Страница:
Из-за Афонтовой горы волной поднялась степная сопка Кум-Тигей — по-казачьи Караульная. Сухие склоны ее изрезаны оврагами и выступами шершавого рыже-розового известняка — отсюда Кзыл-Яр, «Красный берег» по-местному, а стало быть, и Кзыл-Яр-Тура — Красноярск, «Город Красного берега». Город-крепость, без спросу поставленный в земле кыргызов, мышеловкой перекрывший пути на север, — и за то смертно ненавидимый ими, да так ни разу и не взятый. На Караульной горе виднелась смотровая вышка, и сам город уже показался за сосновыми верхушками, приближаясь деревянными шатрами острожных башен, церковными луковками, бревенчатой стеной Большого города, мелькнувшей за леском.
— Куда здесь лодки подходят? — спросил Андрей у Глаши.
— Вон туды правься, ко взвозу — тама все чалятся.
Высокий енисейский берег заворачивал влево, над ним поднималась невысокая стена Большого города, ограждающая предместье — Посад. Далее, за тесовыми избяными крышами, выступали бревенчатые стены Малого города — мощной пятибашенной крепости, стоящей на самой Стрелке. Именно эти шатровые кровли башен и видел Андрей зимой — только тогда на них лежал снег. В стене Большого города были устроены ворота, от них к реке спускалась дорога — «взвоз» по-местному. Подо взвозом в реку рядами уходили мостки, к которым были зачалены лодки, струги, карбазы и иные сибирские суда. Покачивались частые мачты, на берегу и мостках толпился народ: пестрые бабы, подгородние да посадские мужики в длинных серых азямах, мелькали военные кафтаны казаков, иные из них проезжали верхами, грозно покрикивая. Все яснее доносилось тележное скрипенье, людской гомон, крик, брань, стук переволакиваемых, перекатываемых бочонков и кулей. Мычали коровы, блеяли овцы, тявкали собачонки.
Мастер с Ченом подняли весла, Андрей, уже освоившись с рулем, медленно подводил лодку к мосткам. Рыжая Глаша причесывалась, охорашивалась, оправляя свой нехитрый наряд. В мутной воде плавало черт-те что — рыбьи головы, яичная скорлупа, щепки какие-то; все это откатывалось от круглого носа, разрезавшего воду, — наконец, толкнувшись о борт струга, лодка несильно стукнулась о позеленевшее бревно причальной намости. Глаша привычно выскочила, закрепляя чалку на торчащий серый обрубыш. «Ну вот, с возвращеньицем!»
— Welcome to old Krasnoyarsk! — приветственно произнес Андрей.
— Ну-ну… — Голос Мастера был какой-то странный, неуверенно-настороженный.
— Все, побегла я! — подхватив узелок, крикнула с мостков Рыжая. — Поутре на ярмонке встренемся!
— Удачи тебе! — крикнул в ответ Андрей, но та уже не слышала — настоящая горожанка, перекинулась словом здесь, ругнулась там, и вот уже высоко на взвозе направлялась к воротам. Остальные тоже вылезли на мостки, разминая затекшие ноги.
— Что будем делать? — спросил Андрей.
Странно, но он совершенно не представлял, что теперь делать. И уж совершенно не чувствовал себя хозяином, в чей город прибыли гости.
— Мы в город, Чен остается караулить лодку, — скомандовал Мастер, — Андрей, бери товар и пошли.
Протолкавшись сквозь береговой народишко, они поднялись к воротам по горячей сухой дороге с затвердевшими тележными колеями, заросшей по краям пыльным подорожником.
— Ты вот что, — негромко сказал Мастер, — не очень-то расслабляйся. Если есть в голове сентиментальность по поводу возвращения домой, выкинь ее оттуда как можно скорее. Помни, это чужой для тебя город и, скорее всего, враждебный.
— Как это враждебный? Я так не чувствую.
— Просто поверь на слово и делай то, что тебе скажу. Ты понял?
— Да, Ши-фу.
Пыльные лопухи росли у темно-коричневой стены, сложенной из палей — толстых окоренных бревен, для крепости еще и обожженных. Записавшись у воротного, они вошли в узкую оживленную улицу, ведущую к острогу. Вдоль улицы плотно стояли бревенчатые избы с крутыми тесовыми крышами — двухэтажные, с маленькими квадратными окошками; рядом островерхие торцы амбаров, высокие глухие ворота и, наконец, соединявшие все массивные заплоты — глухие ограды, собранные из толстых плах, вставленных в пазы вертикальных столбов. Кое-где покачивали ветвями невысокие березы, торчали круглые черемухи, за тесовыми углами крыш поднимались освещенные солнцем шатры крепостных башен. Мастер внимательно оглядел улицу.
— А не хочешь ли ты… выпить? — вдруг предложил он Андрею, указывая на одну из потемневших построек. — Насколько я понимаю, это заведение называется кружало.
— Похоже на то.
— Помню, говорил мне писатель Дун Юэ: «Древние не чурались винной чарки и даже прославляли достоинство опьянения». Древние не чурались, так и нам не пристало, верно? Как это говорят — «тяпнем по маленькой»?
— Тяпнем, почему нет?
Заскрипев, с трудом открылась тесовая дверь — темная, залощенная, снизу подгнившая, избитая сапогами. Андрей был в легком напряжении, самые мелкие детали остро бросались в глаза. В кружале вдоль стен шли лавки, перед ними стояли грубо сколоченные столы и такие же табуреты; напротив входа была широкая стойка с подъемным проходом, сбитая из толстых досок, за ней полки, уставленные широкими узкогорлыми бутылями из тусклого стекла. Окошко, затянутое бычьим пузырем, заплыло жиром и намертво въевшейся пылью. За стойкой устроился потный широкобородый целовальник в рубахе с косым воротом — стеклянный стакашек тонул в лапище, поросшей черным волосом. Народу в кабаке было много, чадно, шумно — кто кореша за грудки хватал, кто песни орал, кто девку блудную (на том языке, «блядскую жонку») в углу лапал.
«Нда, заведение… — хмыкнул Андрей про себя. — А наш притончик гонит самогончик!» Увидев свободный стол, Андрей уселся за него, кинув тюк на лавку. Мастер подошел к стойке, спросив «мерзавчик»— малую бутыль зеленого вина, к нему горячих пирогов с капустой и копченой ряпушки — мелкой енисейской селедки.
— Чена бы сюда. Ему все злачные места как дом родной, — заметил господин Ли Ван Вэй, поставив все на стол, — ну да ладно, он свое возьмет. Что ж, с возвращением тебя! — набулькав водки, китаец поднял стаканчик.
— Все-таки с возвращением? — спросил Андрей, чокаясь и закусывая вкусной рыбкой.
— А как же!
— Может, вы и правы, — начал было Андрей и замолк, оглянувшись на соседний стол.
— Эй, дед! — грубо поинтересовались оттуда. — В лоб хошь?
За столом устроились трое «братков», намерения которых читались без всякой телепатии. Не хотелось приезд в родной город начинать с банального мордобоя. Может, Мастер подскажет, как лучше себя вести — судя по всему, господин Ли Ван Вэй не новичок в подобных заведениях. А главное, он явно знал, зачем они зашли в этот кабак.
— Это мне или вам? — спросил Андрей Мастера.
— Вот и разберись, — спокойно посоветовал тот, — но помни: без убийства! А я отойду на минутку-другую, потолкую с этим почтенным человеком, — кивнул он в сторону красномордого целовальника, который стоял, широко раскинув руки и уперев в засаленную стойку пудовые кулаки.
Краем глаза Андрей оглядел гадюшник и ситуация ему не понравилась: фон происходящего непотребства как-то изменился, словно изогнувшись вокруг их столика. Ближе всего сидел темноволосый курчавый парень с длинными усами и колючим небритым подбородком. Жиган — так мысленно назвал его Андрей, — сощурив и без того узкие глаза, недобро поглядывал в спину Мастеру, мирно облокотившемуся на стойку.
— Поднес бы стакашек-то, — ухмыляясь, бросил он Андрею, на секунду нагнувшись и не показывая больше правой руки.
— Да уж нет ничего. — Андрей неторопливо поднял бутыль, демонстративно выплеснув остатки в свой стакан.
— Ну дак ишшо возьми, — посоветовал чернявый.
Пара его дружков придвинулась ближе. Один из них левой рукой придерживал что-то похожее на «гасило»— кистень, спрятанный в рукаве. Как тут дерутся, когда начинают — черт их разберет! Бьют обычно внезапно, но для опытного глаза мелкие признаки все же могут указать начало атаки.
— Денег нет, — примиряюще улыбнулся Андрей. Может, удастся спустить ситуацию «на базаре»?
— Дак у ево есть, — указал Жиган на Мастера, с явным намерением заставить Андрея отвернуться.
— У кого? — переспросил Андрей, отворачиваясь и краем глаза замечая выброшенную вперед руку. Уйдя от кривого засапожного ножа, он выплеснул содержимое своего стакана в лицо чернявому. Кыргыз на свадьбе промахнулся, а Андрей попал точно — это стандартный, многократно отработанный прием ресторанных драк. Крепкое спиртное ударило в глаза Жигану, на несколько мгновений лишив того зрения. Кинувшегося дружка Андрей встретил ребром оловянной тарелки в переносицу; другой кореш, неуклюже махнув гасилом, едва успел отскочить от тяжелого стола, пинком отправленного в его сторону. «Ну что, уроды, — драку заказывали?!»
В кабаке поднялся общий рев, разверзшиеся пасти угрожающе захрипели из-за лохматых бород. «Сейчас кодлой кинутся!» Заметив, что чернявый ощупью ищет нож, Андрей схватил за горло бутыль и обеспечил себя розочкой, резко, без замаха, ахнув в жи-ганский лоб. Толстое стекло не разбилось сразу — рука Андрея привыкла к современной, более тонкой посуде, так что пришлось добавить еще и по затылку. Жиган мешком сполз на пол, водка потекла по грязным кудрям, смешиваясь с кровью и осколками стекла.
— Уби-и-или!! — послышался бабий визг откуда-то из угла. — Гришку убили! Ярыжек кличьте!
Перекинув розочку в левую руку, Андрей правой схватил за ножку тяжелую табуретку и со всего размаха отправил ее на крик. В углу затихло.
— Ну что, будем культурно отдыхать? — обратился он к присутствующим, покачивая розочкой. — Или как?
Кодла опасливо оттянулась, в свою очередь выставив ножи. Андрей подтянул ногой еще один табурет.
— Э-э-э, охолонись-ка малость! — раздался сзади неторопливый бас целовальника.
— Простите, это вы мне? — вежливо осведомился Андрей.
— Кому ишшо? Сядь, кому сказано! Дунька, не ори! Вы двое, — скомандовал кабатчик Тришкиным корешам, — волоките малого в чулан. Полежит малость, глядишь, и оклемается. А и подохнет, невелика потеря.
Гришку унесли. Дунька, подшибленная табуретом, тихо подвывала в углу, а публика, получив для успокоения «бутыл» за счет Мастера, снова загудела обычным кабацким гудом.
— Я полагаю, мы договорились? — словно ничего не случилось, закончил разговор китаец.
— Покажь сукнецо-то, — как из бочки, прогудел целовальник.
Китаец сделал знак Андрею, тот швырнул тюк на стойку, а мужик, ловко поймав его, вытянул кусок ткани.
— Лады! Баба моя сукно сторгует. Маланья! — рявкнул он в другую дверь, откуда шустро высунулась девчонка лет десяти. — Покажь мужикам избенку, да сразу назад, не то ухи оборву!
В дальнем от стойки углу снова послышалось рычанье, мелькнули ножи — похоже, завсегдатаи не поделили Дуньку. Прошлая драка якобы забыта, и на Андрея никто не обращал внимания. Впрочем, исходя из своего опыта, он в это не верил. «Миром такое не кончается. Что-нибудь да будет».
Глава тридцать пятая
Глава тридцать шестая
— Куда здесь лодки подходят? — спросил Андрей у Глаши.
— Вон туды правься, ко взвозу — тама все чалятся.
Высокий енисейский берег заворачивал влево, над ним поднималась невысокая стена Большого города, ограждающая предместье — Посад. Далее, за тесовыми избяными крышами, выступали бревенчатые стены Малого города — мощной пятибашенной крепости, стоящей на самой Стрелке. Именно эти шатровые кровли башен и видел Андрей зимой — только тогда на них лежал снег. В стене Большого города были устроены ворота, от них к реке спускалась дорога — «взвоз» по-местному. Подо взвозом в реку рядами уходили мостки, к которым были зачалены лодки, струги, карбазы и иные сибирские суда. Покачивались частые мачты, на берегу и мостках толпился народ: пестрые бабы, подгородние да посадские мужики в длинных серых азямах, мелькали военные кафтаны казаков, иные из них проезжали верхами, грозно покрикивая. Все яснее доносилось тележное скрипенье, людской гомон, крик, брань, стук переволакиваемых, перекатываемых бочонков и кулей. Мычали коровы, блеяли овцы, тявкали собачонки.
Мастер с Ченом подняли весла, Андрей, уже освоившись с рулем, медленно подводил лодку к мосткам. Рыжая Глаша причесывалась, охорашивалась, оправляя свой нехитрый наряд. В мутной воде плавало черт-те что — рыбьи головы, яичная скорлупа, щепки какие-то; все это откатывалось от круглого носа, разрезавшего воду, — наконец, толкнувшись о борт струга, лодка несильно стукнулась о позеленевшее бревно причальной намости. Глаша привычно выскочила, закрепляя чалку на торчащий серый обрубыш. «Ну вот, с возвращеньицем!»
— Welcome to old Krasnoyarsk! — приветственно произнес Андрей.
— Ну-ну… — Голос Мастера был какой-то странный, неуверенно-настороженный.
— Все, побегла я! — подхватив узелок, крикнула с мостков Рыжая. — Поутре на ярмонке встренемся!
— Удачи тебе! — крикнул в ответ Андрей, но та уже не слышала — настоящая горожанка, перекинулась словом здесь, ругнулась там, и вот уже высоко на взвозе направлялась к воротам. Остальные тоже вылезли на мостки, разминая затекшие ноги.
— Что будем делать? — спросил Андрей.
Странно, но он совершенно не представлял, что теперь делать. И уж совершенно не чувствовал себя хозяином, в чей город прибыли гости.
— Мы в город, Чен остается караулить лодку, — скомандовал Мастер, — Андрей, бери товар и пошли.
Протолкавшись сквозь береговой народишко, они поднялись к воротам по горячей сухой дороге с затвердевшими тележными колеями, заросшей по краям пыльным подорожником.
— Ты вот что, — негромко сказал Мастер, — не очень-то расслабляйся. Если есть в голове сентиментальность по поводу возвращения домой, выкинь ее оттуда как можно скорее. Помни, это чужой для тебя город и, скорее всего, враждебный.
— Как это враждебный? Я так не чувствую.
— Просто поверь на слово и делай то, что тебе скажу. Ты понял?
— Да, Ши-фу.
Пыльные лопухи росли у темно-коричневой стены, сложенной из палей — толстых окоренных бревен, для крепости еще и обожженных. Записавшись у воротного, они вошли в узкую оживленную улицу, ведущую к острогу. Вдоль улицы плотно стояли бревенчатые избы с крутыми тесовыми крышами — двухэтажные, с маленькими квадратными окошками; рядом островерхие торцы амбаров, высокие глухие ворота и, наконец, соединявшие все массивные заплоты — глухие ограды, собранные из толстых плах, вставленных в пазы вертикальных столбов. Кое-где покачивали ветвями невысокие березы, торчали круглые черемухи, за тесовыми углами крыш поднимались освещенные солнцем шатры крепостных башен. Мастер внимательно оглядел улицу.
— А не хочешь ли ты… выпить? — вдруг предложил он Андрею, указывая на одну из потемневших построек. — Насколько я понимаю, это заведение называется кружало.
— Похоже на то.
— Помню, говорил мне писатель Дун Юэ: «Древние не чурались винной чарки и даже прославляли достоинство опьянения». Древние не чурались, так и нам не пристало, верно? Как это говорят — «тяпнем по маленькой»?
— Тяпнем, почему нет?
Заскрипев, с трудом открылась тесовая дверь — темная, залощенная, снизу подгнившая, избитая сапогами. Андрей был в легком напряжении, самые мелкие детали остро бросались в глаза. В кружале вдоль стен шли лавки, перед ними стояли грубо сколоченные столы и такие же табуреты; напротив входа была широкая стойка с подъемным проходом, сбитая из толстых досок, за ней полки, уставленные широкими узкогорлыми бутылями из тусклого стекла. Окошко, затянутое бычьим пузырем, заплыло жиром и намертво въевшейся пылью. За стойкой устроился потный широкобородый целовальник в рубахе с косым воротом — стеклянный стакашек тонул в лапище, поросшей черным волосом. Народу в кабаке было много, чадно, шумно — кто кореша за грудки хватал, кто песни орал, кто девку блудную (на том языке, «блядскую жонку») в углу лапал.
«Нда, заведение… — хмыкнул Андрей про себя. — А наш притончик гонит самогончик!» Увидев свободный стол, Андрей уселся за него, кинув тюк на лавку. Мастер подошел к стойке, спросив «мерзавчик»— малую бутыль зеленого вина, к нему горячих пирогов с капустой и копченой ряпушки — мелкой енисейской селедки.
— Чена бы сюда. Ему все злачные места как дом родной, — заметил господин Ли Ван Вэй, поставив все на стол, — ну да ладно, он свое возьмет. Что ж, с возвращением тебя! — набулькав водки, китаец поднял стаканчик.
— Все-таки с возвращением? — спросил Андрей, чокаясь и закусывая вкусной рыбкой.
— А как же!
— Может, вы и правы, — начал было Андрей и замолк, оглянувшись на соседний стол.
— Эй, дед! — грубо поинтересовались оттуда. — В лоб хошь?
За столом устроились трое «братков», намерения которых читались без всякой телепатии. Не хотелось приезд в родной город начинать с банального мордобоя. Может, Мастер подскажет, как лучше себя вести — судя по всему, господин Ли Ван Вэй не новичок в подобных заведениях. А главное, он явно знал, зачем они зашли в этот кабак.
— Это мне или вам? — спросил Андрей Мастера.
— Вот и разберись, — спокойно посоветовал тот, — но помни: без убийства! А я отойду на минутку-другую, потолкую с этим почтенным человеком, — кивнул он в сторону красномордого целовальника, который стоял, широко раскинув руки и уперев в засаленную стойку пудовые кулаки.
Краем глаза Андрей оглядел гадюшник и ситуация ему не понравилась: фон происходящего непотребства как-то изменился, словно изогнувшись вокруг их столика. Ближе всего сидел темноволосый курчавый парень с длинными усами и колючим небритым подбородком. Жиган — так мысленно назвал его Андрей, — сощурив и без того узкие глаза, недобро поглядывал в спину Мастеру, мирно облокотившемуся на стойку.
— Поднес бы стакашек-то, — ухмыляясь, бросил он Андрею, на секунду нагнувшись и не показывая больше правой руки.
— Да уж нет ничего. — Андрей неторопливо поднял бутыль, демонстративно выплеснув остатки в свой стакан.
— Ну дак ишшо возьми, — посоветовал чернявый.
Пара его дружков придвинулась ближе. Один из них левой рукой придерживал что-то похожее на «гасило»— кистень, спрятанный в рукаве. Как тут дерутся, когда начинают — черт их разберет! Бьют обычно внезапно, но для опытного глаза мелкие признаки все же могут указать начало атаки.
— Денег нет, — примиряюще улыбнулся Андрей. Может, удастся спустить ситуацию «на базаре»?
— Дак у ево есть, — указал Жиган на Мастера, с явным намерением заставить Андрея отвернуться.
— У кого? — переспросил Андрей, отворачиваясь и краем глаза замечая выброшенную вперед руку. Уйдя от кривого засапожного ножа, он выплеснул содержимое своего стакана в лицо чернявому. Кыргыз на свадьбе промахнулся, а Андрей попал точно — это стандартный, многократно отработанный прием ресторанных драк. Крепкое спиртное ударило в глаза Жигану, на несколько мгновений лишив того зрения. Кинувшегося дружка Андрей встретил ребром оловянной тарелки в переносицу; другой кореш, неуклюже махнув гасилом, едва успел отскочить от тяжелого стола, пинком отправленного в его сторону. «Ну что, уроды, — драку заказывали?!»
В кабаке поднялся общий рев, разверзшиеся пасти угрожающе захрипели из-за лохматых бород. «Сейчас кодлой кинутся!» Заметив, что чернявый ощупью ищет нож, Андрей схватил за горло бутыль и обеспечил себя розочкой, резко, без замаха, ахнув в жи-ганский лоб. Толстое стекло не разбилось сразу — рука Андрея привыкла к современной, более тонкой посуде, так что пришлось добавить еще и по затылку. Жиган мешком сполз на пол, водка потекла по грязным кудрям, смешиваясь с кровью и осколками стекла.
— Уби-и-или!! — послышался бабий визг откуда-то из угла. — Гришку убили! Ярыжек кличьте!
Перекинув розочку в левую руку, Андрей правой схватил за ножку тяжелую табуретку и со всего размаха отправил ее на крик. В углу затихло.
— Ну что, будем культурно отдыхать? — обратился он к присутствующим, покачивая розочкой. — Или как?
Кодла опасливо оттянулась, в свою очередь выставив ножи. Андрей подтянул ногой еще один табурет.
— Э-э-э, охолонись-ка малость! — раздался сзади неторопливый бас целовальника.
— Простите, это вы мне? — вежливо осведомился Андрей.
— Кому ишшо? Сядь, кому сказано! Дунька, не ори! Вы двое, — скомандовал кабатчик Тришкиным корешам, — волоките малого в чулан. Полежит малость, глядишь, и оклемается. А и подохнет, невелика потеря.
Гришку унесли. Дунька, подшибленная табуретом, тихо подвывала в углу, а публика, получив для успокоения «бутыл» за счет Мастера, снова загудела обычным кабацким гудом.
— Я полагаю, мы договорились? — словно ничего не случилось, закончил разговор китаец.
— Покажь сукнецо-то, — как из бочки, прогудел целовальник.
Китаец сделал знак Андрею, тот швырнул тюк на стойку, а мужик, ловко поймав его, вытянул кусок ткани.
— Лады! Баба моя сукно сторгует. Маланья! — рявкнул он в другую дверь, откуда шустро высунулась девчонка лет десяти. — Покажь мужикам избенку, да сразу назад, не то ухи оборву!
В дальнем от стойки углу снова послышалось рычанье, мелькнули ножи — похоже, завсегдатаи не поделили Дуньку. Прошлая драка якобы забыта, и на Андрея никто не обращал внимания. Впрочем, исходя из своего опыта, он в это не верил. «Миром такое не кончается. Что-нибудь да будет».
Глава тридцать пятая
— Ну, — довольно сказал Мастер, отойдя от стойки, — кажется, двинулись дела. Вставай, нам пора!
Захватив бутылку с закуской для Чена и оставив тюк с тканью, Андрей с Мастером вышли из кабака. Уже наступил вечер: на востоке светилось проясневшее небо, подпертое темным конусом Николасвской сопки. Тесовые кровли смутно вздымались в густеющей тени, самые высокие по острым конькам были еще подрумянены закатом. Тяжелый оранжевый свет залил Караульную гору, рассеченную резкими тенями каменных бугров и оврагов.
Сзади приблизился дробный копытный перестук, и их обогнал десяток всадников. Бородатые казаки на ходу покачивали пиками, за спинами болтались пищали в кожаных чехлах. Кафтаны у всех были одинаковые, а вот доспех разномастный: у кого кольчуга, у кого кожаный куяк с нашитыми пластинами железа, у кого «бумажник»— толстый простеганный кафтан.
— У кыргызов доспехи лучше, — отметил Мастер. — И пищали у них есть. И кони хороши. По сравнению с казаками, кыргызы выглядят как настоящая, регулярная армия. Чем же эти сильнее?
— А они сильнее?
— История показывает, что да. Вот только чем?
— Скоро увидим.
— Думаешь? — Китаец, повернув голову, с любопытством поглядел на Андрея.
«А что, есть сомнения?»— подумал тот.
— Думаю, да. Да и вы так же думаете. Кыргызы-то не зря войско собирают.
— Вон ты о чем… — протянул господин Ли Ван Вэй, — ты уж лучше помалкивай.
— Да мне-то что.
Пожав плечами, Андрей двинулся под гору, к рядам молчаливых черных лодок. Ему было ясно, что действия по «корректировке» волны событий развернутся именно здесь, и связано это с кыргызским походом. Хорошо бы наметить какой-нибудь план действий. Но для этого нужно было угадать, что именно планирует Мастер. Помочь взять город, который, судя по историческим документам, ни разу не был взят? Вмешаться — и тем самым изменить историю? Но как именно?
Интересно, почему Чен остался в лодке? И что он делал, пока Андрей кулаками в кабаке махал? Судя по виду «любимого ученика», ни хрена тот не делал.
— Ну, как ты тут? — спросил Мастер заспанного Чена, когда тот, протирая глаза и отмахиваясь от комаров, высунулся из лодки.
— Ребята, какие тут девки — кровь с молоком! Глазки, зубки, титьки! Завтра мы…
— Как говорил Сунь Цзы: «Красивых дев надо дарить врагу, ибо они могут заткнуть рот умным советникам», — прервал его господин Ли Ван Вэй.
— А это кто такая? — Чен кивнул на Малашу, девчонку целовальника.
— Мы сняли дом, она нас туда отведет, — пояснил Мастер. — А ты остаешься здесь, караулить лодку. Ясно?
— Ясно, Ши-фу.
— Пошли, што ль, дедушка! — переступала с ноги на ногу Малаша, нетерпеливо дергая Мастера за рукав. — Пошли, не то тятька ухи крутить зачнет!
— Идем-идем, — успокоил ее китаец, ласково погладив по светлым волосам.
«Интересно, есть ли у него дети? — подумал Андрей про господина Ли Ван Вэя. — А вдруг Чен его сын — для полного счастья… Хотя нет, вряд ли. Сходства ни малейшего».
«Дом» оказался покосившейся избенкой с завалинками, густо поросшими травой. Внутри — земляной пол, пара лавок, застеленных тряпьем, вместо печи очаг, кое-как обложенный камнем. Андрей походил, потрогал, посмотрел.
— Что думаешь? — поинтересовался Мастер.
— Фигвам. Сибирская национальная изба.
— Что-что?
— Жить можно, говорю.
Жить, в общем, действительно было можно. Под лавкой нашлись дрова, была и вода в кадушке.
За окном опустилась ночь, внутри затрещал огонь, облизывая закопченный бок казана; дым поднимался к потолку, густо-черному от сажи, и вытягивался наружу сквозь узкое волоковое оконце. Андрей сидел, охватив руками колени, и неотрывно смотрел на пламя.
— Что ты там видишь? — спросил Мастер.
— Честно ответить?
— Как хочешь.
— Аграфену. Ответ нечестный.
Мастер коротко усмехнулся, точно как в кабаке перед дракой:
— Она тебе нравится?
— Красивая женщина. Рыжая, сероглазая. Вам, китайцам, этого не понять.
— Все мы понимаем. А вот у Ханаа глаза темные, как черемуха. Разве они хуже?
— Тоже симпатичная девчушка. Вам больше нравится?
— Обе хороши. И похожи.
— Это чем же?
— Судьбой.
Шинкарев не понял. С его точки зрения, между безмужней староверкой и юной степной «аристократкой», женой Кистима, ничего общего быть не могло. Но спорить не стал. О чем тут спорить?
— Попробуй-ка, чай заварился? — спокойно сказал Мастер.
С чаем подъели, что еще осталось со скита; потом, налив еще по чашке, устроились в темноте, глядя на огненные змейки, перебегавшие по малиновым буграм догоравших поленьев.
Спустя некоторое время китаец сказал:
— Ты прошел три стихии: «Землю», «Ветер»и «Воду». Осталась последняя — «Огонь». Две из них приняли тебя. Одна — нет. Это поправимо, если «Огонь» тебя примет.
— А если — нет.
— Тогда все погибло.
— Все?
— Для тебя — все.
— Что я должен сделать? — спросил Андрей. Если китаец хочет его припугнуть — на здоровье. Только чтоб напугать Андрея, одних слов маловато будет.
— Сделать? Ты должен СМОЧЬ. Кто сможет гореть, не сжигая себя, тот способен постичь Путь воина. Способен, но не всегда постигает.
— В чем суть боевого «Огня»?
— Бешенство. Гнев. Ярость. Бой насмерть, не чувствуя боли.
— А практически? Когда лучше входить в состояние «Огня»?
— В безвыходном положении, когда терять уже нечего. В коротком бою, например, для того, чтобы прорваться в укрытие. В закрытом помещении, когда ты уверен, что к противникам не подойдет подкрепление.
— Почему?
— Потому что настоящий «Огонь» отнимает очень много энергии. После боя ты будешь абсолютно без сил. И без сознания, скорее всего. Если ты вышел из «Огня», снова «разжечь» его почти невозможно.
— А как выходить из «Огня»?
— «Водой». Мягкостью.
— Понятно. Вы говорили о «гуань-тоу», «затруднительном положении». Это как-то связано?
— Именно в «гуань-тоу» ты должен войти в «Огонь».
— Значит, войти в «Огонь»… Странно… Я думал, мы должны что-то точно рассчитать. Какое-то конкретное действие, толчок, изменяющий «волну времени». Математически точно рассчитанный. Разве не так?
— Математически… — в голосе Мастера послышался скепсис. — «Тот, кто хочет улучшить счастливый момент, за год ни одного дела не сделает»— так, помнится, говорил литератор Се Чжаочжэ. Будь все дело в математике, ты бы сюда не попал. Мне бы и Чена хватило.
— Ну, а Чен? — поинтересовался Шинкарев с долей ревности, — он проходил «затруднительное положение»? И эти стихии — он испытал себя в них?
— Что тебе Чен? Думай о себе, не о Чене. Знаешь что — давай. — ка спать. Поздно уже, а завтра трудный день.
— Спокойной ночи, Ши-фу.
За окном тихо зашелестело. Андрей поднялся, приоткрыл дверь — с шумом дождя ворвался сильный запах травы, недалекой реки, прибитой дорожной пыли. Выйдя и постояв пару минут снаружи, Андрей вернулся в избу и снова устроился на своей шубе. Спать не хотелось. Кыргызский поход, ряд готовых лодок в раскольничьем скиту, знание Мастера о том, где можно купить «огненный бой»в Красноярске… Что же делать? «К Выропаеву зайти? Ладно, завтра», — решил он и заснул.
Захватив бутылку с закуской для Чена и оставив тюк с тканью, Андрей с Мастером вышли из кабака. Уже наступил вечер: на востоке светилось проясневшее небо, подпертое темным конусом Николасвской сопки. Тесовые кровли смутно вздымались в густеющей тени, самые высокие по острым конькам были еще подрумянены закатом. Тяжелый оранжевый свет залил Караульную гору, рассеченную резкими тенями каменных бугров и оврагов.
Сзади приблизился дробный копытный перестук, и их обогнал десяток всадников. Бородатые казаки на ходу покачивали пиками, за спинами болтались пищали в кожаных чехлах. Кафтаны у всех были одинаковые, а вот доспех разномастный: у кого кольчуга, у кого кожаный куяк с нашитыми пластинами железа, у кого «бумажник»— толстый простеганный кафтан.
— У кыргызов доспехи лучше, — отметил Мастер. — И пищали у них есть. И кони хороши. По сравнению с казаками, кыргызы выглядят как настоящая, регулярная армия. Чем же эти сильнее?
— А они сильнее?
— История показывает, что да. Вот только чем?
— Скоро увидим.
— Думаешь? — Китаец, повернув голову, с любопытством поглядел на Андрея.
«А что, есть сомнения?»— подумал тот.
— Думаю, да. Да и вы так же думаете. Кыргызы-то не зря войско собирают.
— Вон ты о чем… — протянул господин Ли Ван Вэй, — ты уж лучше помалкивай.
— Да мне-то что.
Пожав плечами, Андрей двинулся под гору, к рядам молчаливых черных лодок. Ему было ясно, что действия по «корректировке» волны событий развернутся именно здесь, и связано это с кыргызским походом. Хорошо бы наметить какой-нибудь план действий. Но для этого нужно было угадать, что именно планирует Мастер. Помочь взять город, который, судя по историческим документам, ни разу не был взят? Вмешаться — и тем самым изменить историю? Но как именно?
Интересно, почему Чен остался в лодке? И что он делал, пока Андрей кулаками в кабаке махал? Судя по виду «любимого ученика», ни хрена тот не делал.
— Ну, как ты тут? — спросил Мастер заспанного Чена, когда тот, протирая глаза и отмахиваясь от комаров, высунулся из лодки.
— Ребята, какие тут девки — кровь с молоком! Глазки, зубки, титьки! Завтра мы…
— Как говорил Сунь Цзы: «Красивых дев надо дарить врагу, ибо они могут заткнуть рот умным советникам», — прервал его господин Ли Ван Вэй.
— А это кто такая? — Чен кивнул на Малашу, девчонку целовальника.
— Мы сняли дом, она нас туда отведет, — пояснил Мастер. — А ты остаешься здесь, караулить лодку. Ясно?
— Ясно, Ши-фу.
— Пошли, што ль, дедушка! — переступала с ноги на ногу Малаша, нетерпеливо дергая Мастера за рукав. — Пошли, не то тятька ухи крутить зачнет!
— Идем-идем, — успокоил ее китаец, ласково погладив по светлым волосам.
«Интересно, есть ли у него дети? — подумал Андрей про господина Ли Ван Вэя. — А вдруг Чен его сын — для полного счастья… Хотя нет, вряд ли. Сходства ни малейшего».
«Дом» оказался покосившейся избенкой с завалинками, густо поросшими травой. Внутри — земляной пол, пара лавок, застеленных тряпьем, вместо печи очаг, кое-как обложенный камнем. Андрей походил, потрогал, посмотрел.
— Что думаешь? — поинтересовался Мастер.
— Фигвам. Сибирская национальная изба.
— Что-что?
— Жить можно, говорю.
Жить, в общем, действительно было можно. Под лавкой нашлись дрова, была и вода в кадушке.
За окном опустилась ночь, внутри затрещал огонь, облизывая закопченный бок казана; дым поднимался к потолку, густо-черному от сажи, и вытягивался наружу сквозь узкое волоковое оконце. Андрей сидел, охватив руками колени, и неотрывно смотрел на пламя.
— Что ты там видишь? — спросил Мастер.
— Честно ответить?
— Как хочешь.
— Аграфену. Ответ нечестный.
Мастер коротко усмехнулся, точно как в кабаке перед дракой:
— Она тебе нравится?
— Красивая женщина. Рыжая, сероглазая. Вам, китайцам, этого не понять.
— Все мы понимаем. А вот у Ханаа глаза темные, как черемуха. Разве они хуже?
— Тоже симпатичная девчушка. Вам больше нравится?
— Обе хороши. И похожи.
— Это чем же?
— Судьбой.
Шинкарев не понял. С его точки зрения, между безмужней староверкой и юной степной «аристократкой», женой Кистима, ничего общего быть не могло. Но спорить не стал. О чем тут спорить?
— Попробуй-ка, чай заварился? — спокойно сказал Мастер.
С чаем подъели, что еще осталось со скита; потом, налив еще по чашке, устроились в темноте, глядя на огненные змейки, перебегавшие по малиновым буграм догоравших поленьев.
Спустя некоторое время китаец сказал:
— Ты прошел три стихии: «Землю», «Ветер»и «Воду». Осталась последняя — «Огонь». Две из них приняли тебя. Одна — нет. Это поправимо, если «Огонь» тебя примет.
— А если — нет.
— Тогда все погибло.
— Все?
— Для тебя — все.
— Что я должен сделать? — спросил Андрей. Если китаец хочет его припугнуть — на здоровье. Только чтоб напугать Андрея, одних слов маловато будет.
— Сделать? Ты должен СМОЧЬ. Кто сможет гореть, не сжигая себя, тот способен постичь Путь воина. Способен, но не всегда постигает.
— В чем суть боевого «Огня»?
— Бешенство. Гнев. Ярость. Бой насмерть, не чувствуя боли.
— А практически? Когда лучше входить в состояние «Огня»?
— В безвыходном положении, когда терять уже нечего. В коротком бою, например, для того, чтобы прорваться в укрытие. В закрытом помещении, когда ты уверен, что к противникам не подойдет подкрепление.
— Почему?
— Потому что настоящий «Огонь» отнимает очень много энергии. После боя ты будешь абсолютно без сил. И без сознания, скорее всего. Если ты вышел из «Огня», снова «разжечь» его почти невозможно.
— А как выходить из «Огня»?
— «Водой». Мягкостью.
— Понятно. Вы говорили о «гуань-тоу», «затруднительном положении». Это как-то связано?
— Именно в «гуань-тоу» ты должен войти в «Огонь».
— Значит, войти в «Огонь»… Странно… Я думал, мы должны что-то точно рассчитать. Какое-то конкретное действие, толчок, изменяющий «волну времени». Математически точно рассчитанный. Разве не так?
— Математически… — в голосе Мастера послышался скепсис. — «Тот, кто хочет улучшить счастливый момент, за год ни одного дела не сделает»— так, помнится, говорил литератор Се Чжаочжэ. Будь все дело в математике, ты бы сюда не попал. Мне бы и Чена хватило.
— Ну, а Чен? — поинтересовался Шинкарев с долей ревности, — он проходил «затруднительное положение»? И эти стихии — он испытал себя в них?
— Что тебе Чен? Думай о себе, не о Чене. Знаешь что — давай. — ка спать. Поздно уже, а завтра трудный день.
— Спокойной ночи, Ши-фу.
За окном тихо зашелестело. Андрей поднялся, приоткрыл дверь — с шумом дождя ворвался сильный запах травы, недалекой реки, прибитой дорожной пыли. Выйдя и постояв пару минут снаружи, Андрей вернулся в избу и снова устроился на своей шубе. Спать не хотелось. Кыргызский поход, ряд готовых лодок в раскольничьем скиту, знание Мастера о том, где можно купить «огненный бой»в Красноярске… Что же делать? «К Выропаеву зайти? Ладно, завтра», — решил он и заснул.
Глава тридцать шестая
Ранним утром густой туман поплыл над темной водой Енисея, роса упала на серую гальку, темные бревна городских стен, узкие листья береговых тальников. Скрипнула дверь покосившейся избушки, и на берегу показался невысокий пожилой китаец, одетый в простые темные штаны и такую же куртку с узелками вместо пуговиц. Чуть согнув в коленях ноги, он повернулся лицом к востоку, смутно розовеющему сквозь туман, и начал традиционные утренние упражнения. Заводя руки над головой, господин Ли Ван Вэй «снимал» Янь-энергию Небес. Проводя кисти по кругу перед собой на уровне пояса-груди, он «вытягивал» Инь-энергию Земли.
«Небо черное, Земля желтая, Небо круглое, Земля квадратная»— так говорила древняя китайская космология.
Взяв энергию Земли и Неба, господин Ли Ван Вэй собрал ее в «сияющий цветок», то сжимая кисти в шарик перед грудью, то снова разводя их по диагонали.
Закончив, он еще раз взглянул на солнце, чей сияющий оранжево-красный край показался из-за темной заречной сопки. Почтенный китайский господин направился в обход енисейского мыса, мимо пристани, где в кормовом балагане их долбленки безмятежно спал Чен. На сегодняшний день было намечено много дел, в некоторых Чену предстояло сыграть важную роль.
Но вот роль Андрея Мастеру была еще неясна. Судя по всему, тот не желал быть просто кулаком, вбивающим в косную жизнь замыслы китайского мудреца. Но кем тогда? Скорее всего, круг всеобщих перемен сам повернется и найдет для него нужное место. Господин Ли Ван Вэй остановился на этой мысли, как раз подойдя к воротам в стене Большого города.
Солнечный луч, пройдя сквозь дырку в мутном оконном пузыре, острой стрелкой стоял в темном воздухе избы, оканчиваясь круглым зайчиком. Медленно двигаясь по полу, светлый кругляш наполз на лицо Андрея и разбудил его. Мастер ушел, оставив на столе несколько серебряных денежек — «суточные». Хлебнув холодного чаю из котелка, Андрей помыл посуду, как смог, прибрал избенку. Закончив уборку, задвинул наружную щеколду и направился в город.
Ясное и чистое утро уже накалялось полуденным жаром. От реки слышался стук вальков — там, на низких мостках, расселась цветная бабья клумба: белые рубахи с широкими рукавами, темные ситцевые сарафаны и фартуки с мелкими белыми цветами, розовые, красные, темно-синие платки. Из-под платков виднелись круглые загорелые лица, потные лбы, блестящие на ярком солнце. Однако, поднимаясь по крутому взвозу, Шинкарев не особенно всматривался в окружающее: он размышлял.
В ворота втекала густая толпа, направляясь по улице в сторону рынка. На всякий случай придерживая карман, Андрей, без особых намерений, тоже двинулся на торг — сегодня открылась ярмарка.
Купив в обжорном ряду горячего медового сбитня и пирог с зайчатиной (сбитенщик дал сдачу медными денежками — обсчитал ли, нет, черт его знает), Шинкарев прошел меховым рядом. Укрытые от солнца, под навесами красовались меха собольи, куньи, лисы черные и красные, белка в розни и сшитыми мехами, бобры, песцы черные и белые, зайцы и волки, горные барсы и даже барбы (тигры). Со всего Саянского нагорья стекались в Красноярск меха — лучшие, понятно, в цареву казну (…сколь числом придет в году, того описати не в память, а чаять тое казны приходу в год боле шти сот тыщ рублев — ..), да и базару оставалось довольно…
А ведь недавно еще все это были кыргызские угодья, их кыштыми — саянские шорцы и койбалы — меховой «алдан»в Хоорай посылали. Смирятся кыргызские тайши с такой потерей? На-ко, выкуси — смирятся они! Значит, в который раз жди войны.
А на торжище стоял шум, толчея, гомон. Пьяненький мужичонка тренькал на балалайке, веселил народ:
Чаще-почаще, что кому послаще:
Кому сахар и медок, кому бабий передок
Пушной ряд окончился, пошел красный товар: сукно цветное, «каменье-одекуй» (бисер), посуда медная и оловянная, уздечки наборные, узорные попоны и много еще чего. Тюменские ковры — на черном поле огромные красно-белые розы и зеленый виноград — розан мой алый, виноград зеленый… Вот и их ткань продавалась и, как видно, неплохо. Но Андрей не стал подходить к целовальниковой жене — разбитной сибирячке в цветастом платке. У него появилась мысль — купить подарок Рыжей, может, бусы какие-нибудь; да только не знал, хватит ли на это его денежек.
Кончился и красный товар, пошел одежный ряд — порты, рубахи, кожаные сапоги (сибиряки лаптей не носили), кафтаны, пестрый женский наряд.
— Ай, хорош азямчик! Глянь-ко! — протянул какой-то мужичок Андрею длиннополый, теплый кафтан.
— Мне такой же, но с перламутровыми пуговицами, — машинально бросил тот, занятый мыслями о кыргызах.
«Хочет ли Ши-фу отдать им город, ни разу не взятый, согласно известным сведениям? Много ли стоят известные сведения? Можно ли это допустить?»
Андрей повернул в сторону конских рядов, не заметив, как из-за кафтанного ряда за ним осторожно скользнул мужчина, одетый в старый казацкий кафтан, продранный на локтях. На переносице запеклась большая багровая корка — след крепкого удара, полученного не далее как вчера.
Войдя в город на рассвете, господин Ли Ван Вэй сразу направился на Посад. Свой путь он сверял со «схемой», грубо нацарапанной на куске бересты, который он получил от староверческого старосты. Подойдя к нужной калитке, посол Его императорского величества, господин Ли Ван Вэй стукнул несколько раз витым железным кольцом.
— Кто там? — послышался неприветливый бабий голос из-за высоких ворот.
— Мне нужен Михаил, — вежливо ответил Мастер.
— Нету Мишки. В Енисейск за товаром уехамши.
— А когда он вернется?
— Да кто ж ево знат — неделю проездит, не то и две.
— Кто-нибудь его заменяет в торговле?
— Никто не заменят — то дела евонные. Иди отсель, мил человек, не знам я ничево.
Навестив Чена, Мастер направился к Малому городу. Пройдя Посад, он вышел к открытому месту, где рядами были вкопаны вертикальные столбы — надолбы. За надолбами шел глубокий ров, за которым поднималась высокая крепостная стена. Верхняя часть ее выступала вперед, образуя боевые навесы — «обламы».
Тяжелые серебристо-серые бревна отчетливо рисовались в густом синем небе, дальние башни — квадратные, с четырехскатными тесовыми крышами и малыми островерхими башенками наверху, — виделись уже туманно-голубыми, полурастворенными в теплом воздухе. В центральной Преображенской башне были открыты ворота, сбитые из листвяжных плах в три пальца толщиной, стянутых широкими железными полосами и скобами.
«Небо черное, Земля желтая, Небо круглое, Земля квадратная»— так говорила древняя китайская космология.
Взяв энергию Земли и Неба, господин Ли Ван Вэй собрал ее в «сияющий цветок», то сжимая кисти в шарик перед грудью, то снова разводя их по диагонали.
Закончив, он еще раз взглянул на солнце, чей сияющий оранжево-красный край показался из-за темной заречной сопки. Почтенный китайский господин направился в обход енисейского мыса, мимо пристани, где в кормовом балагане их долбленки безмятежно спал Чен. На сегодняшний день было намечено много дел, в некоторых Чену предстояло сыграть важную роль.
Но вот роль Андрея Мастеру была еще неясна. Судя по всему, тот не желал быть просто кулаком, вбивающим в косную жизнь замыслы китайского мудреца. Но кем тогда? Скорее всего, круг всеобщих перемен сам повернется и найдет для него нужное место. Господин Ли Ван Вэй остановился на этой мысли, как раз подойдя к воротам в стене Большого города.
Солнечный луч, пройдя сквозь дырку в мутном оконном пузыре, острой стрелкой стоял в темном воздухе избы, оканчиваясь круглым зайчиком. Медленно двигаясь по полу, светлый кругляш наполз на лицо Андрея и разбудил его. Мастер ушел, оставив на столе несколько серебряных денежек — «суточные». Хлебнув холодного чаю из котелка, Андрей помыл посуду, как смог, прибрал избенку. Закончив уборку, задвинул наружную щеколду и направился в город.
Ясное и чистое утро уже накалялось полуденным жаром. От реки слышался стук вальков — там, на низких мостках, расселась цветная бабья клумба: белые рубахи с широкими рукавами, темные ситцевые сарафаны и фартуки с мелкими белыми цветами, розовые, красные, темно-синие платки. Из-под платков виднелись круглые загорелые лица, потные лбы, блестящие на ярком солнце. Однако, поднимаясь по крутому взвозу, Шинкарев не особенно всматривался в окружающее: он размышлял.
В ворота втекала густая толпа, направляясь по улице в сторону рынка. На всякий случай придерживая карман, Андрей, без особых намерений, тоже двинулся на торг — сегодня открылась ярмарка.
Купив в обжорном ряду горячего медового сбитня и пирог с зайчатиной (сбитенщик дал сдачу медными денежками — обсчитал ли, нет, черт его знает), Шинкарев прошел меховым рядом. Укрытые от солнца, под навесами красовались меха собольи, куньи, лисы черные и красные, белка в розни и сшитыми мехами, бобры, песцы черные и белые, зайцы и волки, горные барсы и даже барбы (тигры). Со всего Саянского нагорья стекались в Красноярск меха — лучшие, понятно, в цареву казну (…сколь числом придет в году, того описати не в память, а чаять тое казны приходу в год боле шти сот тыщ рублев — ..), да и базару оставалось довольно…
А ведь недавно еще все это были кыргызские угодья, их кыштыми — саянские шорцы и койбалы — меховой «алдан»в Хоорай посылали. Смирятся кыргызские тайши с такой потерей? На-ко, выкуси — смирятся они! Значит, в который раз жди войны.
А на торжище стоял шум, толчея, гомон. Пьяненький мужичонка тренькал на балалайке, веселил народ:
Чаще-почаще, что кому послаще:
Кому сахар и медок, кому бабий передок
Пушной ряд окончился, пошел красный товар: сукно цветное, «каменье-одекуй» (бисер), посуда медная и оловянная, уздечки наборные, узорные попоны и много еще чего. Тюменские ковры — на черном поле огромные красно-белые розы и зеленый виноград — розан мой алый, виноград зеленый… Вот и их ткань продавалась и, как видно, неплохо. Но Андрей не стал подходить к целовальниковой жене — разбитной сибирячке в цветастом платке. У него появилась мысль — купить подарок Рыжей, может, бусы какие-нибудь; да только не знал, хватит ли на это его денежек.
Кончился и красный товар, пошел одежный ряд — порты, рубахи, кожаные сапоги (сибиряки лаптей не носили), кафтаны, пестрый женский наряд.
— Ай, хорош азямчик! Глянь-ко! — протянул какой-то мужичок Андрею длиннополый, теплый кафтан.
— Мне такой же, но с перламутровыми пуговицами, — машинально бросил тот, занятый мыслями о кыргызах.
«Хочет ли Ши-фу отдать им город, ни разу не взятый, согласно известным сведениям? Много ли стоят известные сведения? Можно ли это допустить?»
Андрей повернул в сторону конских рядов, не заметив, как из-за кафтанного ряда за ним осторожно скользнул мужчина, одетый в старый казацкий кафтан, продранный на локтях. На переносице запеклась большая багровая корка — след крепкого удара, полученного не далее как вчера.
Войдя в город на рассвете, господин Ли Ван Вэй сразу направился на Посад. Свой путь он сверял со «схемой», грубо нацарапанной на куске бересты, который он получил от староверческого старосты. Подойдя к нужной калитке, посол Его императорского величества, господин Ли Ван Вэй стукнул несколько раз витым железным кольцом.
— Кто там? — послышался неприветливый бабий голос из-за высоких ворот.
— Мне нужен Михаил, — вежливо ответил Мастер.
— Нету Мишки. В Енисейск за товаром уехамши.
— А когда он вернется?
— Да кто ж ево знат — неделю проездит, не то и две.
— Кто-нибудь его заменяет в торговле?
— Никто не заменят — то дела евонные. Иди отсель, мил человек, не знам я ничево.
Навестив Чена, Мастер направился к Малому городу. Пройдя Посад, он вышел к открытому месту, где рядами были вкопаны вертикальные столбы — надолбы. За надолбами шел глубокий ров, за которым поднималась высокая крепостная стена. Верхняя часть ее выступала вперед, образуя боевые навесы — «обламы».
Тяжелые серебристо-серые бревна отчетливо рисовались в густом синем небе, дальние башни — квадратные, с четырехскатными тесовыми крышами и малыми островерхими башенками наверху, — виделись уже туманно-голубыми, полурастворенными в теплом воздухе. В центральной Преображенской башне были открыты ворота, сбитые из листвяжных плах в три пальца толщиной, стянутых широкими железными полосами и скобами.