Антоновская Анна Арнольдовна. Время освежающего дождя

   Даутбек отчужденно прислушивался к разговорам односельчан. Мир их маленьких дел ограничивался двумя реками и кольцом трех хребтов. Земля, скот, ну, еще шерстобитка… Неужели это он, Даутбек, видел резные столбы индусских храмов? Золоченые паланкины на белых слонах?.. Даутбек даже протер глаза:
   – Говорите о более важном. Время сейчас наше, молодое. Может, новые дома надо строить из белого камня, вырезать красивые узоры? Полезно и крыши черепицей покрыть, дабы дождь вам на головы не лил.
   – Э, Даутбек, лучше дождь, чем кровь. Не время еще красивым домам, – разве совсем победили магометан, чтобы богатством дразнить? – сокрушался Петре.
   – Не успеем проснуться – персы идут! – выкрикнул прадед Матарса. – Не успеем за еду сесть – турки идут! Не успеем проглотить зерно – казахи идут! Поэтому, когда спать ложимся, вместо жены, копье держим.
   – Ничего, мусульмане сейчас не такие торопливые, а копье хорошее дело, жена любит мужа с копьем…
   – Иначе кто ее будет защищать от копья нечестивца перса?.. – под дружный хохот добавил Гиви.
   – Всегда что-нибудь такое скажет, гладкий ишак! Хорошо – девушки далеко стоят!
   И ностевцы еще сильнее загоготали, вторя раскатистому смеху Саакадзе. Ростом нахмурился, ему показалось, что «барсы» слишком вольничают, что Моурави слишком просто с народом держится, уваженье может потерять. И он преувеличенно громко сказал:
   – Если персов так опасаетесь, то тем более должны о посеве думать. Ждете новую войну – надо увеличивать запасы. А по нижнему течению Ностури поля не засеяны, вчера мой конь свободно по дикой траве шагал.
   – Э, дорогой, ты не туда коня гнал, – обидчиво заметил дед Димитрия, – лучше бы по верхнему течению, там джонджоли растут, мой Димитрий от них поумнел.
   Старики одобрительно поддакивали. Дато поторопился загладить неловкость:
   – А сколько, дорогие соседи, коней вам не хватает?
   – Как раз столько, сколько Георгий Саакадзе даст, – подмигнул старикам прадед Матарса.
   – А овец – на два курдюка больше, – начал было пастух, теребя спутанные рыжеватые космы. На него зашикали, – говорил Саакадзе:
   – Мои ностевцы, я думал о ваших нуждах, потому и приехал. Выберите пятерых, кому больше верите, во главе пятерых деда Димитрия советую поставить. Пусть сосчитают, сколько скота каждому семейству нужно, сколько мотыг, лопат – закажу амкарам. Скот у тушин закупим, уже сговорился с Анта Девдрис. Сто пар буйволов обещали на сукно обменять мтиульцы… А коней?.. Триста жеребят уже в дороге, сын купца Вардана вместе с табуном сюда прибудет, а с ними и товары. На троицу большой ностевский базар устроим… как когда-то! – Переждав, пока смолкнет восторженный гул, он продолжал: – Вы, почетные деды, правы: не надо искушать алчного врага, но иногда не богатство соблазняет, а беспомощность. Вот почему, думаю, прав и Даутбек. Красивые постройки нужны, чтобы знали нашу силу. И прежде всего – большой караван-сарай. Вижу, вы удивлены, но меняют русла не только реки, а и торговые пути. Старый путь тянулся через Шемаху к Ирану. Новый пройдет через земли Носте к Самцхе-Саатабаго и дальше – к Турции. Теперь купцы стали прихотливы – если нет удобного места для ночлега верблюдов, то в такие места не сворачивают даже для приятной беседы на мудром бревне. А если воздвигнем обширный караван-сарай, то в Носте начнется веселая торговая жизнь. Пошлины, которые будем взимать за право торговли и за постой в караван-сарае, пойдут на укрепление Носте, на вооружение, на устройство коврового промысла и на выделку красивых глиняных кувшинов по персидским образцам.
   Ностевцы слушали, как зачарованные. Дед Димитрия вскочил, от волнения у него порозовели щеки и жадным блеском сверкнули глаза. Он пытался что-то сказать, но его перебили громкими пожеланиями:
   – Да живет наш Георгий!
   – Да прославится имя Великого Моурави!
   – Проснулся! Давно уже прославилось! – сердито вскрикнул дед Димитрия и, боясь, что его опять заглушат, неистово замахал палкой и взвизгнул не своим голосом: – Георгий, если сын мне, – помни: я первый базарный староста! Никто лучше меня купцов не знает…
   – А может, и ишаков? – вставил прадед Матарса.
   Всегда добродушный дед вдруг вспылил. Он осыпал друга упреками: не время на солнце белую бороду сушить, когда рядом Саакадзе Георгий. Кто не может понять дел общества, пусть лучше не занимает места на бревне.
   – Не все на бревне занимают место головой, – сощурился прадед Матарса.
   Неизвестно, чем бы кончился разгорающийся поединок, если бы не треснула ветвь и, под гогот и смех, не посыпались бы сверху мальчишки. Элизбар, за спину которого уцепился кучерявый сорванец, схватил его за шиворот, как котенка, и подбросил обратно на дерево, где он тотчас и скрылся в густых ветвях. «Барсы» довольно ухмылялись, им вспомнилось детство. Хохотал и Георгий. Когда успокоились деды и внуки, вновь вскарабкавшиеся на ветви, Саакадзе задушевно сказал:
   – Дорогой дед, я, с твоего разрешения, уже записал тебя в списки главным старостой… Процветайте, мои земляки! Чем богаче будет народ, тем больше будет городов и тем сильнее будет царская власть, а чем сильнее будет царь, тем слабее князья.
   – Твоя правда, Георгий! Что кликнешь в винный кувшин, тем он тебе и отзовется, – вздохнул старый мельник, мечтавший избавиться от мучной пыли и стать виноделом. – Большое дело для Носте задумал, Георгий!
   – Э, большое дело не всегда только радость приносит, – возразил прадед Матарса, – с купцами тоже не мешает осторожность. Купцы тоже не ангелы – хотят богатеть, а как такое можно, если чужую спину не согнешь? Я не жадный и не купец, а недавно рассердился и не по совести торговал. А как можно по совести, если князья поперек горла стоят?
   – Чтобы князьям оса в ухо залетела! – в сердцах пожелал дед Димитрия.
   – Лучше ниже! – прибавил прадед Матарса.
   Снова зашумели старые и молодые.
   – Ничего, деды, – сказал Саакадзе, – скоро погоните ваших буйволов по свободным дорогам. Рогатки будут сняты.
   – Пусть благословят тебя триста шестьдесят пять святых Георгиев! Слыхали про такое и уже радовались. Но, говорят, князья не согласны.
   – Не согласны, Петре, пока Моурави шашкой по шее не дал.
   – Лучше ниже! – снова крикнул повеселевший прадед Матарса.
   – Как обещал, друзья, – рогатки будут уничтожены. Немного еще потерпите.
   – Э-э, люди! Кто видел, чтобы Георгий даром слова бросал? – старался перекричать восторженный гул дед Димитрия.
   – Еще не родился такой!
   – Георгий! Наш Георгий!
   – Ждите, друзья, скоро купцы сюда прибудут.
   – Георгий, пока купцы прибудут, ты бы о нас подумал!
   – Подумал, дорогая бабо, – Саакадзе улыбнулся дряхлой Кетеван, некогда дружившей с его бабо Зара. – У амкаров заказал для женщин кисею и миткаль для летней одежды. Выберите пять женщин, пусть сосчитают, сколько невест в Носте, обычай не изменим, всем приданое сделаем, а осенью свадьбы отпразднуем. И еще – пусть выборные от парней сосчитают, сколько коней и клинков им нужно. Советую Арчила-верный глаз во главе поставить. А для мальчиков отдельный список необходим. Поручу моему сыну Иораму и Бежану Горгаслани… Тут кто-то о старике Горгаслане вспомнил, – внук его тоже неплохим растет… И еще, мои друзья, надо дома чинить, сады возрождать, поля как можно больше засевать. Сейчас в этом ваше богатство. Я здесь проживу еще пятнадцать дней, все вырешить успеем, а что не успеем – буду приезжать. Мой замок знаете. Двери на замке никогда не держал от народа…
   Давно покинул Саакадзе берег. Уже небо порозовело, стремительно пронеслись ласточки, легкая зыбь пробежала по водам Ностури, а ностевцы все еще толпились вокруг коврика, на котором сидел Георгий. Говорили все сразу, под конец устали и согласились с прадедом Матарса: отделить на бревне глубоким надрезом почетное место и никому больше на него не садиться, – как будто всегда Георгий Саакадзе сидит со старейшими.

 
   Еще камни верхней башни сохраняли ночную свежесть и молодой месяц не спешил уходить за курчавые вершины, а Георгий уже беседовал с Дато и Даутбеком. «Орлиное гнездо», как называла Русудан комнату Георгия на верхней башне, было крепко замкнуто, хотя никто и не мог проникнуть туда.
   Остальные «барсы» ускакали по азнаурским владениям. На съезд они все снова вернутся в любимое Носте.
   Развертывая на каменном столе свитки, Саакадзе продолжал говорить о достигнутом. Путем тонкой игры с духовными и светскими владетелями удалось водворить в Метехи юного Кайхосро, исполнителя воли азнаурского сословия. После съезда азнауров предстоит съезд князей, где они скрепят все то, что тайно порешат азнауры. Главное сейчас – укрепить власть царя, а добиться этого можно только созданием постоянного войска.
   Даутбек усомнился в уступчивости католикоса, которому невыгодно будет скрепить указ. Опираясь на права, приобретенные еще со времен византийского императора Константина Великого, установившего сбор в пользу церкви, монастыри без стеснения расширяют свои привилегии.
   Дато вынул из-за пояса пергаментный свиток, весь испещренный крестиками и знаками. Сведения, собранные Дато, полностью подтверждали опасения Саакадзе. Царские земли обезлюдели, долины превратились в пустыри, заросшие сорной травой, деревни похожи на кладбища. Церковный звон все больше притягивает крестьян на тучные поля и в цветущие сады, защищенные монастырскими стенами. Черные владетели привлекают крестьян льготами: они получают больший земельный надел, чем имели у небогатых азнауров. Дни, выделенные для обработки собственно монастырской земли, считаются добровольным даром крестьян. Их не запрягают в ярмо, девушек не бесчестят, детей не меняют на скот и собак. Монастыри дают крестьянам в долг коров, овец, птицу, а обратно получают продуктами или монетами. Многие, желая избавить близких от жалкой жизни, охотно отдают своих детей в послушники. Льстит и то, что сразу возвышаются над своим крестьянским разрядом. Работая на монастырь, крестьянин стремится обеспечить себе царство небесное и поэтому не тяготится сборами в пользу церкви. Последние войны с шахом Аббасом расшатали веру в устойчивость царской власти, церковь же, хотя и разорена врагами, все же стоит крепко и не отбирает у вдов и сирот ни землю, ни имущество, лишь бы платили оброк.
   – Спорить с церковью, Георгий, трудно. Вот что пишет католикос: «Кто из знатных или незнатных неправильно лишит церковь или монастырь собственности, как то: имения, деревни, людей, земли и тому подобного, тот да будет проклят! А кто из епископов не будет заботиться о сохранении в целости церковных имений, тот да будет проклят от святых соборов, да состоит под определенным святыми апостолами наказанием и да будет удален от святой церкви».
   Некоторое время Саакадзе молча перечитывал свитки, подчеркивая гусиным пером цифры.
   – Самое страшное, друзья мои, – заговорил он, – бесплодие благодаря монастырям принимает угрожающие, размеры. После вторжения персидских полчищ увеличилось число монахов и монахинь. Немало на поле битвы полегло мужей, сыновей и женихов – этим пользуются монастыри, сулящие женщинам утешение. Но много и мужчин ищет спасения в монастырях от княжеского ярма и податей, непосильных для разоренных войною хозяйств. Устойчивое царство не может мириться с другим царством внутри себя, которое, в зависимости от своих выгод, неограниченно распоряжается подданными картлийского престола. К счастью, в каждой крепости есть уязвимое место, и в крепости католикоса такой трещиной является положение церковных азнауров. Монастыри требуют от них строгого соблюдения тех же порядков по отношению к крестьянам, какие узаконены католикосатом в монастырских владениях. Но то, что легко богатой церкви, не под силу маленьким хозяйствам церковных азнауров. Постоянное войско откроет им двери к богатству и славе. Церковные азнауры сейчас тянутся ко мне. Необходимо тайно помочь лучшим их фамилиям откупиться от церкви. Запиши, Дато: Карсидзе, Элиозашвили, Квалиашвили, Таниашвили, Кадагишвили, Зумбулидзе, Кавришвили, Тухарели, Бочоридзе, Ананиашвили, Мамацашвили. Эти – уже готовые начальники сотен. Усиливая сословие азнауров, мы тем самым укрепляем единовластие царя – значит, ослабляем владетелей. В конце концов после долгой борьбы и церкви придется подчиниться царству. Нам предстоит важное и длительное дело, но…
   Георгий прислушался к ржанию коней и вышел на площадку. Иорам и Бежан, размахивая нагайками, выехали из ворот и понеслись к мосту.
   – Видели? – рассмеялся Георгий. – Мальчики спешат уже на съезд. Не мешает и нам последовать их примеру. Даутбек, дня через два начнут собираться в Носте азнауры. Ты еще успеешь отвезти католикосу знак моей признательности.
   Саакадзе достал из ниши кулазани – узкогорлый серебряный кувшин, зирандази с золотыми застежками и тринадцать драгоценных пуговиц, из коих двенадцать для венца, а одна для парадной мантии. Даутбек недоуменно наблюдал за другом, а Дато, улыбаясь, вертел гусиное перо, понимая: этими дарами Саакадзе хочет усыпить подозрительность первосвятителя.
   – Сегодня, – продолжал Георгий, – еще придется поговорить со стариками о шерстопрядильне.
   – Поручи лучше деду Димитрия, зачем тебе заботиться о мелочах.
   – В цепи, Даутбек, все звенья одинаковы. Силу надо черпать из своего колодца. Такой колодец для меня – Носте… Вот что: на съезде не все скажем азнаурам, учтем опыт далеких лет.
   – Тогда, Георгий, другое было, царь законный сидел.
   – И теперь законный, Дато, больше чем законный – «обязанный». Будет о царстве радеть – удержится; возомнит о себе, начнет своим величием кичиться – другого посадим.
   – Опасно царями, как мячом, играть. Народ уважение потеряет. Лучше за крепко закрытыми дверями этого учить.
   – Пока не могу жаловаться, мой Даутбек: не только Кайхосро, но и старик Мухран-батони во всем послушен мне. Немножко тревожат князья, только для виду примирились они с Кайхосро. А сейчас важно все силы спаять и так повернуть, чтобы владетели сами под знамена постоянного войска поставили своих дружинников, хотя бы из месепе и глехи… Думаю, умный Шадиман такое же им посоветует. Для князей выгодно предоставить Саакадзе обучать их воинов высшей науке боя. А если Шадиман думает, что в удобную минуту князья потребуют от царя вернуть им их дружины и угостят меня раскаленным ядром, то он ошибается: от Георгия Саакадзе войско не уходит.
   – Ты так говоришь о «змеином» князе, точно он против тебя уже плетет паутину в Метехи.
   – В Метехи нет, а в Марабде наверно…
   – В Марабде? А кто его туда впустил?
   – Я.
   Дато и Даутбек вскочили, готовые закричать, но они на миг потеряли дар речи и лишь тяжело дышали.
   – Понимаю вас, мои воины… очень понимаю, но без содействия Шадимана мне не удастся убедить князей. А без княжеских дружин – будем говорить прямо, заблуждаться опасно, – слишком мы сейчас малочисленны. Шах Аббас может пожаловать в любой день. И не только это…
   Вытерев пот со лба, Даутбек большими глотками опорожнил глиняный кувшин.
   – Теперь я разгадал, почему ты выпроводил «барсов» из Тбилиси!
   – Да, я решил один ответить за этот рискованный шаг. Пусть Шадиман раскинет свои ветви, дабы муравьи могли узреть расцвет ядовитых цветов.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

   По старогорийской дороге и по горным тропам съезжались к Носте азнауры. Царские азнауры прибыли одетые в цвета правителя Кайхосро из рода Мухран-батони. Церковные азнауры щеголяли куладжами и чепраками любимых цветов католикоса. Были здесь и княжеские азнауры, и не только принадлежащие дружественным фамилиям – Зураба Эристави, Мухран-батони, Ксанских Эристави, но даже зависимые от Цицишвили, Амилахвари, Джавахишвили, Липарита. Времена переменились, возросла сила Георгия Саакадзе. Многие из них уже не скрывали желания избавиться от своих владетелей и стать вольными азнаурами царства. Они нарядились в цвета знамени Великого Моурави. Лишь Гуния и Асламаз продолжали носить одежду изысканных цветов Луарсаба Второго.
   Сторожевые дружинники заметили, что за каждым азнауром следовало не менее трех слуг, вооруженных копьями и самострелами. Всадники сразу заполнили большой двор замка, но едва успели разместить в конюшнях азнаурских коней, как тут же были расхватаны ностевцами и, как почетные гости, отведены в назначенные им для постоя дома.
   Старый Квливидзе, слегка раздавшийся в плечах, и возмужалый Нодар, удивительно похожий на своего отца, пожаловали на следующий день. Эта кичливость вызвала у «барсов» ироническую усмешку. Но Саакадзе прощал все слабости тщеславному азнауру из-за его заслуг.
   Наконец дозорные на зубчатой стене известили о прибытии кахетинских азнауров: прославленного метателя дротиков Гараканидзе и побелевшего в боях малословного Нацвлишвили, близких к двору Теймураза – Сулханишвили и Таниашвили, друга гомецарских тушин отважного Заала Деканозишвили и советника царского Совета прозорливого Лома Шатберашвили.
   Этих азнауров, влиятельных и уважаемых в Кахети, Саакадзе особенно ждал. Они должны были стать проводниками его, пока тайного, замысла объединения двух царств – Картли и Кахети.
   Два дня праздновали встречу. Наполовину опустели огромные кувшины в марани, на вертелах румянились целиком зажаренные телята, вместе с дымом костров вздымались боевые песни. Весь третий день захмелевшие гости спали непробудным сном. На четвертый, освеженные водой Ностури, с важным видом государственных мужей, расселись на широких тахтах в зале беседы.
   Георгий предложил почтить память азнауров, павших на полях битв. Все молча встали, на миг замерли, потом обнажили шашки, вскинули вверх и одновременно опустили, образовав на ковре сверкающий круг, Асламаз, ревностный исполнитель древних азнаурских обрядов, поправил ожерелье из монет серебряного чекана и, многозначительно переглянувшись с Гуния, вслед за Саакадзе торжественно вложил клинок в ножны.
   Первым говорил Даутбек:
   – Много снегов скатилось с гор, много листьев, сожженных солнцем, развеял ветер с того времени, когда собирались мы здесь утверждать право азнауров на жизнь и вручили Георгию Саакадзе вместе со своими судьбами копье и щит. Князья тогда победили, но кто скажет, что бесследно прошли наши усилия? Разве мы такие, какими были двадцать лет тому назад? Разве не восторжествовало справедливое желание заменить одряхлевшие княжеские устои новыми крепкими столпами царства? Пусть и впредь наши кони яростным ржанием устрашают врага, посягающего на Иверскую землю! Пусть стрелы наши метко разят загораживающих нам путь! Дела Упадари, Ломта-горы и Марткобской равнины стали не только достоянием летописи монахов. Нет! Они наполнили новым смыслом нашу жизнь и указали Картлийскому и Кахетинскому царствам путь к могуществу и расцвету.
   Азнауры сидели молча, с волнением прислушиваюсь к гордым словам. Квливидзе смотрел на Даутбека, пораженный возникшим сходством Даутбека с Георгием Саакадзе, и вдруг порывисто вскочил.
   – В чем дело, азнауры? Кто разбил Карчи-хана? Кто гнал Вердибега? Мы – царские азнауры! Очень хорошо! А что мы имеем? От кого трясся Пеикар-хан? От кого пополз в каменную щель «змеиный» князь? От нас, царских азнауров! Очень хорошо! А что мы имеем? По-прежнему в Метехи князья занимают наследственные места! По-прежнему в их руках – знамена! Двадцать лет тому назад я хвастал: четыре сотни поведу в бой, а теперь скромно скажу: пять тысяч возглавлю! У меня хоть и седеющие усы, но я умею держать их кверху, – он лихо подкрутил пышный ус, – и конь мою ногу хорошо знает. Пора азнаурам собирать силу, а кто запаздывает на переправе к азнаурской стороне, пусть на себя сердится…
   – Некоторые уже пробовали запаздывать, – прервал Дато взволнованную речь Квливидзе, – но не об этом теперь разговор. Прямо скажу: время сейчас наше, но оно еще беспокойнее, чем тогда. Детство союза азнауров прошло, но с облаков ничего не падает, – все на земле. А кто хочет много получить, пусть много и посеет.
   – Дато прав, – недовольный намеком, произнес Асламаз, – нельзя терять часы на воспоминания. Пусть Моурави скажет свое слово.
   Но Саакадзе осторожно подходил к своей главной цепи. Он просил каждого рассказать о положении своего хозяйства, в какой мере пострадало оно от вторжения шаха Аббаса.
   Четыре дня скрипели гусиные перья. Ростом и Элизбар аккуратно записывали фамилию говорящего, потом его сведения: сколько у каждого людей – глехи, хизани и месепе, сколько коней, голов скота, запасов еды и оружия.
   Азнауров поразило новшество: раньше верили друг другу на слово, а сейчас каждое слово, как печать, ложилось на вощеную бумагу. Церковные азнауры насторожились: а что, если Саакадзе не только хочет возместить убытки, понесенные от войны? На всякий случай они были не прочь уменьшить свое достояние, но Дато простодушно заявил: Нодар Квливидзе, Асламаз, Гуния и Элизбар будут разъезжать и проверять наличие внесенного в список; может быть, кто-либо из кичливости преувеличивает свое имущество…
   Затем Дато предложил создать казну союза азнауров. Эта казна должна пополниться вкладами всех азнауров в соответствии с их доходами. Богатство придаст союзу устойчивость и государственную значимость. «Сундук священных щедрот» – так, по примеру византийцев, он будет назван – должен быть окован медью и храниться в Кватахевском монастыре, в келье настоятеля Трифилия. Тайну замка будут знать только казнохранители. Дато от имени «барсов» предложил троих – Асламаза, Гуния и Даутбека.
   Одобрительный гул пронесся по залу. Гуния, Асламаз и Даутбек были носителями азнаурской чести.
   Польщенные и сразу выдвинувшиеся в первый ряд вершителей азнаурских дел, Асламаз и Гуния поклялись с большим рвением заняться обогащением казны азнаурского сословия.
   Дато незаметно шепнул Димитрию:
   – Молодец Георгий, хорошо придумал! Теперь Асламаз и Гуния будут скакать по владениям, вынюхивая, точную ли долю положили азнауры в сундук.
   – А если кто скроет доход, надо посоветовать: пусть полтора месяца у того гостят и каждый день по полтора барана съедают.
   – Теперь, друзья, – продолжал Дато вслух, – обсудим, на что наши мдиванбеги будут выдавать монеты. Думаю, раньше всего на покупку коней и оружия. Потом на увеличение хозяйства, если у азнаура подвернется подходящий случай приобрести землю, виноградник, лес или баранту. Потом, следуя древнему обычаю амкаров, – если черный день переступит порог: дом сгорит, или падеж скота, или градом виноградник побьет. Взамен дружеской помощи потерпевший азнаур должен о солнечный день вернуть взятое и добавить для роста казны.
   Порешили также, для пресечения побегов и вымирания, не облагать азнаурских крестьян чрезмерной податью. Напротив, всеми средствами помогать процветанию крестьянских домов – такой разумной мерой азнауры увеличат собственное благосостояние. До вечерней еды обсуждали способы уклонения княжеских азнауров от постоянных или разовых податей, налагаемых на них владетелями, и от участия в междоусобных войнах князей.
   Но съехавшиеся азнауры чувствовали, что не только для узких сословных дел собрал их Георгий Саакадзе, погруженный в большие заботы о царстве.
   И вот настал день… Солнце роняло уже отвесные лучи на башню. Напрасно Русудан повелела застольным слугам повторить призыв к еде ударом дапи. Азнауры затаив дыхание продолжали слушать своего полководца.
   В своей речи Саакадзе напомнил о неслыханном поражении, нанесенном опытным войскам шаха Аббаса, об изумлении Турции, воспринявшей подвиг картлийцев как чудо. Он указал, что мстительный шах готовится к еще более беспощадной войне с Кахети и Картли. Но государственные мужи должны предвидеть все ходы врага.
   – Мы всегда были малочисленнее наших врагов и потому не могли действовать натиском всего войска. Используя гористую и пересеченную оврагами местность, реки и леса, ущелья и долины, мы старались заманить врага туда, где он не мог развернуть свои силы. Мы победили в Сурами, победили в Марткоби. Но теперь враг знает наши слабости и не поддастся на наши уловки. Нам не удастся только народным ополчением и разрозненными царскими и княжескими дружинами отразить вторжение вражеского войска, сильного знанием боевого дела. Мы обязаны перед родиной создать постоянное огнебойное войско, подчиненное единой воле, и установить его численность в шестьдесят тысяч…
   Зашумели азнауры. Изумленные возгласы перемежались с недоуменными вопросами, недоверчивыми предположениями.
   – Как мыслишь, Георгий, объединить ветер, огонь и воду, – кричал Зумбулидзе, азнаур мцхетского епископа, – если даже азнаурское сословие с мучением объединяем?
   – Кто из князей рискнет передать личные дружины под царское знамя? – растерянно разводил руками Микеладзе, азнаур князя Липарита.
   – А как думаешь, Георгий, составить одно войско из разных царств? – безнадежно вздохнул кахетинец Гараканидзе.
   – Из разных царств невозможно, но из единого грузинского народа непременно создадим!
   Азнаурам почудилось, что шестьдесят тысяч кольчуг свалились им на головы. Выпученные глаза пронырливого Шатберашвили рассмешили Гиви, он фыркнул. Дато отдавил ему ногу и громко сказал: