Антонов Вячеслав. Китайская петля

   » Воин «Воды», говоришь, — мягче надо, мягче…«Поглаживая, почесывая за ухом, он, как мог, попытался успокоить медвежонка, постепенно отводя плот в воду и напряженно вглядываясь в прибрежный чащобник. С берега донесся хруст гальки под шагами, выше по реке показался светлый силуэт Мастера. В то же время в лесу вроде бы послышался какой-то легкий треск.
   » Он же не знает про медведицу!«Ухватив за шкирку медвежонка, Андрей поднял его и резко крикнул, затем скрутил зверенку мохнатое ухо. Тот разразился детским еще, повизгивающим ревом, размахивая широкими лапами.
   » Да в нем живого веса уж пуда два!«Из черноты леса ответил грозный рев, и на береговой галечник вымахнула массивная черная туша. Медведица бросилась на крик детеныша.
   — В воду!!! На плот, по воде!! — заорал Андрей что есть мочи.
   Андрей перехватил медвежонка двумя руками и со всей силы швырнул в сторону медведицы. Сила у него хоть не медвежья, но бросок вышел неплохой. Медведица замешкалась на несколько секунд, повернувшись к обиженно визжащему медвежонку. Когда она бросилась в воду, Андрей с подскочившим Мастером уже отчаянно гнали плот по отмели, затем прыгнули на него, Андрей стал отталкиваться оставшимся шестом. Ревущая туша сделала несколько крупных скачков в фонтанах брызг, затем, грозно рявкнув — словно послав их куда подальше, — грузно развернулась к берегу.
   Тяжело дыша, беглецы уселись на плоту. Замелькали темные массы леса, лунные блики блеснули на гребнях невысоких волн.» Мужик и ахнуть не успел, как на него медведь насел. Нда…«Первым заговорил Мастер:
   — А зачем мы, собственно, убегали?
   » Вот те раз!«
   — Вы меня спрашиваете?
   — Кого же еще? Ты мог бы остановить медведя, направив на него поток психической энергии. Ты же знаешь, что так можно погасить агрессию любого зверя.
   — Я-то знаю, а медведь знает? Вдруг он необразованный?
   — Логично, — слегка усмехнулся господин Ли Ван Вэй. — И что будем делать? Не боишься плыть ночью?
   — Да нет, какая разница.
   Меняя повязку на руке Андрея, китаец обнаружил, что вблизи запястья появилась довольно глубокая рваная рана.
   — Медвежонок, гаденыш, когтем цапнул! А я и не заметил, — догадался Андрей.
   — Браслет защитил руку. Коготь мог бы зацепить артерию.
   » Что ж, спасибо «, — мысленно поблагодарил Андрей неизвестно кого.
   Закончив с перевязкой, китаец устроился на носу плота, подремывая вполглаза на спокойной воде. Андрей, которого тоже тянуло в сон, энергичней заработал шестом.
   До самого утра плот шел ровно, переходя из черноты береговых теней в лунное колыхание плесов. После недолгого сна к шесту встал Мастер, потом его снова сменил Андрей. Под утро потянуло туманом — его полосы поползли по реке, слились, превращая воду, небо и тайгу в мутно-синеющий морок, в разрывах которого качались темные контуры береговых елей. Андрей не стал будить китайца. Пусть поспит. Не молодой ведь. Мастер проснулся сам — когда со стороны берега послышалось конское ржание.
   Они оба легли на бревна и напряженно прислушивались. Ржание повторилось, негромко звякнул металл, потянуло дымком костра. В тумане было видно, что у берега стоял какой-то человек, набирая воду в котел. Заметив плот, он что-то крикнул. И тут спереди на плот надвинулась тень. Здоровенная скала торчала посередине реки. Вскочив на ноги, Андрей нажал на шест, отводя плот, волны сильно качнули его, пронося в холодной тени мимо мокрого каменного бока, облизанного ледоходами. На берегу послышался хруст гальки, крики, свистнула стрела, звякнув о скалу. Полетели еще стрелы, мелькая в тумане, но плот уже пронесло на сильной струе. Бег воды начал успокаиваться, и тут плот развернула какая-то новая волна — длинная, невысокая, но мощная в своей уверенной плавности. Путников охватил особый запах большой реки.
   » В Енисей вышли? Похоже на то «. Все было тихо, берег постепенно исчез из виду. Плавно качаясь на широких волнах и медленно кружась в сплошном белом мареве, плот ровно пошел к северу.

Глава девятнадцатая

   Господин Ли Ван Вэй поднялся, сел на бревна.
   — Вышли в Енисей?
   — Да, — ответил Андрей. — Вынесло. Теперь бы весла. С шестом на большой реке неудобно. Мастер рылся в своем кожаном тюке.
   — Спать хочешь?
   — И есть, — ответил Андрей, работая шестом, чтобы остановить вращение плотика.
   — Ну, давай перекусим.
   Доверившись течению, они уселись на влажные бревна, закусывая остатками урянхайских трофеев. Среди клочьев белого пара проглядывала большая вода — тяжелая, мутно-зеленая, наполненная грузной мощью, она то скручивалась водоворотами, то вспухала, расходясь пропадающими кругами.
   Поев, Шинкарев сразу взбодрился. Даже спать расхотелось. Один вопрос не давал ему покоя. Может, пришло время задать его?
   — Хотел спросить вас, Ши-фу… Я сделал глупость, взяв ту женщину, так вы сказали. Глупость в том, что она погибла?
   — И это тоже. Но главное, она отвлекла тебя, и ты не сделал того, что должен был сделать. И» Ветер» не принял тебя. Впрочем, такова уж судьба женщины — сбивать мужчину с Пути.
   — Значит, я не справился? Жаль. Мне было легко в этом состоянии.
   — Потому и легко, что ты не заглянул в глубину. В глубине «Ветер» страшен. Ты был очень близок, там, на склоне, когда сорвался.
   Туман начал редеть, неясные массы гор проступили по обеим сторонам широкой реки. Мастер устроился на плоту, сев на свой тючок и сложив по-турецки ноги. Плот все так же плавно качало, с легким плеском вода лизала темную кору бревен.
   — Скажите, Ши-фу, как мы сюда попали? И зачем мы здесь?
   — Где «здесь»? На Енисее?
   — Нет, в этом времени. В семнадцатом веке.
   — Вот ты о чем… — качнул головой китаец, — что ж, наверное, пора тебе услышать.
   Господин Ли Ван Вэй помолчал, глядя на горы. Потом продолжил:
   — Все вещи во Вселенной совершают свой Путь, или Дао. Мы говорим, вещи движутся «из Пустоты в Пустоту»: появляясь из Пустоты, в конце Пути растворяются в ней. Это — вселенский поток превращений, или Тело Дао. Он делится на две части: «Сянь-Тянь», или Раннее небо, и «Хоу-Тянь», или Позднее небо. Раннее небо — хаотическое, рассеянное бытие, готовое уйти в Пустоту или только что родившееся из нее. Позднее небо — мир конкретных, осязаемых форм, в том числе земных.
   Андрей поднялся, развернул плот. Боковая качка стала меньше.
   — В Раннем небе обитают «подлинные божества». Именно они и помогли нашему переходу, — продолжал Мастер.
   — Что за «подлинные божества»? — спросил Андрей, сев напротив Мастера и укладывая шест поперек плота.
   — О них мало что известно. По сути, это лишь формы рассеяния, маски Хаоса. Кроме земного тела, явленного здесь, в Позднем небе, человек обладает «подлинным» телом — как говорят даосы, «смутным обликом», — которое существует в Раннем небе. Вот через «смутные облики» Раннего неба и с помощью его божеств и произошел наш переход.
   — Переход в другое время? — спросил Андрей.
   — Именно так.
   Туман стал подниматься. Над темным, волнующимся зеркалом воды проносило последние седые клочья, и над рекой неясными еще бурыми, коричневыми, темно-зелеными пятнами проступили горы. Массивные ребра и острые вершины скал, оттененные утренней синью, растворялись в светлеющем небе, наполненном тонким белым паром. Мастер меж тем продолжал:
   — В области Раннего неба время не течет, как у нас. Там оно просто есть. В области Позднего неба время движется, определяясь сменой событий. События же меняются двояко. Во-первых, они регулярно повторяются в круговом движении. Так меняются времена года. Во-вторых, события связаны линейно. Линейная связь подчиняется двум законам: «причины-следствия»и «временных ритмов». Понятно?
   — Про «причину и следствие» понятно. А что за временные ритмы?
   — Если не ошибаюсь, есть такая русская пословица — «обещанного три года ждут». Это подмечено верно — от первого проявления события до его полного развития и проходит примерно три года. Немного больше или меньше, но примерно так.
   — Почему три года?
   — Не знаю. А почему через пять лет происходит нечто противоположное тому, что произошло пять лет назад? И этого не знаю. Но знаю, что наложение всех линейных ритмов образует волну, волну времени, которая и несет нас в будущее.
   Туман совсем рассеялся. На сотни метров над рекой поднялись многоярусные стены мраморных скал, отливавшие на солнце чистым серым блеском, пронизанные жилами белого кварца. Вокруг скал цвел багульник, охватив склоны розовым облаком, взлетающим от теплой бурой земли. За волнистой грядой серо-зеленых гор белела вершина Боруса, мягко синели тени на перегибах широких снежных скатов.
   — Наложение циклического и линейного движения образует спираль времени, по-китайски, «цзи», — продолжал Мастер. — Расширяясь, спираль достигает Раннего неба, уходя в Пустоту. Такая же спираль движется в противоположном направлении — внутрь, к точке. Точка не имеет размеров — в этом она равна бесконечности, а значит, и Пустоте. Даосы называют это двойное движение «лян син»— «идти двумя путями». Обе спирали ориентированы по «оси Дао»— «дао шу». Эту ось символизирует бамбуковый посох даосского отшельника, с которым ты сам не раз упражнялся. А в точках стыка, соприкосновения противонаправленных витков спиралей и совершается переход.
   — Время идет назад? Мистика какая-то…
   — Мистика? Ты так думаешь?
   — А что же еще?
   — Жизнь, — произнес Мастер как нечто само собой разумеющееся. — Я говорил раньше, — не помню, говорил или нет? — что идея обратного хода жизни, или «дяньдао», лежит в основе всех даосских практик. Даосский подвижник стремится вернуться к «внутриутробному» состоянию, как бы поворачивает вспять течение своей жизни, вплоть до того, что поглощает свою собственную счюну и семенную жидкость! Да что там подвижник, элементарный курс цигун действует точно так же.
   Андрей, плотно занимаясь ушу, уделял немного времени искусству цигун как таковому. Помня правила школы, в теорию тоже не лез. А такое слышал вообще в первый раз. Мастер между тем явно разговорился:
   — В двадцатом веке был у меня приятель… Не странно ли, что, будучи в семнадцатом веке, я говорю про двадцатый век «был»? Но я давно его не видел. Приятель этот индонезиец, зовут его Вон Кью Кит, он довольно долго работал в Шаолиньском институте, даже написал пару книжек о кунфу. Не очень серьезных. Вот что он мне рассказал. Известно, что если маленький ребенок лишится последней фаланги пальца, она может снова отрасти, регенерироваться. С возрастом эта способность пропадает. Так вот, в школе у моего приятеля занимался некто Чжо — директор страховой фирмы из Джакарты. И каким-то образом этому Чжо отрезало последнюю фалангу на мизинце. Пятидесятилетний мужчина с такой страстью практиковал цигун, что палец у него снова отрос. Он потом всей школе надоел — ходил, палец торчком, всем показывал . А ты говоришь — мистика!
   — Вот так, — завершил беседу господин Ли Ван Вэй. — Как мы попали сюда, я тебе более-менее рассказал: через Раннее небо, пользуясь обратным ходом спирали «цзи». Зачем мы здесь, расскажу позже. В общем, это связано с той самой волной событий, которая движется в Позднем времени. Знание временных ритмов позволяет сделать некий расчет… а если еще не делать глупостей с местными женщинами… — Он зевнул, прикрыв рот сухой смуглой ладонью. — Я, пожалуй, посплю, если ты не возражаешь. И даже если возражаешь.
   Мастер лег, подложив под голову тючок, и закрыл глаза, а Андрей, взяв шест, вновь опустил его в темную воду.

Глава двадцатая

   День разогрелся. С крутых склонов, поросших соснами, потянуло запахом смолы и сухой земли. Андрей совсем разделся, подставив тело яркому солнцу. Снежная вершина Боруса почти исчезла за горами — остался лишь белый венчик над таежным перевалом. Река была пустынна: ни лодок, ни плотов, ни людей на берегу. Мастер спокойно спал, подложив под голову кожаный тюк.
   Андрей поднялся, поставил ладонь козырьком над глазами, вгляделся вниз по реке. В голубовато-серой дымке, в которую безостановочно уходила вода, желтым пятнышком покачивалось что-то… катер, что ли?
   «Какой тут катер — ладья или коч какой-нибудь».
   — Проснитесь, Ши-фу, пожалуйста! — Он легонько потряс Мастера за плечо.
   — Что такое?
   — Разрешите доложить — неизвестное судно в трех милях по курсу.
   — Прямо-таки в трех… — Господин Ли Ван Вэй с удивлением посмотрел на голого Андрея. — Ты бы оделся, а то за обезьяну примут.
   — Кому тут принимать? Медведю?
   — Не беспокойся, найдется кому.
   «Ну ни хрена себе. И здесь он при делах.»
   Плот тем временем подносило к судну. Стало видно, что это дощаник русского типа или даже русской постройки — одномачтовая парусно-весельная барка, примитивная, но крепкая и вместительная. Дощаник встал на якорь недалеко от берега, развернувшись носом к течению. На широком скругленном носу показался крепкий мужчина в темной одежде. Заметив плот, мужчина дал знак, судно снялось с якоря, по бортам блеснули мокрые весла. Когда дощаник развернулся, гребцы придерживали его, поджидая плот.
   — Возьми шест, подойдем к ним, — скомандовал Мастер.
   — Будем подниматься на борт?
   — Конечно.
   — А что там за люди?
   — Хорошие люди. Китайцы.
   «Мы, китаиса, людя хоросая и веселая…»
   — И вот еще что, — чуть колеблясь, продолжил Мастер, — возможно, там окажется… твой знакомый. В любом случае, если узнаешь кого-то, не подавай виду.
   — Да, Ши-фу. А кто это может быть?
   — Чен.
   — Понятно. — Андрей знал Чена, правда, давно не видел.
   Медленно покачиваясь, подвалила тяжелая корма с топорно вырубленным рулем, на которую уже успел перейти встречающий их мужчина. Плот подошел к борту, мужчина бросил конец, который Андрей закрепил к вязке плота.
   — Ши-фу хо! — улыбаясь, приветствовал мужчина Мастера.
   — Чен хо! — без улыбки ответил тот.
   Мужчина был крупный, широкоплечий китаец неопределенного возраста — от тридцати до сорока — одетый в костюм темного, чуть поблескивающего шелка. У него было широкое твердое лицо, узкие черные глаза, смуглая маслянистая кожа слегка бугрилась на щеках. Загорелый широкий лоб переходил в синеватый, гладко выбритый череп, жесткие волосы с темени и висков зачесаны на затылок, с которого свешивалась узкая коса. Китаец внимательно осмотрел Андрея.
   — Жди здесь! — скомандовал Андрею Мастер, закинул тюк за спину и, ухватившись за борт, легко перемахнул в дощаник. Чен, не сказав ни слова, отошел от борта. Андрей сел на плот, поглядел на реку. Булькала темная вода между бревном плота и нагретым бортом, сколоченным из широких досок. Тут весла дощаника пришли в движение, из-под кормы потянулся гладкий след, закручиваясь мелкими водоворотами. Зажурчала вода под бревнами — плот тоже двинулся за дощаником. Андрей сидел, охватив руками колени — в плеске воды, в тепле позднего полдня не было уже ни голода, ни сонливости, ни особенного любопытства…
   — Эй, ты! — Незнакомый голос коротко и жестко пролаял русскую речь.
   — Что надо? — буркнул Андрей.
   — Сюда! — Мужчина показал на борт и отошел.
   Подтянув плот к корме, Андрей ухватился за толстый борт и, грузно перевалившись животом, втащил тело на дощаник. Он специально решил показать себя более неуклюжим и, следовательно, более безопасным.
   На первый взгляд на дощанике действительно были одни китайцы — по шестеро гребцов с каждого борта, с виду похожие на солдат, и пара пожилых, в теплых халатах и костюмах блестящего узорчатого шелка. «Купцы?» Мастера не было видно. Посередине барки лежали тщательно упакованные ящики, в кормовой части был жилой кубрик, носовая часть прикрыта навесом из соломенных циновок. Там стоял Чен, Андрей окинул взглядом его мощное гибкое тело, широкие кисти с «набитыми» бляшками на суставах — ив этом времени Чен оставался бойцом, пожалуй, даже более опасным, чем в своем собственном. «А какое время его собственное? А собственное время Мастера? Кто они вообще?»
   Чен, в свою очередь, внимательно оглядел Андрея: грязные исцарапанные ступни, тяжелые кулаки, широкие плечи, светлую спутанную бороду и ярко-голубые глаза.
   — Человек? — спросил он, ткнув Андрея пальцем в грудь.
   «Человек — это звучит гордо!» Андрей чуть подался назад, так что палец Чена остановился в воздухе.
   — Кто ж еще?
   — Не знаю кто, — пожал Чей плечами. — Обезьяна. Демон. Так человек?
   — Питекантроп! — Андрей ухмыльнулся.
   — Что? — не понял Чен.
   — Чмо! Пожрать есть?
   — Водки хочешь?
   — Давай!
   — Иди сюда.
   Из черного глиняного горшка Чен положил Андрею чашку риса со свининой и тушеными овощами, протянув ему палочки «куай-цзы», в пиалы налил рисовую водку.
   — Меня зовут Чен. Тебя как?
   — Андрей.
   Вот и «познакомились».
   — Почему умеешь есть с куай-цзы? — спросил Чен, глядя, как Андрей управляется с палочками, стараясь не торопиться. Судя по всему, Чен выставлял ему приемлемую «легенду».
   — Бывал в Китае, — подхватив игру, ответил Андрей, — а ты откуда русский знаешь?
   — Албазин.
   Водка уже туманила голову, Андрей ел быстро, но аккуратно, по ходу вспоминая:
   «Албазин — первая русская крепость на Амуре. Середина семнадцатого века. Китайцы ее осаждали, русские оттуда ушли, потом опять пришли… что-то в этом роде. Фактически, Первая русско-китайская война».
   — Так ты воевал? — спросил Андрей. — Там, под Албазином?
   «А может, это не» легенда «?»— мелькнула странная мысль, или, скорее, ощущение абсолютного соответствия этому времени, которое виделось в Чене. В самом себе такого соответствия Андрей совершенно не чувствовал, полагая, что и со стороны его не было заметно.
   — Воевал, на штурм ходил, — ответил Чен, — потом переговоры были, с казаками говорил.
   — И как тебе казаки?
   — Хороши. Маньчжуры о них говорят — «тигры». Казаков четыреста было, Маньчжуров две тысячи, с пушками — и ничего не могли сделать. Потом казаки сами ушли. Еще водки хочешь?
   — Давай.
   «Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!» Допив свою чашку, Чен поднялся:
   — Спать будешь? Тогда спи здесь, другие штаны, рубаху потом дам, — указал он место у борта.
   Андрей улегся на циновку, закрыл глаза. Ритмично скрипели уключины, плескалась за бортом вода, слившись с мяукающими звуками китайской речи, — понемногу все затуманилось, поплыло куда-то, в итоге провалившись в черную воронку сна.
   …Из темноты проступают стены комнаты, где-то выше, над дугообразной спинкой железной кровати, в темноте плывет потолок.
   — Угар, — донесся до маленького Андрюши чей-то взрослый голос, — вьюшку закрыли, и вот…
   От печки вьется дымок — это его душа уходит в слабых голубых завитках. Тяжелые веки смыкаются, и в черноте наплывает диковинная Птица. Вырезанная из залоснившегося темного дерева — одновременно живого и мертвого, — с изгибами древесных волокон, следами ножа и лоском от тысяч пальцев, сотни лет державших ее. Птица растет и растет, охватив распавшуюся комнату тяжело-выгнутым клювом, стиснувшим голый череп оленя, заполнив ее волнистыми линиями крыльев, переплетением толстых полукружий, грубо изображающих перья. Она парит у низких облаков, под деревянными крыльями до горизонта расстилается тайга, кое-где разорванная снежными склонами сопок, с высоты напоминающих небольшие круглые кочки…
   — Это птица Гаруда, — слышится Андрюше, — и ты убьешь ее, убьешь ее… А потом она вернется, потому что птица Гаруда бессмертна…
   На лоб ему ложится мокрое полотенце, рядом журчит вода…

Глава двадцать первая

   Когда Андрей проснулся, уже потемнела вода, потемнели горы по берегам. Рядом с ним лежали штаны и куртка из синей дабы — дешевого китайского ситца. На носу лодки кружком сидели гребцы. Среди них — Чен. Увидев, что Андрей проснулся, китаец встал и подошел к Шинкареву.
   — Есть хочешь?
   — Нет.
   — Водки?
   — Нет, спасибо. Что за груз? — Андрей показал на ящики.
   — Чай. Вот они везут, — кивнул Чен на купцов, стоящих на корме, — немного в степи продадут, немного в Красноярске, потом в Енисейск спустятся.
   — А дальше — в Москву?
   — Это зимой, на санях. Летом в тайге дорог нет, только лодки.
   — Опасно чай возить?
   — Все опасно возить. Там, где русские живут, разбойники по ночам в тайге караулят, чай с возов режут. Когда «чаереза» ловят — догола раздевают, привязывают к дереву и обливают водой. Так и стоит всю зиму во льду, других пугает.
   — И все равно режут?
   — Режут.
   За разговором они подошли к кормовому кубрику. Еще больше сгустились сумерки, сквозь входную занавеску, сделанную из соломенной циновки, мелькнул огонек свечи, горящей внутри.
   — Иди, — сказал Чен, — Ши-фу ждет. Изнутри кубрик оказался достаточно просторным. Койки были скрыты в темноте, на низком столике, стоящем в центре, горела свеча, были разложены свитки шелка и принадлежности для письма: кисточки, стакан с водой, брусок сухой туши и круглая каменная тушечница. Тут же низкий коричневый чайник и стеклянные чашечки. Мастер, сидя по-турецки, выводил на шелке нечто напоминающее топографическую карту. Отложив кисть, пригласил Андрея садиться:
   — Покажи руку.
   На плече уже образовалась корочка, но на запястье повязка присохла к ране.
   — Надо сменить. Потерпи.
   — Меняйте, раз надо.
   Присохшую повязку пришлось отрывать от раны. Господин Ли Ван Вэй обработал руку и наложил чистую повязку. Затем налил Андрею чаю и вновь взялся за кисть.
   — Сколько было конного хода до перевала? — спросил он, не поднимая головы.
   — От озера?
   — Нет, от крепости.
   — Три дня.
   — А на перевал сколько шли?
   — Ну… Часов шесть?
   — Пожалуй.
   Обмакнув кисть в тушечницу, китаец вывел сбоку от карты столбцы быстрых изящных иероглифов.
   — Спуск с перевала?
   — Часов семь. Мы шли медленно, в тумане, потом прятались.
   — Да. Час быстрой скачки до реки, полдня и ночь на плоту до Енисея. Кажется, все.
   Мастер прополоскал кисточку и осторожно отжал ее о край стакана.
   — Красиво? Это тоже гунфу. — Китаец указал он на иероглифы и продолжил:
   — Повезешь это вместе с Ченом. Познакомились?
   При этом он пристально взглянул в глаза Андрею, словно проверяя, усвоил ли тот «легенду».
   — Да. Кто он здесь?
   — Начальник охраны. Мой лучший ученик. Бери! — Он протянул Шинкареву послание.
   — Что здесь?
   — Тебя не касается.
   — Тогда зачем мне это брать? — Андрей усмехнулся. Затем взял свиток, развернул, вгляделся в географическую схему, затем поднял голову, встретившись глазами с Мастером.
   — Скажите, Ши-фу, вы шпион? Китайский шпион?
   Шинкарев подумал, не пора ли ему несколько расширить правила игры — дать понять, что он здесь российский Наблюдатель, а не просто ученик Мастера. Китаец об этом знал с самого начала, но в их отношениях этого момента как бы не было. Так что — изменить игру, ввести официальный момент? «Рано».
   — Э-э-э… Кажется, ты начинаешь забывать родной язык, — подчеркнуто спокойно возразил Мастер. — Это у «них» шпионы, у «нас», как известно, разведчики.
   — А кто тут «мы»и кто «они»?
   С бесстрастным видом китаец скрутил шелк и теперь подчеркнуто медленно, тщательно взялся упаковывать его в промасленную ткань.
   — Тебя это волнует?
   — Мне это не все равно.
   — Почему?
   Отвернув толстое полотенце с коричневого чайника, господин Ли Ван Вэй налил еще по чашке — чай был почти прозрачный, с крупными зелеными листьями, горьковатый на вкус. «Как он не остывает в этом чайнике? Глина, наверное, особая».
   — Китай только что воевал с Россией, — сказал Андрей, — а может, и сейчас еще воюет. Само собой, в этом времени. А шпионить против России я не буду. Кстати, что у нее с Китаем — мир, война?
   — Перемирие. Но с чего ты взял, что все это против России? Ведь тут совсем другие страны: кыргызский Хоорай, Тува под монгольскими Алтын-ханами, джунгары…
   — Какие, к черту, джунгары? — прервал его Андрей. — Плывем-то мы в Красноярск!
   — Это Чен тебе сказал? — Мастер был явно недоволен. — Да, Красноярск, но не сразу.
   — Ну вот!
   — Что «вот»?
   — Как это что? Вот вернусь я в свое время, а вместо Красноярска Чайнатаун на десять миллионов китайцев!
   — Ты вернись сначала.
   «Вот тут он прав».
   Добавив себе чаю, Мастер усмехнулся в усы:
   — Десять миллионов китайцев, говоришь? А что, это мысль! Тебе не приходило в голову, что России — твоего времени — следовало бы свою Чечню сдать в аренду Китаю лет эдак на двадцать? Через год там будет образцовый порядок — расселится миллионов пятнадцать трудолюбивых рисоводов, а все «полевые командиры» получат по лопате и отправятся на стройку ирригационных сооружений, в район Синьцзян-Уйгурского автономного округа…
   — Сами разберемся. А с уйгурами у вас тоже не очень получается.
   — Верно. Хотя это не главное.
   Мастер откинул полог, коротко бросив в темноту что-то по-китайски.
   — А что тут главное?
   — Главное то, что сейчас — то есть в середине семнадцатого века — завязываются те исторические узлы, которые определят жизнь в этой части света вплоть до нашего времени. Именно в это время складываются государства в их нынешних границах — Россия, Китай, даже Орда киргиз-кайсаков…
   — Что за орда?
   — Вы ее называете независимым Казахстаном.