Андроников Ираклий. Избранные произведения (Том 2, Записки литературоведа)

   Пишу. Получаю ответ: Чавчавадзе прибыл в Тамбов 18 февраля 1834 года, выехал оттуда в самом начале мая того же, 1834 года.
   Куда выехал?
   В Петербург.
   На каком основании?
   По велению царя.
   Оказывается, поэт написал в Варшаву фельдмаршалу графу Паскевичу, которого знал по Кавказу,- просил помочь в облегчении его, Чавчавадзе, участи. Паскевич обратился к царю. Николай, ценивший Паскевича едва ли не выше всех сановников в государстве, просьбу его исполнил. Чавчавадзе был вызван в столицу для свидания с царем и больше в Тамбов не вернулся.
   Значит... тамбовская ссылка длилась совсем не четыре года, а всего два с половиной месяца! Но тогда возникает новый вопрос: где находился Чавчавадзе с мая 1834 года до середины 1837-го?
   Вот тут-то и вспомнил я о тетради Василия Завелейского.
   МЕЛОЧИ ИЛИ НЕ МЕЛОЧИ?
   Приезжаю в Центральный литературный архив. Вхожу в кабинет начальника. Строчу заявление: "Прошу разрешить ознакомиться... Записки Василия Завелейского..."
   - Да их у нас нет. Мы их тогда не купили...
   - Как - не купили? Там же про Пушкина есть! Про Крылова!
   - Так это всё мелочи! Ну, видел на улице Пушкина... Какой в этом толк для науки? А тут ценные документы приносят...
   - Ну как же так? - говорю. - Ведь иной раз и незначительный факт, если его поставить рядом с другими, становится важным! Вы же спрашивали - я написал: купить.
   - У нас как-то сложилось другое мнение...
   - А вот мне теперь эта тетрадь просто до зарезу нужна!
   - Этого же мы не могли предвидеть!..
   - Ну, хоть фамилию владелицы помните?.. Которая вам приносила...
   - Сразу так не скажу... Попробуем выяснить... Внутренний телефон под рукой:
   - Тут внучка одна приносила записки... Два года назад... Завелейского... Фамилию ее случайно не записали?.. Жаль!.. Что-то похоже на орла? Не Орлова?.. Нет?.. Не Орловская?.. Орлевич не подойдет?..Усмехнулся.- Да уж это не "лошадиная" фамилия, а скорей птичья... Ну, добре!..
   И в мою сторону:
   - Поищем. Попробуем выяснить...
   Но ясно, что если никто не помнит сейчас, то потом вспоминать не станут. Надо искать самому. А вот как искать - это надо подумать...
   РАЗГАДКА "ПТИЧЬЕЙ" ФАМИЛИИ
   Завелейского звали Василием. Следовательно, сын или дочь его были Васильевичи. Посмотрю-ка я в каталогах, не писал ли книжек какой-нибудь Икс Васильевич Завелейский?
   Генеральный каталог Государственной библиотеки имени В. И. Ленина дает ответ положительный. В 1894 году вышла в свет брошюра "Электрический трамваи в Киеве". Автор Игнатович-Завелейский Владимир Васильевич. Очевидно, сын "нашего". Вторая брошюра - его же "Помощь утопающим". Киев. Третья работа - "Киевское реальное училище".
   Первый вопрос выяснен: в 90-х годах прошлого века Игнатовичи-Завелеиские жили в Киеве. Это хорошо согласуется с пометой в конце тетради Василия Завелейского, я ее тогда выписал: "...1869 год. Киев". Возможно, что и внучка, которая приносила в архив эту тетрадь, тоже из Киева?
   Еду в Киев - по другим делам, разумеется. Заодно навожу справки. Узнаю от одного театрала: была в Киеве, только давно, Игнатович, актриса. Потом она выступала в Москве.
   Вернулся в Москву - заглянул в ВТО (Всероссийское театральное общество). Решаю посоветоваться с сотрудницами кабинета драматургии. И начинаю выкладывать им эту историю. А какой-то маленький старичок ждет, когда ему наведут справку. Я мешаю ему.
   - Я не расслышала,- переспрашивает меня та, что наводит старичку справку,- как вы назвали фамилию?
   - Игнатович. Актриса. Играла в Москве.
   - Нашли вы ее?
   - Я еще не искал.
   И вдруг старичок ядовито глядит на меня:
   - И, между прочим, никогда не найдете!
   - Почему не найду?
   - Потому что она никогда не играла под этой фамилией. Ее сценическая фамилия Орлик. А зовут ее Ольгой Дмитриевной.
   - А как мне ее найти?
   - Вот уж этого я не знаю!
   Взял справку и, приняв горделивый вид, удалился. А я даже не спросил, кто он такой.
   Во всяком случае, ясно стало одно: "птичья" фамилия уточнилась.
   Еду в адресный стол - нет в Москве Ольги Дмитриевны Орлик!
   Состояние привычное, но все-таки неприятно.
   Тогда я обращаюсь к Ивану Семеновичу Козловскому, нашему замечательному певцу. Он знает чуть ли не всех старых актеров, с довоенных времен добывает им пенсии, поет на их юбилеях, с готовностью откликается на их нужды... Я ему позвонил. И что же вы думаете?!
   Он говорит, что помог устроить Ольгу Дмитриевну Орлик в Ленинградский дом ветеранов сцены.
   - Она в переписке с моим секретарем - Саррой Рафаиловной Шехтер, говорит мне Козловский. - Вы же с ней знакомы. Поговорите... Я сейчас попрошу ее к телефону.
   Невероятно! Я слышу голос той самой сотрудницы Центрального литературного архива, которая привозила ко мне на дом тетрадь Завелейского, вскоре ушла с работы, потом поселилась под Москвой где-то по Казанской дороге, и адрес ее выяснить было не легче, чем найти тетрадь Завелейского.
   Ну конечно... Она в курсе дела: Ольга Дмитриевна писала совсем недавно, что тетрадь по-прежнему у нее, что она готова уступить ее в какой-нибудь архив за бесценок.
   - Она вам охотно отдаст, я совершенно уверена,- говорит Шехтер.По-моему, рада будет.
   Хотя Ольга Дмитриевна живет в Ленинграде, а я - в Москве, мне кажется, можно уже успокоиться. Остается сесть в поезд.
   ДОМ ВЕТЕРАНОВ СЦЕНЫ
   Не так скоро, но случай представился. Я - в Ленинграде. Свиданию с Ольгой Дмитриевной решаю посвятить утро. Покатил на Петровский остров. Красота. Черная вода Малой Невки. Осенний парк. Уютный дом с флигелями и службами. Под окном, на скамейке под голым кустом сирени,- старушка в фетровых ботах, в шляпке, повязанной сверху оренбургским платком.
   - Простите,- спрашиваю,- где тут у вас канцелярия?
   - Я лучше, чем канцелярия,- отвечает старушка,- я знаю тут всех. Кто вас интересует, скажите?
   - Ольга Дмитриевна Орлик.
   - Ее комната там... Но... Ольга Дмитриевна скончалась недавно - я должна огорчить вас... Разве вам не известно? Уже две недели...
   Я действительно огорчился. Тетрадь показалась в эту минуту не столь уж и важной. Кстати, подумал, что сейчас ее получу.
   Вхожу в помещение дирекции. Объясняю, что меня привело сюда, выражаю сожаление по поводу смерти старой актрисы. Интересуюсь, нельзя ли получить записки деда ее. А мне отвечают с досадой:
   - Ну что бы вам раньше прийти! Орлик бумаги пожгли!.. Вчера как раз, вечером. Ну скажите!.. Кто знал?! Инспектор соцстраха отложил в сторону "это, говорит, тетради с ролями... сожгите". А нам какой смысл беречь? Нужен текст роли - возьми "Нору" или Островского и спиши...
   - Да ведь у нее были записки деда ее! - выкрикиваю я.- Завелейского! Там было про Пушкина, про Крылова! Про грузинского поэта Александра Чавчавадзе ценнейшие сведения! В огонь? Под плиту? И только вчера? Где же я был? Будь я проклят!..
   Всех огорчил, растревожил весь дом, нарушил порядок и тишину. В канцелярию стали заглядывать с недоумением и даже тревогой: "Где огонь?"
   Послали за директором на строительство. Пришел - высокий, статный, с серебряной головой, с благородным и бледным лицом, тонким, умным. В свое время - любимец театрального Петербурга. Партнер знаменитой Комиссаржевской. Прославленный Лаэрт в "Гамлете" - Андрей Андреевич Голубев. Улыбается примирительно. Хочет успокоить, утешить:
   - Погодите огорчаться. Не могли мы сжечь бумаги про Пушкина. Сожгли тетради, не имеющие никакого значения. К архивам наших актеров мы относимся очень бережно. Мы вам целый музей покажем... Берусь вас уверить - это недоразумение. На всякий случай я сейчас попрошу уборщицу еще раз поглядеть па кухне... Голубчик,- говорит он, приоткрывая дверь в коридор,- спросите на кухне, не осталось ли там бумаг из комнаты Орлик?
   - Да на них вчера кот сидел,- отвечает голос из коридора,- так повар кота шуганул, а бумагу всю под плиту, на растопку...
   Директор поморщился, снисходительно улыбается:
   - Целая диссертация про кота - совсем ни к чему все это! Попробуем посмотреть в шкафу, где лежат документы Орлик.
   Посмотрели: пенсионная книжка, сберегательная книжка, профсоюзная книжка... Завелейского нет!
   Директор поворачивает ключ:
   - Очевидно, и не было.
   - Как-не было! - говорю. - Было! Я уверяю вас! Может быть, тетрадь осталась в комнате Орлик?
   - Нет, там ничего не осталось. В ту комнату мы перевели уже другого актера - Василия Ильича Лихачева. Вы не застали его на сцене? Он в Москве, в Незлобинском театре играл ростановского Орленка. О, это было блестяще! Вообще он считался лучшим Орленком не только среди русских актеров, но и среди европейских. Это талант удивительный!
   - Я не знал, что Лихачев здесь,- говорю я.
   - А что? Вы хотели бы познакомиться?
   - Конечно, если это возможно.
   - Ну почему же... Если хотите - зайдем. Но я попрошу вас не заводить с ним разговор о тетради. Мы не любим нашим актерам напоминать об утратах. Разве только если он сам заговорит об Ольге Дмитриевне Орлик. Они были дружны.
   Идем к Василию Ильичу Лихачеву. Идем по сверкающим паркетам через анфиладу уютнейших гостиных, обставленных старинной мебелью, увешанных полотнами знаменитых художников, фотографиями прославленных артистов. И чуть не каждая - с дарственной надписью. Или на память о посещении Дома. Или в знак старой дружбы. Тут основательница Дома Мария Гавриловна Савина, Шаляпин, Собинов, Давыдов, Варламов...
   Чайковский с автографом. Бюст Станиславского. Старые афиши. Портреты тех, кто здесь жил, для кого этот Дом стал родным домом... Проходя, Голубев здоровается с артистами. На низеньком диванчике читает книгу знаменитая Снегурочка-Виолетта-Лакмэ, голос которой не можешь забыть с юных лет. В следующей гостиной над шахматным столиком склонились, задумавшись, знаменитый Вотан из опер Вагнера и знаменитый Кречинский. Знаменитый Швандя из пьесы Тренева следит за игрой. Навстречу, закутанная в пушистый платок, с огненным взором, вышла в коридор знаменитая Настасья Филипповна...
   Василий Ильич откладывает в сторону газету, очки, учтиво приветствует директора и меня, соединяя спокойное благородство движений с торопливой предупредительностью. На стене над кроватью во весь рост несчастный сын Наполеона Орленок - молодой Василий Ильич Лихачев.
   Садимся. Поговорили. Василий Ильич интересуется родом моих занятий. Ах, да: он слышал - Лермонтов, Пушкин, история русской литературы.
   - Я посоветую вам, - с оживлением говорит он, - издать записки деда одной нашей актрисы - Ольги Дмитриевны Орлик. Они очень занимательны, интересны, написаны хорошо - она давала мне почитать. Только заключаем условие: когда вы их напечатаете, один оттиск пришлете мне. Это будет "плата" за консультацию!
   - Я и сам готов бы издать эту рукопись,- говорю я со вздохом,- но, боюсь, что теперь это трудно...
   - А почему?
   - Есть подозрения, что тетрадь нечаянно сожгли.
   - То есть как "сожгли"? - Лихачев встрепенулся.
   - На растопку пустили.
   - Боже мой! Кто же это мог позволить себе?
   - С разрешения инспектора.
   - Какого инспектора?
   - Из соцстраха.
   - Откуда же он возник?
   - Пришел описывать имущество, оставшееся после покойной, - поясняет директор.
   - Как "покойной"? Я не совсем понимаю... - Лихачев встревожено приподнялся.- Я только вчера получил от нее открытку... Она спрашивает, что ей делать с записками Завелейского...
   - Кто спрашивает? - Я перевожу глаза нa директора. Директор тоже смотрит с недоумением:
   - Простите, Василий Ильич, я тоже отчасти не понимаю... Откуда же может быть открытка?
   - Я говорю о Наталье Михайловне Крымовой,- испуганно произносит Лихачев.- Она только что вернулась в Москву с Черноморского побережья и отвечает мне на письмо...
   Недоразумение выясняется, а с ним вместе и судьба тетради. Записки Завелейского находятся в Москве, у переводчицы, члена Союза писателей Натальи Михайловны Крымовой. Ольга Дмитриевна Орлик была с ней дружна и незадолго до смерти отправила эти записки ей с просьбой попробовать снова устроить их в какой-нибудь литературный архив. Хорошо. Я устрою. В ЦГАЛИ.
   ПЛЕМЯННИК И ДЯДЯ
   Записки в моих руках. Теперь можно прочесть их внимательно, не спеша и выяснить, много ли нового содержатся в них об Александре Гарсевановиче Чавчавадзе.
   Но прежде - два слова о самом Василии Завелейском.
   Решительно, заглавие записок сбивает читателя с толку. "Прошлое бедного Макара" оказывается весьма любопытным, а сам "Макар" вовсе не таким простаком, каким он хочет представить себя. Сначала я было подумал, что это обыкновенный чиновник, интересы которого не выходят за пределы его департамента. И ошибся!
   По приезде в Петербург, поступив в канцелярию министра финансов, Василий Завелейский стал посещать университетские лекции и в течение трех лет прослушал полный курс по философско-юридическому факультету. Потом решил окончить второй факультет - историко-филологический, увлекся лекциями, которые читал историк Н. Устрялов, прошел первый курс...
   Но в это время произошла важная перемена в его служебных делах: его повысили в должности, назначив столоначальником в департамент внешней торговли. От университетских лекций пришлось отказаться. Случилось это весной 1834 года. Виновником перемены, о которой Василий Завелейский жалел потом целую жизнь, оказался не кто иной, как дядя его Петр Демьянович. Это он позаботился о карьере племянника, а связи у него были огромные. И получилось.
   Так неожиданно, но, в общем, спокойно сложилась судьба племянника. Не в пример драматичнее была биография дяди.
   Получив смолоду военное воспитание, Петр Демьянович по влечению интересов своих перешел к "статским делам", поступил в министерство финансов и сразу же "был употреблен к открытию шайки контрабандистов", действовавшей в городе Радзивилове и в местечке Зельвах на западной границе российского государства. Назначенный начальником "секретной экспедиции", он в короткий срок обнаружил контрабандных товаров более чем на два миллиона рублей. За это таможенные чиновники и купцы, разжившиеся на незаконной торговле, несколько раз пытались его отравить...
   Остановимся. Вспомним "Мертвые души" Гоголя. Ведь Павел Иванович Чичиков тоже служил по таможенной части и пострадал от секретной экспедиции, посланной в западные губернии.
   Сначала все текло гладко. "Ревностно-бескорыстная служба" Чичикова стала предметом общего удивления и дошла наконец до внимания начальства. Получив повышение и чин, он решил, что время пришло, и представил проект изловить контрабандистов всех до единого, если дадут ему исполнить этот проект самому. Получив на то разрешение, вступил он с контрабандистами в сговор, и уже миллионы сулило выгод дерзкое предприятие, и бараны испанские, одетые в двойные тулупчики, пронесли через границу брабантских кружев на огромную сумму, когда тайное сделалось явным. У Чичикова все отобрали. И хотя от суда ему удалось увернуться, но ничего не осталось ему, кроме двух дюжин голландских рубашек, небольшой брички, крепостных Петрушки и Селифана да десятков двух тысчонок, которые были запрятаны у него про черный день.
   Впоследствии, когда спрашивали, где он служил, Чичиков больше отделывался общими фразами, что-де "претерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его".
   Очевидно, Гоголю было хорошо известно это нашумевшее дело о поимке контрабандистов, которым руководил Завелейский.
   Но вернемся к воспоминаниям.
   Удачное завершение предприятия, за которое Петр Демьянович получил орден и триста тысяч рублей, послужило к быстрому его возвышению. Вот почему уже на другой год его назначили в Грузию - исполняющим должность начальника грузинской казенной экспедиции "Верховного Грузинского правительства", где в полной мере мог проявиться его административный талант.
   Чего удалось ему достигнуть на этом посту, племянник не пишет. Но если несколько постараться, то с помощью адрес-календарей, картотек и архивов установить это мы можем и без него. И вот, выясняя, чем ознаменовалось пребывание Петра Демьяновича Завелейского в Грузии, я узнал, что сразу же по приезде в Тифлис - это было в начале 1828 года - он познакомил чиновников вверенной ему грузинской казенной экспедиции с проектом, который им предстояло осуществить. Им надлежало составить полное финансовое и статистическое, так называемое камеральное, описание закавказских провинций, произвести изучение их природных ресурсов, перспектив их экономического развития, численности и нужд местного населения. Все это сразу же было поставлено широко, основательно, по-деловому. Предпринято это было по распоряжению министра финансов графа Канкрина. Но инициатива принадлежала Александру Сергеевичу Грибоедову, с которым Петр Демьянович в ту пору снова встретился в Грузии. Еще в Петербурге стали они обмышлять план "Российской Закавказской компании", в Тифлисе решили подробности,
   Им представлялось, что компания должна начать широкую торговлю русскими и заграничными товарами и открыть в Закавказье первые заводы и фабрики - сахарные, суконные, кожевенные, стекольные, развивать виноградарство, виноделие, шелководство, разводить хлопок, табак, красильные и лекарственные растения. Составители намечали прокладку новых дорог, открытие школ, внедрение в сельское хозяйство новых технических средств и навыков...
   Для этого правительство должно было отвести компании землю - 120 тысяч десятин - за ничтожно малую арендную плату, предоставить монополию торговли, право свободного мореплавания, отвоевать для компании занятый турками порт Батум... В качестве рабочей силы Грибоедов хотел использовать в Закавказье армянских переселенцев из Персии и русских крестьян, которые получали бы освобождение от крепостной зависимости, но с обязательством, хотя и за плату, работать на компанию 50 лет. Компания рассчитывала получить административные и дипломатические права и для охраны путей к батумскому порту - войска. Образец выгод, которые будут получены в случае осуществления проекта, Грибоедов и Завелейский видели в процветающей экономике Северо-Американских Соединенных Штатов, а одну из важнейших целей компании - в том, чтобы она стала посредницей в мировой торговле между Азией и Европой. Акционерами Грибоедову мыслились закавказские помещики, закавказские купцы и чиновники русские, но без русских фабрикантов и русских купцов. Другими словами, Грибоедов и Завелейский прежде всего заботились о процветании Закавказского края, о поднятии его производительных сил. Все это было изложено, как говорит современник, "красноречивым и пламенным пером".
   Паскевич отверг этот план. И даже в том случае, если бы Грибоедов остался в живых, это ничего бы не изменило. План Грибоедова противоречил интересам русской буржуазии, всей экономической и политической структуре тогдашней России.
   Вместо "Российской Закавказской компании" для торговли русскими товарами в закавказских провинциях и в Персии в 1831 году была учреждена "Закавказская торговая компания", в которой Завелейский недолго числился попечителем. Но это было совершенно не то.
   В те же годы, когда создавался этот широкий и смелый план, Петр Демьянович Завелейский познакомился и подружился с Александром Гарсевановичем Чавчавадзе, а некоторое время спустя - после гибели Грибоедова - стал мечтать о женитьбе на его вдове, Нине Александровне, дочери Чавчавадзе. "Это как-то расстроилось",- пишет племянник. Расстроилось, но не отразилось на отношениях с ее отцом, который был о молодом губернаторе самого высокого мнения. "Благородность его души,- писал Чавчавадзе о Завелейском три года спустя,- его благонамеренность, его неусыпная деятельность по многосложным обязанностям, на него возложенным, его смелая справедливость ко всем без различия лицам, особенно верное и скорое постижение вещей для него новых, чрезвычайно нравились мне в нем и час от часу усиливали мою к нему любовь и уверенность. Он имел о Грузии самое точное понятие... Я с ним подружился".
   Те же, кто знал Завелейского, в свою очередь тоже говорили, что и он "очень восхвалял" Чавчавадзе.
   Это неудивительно: Чавчавадзе и Завелейский - люди одного образа мыслей. Теперь уже ни у кого из историков не возникает сомнений в том, что Чавчавадзе разделял многие взгляды зятя своего Грибоедова и, как видим, высоко ценил позицию Завелейского: недаром писал, что думает с ним одинаково.
   В должность грузинского губернатора Завелейский вступил в 1829 году, когда ему не было еще и тридцати лет. Это расценивалось как головокружительная карьера. Однако два года спустя последовала внезапная катастрофа: по "высочайшему повелению" его отрешили от должности с преданием суду.
   Василию Завелейскому кажется, что причиной тому была ревность, которую губернатор вызвал в сердце одного из кавказских начальников - генерала Панкратьева. Возможно, было и это. По официальная версия выглядит совершенно иначе. Губернатор обвинен в том, что "стеснительное управление" его влияло на "брожение" умов.
   В чем же оно заключалось?
   Медлил с определением подлинности дворянских грамот. Самочинно повысил земские сборы. Отменил таксы на вино. В 1829 году во время русско-турецкой войны объявил сбор грузинского ополчения ("милиции"), чем "неосновательно взволновал народ".
   На самом деле начало крушения Завелейского - рапорт, посланный им царю. В этом обстоятельном документе представлена картина упадка экономики Закавказья с 1801 года и предложены благотворные меры. С соображениями Завелейского не согласилась комиссия, присланная царем в Тифлис. Немаловажно и то, что передовой круг грузинского общества относится к Завелейскому как к своему. Уже это одно почитается несовместимым с задачами, которые ставятся перед царским администратором на Кавказе. Зная об отношении царя, новый наместник, барон Г. В. Розен, назначенный в 1831 году на место Паскевича, старается удалить Завелейского с поста губернатора.
   Добился! Кавказский период в жизни Петра Демьяновича кончился. Дело пошло в сенат. Завелейский вернулся в столицу и ждет решения судьбы.
   Тем временем в Грузии открывается заговор. Многие из арестованных на допросах с похвалою отзываются о Завелейском. Комиссия утверждает, что большая часть полагала его своим соучастником - "одни вследствие личных им внушений, другие по причине разных правительственных мер, явно клонивших к негодованию и взволнованию народа в самое именно время сильнейшего брожения здешних умов". Барон Розен шлет в Петербург донесения, в которых особо подчеркивает, что Александра Чавчавадзе с Завелейским и покойного Грибоедова объединяли общие взгляды, что они находились "в тесной связи". "Будучи тестем покойного Грибоедова,- пишет Розен о Чавчавадзе,- он имел в нем средство усовершенствоваться в правилах вольнодумства... Завелейский,продолжает он,- был связан тесной дружбой с тем же Грибоедовым и сохранил до сего времени такую же с Чавчавадзевским".
   Обвинение распространяется дальше. В замышленной Грибоедовым и Завелейским "Российской Закавказской компании" Розен видит связь с открывшимся заговором.
   Если бы осуществился проект Грибоедова и Завелейского, пишет Розен, то "тогда были бы здесь Соединенные Американские штаты...- в особенности, если бы правительство отдало им 120 тысяч десятин земли, как они предполагали".
   Вредным почитает он и производившееся камеральное описание края. "К описанию таковому здесь не пришло еще время,- решительно заявляет Розен.Если бы не было оного, то не произошло бы, может, и случившегося в Грузии".
   Грибоедовский план связан с грузинским заговором. Грибоедов, Чавчавадзе и Завелейский представлены как вдохновители заговорщиков.
   Следствие по делу ведется в Тифлисе, Завелейский находится в Петербурге, где судьбою "прикосновенных" к делу, то есть его - П. Д. Завелейского, грузинского царевича Димитрия, служащего в сенате канцеляриста Додаева (Додашвили) и француза Летелье, занимается специальная комиссия под председательством генерал-адъютанта царя - графа Орлова.
   Дело окончено. Прямых доказательств причастности Завелейского к делу не найдено. Но так же, как и сосланный в Тамбов Чавчавадзе, он взят под строгий секретный надзор Третьего отделения.
   Снова вступив на службу в министерство финансов, Завелейский отправляется обследовать состояние сибирских губерний, женится там на шестнадцатилетней купеческой дочке с огромным приданым, возвращается в 1834 году в Петербург и снимает квартиру "возле церкви Всех скорбящих", другими словами - на углу нынешнего проспекта Чернышевского и нынешней улицы Воинова. Широко принимает гостей. И у него постоянно бывает... Александр Гарсеванович Чавчавадзе!
   ТИФЛИССКИЕ СОСЛУЖИВЦЫ
   Да, вот это мы узнаем впервые. И узнаем из тетради племянника Василия Завелейского. Теперь становится окончательно ясным, что не зря я искал ее, она того стойла! Потому что племянник сообщает много новых и весьма интересных сведений, рассказывая о своих отношениях с дядей и шестнадцатилетнею "теткой".
   "Я,- пишет Завелейский-племянник,- стал бывать у них довольно часто, а обедал каждое воскресенье и каждый праздник. У них я познакомился с некоторыми лицами, значительными в нашей администрации, и аристократами. Здесь, - продолжает мемуарист, - я познакомился с князем Александром Гарсевановичем Чавчавадзе, грузином, генерал-лейтенантом и владетелем Кахетии, с Василием Семеновичем Легкобытовым и с Николаем, по отчеству забыл, Калиновским и некоторыми другими лицами, которые служили или так были знакомы дяде, когда он был грузинским губернатором".