинство выпускников, в том числе и пишущий эти строки, были назначены на Балтику. Николай Овчинников уезжал на Черное море.
   Пока получали денежное содержание, подъемные, пришла радостная весть; губком комсомола от имени ЦК комсомола вручит выпускникам часы. Об этом нам сообщил комиссар училища.
   На следующий день в том же Зале Революции секретарь губкома комсомола вручил каждому из нас часы, да не какие-нибудь, а с секундомером...
   Получив проездные документы и предписания, куда каждому возвращаться из отпуска, мы разъехались из ставшего родным училища...