Страница:
И подчиненные искренне соглашались. Надо! Остановим любой ценой!
Но только как ты ее остановишь? Дело ведь не в цене.
Каждый день из Порта Неприкаянных Душ уходят вниз по реке плоты с новоиспеченными золотоискателями. Ладно — Казаков приказал устроить налет на порт. ОМОН ответил «Есть!» и пожег плоты. Бойцы в камуфляже разогнали толпу на берегу, снесли поселение (обитатели которого в массе своей ни в какой Клондайк не собирались), хорошенько прошлись дубинками по спинам и другим частям тела непокорных, а когда кто-то вздумал отстреливаться, покрошили несколько десятков человек из автоматов.
И что толку?
На следующий день в городе появились листовки о новых зверствах полицейского режима, а народ стал выходить из Москвы поодаль от реки и строить плоты ниже по течению.
И что делать дальше?
Может, не выпускать никого из города? Невозможно. Продовольствие в Москве есть только благодаря дачникам, которые непрерывно циркулируют туда-сюда. Многие живут в городских квартирах, а на загородных участках проводят один-два дня в неделю. А если дача близко, можно и за день управиться — утром прийти, вечером уйти.
Нашли другое решение. Выставили вдоль по реке несколько кордонов — чтобы никто не мог сплавляться на плотах и других подручных плавсредствах ни с какого места.
Приказ — открывать огонь без предупреждения. Достаточно того, что предупреждения каждый день звучат по радио и печатаются в «Российской газете».
— Район Поднебесного озера и Заозерных гор, известных также под названием «Шамбала» по указу Президента объявлен закрытой зоной. Проход гражданских лиц в указанную зону строжайше воспрещен. Движение по Москве-реке вниз по течению от города закрыто. Охрана открывает огонь на поражение.
Огонь-то они, конечно, открывали, да только все больше мимо. Солдаты день и ночь думали о золоте и ловили удобный момент, чтобы податься в горы. А в горах лучше иметь чистую совесть и чистые руки.
Офицеры пытались принудить бойцов к меткой стрельбе — но это продолжалось недолго. Золото было сильнее воинской дисциплины.
Один кордон изловил в лесу у самого берега реки мужичка с тяжелой ношей. Он уже спустился с гор и следовал короткой дорогой в Москву. Но не дошел.
Когда офицер — начальник караула — попытался взять груз под свою охрану, бойцы тут же грохнули его на месте. Заодно прикончили и старателя, но поделить добычу по братски так и не смогли.
Когда к двум первым добавилось еще четыре трупа, самые благоразумные сочли за благо оставить поле боя без золота. Но завидно им было все равно — и они подались в горы.
А победители, которые остались с добычей, продолжали делить ее до самой Москвы.
До города дошел один, сгибаясь под тяжестью вещмешка. Но последние патроны он истратил в огневой дуэли с бывшим лучшим другом, к тому же был ранен и смертельно устал, так что милицейский патруль уже в Москве легко сумел его задержать и, согласно приказу, расстрелял на месте.
В последние минуты своей жизни этот боец неистово ругался с Богом, напирая на вопиющую несправедливость. В самом деле — как можно так обломать человека за два шага до победы.
Справедливости ради надо отметить, что, расстреляв воина, изменившего присяге, патрульные незамедлительно пошли по той же самой скользкой дорожке, и история эта повернула на новый круг.
Золото проникло в Москву, и упомянутый выше вещмешок был далеко не единственным.
Генерал Казаков никак не мог понять, что, собственно, происходит. Ведь из Шамбалы докладывали, что подходы к приискам перекрыты с двух сторон. Изнутри — бандитами Клыка, а снаружи — солдатами правительственных войск. Каким же образом обыкновенным людям — не бандитам и не солдатам — удается проникать в Клондайк и выносить оттуда проклятый металл?!
Оказалось, что Сезамская долина — не единственное место, где есть самородки. Они в изобилии попадаются и в других долинах, куда можно проникнуть не только по руслу Алибабы.
На приказ немедленно перекрыть все подступы к этим месторождениям, офицеры горной группировки отвечали однозначно и категорически:
— Это невозможно, если численность группировки не увеличить втрое.
Казакову ничего не оставалось, как похоронить план покорения дачной зоны на неопределенный срок и оголить городские окраины. Оставив спальные районы Москвы практически без милиции, не говоря уже об усиленных армейских патрулях, власти предложили населению создавать народные дружины.
Такой ход вполне соответствовал секретному плану Казакова по наведению порядка в городе и за его пределами. Народные дружины должны были стать частью «казачьих войск», которые предполагалось натравить на отряды самообороны Тимура Гарина.
Но теперь Казаков не мог обеспечить дружины опытными, надежными и верными офицерами. Все опытные, надежные и верные воевали с бандитами и старателями в горах Шамбалы. А без них сам черт не знает, кому народные дружины станут подчиняться завтра.
Хуже, однако, было другое. Подкрепления, которые были поспешно брошены в Шамбалу, ничего не дали. Как только солдаты подошли вплотную к золотоносным скалам, дезертирство стало повальным. Беглые солдаты объединялись в банды и со звериной яростью дрались с теми, кто остался верен присяге. А таких с каждым днем становилось все меньше.
Но Казаков еще надеялся на что-то. Может быть, на чудо. На то, что золота в горах окажется не так много, как все думают, и когда месторождения иссякнут, все вернется на круги своя.
Генерал окончательно понял, что проиграл, лишь когда восточный ветер принес из Шамбалы весть о том, что золото нашли на северных склонах гор и уже не надо карабкаться по речным долинам через ущелья к Сезаму. Новые россыпи лежат чуть ли не на равнине, они тянутся на сотни километров и добраться до них может даже младенец.
50
51
52
53
Но только как ты ее остановишь? Дело ведь не в цене.
Каждый день из Порта Неприкаянных Душ уходят вниз по реке плоты с новоиспеченными золотоискателями. Ладно — Казаков приказал устроить налет на порт. ОМОН ответил «Есть!» и пожег плоты. Бойцы в камуфляже разогнали толпу на берегу, снесли поселение (обитатели которого в массе своей ни в какой Клондайк не собирались), хорошенько прошлись дубинками по спинам и другим частям тела непокорных, а когда кто-то вздумал отстреливаться, покрошили несколько десятков человек из автоматов.
И что толку?
На следующий день в городе появились листовки о новых зверствах полицейского режима, а народ стал выходить из Москвы поодаль от реки и строить плоты ниже по течению.
И что делать дальше?
Может, не выпускать никого из города? Невозможно. Продовольствие в Москве есть только благодаря дачникам, которые непрерывно циркулируют туда-сюда. Многие живут в городских квартирах, а на загородных участках проводят один-два дня в неделю. А если дача близко, можно и за день управиться — утром прийти, вечером уйти.
Нашли другое решение. Выставили вдоль по реке несколько кордонов — чтобы никто не мог сплавляться на плотах и других подручных плавсредствах ни с какого места.
Приказ — открывать огонь без предупреждения. Достаточно того, что предупреждения каждый день звучат по радио и печатаются в «Российской газете».
— Район Поднебесного озера и Заозерных гор, известных также под названием «Шамбала» по указу Президента объявлен закрытой зоной. Проход гражданских лиц в указанную зону строжайше воспрещен. Движение по Москве-реке вниз по течению от города закрыто. Охрана открывает огонь на поражение.
Огонь-то они, конечно, открывали, да только все больше мимо. Солдаты день и ночь думали о золоте и ловили удобный момент, чтобы податься в горы. А в горах лучше иметь чистую совесть и чистые руки.
Офицеры пытались принудить бойцов к меткой стрельбе — но это продолжалось недолго. Золото было сильнее воинской дисциплины.
Один кордон изловил в лесу у самого берега реки мужичка с тяжелой ношей. Он уже спустился с гор и следовал короткой дорогой в Москву. Но не дошел.
Когда офицер — начальник караула — попытался взять груз под свою охрану, бойцы тут же грохнули его на месте. Заодно прикончили и старателя, но поделить добычу по братски так и не смогли.
Когда к двум первым добавилось еще четыре трупа, самые благоразумные сочли за благо оставить поле боя без золота. Но завидно им было все равно — и они подались в горы.
А победители, которые остались с добычей, продолжали делить ее до самой Москвы.
До города дошел один, сгибаясь под тяжестью вещмешка. Но последние патроны он истратил в огневой дуэли с бывшим лучшим другом, к тому же был ранен и смертельно устал, так что милицейский патруль уже в Москве легко сумел его задержать и, согласно приказу, расстрелял на месте.
В последние минуты своей жизни этот боец неистово ругался с Богом, напирая на вопиющую несправедливость. В самом деле — как можно так обломать человека за два шага до победы.
Справедливости ради надо отметить, что, расстреляв воина, изменившего присяге, патрульные незамедлительно пошли по той же самой скользкой дорожке, и история эта повернула на новый круг.
Золото проникло в Москву, и упомянутый выше вещмешок был далеко не единственным.
Генерал Казаков никак не мог понять, что, собственно, происходит. Ведь из Шамбалы докладывали, что подходы к приискам перекрыты с двух сторон. Изнутри — бандитами Клыка, а снаружи — солдатами правительственных войск. Каким же образом обыкновенным людям — не бандитам и не солдатам — удается проникать в Клондайк и выносить оттуда проклятый металл?!
Оказалось, что Сезамская долина — не единственное место, где есть самородки. Они в изобилии попадаются и в других долинах, куда можно проникнуть не только по руслу Алибабы.
На приказ немедленно перекрыть все подступы к этим месторождениям, офицеры горной группировки отвечали однозначно и категорически:
— Это невозможно, если численность группировки не увеличить втрое.
Казакову ничего не оставалось, как похоронить план покорения дачной зоны на неопределенный срок и оголить городские окраины. Оставив спальные районы Москвы практически без милиции, не говоря уже об усиленных армейских патрулях, власти предложили населению создавать народные дружины.
Такой ход вполне соответствовал секретному плану Казакова по наведению порядка в городе и за его пределами. Народные дружины должны были стать частью «казачьих войск», которые предполагалось натравить на отряды самообороны Тимура Гарина.
Но теперь Казаков не мог обеспечить дружины опытными, надежными и верными офицерами. Все опытные, надежные и верные воевали с бандитами и старателями в горах Шамбалы. А без них сам черт не знает, кому народные дружины станут подчиняться завтра.
Хуже, однако, было другое. Подкрепления, которые были поспешно брошены в Шамбалу, ничего не дали. Как только солдаты подошли вплотную к золотоносным скалам, дезертирство стало повальным. Беглые солдаты объединялись в банды и со звериной яростью дрались с теми, кто остался верен присяге. А таких с каждым днем становилось все меньше.
Но Казаков еще надеялся на что-то. Может быть, на чудо. На то, что золота в горах окажется не так много, как все думают, и когда месторождения иссякнут, все вернется на круги своя.
Генерал окончательно понял, что проиграл, лишь когда восточный ветер принес из Шамбалы весть о том, что золото нашли на северных склонах гор и уже не надо карабкаться по речным долинам через ущелья к Сезаму. Новые россыпи лежат чуть ли не на равнине, они тянутся на сотни километров и добраться до них может даже младенец.
50
Умные люди с самого начала говорили, что золотая лихорадка — это бессмысленная трата сил и времени. Ведь от обилия золота количество еды и прочих товаров массового спроса не увеличится.
Тимур Гарин изо всех сил пытался убедить своих бойцов в том, что им лучше остаться на месте и спокойно ждать, пока золотоискателям не надоест питаться подножным кормом. Потому что когда им это надоест, они обратятся за едой к дачникам, и золото начнет перетекать в кошельки мирных хлеборобов и скотоводов.
Но все без толку. И бойцам отрядов самообороны, и самим дачникам хотелось разбогатеть немедленно. Золото действовало на всех магически. Зачем ждать, когда оно начнет перетекать из одних карманов в другие по капле, если прямо сейчас, преодолев всего триста километров, можно добраться до приисков, где самородков хватит на всех.
— Золота никогда не хватает на всех, — возражали умные люди, но их, увы, никто не слушал.
Дачные земли стремительно пустели. Люди лесными тропами уходили на восток.
В числе первых Белый Табор покинула Жанна Аржанова с отрядом валькирий.
Валькирии, правда, ушли не все. Девушки вообще более охотно слушали противников золотой лихорадки и чаще следовали их советам — не подвергать себя лишнему риску ради золота, которое и так достанется тем, кто выращивает и продает еду.
Самородками сыт не будешь.
Мужчин подобные аргументы не убеждали, и они гораздо чаще снимались со своей земли, оставляя жен и подруг вести хозяйство.
Но некоторые женщины не отставали от мужчин. А Жанна Аржанова давно уже соскучилась на деревенских хлебах и жаждала новых приключений.
Она потащила за собой часть самых верных валькирий и увела из табора не только верблюда Титаника, но и лошадь Королеву. К этому времени Вера Красных раздобыла где-то корову, и жеребенка, растущего не по дням, а по часам, можно было подкармливать коровьим молоком.
Вера, правда, не хотела отдавать Жанне лошадь, говоря:
— Не дело ты затеяла. И ты пропадешь, и Королева вместе с тобой.
— Это моя лошадь, — осадила ее Жанна. — Мы ведь договорились, когда родился жеребенок. Он — ваш, а Королева — моя.
Они действительно договорились, но договор был обусловлен тем, что валькирии станут нести охрану Девичьей дачи и подворья, которое иеромонах Серафим мечтал превратить в монастырь. А теперь Жанна вознамерилась бросить и дачу, и подворье, и табор на произвол судьбы.
Она мотивировала свое решение просто:
— От кого мы будем все это охранять? Все бандиты давно в горах. Все воры, которые остались, промышляют на брошенных огородах. Власти давно про нас забыли.
А если и вспомнят — что они могут? Все солдаты тоже в Клондайке.
Тут она ошибалась. И солдаты, и бандиты далеко не все были в Клондайке. Правда, первые все больше жались к центру Москвы, зато вторые — те, кого Олег Воронин по прозвищу Варяг сумел убедить примерно в том же самом, в чем тщетно убеждал своих соратников Тимур Гарин по прозвищу Гиперболоид или Секретное Оружие — пользуясь отсутствием конкурентов активно перехватывали инициативу и готовили массированное проникновение в дачную зону.
Тимур Гарин об этом знал и не преминул уведомить о возможном развитии событий командиров отрядов самообороны. На некоторых это подействовало, но Жанна даже слышать ничего не хотела. Ее манило золото — а вернее, ветер дальних странствий и приключений. Майн Рид, Джек Лондон и Луи Буссенар в одном флаконе.
Луи Буссенара Жанна, между прочим, любила читать в подлиннике.
И, отправляясь в дальний поход, предводительница валькирий оделась соответственно. Она отказалась от длинной юбки и впервые за много недель надела сапоги. А также джинсы, разрезанные понизу в бахрому, мужскую рубашку без пуговиц и настоящую ковбойскую шляпу из Америки — так, по крайней мере, охарактеризовал ее горожанин, пришедший на Девичью дачу менять вещи на еду и продавший эту шляпу Жанне.
За спиной ее покачивался автомат АКМС со складным прикладом — тот самый, которым пользовались десантники и спецназовцы, пока не появился АК-74.
Кроме валькирий Жанну сопровождали двое верных спутников противоположного пола — влюбленный рыцарь Григораш, в свете иноземных увлечений Жанны получивший ирландское имя Григ о'Раш, и доподлинный немец Конрад, тевтонский воин католического вероисповедания.
Жанне пришлось расстаться со своей лучшей подругой Юлькой. Ее муж капитан Шорохов никак не мог бросить Тимура Гарина, а Юлька не могла бросить мужа и потому осталась командовать валькириями, которые предпочли не покидать Белый Табор.
Юлька даже всплакнула немного, прощаясь, а Жанна держалась, как истинная воительница, сурово и гордо.
— Не навсегда расстаемся. Подумаешь, какие-то триста километров. Я вообще подумываю о кругосветном путешествии.
— Это же все-таки золотая лихорадка, — возражала Юлька. — Бандиты, голодные толпы, солдаты… Каждый день сообщают об убийствах и столкновениях. А солдаты вообще расстреливают всех, кто попадает к ним в руки.
— Ничего, я везучая, — ответила на это Жанна, теребя ремень автомата и поглядывая на притороченный к седлу подсумок с запасными магазинами и гранатами.
Как раз в этот момент Жанна оглянулась и, увидев жест подруги, подумала: «Лучше бы патронов побольше».
Патронов было мало и, нарвавшись на более хорошо вооруженных людей, отряд мог здорово пострадать. Так здорово, что вполне могли оправдаться мрачные пророчества Веры и предчувствия Юльки.
«Я везучая!» — повторила про себя Жанна, но рука ее непроизвольно потянулась ко лбу, и предводительница валькирий размашисто перекрестилась, неизвестно почему сложив пальцы по-староверчески.
Тимур Гарин изо всех сил пытался убедить своих бойцов в том, что им лучше остаться на месте и спокойно ждать, пока золотоискателям не надоест питаться подножным кормом. Потому что когда им это надоест, они обратятся за едой к дачникам, и золото начнет перетекать в кошельки мирных хлеборобов и скотоводов.
Но все без толку. И бойцам отрядов самообороны, и самим дачникам хотелось разбогатеть немедленно. Золото действовало на всех магически. Зачем ждать, когда оно начнет перетекать из одних карманов в другие по капле, если прямо сейчас, преодолев всего триста километров, можно добраться до приисков, где самородков хватит на всех.
— Золота никогда не хватает на всех, — возражали умные люди, но их, увы, никто не слушал.
Дачные земли стремительно пустели. Люди лесными тропами уходили на восток.
В числе первых Белый Табор покинула Жанна Аржанова с отрядом валькирий.
Валькирии, правда, ушли не все. Девушки вообще более охотно слушали противников золотой лихорадки и чаще следовали их советам — не подвергать себя лишнему риску ради золота, которое и так достанется тем, кто выращивает и продает еду.
Самородками сыт не будешь.
Мужчин подобные аргументы не убеждали, и они гораздо чаще снимались со своей земли, оставляя жен и подруг вести хозяйство.
Но некоторые женщины не отставали от мужчин. А Жанна Аржанова давно уже соскучилась на деревенских хлебах и жаждала новых приключений.
Она потащила за собой часть самых верных валькирий и увела из табора не только верблюда Титаника, но и лошадь Королеву. К этому времени Вера Красных раздобыла где-то корову, и жеребенка, растущего не по дням, а по часам, можно было подкармливать коровьим молоком.
Вера, правда, не хотела отдавать Жанне лошадь, говоря:
— Не дело ты затеяла. И ты пропадешь, и Королева вместе с тобой.
— Это моя лошадь, — осадила ее Жанна. — Мы ведь договорились, когда родился жеребенок. Он — ваш, а Королева — моя.
Они действительно договорились, но договор был обусловлен тем, что валькирии станут нести охрану Девичьей дачи и подворья, которое иеромонах Серафим мечтал превратить в монастырь. А теперь Жанна вознамерилась бросить и дачу, и подворье, и табор на произвол судьбы.
Она мотивировала свое решение просто:
— От кого мы будем все это охранять? Все бандиты давно в горах. Все воры, которые остались, промышляют на брошенных огородах. Власти давно про нас забыли.
А если и вспомнят — что они могут? Все солдаты тоже в Клондайке.
Тут она ошибалась. И солдаты, и бандиты далеко не все были в Клондайке. Правда, первые все больше жались к центру Москвы, зато вторые — те, кого Олег Воронин по прозвищу Варяг сумел убедить примерно в том же самом, в чем тщетно убеждал своих соратников Тимур Гарин по прозвищу Гиперболоид или Секретное Оружие — пользуясь отсутствием конкурентов активно перехватывали инициативу и готовили массированное проникновение в дачную зону.
Тимур Гарин об этом знал и не преминул уведомить о возможном развитии событий командиров отрядов самообороны. На некоторых это подействовало, но Жанна даже слышать ничего не хотела. Ее манило золото — а вернее, ветер дальних странствий и приключений. Майн Рид, Джек Лондон и Луи Буссенар в одном флаконе.
Луи Буссенара Жанна, между прочим, любила читать в подлиннике.
И, отправляясь в дальний поход, предводительница валькирий оделась соответственно. Она отказалась от длинной юбки и впервые за много недель надела сапоги. А также джинсы, разрезанные понизу в бахрому, мужскую рубашку без пуговиц и настоящую ковбойскую шляпу из Америки — так, по крайней мере, охарактеризовал ее горожанин, пришедший на Девичью дачу менять вещи на еду и продавший эту шляпу Жанне.
За спиной ее покачивался автомат АКМС со складным прикладом — тот самый, которым пользовались десантники и спецназовцы, пока не появился АК-74.
Кроме валькирий Жанну сопровождали двое верных спутников противоположного пола — влюбленный рыцарь Григораш, в свете иноземных увлечений Жанны получивший ирландское имя Григ о'Раш, и доподлинный немец Конрад, тевтонский воин католического вероисповедания.
Жанне пришлось расстаться со своей лучшей подругой Юлькой. Ее муж капитан Шорохов никак не мог бросить Тимура Гарина, а Юлька не могла бросить мужа и потому осталась командовать валькириями, которые предпочли не покидать Белый Табор.
Юлька даже всплакнула немного, прощаясь, а Жанна держалась, как истинная воительница, сурово и гордо.
— Не навсегда расстаемся. Подумаешь, какие-то триста километров. Я вообще подумываю о кругосветном путешествии.
— Это же все-таки золотая лихорадка, — возражала Юлька. — Бандиты, голодные толпы, солдаты… Каждый день сообщают об убийствах и столкновениях. А солдаты вообще расстреливают всех, кто попадает к ним в руки.
— Ничего, я везучая, — ответила на это Жанна, теребя ремень автомата и поглядывая на притороченный к седлу подсумок с запасными магазинами и гранатами.
* * *
Когда пешая колонна валькирий во главе с Жанной на лошади и Женькой Граудинь на верблюде двинулась на север, чтобы обойти Москву стороной, Вера Красных трижды перекрестила то ли Жанну, то ли Королеву и шепнула: «Я буду молиться за вас».Как раз в этот момент Жанна оглянулась и, увидев жест подруги, подумала: «Лучше бы патронов побольше».
Патронов было мало и, нарвавшись на более хорошо вооруженных людей, отряд мог здорово пострадать. Так здорово, что вполне могли оправдаться мрачные пророчества Веры и предчувствия Юльки.
«Я везучая!» — повторила про себя Жанна, но рука ее непроизвольно потянулась ко лбу, и предводительница валькирий размашисто перекрестилась, неизвестно почему сложив пальцы по-староверчески.
51
Бунт в Лефортове назревал с того дня, когда в Шамбале нашли золото. Сидеть в камере в то время, когда другие богатеют за считанные дни, просто нестерпимо.
А когда Лефортово осталось единственным действующим следственным изолятором в Москве — на другие не хватало охраны — ситуация осложнилась еще больше. Сюда бросали всех — от мелких нарушителей, арестованных только потому, что так захотела левая нога патрульного офицера, и до серьезных бандитов, которые уверовали в то, что власть в Москве уже перешла в руки мафии — а это оказалось не совсем так.
Однако к тому было близко, и Шаман — самый авторитетный из бандитов, отдыхающих в лефортовских камерах — просто бесился оттого, что кто-то на воле проворачивает такие дела, а он остается в стороне.
И тут в Лефортове появился молодой человек спортивного вида в штатском, который попал туда не как арестант, а через парадный вход, предъявив удостоверение сотрудника возрожденного комитета государственной безопасности.
Этот молодой человек вызвал Шамана на беседу и как бы между прочим сказал негромко:
— Пантера передает тебе привет.
— Он у вас? — удивился Шаман, считавший Пантеру неуязвимым.
— Он с нами, — поправил молодой человек.
— То есть? — не понял Шаман.
— Есть одно хорошее дело, — еще тише произнес чекист.
— Какое еще дело?
— Прибыльное. Золото. Пантера уже собирает дань с некоторых приисков, но работы — непочатый край. Он хочет тебя в партнеры.
— И что?
— Охрана тюрьмы ослаблена. Если будет совершен налет снаружи и одновременно начнется бунт внутри, охрана ничего не сможет поделать.
— А кто будет налетать снаружи? — поинтересовался Шаман уже с явным оттенком интереса.
— Пантера со своими людьми. Думаю, ты понимаешь, что когда он начнет акцию, охране будет совсем не до вас.
— Но мы ведь заперты в камерах.
— В нужное время я вызову тебя на допрос. Я работаю в оперативной бригаде по твоему делу, и допуск у меня такой, что ни один вертухай не посмеет меня остановить. К тому же в следующий раз я буду не один. Мы разоружим охрану в этом коридоре, а потом откроем камеры.
— Заманчиво… — пробормотал Шаман. — И когда это будет?
— Когда все будет готово. Не беспокойся, скоро. Но имей в виду — дело может сорваться от любой мелочи. Если хоть одна живая душа узнает о плане, оно сорвется наверняка. От вас не требуется никакой подготовки, а следовательно, знать заранее об акции никому не надо. Чем больше неразберихи будет, когда все начнется — тем лучше. Думаю, твои люди пойдут за тобой без лишних рассуждений и уговоров?
— Это точно, — кивнул Шаман.
— И этого достаточно. Повторяю категорически — о плане не должен знать никто.
Абсолютно. Даже самый верный человек может оказаться стукачом. Это понятно?
— Ясно.
— Отлично. Возможно, мы еще встретимся до операции. Или, может быть, к тебе придет вот этот человек, — оперативник показал Шаману фотографию три на четыре и тут же быстро спрятал ее. — Но может так случиться, что никаких дополнительных встреч не будет, и я приду уже непосредственно в день операции. Так что будь готов.
— Всегда готов, — ответил Шаман и сам усмехнулся, потому что в школе его так и не приняли в пионеры. В своем классе он единственный ходил без красного галстука и ужасно этим гордился, как и регулярными двойками, колами и одной единицей с минусом, которую поставил юному Боре Шамшурину учитель математики, доведенный до отчаяния.
На самом деле Боря, конечно, знал, сколько будет дважды два. Он вообще отличался умом и сообразительностью, как выяснилось впоследствии. Однако ему ужасно нравилось выводить учителей из себя, демонстрируя абсолютное отсутствие знаний.
Даже неизбежная домашняя порка не могла затмить этого удовольствия — особенно если учесть, что Боря Шамшурин был единственным за всю историю своей школы, кто получил единицу с минусом.
Однако это было очень давно.
В прошлой жизни.
А когда Лефортово осталось единственным действующим следственным изолятором в Москве — на другие не хватало охраны — ситуация осложнилась еще больше. Сюда бросали всех — от мелких нарушителей, арестованных только потому, что так захотела левая нога патрульного офицера, и до серьезных бандитов, которые уверовали в то, что власть в Москве уже перешла в руки мафии — а это оказалось не совсем так.
Однако к тому было близко, и Шаман — самый авторитетный из бандитов, отдыхающих в лефортовских камерах — просто бесился оттого, что кто-то на воле проворачивает такие дела, а он остается в стороне.
И тут в Лефортове появился молодой человек спортивного вида в штатском, который попал туда не как арестант, а через парадный вход, предъявив удостоверение сотрудника возрожденного комитета государственной безопасности.
Этот молодой человек вызвал Шамана на беседу и как бы между прочим сказал негромко:
— Пантера передает тебе привет.
— Он у вас? — удивился Шаман, считавший Пантеру неуязвимым.
— Он с нами, — поправил молодой человек.
— То есть? — не понял Шаман.
— Есть одно хорошее дело, — еще тише произнес чекист.
— Какое еще дело?
— Прибыльное. Золото. Пантера уже собирает дань с некоторых приисков, но работы — непочатый край. Он хочет тебя в партнеры.
— И что?
— Охрана тюрьмы ослаблена. Если будет совершен налет снаружи и одновременно начнется бунт внутри, охрана ничего не сможет поделать.
— А кто будет налетать снаружи? — поинтересовался Шаман уже с явным оттенком интереса.
— Пантера со своими людьми. Думаю, ты понимаешь, что когда он начнет акцию, охране будет совсем не до вас.
— Но мы ведь заперты в камерах.
— В нужное время я вызову тебя на допрос. Я работаю в оперативной бригаде по твоему делу, и допуск у меня такой, что ни один вертухай не посмеет меня остановить. К тому же в следующий раз я буду не один. Мы разоружим охрану в этом коридоре, а потом откроем камеры.
— Заманчиво… — пробормотал Шаман. — И когда это будет?
— Когда все будет готово. Не беспокойся, скоро. Но имей в виду — дело может сорваться от любой мелочи. Если хоть одна живая душа узнает о плане, оно сорвется наверняка. От вас не требуется никакой подготовки, а следовательно, знать заранее об акции никому не надо. Чем больше неразберихи будет, когда все начнется — тем лучше. Думаю, твои люди пойдут за тобой без лишних рассуждений и уговоров?
— Это точно, — кивнул Шаман.
— И этого достаточно. Повторяю категорически — о плане не должен знать никто.
Абсолютно. Даже самый верный человек может оказаться стукачом. Это понятно?
— Ясно.
— Отлично. Возможно, мы еще встретимся до операции. Или, может быть, к тебе придет вот этот человек, — оперативник показал Шаману фотографию три на четыре и тут же быстро спрятал ее. — Но может так случиться, что никаких дополнительных встреч не будет, и я приду уже непосредственно в день операции. Так что будь готов.
— Всегда готов, — ответил Шаман и сам усмехнулся, потому что в школе его так и не приняли в пионеры. В своем классе он единственный ходил без красного галстука и ужасно этим гордился, как и регулярными двойками, колами и одной единицей с минусом, которую поставил юному Боре Шамшурину учитель математики, доведенный до отчаяния.
На самом деле Боря, конечно, знал, сколько будет дважды два. Он вообще отличался умом и сообразительностью, как выяснилось впоследствии. Однако ему ужасно нравилось выводить учителей из себя, демонстрируя абсолютное отсутствие знаний.
Даже неизбежная домашняя порка не могла затмить этого удовольствия — особенно если учесть, что Боря Шамшурин был единственным за всю историю своей школы, кто получил единицу с минусом.
Однако это было очень давно.
В прошлой жизни.
52
Володя Востоков не ушел с Гариным во время его поспешного бегства из Москвы. Он предпочел и дальше оставаться в гуще событий и наблюдать, как творится история.
Тем более, что ему самому вроде бы ничто не угрожало. Представитель «революционного студенчества» нужен был Казакову, чтобы его правительство окончательно не потеряло лицо.
Востоков давно понял, что его используют, чтобы разбавить слишком уж полицейский имидж нового руководства, и больше никакой роли у него в этом правительстве нет — однако Володя был не тот человек, которого это могло смутить. Он считал себя в первую очередь ученым и уже начинал догадываться о том, чего все остальные даже не подозревали. Он замечал некоторые интересные закономерности там, где все остальные видели только нагромождение случайностей.
И чтобы иметь возможность наблюдать развитие событий без помех, лучше было носить в кармане удостоверение члена правительства, а не волчий билет.
Однако у генерала Казакова были другие планы. Востоков доставлял все больше беспокойства. Пользуясь своим положением, он печатал в «Российской газете», которая теперь выходила только раз в неделю и то не всегда, статьи, идущие вразрез с генеральной линией. И в частности, рассуждал на тему возвращения к натуральному хозяйству и стилю жизни доиндустриальной эпохи.
Все, что он писал, было чистой правдой. Дачники, осевшие за городом, действительно жили подобно крестьянам далекого прошлого. Да и городская жизнь без света, воды и машин, бегущих по улицам, ничем не напоминала двадцатый век, не говоря уже о двадцать первом.
Но генерал Казаков строил свою пропаганду на том, что жизнь день ото дня становится все лучше, проблемы успешно решаются, геологи ищут нефть, лесорубы рубят лес, и скоро в домах вновь появится свет, заработают предприятия и народ заживет не хуже чем до катастрофы.
Понятно, что Казакова не устраивали выступления революционного студента Востокова в единственной и последней газете Москвы. Но с этим справиться было просто — запретить публикацию и дело с концом.
Но была и другая беда. Востоков вздумал протестовать. И не только против ущемления своей личной свободы слова, но и против нарушения прав человека вообще. В частности, против расстрелов без суда и следствия.
— Да я тебя самого расстреляю без суда и следствия! — кипятился Казаков, но Востоков знал, что на это чекисты вряд ли пойдут. Власть уходила у них из рук.
Мафия перехватывала контроль над городом.
Табориты и дачники пока что враждовали с бандитами, но желание свалить полицейское правительство могло оказаться сильнее взаимной неприязни. И репрессии в отношении Востокова и других статистов как раз могли послужить для таборитов толчком к объединению с Варягом.
Но терпеть Востокова рядом с собой генерал тоже больше не мог. Это было выше его сил. А устроить его побег в Табор, как это было сделано с Гариным, означало усилить правительство Экумены. Как никак, Востоков значился вице-премьером, а если премьер и вице-премьер «революционного правительства» сойдутся вместе, то может оказаться, что таборный кабинет легитимнее кремлевского, где останутся только два других вице-премьера.
И решил Казаков спрятать Востокова в лефортовской одиночке, а народу сообщить, что он заболел. В случае чего вице-премьера всегда можно будет предъявить общественности, а в остальное время он не будет путаться под ногами.
Утром генерал вызвал Востокова к себе и сказал деловым тоном:
— Поедешь со мной.
— Куда? — поинтересовался вице-премьер.
— На встречу, — неопределенно ответил Казаков.
— С кем? — не успокаивался Востоков.
— С криминальными авторитетами.
Востоков продолжал задавать вопросы, но Казаков отвечал все так же односложно и непонятно. Вице-премьер понял так, что они едут договариваться о разделе сфер влияния в столице, и решил поехать — опять же ради научного интереса, чтобы быть в гуще событий.
Они погрузились в президентскую машину и на большой скорости покинули Кремль.
— Куда мы едем? — снова задал вопрос Востоков.
— Прямо, — буркнул генерал, явно давая понять, что больше не собирается разговаривать на эту тему.
Однако весь предыдущий разговор Востоков принял за чистую монету. И не очень обеспокоился даже, когда машина, почти не сбавляя скорости, въехала во двор Лефортовской тюрьмы. Мало ли — может Казаков решил выпустить на свободу каких-то перевербованных авторитетов. Или наоборот, с помощью Востокова завербовать кого-то, чтобы потом использовать для разложения или разобщения криминальной среды.
Но Востокова ожидало большое разочарование. На входе в тюремный корпус ему заломали руки, быстро и профессионально обыскали и объявили:
— Вы арестованы!
— По какому обвинению? — пытался качать права вице-премьер, теперь уже бывший.
— По подозрению в государственной измене, — огорошили его чекисты, и Востоков счел за благо заткнуться.
Государственная измена — это серьезно. По такому подозрению его и правда могли расстрелять без суда и следствия. Так что лефортовская одиночка — это вовсе не худший вариант.
Тем более, что ему самому вроде бы ничто не угрожало. Представитель «революционного студенчества» нужен был Казакову, чтобы его правительство окончательно не потеряло лицо.
Востоков давно понял, что его используют, чтобы разбавить слишком уж полицейский имидж нового руководства, и больше никакой роли у него в этом правительстве нет — однако Володя был не тот человек, которого это могло смутить. Он считал себя в первую очередь ученым и уже начинал догадываться о том, чего все остальные даже не подозревали. Он замечал некоторые интересные закономерности там, где все остальные видели только нагромождение случайностей.
И чтобы иметь возможность наблюдать развитие событий без помех, лучше было носить в кармане удостоверение члена правительства, а не волчий билет.
Однако у генерала Казакова были другие планы. Востоков доставлял все больше беспокойства. Пользуясь своим положением, он печатал в «Российской газете», которая теперь выходила только раз в неделю и то не всегда, статьи, идущие вразрез с генеральной линией. И в частности, рассуждал на тему возвращения к натуральному хозяйству и стилю жизни доиндустриальной эпохи.
Все, что он писал, было чистой правдой. Дачники, осевшие за городом, действительно жили подобно крестьянам далекого прошлого. Да и городская жизнь без света, воды и машин, бегущих по улицам, ничем не напоминала двадцатый век, не говоря уже о двадцать первом.
Но генерал Казаков строил свою пропаганду на том, что жизнь день ото дня становится все лучше, проблемы успешно решаются, геологи ищут нефть, лесорубы рубят лес, и скоро в домах вновь появится свет, заработают предприятия и народ заживет не хуже чем до катастрофы.
Понятно, что Казакова не устраивали выступления революционного студента Востокова в единственной и последней газете Москвы. Но с этим справиться было просто — запретить публикацию и дело с концом.
Но была и другая беда. Востоков вздумал протестовать. И не только против ущемления своей личной свободы слова, но и против нарушения прав человека вообще. В частности, против расстрелов без суда и следствия.
— Да я тебя самого расстреляю без суда и следствия! — кипятился Казаков, но Востоков знал, что на это чекисты вряд ли пойдут. Власть уходила у них из рук.
Мафия перехватывала контроль над городом.
Табориты и дачники пока что враждовали с бандитами, но желание свалить полицейское правительство могло оказаться сильнее взаимной неприязни. И репрессии в отношении Востокова и других статистов как раз могли послужить для таборитов толчком к объединению с Варягом.
Но терпеть Востокова рядом с собой генерал тоже больше не мог. Это было выше его сил. А устроить его побег в Табор, как это было сделано с Гариным, означало усилить правительство Экумены. Как никак, Востоков значился вице-премьером, а если премьер и вице-премьер «революционного правительства» сойдутся вместе, то может оказаться, что таборный кабинет легитимнее кремлевского, где останутся только два других вице-премьера.
И решил Казаков спрятать Востокова в лефортовской одиночке, а народу сообщить, что он заболел. В случае чего вице-премьера всегда можно будет предъявить общественности, а в остальное время он не будет путаться под ногами.
Утром генерал вызвал Востокова к себе и сказал деловым тоном:
— Поедешь со мной.
— Куда? — поинтересовался вице-премьер.
— На встречу, — неопределенно ответил Казаков.
— С кем? — не успокаивался Востоков.
— С криминальными авторитетами.
Востоков продолжал задавать вопросы, но Казаков отвечал все так же односложно и непонятно. Вице-премьер понял так, что они едут договариваться о разделе сфер влияния в столице, и решил поехать — опять же ради научного интереса, чтобы быть в гуще событий.
Они погрузились в президентскую машину и на большой скорости покинули Кремль.
— Куда мы едем? — снова задал вопрос Востоков.
— Прямо, — буркнул генерал, явно давая понять, что больше не собирается разговаривать на эту тему.
Однако весь предыдущий разговор Востоков принял за чистую монету. И не очень обеспокоился даже, когда машина, почти не сбавляя скорости, въехала во двор Лефортовской тюрьмы. Мало ли — может Казаков решил выпустить на свободу каких-то перевербованных авторитетов. Или наоборот, с помощью Востокова завербовать кого-то, чтобы потом использовать для разложения или разобщения криминальной среды.
Но Востокова ожидало большое разочарование. На входе в тюремный корпус ему заломали руки, быстро и профессионально обыскали и объявили:
— Вы арестованы!
— По какому обвинению? — пытался качать права вице-премьер, теперь уже бывший.
— По подозрению в государственной измене, — огорошили его чекисты, и Востоков счел за благо заткнуться.
Государственная измена — это серьезно. По такому подозрению его и правда могли расстрелять без суда и следствия. Так что лефортовская одиночка — это вовсе не худший вариант.
53
То, что отряд валькирий под предводительством Жанны Аржановой добрался до Клондайка без проблем и потерь, объяснялось элементарной логикой. Бандиты не нападали на караваны, которые следовали в восточном направлении. Не было смысла — ведь эти караваны не везли золота. А солдатские кордоны на пути к Шамбале давно разбежались. Те воины, которые остались в здешних лесах, превратились, по сути, в бандитов, и тоже охотились только на тех, кто следовал с гор с добычей.
Правда, один раз на валькирий попытались напасть какие-то темные личности, которым хотелось заполучить лошадь и верблюда. Но их было мало, и валькирии отбились за пять минут. Одна девушка получила легкое ранение, и ее везли дальше на верблюде, а штатная колдунья отряда на привалах заговаривала рану и прикладывала к ней «белую землю».
Насколько тут помогали магические заклинания, сказать трудно, а вот «белая земля» несомненно обладала целебными свойствами. Заживляющее действие белого пуха биологи обнаружили давно, и хотя его становилось все меньше даже в нижних слоях почвы на полянах и луговинах, «белая земля» все равно успешно применялась при лечении ран и царапин.
Засыпая у костра под шепот колдуньи, валькирии чувствовали себя настоящими воинами древней эпохи, когда еще не было врачей, и раны лечили травами и заговорами.
— Охрани, оборони, сила небесная, изгони хворь черную, излей кровь темную. Трава сладкая, земля белая, вода ключевая! Уйми жар, очисти кровь, омой тело, успокой душу…
Колдунья в прошлой жизни зарабатывала на хлеб тем же самым ремеслом, широко используя в работе книгу одного известного экстрасенса «Я не я, колдун не знахарь». На самом деле книжка называлась «Я не колдун — я знахарь», но на обложке слова были расположены так причудливо, что удобнее было читать наоборот.
Колдунья была молода и красива, но слегка помешана на ведической культуре славян. Всюду таскала за собой «Велесову книгу» — «Библию славянского язычества», которую, по мнению серьезных историков, сочинил известный фальсификатор Сулакадзев в 19-м веке. К счастью, в отряде валькирий не нашлось никого, кто бы мог колдунье об этом сказать — иначе воительницы наверняка увидели бы обряд наведения порчи с непредсказуемыми последствиями.
Колдунья верила в «Велесову книгу» фанатично и пыталась насаждать славянское язычество среди валькирий, которые не особенно возражали. Как истые язычницы, они были готовы поклоняться и Перуну, и Одину, и Митре и Кришне.
Жанна Аржанова предпочитала Митру, потому что вычитала в одном детективе, который подарил ей Востоков еще до революции, что Митра был истинным богом альбигойцев, а Христос служил им только для маскировки. Конрад, тевтонский рыцарь католического вероисповедания, вступался за Христа, но не очень яростно, потому что Жанна была ему симпатична.
Правда, тевтонскому рыцарю предводительница валькирий отказала в плотской любви точно так же, как ирландскому воину Григ о'Рашу, и пришлось немцу довольствоваться Женькой Граудинь, которая охотно согласилась перейти из лютеранства в католичество, поскольку ей было все равно.
И так как отряду покровительствовала уже целая армия богов, дела у него шли как нельзя лучше. Правда, путешественники с первых же дней похода выбились из графика. Планировали добраться до Клондайка за неделю, а не дошли и за десять дней. Но все-таки дошли в конце концов — и на том слава Богу.
Но на этом божья милость не закончилась. Едва прибыв на место, валькирии сразу нашли золото. Благородный металл уже не валялся прямо под ногами, как в первые дни лихорадки — теперь за ним надо было забираться в горы, но валькириям повезло несказанно. Пробираясь через лес они наткнулись на каменистые обнажения, которых никто до них не обнаружил. И золота там было как грязи.
К счастью, шкуру неубитого медведя поделили заранее. Договорились, что все золото общее, пока не окончен поход. До возвращения в Белый Табор — никакого дележа. Разве только кто-то надумает уйти из отряда раньше — тогда он получит свою долю на текущий момент. А доли у всех равные. Никаких исключений даже для командиров. Неравенство порождает зависть, а с завистью на фоне золотого сияния шутки плохи.
В силу этого на прииске валькирий царила исключительно мирная обстановка — особенно по меркам Клондайка, где каждый день кого-то убивали, да не по одному, а дюжинами.
Правда, один раз на валькирий попытались напасть какие-то темные личности, которым хотелось заполучить лошадь и верблюда. Но их было мало, и валькирии отбились за пять минут. Одна девушка получила легкое ранение, и ее везли дальше на верблюде, а штатная колдунья отряда на привалах заговаривала рану и прикладывала к ней «белую землю».
Насколько тут помогали магические заклинания, сказать трудно, а вот «белая земля» несомненно обладала целебными свойствами. Заживляющее действие белого пуха биологи обнаружили давно, и хотя его становилось все меньше даже в нижних слоях почвы на полянах и луговинах, «белая земля» все равно успешно применялась при лечении ран и царапин.
Засыпая у костра под шепот колдуньи, валькирии чувствовали себя настоящими воинами древней эпохи, когда еще не было врачей, и раны лечили травами и заговорами.
— Охрани, оборони, сила небесная, изгони хворь черную, излей кровь темную. Трава сладкая, земля белая, вода ключевая! Уйми жар, очисти кровь, омой тело, успокой душу…
Колдунья в прошлой жизни зарабатывала на хлеб тем же самым ремеслом, широко используя в работе книгу одного известного экстрасенса «Я не я, колдун не знахарь». На самом деле книжка называлась «Я не колдун — я знахарь», но на обложке слова были расположены так причудливо, что удобнее было читать наоборот.
Колдунья была молода и красива, но слегка помешана на ведической культуре славян. Всюду таскала за собой «Велесову книгу» — «Библию славянского язычества», которую, по мнению серьезных историков, сочинил известный фальсификатор Сулакадзев в 19-м веке. К счастью, в отряде валькирий не нашлось никого, кто бы мог колдунье об этом сказать — иначе воительницы наверняка увидели бы обряд наведения порчи с непредсказуемыми последствиями.
Колдунья верила в «Велесову книгу» фанатично и пыталась насаждать славянское язычество среди валькирий, которые не особенно возражали. Как истые язычницы, они были готовы поклоняться и Перуну, и Одину, и Митре и Кришне.
Жанна Аржанова предпочитала Митру, потому что вычитала в одном детективе, который подарил ей Востоков еще до революции, что Митра был истинным богом альбигойцев, а Христос служил им только для маскировки. Конрад, тевтонский рыцарь католического вероисповедания, вступался за Христа, но не очень яростно, потому что Жанна была ему симпатична.
Правда, тевтонскому рыцарю предводительница валькирий отказала в плотской любви точно так же, как ирландскому воину Григ о'Рашу, и пришлось немцу довольствоваться Женькой Граудинь, которая охотно согласилась перейти из лютеранства в католичество, поскольку ей было все равно.
И так как отряду покровительствовала уже целая армия богов, дела у него шли как нельзя лучше. Правда, путешественники с первых же дней похода выбились из графика. Планировали добраться до Клондайка за неделю, а не дошли и за десять дней. Но все-таки дошли в конце концов — и на том слава Богу.
Но на этом божья милость не закончилась. Едва прибыв на место, валькирии сразу нашли золото. Благородный металл уже не валялся прямо под ногами, как в первые дни лихорадки — теперь за ним надо было забираться в горы, но валькириям повезло несказанно. Пробираясь через лес они наткнулись на каменистые обнажения, которых никто до них не обнаружил. И золота там было как грязи.
К счастью, шкуру неубитого медведя поделили заранее. Договорились, что все золото общее, пока не окончен поход. До возвращения в Белый Табор — никакого дележа. Разве только кто-то надумает уйти из отряда раньше — тогда он получит свою долю на текущий момент. А доли у всех равные. Никаких исключений даже для командиров. Неравенство порождает зависть, а с завистью на фоне золотого сияния шутки плохи.
В силу этого на прииске валькирий царила исключительно мирная обстановка — особенно по меркам Клондайка, где каждый день кого-то убивали, да не по одному, а дюжинами.