Антонов Антон Станиславович. Пепел наших костров

   Почти все в этой толпе были безоружны, и многие все-таки боялись умирать.
   Кто-то еще пытался перевернуть машину Казакова, выбить ветровое стекло и вытащить генерала наружу, но он выстрелил из пистолета прямо в лицо какой-то бабы алкогольного вида, просунувшейся в салон по пояс, и остальные отступили.
   Потом генерала чуть не убили свои. Кремлевцы продолжали тратить боеприпасы на бегущую толпу, и по генеральской машине застучали пули. Они ранили водителя, но генерал не пострадал. Майор Филатов, перегнувшийся с заднего сиденья, повалил его на пол и непонятно каким чудом уцелел сам.
   В конце концов машину взяли штурмом альфовцы, которые, как настоящие профессионалы, не стали тратить патроны зря. Поэтому генерал выжил и даже не получил телесных повреждений, поскольку альфовцы знали его в лицо. Но оружие у него все-таки отобрали и препроводили в Кремль под конвоем. Черт его знает — а вдруг Казаков перешел на сторону восставших.
   «А что, это мысль!» — подумал Казаков несколько минут спустя, увидев, какая паника царит в резиденции президента. Там, кажется, никто не верил, что Кремль удастся удержать.

37

   Володя Востоков уехал в город с последними боевиками Шамана, которым неожиданно было приказано все бросить и мчаться в Москву. А Володя увязался за ними, потому что в Москве творилась история, и он не хотел оставаться в стороне.
   С боевиками Востоков общался часто, потому что сдружился с Караваевым и его женщиной, а тот с некоторых пор стал у Шамана главным водилой-тяжеловесом. Но с Саней в Москву Володя не уехал, потому что тогда в городе еще не творилась история, а в Белом Таборе осталась Даша, которая интересовала студента-историка гораздо сильнее, чем ее бывший мужчина.
   Но теперь, выбирая между женщиной и историей, Востоков предпочел историю. И не прогадал, потому что наблюдать своими глазами революцию случается не каждый день.
   Размышляя на эту тему, Востоков подметил интересную закономерность. Когда в городе случились первые беспорядки после катастрофы — знаменитая история с зоопарком — в них участвовало примерно десять тысяч человек. Когда нервы у народа не выдержали во второй раз, на улицу вышло уже не менее ста тысяч демонстрантов. А теперь в мятеже по всем признакам было задействовано не меньше миллиона москвичей и гостей столицы, по воле неведомых сил оставшихся в ней навсегда.
   Востоков рвался в район Кремля, чтобы лично увидеть момент победы, которая при таком численном превосходстве повстанцев над правительственными силами казалась неизбежной.
   Но у боевиков Шамана была совсем другая цель. Они ехали брать Центробанк и сказали Востокову тоном, не допускающим возражений:
   — Ты пойдешь с нами.
   Востоков пытался все-таки возражать, но у бандитов были средства убеждения получше слов.
   — Ты ведь не хочешь стать жертвой революции? — спросил старший из боевиков, поигрывая огнестрельным оружием.
   Такой оборот в планы Востокова не входил. Он даже Кремль не собирался штурмовать и надеялся лишь посмотреть на это кино со стороны.
   А теперь получалось, что студент-историк, решивший поучаствовать в истории, может стать жертвой революции так и так. Либо его прибьют бандиты, либо банковская охрана, либо восставший народ, который тоже наверняка вспомнит о Центробанке и не исключено, что поступит с бандитами Шамана и Варяга, как с мародерами. А с ними и Востокова шлепнет на всякий случай.
   Тут Володя впервые пожалел, что покинул уютный и спокойный Белый Табор — но было уже поздно.
   Центробанк взяли люди Пантеры. Без шума и пыли, быстро и элегантно. Но дальше начались проблемы.
   Показания пленных банковских случаев были противоречивы. Как правило, сначала они говорили, что ничего не знают про то, где спрятан золотой запас государства, но Пантера умел развязывать языки.
   Однако толку было ноль. Старшие банковские чиновники, вплоть до зампредов, носители высших государственных секретов, под пыткой рассказывали, где находится вожделенное хранилище. Но вот беда — их показания не совпадали. И никак невозможно было дознаться, кто из них врет.
   — Золото в Кремле, — бормотал разбитыми губами начальник управления золотовалютных резервов. — Его вывезли туда после первых беспорядков.
   — Врешь, сука! — резко обрывал его Пантера, и чиновник заходился в крике, потому что в этот момент ему ломали палец на руке.
   — Золото всегда было в Кремле, — утверждал другой чиновник. — Здесь в подвалах хранились только резервы Центробанка, но их тоже вывезли.
   А кто-то еще проговорился про секретный объект на окраине города. Проговорился не сразу, терпел долго, и Варяг решил, что это и есть правда. И отправил Пантеру на этот объект, а в Центробанке оставил людей Шамана и своих бандитов.
   В последний момент боевики Пантеры выудили самую интересную информацию.
   Оказывается, спецслужбы знали или подозревали, что готовится нападение на Центробанк. Варяг засветился, покупая информацию, а Пантера наследил, захватывая армейский склад. Он все-таки совершил ошибку — надо было подорвать все, что осталось, к чертям, и тогда никто бы не узнал об украденных средствах резки взрывом. Но Пантера этого не сделал, памятуя о том, какую ценность приобрели в последнее время боеприпасы. Они все время тратятся, а запасы не возобновляются.
   В Москве есть предприятия, где можно делать взрывчатку и патроны, но у них нет сырья и энергии.
   Пантера не стал взрывать склад, и спецслужбы узнали, что кому-то в Москве понадобилось сверхмощное средство, пригодное для вскрытия суперсейфов. Больше того — они знали, что до этого кто-то пытался такое средство купить. И даже, кажется, знали, кто.
   Пантера сразу пристрелил начальника охраны Центробанка, который ему об этом рассказал. Он понимал, что если операция закончится неудачей, Варяг свалит всю вину на других, и любая ошибка может дорого обойтись. С досады Варяг может пренебречь тем обстоятельством, что, убив Пантеру, он лишится самого лучшего бойца, о котором только можно мечтать.
   А потом Пантера собрал своих людей и поехал прочь от центра — к секретному объекту, где не было никакого золота. Бывший спецназовец знал это почти наверняка. Он уже понял, что где бы ни было золото раньше, теперь оно наверняка перемещено в более надежное место. В такое место, до которого не доберутся ни бандиты, ни повстанцы. Под Москвой раскинулся целый подземный город, где можно упрятать хоть все золото мира. И никто об этом не узнает, потому что Центробанк связан с этим подземным городом тайными ходами.
   По одному из таких ходов и пришли с Центробанк настоящие спецназовцы. Пантера со своими людьми мог бы оказать им достойную встречу, но проиграл бы все равно, потому что противников было больше.
   Но Пантера успел вовремя смыться, и когда бойцы в черных масках появились буквально из-под земли, никто не успел даже опомниться.
   Атакующие могли отправить бандитов на небеса в течение минуты, не дав им сделать ни одного ответного выстрела, но приказ был — брать по возможности живыми.
   Володю Востокова повалили на пол мгновенно.
   — Ой! Больно же! — успел крикнуть он, и тут же получил анестезирующий удар по затылку.
   Очнулся он уже в другом помещении, и это была не тюремная камера, а светлый просторный кабинет.
   — По указу о военном положении тебя полагается расстрелять на месте, — сообщил ему человек в штатском, сидящий за столом с целой батареей телефонов.
   — Не надо, — пробормотал Володя, пытаясь прогнать туман из головы. — Я не виноват. Меня заставили. Случайно, понимаете…
   — Понимаю, — кивнул человек, который, несмотря на штатский костюм, был генералом. — Иначе я не стал бы с тобой разговаривать. Но взять и просто так тебя отпустить я никак не могу. Твои подельники разное говорят. И не все подтверждают твою версию. Наоборот, кое-кто утверждает, что ты — мозг всего предприятия. И в это можно поверить — я же вижу, что с мозгом у тебя все в порядке.
   На самом деле с мозгом было в порядке далеко не все. Явно не обошлось без сотрясения.
   — Нет, — почти простонал Востоков. — Они врут. Хотят все свалить на меня, но это же глупо! Неужели вы им верите? Ну посмотрите на меня — какой из меня бандитский босс? Я что, похож на криминального авторитета?
   — Как знать, кто на кого похож, — покачал головой генерал Казаков.
   — Да кто угодно может это знать! Спросите моих друзей, однокурсников, я дам адреса, телефоны…
   — Ты думаешь, сегодня можно кого-нибудь застать дома у телефона?
   — Черт! Ну что мне сделать, чтобы вы мне поверили?
   — А вот это уже другой разговор. Я тебе скажу, что надо сделать. Тебе придется немного поработать представителем восставшего народа.
   — Кем?
   — Мятежником. Повстанцем. Революционером. Членом временного революционного правительства, который ворвался в Кремль в первых рядах наступающих народных масс.

38

   Майор Филатов отправился в Белый Табор для новых переговоров с большой неохотой.
   Но другого выхода не было. Народ требовал «Гарина в президенты», а солдаты в это время толпами сдавались мятежникам и целыми отрядами переходили на сторону восставших.
   Когда стало ясно, что Кремль не удержать, премьер-министр вместе со всей своей охраной ушел в неизвестном направлении по подземным ходам. Так как начальник охраны — он же новый директор ФСБ — ушел вместе с ним, Казаков занял его место на правах заместителя и переподчинил себе все силы, защищающие сердце столицы.
   Об этом, однако, мало кто знал. У всех на слуху были имена двух директоров ФСБ, старого и нового, а заместители оставались в тени. И Казаков решил воспользоваться этим, чтобы сделать изящный финт ушами.
   — Надо уговорить твоего Гарина стать премьер-министром. С условием, что президентом буду я.
   — Он сам завтра станет президентом, и наша помощь ему не понадобится.
   — А вот это черта с два. Национал-большевики уже кричат на всех углах, что это их революция. Будто бы это они устроили первые взрывы, и президентом теперь должен стать не то Лимонов, не то Егор Летов. И все прочие левые им подпевают.
   Так что Гарин там никому не нужен.
   — В таком случае, зачем он нужен нам?
   — Если мы объявим, что Гарин возглавил правительство: все, кому плевать на левых и правых, решат, что дело сделано. А остальные передерутся между собой. Главное, убедить Гарина, что он должен помочь остановить кровопролитие.
   — Его, пожалуй, убедишь.
   Однако Гарин, вопреки ожиданиям, понял идею с полуслова. И неожиданно согласился.
   Ему не нравилась вся эта затея, не хотелось быть пешкой в чужой игре — но одновременно мелькнула мысль, что при некоторой удаче можно сыграть и в роли ферзя, даже если королем будет кто-то другой. А главное — это действительно хороший способ прекратить кровопролитие. И другого столь же эффективного способа нет.
   Если Гарин сам попытается прийти к власти на волне народного бунта, ему придется бороться одновременно с правительственными войсками и с левыми экстремистами. А это — новая кровь.
   Если же Гарин выступит в союзе с правительственными войсками, то народ наверняка решит, что победил, и бунт плавно перетечет в праздник. И никакие нацболы не смогут этому помешать.
   Ради этого можно потерпеть над собой даже генерала из ФСБ. Тем более, что даже дураку ясно, что чекисты загоняют сами себя в ловушку.
   Друзья, правда, предупреждали Гарина, что это может оказаться ловушкой для него самого. Но Тимур сразу понял, что все наоборот.
   Стоит Казакову и его команде причинить хоть какие-то неприятности Гарину — и нового бунта не миновать. А дальше все завертится точно так же, как теперь, только у властей уже не будет Тимура, чтобы спасти ситуацию. В лучшем случае он окажется по другую сторону баррикад и тут уж обязательно победит, а в худшем он будет лежать в могиле — но тогда неизбежно победят те, кто устроит в его честь такой грандиозный салют, что в Москве не останется камня на камне.

39

   Отряд валькирий Дикого Леса, разросшийся в последние дни до нескольких сотен человек, как раз собирался идти в Москву на помощь восставшим, когда гонцы принесли на Девичью Дачу весть из Белого Табора о том, что власти пошли на мировую с Гариным.
   Валькирии сперва заявили, что Гарин им до лампочки и что он не имел права ни о чем договариваться с властями, не спросясь у народа.
   Но пока они устраивали свой маленький бунт на дороге между Дубом Свиданий и Костром Совета, из Москвы прилетела новая весть. Будто бы Володя Востоков со своим отрядом только что захватил Кремль и от имени московских студентов и загородных дачников зачитал воззвание с призывом прекратить кровопролитие.
   А пока валькирии переваривали это новое сообщение, с девичьей дачи примчалась Вера Красных, одетая по-фольклорному, и огорошила всех присутствующих во главе с Жанной Аржановой возгласом:
   — Королева жеребится!
   Королева — это была лошадь Жанны, и жеребиться ей по всем расчетам было еще рано. Но те, кто производил эти расчеты, забыли о мутагенах и о стремительном размножении лабораторных мышей и крыс. Почему лошадь должна быть хуже?
   Бунт валькирий тотчас же прекратился, поскольку все ломанулись смотреть, как рожает Королева. А пока они умилялись, наблюдая, как пытается встать на ноги смешной новорожденный жеребенок, Гарин уехал из Белого Табора на грузовике в сопровождении своей личной охраны. Дачные отряды самообороны порывались последовать за ним, но Тимур остановил их, сказав:
   — Даже если беспорядки кончатся, это еще не означает, что наступит порядок.
   Боюсь, наоборот, скоро начнется такой беспредел, что мало не покажется никому. И хуже всего будет именно за пределами города. Так что вам лучше остаться здесь и защищать дачи и табор.
   Ему опять говорили, что это ловушка, что охрану могут перебить уже в пути, а самого Гарина взять в заложники или убить на месте, но Тимур считал, что крови пролито уже достаточно.
   Было и еще одно обстоятельство, которое заставило Тимура принять это решение. Он прекрасно понимал, что если повстанцы возьмут власть с боем, то остатки правительственных войск, запятнавшие себя кровью, а также сотрудники милиции и спецслужб наверняка уйдут в леса — как после прошлого раунда беспорядков ушли в леса потерпевшие поражение демонстранты — во всяком случае, наиболее активные из них.
   Но солдаты и правоохранители покинут город с оружием в руках, и вряд ли они мирно уживутся со старожилами леса. Скорее, наоборот: они станут винить в своих бедах именно таборитов и дачников — ведь городская революция выглядит, как продолжение «дачного мятежа». Или как попытка загородных мятежников спастись от возмездия, устроив беспорядки в Москве.
   Если же власть перейдет к новым людям без боя, то беженцев будет немного. Скорее всего, за город уйдут только наиболее оголтелые хулиганы и бандиты.
   Беспредел, конечно, будет — далеко не сразу получится усмирить самых рьяных мятежников и собрать в кучу всех солдат, которые сейчас попеременно воюют то на одной, то на другой стороне, а наиболее охотно занимаются тем, что в стороне от обеих сторон грабят дома, склады и магазины. Но разрозненные банды профессиональных преступников и любителей из числа мятежников и дезертиров — это все-таки не профессиональная армия, которая может возникнуть, если повстанцы вышибут правительственные войска из города.
   Опасения скептиков не подтвердились. Гарин благополучно доехал до Москвы и сделал первую остановку у Останкинского телецентра. И оттуда одновременно по радио, которое могли слушать еще многие, у кого были приемники на батарейках, и по телевидению, которое было недоступно практически никому, поскольку в результате беспорядков Москва осталась без электричества совсем, произнес те слова, ради которых он вернулся в город.
   — Штурм Кремля больше не нужен. Правительство бежало. Власть перешла в руки восставших. Отныне продолжение беспорядков может расцениваться лишь как действия, унижающие нашу победу и уничтожающие ее плоды.
   Тимур понимал, что кривит душой, говоря это, но остановить побоище на улицах было важнее.
   В это же самое время комендант Кремля начал переговоры с повстанцами, которые подступили вплотную к его стенам. Он сообщил, что сформировано новое правительство во главе с Гариным, и трудящиеся массы восприняли эту новость на «Ура!» И когда Кремлевский полк открыл им дорогу на Красную площадь, никто уже не помышлял о том, чтобы ворваться в Кремль.
   Какие-то левые экстремисты пытались, правда, сорвать переговоры и организовать новую атаку на ворота Кремля. Если раньше к воротам было не подобраться, потому что оттуда стреляли, то теперь огонь прекратился — однако ворота были заперты, а вся толпа валила мимо них на площадь, и нацболы обнаружили, что их — не растерявших в одночасье боевой дух — осталось слишком мало. Настолько мало, что им даже не удалось выломать ворота своими силами.
   Потом они прорвались на трибуну Мавзолея и долго кричали с нее:
   — Не верьте, вас дурят! Гарин — продажная шкура! Еще одно усилие — и мы победим!
   Это есть наш последний и решительный бой!
   Но народ уже начал праздновать, и восторг перехлестнул через все пределы, когда на трибуне появился Гарин. Когда его охрана, к которой присоединилось уже немало солдат пинками выгоняла нацболов с Мавзолея, народ бурно радовался этому зрелищу. Все солдаты были с повязками на руках или с венками на головах, а эти отличительные знаки носили те, кто перешел на сторону восставших.
   Теоретически красные повязки надевали сторонники нацболов, а зеленые — сторонники «дачного бунта», которых звали «партизанами» и «махновцами». Но на самом деле никто не видел разницы, и за недостатком зеленой ткани многие надевали синие или белые повязки, и их все равно принимали за своих. А с венками на головах и цветочными гирляндами на шеях в город вошли вольные табориты и дикие партизаны, которые не подчинялись Гарину.
   Митинг плавно перешел в народное гулянье, которое продолжалось всю ночь.
   А на утро москвичи, еще не уставшие праздновать, стали свидетелями дивного зрелища.
   В Москву с большим опозданием, но от этого еще более эффектно вошли табориты.
   Впереди крестным ходом шли русофилы во главе с иеромонахом Серафимом. Они были похожи на фольклорный ансамбль — главным образом потому, что выменяли одежду у одного такого ансамбля, предложив взамен еду. На всех этой одежды не хватило, и остальное русофилы сшили сами. Эти рубахи и сарафаны были попроще, но вполне вписывались в общий пейзаж.
   Следом за русофилами толпой валили просто дачники, которые работали под героев «дачного бунта» и потому нарядились соответственно — босые ноги девушек, голые торсы парней, нездешний бронзовый загар, живописные лохмотья отдельных особенных оригиналов, а вместо оружия и знамен — косы, топоры и вилы.
   Замыкали колонну валькирии в боевых нарядах, и это было гораздо круче, чем все, что горожане наблюдали раньше. Нагие груди новых амазонок — это само по себе впечатляет, особенно в таком количестве. Но куда больший эффект произвело на всех оружие валькирий — копья из цельных стволов молодых деревьев, луки и колчаны со стрелами, а еще — настоящие мечи, которые были изготовлены на крупнейших машиностроительных заводах столицы в самые горячие дни «дачного бунта».
   Машиностроители тоже хотели есть, и дачники охотно давали им еду в обмен на оружие. А чтобы не было проблем с боеприпасами, заказывали все больше луки, арбалеты, копья, кинжалы и мечи.
   Но особенно поразила всех, конечно, Жанна Аржанова. Все валькирии вошли в город пешей колонной, и только она одна возвышалась над строем, потому что, в одном белом пареу на бедрах и с мечом на поясе, ехала верхом на верблюде, который смотрел по сторонам с неописуемой гордостью.

40

   Верблюда изловили возле Белого Табора накануне вечером. Валькирии еще не устали любоваться новорожденным жеребенком, когда в лесу раздалась стрельба, и Жанна с автоматом наперевес повела отряд в бой против неизвестного врага. Надо же было разобраться, кто смеет нарушать тишину и покой в такое время, когда радио, захлебываясь от восторга, повествует о восстановлении всеобщего мира.
   Оказалось, ничего страшного не произошло. Просто кто-то — по одной версии, дикие партизаны, а по другой, заскучавшие самооборонщики — решили поохотиться на верблюда.
   Верблюд неожиданно выскочил из леса прямо на людей, и те — наверное, от удивления — по нему не попали, хотя истратили кучу драгоценных боеприпасов.
   Подоспевшие валькирии быстро навели порядок. Они дали полный отлуп самооборонщикам, которые валили все на партизан, и немножко погонялись по лесу за партизанами, с которыми так и не удалось вступить в переговоры, чтобы узнать их версию.
   Гораздо дольше пришлось бегать за верблюдом, который очень испугался стрельбы.
   Но верблюд был ручной — возможно даже тот самый, на котором гарцевала Жанна Аржанова в день исторического нападения на зоопарк. Недаром он в конце концов сдался именно Жанне. И Жанна решила все-таки ехать в город. Идти пешком она, может быть, и поленилась бы — но на верблюде совсем другое дело. А главное — понты дороже денег. Ни у кого нет верблюда, а у меня есть.
   Опасно? Конечно, опасно. Поэтому надо брать с собой весь отряд валькирий. А чтобы и им не пострадать в бурлящем городе, требуется боевое прикрытие.
   Короче, когда к утру по радио сообщили о полной победе сил мира и прогресса во главе с Гариным, среди трудящихся масс Белого Табора уже была проведена разъяснительная работа, суть которой сводилась к тому, что без героев «дачного бунта» и победа не победа, и парад не парад.
   Злые языки говорили, будто иеромонах Серафим испугался, что его забудут при награждении непричастных и именно поэтому не просто присоединился к парадной колонне, но и проник со своими присными в ее голову. Сам Серафим, однако, утверждал, что у него была другая цель — оборонить соратников силой Божьей от всех невзгод, которые могут встретиться в городе, преисполненном вражды.
   Настоящие герои «дачного бунта» остались дома — то есть в Белом Таборе и в патрулях, охраняющих дачи. Это были самые дисциплинированные бойцы отрядов самообороны. Парадная колонна утащила за собой часть автоматчиков, но многие не двинулись с места, хорошо помня приказ Гарина — охранять табор и сельхозугодья.
   Между тем, дачники сходили в город не зря. Именно увидев на Красной площади одетых по-боевому валькирий в парадном строю, многие москвичи окончательно поверили в победу революции.
   Под восторженные вопли горожан, в честь праздника оживленно уничтожающих последние запасы синтетического топлива, известного под названием «этиловый спирт», парадная колонна прошествовала через город с запада на восток, от Белого Табора до Порта Неприкаянных Душ, где упомянутые души толпились по обоим берегам Москвы-реки и лихорадочно строили плоты, чтобы поскорее отправиться в Шамбалу.
   Здесь сообщениям о победе хороших над плохими никто не верил. А если кто и верил, то все равно считал нужным перестраховаться. Вести из Шамбалы самые благоприятные — там никто не воюет, не рвется к власти, не убивает друг друга и главное — не голодает.
   Айда все в Шамбалу!
   Валькирий тоже очень звали в Шамбалу, и Жанна не стала возражать, когда некоторые из ее соратниц поддались на уговоры. Но сама она отказалась.
   — Мой корабль предпочитает пустыни, — сообщила она, похлопывая верблюда по шее.
   — Если найдете где-нибудь пустыню, зовите — прискачу немедленно.
   После этих слов верблюда немедленно окрестили Титаником, не обращая внимания на протесты Жанны, которая, очевидно, придерживалась девиза: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет».
   В отместку она назвала только что спущенный на воду плот «Лузитанией», а когда ее спросили, что это значит и чем это грозит, пояснила:
   — «Лузитания» — это пассажирский лайнер, который немцы потопили торпедой в первую мировую войну. Жертв было не меньше, чем на «Титанике».
   — Ну, где ты тут найдешь немцев, да еще с торпедами, — усомнились граждане, отплывающие на свежепоименованном плоту.
   — Как это где найдешь немцев? — возмутился с берега высокий рыжеволосый тип в круглых очках, говорящий с характерным акцентом. — Я, например, немец!
   — А торпеда у тебя есть? — поинтересовались с «Лузитании».
   — Нет, — развел руками немец.
   — Тогда заткнись, — посоветовали речные волки, и немец замолчал.
   Жанна слушала весь этот диалог, возвышаясь над народом между горбами верблюда, и когда плот удалился на порядочное расстояние, обратилась у рыжему с вопросом:
   — Ты правда немец?
   — Если хочешь, я могу показать паспорт. Я турист из ФРГ и уже предъявил иск вашему правительству, которое лишает меня возможности вернуться на родину.
   — Ну и как успехи?
   — Нет никаких успехов, — помотал головой немец. — Правительство именно теперь свергнули, а я убежал, потому что не люблю, когда революция. То есть, боюсь.
   Когда революция, ваши русские всегда первыми бьют немцев.
   — Не бойся! Я знакома с новым премьер-министром. Он выдаст тебе охранную грамоту. А если хочешь, поехали со мной. У нас в Белом Таборе есть целая община идейно нерусских. Я, например, французская валькирия альбигойского вероисповедания. Так что ты отлично впишешься.