Антоновская Анна Арнольдовна. Город мелодичных колокольчиков (Великий Моурави - 6)

   Приколов к голубому камзолу букетик, де Сези подошел к широкому окну, за которым торжественно вырисовывался в очаровательно мягких тонах утра квартал франков - Перу, окаймленный кипарисами, молчаливыми стражами Стамбула.
   В высоком зеркале отразилась закрывающаяся дверь с причудливым орнаментом. Граф быстро обернулся:
   - Узнали?
   Клод Жермен обмакнул гусиное перо в серебряную чернильницу и, принявшись за реляцию, флегматично ответил:
   - На султана следовало бы наложить тяжелую епитимью: он еще не соблаговолил принять московских послов.
   - Мой бог, Мурад имеет более снисходительного духовника.
   - Выгоднее иметь более острую шпагу. Впрочем, в моей плетеной корзиночке вести не менее важные. Эракле Афендули в подозрительной дружбе с Георгием Саакадзе.
   - Вам, мой друг, скоро, и не без основания, будет подозрительна собственная тень.
   - Встречи Афендули с Фомой Кантакузиным участились. Не забудьте, граф, и тот и другой - греки.
   - О дьявол!
   - Избегайте, граф, вспоминать дьявола днем, - как правило, он потом мстит ночью.
   - Итак?..
   - Сумасшедшие наездники Моурав-бека беспрестанно посещают Фанар. Дружба со "старцами", соперниками колдунов, не предвещает ничего хорошего, конечно, нам.
   - О, это я знаю по опыту! - Де Сези иронически посмотрел на Клода. Вам необходимо проникнуть к привратнику Олимпа и к полководцу гор.
   - Легче к Вельзевулу! Вспомните: Саакадзе приглашает на свои журфиксы турецкое духовенство всех рангов, но иезуитов, в своей слепоте, упорно избегает. Вы требуете невозможного!
   - Там, где есть женщины, там все возможно! И для вас, мой друг, не тайна: женщины и есть ведьмы, с которыми ваш Орден весьма успешно борется. Не хмурьтесь, иезуиты знают толк в Евах, особенно если они пикантны. Я хотел сказать: в ведьмах, особенно если они податливы...
   - Не вспоминайте днем...
   - Податливых? Они мстят ночью... О мой друг, еще как мстят! Особенно полумонахам.
   - Проникнуть к Афендули невозможно! - отрезал иезуит, ничем не выдав возмущения. - Ваша ирония, граф, не воспламенит ни податливых, ни...
   - Скаредных?.. Тогда вам поможет первый везир, вернее - его ангелу подобная Фатима. О мой друг, ведь она так мила, что вытянула пятое ожерелье!
   - Из бездонного сундука Габсбургов?
   - Увы, нет, из мелкодонного ящика иезуитов.
   - О безбожница!.. Не иначе, как сатана подсказывает ей недопустимое. Но вернемся к делу. С помощью Иисуса я сделаю попытку проникнуть в "Содом и Гоморру" этого грека Афендули. Не устрашаясь мадонны, он наполнил свой греховный дом идолами. Иезуитский Орден позаботится о его душе!
   - Браво! Я уже чувствую запах бекаса, поджаренного на вертеле.
   - Рассчитываю, мой граф, дева Мария дарует время, когда я сумею сказать то же самое о вас.
   - Но каким образом? Во мне нет мяса, только кость!
   - Именно это качество и притягивает к вам орден иезуитов. Вы не дадите осечки, помогая нам низвергнуть патриарха Кирилла.
   - Мой бог, низвергнуть! Не сочтите за труд, Клод Жермен, сосчитать, сколько раз низвергали вселенского патриарха и сколько раз его друзья, послы Голландии, Швеции и даже Англии, вытряхивали из своих саквояжей золото, - а Кирилл Лукарис, сама добродетель, снова усаживался на патриарший трон!
   - Пример, достойный подражания. Вам, граф, следует хотя бы раз в год вспоминать о долге христианина и перекладывать габсбургское золото в мошну благочестивого Ордена иезуитов...
   - Когда я в парике и припудрен... - граф безмолвно затрясся. - Видите? Мне вредно смеяться, придется припудрить щеки... Вы, Клод, плохо считаете: золото, до последней крупинки, проглатывают прожорливые паши...
   - От имени главы Ордена приношу вам признательность за это. Вы та кость бекаса, которой, несомненно, во славу господа бога, подавятся неверные. Итак, реляция закончена, - проговорил Клод Жермен с загадочным лицом. Прочесть?
   - Только подпись.
   - Извольте:
   "Вашего величества посланник, граф де Сези.
   Константинополь, 1629 год.
   Экстренная почта".
   - До следующего четверга, мой друг.
   Иезуит отвесил поклон, буркнул: "Да пребудет с вами святая Женевьева!", приоткрыл дверь и мгновенно исчез.
   "Как тень летучей мыши!" - с отвращением подумал де Сези.
   Некоторое время, полузакрыв глаза, он продолжал покоиться в кресле, наслаждаясь одиночеством.
   "Какое постоянство! - усмехнулся граф. - И какой простор для сатирических аллегорий! Каждый раз при упоминании в реляциях о золоте иезуит страдальчески кривит губы и перо начинает дрожать в его цепких пальцах. Мой бог, не потому ли, что золото падает не в его мошну? Или потому, что иезуит догадывается о существовании у графа де Сези ларца - любимца Фортуны? Да, разговор с Клодом Жерменом и в минувший четверг был не из легких. Этот иезуит способен искрошить закон на законы, раздробить грех на грехи, но никак не может понять, на что французскому королю знать о нажиме русских казаков на Азов или интересоваться, ответит согласуем татарский хан Гирей на предложение верховного везира Хозрев-паши выделить десять тысяч сабель для охраны фортов Придунайской крепости, которые будут воздвигаться, или же требовать точных данных: в том случае, если форты эти будут захвачены казаками, то не обеспечат ли себе казаки выход в Черное море?
   Но он, граф де Сези, отлично знает, на что Людовику казаки, и беспрестанно шлет донесения во Францию. А от императора Фердинанда Габсбурга он продолжает получать золотые монеты. Искатель счастья, Клод Жермен, и не ведает, что золото графу потребовалось для улаживания некоторых его личных дел в Париже. О, эти ростовщики! Поэтому в интересах его, де Сези, всячески отвлекать Турцию от событий на Западе и переключать ее ярость на Восток Иран".
   Де Сези обернулся: в зеркале от его лица веяло свежестью, словно он только что прибыл с прогулки в Булонском лесу.
   Булонский лес! О, как давно, бесконечно давно, он вынужден был оставить его, чтобы на берегах Босфора, как потерпевший жестокое кораблекрушение, вновь начать жизнь, полную случайностей и коварства. Он не желал вспоминать причин крушения - прошлое должно быть погребено... Итак, все, что происходит в Версале, что делается в Париже, - становится известно здесь, но... он, граф де Сези, не желает быть далеким слушателем волшебной музыки. Он желает быть ее создателем! Мраморное море не нарушит никаких его светских помыслов, никаких честолюбивых планов, оно не вспугнет мечту о будущем, сколь бы лихорадочно тревожным ни было настоящее.
   "Великолепно! Браво! - восклицает де Сези, картинно скрещивая руки перед зеркалом. - Да пребудет надо мной сияние святой Женевьевы, патронессы Парижа! Золото вновь распахнет передо мной ворота столицы. Химеры Нотр-Дам, о, как я посмеюсь над вами! О мой Париж, я жажду тебя! Жажду, как пчела сердцевину цветка!"
   И внезапно... де Сези ощутил холод льдины и отшатнулся. В зеркале отразилось его искаженное от ужаса лицо. Потом он заливисто рассмеялся: "Черт побери! Я целовал свое собственное изображение! Это по меньшей мере забавно!"
   Он провел рукой по шпаге: "Дьявол! Даже дыхание могилы не остановит меня! И я добьюсь триумфа, пусть ценой золота и крови!" Напевая фривольную песенку, он приоткрыл зеркальную дверцу "кабинета" и вынул механическую игрушку.
   Опустив на черепаховый столик миниатюрную карету, сделанную из золоченой бронзы, он завел ключиком механизм: кучер встрепенулся, взмахнул кнутом, белые лошадки встряхнули гривами - и игрушечный экипаж плавно покатил по золотым узорам.
   - Париж! Париж! - Де Сези не замечал, что он говорит вслух.
   Говорит? Нет, он кричит, энергичными взмахами руки торопя кучера: "Скорей, сильф! Скорей! Я вижу, о Париж, очертания твоих стен! Я приветствую твой блеск! Твой шум, твое движение! За миг очарования я жертвую королевством! Я вижу огромную тень Лувра, поглощающую карету. Но что там еще? Мой бог! Тень алебарды ложится поперек дороги? Вглядись хорошенько, кучер, что преградило путь? Виват! Виват! Ночная стража? Я прибыл в Париж?
   - Вы остаетесь в Стамбуле!
   Де Сези вздрогнул, отшатнулся, казалось, нечто острое кольнуло грудь. На ковре лежала длинная узкая тень.
   "Летучая мышь!.." Граф с трудом поднял глаза и столкнулся с ледяным взглядом Серого аббата, переступившего порог.
   Сдвинув брови и сложив на груди руки, восковые и неподвижные, непрошеный гость бесстрастно объявил:
   - И вы, граф, не пожертвуете королевством!
   Силясь овладеть собой, де Сези сухо отчеканил:
   - Кто перед посланником его величества короля Людовика XIII, графом де Сези?
   Серый аббат, повернув нагрудный крест, протянул его де Сези. На кресте были выгравированы слова.
   Пораженный граф узнал почерк человека, перед которым склонилась Франция.
   "Бог! Король! Закон!
   Повинуйтесь аббату
   Нотр-Дам де Пари!
   Кардинал Ришелье",
   прочел де Сези и молча указал на кресло тому, кого называли "правой рукой Ришелье", "Серым преосвященством" и кто не щадил сил для унижения императора Фердинанда.
   - Кардиналу угодно, чтобы вы отныне проводили в Турции политику Ришелье, иными словами - Франции, это одно и то же. Вы не будете впредь, подкрепляя речи золотыми шерифами, пропагандировать верховного везира Хозрев-пашу и высших пашей Дивана, чтобы они продолжали обращать взор султана на Восток.
   - Скажите, аббат, какая разница между переменой политического курса и фрикасе из фазана?
   - Извольте: во втором случае проглатываете вы, в первом - вас.
   - Ваше предложение неосуществимо и по другой причине. Король одобрил мою политику, она по вкусу и султану. Здесь не едят фрикасе. Война с Ираном давно предрешена.
   - И тем не менее...
   - К тому же здесь торгуются тет-а-тет, обожают бакшиш и не возвращают задаток.
   - Великолепно! Вы будете исключением.
   - Заманчиво, но неосуществимо. Представьте властелина, капризного, как дитя, и сжившегося с определенной идеей. Он видит уже перед собой пятый трон - шаха Аббаса, протягивает руку, намереваясь схватить символ за ножку, а вы, невзирая на величество, хватаете его за рукав.
   - Это сделаете вы. Завуалируйте свое действие заботой о Ближнем... Востоке.
   - Поздно. Мурад Четвертый уже выбрал полководца. Если шах Аббас - "лев Ирана", этот полководец - "барс Грузии". Турнир неотвратим.
   - Вы оригинал, граф, но... вы изучили различные средства ведения Сералем политических дел. Кардиналу угодно сохранить вас в роли посланника. И впредь вы будете пропагандировать верховного везира Хозрев-пашу и высших пашей Дивана, чтобы они обратили взор султана на Запад.
   - Повторяю, это немыслимо. Вражда султана к шаху Аббасу неукротима. Поверьте, что никакие доводы не помогут, тем более Непобедимый, так зовут полководца, вне всякого сомнения, одержит султану победу.
   - Может и не одержать.
   - Что вы скрываете, аббат, под сутаной ваших слов?
   - Кардиналу угодно, чтобы султан Мурад IV на время оставил Иран в покое и... преисполнясь ненавистью к Габсбургам, перевел бы войска Оттоманской империи на западные линии, сопредельные владениям Габсбургов. Турция должна вступить на арену европейской войны.
   - Но позвольте, аббат, еще совсем недавно его святейшество искал сближения с императорами Германии и Испании.
   - Между часом, когда кардинал не видел угрозы, нависшей над Францией, и часом, когда он ее обнаружил, - вечность.
   Де Сези хотелось выхватить из ножен шпагу и пронзить Серого аббата. С каким бы удовольствием он вытер окровавленный клинок о мерзкую сутану. Но он не был уверен, что за одним слугой грозного кардинала не явятся десятки, сотни других: аббаты, стражи, бакалавры, палачи, корсары, чудаки, отравители, куаферы, вельможи, ученые, разбойники, офицеры, консулы, гробовщики, трактирщики, безумцы, дуэлянты, булочники, охотники, контрабандисты, мертвецы. Он чувствовал, что тысячи острых глаз следят за ним, тысячи цепких рук тянутся к нему, и достаточно одного движения, чтобы они набросились на свою жертву, уподобив графа де Сези быку, приколотому на бойне. И поэтому, придав лицу смиренное выражение, он, как бы недоумевая, спросил:
   - О какой угрозе, аббат, вы говорите?
   - О той, о которой вы думаете!
   - Но я прошу, аббат, открыть мне ту тайную причину, которая привела кардинала Ришелье к неуклонному решению столь круто изменить курс политики Франции.
   - Небезызвестная вам мадам де Нонанкур вышила кардиналу карту мира. Тонкое мастерство! Разноцветный бисер, образующий океаны и материки, королевства и империи! Империи Габсбургов расшиты коричневым бисером, запомните, ко-рич-не-вым! Итак, с севера, востока и юга обступают коричневые империи сплоченным кольцом бело-сине-красного бисера королевства Английское, Датское, Шведское, Нидерландские штаты, царство Московское, султанат Турция и страна венгров.
   Проще: означенные государства должны стать, если они этого еще сделать не успели, союзниками Франции. И да пребудет над нами благословение Христа! Кардиналу угодно придушить империю Фердинанда II. В час победы Франции его святейшество перережет на карте некоторые нити, как вены, и коричневый бисер рассыплется с сатанинским шумом и сгинет в преисподней.
   Голос аббата звенел предостерегающе, как колокол Нотр-Дам де Пари, и все же де Сези улавливал иронию. К кому относилась она: к нему или к мадам де Нонанкур?
   - Здесь Турция, аббат! Ночи глухие, а дни безликие! Стоят кипарисы стражи смерти. Когда мимо них проходит незнакомец, они оживают и в неясных отблесках полумесяца мелькают зеленые копья. Воды здесь голубые на вид - и красные по своей сути. Они способны не только ласкать красавиц, но и кипеть, заманивая в свои глубины неверные души и выплескивая на камни кровавую пену.
   Аббат зловеще усмехнулся и опустился с такой легкостью в кресло, словно не имел веса.
   - Рекомендую, граф де Сези, прислушаться к моим словам. Мы здесь одни, не стоит соблюдать таинственность. Тут все дело только в "да" или "нет". Нравится ли вам политика кардинала Ришелье? Да или нет? И нравится ли мне ваша уклончивость? Да или нет? Вот и вся трудность.
   Де Сези также опустился в кресло, поставив у ног шпагу. Он внимательно следил за Серым аббатом.
   - Король Людовик Тринадцатый, которому я служу, как дворянин, не захочет лишить себя экстренных реляций из Стамбула. Мне нравится чувство благодарности, им обладает король.
   - Долг ваш перед королем, перед кардиналом - совесть и честь!
   - В этих чувствах я дам отчет только господу богу!
   - Нет, сатана! - воскликнул аббат и неожиданно со страшной силой ударил кулаком по черепаховому столику.
   Игрушечная карета со звоном упала на пол, механизм пришел в действие, бронзовый кучер выронил кнут, и белые лошадки, взмахивая гривами, как бы в испуге, понеслись в дальний угол.
   Дверь приоткрылась, заглянул Боно.
   - Не хотите ли, аббат, кофе?
   - Я хочу тишины.
   Де Сези махнул рукой, Боно исчез.
   - Аббат, вы обладаете превосходным голосом! Почему бы вам самому не оглушить султана?
   - Это сделаете вы! Так угодно кардиналу!
   - Что дает вам в этом уверенность, мой аббат?
   - Ваше прошлое!
   - У меня есть только настоящее и будущее.
   - Я напомню вам прошлое, граф...
   Худое лицо с большим носом надвинулось на де Сези, упорный взгляд так сверлил его, что он невольно зажмурился и подумал: "Этот сатана - капуцин, но ему больше, чем Клоду Жермену, пристало быть иезуитом".
   - Прошу... - Де Сези старался и не мог унять дрожь.
   - Припомните, граф, монастырь Фонтерво... - вкрадчиво начал Серый аббат, - это тот, где обычно воспитываются принцессы... Однажды глубокой ночью вы похитили из его стен де Нонаккур. Мадемуазель спустилась по веревочной лестнице. Вы держали наготове пистолет. Почтовая карета притаилась у монастырского сада. Де Нонанкур завязала под нежно-розовым подбородком газовую косынку, покрывавшую ее восхитительную головку, но уже мечтала о серебряных кружевах, бантах и цветах. Карета умчалась... Вы смутили невинную душу. Пистолет, направленный на монастырь, был вызовом небу. Без сомнения, уже тогда, с превосходным знанием Турции... у вас соединились три качества: лицемерие, изворотливость, неверность. Вам не хватает четвертого: покорности.
   - Чтобы обладать способностью покоряться, надо иметь дряблый характер.
   - На этот раз вы, граф, покоритесь, сохранив свой характер таким, каким он угоден кардиналу. Я продолжаю... Вы рассуждали так: "Похитить де Нонанкур надо было во всяком случае: во-первых, я добыл пикантную девочку, во-вторых, обеспечил себе дружбу ее знатных родителей и право на их значительное состояние". За одно это преступление вы получили право на вход в Бастилию! Кстати, мадемуазель писала вам любовные записки даже на дереве. Они сохранились.
   - Ваша сказка, аббат, захватывает, не создана ли она в Отеле Рамбулье? Кстати, там же и записки любви.
   - Кардинал не станет изводить тебя темницей, ты попросту будешь обезглавлен.
   - Мой бог, голова де Сези принадлежит королю!
   - Он без сожаления отдаст ее Франции, иными словами - Ришелье, это одно и то же... И дальше, граф... вы знали, что для де Нонанкур было обязательно в первую же неделю своего замужества показаться в королевской опере во всех ваших фамильных бриллиантах. Но где же эти бриллианты? Где они? Где?! Увы, нет того, чего нет, - вы начисто проиграли их в одном игорном доме на площади Победы. Ваши предки ночь напролет стонали в склепе гасконского замка. В пятницу, день, когда происходит представление новобрачной, вам в театре, как молодым знатного происхождения, была оставлена ложа рядом с королевой. Мадемуазель де Нонанкур, - простите, уже мадам, и еще вернее графиня де Сези, появилась в парадной ложе в чудесной шляпке, сотканной из ваших фамильных бриллиантов, и с ослепительным букетом, составленным из бриллиантов. Огни ада отразились в этом букете... Да хранит нас мадонна!.. Мало святого было и в шляпке... Ваше влияние на политику Турции пагубно для Франции. Известно ли вам это, граф де Сези? Нет? Вы утверждаете обратное? Королевство может дорого поплатиться за слепое доверие к своему послу в Стамбуле. Не настал ли для вас, граф, момент оценить вышивку мадам де Нонанкур?
   - Вы хотите сказать: шалость де Нонанкур.
   - Нет, шалость госпожи политики.
   Де Сези любезно улыбался. Он уже овладел собой и хотел одного, чтобы во взгляде, который он бросал на аббата, было больше смелости:
   - Дорогой аббат, - мягко заговорил он, опираясь на шпагу, - вы приписываете мне то, чего никогда не было. Это забавно. Что касается политики, я веду ее на берегах Босфора безупречно. Для Фердинанда не может остаться секретом, какую цель преследует кардинал Ришелье, предпринимая попытку натравить султана на империю. Открытый вызов дому Габсбургов поражение Франции, в этом я глубоко убежден. Ослабление могущества Вены! Захват рейнских границ! Боже мой, что за утопия! Фердинанд уже грозил бросить на Францию испанские войска. Это предупреждение не пустой звук. Да хранит святая Женевьева обожаемое мною отечество! Полумесяц не должен нацеливать свои острые рога на Запад, они должны нанести удар на Востоке. Так говорит султан Мурад Четвертый.
   - Бравада приведет вас к эшафоту, а от эшафота до ада один шаг!
   - Ад слишком перенаселен, аббат, я сделаю два - в сторону рая.
   - Вы начинаете кощунствовать? Но что ваша шпага перед этим крестом?
   Серый аббат, грозно сверкая глазами, высоко поднял нагрудный крест с повелением кардинала.
   В позолоченной клетке закопошился попугай, разражаясь резким криком: яр да лык! ка гиз ман! чар дал!
   Аббат мельком взглянул на птицу, потом перевел взгляд на греховный потолок и прошептал старинное заклинание. Де Сези готов был побиться об заклад, что в этот момент Серый аббат смеялся. Подавив в себе смятение, де Сези твердо положил руку на рукоятку шпаги и подался вперед.
   Серый аббат заметил на его пухлом лице выражение скуки и звонко хрустнул костлявыми пальцами.
   - Вернемся к вашему прошлому, граф.
   - К игре вашего воображения?
   - Каким же чудом воскресли фамильные бриллианты, так безрассудно утраченные? Никаким! Вы просто ухитрились накануне торжественного события заполучить их у ростовщика Ланкрэ и выдали долговые обязательства.
   Почувствовав, что бледнеет, де Сези торопливо достал из камзола кружевной платочек с графским гербом и провел им по щекам, словно стремился придать им вновь тот безупречный цвет, которым гордились в его роду рыцари святого Франциска.
   Аббат приветливо смотрел на де Сези и, кивнув на гонг, предложил:
   - Не хотите ли кофе?..
   - Нет... у вас, аббат, никаких доказательств!
   - Они есть у кардинала.
   - Дьявол! - стукнул шпагой о ковер де Сези. - Чудовищный обман!
   - Напротив, отвратная истина!.. После того как вы заполучили драгоценности, ваш молодчик пропорол шпагой насквозь ростовщика Ланкрэ. Бедный! В ночном колпаке, залитый кровью, он испустил дух, - голос Серого аббата зазвучал, как церковный орган; соединив ладони, аббат молитвенно поднял руки, - не успев принять святые дары. В этот скорбный час я находился на улице Сент-Оноре. "Да примет бедного Ланкрэ господь в лоно свое!" воскликнул офицер кардинальской стражи, который вбежал ко мне лишь благодаря черному плащу виконта, укрывшему его от волчьих глаз ваших молодчиков.
   Оказалось, чем больше ростовщик Ланкрэ богател, тем чаще ощущал дыхание насильственной смерти, что и привело его к счастливой мысли заранее искусно подделать ваши долговые обязательства. В ночь с тридцатого на тридцать первое марта, отправив ростовщика на тот свет, ваши молодчики проникли в потайной ящик секретера и... выкрали... увы!.. копии. Очень удачно!.. Итак, интересы Франции требуют, чтобы Турция включилась в борьбу против австрийского дома Габсбургов!
   Аббат умолк, вперив испытующий взор в де Сези. Граф болезненно ощущал, как по его спине пробегают мурашки и белеет кончик носа - признак невольного ужаса, - и внезапно гневно проговорил:
   - Не изучайте, аббат, мое лицо. Оно привыкло к изменчивым струям воздуха в Турции, к теням платанов и странному блеску морских волн. Я владею им не хуже, чем шпагой.
   - Да, вы холодны, как замороженная монета. Золотой ливр, обрызганный по краям, блестящий посередине. Однако продолжим, граф... Что же произошло с оригиналами ваших долговых обязательств? Они были проданы, естественно, заблаговременно по номинальной цене ростовщиком Ланкрэ ювелиру Будэну, знаменитому в Елисейских полях. Кардиналу было угодно, и я посетил Будэна в его роскошном особняке. Сверх номинальной цены кардинал прибавил семь тысяч ливров, и ювелир воскликнул: "Да здравствует король!" Я передал эти оригиналы святейшему кардиналу Ришелье, первому министру Франции. Они очень скромны на вид, перевязаны сиреневой тесьмой, их семнадцать, - число, предвещающее день встреч.
   Граф, не вынуждайте кардинала пожелать встречи с вами. Одной головы мало за два преступления.
   Де Сези был как в столбняке. То, что он долгие годы скрывал под сенью полумесяца, было раскрыто жестокой рукой правителя в мантии. Страшные свидетели - семнадцать по счету - теснились где-то в ящике стола, на котором резвились котята, скреплялись союзы, объявлялись войны, проливались духи, решались судьбы Европы. Семнадцать! Он в любой момент мог быть разоблачен перед султаном, королем Франции, перед Диваном Турции, брошен в долговую тюрьму, передан страже кардинала, возвращен на галере во Францию, отдан палачу...
   И, словно разгадав его мысли, аббат добродушно заметил:
   - Король благосклонно внимает утренним докладам Ришелье. Вы можете не сомневаться: король подпишет вердикт... вердикт о вашем обезглавлении. Лучше отдать голову кардиналу, чем палачу.
   - Это одно и то же, - пробормотал де Сези.
   - Ты что-то сказал, сын мой?
   - Умри, серый дьявол!
   Де Сези молниеносно выхватил шпагу и ринулся на аббата. Но не менее быстро тот отскочил в сторону, и острый конец шпаги, пройдя на миллиметр мимо его груди, царапнул гобелен.
   Аббат грозно вскинул нагрудный крест. Попугай вновь свирепо закричал: яр да лык! ка гиз ман! Чар... - и замертво свалился с жердочки. Из креста продолжала бить струйка изумрудной жидкости.
   - Спокойствие, граф! Одной капли этого яда довольно, чтобы вы сделали не два шага, а один - и прямо в ад!
   С поднятым крестом аббат стал медленно надвигаться на де Сези, неотступно сверля его глазами, полными гипнотической силы. Де Сези качнулся, будто одурманенный, выронил шпагу и бессильно опустился в кресло...
   Смутно он различал, как из дальнего угла гулко понеслись вскачь белые лошадки, взмахивая гривами, как бронзовый кучер подхватил с ковра кнут и щелкнул им в воздухе и как раскачивалась игрушечная карета, цепляясь за бахрому ковра.
   Потом он увидел скакавших за каретой всадников с красными крестами на белых плащах и в широкополых шляпах с перьями. Карета из игрушечной вдруг стала настоящей, вынеслась на середину ковра. Всадники образовали круг, а лакей, сверкая парадной ливреей, соскочив с запяток, бросился открывать позолоченную дверцу. Из кареты вышел кардинал Ришелье и помог сойти мадам де Нонанкур. В прическе, представлявшей волны золотистого моря, дрожали страусовые перья, фамильные бриллианты обвили гибкую, как у лебедя, шею, на левом плече ее благоухал пышный букет. Мадам де Нонанкур вынула из цветочной корзиночки вышивку, встряхнула и кинула на траву. Карта мира замерцала разноцветным бисером. Четыре гвардейца вмиг уставили вышивку бутылями с хрустальными пробками, забросали салфетками с вензелями Людовика XIII.