Страница:
Сопровождаемый католикосом Евдемосом, Даниилом – архиепископом Самтаврским, Агафоном – митрополитом Руисским, Филиппом – архиепископом Алавердским, Арагвским Эристави Зурабом, Ксанским Иесеем и свитой из кахетинских и картлийских князей, царь Теймураз приближался к собору Двенадцати апостолов.
На двадцать конских шагов впереди царственного каравана ехали тридцать два всадника в шишаках и кольчугах, по четыре в ряд, на вороном, белом, золотистом и гнедом скакунах. Время от времени чередуясь, шестнадцать всадников вскидывали длинные тонкие позолоченные трубы и выводили воинственные рулады. Несмотря на ярко слепящее солнце, остальные вздымали шестнадцать узких медных факельниц, из которых подымался густой красный огонь. Отблески его изменчиво играли на знаменах Картли и Кахети.
Крест на куполе, обвитый красным шелком, означал будущее благополучие народа при новом царе. Звонко растекалось песнопение: «…Храни, всевышний обоих царствий, молитвами всех святых непобедимого царя царей, возвеличи тобою достойно венчанного, да падут все враги его и супостаты царства под ноги его непобедимою силою твоей десницы. Аминь! Да будет!..»
На паперти собора сплоченными рядами чернело и белело в греческих клобуках духовенство картлийское и кахетинское. Впереди, в новых саккосах, Феодосий – архиепископ Голгофский, настоятель Кватахеви Трифилий и тбилели поднятием крестов приветствовали царя.
Это уже не был изгнанник, ожидающий помощи русийского двора или Рима. Он сверкнул красноватыми белками и надменно бросил поводья подбежавшему молодому князю Чолокашвили. На полосатом атласном азяме переливался изумруд и жемчуг, вокруг шеи вился золотой жгут, на замысловатом тюрбане колыхались белоснежные перья, перехваченные рубинами.
И от его властной походки и повелительного взгляда радостно забились сердца князей и священнослужителей: «Наконец грядет настоящий царь!»
Приветливо улыбались царица и царевна Дария, а семилетний царевич Давид лихо спрыгнул с коня и последовал за отцом.
«Вот здесь, где недавно шах Аббас любовался пожарищем, – думал Теймураз, – сегодня он, царь двух царств, обмакнет перо в багряные чернила и начертает о себе оду прославления». Предвкушая этот час, Теймураз не заметил, кто подвел его в храме Двенадцати апостолов к трону грузинских царей.
Беспокойное оживление царило в огромном доме католикоса. Суетились придворные князья, монахи, принимая богатые дары. Особенно восхищали изысканные приношения царской семье от фамилии Мухран-батони. Старый князь сдержал обещание и прибыл со всеми сыновьями.
Поражали расточительные подарки сдержанного Зураба Эристави. Шелк, бархат, парча легли у ног царицы и царевны. Большой ларец из розового дерева, наполненный жемчужными нитями и запястьями, пленил царицу и вызвал легкую усмешку царевны Дарии. Арабского скакуна под бархатным седлом, расшитым золотом и каменьями, благосклонно принял от Зураба царь Теймураз.
Своего мучительного состояния Зураб сам еще не понимал. Не его ли обязанность вызволить прекрасную Магдану? А разве он так уж влюблен? Разве не ради достижения своих замыслов решил породниться с Шадиманом? Но теперь есть ли нужда в этом, когда так глупо профазанил князь не только дочь, но и заговор?
Какие-то неясные ощущения кружили голову, толкали на дерзкие поступки: «Царь Теймураз! Быть первым приближенным, стать необходимым… Дария!.. Царевна Дария!.. Должна сблизить неразрывными узами, а потом… Остановись, князь Зураб!.. Придется свершить немыслимое! Ну что ж, и свершу! Клянусь своими желаниями, свершу! От Шадимана пока все скрою. Нет, надо самому еще раз поехать…»
И Зураб снова метался, стараясь быть в поле зрения царя, царицы, царевны.
Моурави, который после провала княжеского заговора зорко, хотя и незаметно, следил за Зурабом, был озадачен странным состоянием арагвского князя: он то беспричинно хохотал, то хмуро озирался. «Гоняется сразу за двумя оленями… Пожалуй, Теймураз лучше Шадимана…» – И он насмешливо шепнул Зурабу:
– Вижу, тебе по сердцу пришлась красота юной царевны Дарии.
Зураб густо покраснел и, мрачно блеснув зрачками, буркнул:
– Тебе, Моурави, лучше бы подумать о том, что даже Леван Дадиани, ревнитель прадедовских обычаев, не пожаловал сюда на коронацию.
Теймураз, опьяненный своим величием, даже не заметил отсутствия царствующих особ, но Моурави понял: светлейшие не прибыли, желая подчеркнуть свое уважение к нему, Георгию Саакадзе.
Приношения все больше заполняли покои царственной семьи. Много подарков было от князей и азнауров, но затмить Зураба никто не смог. Только индийский меч, осыпанный алмазами, бирюзой и лалами, – дар Георгия Саакадзе, и ожерелье из прозрачных голубых звезд, преподнесенное Русудан царице, – несколько умерили, к досаде Зураба, восторг, вызванный его щедростью.
Пуще всего Зураб не мог простить Хорешани, которая, возмущаясь им, преподнесла Дарии ожерелье из любимых камней Нестан: пусть жалит если не сердце, то хоть глаза неверному князю.
Но о чем – вот уже несколько часов – беседует Моурави с царем? Мучило любопытство не только мдиванбегов. Джавахишвили и Цицишвили даже пытались прогуливаться под окнами царских покоев, но напрасно: плотно закрыты ставни, и вдоль стен вытянулась стража, расставленная Элизбаром.
– Я слишком беден, мой Моурави, чтобы одарить тебя, но если моя любовь чего-нибудь стоит, владей ею.
– Мой светлый царь, лучшая награда для меня – твое желание укрепить царство. Повелевай, и я буду одерживать победы для славы твоей, для славы отечества… Я не оговорился, как сказал тебе мой посланник, Дато Кавтарадзе: не отступлю от решения объединить все наши царства и княжества под твоим скипетром.
При одном лишь упоминании об этом Теймураз вздрагивал, и тщеславие захлестывало его сердце, но он не очень верил в такую возможность и потому старался придать голосу большую проникновенность:
– Ты не так говоришь, Георгий! Знай, как поклялись, ни в чем не будем препятствовать тебе… Потому мы возжелали сразу направиться в Кахети, дабы возлюбленный Моурави продолжал свободно распоряжаться сердцем Грузии – Тбилиси. Но в великих и малых попечительствах наших о царстве не следует забывать о стремлениях «льва Ирана» и отвратить его покушение силами нашими.
Неприятное чувство отчужденности охватило Моурави. Подкрадывалось сомнение. Уж не обходит ли Теймураз Картли? Разве объединенные царства не усиливают его трон? Неужели решится возвеличить Кахети принижением Картли? Не бывать такому! Картли и Кахети – одно целое, неделимое! И Метехи останется стольным замком царей!
Пробовал Саакадзе убедить князей, что такое предпочтение Кахети опасно для Картли. Но князья, обрадованные восстановлением настоящей, привычной для них власти, отказались воздействовать на волю царя. К удивлению Саакадзе, и духовенство вдруг прикинулось покорной паствой и отклонило вмешательство в постановление богоравного. А митрополит Мцхетский иронически добавил: «Моурави, не следует забывать разницу между царем Теймуразом и покорным отроком Кайхосро. И еще: не полезно путать заботу о церкви с вторжением в ее дела, ибо достояние святой обители неприкосновенно…»
Саакадзе холодно напомнил, что и он немало способствовал увеличению благосостояния церкви, рассчитывая на помощь святых отцов в тяжелое для Картли время. И мысленно решил удвоить осторожность, ибо эти смиренники, очевидно, начинают подозревать его в действиях, направленных к ограничению их земельных богатств.
И он снова попытался всеми доводами склонить Теймураза сразу воцариться в Метехи на большом престоле и покончить навсегда с сомнениями владетелей. Лишь твердая, решительная политика и сильная власть царя способны вдохнуть в объединенное царство единую мысль, единое стремление. Но все было тщетно.
Теймураз упрямо сдвинул брови и заявил о непоколебимом решении восстановить Кахети, укрепить ее границы новыми крепостями и возвратить на пепелище разбежавшихся кахетинцев. Иначе откуда брать войско и подати?
Долго еще обсуждали царь и Моурави положение дел в Кахети-Картли. Саакадзе убедился, что Теймураз собирается единолично царствовать, без помощи князей, и, по его словам, разумно и счастливо для царства… Но что-то беспокоило Моурави в словах царя, и, оставшись один, он недовольно спросил себя: не лучше ли было подождать? Не поторопился ли он? Может, разумнее было бы обещать князьям Луарсаба, без конца посылать в Московию посольства и этим оттянуть возвращение Теймураза до окончания войны с Персией? Даже – до объединения Грузии… Не помешает ли Теймураз его планам? Еще не поздно, еще не венчан… Можно завтра возвести только на кахетинский трон, поскольку Теймураз не желает избрать своей столицей Тбилиси. Но тогда вновь расколется, как орех, с такими усилиями объединенное Картли-Кахетинское царство… А князья? От счастья охмелевшие ходят, почувствовали своего царя… Конечно, можно призвать горцев и успокоить царя и князей, но… Моурави не обрадует Иран смутой, не приблизит ни на минуту встречу с шахом, не отсрочит ни на один час все задуманное… Значит, придется убеждать царя… никогда не поздно доказать словом или мечом свою правоту. А если начнет противодействовать? Тогда…
Наутро под звон колоколов, под удары дапи и рокот дудуки Багратид Теймураз Первый величественно вошел в храм и принял от католикоса золотой скипетр с каменьями и финифтью. И сквозь дымки кадильниц тень скипетра мрачно легла на фреску святого Георгия…
После семидневного пира многолюдный Мцхета провожал царя. За ним следовали блистательная свита, тысячная охрана и караван.
Дорога круто взбиралась на Тианетский перевал, над которым полыхала багряная заря…
Моурави провожал царя до Большого моста. Посредине моста они придержали коней. Теймураз приподнялся на стременах, обнял и трижды поцеловал Георгия Саакадзе. Повторил просьбу заботиться о Картли. А главное – войско! Всеми мерами собирать войско.
Несколько поодаль безмолвно стояли «барсы» в боевых доспехах. Внезапно Даутбек склонился к Ростому:
– Золотые слова сказал когда-то Шадиман: «Что стоит услуга, которая уже оказана…»
Старый воин, азнаур Квливидзе, непримиримо сверкнул глазами, а Асламаз и Гуния гневно сжали рукоятки шашек.
Долго смотрел вслед удаляющемуся пышному каравану Моурави: что несет Грузии царствование Теймураза? Что ждет Картли? В этот миг – он знал – судьба перешагнула через соединяющий два берега мост…
Саакадзе оглядел спутанные леса, неровные ущелья, внизу билась о камни вспененная вода. Вдруг ему почудилось, что возвращается он из далекого странствования с опустошенным хурджини. Возвращается в сахли отца, что стоит, одряхлевший, в Носте чад обрывом… Пустота… Покой… Забвение… Там, за багряным солнцем остались необузданные мечты, желания. Остались буйство, яростные битвы, бранное поле, усеянное обломками мечей. И вот сейчас он, Великий Моурави, на распутье, не знает, на какой берег выехать…
Так, в глубоком раздумье, неподвижно стоял Георгий Саакадзе. Внезапно выпрямился, сжал нагайку, круто повернул коня и стремительно поскакал через Большой мост, навстречу надвигающимся сумеркам.
На двадцать конских шагов впереди царственного каравана ехали тридцать два всадника в шишаках и кольчугах, по четыре в ряд, на вороном, белом, золотистом и гнедом скакунах. Время от времени чередуясь, шестнадцать всадников вскидывали длинные тонкие позолоченные трубы и выводили воинственные рулады. Несмотря на ярко слепящее солнце, остальные вздымали шестнадцать узких медных факельниц, из которых подымался густой красный огонь. Отблески его изменчиво играли на знаменах Картли и Кахети.
Крест на куполе, обвитый красным шелком, означал будущее благополучие народа при новом царе. Звонко растекалось песнопение: «…Храни, всевышний обоих царствий, молитвами всех святых непобедимого царя царей, возвеличи тобою достойно венчанного, да падут все враги его и супостаты царства под ноги его непобедимою силою твоей десницы. Аминь! Да будет!..»
На паперти собора сплоченными рядами чернело и белело в греческих клобуках духовенство картлийское и кахетинское. Впереди, в новых саккосах, Феодосий – архиепископ Голгофский, настоятель Кватахеви Трифилий и тбилели поднятием крестов приветствовали царя.
Это уже не был изгнанник, ожидающий помощи русийского двора или Рима. Он сверкнул красноватыми белками и надменно бросил поводья подбежавшему молодому князю Чолокашвили. На полосатом атласном азяме переливался изумруд и жемчуг, вокруг шеи вился золотой жгут, на замысловатом тюрбане колыхались белоснежные перья, перехваченные рубинами.
И от его властной походки и повелительного взгляда радостно забились сердца князей и священнослужителей: «Наконец грядет настоящий царь!»
Приветливо улыбались царица и царевна Дария, а семилетний царевич Давид лихо спрыгнул с коня и последовал за отцом.
«Вот здесь, где недавно шах Аббас любовался пожарищем, – думал Теймураз, – сегодня он, царь двух царств, обмакнет перо в багряные чернила и начертает о себе оду прославления». Предвкушая этот час, Теймураз не заметил, кто подвел его в храме Двенадцати апостолов к трону грузинских царей.
Беспокойное оживление царило в огромном доме католикоса. Суетились придворные князья, монахи, принимая богатые дары. Особенно восхищали изысканные приношения царской семье от фамилии Мухран-батони. Старый князь сдержал обещание и прибыл со всеми сыновьями.
Поражали расточительные подарки сдержанного Зураба Эристави. Шелк, бархат, парча легли у ног царицы и царевны. Большой ларец из розового дерева, наполненный жемчужными нитями и запястьями, пленил царицу и вызвал легкую усмешку царевны Дарии. Арабского скакуна под бархатным седлом, расшитым золотом и каменьями, благосклонно принял от Зураба царь Теймураз.
Своего мучительного состояния Зураб сам еще не понимал. Не его ли обязанность вызволить прекрасную Магдану? А разве он так уж влюблен? Разве не ради достижения своих замыслов решил породниться с Шадиманом? Но теперь есть ли нужда в этом, когда так глупо профазанил князь не только дочь, но и заговор?
Какие-то неясные ощущения кружили голову, толкали на дерзкие поступки: «Царь Теймураз! Быть первым приближенным, стать необходимым… Дария!.. Царевна Дария!.. Должна сблизить неразрывными узами, а потом… Остановись, князь Зураб!.. Придется свершить немыслимое! Ну что ж, и свершу! Клянусь своими желаниями, свершу! От Шадимана пока все скрою. Нет, надо самому еще раз поехать…»
И Зураб снова метался, стараясь быть в поле зрения царя, царицы, царевны.
Моурави, который после провала княжеского заговора зорко, хотя и незаметно, следил за Зурабом, был озадачен странным состоянием арагвского князя: он то беспричинно хохотал, то хмуро озирался. «Гоняется сразу за двумя оленями… Пожалуй, Теймураз лучше Шадимана…» – И он насмешливо шепнул Зурабу:
– Вижу, тебе по сердцу пришлась красота юной царевны Дарии.
Зураб густо покраснел и, мрачно блеснув зрачками, буркнул:
– Тебе, Моурави, лучше бы подумать о том, что даже Леван Дадиани, ревнитель прадедовских обычаев, не пожаловал сюда на коронацию.
Теймураз, опьяненный своим величием, даже не заметил отсутствия царствующих особ, но Моурави понял: светлейшие не прибыли, желая подчеркнуть свое уважение к нему, Георгию Саакадзе.
Приношения все больше заполняли покои царственной семьи. Много подарков было от князей и азнауров, но затмить Зураба никто не смог. Только индийский меч, осыпанный алмазами, бирюзой и лалами, – дар Георгия Саакадзе, и ожерелье из прозрачных голубых звезд, преподнесенное Русудан царице, – несколько умерили, к досаде Зураба, восторг, вызванный его щедростью.
Пуще всего Зураб не мог простить Хорешани, которая, возмущаясь им, преподнесла Дарии ожерелье из любимых камней Нестан: пусть жалит если не сердце, то хоть глаза неверному князю.
Но о чем – вот уже несколько часов – беседует Моурави с царем? Мучило любопытство не только мдиванбегов. Джавахишвили и Цицишвили даже пытались прогуливаться под окнами царских покоев, но напрасно: плотно закрыты ставни, и вдоль стен вытянулась стража, расставленная Элизбаром.
– Я слишком беден, мой Моурави, чтобы одарить тебя, но если моя любовь чего-нибудь стоит, владей ею.
– Мой светлый царь, лучшая награда для меня – твое желание укрепить царство. Повелевай, и я буду одерживать победы для славы твоей, для славы отечества… Я не оговорился, как сказал тебе мой посланник, Дато Кавтарадзе: не отступлю от решения объединить все наши царства и княжества под твоим скипетром.
При одном лишь упоминании об этом Теймураз вздрагивал, и тщеславие захлестывало его сердце, но он не очень верил в такую возможность и потому старался придать голосу большую проникновенность:
– Ты не так говоришь, Георгий! Знай, как поклялись, ни в чем не будем препятствовать тебе… Потому мы возжелали сразу направиться в Кахети, дабы возлюбленный Моурави продолжал свободно распоряжаться сердцем Грузии – Тбилиси. Но в великих и малых попечительствах наших о царстве не следует забывать о стремлениях «льва Ирана» и отвратить его покушение силами нашими.
Неприятное чувство отчужденности охватило Моурави. Подкрадывалось сомнение. Уж не обходит ли Теймураз Картли? Разве объединенные царства не усиливают его трон? Неужели решится возвеличить Кахети принижением Картли? Не бывать такому! Картли и Кахети – одно целое, неделимое! И Метехи останется стольным замком царей!
Пробовал Саакадзе убедить князей, что такое предпочтение Кахети опасно для Картли. Но князья, обрадованные восстановлением настоящей, привычной для них власти, отказались воздействовать на волю царя. К удивлению Саакадзе, и духовенство вдруг прикинулось покорной паствой и отклонило вмешательство в постановление богоравного. А митрополит Мцхетский иронически добавил: «Моурави, не следует забывать разницу между царем Теймуразом и покорным отроком Кайхосро. И еще: не полезно путать заботу о церкви с вторжением в ее дела, ибо достояние святой обители неприкосновенно…»
Саакадзе холодно напомнил, что и он немало способствовал увеличению благосостояния церкви, рассчитывая на помощь святых отцов в тяжелое для Картли время. И мысленно решил удвоить осторожность, ибо эти смиренники, очевидно, начинают подозревать его в действиях, направленных к ограничению их земельных богатств.
И он снова попытался всеми доводами склонить Теймураза сразу воцариться в Метехи на большом престоле и покончить навсегда с сомнениями владетелей. Лишь твердая, решительная политика и сильная власть царя способны вдохнуть в объединенное царство единую мысль, единое стремление. Но все было тщетно.
Теймураз упрямо сдвинул брови и заявил о непоколебимом решении восстановить Кахети, укрепить ее границы новыми крепостями и возвратить на пепелище разбежавшихся кахетинцев. Иначе откуда брать войско и подати?
Долго еще обсуждали царь и Моурави положение дел в Кахети-Картли. Саакадзе убедился, что Теймураз собирается единолично царствовать, без помощи князей, и, по его словам, разумно и счастливо для царства… Но что-то беспокоило Моурави в словах царя, и, оставшись один, он недовольно спросил себя: не лучше ли было подождать? Не поторопился ли он? Может, разумнее было бы обещать князьям Луарсаба, без конца посылать в Московию посольства и этим оттянуть возвращение Теймураза до окончания войны с Персией? Даже – до объединения Грузии… Не помешает ли Теймураз его планам? Еще не поздно, еще не венчан… Можно завтра возвести только на кахетинский трон, поскольку Теймураз не желает избрать своей столицей Тбилиси. Но тогда вновь расколется, как орех, с такими усилиями объединенное Картли-Кахетинское царство… А князья? От счастья охмелевшие ходят, почувствовали своего царя… Конечно, можно призвать горцев и успокоить царя и князей, но… Моурави не обрадует Иран смутой, не приблизит ни на минуту встречу с шахом, не отсрочит ни на один час все задуманное… Значит, придется убеждать царя… никогда не поздно доказать словом или мечом свою правоту. А если начнет противодействовать? Тогда…
Наутро под звон колоколов, под удары дапи и рокот дудуки Багратид Теймураз Первый величественно вошел в храм и принял от католикоса золотой скипетр с каменьями и финифтью. И сквозь дымки кадильниц тень скипетра мрачно легла на фреску святого Георгия…
После семидневного пира многолюдный Мцхета провожал царя. За ним следовали блистательная свита, тысячная охрана и караван.
Дорога круто взбиралась на Тианетский перевал, над которым полыхала багряная заря…
Моурави провожал царя до Большого моста. Посредине моста они придержали коней. Теймураз приподнялся на стременах, обнял и трижды поцеловал Георгия Саакадзе. Повторил просьбу заботиться о Картли. А главное – войско! Всеми мерами собирать войско.
Несколько поодаль безмолвно стояли «барсы» в боевых доспехах. Внезапно Даутбек склонился к Ростому:
– Золотые слова сказал когда-то Шадиман: «Что стоит услуга, которая уже оказана…»
Старый воин, азнаур Квливидзе, непримиримо сверкнул глазами, а Асламаз и Гуния гневно сжали рукоятки шашек.
Долго смотрел вслед удаляющемуся пышному каравану Моурави: что несет Грузии царствование Теймураза? Что ждет Картли? В этот миг – он знал – судьба перешагнула через соединяющий два берега мост…
Саакадзе оглядел спутанные леса, неровные ущелья, внизу билась о камни вспененная вода. Вдруг ему почудилось, что возвращается он из далекого странствования с опустошенным хурджини. Возвращается в сахли отца, что стоит, одряхлевший, в Носте чад обрывом… Пустота… Покой… Забвение… Там, за багряным солнцем остались необузданные мечты, желания. Остались буйство, яростные битвы, бранное поле, усеянное обломками мечей. И вот сейчас он, Великий Моурави, на распутье, не знает, на какой берег выехать…
Так, в глубоком раздумье, неподвижно стоял Георгий Саакадзе. Внезапно выпрямился, сжал нагайку, круто повернул коня и стремительно поскакал через Большой мост, навстречу надвигающимся сумеркам.
Конец третьей книги
СЛОВАРЬ-КОММЕНТАРИЙ
Анчхабери – забрало грузинской работы.
Асасы – сотники стражи.
Багдади (груз.) – большой шелковый платок.
Башибузук (тур.) – дословно: сорвиголова – солдат иррегулярных частей турецкого войска. В переносном смысле: отчаянный, буйный человек, разбойник.
БоярскаяДума – высший феодальный совет при царе в Московском государстве (XVII в.), состоявший из представителей старой аристократии и вновь выдвинувшихся при первых Романовых дворянских фамилий. В Думе принимали участие так называемые думные люди: бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки. Высший правительственный орган, Боярская Дума, была классовым орудием крупных феодалов-землевладельцев: «Царь указал, бояре приговорили».
Вилайет (тур.) – административная единица в Оттоманской империи (область, край); во главе вилайета стоял вали, иногда носивший титул бейлербея.
Гоми (груз.) – густая каша (мамалыга) из проса или кукурузной муки.
Гюрза – ядовитая змея.
Дабахчи (груз.) – амкары (ремесленники), кожевники.
Деканоз – жрец молельни в Тушетии, Хевсуретии и Пшавии, ведающий культовыми обрядами.
Джеркеси (перс.) – пояс.
Джинн, эджиние (арабск.) – злой дух, бес.
Диван (перс.-тур.) – в Оттоманской империи – совет высших пашей, возглавляющих флот, армейский суд, финансы. В Диван также входили все трехбунчужные паши, проживающие в столице – Стамбуле.
Димплипито (груз.) – музыкальный инструмент вроде литавр; имеет форму усеченного конуса, на широком основании которого натянут пузырь; играют на нем палочками.
Дукандар (груз.) – лавочник.
Иори – река в Кахети.
Каба – старинное грузинское верхнее платье с откидными рукавами.
Када – слоеный пирог.
Каманча – восточный струнный музыкальный инструмент, вроде скрипки.
Керренаи – длинные персидские трубы.
Кефа – белая смола для жевания.
Кефсы (перс.) – нарядные туфли.
«Кирие элейсон!» (греч.) – «Господи, помилуй!»
Кока (груз.) – мера жидкости в Картли, от 8 до 24 литров (в разное время и в разных районах).
Кудиани (груз.) – колдунья.
Куропалат – придворная должность, потомственный титул правителя страны, даваемый византийскими императорами царям Западной Грузии, Армении, Абхазии, находившимся под протекторатом Византии. В связи с упадком Византийской империи в X веке Грузия путем упорной борьбы успешно добивалась полной независимости.
Леки – лезгины.
Маджама – особая форма восточного стиха с омонимными рифмами, имевшая наибольшее распространение в Иране.
Маджари (груз.) – молодое вино.
Македонец – Александр Македонский.
Масхара (груз.) – шут.
Мафраш – кусок грубой ковровой ткани (круглой формы) с кожаными петлями по краям, через которые протягивается веревка для обвязки груза.
Мдиванбег-ухуцеси – старший придворный советник.
Мдиванбеги – высшие судьи, назначались из крупнейших грузинских феодалов в количестве четырех, по числу государств-областей.
Мтавари (груз.) – владетельные князья.
Муфти – мусульманский богослов; лицо, уполномоченное выдавать фетву – письменный ответ на юридические вопросы; каноническое толкование акта или событий на основе корана.
Окрос Чардахи (груз.) – золотой шатер, дворец имеретинских царей в Кутаиси.
Панагия – иконка, носимая епископом на груди.
Параманд – платок с изображением восьмиконечного креста, который носят на груди монахи.
Патрони (груз.) – от латинского «патронус» – господин, покровитель.
Пурщик – пекарь.
Саккос (греч.) – архиерейская одежда для богослужения.
Сальман-и-Фарси – брадобрей пророка Магомета.
Самтавро (груз.) – монастырь, буквально: «резиденция владетеля», летняя резиденция католикоса.
Сантури (груз.) – музыкальный инструмент, имеющий вид цитры, только большего размера.
Сигель – определение, указ.
Тамада (груз.) – выборный, глава пира.
Тарпан – вид оружия, применявшегося в XVII веке в турецкой армии, – своеобразная пила, посаженная на длинную рукоятку.
Тахмасп – шах Ирана (1508-1576), известен кровавыми вторжениями в Картлийское царство; не добившись цели огнем и мечом, изменил политику и путем подкупов переманил на свою сторону многих феодалов, стремясь с их помощью покорить Картли.
Трикирий (греч.) – подсвечник с тремя свечами.
Уподари – ущелье не рубеже Кахети и владений Ирана.
Хасега (перс.) – наложница.
Хатабала (тюркск.) – переполох, неразбериха, горести.
Хинкали – тушинское яство, род пельменей.
Хмиади – тушинский хлеб, род пресных лепешек.
Хуцау-Дзаур – по осетинской мифологии, высшее существо, пекущееся о благе людей.
Цецхли (груз.) – огонь.
Чогани (груз.) – лапта, отбойная лопата.
Асасы – сотники стражи.
Багдади (груз.) – большой шелковый платок.
Башибузук (тур.) – дословно: сорвиголова – солдат иррегулярных частей турецкого войска. В переносном смысле: отчаянный, буйный человек, разбойник.
БоярскаяДума – высший феодальный совет при царе в Московском государстве (XVII в.), состоявший из представителей старой аристократии и вновь выдвинувшихся при первых Романовых дворянских фамилий. В Думе принимали участие так называемые думные люди: бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки. Высший правительственный орган, Боярская Дума, была классовым орудием крупных феодалов-землевладельцев: «Царь указал, бояре приговорили».
Вилайет (тур.) – административная единица в Оттоманской империи (область, край); во главе вилайета стоял вали, иногда носивший титул бейлербея.
Гоми (груз.) – густая каша (мамалыга) из проса или кукурузной муки.
Гюрза – ядовитая змея.
Дабахчи (груз.) – амкары (ремесленники), кожевники.
Деканоз – жрец молельни в Тушетии, Хевсуретии и Пшавии, ведающий культовыми обрядами.
Джеркеси (перс.) – пояс.
Джинн, эджиние (арабск.) – злой дух, бес.
Диван (перс.-тур.) – в Оттоманской империи – совет высших пашей, возглавляющих флот, армейский суд, финансы. В Диван также входили все трехбунчужные паши, проживающие в столице – Стамбуле.
Димплипито (груз.) – музыкальный инструмент вроде литавр; имеет форму усеченного конуса, на широком основании которого натянут пузырь; играют на нем палочками.
Дукандар (груз.) – лавочник.
Иори – река в Кахети.
Каба – старинное грузинское верхнее платье с откидными рукавами.
Када – слоеный пирог.
Каманча – восточный струнный музыкальный инструмент, вроде скрипки.
Керренаи – длинные персидские трубы.
Кефа – белая смола для жевания.
Кефсы (перс.) – нарядные туфли.
«Кирие элейсон!» (греч.) – «Господи, помилуй!»
Кока (груз.) – мера жидкости в Картли, от 8 до 24 литров (в разное время и в разных районах).
Кудиани (груз.) – колдунья.
Куропалат – придворная должность, потомственный титул правителя страны, даваемый византийскими императорами царям Западной Грузии, Армении, Абхазии, находившимся под протекторатом Византии. В связи с упадком Византийской империи в X веке Грузия путем упорной борьбы успешно добивалась полной независимости.
Леки – лезгины.
Маджама – особая форма восточного стиха с омонимными рифмами, имевшая наибольшее распространение в Иране.
Маджари (груз.) – молодое вино.
Македонец – Александр Македонский.
Масхара (груз.) – шут.
Мафраш – кусок грубой ковровой ткани (круглой формы) с кожаными петлями по краям, через которые протягивается веревка для обвязки груза.
Мдиванбег-ухуцеси – старший придворный советник.
Мдиванбеги – высшие судьи, назначались из крупнейших грузинских феодалов в количестве четырех, по числу государств-областей.
Мтавари (груз.) – владетельные князья.
Муфти – мусульманский богослов; лицо, уполномоченное выдавать фетву – письменный ответ на юридические вопросы; каноническое толкование акта или событий на основе корана.
Окрос Чардахи (груз.) – золотой шатер, дворец имеретинских царей в Кутаиси.
Панагия – иконка, носимая епископом на груди.
Параманд – платок с изображением восьмиконечного креста, который носят на груди монахи.
Патрони (груз.) – от латинского «патронус» – господин, покровитель.
Пурщик – пекарь.
Саккос (греч.) – архиерейская одежда для богослужения.
Сальман-и-Фарси – брадобрей пророка Магомета.
Самтавро (груз.) – монастырь, буквально: «резиденция владетеля», летняя резиденция католикоса.
Сантури (груз.) – музыкальный инструмент, имеющий вид цитры, только большего размера.
Сигель – определение, указ.
Тамада (груз.) – выборный, глава пира.
Тарпан – вид оружия, применявшегося в XVII веке в турецкой армии, – своеобразная пила, посаженная на длинную рукоятку.
Тахмасп – шах Ирана (1508-1576), известен кровавыми вторжениями в Картлийское царство; не добившись цели огнем и мечом, изменил политику и путем подкупов переманил на свою сторону многих феодалов, стремясь с их помощью покорить Картли.
Трикирий (греч.) – подсвечник с тремя свечами.
Уподари – ущелье не рубеже Кахети и владений Ирана.
Хасега (перс.) – наложница.
Хатабала (тюркск.) – переполох, неразбериха, горести.
Хинкали – тушинское яство, род пельменей.
Хмиади – тушинский хлеб, род пресных лепешек.
Хуцау-Дзаур – по осетинской мифологии, высшее существо, пекущееся о благе людей.
Цецхли (груз.) – огонь.
Чогани (груз.) – лапта, отбойная лопата.