А виновника всей этой заварухи, помещика Стихотворца, отец Серафим оставил в скиту до излечения, сказав:
— Дьявол вошел в его сердце, сатана смутил его душу. Так вините дьявола и проклинайте сатану, ибо человек слаб, а нечистый силен. Молитесь о душе грешника, и он избавится от наваждения диавольского, молитесь о нем — и он очистится.
А Стихотворец в это время, изнемогая от боли, пытался встать, восклицая:
— Они придут за мной! Мне надо бежать!
Но снова падал на постель и никак не мог успокоиться, пока Серафим не сказал ему:
— Не бойся. Господь не допустит врага в святое убежище. А я не отдам тебя в руки одержимых сатаною.
Стихотворец боялся вовсе не дьявола, но эти слова успокоили его, и в последующие часы он только тихо стонал, потому что удар дубиной по плечу был все-таки очень силен.
79
80
81
82
83
84
— Дьявол вошел в его сердце, сатана смутил его душу. Так вините дьявола и проклинайте сатану, ибо человек слаб, а нечистый силен. Молитесь о душе грешника, и он избавится от наваждения диавольского, молитесь о нем — и он очистится.
А Стихотворец в это время, изнемогая от боли, пытался встать, восклицая:
— Они придут за мной! Мне надо бежать!
Но снова падал на постель и никак не мог успокоиться, пока Серафим не сказал ему:
— Не бойся. Господь не допустит врага в святое убежище. А я не отдам тебя в руки одержимых сатаною.
Стихотворец боялся вовсе не дьявола, но эти слова успокоили его, и в последующие часы он только тихо стонал, потому что удар дубиной по плечу был все-таки очень силен.
79
Восставшие крепостные Александра Сергеевича Стихотворца с упоением разносили в клочья фазенду рабовладельца Балуева и за этим занятием неожиданно вспомнили, что усадьба их собственного притеснителя осталась неразгромленной. Эта очевидная несправедливость ввергла их в настоящее неистовство, и они, самовольно покинув войско, поспешили назад, чтобы не дать Стихотворцу уйти.
Однако крепостных ждал полный облом. Когда они, усталые и голодные, добрались до места, выяснилось, что их кто-то опередил. Скотину, которой и так было немного, увели подчистую, усадьбу сожгли, а по полям и огородам будто Мамай прошел.
Утолить голод было нечем, и жажду тоже, потому что в колодец бросили мертвеца, а река лежала далеко в стороне, у скита.
Вспомнив про скит, крепостные возрадовались. Наверняка у монахов есть запас продовольствия, так что будет чем утолить голод и жажду.
— Айда к монахам! — крикнул атаман бывших крепостных, и ватага, собрав последние силы, устремилась к реке.
Иеромонах Серафим вышел им навстречу с иконой Богородицы в руках и издали громким, хорошо поставленным голосом задал первый вопрос:
— Что вам надо?
— Не бойся, не тронем, — ответил атаман, опуская руку, в которой был зажат здоровенный топор.
— Я не боюсь, — ответил священник, поднимая икону повыше. — Со мною Бог и все его ангелы и святые мученики. А вы боитесь ли геенны огненной, или сатана затмил ваш разум и пленил ваши души, и изгнал из сердец страх Божий?
И так страшен был этот громовой голос, что многие из ватаги крестились, а некоторые даже на колени упали. Особенно поражены были женщины — из тех что дошли, а их было немного. Но и сам атаман перекрестился топором, чем разгневал иеромонаха еще сильнее.
— Да ты не серчай, отец, — пробормотал атаман смущенно. — Ты только поесть нам дай и скажи, где теперь помещик. Не знаешь часом, куда он убежал?
— А зачем тебе знать, куда он убежал?
— А у меня с ним свои счеты, — сказал атаман, машинально проверяя остроту топора. Этот жест не укрылся от отца Серафима, и гнев вспыхнул в нем с новой силой.
— Убить его хочешь! — воскликнул он. — А заповеди Божьи тебе не указ? Ну так убей сначала меня! Все равно живой я тебе его не отдам!
Монахи уже выбежали из скита и встали цепью по бокам от настоятеля, готовые отразить нападение, чего бы это ни стоило. Их было меньше, чем ватажников — но не намного. У Стихотворца вообще было мало крепостных-мужчин, а женщины вернулись от фазенды Балуева не все. Некоторые просто не захотели, другие не дошли, и в ватаге насчитывалось от силы две дюжины людей.
Атаман шагнул вперед и мышцы его напряглись.
— Он здесь? — отрывисто спросил атаман, но иеромонах вместо ответа закричал, подняв икону на головой:
— Изыди сатана, изыди сатана! Брось топор и уходи. Иначе прокляну. Прокляну, и не будет тебе помощи от Бога ни в беде, ни в радости. Сатана овладел тобою, так помолись Господу, и нечистый отпустит тебя.
Кто-то из спутников тронул атамана за плечо.
— Пойдем. Нехорошо получается.
Атаман угрюмо повернулся, но топор не бросил и медленно, враскачку, двинулся по тропинке назад, к сгоревшей усадьбе.
Он шел, ссутулив плечи, и остальные потянулись за ним. Но иеромонах окликнул их на полпути, и по его знаку двое монахов вынесли из хозяйственной постройки мешок картошки и несколько караваев хлеба.
— Кто усадьбу спалил? — спросил атаман, вернувшись за мешком.
— А разве не ты? — сказал отец Серафим.
— Нет, не я. Мы только что пришли.
— Значит, кто-то другой вроде тебя. Все вы одинаковы…
И, не договорив, развернулся и ушел в скит.
— А что же, прощать этим гадам? — крикнул атаман ему в спину, но ответа так и не дождался.
Однако крепостных ждал полный облом. Когда они, усталые и голодные, добрались до места, выяснилось, что их кто-то опередил. Скотину, которой и так было немного, увели подчистую, усадьбу сожгли, а по полям и огородам будто Мамай прошел.
Утолить голод было нечем, и жажду тоже, потому что в колодец бросили мертвеца, а река лежала далеко в стороне, у скита.
Вспомнив про скит, крепостные возрадовались. Наверняка у монахов есть запас продовольствия, так что будет чем утолить голод и жажду.
— Айда к монахам! — крикнул атаман бывших крепостных, и ватага, собрав последние силы, устремилась к реке.
Иеромонах Серафим вышел им навстречу с иконой Богородицы в руках и издали громким, хорошо поставленным голосом задал первый вопрос:
— Что вам надо?
— Не бойся, не тронем, — ответил атаман, опуская руку, в которой был зажат здоровенный топор.
— Я не боюсь, — ответил священник, поднимая икону повыше. — Со мною Бог и все его ангелы и святые мученики. А вы боитесь ли геенны огненной, или сатана затмил ваш разум и пленил ваши души, и изгнал из сердец страх Божий?
И так страшен был этот громовой голос, что многие из ватаги крестились, а некоторые даже на колени упали. Особенно поражены были женщины — из тех что дошли, а их было немного. Но и сам атаман перекрестился топором, чем разгневал иеромонаха еще сильнее.
— Да ты не серчай, отец, — пробормотал атаман смущенно. — Ты только поесть нам дай и скажи, где теперь помещик. Не знаешь часом, куда он убежал?
— А зачем тебе знать, куда он убежал?
— А у меня с ним свои счеты, — сказал атаман, машинально проверяя остроту топора. Этот жест не укрылся от отца Серафима, и гнев вспыхнул в нем с новой силой.
— Убить его хочешь! — воскликнул он. — А заповеди Божьи тебе не указ? Ну так убей сначала меня! Все равно живой я тебе его не отдам!
Монахи уже выбежали из скита и встали цепью по бокам от настоятеля, готовые отразить нападение, чего бы это ни стоило. Их было меньше, чем ватажников — но не намного. У Стихотворца вообще было мало крепостных-мужчин, а женщины вернулись от фазенды Балуева не все. Некоторые просто не захотели, другие не дошли, и в ватаге насчитывалось от силы две дюжины людей.
Атаман шагнул вперед и мышцы его напряглись.
— Он здесь? — отрывисто спросил атаман, но иеромонах вместо ответа закричал, подняв икону на головой:
— Изыди сатана, изыди сатана! Брось топор и уходи. Иначе прокляну. Прокляну, и не будет тебе помощи от Бога ни в беде, ни в радости. Сатана овладел тобою, так помолись Господу, и нечистый отпустит тебя.
Кто-то из спутников тронул атамана за плечо.
— Пойдем. Нехорошо получается.
Атаман угрюмо повернулся, но топор не бросил и медленно, враскачку, двинулся по тропинке назад, к сгоревшей усадьбе.
Он шел, ссутулив плечи, и остальные потянулись за ним. Но иеромонах окликнул их на полпути, и по его знаку двое монахов вынесли из хозяйственной постройки мешок картошки и несколько караваев хлеба.
— Кто усадьбу спалил? — спросил атаман, вернувшись за мешком.
— А разве не ты? — сказал отец Серафим.
— Нет, не я. Мы только что пришли.
— Значит, кто-то другой вроде тебя. Все вы одинаковы…
И, не договорив, развернулся и ушел в скит.
— А что же, прощать этим гадам? — крикнул атаман ему в спину, но ответа так и не дождался.
80
Владимиру Востокову ужасно повезло, что он оказался в первых рядах восставших — иначе висеть бы ему на каком-нибудь дереве, как ярому пособнику рабовладельцев.
Хотя на самом деле он был не пособником, а сторонним наблюдателем — но это вряд ли могло служить ему оправданием в глазах восставших.
Однако мудрый Востоков повернул дело так, как будто это именно он собственноручно собрал всех освободителей в поместье Стихотворца и тем обвел своего любезного друга Александра Сергеевича вокруг пальца.
Отчасти это было правдой, ибо Востоков действительно принимал активное участие в подготовке освобождения Гарина, которая, собственно, и послужила толчком к восстанию.
Но то, что Востоков оказался среди лидеров мятежа, было несколько неожиданно, особенно если учесть его любовь к роли стороннего наблюдателя.
Тем не менее когда беглые рабовладельцы, работорговцы, вертухаи, киднепперы и просто бандиты, отступив к горам, попытались дать восставшим бой, войско восставших невольников возглавил именно Востоков.
Жанна Девственница в это время была слишком занята. Она пыталась утихомирить озверевших мятежников и прекратить разгром, пока еще хоть что-то в Шамбале уцелело.
В результате она прозевала удивительную метаморфозу, которая случилась с восставшими рабами в ходе битвы у подножия гор — неподалеку от того места, где прежде находился Рудник Валькирий.
В самом начале этой битвы, перед тем, как два войска сошлись в рукопашной, кто-то из бывших рабов проревел на все поле:
— Пленных не брать!
Но Востоков, восседая на коне, неожиданно возразил ему:
— Почему же не брать? Вы столько работали на них — пусть теперь они поработают на вас.
А поскольку деморализованное войско рабовладельцев было смято в первые же минуты схватки, пленных оказалось много, и победители, послушав совета Востокова, не стали их убивать.
Когда Востоков через три дня практически без боя занял Сердце Шамбалы — старые горные рудники, где еще гнездились дезертиры из кремлевской армии, слава его достигла таких пределов, что не считаться с его мнением стало просто невозможно.
Но вся беда была в том, что никто не знал точно его мнения. Слова, сказанные вполголоса, потонули в шуме битвы, и вскоре уже сам Востоков утверждал, что во всем виновата стихия всепобеждающего варварства.
Во время встречи четырех вождей у Поднебесного озера он так и сказал Гарину, который уже пришел в себя, но одновременно пришел в отчаяние при виде невероятной и неуемной жестокости восставших:
— Тебе будет лучше вернуться в Москву. Там еще можно сохранить хотя бы подобие цивилизации. А здесь ты только напрасно потратишь силы. У этого места плохая карма, и никому ее не перебороть.
— Я не верю в карму, — ответил Гарин, но Востоков не принял возражения.
— Это неважно, во что ты веришь, — сказал он. — Стихия бунта всегда одинакова.
Истребить побежденных или поработить их — третьего не дано.
— Ты хочешь сказать, что твои люди обращают пленников в рабство, чтобы спасти их от смерти?
— Нет. Они делают это, потому что следуют в русле стихии. А ты пытаешься плыть против течения, и не однажды уже пострадал из-за этого. А в следующий раз будет еще хуже.
— Куда уж хуже, — пробормотал Гарин, а потом спросил: — Ну и куда, по-твоему, ведет это течение. Чем все должно закончиться — всеобщей резней?
— Нет, — ответил Востоков. — Всеобщей деградацией. Такова карма этого мира, веришь ты в нее или нет. И всякое сопротивление ведет лишь к ненужному кровопролитию.
— Опять мистика…
— Не хочешь мистики — тогда давай предположим, что так хотят пресловутые инопланетяне, которые перенесли Москву в этот мир. Тут уже не до мистики — ведь кто-то же ее сюда перенес.
— А я все-таки думаю, что вся эта твоя стихия варварства — результат неправильного управления. О причинах катастрофы можно рассуждать бесконечно, но после того, как она случилась, все было в наших руках. Если бы у власти стояли нормальные люди, то к сегодняшнему дню в городе и вокруг него была бы восстановлена нормальная цивилизация. Без жертв и разрушений.
— Ну так в чем же дело? Москва тебя ждет. Тебя наверняка встретят, как героя, вручат ключи от города и дадут тебе карт-бланш. Действуй.
И Востоков первым покинул встречу четырех вождей, поскольку он был единственным, кто даже не думал, возвращаться ему в Москву или нет.
Для него уже строили новую резиденцию в Сердце Шамбалы.
Хотя на самом деле он был не пособником, а сторонним наблюдателем — но это вряд ли могло служить ему оправданием в глазах восставших.
Однако мудрый Востоков повернул дело так, как будто это именно он собственноручно собрал всех освободителей в поместье Стихотворца и тем обвел своего любезного друга Александра Сергеевича вокруг пальца.
Отчасти это было правдой, ибо Востоков действительно принимал активное участие в подготовке освобождения Гарина, которая, собственно, и послужила толчком к восстанию.
Но то, что Востоков оказался среди лидеров мятежа, было несколько неожиданно, особенно если учесть его любовь к роли стороннего наблюдателя.
Тем не менее когда беглые рабовладельцы, работорговцы, вертухаи, киднепперы и просто бандиты, отступив к горам, попытались дать восставшим бой, войско восставших невольников возглавил именно Востоков.
Жанна Девственница в это время была слишком занята. Она пыталась утихомирить озверевших мятежников и прекратить разгром, пока еще хоть что-то в Шамбале уцелело.
В результате она прозевала удивительную метаморфозу, которая случилась с восставшими рабами в ходе битвы у подножия гор — неподалеку от того места, где прежде находился Рудник Валькирий.
В самом начале этой битвы, перед тем, как два войска сошлись в рукопашной, кто-то из бывших рабов проревел на все поле:
— Пленных не брать!
Но Востоков, восседая на коне, неожиданно возразил ему:
— Почему же не брать? Вы столько работали на них — пусть теперь они поработают на вас.
А поскольку деморализованное войско рабовладельцев было смято в первые же минуты схватки, пленных оказалось много, и победители, послушав совета Востокова, не стали их убивать.
Когда Востоков через три дня практически без боя занял Сердце Шамбалы — старые горные рудники, где еще гнездились дезертиры из кремлевской армии, слава его достигла таких пределов, что не считаться с его мнением стало просто невозможно.
Но вся беда была в том, что никто не знал точно его мнения. Слова, сказанные вполголоса, потонули в шуме битвы, и вскоре уже сам Востоков утверждал, что во всем виновата стихия всепобеждающего варварства.
Во время встречи четырех вождей у Поднебесного озера он так и сказал Гарину, который уже пришел в себя, но одновременно пришел в отчаяние при виде невероятной и неуемной жестокости восставших:
— Тебе будет лучше вернуться в Москву. Там еще можно сохранить хотя бы подобие цивилизации. А здесь ты только напрасно потратишь силы. У этого места плохая карма, и никому ее не перебороть.
— Я не верю в карму, — ответил Гарин, но Востоков не принял возражения.
— Это неважно, во что ты веришь, — сказал он. — Стихия бунта всегда одинакова.
Истребить побежденных или поработить их — третьего не дано.
— Ты хочешь сказать, что твои люди обращают пленников в рабство, чтобы спасти их от смерти?
— Нет. Они делают это, потому что следуют в русле стихии. А ты пытаешься плыть против течения, и не однажды уже пострадал из-за этого. А в следующий раз будет еще хуже.
— Куда уж хуже, — пробормотал Гарин, а потом спросил: — Ну и куда, по-твоему, ведет это течение. Чем все должно закончиться — всеобщей резней?
— Нет, — ответил Востоков. — Всеобщей деградацией. Такова карма этого мира, веришь ты в нее или нет. И всякое сопротивление ведет лишь к ненужному кровопролитию.
— Опять мистика…
— Не хочешь мистики — тогда давай предположим, что так хотят пресловутые инопланетяне, которые перенесли Москву в этот мир. Тут уже не до мистики — ведь кто-то же ее сюда перенес.
— А я все-таки думаю, что вся эта твоя стихия варварства — результат неправильного управления. О причинах катастрофы можно рассуждать бесконечно, но после того, как она случилась, все было в наших руках. Если бы у власти стояли нормальные люди, то к сегодняшнему дню в городе и вокруг него была бы восстановлена нормальная цивилизация. Без жертв и разрушений.
— Ну так в чем же дело? Москва тебя ждет. Тебя наверняка встретят, как героя, вручат ключи от города и дадут тебе карт-бланш. Действуй.
И Востоков первым покинул встречу четырех вождей, поскольку он был единственным, кто даже не думал, возвращаться ему в Москву или нет.
Для него уже строили новую резиденцию в Сердце Шамбалы.
81
Караваны освобожденных рабов тянулись к Москве под охраной таборитов и валькирий. По лесам еще бродили банды, и путешествовать без охраны было опасно.
Шамбала пустела, потому что Тимур Гарин, Жанна Девственница и отец Серафим на встрече четырех вождей решили объявить всем, что оставаться в этих местах опасно.
В горах стояло войско Востокова, и уже ходили слухи, что оно якшается с уцелевшими бандитами, а пленные киднепперы все отпущены на свободу и готовятся продолжать свое черное дело в пользу новых хозяев.
Востоков это отрицал, но бывшие рабы все равно боялись и спешили убраться из Шамбалы подобру-поздорову.
Жанна рвалась продолжать борьбу за свободу для всех и повсюду, но у нее было слишком мало сторонников. Рабы больше не хотели воевать, а валькирии нужны были в Москве, где набирал силу Варяг.
Гарин сам попросил Девственницу сопровождать его, когда сразу после встречи четырех вождей и приватной беседы с Востоковым решил возвращаться в город.
Что бы ни говорил Востоков и что бы он ни делал, в одном он был прав — начинать возрождение цивилизации нужно с Москвы. А это очень трудно сделать, пока в городе заправляет Варяг.
Чтобы свалить Варяга, нужна не только сила, но и харизматическая личность, которая поведет эту силу за собой.
Именно поэтому генерал Шорохов так хотел освободить Гарина. Сам Шорохов не был харизматической личностью, а Гарин — был, и Жанна Девственница — тоже, так что задерживаться в Шамбале им было никак нельзя.
Они ушли на запад с караваном, который возглавлял Караванщик Александр, который, как и подобает настоящему купцу, не принадлежал ни к какому лагерю.
В битве у Рудника Валькирий он оказался на стороне рабовладельцев и попал в плен, однако старый друг Востоков почти сразу же освободил его, и Караванщик был спутником Востокова, когда тот отправился на встречу четырех вождей.
Однако в горы Караванщик не вернулся, а вместо этого тронулся на запад вместе с Гариным и Жанной.
В пути на них напали разбойники, и Жанна подумала о заколдованном круге, который никогда не даст ей добраться до Москвы и Белого Табора.
Но разбойники оказались знакомыми Караванщика и пропустили его спутников с миром, успев лишь ранить двоих воинов-таборитов, прежде чем разобрались, кто, куда и зачем идет.
Когда бой угас, не успев как следует разгореться, оказалось, что предводители разбойников в нем не участвовали. Они укрылись за деревьями, и к ним на переговоры пропустили только Караванщика и Гюрзу. Жанна устремилась было за ними, но ее остановили, и она осталась на опушке в сомнении.
Ей почудилось, что человек, мелькнувший в отдалении за деревьями, очень похож на Пантеру — безумного убийцу, который когда-то приговорил Девственницу к распятию.
Но по здравом размышлении Жанна решила, что это все-таки не он. Пантера бы вряд ли так легко выпустил из своих рук добычу.
Разговор с разбойниками укрепил подозрения, что люди Востокова в горах покупают пленников у лесных банд. Но предпринять что-либо против этого Гарин и Жанна уже не могли.
Что касается Караванщика, то никто достоверно не знал, зачем он идет в Москву.
Может быть, за новой добычей…
Шамбала пустела, потому что Тимур Гарин, Жанна Девственница и отец Серафим на встрече четырех вождей решили объявить всем, что оставаться в этих местах опасно.
В горах стояло войско Востокова, и уже ходили слухи, что оно якшается с уцелевшими бандитами, а пленные киднепперы все отпущены на свободу и готовятся продолжать свое черное дело в пользу новых хозяев.
Востоков это отрицал, но бывшие рабы все равно боялись и спешили убраться из Шамбалы подобру-поздорову.
Жанна рвалась продолжать борьбу за свободу для всех и повсюду, но у нее было слишком мало сторонников. Рабы больше не хотели воевать, а валькирии нужны были в Москве, где набирал силу Варяг.
Гарин сам попросил Девственницу сопровождать его, когда сразу после встречи четырех вождей и приватной беседы с Востоковым решил возвращаться в город.
Что бы ни говорил Востоков и что бы он ни делал, в одном он был прав — начинать возрождение цивилизации нужно с Москвы. А это очень трудно сделать, пока в городе заправляет Варяг.
Чтобы свалить Варяга, нужна не только сила, но и харизматическая личность, которая поведет эту силу за собой.
Именно поэтому генерал Шорохов так хотел освободить Гарина. Сам Шорохов не был харизматической личностью, а Гарин — был, и Жанна Девственница — тоже, так что задерживаться в Шамбале им было никак нельзя.
Они ушли на запад с караваном, который возглавлял Караванщик Александр, который, как и подобает настоящему купцу, не принадлежал ни к какому лагерю.
В битве у Рудника Валькирий он оказался на стороне рабовладельцев и попал в плен, однако старый друг Востоков почти сразу же освободил его, и Караванщик был спутником Востокова, когда тот отправился на встречу четырех вождей.
Однако в горы Караванщик не вернулся, а вместо этого тронулся на запад вместе с Гариным и Жанной.
В пути на них напали разбойники, и Жанна подумала о заколдованном круге, который никогда не даст ей добраться до Москвы и Белого Табора.
Но разбойники оказались знакомыми Караванщика и пропустили его спутников с миром, успев лишь ранить двоих воинов-таборитов, прежде чем разобрались, кто, куда и зачем идет.
Когда бой угас, не успев как следует разгореться, оказалось, что предводители разбойников в нем не участвовали. Они укрылись за деревьями, и к ним на переговоры пропустили только Караванщика и Гюрзу. Жанна устремилась было за ними, но ее остановили, и она осталась на опушке в сомнении.
Ей почудилось, что человек, мелькнувший в отдалении за деревьями, очень похож на Пантеру — безумного убийцу, который когда-то приговорил Девственницу к распятию.
Но по здравом размышлении Жанна решила, что это все-таки не он. Пантера бы вряд ли так легко выпустил из своих рук добычу.
Разговор с разбойниками укрепил подозрения, что люди Востокова в горах покупают пленников у лесных банд. Но предпринять что-либо против этого Гарин и Жанна уже не могли.
Что касается Караванщика, то никто достоверно не знал, зачем он идет в Москву.
Может быть, за новой добычей…
82
Бывший криминальный авторитет, а после работорговец по прозвищу Шаман пришел к Востокову со своим отрядом уже после того, как Гарин и Жанна Девственница ушли из Шамбалы.
В битве при Руднике Валькирий Шаман сражался на стороне рабовладельцев и сумел увести часть своих людей, в то время как все вокруг беспорядочно бежали и сдавались в плен.
Он блуждал со своим отрядом по лесам, пока все не успокоилось, а потом решил примкнуть к победителю, поскольку Востоков объявил, что он и его воины ни на кого не держат зла.
Шаман пришел к Востокову, как к старому знакомому, и не ошибся. Востоков действительно не держал на него зла, а его воины уже остыли за те дни, которые прошли после восстания.
За это время для Востокова уже успели срубить новый дом, и в этом доме он говорил с Шаманом о Великом Востоке — стране, где царят обычаи древности.
Шаман мало что понял из этой речи, и тогда Востоков нарисовал ему картинку из жизни халифа Гаруна аль Рашида. Или царя Соломона если угодно. Несметные сокровища, сотни жен и наложниц, покорные рабы и верные воины — все было в этой сказке, и Шаман, как это ни удивительно, клюнул на нее.
Впрочем, он ведь уже видел нечто подобное в первом приближении. Груды золота и десятки наложниц, рабы на плантациях и верные воины — все это уже было. Правда, кончилось плачевно — но ведь история никогда никого ничему не учит.
Впрочем, Шаману не было никакого дела до истории.
Востоков же, наоборот, интересовался историей очень живо, а еще — умел убеждать людей.
Когда до Сердца Шамбалы докатилось известие, что отец Серафим, оставшийся в скиту у Поднебесного озера, чтобы нести свет веры заблудшим душам, предал анафеме самого Востокова и все его воинство, Владимир вышел к своим воинам и короткой речью погасил смятение, которое читалось на лицах многих из них.
Не то чтобы они так уж сильно верили в Бога и не то чтобы они были как-то особенно преданы православию, однако если тебя предают анафеме — это всегда неприятно.
Но ропот смолк, едва Востоков встал перед толпой и прокричал:
— Что нам проклятия самозванных попов? Что нам анафема безумных монахов? Восток наш свет! Солнце наш Бог! Заратустра наш учитель! И пока не погаснет солнце, не отвернется от нас удача и не изменит нам победа.
Так воины Великого Востока узнали, что их предводитель исповедует митраизм — древнюю веру римских воинов. Правда, многие так этого и не поняли, однако повторяли вслед за Востоковым:
— Восток наш свет! Солнце наш Бог! Заратустра наш учитель!
Впрочем, скоро оказалось, что Востоков не имеет ничего против Будды и Кришны, и даже к Христу относится уважительно — до тех пор, пока его служители не перегибают палку в стремлении обратить всех окружающих в свою веру.
Это было уже совсем сложно для воинов, но зато привлекло на сторону Востокова кришнаитов и буддистов, которые дали имя Шамбале, но потом почти исчезли из-за всех пертурбаций, связанных с золотой лихорадкой, бандитским беспределом, рабовладением и восстанием невольников.
Теперь они снова возродились к жизни, и резиденция Востокова действительно стала напоминать Восток.
А когда у девушки из рода истинных брахманов, который сам же Востоков и создал когда-то давно еще в Белом Таборе, родилась двойня, в Сердце Шамбалы разразился великий праздник.
И в самый разгар праздника в доме Востокова, который сам он называл «дворцом», хотя это и было преувеличением, появилась красивая юная девушка.
Она была слишком загорелой и худой, и по этим признакам в ней легко было узнать бывшую рабыню. Но ни загар, ни худоба нисколько не портили ее. Она чем-то напоминала поджарую сильную пантеру, готовую к прыжку.
И Шаман, который при этом присутствовал, сразу же узнал ее.
В битве при Руднике Валькирий Шаман сражался на стороне рабовладельцев и сумел увести часть своих людей, в то время как все вокруг беспорядочно бежали и сдавались в плен.
Он блуждал со своим отрядом по лесам, пока все не успокоилось, а потом решил примкнуть к победителю, поскольку Востоков объявил, что он и его воины ни на кого не держат зла.
Шаман пришел к Востокову, как к старому знакомому, и не ошибся. Востоков действительно не держал на него зла, а его воины уже остыли за те дни, которые прошли после восстания.
За это время для Востокова уже успели срубить новый дом, и в этом доме он говорил с Шаманом о Великом Востоке — стране, где царят обычаи древности.
Шаман мало что понял из этой речи, и тогда Востоков нарисовал ему картинку из жизни халифа Гаруна аль Рашида. Или царя Соломона если угодно. Несметные сокровища, сотни жен и наложниц, покорные рабы и верные воины — все было в этой сказке, и Шаман, как это ни удивительно, клюнул на нее.
Впрочем, он ведь уже видел нечто подобное в первом приближении. Груды золота и десятки наложниц, рабы на плантациях и верные воины — все это уже было. Правда, кончилось плачевно — но ведь история никогда никого ничему не учит.
Впрочем, Шаману не было никакого дела до истории.
Востоков же, наоборот, интересовался историей очень живо, а еще — умел убеждать людей.
Когда до Сердца Шамбалы докатилось известие, что отец Серафим, оставшийся в скиту у Поднебесного озера, чтобы нести свет веры заблудшим душам, предал анафеме самого Востокова и все его воинство, Владимир вышел к своим воинам и короткой речью погасил смятение, которое читалось на лицах многих из них.
Не то чтобы они так уж сильно верили в Бога и не то чтобы они были как-то особенно преданы православию, однако если тебя предают анафеме — это всегда неприятно.
Но ропот смолк, едва Востоков встал перед толпой и прокричал:
— Что нам проклятия самозванных попов? Что нам анафема безумных монахов? Восток наш свет! Солнце наш Бог! Заратустра наш учитель! И пока не погаснет солнце, не отвернется от нас удача и не изменит нам победа.
Так воины Великого Востока узнали, что их предводитель исповедует митраизм — древнюю веру римских воинов. Правда, многие так этого и не поняли, однако повторяли вслед за Востоковым:
— Восток наш свет! Солнце наш Бог! Заратустра наш учитель!
Впрочем, скоро оказалось, что Востоков не имеет ничего против Будды и Кришны, и даже к Христу относится уважительно — до тех пор, пока его служители не перегибают палку в стремлении обратить всех окружающих в свою веру.
Это было уже совсем сложно для воинов, но зато привлекло на сторону Востокова кришнаитов и буддистов, которые дали имя Шамбале, но потом почти исчезли из-за всех пертурбаций, связанных с золотой лихорадкой, бандитским беспределом, рабовладением и восстанием невольников.
Теперь они снова возродились к жизни, и резиденция Востокова действительно стала напоминать Восток.
А когда у девушки из рода истинных брахманов, который сам же Востоков и создал когда-то давно еще в Белом Таборе, родилась двойня, в Сердце Шамбалы разразился великий праздник.
И в самый разгар праздника в доме Востокова, который сам он называл «дворцом», хотя это и было преувеличением, появилась красивая юная девушка.
Она была слишком загорелой и худой, и по этим признакам в ней легко было узнать бывшую рабыню. Но ни загар, ни худоба нисколько не портили ее. Она чем-то напоминала поджарую сильную пантеру, готовую к прыжку.
И Шаман, который при этом присутствовал, сразу же узнал ее.
83
Ее звали Мария и она была рабыней Балуева вплоть до самого последнего дня, когда ее видели в числе тех, кто устремился за Балуевым в погоню.
Тогда она неслась по лесу нагая, и ветки деревьев хлестали ее по лицу и телу — но она привыкла к ударам, хотя и провела в рабстве не так уж много времени.
А теперь она была одета в платье и, похоже, успела побывать дома — в Москве или в дачном краю, поскольку платье было фабричным, из старых запасов, а торговля между Москвой и Шамбалой прекратилась с первого дня восстания и пока не возобновилась. Да и худоба ее вовсе не казалась нездоровой, а значит, девушка успела где-то подкормиться.
Востоков, возможно, не обратил бы на нее внимания, но он заметил, как побледнел Шаман, едва заметив ее.
Востоков проследил за его взглядом и спросил удивленно:
— Кто это?
— Не знаю, — буркнул Шаман, пожалуй, слишком поспешно, и Востоков понял, что он врет. Но допытываться не стал, и Шаман так и не сказал ему, что эту девушку он лишил невинности, взяв ее силой, когда Балуев захотел похвастаться перед покровителем своей новой рабыней, еще не знавшей мужчины.
Однако Мария даже не взглянула на Шамана. Бесшумно ступая босыми ногами, она подошла к Востокову и, встав напротив него и опустив глаза, произнесла:
— Меня прислал Караванщик. Он сказал, я должна тебе понравиться.
— Ты мне нравишься, — ответил Востоков, еще не понимая, к чему она клонит.
— Значит, я могу быть твоей наложницей? — спросила она с ноткой радости в голосе.
— Ты так этого хочешь? — удивился Востоков.
И тогда Мария произнесла странные слова.
— Кто же этого не хочет… — сказала она и, одним быстрым движением сорвав с себя платье, опустилась перед ним на колени.
А на следующий день к нему пришла еще одна девушка, которая в первой же фразе назвала его «господином».
«Что же такое им говорит про меня Караванщик?» — подумал Востоков, но вслух ничего не сказал и девушек ни о чем не спрашивал, даже когда в Сердце Шамбалы с теми же словами явились сразу трое — вместе и в полной готовности отдаться предводителю Великого Востока на глазах у всех присутствующих.
А потом появилась еще одна, и ее пышущий здоровьем вид ясно говорил о том, что она никогда не была в рабстве. И когда она предложила себя в наложницы, Востоков сказал:
— Это несправедливо. У меня уже семь наложниц, а у моего друга Шамана нет ни одной. Ступай к нему.
— Если ты так хочешь, мой господин, — ответила девушка.
— Только имей в виду: он может заковать тебя в цепи и испробовать свой хлыст на твоей спине. И я не смогу его остановить.
— Я знаю, мой господин.
Сам Востоков тоже успел узнать за эти дни много нового и интересного. Наложницы рассказали ему, что в Москве и в Белом Таборе, и повсюду, где есть люди, говорят теперь только о нем — Царе Востока, который несет свет истины в души, объятые смятением.
Эти девушки говорили так, что не оставалось никаких сомнений — они не сами это придумали. Их кто-то научил, и это не мог быть Караванщик, ибо он был лишен поэтического таланта.
А Учитель, который рассказывал людям о Царе Востока и свете истины, несомненно был талантлив, поскольку сумел из случайных слов и фраз, вскользь брошенных Востоковым, создать целое учение, которое свело с ума тысячи женщин в Москве и вокруг нее.
Девушки даже не пытались отрицать, что Учитель существует и бродит среди людей, но они утверждали, что его зовут Заратустра, и никто не видел его лица.
Зато его слова передавались из уст в уста, и говорил он, что рабство, унижение, страх и боль — это наказание за грехи и искупление грехов. И если не пройти искупление в этой жизни, то оно настигнет тебя после смерти, и это будет гораздо страшнее.
А поток девушек, которые спешили в Сердце Шамбалы, густел с каждым днем.
Поначалу преобладали бывшие рабыни, и Востоков не видел в этом ничего странного.
Зациклиться в мазохистском наслаждении неволей совсем несложно. Достаточно однажды расслабиться и попытаться получить удовольствие — и с каждым следующим разом будет все сложнее избавиться от этой зависимости, увязывающей наслаждение с болью и несвободой.
Но в Сердце Шамбалы шли также девушки, которых никогда прежде не лишали свободы, не заковывали в цепи и не подвергали бичеванию. И если некоторые из них стремились лишь к тому, чтобы увидеть Царя Востока и отдаться ему, получить с семенем частицу его тела и услышать из его уст слова Истины, то другие с самого начала говорили об искуплении грехов.
Они просились в рабство так, словно это было величайшей мечтой их жизни. И когда Шаман бичевал их на площади, их лица сияли от счастья, а слезы боли легко было принять за слезы радости.
А потом случилось так, что один из воинов Царя Востока погиб в стычке с лесными разбойниками. И его наложница, которая прожила с ним всего три дня, ссылаясь на слова Заратустры, пожелала умереть вместе с ним. И даже настояла на том, чтобы тело мертвого и ее живую сожгли на костре.
Все ждали, что Востоков наложит запрет на это варварство, но он сказал:
— Каждый может сам выбирать свою смерть.
А девушке предложил перед смертью выпить чашу с каким-то зельем, и она покорно выпила, не спрашивая, что это. И когда огонь стал лизать ее нагое тело, она даже не вздрогнула, и участники церемонии долго спорили потом — умерла ли она от яда или просто заснула под действием наркотика.
А вечером, когда еще не успел развеяться пепел этого костра, какая-то женщина ворвалась во дворец Царя Востока, крича, что он никакой не Учитель Истины, а подлый убийца, мучитель и лжепророк.
Но тихий голос Востокова мгновенно заставил ее замолчать.
— Я не убийца, — сказал он. — На моих руках нет крови. Просто я знаю одну истину, с которой другие пытаются спорить. Этот мир катится к варварству, и нет такой силы, которая может его остановить. И меня называют Учителем Истины, потому что я первый сказал об этом людям. А варварские обычаи — это не чья-то злая воля и не следствие моих слов. Если вы хотите бороться с ними — идите и боритесь. Но не просите, чтобы я уверовал в ваш успех.
А когда женщина ушла, Шаман, который присутствовал при разговоре, сказал недоуменно:
— Чего-то я не понял, про каких учителей все время идет базар. Мои телки тоже все время про учителя долдонят. Это ты что ли у них учитель?
— Я у них Бог, — назвал вещи своими именами Востоков. — Но есть еще один, и я, кажется, знаю, кто он такой.
— Ну и кто?
— Хищник, — ответил Царь Востока и улыбнулся. — Хищник, которому нравится боль и смерть. Хищник, который читал Ницше и считает себя сверхчеловеком. Одного не пойму — кто для него я. Неужели он сошел с ума настолько, что тоже считает меня Богом? Или все гораздо хуже, и я только пешка в его игре?..
— Слушай, кончай меня морочить. Говори толком, кто он такой. Как его зовут?
— Его зовут Заратустра.
Тогда она неслась по лесу нагая, и ветки деревьев хлестали ее по лицу и телу — но она привыкла к ударам, хотя и провела в рабстве не так уж много времени.
А теперь она была одета в платье и, похоже, успела побывать дома — в Москве или в дачном краю, поскольку платье было фабричным, из старых запасов, а торговля между Москвой и Шамбалой прекратилась с первого дня восстания и пока не возобновилась. Да и худоба ее вовсе не казалась нездоровой, а значит, девушка успела где-то подкормиться.
Востоков, возможно, не обратил бы на нее внимания, но он заметил, как побледнел Шаман, едва заметив ее.
Востоков проследил за его взглядом и спросил удивленно:
— Кто это?
— Не знаю, — буркнул Шаман, пожалуй, слишком поспешно, и Востоков понял, что он врет. Но допытываться не стал, и Шаман так и не сказал ему, что эту девушку он лишил невинности, взяв ее силой, когда Балуев захотел похвастаться перед покровителем своей новой рабыней, еще не знавшей мужчины.
Однако Мария даже не взглянула на Шамана. Бесшумно ступая босыми ногами, она подошла к Востокову и, встав напротив него и опустив глаза, произнесла:
— Меня прислал Караванщик. Он сказал, я должна тебе понравиться.
— Ты мне нравишься, — ответил Востоков, еще не понимая, к чему она клонит.
— Значит, я могу быть твоей наложницей? — спросила она с ноткой радости в голосе.
— Ты так этого хочешь? — удивился Востоков.
И тогда Мария произнесла странные слова.
— Кто же этого не хочет… — сказала она и, одним быстрым движением сорвав с себя платье, опустилась перед ним на колени.
А на следующий день к нему пришла еще одна девушка, которая в первой же фразе назвала его «господином».
«Что же такое им говорит про меня Караванщик?» — подумал Востоков, но вслух ничего не сказал и девушек ни о чем не спрашивал, даже когда в Сердце Шамбалы с теми же словами явились сразу трое — вместе и в полной готовности отдаться предводителю Великого Востока на глазах у всех присутствующих.
А потом появилась еще одна, и ее пышущий здоровьем вид ясно говорил о том, что она никогда не была в рабстве. И когда она предложила себя в наложницы, Востоков сказал:
— Это несправедливо. У меня уже семь наложниц, а у моего друга Шамана нет ни одной. Ступай к нему.
— Если ты так хочешь, мой господин, — ответила девушка.
— Только имей в виду: он может заковать тебя в цепи и испробовать свой хлыст на твоей спине. И я не смогу его остановить.
— Я знаю, мой господин.
Сам Востоков тоже успел узнать за эти дни много нового и интересного. Наложницы рассказали ему, что в Москве и в Белом Таборе, и повсюду, где есть люди, говорят теперь только о нем — Царе Востока, который несет свет истины в души, объятые смятением.
Эти девушки говорили так, что не оставалось никаких сомнений — они не сами это придумали. Их кто-то научил, и это не мог быть Караванщик, ибо он был лишен поэтического таланта.
А Учитель, который рассказывал людям о Царе Востока и свете истины, несомненно был талантлив, поскольку сумел из случайных слов и фраз, вскользь брошенных Востоковым, создать целое учение, которое свело с ума тысячи женщин в Москве и вокруг нее.
Девушки даже не пытались отрицать, что Учитель существует и бродит среди людей, но они утверждали, что его зовут Заратустра, и никто не видел его лица.
Зато его слова передавались из уст в уста, и говорил он, что рабство, унижение, страх и боль — это наказание за грехи и искупление грехов. И если не пройти искупление в этой жизни, то оно настигнет тебя после смерти, и это будет гораздо страшнее.
А поток девушек, которые спешили в Сердце Шамбалы, густел с каждым днем.
Поначалу преобладали бывшие рабыни, и Востоков не видел в этом ничего странного.
Зациклиться в мазохистском наслаждении неволей совсем несложно. Достаточно однажды расслабиться и попытаться получить удовольствие — и с каждым следующим разом будет все сложнее избавиться от этой зависимости, увязывающей наслаждение с болью и несвободой.
Но в Сердце Шамбалы шли также девушки, которых никогда прежде не лишали свободы, не заковывали в цепи и не подвергали бичеванию. И если некоторые из них стремились лишь к тому, чтобы увидеть Царя Востока и отдаться ему, получить с семенем частицу его тела и услышать из его уст слова Истины, то другие с самого начала говорили об искуплении грехов.
Они просились в рабство так, словно это было величайшей мечтой их жизни. И когда Шаман бичевал их на площади, их лица сияли от счастья, а слезы боли легко было принять за слезы радости.
А потом случилось так, что один из воинов Царя Востока погиб в стычке с лесными разбойниками. И его наложница, которая прожила с ним всего три дня, ссылаясь на слова Заратустры, пожелала умереть вместе с ним. И даже настояла на том, чтобы тело мертвого и ее живую сожгли на костре.
Все ждали, что Востоков наложит запрет на это варварство, но он сказал:
— Каждый может сам выбирать свою смерть.
А девушке предложил перед смертью выпить чашу с каким-то зельем, и она покорно выпила, не спрашивая, что это. И когда огонь стал лизать ее нагое тело, она даже не вздрогнула, и участники церемонии долго спорили потом — умерла ли она от яда или просто заснула под действием наркотика.
А вечером, когда еще не успел развеяться пепел этого костра, какая-то женщина ворвалась во дворец Царя Востока, крича, что он никакой не Учитель Истины, а подлый убийца, мучитель и лжепророк.
Но тихий голос Востокова мгновенно заставил ее замолчать.
— Я не убийца, — сказал он. — На моих руках нет крови. Просто я знаю одну истину, с которой другие пытаются спорить. Этот мир катится к варварству, и нет такой силы, которая может его остановить. И меня называют Учителем Истины, потому что я первый сказал об этом людям. А варварские обычаи — это не чья-то злая воля и не следствие моих слов. Если вы хотите бороться с ними — идите и боритесь. Но не просите, чтобы я уверовал в ваш успех.
А когда женщина ушла, Шаман, который присутствовал при разговоре, сказал недоуменно:
— Чего-то я не понял, про каких учителей все время идет базар. Мои телки тоже все время про учителя долдонят. Это ты что ли у них учитель?
— Я у них Бог, — назвал вещи своими именами Востоков. — Но есть еще один, и я, кажется, знаю, кто он такой.
— Ну и кто?
— Хищник, — ответил Царь Востока и улыбнулся. — Хищник, которому нравится боль и смерть. Хищник, который читал Ницше и считает себя сверхчеловеком. Одного не пойму — кто для него я. Неужели он сошел с ума настолько, что тоже считает меня Богом? Или все гораздо хуже, и я только пешка в его игре?..
— Слушай, кончай меня морочить. Говори толком, кто он такой. Как его зовут?
— Его зовут Заратустра.
84
Тимур Гарин, президент Экумены и глава Правительства Общественного Спасения, не мог скрыть своего недоумения.
Из города и с окрестных дач и ферм уходили женщины.
После всех событий, которые сотрясали Экумену в последние месяцы, женщин в городе и вокруг него было гораздо больше, чем мужчин, и теперь словно какая-то высшая сила стремилась восстановить равновесие.
И женщины уходили в Шамбалу, где, наоборот, мужчин было больше, чем женщин.
Но удивление вызывало не это, а цель, с которой женщины отправлялись туда.
Они шли вербоваться в наложницы к Царю Востока, заранее зная, что он раздает девушек своим воинам, а те в большинстве своем не делают различия между наложницами и рабынями.
Они шли предлагать себя в рабство во искупление грехов, и их не останавливали слухи, будто Царь Востока учредил у себя в горах человеческие жертвоприношения.
Их вел пророк по имени Заратустра — но все попытки узнать, кто он такой, разбивались о нагромождение мистики, и президент Экумены склонялся к мысли, что Заратустра — это сам Востоков, хотя донесения разведки говорили иное.
Поклонение Царю Востока среди женщин до тридцати лет перехлестывало через все разумные пределы, и хотя оно охватило далеко не всех и даже не большинство, картина необъяснимой массовой истерии повергала в шок многих из тех, кто не был затронут ею.
Начальник службы безопасности Экумены Шорохов пытался искать Заратустру, но вскоре понял, что это дело безнадежное. Особенно если учесть, что у него появились более важные дела. Ходили слухи, что Варяг, узнав о возвращении Гарина, нанял безумного киллера Пантеру, чтобы тот убил президента Экумены.
Взамен Варяг будто бы пообещал Пантере должность своего личного палача и гарантировал обилие жертв.
Правда, бывший соратник Пантеры Гюрза утверждал, что безумный киллер погиб во время восстания рабов, и он сам лично видел его растерзанный труп. Однако Гюрзе не очень-то верили. Ведь он сам участвовал в кровавых оргиях Пантеры, был киднеппером, работорговцем и рабовладельцем, а потом при неясных обстоятельствах примкнул к Востокову и вместе с Караванщиком после встречи четырех вождей оказался рядом с Гариным и Жанной.
Жанна была готова убить его на месте. Она слишком хорошо помнила казнь своих подруг. Но Гюрза и его люди оказали слишком много услуг Гарину и его команде.
Без их помощи таборитам ни за что не удалось бы добраться до Шамбалы, сосредоточиться в поместье Стихотворца и начать восстание.
Поэтому Гюрзу привечали в Белом Таборе и считали человеком Шорохова, хотя одновременно подозревали его в связях с Варягом, а потому не доверяли.
Но проходили дни, а президент Экумены был жив и здоров. И беспокоился больше не о своей жизни, а о судьбе цивилизации.
Все его усилия в этом направлении шли прахом. Москвой правил Варяг, и цивилизация интересовала его меньше всего. А за пределами Москвы набирали силу патриархальные законы аграрной цивилизации. Земледельцы жили так, как во времена Троянской войны, основания Рима или крещения Руси жили их далекие предки.
И они не хотели ничего менять.
Те же, кому это мирное тихое варварство казалось скучным, уходили на восток, к Поднебесному озеру и дальше, в горы, причем к женщинам все чаще присоединялись мужчины.
А когда в Сердце Шамбалы ушел целый отряд валькирий во главе с Женькой Граудинь, которая только-только оправилась от ран, у президента Экумены опустились руки.
— Если ты тоже уйдешь на восток, — сказал он Жанне Девственнице, — то я все брошу и тоже уйду, чтобы этого не видеть. Уйду всем назло на запад и стану отшельником.
— Не бойся, — ответила Жанна. — Я не брошу тебя. Но Востоков, по-моему, прав.
Если Бог не хочет, чтобы здесь была цивилизация, то ее и не будет.
— С каких пор ты веришь в Бога? — удивился Гарин.
— Я не верю, — сказала Жанна. — Я знаю. Тот, кто все это устроил, ничем не уступает Богу, и мы против него бессильны. И знаешь, что самое главное?
— Что?
— Мне это нравится! — крикнула Жанна и выбежала под дождь, разбрызгивая лужи босыми ногами.
Она бежала навстречу радуге, и утреннее солнце, нашедшее просвет среди туч, светило ей вслед с востока.
Конец первой книги
Из города и с окрестных дач и ферм уходили женщины.
После всех событий, которые сотрясали Экумену в последние месяцы, женщин в городе и вокруг него было гораздо больше, чем мужчин, и теперь словно какая-то высшая сила стремилась восстановить равновесие.
И женщины уходили в Шамбалу, где, наоборот, мужчин было больше, чем женщин.
Но удивление вызывало не это, а цель, с которой женщины отправлялись туда.
Они шли вербоваться в наложницы к Царю Востока, заранее зная, что он раздает девушек своим воинам, а те в большинстве своем не делают различия между наложницами и рабынями.
Они шли предлагать себя в рабство во искупление грехов, и их не останавливали слухи, будто Царь Востока учредил у себя в горах человеческие жертвоприношения.
Их вел пророк по имени Заратустра — но все попытки узнать, кто он такой, разбивались о нагромождение мистики, и президент Экумены склонялся к мысли, что Заратустра — это сам Востоков, хотя донесения разведки говорили иное.
Поклонение Царю Востока среди женщин до тридцати лет перехлестывало через все разумные пределы, и хотя оно охватило далеко не всех и даже не большинство, картина необъяснимой массовой истерии повергала в шок многих из тех, кто не был затронут ею.
Начальник службы безопасности Экумены Шорохов пытался искать Заратустру, но вскоре понял, что это дело безнадежное. Особенно если учесть, что у него появились более важные дела. Ходили слухи, что Варяг, узнав о возвращении Гарина, нанял безумного киллера Пантеру, чтобы тот убил президента Экумены.
Взамен Варяг будто бы пообещал Пантере должность своего личного палача и гарантировал обилие жертв.
Правда, бывший соратник Пантеры Гюрза утверждал, что безумный киллер погиб во время восстания рабов, и он сам лично видел его растерзанный труп. Однако Гюрзе не очень-то верили. Ведь он сам участвовал в кровавых оргиях Пантеры, был киднеппером, работорговцем и рабовладельцем, а потом при неясных обстоятельствах примкнул к Востокову и вместе с Караванщиком после встречи четырех вождей оказался рядом с Гариным и Жанной.
Жанна была готова убить его на месте. Она слишком хорошо помнила казнь своих подруг. Но Гюрза и его люди оказали слишком много услуг Гарину и его команде.
Без их помощи таборитам ни за что не удалось бы добраться до Шамбалы, сосредоточиться в поместье Стихотворца и начать восстание.
Поэтому Гюрзу привечали в Белом Таборе и считали человеком Шорохова, хотя одновременно подозревали его в связях с Варягом, а потому не доверяли.
Но проходили дни, а президент Экумены был жив и здоров. И беспокоился больше не о своей жизни, а о судьбе цивилизации.
Все его усилия в этом направлении шли прахом. Москвой правил Варяг, и цивилизация интересовала его меньше всего. А за пределами Москвы набирали силу патриархальные законы аграрной цивилизации. Земледельцы жили так, как во времена Троянской войны, основания Рима или крещения Руси жили их далекие предки.
И они не хотели ничего менять.
Те же, кому это мирное тихое варварство казалось скучным, уходили на восток, к Поднебесному озеру и дальше, в горы, причем к женщинам все чаще присоединялись мужчины.
А когда в Сердце Шамбалы ушел целый отряд валькирий во главе с Женькой Граудинь, которая только-только оправилась от ран, у президента Экумены опустились руки.
— Если ты тоже уйдешь на восток, — сказал он Жанне Девственнице, — то я все брошу и тоже уйду, чтобы этого не видеть. Уйду всем назло на запад и стану отшельником.
— Не бойся, — ответила Жанна. — Я не брошу тебя. Но Востоков, по-моему, прав.
Если Бог не хочет, чтобы здесь была цивилизация, то ее и не будет.
— С каких пор ты веришь в Бога? — удивился Гарин.
— Я не верю, — сказала Жанна. — Я знаю. Тот, кто все это устроил, ничем не уступает Богу, и мы против него бессильны. И знаешь, что самое главное?
— Что?
— Мне это нравится! — крикнула Жанна и выбежала под дождь, разбрызгивая лужи босыми ногами.
Она бежала навстречу радуге, и утреннее солнце, нашедшее просвет среди туч, светило ей вслед с востока.
Конец первой книги