Андроников Ираклий. Избранные произведения (Том 2, Записки литературоведа)

   Лермонтова!
   Интересно: у Висковатова была копия этой рукописи, присланная ему от графини Берольдинген, и в этой копии Висковатов от себя приписал: "Посвящается А. М. Верещагиной". А тут видно, что у Лермонтова в автографе "А. М. Верещагиной" нету. Просто строка точек: "Посвящается ............. Может быть, даже и не Верещагиной посвящается. И даже наверно не Верещагиной. А Варваре Лопухиной, вышедшей замуж и забывшей обет любви. И баллада об этом. А зачем было Лермонтову скрывать имя А. М. Верещагиной? Имя Варвары Лопухиной, вышедшей замуж,- понятно!
   - На следующей странице каталога, обратите внимание,- продолжает хозяин,- зарегистрировано стихотворение Лермонтова, сочиненное им по-французски. Специалист говорил мне, что это блестящий французский стиль.
   Действительно, под № 186 в каталоге значится французское стихотворение Лермонтова, тоже известное нам по копии: "Нет, если б я верил своей надежде..."
   - Если вас интересует судьба этих автографов,- подает совет доктор Кёниг,- вам следует обратиться в антиквариат "Карл унд Фабер". Это в Мюнхене, на Каролинен платц, фюнф-а...
   РАЗГОВОР С МАРБУРГОМ
   Следующий день начинается для нас в Мюнхене с посещения антиквариата.
   Просторный зал с зеркальными витринами, обведенный книжными полками. В простенках - старые гравюры, репродукции работ Пикассо.
   Выходит "прокурист" фирмы, ее представитель,- респектабельный, очень осведомленный. Через минуту мы уже знаем: автограф баллады "Гость" ушел за границу, в Женеву и, кажется, дальше - за океан. Кто купил? На это он ответить не может: фирма сохраняет тайну своих клиентов. Другой автограф ушел в Марбург. В данном случае фамилия может быть названа, потому что купивший его господин Штаргардт сам владелец известной аукционной фирмы. И выставлял этот лермонтовский автограф для продажи в 1954 году...
   - Можно ему позвонить,- говорит прокурист херр Хартунг.- Платите в кассу стоимость разговора, а я наберу Марбург...
   Господин Штаргардт словно ожидал нас с нашим вопросом:
   - Автограф французского стихотворения Лермонтова попал в Бад-Годесберг. Если вас интересуют автографы Пушкина, то фрагмент "Капитанской дочки" ушел в Лондон. Рисунок Пушкина приобрел коллекционер из Вены. Вы можете прислать по моему адресу письма к моим клиентам - без обращения по имени: "Уважаемый господин! Не могу ли я получить фотографию с принадлежащего вам автографа Лермонтова?.."
   Я перешлю эти письма сам. На двенадцатое ноября,- торопится сообщить нам наш марбургский собеседник,- назначен ежегодный аукцион. Из русских автографов я выставляю: неизвестное письмо Гоголя, неизвестные письма Тургенева и Максима Горького, альбомную запись Рубинштейна и сочинение Рахманинова. Приглашаю вас к участию в аукционе. Могу резервировать для вас место в гостинице. Я ожидаю коллекционеров из многих стран, в частности из Соединенных Штатов. Я сегодня же вышлю вам свои каталоги на адрес посольства...
   Таким образом, мы с Ивановым и Кишиловым получили гораздо больше того, что могли ожидать, а узнали такое, чего не могли и предвидеть.
   Остается побывать в замке Хохберг.
   ЗАМОК, ОТКУДА ВСЕ НАЧАЛОСЬ
   Снова мчимся по автобану, ночуем под Штутгартом, в местечке Бернхаузен, в крошечной гостинице "Шванен" ("Лебеди"), каких в Западной Германии множество,- три окошечка по фасаду, старые деревянные кровати в крошечных номерах, старые гравюрки в старинных рамках...
   С утра продолжаем путь.
   Предки барона Хюгеля выбрали славное место: судоходный Неккар, зеленые луга, дали, живописные городки и селения. Местечко Хохберг раскинулось на высоком холме. Над ним поднимаются башни древнего замка.
   Ищем оберлерера Штренга. Из школы идем в приватный дом, оттуда - в другой. Нашли. Оберлерер дает урок музыки шестилетнему мальчугану. Узнав, зачем мы приехали, предлагает ребенку играть упражнения, покуда он не вернется, гладит его по головке и ведет нас туда, где жила Верещагина.
   Он отслужил свой век, старый замок! В год, когда распродавалось имущество, окончилась в нем прежняя жизнь.
   Его разделили на квартирки и комнаты. Новые жильцы привезли с собой новые вещи! И только в проходных помещениях можно увидеть остатки былого: на подоконнике - мраморный бюст военного в немецких орденах, который никто не купил; на стене - старинную фарфоровую тарелку, под лестницей выцветшую гравюру...
   Много картин с аукциона приобрел владелец соседней виллы, господин Хоршер. Учитель ведет нас на виллу. Предупреждает: управляющий покажет нам только те вещи, которые висят на лестнице и украшают холл виллы. Самое ценное заперто в комнатах. Как знать: может быть, туда и попало случайно какое-нибудь полотно Лермонтова?
   Управляющий объясняет, что его хозяин живет в Испании, сюда приезжает раз в году, в день рождения покойной матери.
   - Если прибудете двадцатого июля утром, вы сможете увидеть его и попасть в его комнаты. Писать ему надо в Мадрид, в ресторан Хоршера, самому господину Хоршеру.
   Выходим. Выясняется, что господин Штренг пишет историю замка и населенного пункта Хохберг, изучил родословия, собрал обширный исторический материал, снимки со старых портретов. Если у нас есть время, он бы хотел отвести нас к себе - он живет отсюда в нескольких километрах.
   ...Сидим, попиваем рейнское вино, я проглядываю переписанные на машинке главы "Истории", посвященные Верещагиной-Хюгель, вношу какую-то незначительную поправку. В свою очередь получаю несколько уточнений относительно Верещагиной и ее немецкой родни.
   Господин Штренг достает каталог вещей, продававшихся в замке Хохберг. В нем перечислены мебель, мрамор, ковры, фарфор... К сожалению, книги, картины, рисунки означены только суммарно, без указания названий и авторов. Господин Штренг готов согласиться со мной: вероятно, Верещагина получила в подарок от Лермонтова его роман "Герой нашего времени" и книгу стихов. А раз так, на них были надписи. В этом случае книги могли уйти прежде, чем на аукцион приехал профессор Винклер. Фирма, которая проводила аукцион, была в Штутгарте: это "Кунстаукционхауз" Пауля Хартмана. Каталог выпущен им. Но, кажется, эта фирма во время войны закрылась. Однако если в Штутгарте позвонить в аукционаты, то можно будет узнать, кто стал преемником Хартмана...
   - Я думаю, вам придется приехать в ФРГ еще раз,- обращается ко мне Иванов.
   - Если хотите, можете поручить это нам,- предлагает Кишилов.
   - До скорой встречи! - говорит Биллем Штренг.- Желаю вам найти сокровища нашего замка все до единого!
   История, начавшаяся в 1836 году, еще не окончена. За одним фактом открывается десять других. А раз так, будем надеяться, что верещагинские материалы еще не исчерпаны и мы еще вернемся в эти места.
   1962
   ЧУДЕСА РАДИОТЕЛЕВИДЕНИЯ
   НАХОДКА ОТ НАХОДКИ
   Командировка в Западную Германию завершена. Лермонтовские материалы, полученные от профессора Винклера, привезены в Москву. Рисунки и картина поступили в Литературный музей, автографы, как условлено,- в Рукописное отделение Библиотеки имени В. И. Ленина. Туда же переданы на хранение фото с автографов, которые принадлежат господину фон Кёнигу. Мне предстоит сделать отчет о поездке - сперва в Министерстве культуры СССР, а потом и по телевидению.
   ...Сижу перед камерой в студии, поднимаю со столика лермонтовские реликвии одну за другой.
   - Вот,- говорю,- акварельный автопортрет. Лермонтов изобразил себя в бурке, на фоне Кавказских гор. Это подлинник. До сих пор мы видели только копию.
   Показал - отложил.
   - А это - неизвестная картина Лермонтова. Арба спускается к реке, волов удерживает погонщик в островерхой грузинской шапке. А тут притаились горцы...
   Показал - и убрал. Поднимаю портрет Верещагиной:
   - Это фото со старинной литографии, на которой изображена Александра Михайловна Верещагина... Ей принадлежали все эти вещи, отыскавшиеся в Федеративной Германии. Фото подарил нам ее правнук - доктор фон Кёниг.
   Показал и отложил в сторону.
   Могу ли я знать, что происходит в это время в Москве, на Кутузовском проспекте, 11?
   Нет, не могу,
   Почему?
   Потому что мне телезрителей не показывают.
   Между тем на Кутузовском разыгрывается напряженная сцена.
   Сидящая у телевизора восемнадцатилетняя художница Наталья Константиновна Комова вскакивает, хватает телефонную трубку, звонит своей бабушке Инне Николаевне Солнцевой, по мужу Полянкер. Бабушка живет в другом районе Москвы.
   - Ты телевизор смотришь?
   - Смотрю.
   - Фотографию видела?
   - Видела.
   - Так ведь это портрет совершенно такой же, как тот, что висит в твоей комнате!
   - Да, я тоже удивляюсь, такой же!
   - Ну, так я тебя поздравляю: это не твоя бабушка, а Александра Михайловна Верещагина. А ты откуда ее взяла, литографию?
   - Я вынула ее из альбома.
   - Какого альбома?
   - Нашего, старого...
   - А где этот старый альбом?
   - Господи! Что же ты у меня спрашиваешь, когда он у вас, на Кутузовском! За зеркалом посмотри.
   Девушка бросается к зеркалу и достает огромный альбом 30-х годов прошлого века. Начинает листать и...
   Обнаруживает карандашный рисунок с подписью:
   "М. Лермонтов" - неизвестный портрет какой-то молодой женщины.
   На другой день Наталья Комова и брат, постарше ее, скульптор Олег Константинович Комов, приезжают ко мне домой с альбомом и окантованной литографией, изображающей Верещагину. Невольная ошибка Инны Николаевны Солнцевой разъясняется.
   Ее появление на свет вызвало трагические последствия - мать умерла. Услышав об этом, отец новорожденной застрелился. Инна Николаевна воспитывалась без родителей. Ей было известно, что бабушка, мать ее матери, родом из Франции. И, увидев в альбоме старинную литографию с пометой "Paris", она окантовала и повесила на стену. Теперь уже ясно - это не бабушка, не француженка, а Верещагина-Хюгель. Но Инна Николаевна привыкла видеть это изображение и расставаться с портретом не хочет. Дело ее!
   Интересуюсь, нет ли чего-нибудь за окантовкой, на обороте.
   - Бабушка говорит, что нет,- отвечает Наташа Комова.- Но она давно не смотрела. Надо расколупать...
   Повезли литографию "колупать" в Музей Пушкина.
   Надписей нет.
   Не менее интересен альбом, из которого вынута литография: стихи Пушкина, Веневитинова, Ростопчиной, Бенедиктова, французских поэтов: Ламартина, Гюго, Барбье...
   Списано чьей-то неизвестной рукою из книг. Но больше всего в этом альбоме Лермонтова. Есть рисунок с подписью Шан-Гирея, троюродного брата поэта, того самого, которого в 1838 году Лермонтов "таскает" за собою, по словам матери Верещагиной. На рисунке проставлен год: "1838". Кстати, и портрет Верещагиной тоже 1838 года. Видимо, этого времени и альбом.
   Чей?
   Это пока неизвестно. Надо установить.
   На одном из листов имеется запись:
   Я буду любить вечно,
   Буду помнить сердечно.
   А... (подпись неясная)
   А Строчкой ниже - очень размашисто:
   Очень нужно. Мария Ловейко.
   Прочитав эту отповедь, обиженный обожатель взял перо и вставил отрицательные частицы "не". Получилось;
   Я не буду любить вечно,
   Не буду помнить сердечно.
   И снова почерком Марии Ловейко приписано:
   Да мне все равно, будете ли вы меня любить или нет.
   В чужом альбоме никто не посмел бы заниматься такими писаниями. Очевидно, альбом и принадлежал этой Марии Ловейко.
   Кто же она такая?
   В одном из писем матери Верещагиной, посланном в Штутгарт из Петербурга в 1838 году, упоминается имя Ловейко и ласково: Машенька. Эта девушка живет у Столыпиных, которые переехали в Петербург. Комовы, со своей стороны, узнали, что Мария Ловейко - бабушка Инны Николаевны Солнцевой по отцу, жена владимирского помещика Ивана Солнцева. Им самим приходится прапрабабкой. Итак, альбом прапрабабки. Комовы просят меня распорядиться им по своему усмотрению.
   Я "усмотрел", что его хочет хранить музей села Лермонтове Пензенской области. Там он теперь и находится. И люди подолгу рассматривают этот рисунок, исполненный лермонтовской рукой.
   ЕЩЕ ДВА
   Но телевизоры не только в Москве; В Ленинграде передачу тоже смотрели...
   Впрочем, прежде чем рассказать про главное, придется сказать и про то, что для дела совершенно не нужно. Как ни странно, но без этого ничего не получится!
   Вскоре после той передачи по телевидению я собрался уезжать в Киев. Но перед этим должен был на один день слетать в Грузию.
   В Москве, спускаясь по лестнице из квартиры, в которой живу, я запустил руку в распределитель для писем (он стоит на втором этаже, на площадке), сунул письма в карман и помчался во Внуково. Вечером выступал в Тбилиси, на другой день приезжаю в тбилисский аэропорт, чтобы отправиться в Киев.
   Объявление: вылет откладывается.
   Новое объявление: самолет, следующий рейсом Тбилиси - Ленинград, в Киеве посадку делать не будет. Пассажиров, купивших билеты до Ленинграда, просят пройти на посадку.
   А я как же?
   Протиснулся в кабинет к начальству. Узнал: сегодня я в Киев не попаду - нет погоды. А завтра - нет самолета. Может быть, послезавтра...
   - Что же мне делать?
   - Летите до Ленинграда. Попросите: вас перекинут оттуда на турбовинтовом или на обычном. А "ТУ" Киев не принимает давно.
   . Покупаю билет, лечу... Записная книжка с ленинградскими телефонами осталась в Москве. Попаду ли я завтра в Киев, не знаю. В тоске засовываю руку в карман, вытащил нераспечатанные конверты. Разрезаю: одно письмо ленинградское. Пишет научный сотрудник Института физиологии Академии наук СССР Антонина Николаевна Знаменская:
   "Когда вы снова попадете в наш город, приезжайте на Васильевский остров, Средний проспект, дом № 30, кв. 4. Хочу передать Вам альбом, в котором нашла стихотворения Лермонтова..."
   Радоваться рано. Может быть, это "Бородино", переписанное рукой гимназиста. Но воображение уже заработало, и верится, что это увлекательная находка. Звоню из гостиницы, от швейцара.
   - Довольно поздно уже,- отвечает приветливый голос.- Но если вы улетаете утром, то приезжайте, я жду...
   Приехал. Альбом в коричневом сафьяновом переплете с золотыми цифрами "1839". Золотой обрез. Английская плотная бумага. Стихи, вписанные поэтами Вяземским, Ростопчиной, стихи Александра Карамзина и...
   Лермонтов! Два стихотворения! Его рукой! Одно - известное: "Любовь мертвеца". Другое - известное лишь отчасти:
   Есть речи - значенье
   Темно иль ничтожно,
   Но им без волненья
   Внимать невозможно.
   Как полны их звуки
   Тоскою желанья,
   В них слезы разлуки,
   В них трепет свиданья...
   Вот эти строфы, первые две, известны. А три строфы - неизвестны первый вариант этого прославленного стихотворения
   Надежды в них дышут,
   И жизнь в них играет...
   Их многие слышут,
   Один понимает.
   Лишь сердца родного
   Коснутся в день муки
   Волшебного слова
   Целебные звуки;
   Душа их с моленьем
   Как ангела встретит,
   И долгим биеньем
   Им сердце ответит.
   Лермонтов
   Сейчас этот альбом в Пушкинском доме Академии наук СССР. История у него преинтересная. Принадлежал он, как удалось выяснить, молодой Марии Бартеневой, сестре замечательной русской певицы Прасковьи Бартеневой: Лермонтов встречался с ними в салоне Карамзиных. В 1917 году этот альбом принес продавать в антикварный магазин Дациаро на Невском проспекте господин, не назвавший своего имени, и купила альбом Александра Николаевна Малиновская. За ее племянника впоследствии вышла замуж Антонина Николаевна Знаменская. Но до того как он попал в руки Знаменской, его пришлось спасать из Воронежа в 1942 году...
   Нет, телевидение - это просто какая-то "золотая рыбка". И не просишь желание сбывается. А уж если обратиться к телезрителям с просьбой!..
   ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ советов
   Павел Александрович Висковатов, который первым начал собирать материалы о Лермонтове и написал его первую биографию, многое собранное держал у себя. Что касается материалов, не принадлежавших ему, он вернул их по принадлежности, но как будто не все. То и дело в его книге встречаются примечания: "В настоящее время находится у меня", "Не премину передать в Императорскую Публичную библиотеку...".
   Но не передал. И где находится это теперь, неизвестно.
   В 70-80-х годах Висковатов еще встречал многих из современников Лермонтова, расспрашивал их про поэта, записывал... Но в книге своей имен он не называет, а чаще как-то неопределенно сообщает: "рассказывали нам...", "достоверно известно", "как довелось услышать...", "много называли и называют имен...". Но кто называл? Кого называли? Кто рассказывал? От кого довелось услышать?
   Про это - ни слова.
   Отчасти это понятно: в то время были живы родственники тех лиц, о которых шла речь. Кроме того, приходилось писать неопределенно из предосторожности политической. Между тем если б мы располагали архивом Павла Александровича Висковатова, то могли бы уточнить очень многое. Но, как нарочно, я ни разу не встретил страницы, писанной почерком Висковатова, если не считать копий лермонтовских стихотворений и помет ученого на лермонтовских рукописях и рисунках.
   Поэтому спрашивать в архивах, куда я входил впервые, нет ли там хотя бы листочка, писанного висковатовскою рукою, стало для меня правилом.
   Архив его я найти уже не надеялся. Он читал лекции по истории русской литературы в Дерпте (это город Тарту в Эстонии). До 1940 года архив никто не искал: Эстония находилась за пределами Советского государства. Когда же после войны я занялся этим делом, оказалось, что, прослужив в Дерпте свои двадцать пять лет, Висковатов переехал в столицу, стал директором одной из петербургских гимназий и умер в Петербурге в 1905 году. И архив его нужно было искать в Ленинграде, где до блокады жила его дочь, Павла Павловна. После войны это оказалось делом уже невозможным.
   И вот- это было в 1948 году - в Ленинграде. Я занимаюсь в Пушкинском доме, в Рукописном отделе. На стол тихонько кладется какая-то папка. Раскрыл - листы, писанные рукой Висковатова. Довольно много листов: подготовительный материал к биографии Лермонтова. И в записях упоминаются даты, когда Висковатов слушал рассказы о Лермонтове людей, его знавших, и самые имена этих людей.
   Спрашиваю у сотрудницы.
   - Откуда это взялось?
   - Это дар.
   - От кого?
   - Даритель не пожелал назвать имени.
   - Но мне нужно знать это имя!
   - Спросите у Льва Борисовича.
   А надо сказать, что Рукописным отделом заведовал тогда известный пушкинист Лев Борисович Модзалевский, сын пушкиниста старшего поколения Бориса Львовича Модзалевского, о котором вы уже знаете.
   Я-в кабинет:
   - Лева, откуда это взялось?
   - Я положил.
   - Ты?
   - Да, это история долгая... Сестра моего отца была замужем за племянником Висковатова - Василием Васильевичем. Архив цел. И перешел к этому Василию Васильевичу. Его фамилия тоже Висковатов. Я сам стремлюсь добраться до этих бумаг, но мне это сложно из-за родства.
   Между прочим, "твой" Висковатов взял на время из архива Академии наук массу неопубликованных документов, в том числе ломоносовские бумаги, и умер, не вернув их. И Василий Васильевич не отдавал.
   - Кто этот Василий Васильевич? Где он живет?
   - Да он уже умер - не то в тридцать шестом, не то в тридцать седьмом году. Жил в Москве. Был художником...
   - А у кого хранились бумаги Павла Александровича, дяди? У Василия Васильевича?
   - У Василия Васильевича были лермонтовские рисунки и какие-то рукописи лермонтовские, я думаю - копии... Архив сохранился. И я знаю примерно, где он находится. Должен обязательно его разыскать. Хочешь - вместе? Тебе, москвичу, это проще, чем мне. Если можешь, приходи ко мне вечером. Расскажу тебе все подробно...
   - Я сегодня уезжаю в Москву... - Ну, тогда до Москвы отложим. Я послезавтра еду туда, могу прийти к тебе, и мы решим, как нам действовать.
   На том и расстались.
   Через несколько дней я узнал, что, переходя по мосткам из одного вагона "Стрелы" в другой, Модзалевский погиб. Вместе с ним исчезла тайна архива.
   Я начал искать один. Четырнадцать лет искал без всякого результата. Ни загсы, ни кладбища, ни адресный стол ничего не открыли. Ходил в Союз художников, во "Всекохудожник" - нет, не было у них Висковатова! Кого только не спрашивал про Василия Васильевича! Кого только не мучил!
   Несколько лет назад решил я рассказать про Василия Васильевича по телевидению. А рассказав, попросил зрителей записать телефон студии или адрес и сообщить, кто что знает. К концу передачи дежурная передала список:
   "Двадцать шесть человек звонили, хотят вам что-то сказать!"
   Через два дня я знал о Василии Васильевиче Висковатове больше, чем собирался узнать.
   Он родился в 1875 году. Служил в Петрограде, в Государственном банке. В 1918 году вместе с Госбанком был эвакуирован в Москву. Продолжал работать на прежнем месте. Жил в Рыбном переулке, дом 3, квартира 12. В свободное время делал макеты для промышленных выставок: в Союзе художников не состоял. Умер при трагических обстоятельствах в 1937 году.
   Стал я набирать номера телефонов, которые записала дежурная, и узнавать имена людей, видевших В. В. Висковатова в последние годы жизни, имена его соседей, знакомых. Вместе с Висковатовым жил Филипп Яковлевич Яковлев с дочерью Ниной. Знаком был Василий Васильевич с педагогом Владимиром Ивановичем Григорьевым, с братом его Петром. Знала его москвичка Вера Алексеевна Маслова; очевидно, в родстве состоял Петр Александрович Висковатов, живший на станции Саблино Октябрьской железной дороги. Работнику домоуправления Алексею Игнатьевичу Ланцову были переданы ключи от комнаты Висковатова и принадлежавшие ему вещи. Есть сведения, что двое мужчина и женщина - приходили и взяли какие-то папки с бумагами.
   Василию Васильевичу было бы сейчас много лет. Люди, с которыми он общался в то время, тоже принадлежали к числу не вполне молодых. С тех пор прошло много времени. Те умерли, другие уехали, иных не удалось разыскать. А ведь дело идет о Лермонтове!
   И каковы были мои радость и огорчение, когда одна из родственниц Висковатова в разговоре по телефону сказала:
   - Как жаль, что в ту пору, когда я приезжала в Москву и заходила к Василию Васильевичу, так была поглощена своими делами, что не заглянула в папку с рисунками Лермонтова! Ах, если б они только нашлись!
   Они еще не нашлись. Но путь к этой находке наметился с помощью телевидения. Хотите еще примеры?
   НЕОБЫКНОВЕННЫЙ МУЗЕЙ
   В Москве, на Кропоткинской улице, в доме 12, разместился Государственный музей А. С. Пушкина. Я говорю не о Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Нет! О музее, посвященном поэту. Если у вас будет возможность там побывать - пойдите! Он не похож ни на один музей, какие мне приходилось видеть. Начнем с того, что судьба его необычна и увлекательна.
   Решение о его открытии состоялось в 1957 году. Предоставлено ему было все - и помещение, и средства, и штаты. Не хватало одного - экспонатов: портретов Пушкина, его книг, рисунков, картин, иллюстраций, вещей. Все это сосредоточил в своих собраниях Всесоюзный музей А. С. Пушкина в Ленинграде. Поэтому некоторые работники предлагали разделить Всесоюзный музей пополам: пускай, дескать, часть останется ленинградцам, а другую возьмет Москва. Но музея, подобного Всесоюзному, не удостоился, кроме Пушкина, ни один из величайших писателей мира - ни Данте, ни Сервантес, ни Гёте, ни Байрон, ни Бальзак, я уж не говорю о Шекспире! Разрушить такой музей невозможно! Что сказали бы вы, если бы речь пошла о разделении на части Третьяковской галереи или ленинградского Эрмитажа?
   Всесоюзный музей А. С. Пушкина в Ленинграде решили не трогать. И тогда коллектив нового музея, московского, во главе с директором, редким энтузиастом, почитателем Пушкина и блистательным организатором - зовут его Александром Зиновьевичем Крейном,- ринулся на розыски материалов. Дело было нелегкое. В 1937 году, в дни, когда отмечалось 100-летие со дня гибели Пушкина, пушкинисты получили материалы из всех музеев страны. И все это было передано потом Всесоюзному музею А. С. Пушкина и увезено в Ленинград. Но оказалось, что можно еще раздобыть кое-что - и вещи той эпохи, и книги, изображения друзей и знакомых поэта...
   Периферийные музеи очень тогда помогли своему начинающему собрату. Но не меньшую помощь оказали жаркие почитатели Пушкина - их же в нашей стране легион! Узнав о том, что новый музей нуждается в экспонатах, они понесли и повезли кто что мог.
   Один - первое издание пушкинского труда "История Пугачева", другой старинный альманах "Северные цветы", где впервые было напечатано пушкинское стихотворение. Третий преподнес старинную чашку, тот - янтарную трубку. Бронзовую статуэтку. Старинный столик. Книгу - такое издание было в библиотеке Пушкина. Недавно умерший профессор - нейрохирург А. А. Арендт подарил музею ящик для медицинских инструментов, с которыми приезжал к раненому Пушкину его прадед, лейб-медик Н. Ф. Арендт.
   Вдова известного терапевта профессора Д. М. Российского - огромное собрание старинных портретов в гравюрах и литографиях. Около тысячи предметов преподнес музею коллекционер Я. Г. Зак. Другой коллекционер, Ф. Е. Вишневский, обойдя знакомых и комиссионные магазины, достал множество редчайших вещей, дополнив это ценнейшими экспонатами из собственного собрания. От студента Университета дружбы народов имени Лумумбы поступили сочинения Пушкина в переводе на арабский язык, от бывшего разведчика фотография села Михайловского, снятая через линию фронта. Актер В. С. Якут предоставил в постоянное пользование портрет поэта в трехлетнем возрасте. Этот подлинный, неизвестный портрет хранился в семье врача М. Я. Мудрова, лечившего родителей Пушкина, и правнучкой был подарен Якуту.