Страница:
— Разве?
— Лучшего способа снять подозрения с Осич, чем покушение на нее и ее смерть, вы и придумать не могли.
Если бы Валентина Терентьевна осталась жива-здорова, подозрение, что исчезновение Кривошеевой — ее рук дело, так и осталось бы в силе. Вы поторопились.
— Вот как?
— Вам следовало понадеяться на преданность и молчание влюбленной женщины, которой, как вы сами справедливо заметили, и была Валентина Терентьевна.
— Разве она не сказала вам, что отправила эту женщину, Кривошееву, ко мне в “Ночку”?
— Нет. Точнее, она сказала это, только когда уже умирала в больнице, и только, я думаю, потому, что умирала. А умирала она от ваших рук.
— Что ж… Жаль. Возможно, я действительно поторопился.
— Занервничали?
— Одно то, что все раскроется — и Леночка обо всем узнает…
— Только это вас и волновало? Леночка? Он мог не отвечать на этот вопрос. И так все было ясно… Он и не ответил.
— А Бритиков? Что с ним, Леонид Алексеевич, произошло?
— Я его не убивал.
— Вот как?! Неужели Фофанов все-таки это сделал?
Туровский только мрачно усмехнулся в ответ.
— Стало быть, вы не имеете к смерти Бритикова никакого отношения?
— Я этого не говорил. “Не убивал” и “не имею отношения к его смерти” — это разные вещи.
— Значит.., это вы сказали Фофанову?
— Да.
— Как же это случилось?
— В тот раз.., было уже поздно.., точнее, уже рано. Под утро Фофанов был сильно пьян, засиделся в “Ночке”. Я знал, что Бритиков собирается уезжать. Видел, как он расплатился и пошел к машине. А Фофанов как раз вышел из ресторана. И я сказал Фофанову, указав на Бритикова: у такого человека мог быть сильный мотив расправиться с вашей женой! Ну, в общем, объяснил Фофанову, что Бритиков — брат той женщины… И вполне, мол, тянет на роль мстителя…
— Ну да.., вы же это знали… Про мотив.
— Именно. Я как-то вам уже рассказывал. Когда живешь у большой дороги, становишься хранителем многих тайн. Бритиков часто откровенничал со мной, когда останавливался в мотеле. Рассказывал и про сестру, и про девушек, которые ее убили. Называл фамилию Фофановой.
До поры до времени эта информация была мне не нужна, просто ни к чему. А потом, как видите, пригодилась.
— Да уж… Вижу. Пригодилась. Чем он вам помешал-то, этот Бритиков?
— Видите ли… Бритиков видел, как они поругались тогда в мотеле, Леночка и эта девушка. У меня и сейчас в ушах стоит наглый голос этой девчонки! Я точно все помню. Она сказала моей жене: “Эй, бабушка, нельзя ли побыстрее? Или у вас уже быстро не получается? Тогда пора на пенсию!"
И Деночку это вывело из себя. А этот Бритиков — он все это видел, он присутствовал при этом. Бритиков мог об этом эпизоде вам рассказать, мог рассказать, что Фофанова была в мотеле. Поэтому я не колебался, когда появилась возможность его устранить.
— Он и рассказал. Вы опоздали.
— Возможно. А кроме того; я это сделал на всякий случай. Я боялся, что Бритиков будет сильно возникать с этим своим идиотским хомячком. Доискиваться, копаться в этой истории с грибами. Он бы мне покоя не дал. Притом, что для него наша дорога — обычный маршрут. Так и ездил бы он тут, разыскивая убийц своей сестры и убийц хомячка. Ну вот, я и решил воспользоваться моментом. А момент оказался, как вы понимаете, крайне удобный.
— И что же было дальше? После того, как вы указали Фофанову на Бритикова?
— Ну… Фофанов просто рассвирепел, когда я указал ему на Бритикова.
Там, на паркинге, все и случилось.
Фофанов его просто придушил.
Потом затолкал в кабину его же машины, положил голову на руль и сказал: “Сиди теперь, как она!"
Да… Такие вот дела… Слушая Туровского, Светлова думала: выражения — “у него был вид человека, который не врет” или “вид человека, который этого не совершал” или “я думаю, что он говорит правду” — просто не имеют права на существование. А выражение лица — категория, которая вообще не должна учитываться при расследовании. Что ей там тогда показалось? Что Фофанов с искренним недоумением смотрит на убитого Бритикова?!
Туровскому теперь нет смысла врать. Жертвой больше, жертвой меньше ему припишут — для Леонида Алексеевича это уже не актуально. Его ждет пожизненное. А жизнь все равно одна. Две не отсидишь — что бы ни совершил. А Бобочка? А что Бобочка… Честнейший парень. Он ведь не говорил Светловой, что его шеф не убивал Бритикова. Бобочка сказал ей только, что Фофанов не убивал свою жену. И это было правдой. Бобочка сказал лишь то, что посчитал возможным ей сообщить. Кстати, и Фофанов, возможно, не лгал. Вполне ВОЗМОЖНО, что наутро он напрочь не помнил, что сделал несколько часов назад, будучи до одурения пьяным. Это к тому, что люди могут вполне искренне лгать по разным причинам, в том числе и сами искренне заблуждаясь. Для расследования важно, что лгут они при этом с искренним выражением налицо. И детектив, который этому доверяет, — полный идиот. Все! Отныне больше никаких “у него был такой искренний вид”, “я ему поверила” и тому подобной околесицы.
— А сам Фофанов? — Аня с трудом заставила себя взглянуть в лицо Туровскому. — Как он исчез?
— Пришлось.
— Что, так близко подобрался к разгадке?
— Фофанов к разгадке?! Не смешите! Этот мастодонт с мозгами курицы. Куда ему!
— А что же?
— Неужели не понятно?
— Непонятно.
— Мне нужно было, чтобы вы уехали наконец отсюда.
— Ах вот оно что!
— Лучше бы это до вас пораньше дошло.
— Ну, извините бестолковую, не догадалась.
— Да я понял, что надо от вас избавляться. Слишком вы в наших краях загостились. С грибами, однако, не вышло. Вторая попытка покушения могла показаться подозрительной.
И тогда в голову пришло самое простое: зачем вас убивать, если вы можете просто уехать? Вы уедете, если расчистить вам для этого путь, убрав Фофанова, подумал я.
— Понимаю. Вы так старались. Убрали Фофанова. Освободили мне дорогу домой. А я не уехала. Понимаю степень вашего разочарования!
— Понимаете?!
Глаза Туровского блеснули тусклым желтым огнем, от которого, даже несмотря на то что Леонид Алексеевич был в наручниках, Светловой стало не по себе.
— Где уж вам понять… — Из его горла вырвался звук, отдаленно напоминающий человеческий смех:
— Степень нашего разочарования!
Светлова выдержала долгую паузу, чтобы дать ему успокоиться.
Хотя больше всего на свете ей хотелось сейчас встать и уйти — настолько стало уже не по себе рядом с этим человеком. Но она постаралась взять себя в руки.
— А как получилось, что вся ваша недвижимость: и завод, и “Огонек”, — все принадлежит Кудинову?
— Как? Да я сам записал это “все” на него. Все! Кроме “Ночки"
— И не побоялись? Он ведь алкоголик.
— Видите ли… Психологически Леша Кудинов находится в полной зависимости от меня, — спокойно объяснил Светловой ее страшный собеседник.
— Неужели?
Видно было, Туровского покоробило то, что в его власти усомнились.
— Я понимаю, вам трудно в это поверить. Но.., видите ли… Некоторые люди от природы наделены способностью к довольно сильной концентрации мысли. А психические тренировки, практикуемые в тех местах, где я побывал, развивают эту концентрацию до удивительной силы… До удивительной! Намного превосходящей ту, которой награждает человека природа.
Представьте, например, что подаренный кинжал совершает смертельное для своего нового обладателя движение и убивает его!
— И вы этому научились? — не удержалась от вопроса Аня.
— Ну, разумеется, подобного я не достиг — на это уходят годы тренировок, отшельничества, учения у наставников…
Но кое-что из того, чем наградила меня природа, развил безусловно… В некоторой степени — да, безусловно!
— В какой степени, если не секрет?
— Понимаете, — продолжал Туровский, словно не слыша ее вопроса. — В тех краях как само собой разумеющееся воспринимают то, о чем в других местах земного шара привыкли узнавать только из сказок.
Путем внушения человек развивает в себе такие способности и силу, что может даже на расстоянии приказывать совершить любое угодное для него действие — людям, животным, демонам, духам и прочим…
— Богатый выбор. Туровский усмехнулся:
— Из всего этого соблазнительного перечня я выбрал Лешу Кудинова.
— И у вас получилось? Приказывать ему на расстоянии?
— Зачем же на расстоянии? У нас тут и расстояний-то в Рукомойске — кот наплакал, все рядом. В общем-то, ничего особенного мне от него не было нужно. И, разумеется, применить все, что я умею, на Кудинове не составляло большого труда. Тут и чудес никаких нет. Леша — легкая добыча: мягкий, внушаемый человек — без стержня в жизни и без царя в голове.
Ну, вот вам пример. У Леши Кудинова, как всем известно, руки золотые. И я попросил его смастерить ни мало ни много — взрывное устройство, смонтированное с радиотелефоном.
— Да, я знаю, что он, к сожалению, это сделал.
— Ну, не буду преувеличивать… Я, конечно, не посвящал его в подробности. Не говорил ему, разумеется, что это покушение на Валю Осич. Сказал только, что мне это надо. Просто для того, чтобы кое-кого немного попугать. Мол, это связано с бизнесом. Ну, а уж устанавливал взрывное устройство в подъезде Осич я сам. Леша мне только объяснил, как это сделать. А я прикинулся монтером из сервисной конторы, которая профилактику домофонов осуществляет. И вот так оно все и вышло. А в общем, он все равно ни в чем не мог мне отказать.
Не скрою, это его подчинение и его зависимость тешили меня. Хотя я и не держал, наверное, это особенно в голове. Но отчасти бессознательно все же мстил Кудинову за то, что мне пришлось пережить, когда Леночка к нему ушла. Хотя он был в этом совсем не виноват — она так решила, она выбрала!
— Надо полагать, вы испробовали свои способности к внушению не только на нем?
— Полагайте что хотите. — Туровский усмехнулся.
— Но почему… — Аня запнулась, — почему вы не стали…
— Почему не мог таким же образом воздействовать на Леночку?
— Да.
— Увы… Очевидно, можно заставить летать кинжал, но невозможно заставить женщину, которая разлюбила, снова полюбить. Моих возможностей для этого — тогда! — оказалось явно недостаточно.
Все уже сказано на эту тему: “Но для женщины прошлого нет, разлюбила, и стал ей чужой”.
Леночка ушла к Кудинову не потому, что его любила, а потому, что разлюбила меня. Выбрала Лешу, потому что это вечная проблема Рукомойска — не из кого выбирать. С генофондом положение аховое.
Возможно, я мог повлиять на Кудинова и заставить отказаться от Леночки, но вот ее — я не мог заставить тогда ничего. Даже выпить со мной кофе.., не говоря уж обо всем остальном!
Впрочем, тогда, до отъезда в Лхасу, я не мог повлиять даже на такого, как Леша…
Знаете, почему столько людей, выросших в европейской культуре и традициях, все-таки обращаются к восточным практикам? Почему Тибет так манит? Потому что не хочется до конца жизни бессмысленно болтаться, как цветок в проруби! Приходишь в ярость от своей беспомощности. Это унизительно — зависеть все время от болезней, желаний, воли других людей, мужчин и особенно женщин. Тибет дает силу управлять своим телом, своим здоровьем, своими желаниями, своими мыслями, своей жизнью…
— И чужими тоже?
— Да. Безусловно.
— Вы хотите сказать: у вас все это получилось? — спросила Светлова.
— Что именно?
— Ну.., управлять своими желаниями, своими мыслями, своей жизнью?
Туровский промолчал.
"Это и есть ответ, — подумала Светлова. — Он потерпел крушение в главном. Этим и объясняется его удивительная откровенность. То, что он так подробно все рассказывает. Ему уже все равно… Нет никого откровеннее людей, которым уже нечего терять”.
— Когда я вернулся через два года, Леночка уже вдоволь накушалась Лешиной болтовни, его беспомощности, безденежья, его пьянства. И она вернулась ко мне. Но не потому, что полюбила вновь, а снова по той же неизбывной для Рукомойска причине — отсутствия выбора.
В общем, можно сказать, что все было именно так. А можно сказать и по-другому.
Возможно, она снова полюбила меня, и все случилось именно так, потому что я решил воспользоваться кое-чем понадежнее и посильнее, чем сила моего внушения.
Туровский проницательно взглянул на Светлову:
— Вы видели маску Махакалы? Запомнили ее? Аня кивнула:
— Вряд ли когда-нибудь забуду.
— Что не по силам человеку — по силам божествам.
— Вы не хотите рассказать, что с вами случилось?
Но Туровский словно не слышал ее.
Некоторое время он молчал, и Светлова понимала, что не следует прерывать это молчание даже вздохом.
Наконец он начал говорить:
— Это случилось со мной там.., в августе. Конец июля — начало августа — это время “саун”. Траурное время без богов. В это время боги, по мнению тамошних жителей, удаляются для медитаций в подземный мир, в царство змей. И люди остаются без защиты. Наверное, и я был тогда беззащитен!
Сон богов — это время, когда происходят несчастья, болезни, смерти. В том числе и болезни рассудка.
Иначе как болезнью, расстройством ума я не могу объяснить то, что посмел решиться на это.
Дело в том, что я был допущен к некоторым шаманским тайнам, в круг избранных.
Видите ли, шаманизм никак нельзя назвать смесью шарлатанства и знахарства.
Это что-то древнее. То, что существует на земле тысячи лет.
И то, что появилось на свет раньше всех других богов, еще в те времена, когда первобытные люди жили в пещерах.
Например, бога Шиву жители Тибета считают первошаманом.
Когда я в первый раз увидел шамана — своего будущего наставника! — во время обряда, я был ошеломлен.
Его лицо совершенно переменилось. На лбу проступила толстая жила, как проволока.
Хош! Он бьет в свой магический барабан. И.., только что он был здесь — и вот он уже путешествует по другому миру, отблески которого наблюдатели видят на его лице.
Хош! Он проносится сквозь врата сознания. Барабан затихает — он уже там.
Глаза смотрят вверх, вниз, по сторонам. Он прокладывает себе путь в невидимом мне мире.
Я не сводил с него глаз. Я понимал: то же самое люди видели и тысячи лет назад…
Ну, в общем, это все не фантазии, поверьте, это все соответствует реальности.
Это древняя практика, когда люди и боги становятся очень близки. В религии этого нет. Шаман в тех местах, где я постигал истину, может быть буддистом, может быть индуистом. Но когда солнце заходит и он берется за свой барабан — это уже не имеет никакого значения.
«А солнце как раз опускалось за лес, когда я подъехала к “Огоньку”, — подумала Светлова. — Ну точно поспела к началу! Это называется: “А вы, Светлова, как всегда, вовремя!»
— Понимаете, Аня, все дело в том, что шаманом человек становится по призыву божества, духа. Он не может выбирать это занятие по своему желанию. Это не профессия. Духи сами избирают человека и извещают об этом, насылая шаманскую болезнь. Обычно это слуховые галлюцинации, видения, головная боль…
Это началось уже после первого года моей жизни в горах. Очень хорошо помню, как это было.
Бесконечный теплый дождь. Белая от пены бурная река. Я обливаюсь потом под плащом, поднимаясь в гору.
Террасами — на склонах гор — поля с молодым рисом: женщины несут корзины фруктов, домишки с крошечными двориками; огромная, ростом с деревья — как в галлюцинациях наших наркоманов — конопля…
И вдруг все словно растворяется в воздухе…
Фигуры людей вокруг исчезают. И рядом появляется другая фигура. Крупнее, чем человеческая. Черный безликий расплывчатый силуэт — точно за матовым стеклом.
Позже, когда я спросил того, кто потом стал моим наставником: “Что это было?”, наставник довольно улыбнулся.
"Ты видел его”, — сказал он. “Кого?” — “Гуру Ринпоче”. — “Шиву?” — спросил я. Он улыбнулся и кивнул.
Ринпоче, или Ринпотше, как еще иногда говорят, это значит Драгоценный.
Потом были другие видения. Сильная, мучительная головная боль…
Все это прошло, когда я дал согласие.
Мне объяснили, что, если бы я отказался, я мог бы поплатиться за отказ жизнью. Не своей, а кого-нибудь из близких. Отказываться нельзя. Выбора, в общем, нет.
А самый близкий человек для меня — Леночка.
— А потом?
— А потом…
Туровский замолчал, словно собираясь с силами.
— Мой наставник был единственным шаманом в округе, кто осмеливался надевать эту маску. Когда я впервые уговорил его показать мне маску, надеть ее на себя, он сказал: “Надо стать перед ней на колени, прежде чем посмеешь надеть, и попросить: “Хранитель мира, я собираюсь надеть твое лицо без всякой причины. Прости мне это”…
Так полагается.
Я запомнил его слова.
Потом я впервые увидел, как он совершает обряд с маской.
Шаманов, осмеливающихся надеть маску божества Махакала, очень немного. В тех местах, где я путешествовал, были сотни шаманов, а осмелился ее надеть только один.
И еще я. Я тоже осмелился это сделать! И еще большее безумие — я осмелился ее похитить, увезти с собой.
Видите ли.., я очень хотел вернуть Леночку. И надеялся, что маска, ее сила мне помогут… Ведь ради любви можно сделать все? Правда?
— Я не знаю, — просто ответила Аня.
— А я знаю!
— Но жена ведь вернулась к вам, Леонид Алексеевич, почему же тогда… Почему вы не успокоились? Зачем было все, что вы делали потом?
— Видите ли, когда человек остается наедине со своим страхом, его ментальность мало отличается от ментальное™ его предков, такими, какими они были тысячу или двести лет назад…
— Разве?
— И тогда современный человек мало чем отличается от жреца майя, требующего заколоть невольников, чтобы пошел дождь.
— Это вы про страх перед засухой?
— И совсем этот современный человек не отличается от герцогини Монтеспан, верящей, что принесенный в жертву младенец вернет ей любовь и расположение короля…
— Вы говорите — страх?
— Ну, я имею в виду самые разные его обличья… Например, страх потерять любимого человека… Или страх перед старостью…
— Страх перед старостью?
— Леночка начала стареть. Разумеется, это естественно. Нет ничего обычнее, зауряднее этого процесса. Всем положено — рано или поздно. Но для меня это стало отчего-то громом среди ясного неба. Я был стерт в порошок, уничтожен… Я похитил маску! Я хотел вернуть Леночку, понимаете?
Но в тот миг, когда я был убежден, что достиг того, чего хотел — Леночка снова со мной и теперь навсегда, до конца жизни! — я должен был испытывать ликование победы.., ведь я вернул ее! Оказалось, что демон маски, вернувший мне ее, зло посмеялся надо мной! Вместо желанной красавицы я получил старуху. Он словно издевался надо мной! “Ты думал, что будешь теперь счастливо коротать свои дни у домашнего камелька, любуясь ее прекрасным лицом? Изволь! Получай! Только теперь изо дня в день ты будешь смотреть на ее морщины и немощь!” И вот… Я стал приносить маске жертвы… Но она требовала больше и больше! Я старался… Приносил ей жертвы, а она…
Светлова не смогла удержаться от глубокого вздоха, слушая этого монолог.
Как же бедная Амалия ошибалась! Она-то подозревала, что Елена “с цепи сорвалась”.
Как подруга Елены и косметолог, Кудинова считала, что за теми неприятными метаморфозами, которые происходят с внешностью прекрасной Елены, безусловно скрываются психологические трагедии.
Амалия только не догадывалась, чьи!
Неприятные для многих женщин изменения внешности для Елены, как считала Амалия — а вслед за ней, и под ее влиянием, так же стала думать и Светлова, — стали катастрофическими.
И тут им надо было бы сказать себе: стоп!
Ведь Кудинова поначалу сама удивлялась такому повороту в жизни своей подруги. Сама же Амалия признавалась, что ожидала другого — предполагая, что Елена примет старость спокойно. Предполагала, что Елена Прекрасная не слишком будет брать это в голову. Что ей, в общем, все должно быть по фигу… “Собрала столько вздохов восхищения за свою жизнь, что уже хватит! Ну, стареет — с кем не бывает… Неприятно.., но не более того!"
И именно это предположение и было правильным!
И она же, Амалия, ясно сформулировала, для кого эта метаморфоза с внешностью Елены могла стать катастрофической…
"Ах ты! — Если бы Светлова могла хлопнуть себя по лбу, ну точно хлопнула бы. — Ведь Амалия не раз произносила эти слова: “главный жизненный приз”, “свет в окошке”…
Про кого это все было сказано самой же Кудиновой?
Про Леонида Алексеевича Туровского. Вот про кого!
"Он как игрок, который все поставил на одно. Понимаете, он все поставил на ее красоту. — Сейчас Аня в точности вспомнила то, что говорила ей когда-то Амалия. — Он не стал делать карьеру. У него не было близких друзей. Нет детей… Представьте, что какому-то зачуханному коллекционеру вдруг чудом досталась “Весна” Боттичелли. И вот он ее, одурев от радости, запирает в своем доме на восемь замков.., и все! Отныне его жизнь состоит из того, что он любуется шедевром. Вот это Туровский и его Елена Прекрасная”.
Вот что нужно было Анне делать… Чтобы понять ход мыслей Туровского, Светловой следовало как минимум сопоставить его жизненную катастрофу с трагедией коллекционера, лишившегося Боттичелли. Тогда бы Анна поняла силу его диких страстей и ужасных фантазий. И не стала бы доверять его имиджу “придорожного милашки Челентано”.
— Знаете, они вообще очень коварные… Они обожают эти перевертыши… — забормотал вдруг торопливо и бессвязно Туровский. — Иногда идешь в горах.., впереди огонь.., присаживаешься к костру, у которого греется одинокий путник.., и вдруг путник превращается в.., это ужасно.., потому что это они…
— Кто они? — спросила Аня.
— Они? Демоны, конечно…
Туровский уставился куда-то в пространство.
А Аня уже отказывалась понимать, где в его сознании проходит грань между умным, строго логичным и склонным к иронии Леонидом Алексеевичем Туровским и погруженным в невероятные суеверия, дрожащим от безумия и ненависти обладателем маски.
И было ли это безумием? Или истинным погружением в мистический и тем не менее реальный мир, который существовал где-то на краю земли, среди снежных вершин и тысячелетних тайн, — мир, который Светлова совсем не знала?
Мир, которому столько недюжинных людей — не чета Светловой, от Рерихов и Дэвид-Ниль до красавчиков Бреда Пита и Ричарда Гира — отдали ГОДЫ своей жизни, свое восхищение и искреннюю веру в чудеса, которые он может творить.
— Я хотел умилостивить, задобрить демона, который превращал ее в старуху. Но он обманул меня. Он мне мстил за то, что я посмел украсть его маску.
И мне ничего не оставалось, как пытаться умилостивить его снова и снова. А это означало — жертвоприношение!
— Значит, так все это и произошло с Ниной Фофановой? Она тоже была вам нужна для жертвоприношения? — спросила Светлова.
— Та мерзкая, неотесанная девчонка? Фофанова? Она привела меня в ярость! Она была очень молодой. И — идеально здоровым человеком — такие сейчас редкость. В “Жуд-Ши” сказано, что кровь здорового человека — алая и чистая, как у кролика, — и смывается простой водой… У нее была именно такая кровь!
Мне легко было бы все убрать и вымыть потом.., после… Но она убежала.
— Неужели вас нисколько это не ужасало? Убить такое юное существо?
— Говорю же вам… Та сцена привела меня в ярость! Она оскорбила Леночку!
Но, в общем, эта девчонка совсем не нужна была мне тогда. Он, — Туровский повел глазами куда-то вверх, — был еще сыт! Время для жертвы еще не пришло. Но девчонка привела меня в ярость. В общем, наверное, это не было жертвоприношение в чистом виде — я еще и хотел ее наказать. Мне было обидно за Леночку.
Аня вздохнула. К каким досадным ошибкам приводило ее то, что она все время не учитывала отношения Туровского к жене! Наверное, это потому, что у Светловой нет ребенка и она не может понять того, о чем ей когда-то говорила ее мама:
"Болезни или несчастье ребенка переживаешь больше, чем свои” — и это не общая фраза. Просто происходящее с ребенком гораздо тяжелее. Сознание, что ничем не можешь помочь тому, кого любишь больше всего на свете, и больше себя в том числе, — нет ничего мучительнее этого. Каждый, кто беспомощно качал на руках страдающего от боли ребенка, это знает”.
А Леночка была для Туровского всем — и ребенком в том числе.
— Что-то, похожее на сцену с Фофановой, происходило и со всеми остальными? Например, со Шматриковым? — снова продолжила задавать вопросы Анна.
— Кто это?
— Не помните?
— Запамятовал. Наверное, просто пришло время — демон требовал жертвы, пора было его умилостивить. И к тому же, кажется, как я сейчас припоминаю.., этот человек попал в “Огонек” случайно. Вдруг, проезжая мимо, проголодался и завернул пообедать. Да… Так он и сказал, когда заказывал обед. Что, мол, никто не знает… Надо бы позвонить…
А там, в “Огоньке”, вы, наверное, обратили внимание — телефон не прозванивает.
— Обратила.
— Ну вот. Так оно все и случилось. Если честно, то подробности… Видите ли… Я о них уже обо всех забыл!
Глава 18
— Лучшего способа снять подозрения с Осич, чем покушение на нее и ее смерть, вы и придумать не могли.
Если бы Валентина Терентьевна осталась жива-здорова, подозрение, что исчезновение Кривошеевой — ее рук дело, так и осталось бы в силе. Вы поторопились.
— Вот как?
— Вам следовало понадеяться на преданность и молчание влюбленной женщины, которой, как вы сами справедливо заметили, и была Валентина Терентьевна.
— Разве она не сказала вам, что отправила эту женщину, Кривошееву, ко мне в “Ночку”?
— Нет. Точнее, она сказала это, только когда уже умирала в больнице, и только, я думаю, потому, что умирала. А умирала она от ваших рук.
— Что ж… Жаль. Возможно, я действительно поторопился.
— Занервничали?
— Одно то, что все раскроется — и Леночка обо всем узнает…
— Только это вас и волновало? Леночка? Он мог не отвечать на этот вопрос. И так все было ясно… Он и не ответил.
— А Бритиков? Что с ним, Леонид Алексеевич, произошло?
— Я его не убивал.
— Вот как?! Неужели Фофанов все-таки это сделал?
Туровский только мрачно усмехнулся в ответ.
— Стало быть, вы не имеете к смерти Бритикова никакого отношения?
— Я этого не говорил. “Не убивал” и “не имею отношения к его смерти” — это разные вещи.
— Значит.., это вы сказали Фофанову?
— Да.
— Как же это случилось?
— В тот раз.., было уже поздно.., точнее, уже рано. Под утро Фофанов был сильно пьян, засиделся в “Ночке”. Я знал, что Бритиков собирается уезжать. Видел, как он расплатился и пошел к машине. А Фофанов как раз вышел из ресторана. И я сказал Фофанову, указав на Бритикова: у такого человека мог быть сильный мотив расправиться с вашей женой! Ну, в общем, объяснил Фофанову, что Бритиков — брат той женщины… И вполне, мол, тянет на роль мстителя…
— Ну да.., вы же это знали… Про мотив.
— Именно. Я как-то вам уже рассказывал. Когда живешь у большой дороги, становишься хранителем многих тайн. Бритиков часто откровенничал со мной, когда останавливался в мотеле. Рассказывал и про сестру, и про девушек, которые ее убили. Называл фамилию Фофановой.
До поры до времени эта информация была мне не нужна, просто ни к чему. А потом, как видите, пригодилась.
— Да уж… Вижу. Пригодилась. Чем он вам помешал-то, этот Бритиков?
— Видите ли… Бритиков видел, как они поругались тогда в мотеле, Леночка и эта девушка. У меня и сейчас в ушах стоит наглый голос этой девчонки! Я точно все помню. Она сказала моей жене: “Эй, бабушка, нельзя ли побыстрее? Или у вас уже быстро не получается? Тогда пора на пенсию!"
И Деночку это вывело из себя. А этот Бритиков — он все это видел, он присутствовал при этом. Бритиков мог об этом эпизоде вам рассказать, мог рассказать, что Фофанова была в мотеле. Поэтому я не колебался, когда появилась возможность его устранить.
— Он и рассказал. Вы опоздали.
— Возможно. А кроме того; я это сделал на всякий случай. Я боялся, что Бритиков будет сильно возникать с этим своим идиотским хомячком. Доискиваться, копаться в этой истории с грибами. Он бы мне покоя не дал. Притом, что для него наша дорога — обычный маршрут. Так и ездил бы он тут, разыскивая убийц своей сестры и убийц хомячка. Ну вот, я и решил воспользоваться моментом. А момент оказался, как вы понимаете, крайне удобный.
— И что же было дальше? После того, как вы указали Фофанову на Бритикова?
— Ну… Фофанов просто рассвирепел, когда я указал ему на Бритикова.
Там, на паркинге, все и случилось.
Фофанов его просто придушил.
Потом затолкал в кабину его же машины, положил голову на руль и сказал: “Сиди теперь, как она!"
Да… Такие вот дела… Слушая Туровского, Светлова думала: выражения — “у него был вид человека, который не врет” или “вид человека, который этого не совершал” или “я думаю, что он говорит правду” — просто не имеют права на существование. А выражение лица — категория, которая вообще не должна учитываться при расследовании. Что ей там тогда показалось? Что Фофанов с искренним недоумением смотрит на убитого Бритикова?!
Туровскому теперь нет смысла врать. Жертвой больше, жертвой меньше ему припишут — для Леонида Алексеевича это уже не актуально. Его ждет пожизненное. А жизнь все равно одна. Две не отсидишь — что бы ни совершил. А Бобочка? А что Бобочка… Честнейший парень. Он ведь не говорил Светловой, что его шеф не убивал Бритикова. Бобочка сказал ей только, что Фофанов не убивал свою жену. И это было правдой. Бобочка сказал лишь то, что посчитал возможным ей сообщить. Кстати, и Фофанов, возможно, не лгал. Вполне ВОЗМОЖНО, что наутро он напрочь не помнил, что сделал несколько часов назад, будучи до одурения пьяным. Это к тому, что люди могут вполне искренне лгать по разным причинам, в том числе и сами искренне заблуждаясь. Для расследования важно, что лгут они при этом с искренним выражением налицо. И детектив, который этому доверяет, — полный идиот. Все! Отныне больше никаких “у него был такой искренний вид”, “я ему поверила” и тому подобной околесицы.
— А сам Фофанов? — Аня с трудом заставила себя взглянуть в лицо Туровскому. — Как он исчез?
— Пришлось.
— Что, так близко подобрался к разгадке?
— Фофанов к разгадке?! Не смешите! Этот мастодонт с мозгами курицы. Куда ему!
— А что же?
— Неужели не понятно?
— Непонятно.
— Мне нужно было, чтобы вы уехали наконец отсюда.
— Ах вот оно что!
— Лучше бы это до вас пораньше дошло.
— Ну, извините бестолковую, не догадалась.
— Да я понял, что надо от вас избавляться. Слишком вы в наших краях загостились. С грибами, однако, не вышло. Вторая попытка покушения могла показаться подозрительной.
И тогда в голову пришло самое простое: зачем вас убивать, если вы можете просто уехать? Вы уедете, если расчистить вам для этого путь, убрав Фофанова, подумал я.
— Понимаю. Вы так старались. Убрали Фофанова. Освободили мне дорогу домой. А я не уехала. Понимаю степень вашего разочарования!
— Понимаете?!
Глаза Туровского блеснули тусклым желтым огнем, от которого, даже несмотря на то что Леонид Алексеевич был в наручниках, Светловой стало не по себе.
— Где уж вам понять… — Из его горла вырвался звук, отдаленно напоминающий человеческий смех:
— Степень нашего разочарования!
Светлова выдержала долгую паузу, чтобы дать ему успокоиться.
Хотя больше всего на свете ей хотелось сейчас встать и уйти — настолько стало уже не по себе рядом с этим человеком. Но она постаралась взять себя в руки.
— А как получилось, что вся ваша недвижимость: и завод, и “Огонек”, — все принадлежит Кудинову?
— Как? Да я сам записал это “все” на него. Все! Кроме “Ночки"
— И не побоялись? Он ведь алкоголик.
— Видите ли… Психологически Леша Кудинов находится в полной зависимости от меня, — спокойно объяснил Светловой ее страшный собеседник.
— Неужели?
Видно было, Туровского покоробило то, что в его власти усомнились.
— Я понимаю, вам трудно в это поверить. Но.., видите ли… Некоторые люди от природы наделены способностью к довольно сильной концентрации мысли. А психические тренировки, практикуемые в тех местах, где я побывал, развивают эту концентрацию до удивительной силы… До удивительной! Намного превосходящей ту, которой награждает человека природа.
Представьте, например, что подаренный кинжал совершает смертельное для своего нового обладателя движение и убивает его!
— И вы этому научились? — не удержалась от вопроса Аня.
— Ну, разумеется, подобного я не достиг — на это уходят годы тренировок, отшельничества, учения у наставников…
Но кое-что из того, чем наградила меня природа, развил безусловно… В некоторой степени — да, безусловно!
— В какой степени, если не секрет?
— Понимаете, — продолжал Туровский, словно не слыша ее вопроса. — В тех краях как само собой разумеющееся воспринимают то, о чем в других местах земного шара привыкли узнавать только из сказок.
Путем внушения человек развивает в себе такие способности и силу, что может даже на расстоянии приказывать совершить любое угодное для него действие — людям, животным, демонам, духам и прочим…
— Богатый выбор. Туровский усмехнулся:
— Из всего этого соблазнительного перечня я выбрал Лешу Кудинова.
— И у вас получилось? Приказывать ему на расстоянии?
— Зачем же на расстоянии? У нас тут и расстояний-то в Рукомойске — кот наплакал, все рядом. В общем-то, ничего особенного мне от него не было нужно. И, разумеется, применить все, что я умею, на Кудинове не составляло большого труда. Тут и чудес никаких нет. Леша — легкая добыча: мягкий, внушаемый человек — без стержня в жизни и без царя в голове.
Ну, вот вам пример. У Леши Кудинова, как всем известно, руки золотые. И я попросил его смастерить ни мало ни много — взрывное устройство, смонтированное с радиотелефоном.
— Да, я знаю, что он, к сожалению, это сделал.
— Ну, не буду преувеличивать… Я, конечно, не посвящал его в подробности. Не говорил ему, разумеется, что это покушение на Валю Осич. Сказал только, что мне это надо. Просто для того, чтобы кое-кого немного попугать. Мол, это связано с бизнесом. Ну, а уж устанавливал взрывное устройство в подъезде Осич я сам. Леша мне только объяснил, как это сделать. А я прикинулся монтером из сервисной конторы, которая профилактику домофонов осуществляет. И вот так оно все и вышло. А в общем, он все равно ни в чем не мог мне отказать.
Не скрою, это его подчинение и его зависимость тешили меня. Хотя я и не держал, наверное, это особенно в голове. Но отчасти бессознательно все же мстил Кудинову за то, что мне пришлось пережить, когда Леночка к нему ушла. Хотя он был в этом совсем не виноват — она так решила, она выбрала!
— Надо полагать, вы испробовали свои способности к внушению не только на нем?
— Полагайте что хотите. — Туровский усмехнулся.
— Но почему… — Аня запнулась, — почему вы не стали…
— Почему не мог таким же образом воздействовать на Леночку?
— Да.
— Увы… Очевидно, можно заставить летать кинжал, но невозможно заставить женщину, которая разлюбила, снова полюбить. Моих возможностей для этого — тогда! — оказалось явно недостаточно.
Все уже сказано на эту тему: “Но для женщины прошлого нет, разлюбила, и стал ей чужой”.
Леночка ушла к Кудинову не потому, что его любила, а потому, что разлюбила меня. Выбрала Лешу, потому что это вечная проблема Рукомойска — не из кого выбирать. С генофондом положение аховое.
Возможно, я мог повлиять на Кудинова и заставить отказаться от Леночки, но вот ее — я не мог заставить тогда ничего. Даже выпить со мной кофе.., не говоря уж обо всем остальном!
Впрочем, тогда, до отъезда в Лхасу, я не мог повлиять даже на такого, как Леша…
Знаете, почему столько людей, выросших в европейской культуре и традициях, все-таки обращаются к восточным практикам? Почему Тибет так манит? Потому что не хочется до конца жизни бессмысленно болтаться, как цветок в проруби! Приходишь в ярость от своей беспомощности. Это унизительно — зависеть все время от болезней, желаний, воли других людей, мужчин и особенно женщин. Тибет дает силу управлять своим телом, своим здоровьем, своими желаниями, своими мыслями, своей жизнью…
— И чужими тоже?
— Да. Безусловно.
— Вы хотите сказать: у вас все это получилось? — спросила Светлова.
— Что именно?
— Ну.., управлять своими желаниями, своими мыслями, своей жизнью?
Туровский промолчал.
"Это и есть ответ, — подумала Светлова. — Он потерпел крушение в главном. Этим и объясняется его удивительная откровенность. То, что он так подробно все рассказывает. Ему уже все равно… Нет никого откровеннее людей, которым уже нечего терять”.
— Когда я вернулся через два года, Леночка уже вдоволь накушалась Лешиной болтовни, его беспомощности, безденежья, его пьянства. И она вернулась ко мне. Но не потому, что полюбила вновь, а снова по той же неизбывной для Рукомойска причине — отсутствия выбора.
В общем, можно сказать, что все было именно так. А можно сказать и по-другому.
Возможно, она снова полюбила меня, и все случилось именно так, потому что я решил воспользоваться кое-чем понадежнее и посильнее, чем сила моего внушения.
Туровский проницательно взглянул на Светлову:
— Вы видели маску Махакалы? Запомнили ее? Аня кивнула:
— Вряд ли когда-нибудь забуду.
— Что не по силам человеку — по силам божествам.
— Вы не хотите рассказать, что с вами случилось?
Но Туровский словно не слышал ее.
Некоторое время он молчал, и Светлова понимала, что не следует прерывать это молчание даже вздохом.
Наконец он начал говорить:
— Это случилось со мной там.., в августе. Конец июля — начало августа — это время “саун”. Траурное время без богов. В это время боги, по мнению тамошних жителей, удаляются для медитаций в подземный мир, в царство змей. И люди остаются без защиты. Наверное, и я был тогда беззащитен!
Сон богов — это время, когда происходят несчастья, болезни, смерти. В том числе и болезни рассудка.
Иначе как болезнью, расстройством ума я не могу объяснить то, что посмел решиться на это.
Дело в том, что я был допущен к некоторым шаманским тайнам, в круг избранных.
Видите ли, шаманизм никак нельзя назвать смесью шарлатанства и знахарства.
Это что-то древнее. То, что существует на земле тысячи лет.
И то, что появилось на свет раньше всех других богов, еще в те времена, когда первобытные люди жили в пещерах.
Например, бога Шиву жители Тибета считают первошаманом.
Когда я в первый раз увидел шамана — своего будущего наставника! — во время обряда, я был ошеломлен.
Его лицо совершенно переменилось. На лбу проступила толстая жила, как проволока.
Хош! Он бьет в свой магический барабан. И.., только что он был здесь — и вот он уже путешествует по другому миру, отблески которого наблюдатели видят на его лице.
Хош! Он проносится сквозь врата сознания. Барабан затихает — он уже там.
Глаза смотрят вверх, вниз, по сторонам. Он прокладывает себе путь в невидимом мне мире.
Я не сводил с него глаз. Я понимал: то же самое люди видели и тысячи лет назад…
Ну, в общем, это все не фантазии, поверьте, это все соответствует реальности.
Это древняя практика, когда люди и боги становятся очень близки. В религии этого нет. Шаман в тех местах, где я постигал истину, может быть буддистом, может быть индуистом. Но когда солнце заходит и он берется за свой барабан — это уже не имеет никакого значения.
«А солнце как раз опускалось за лес, когда я подъехала к “Огоньку”, — подумала Светлова. — Ну точно поспела к началу! Это называется: “А вы, Светлова, как всегда, вовремя!»
— Понимаете, Аня, все дело в том, что шаманом человек становится по призыву божества, духа. Он не может выбирать это занятие по своему желанию. Это не профессия. Духи сами избирают человека и извещают об этом, насылая шаманскую болезнь. Обычно это слуховые галлюцинации, видения, головная боль…
Это началось уже после первого года моей жизни в горах. Очень хорошо помню, как это было.
Бесконечный теплый дождь. Белая от пены бурная река. Я обливаюсь потом под плащом, поднимаясь в гору.
Террасами — на склонах гор — поля с молодым рисом: женщины несут корзины фруктов, домишки с крошечными двориками; огромная, ростом с деревья — как в галлюцинациях наших наркоманов — конопля…
И вдруг все словно растворяется в воздухе…
Фигуры людей вокруг исчезают. И рядом появляется другая фигура. Крупнее, чем человеческая. Черный безликий расплывчатый силуэт — точно за матовым стеклом.
Позже, когда я спросил того, кто потом стал моим наставником: “Что это было?”, наставник довольно улыбнулся.
"Ты видел его”, — сказал он. “Кого?” — “Гуру Ринпоче”. — “Шиву?” — спросил я. Он улыбнулся и кивнул.
Ринпоче, или Ринпотше, как еще иногда говорят, это значит Драгоценный.
Потом были другие видения. Сильная, мучительная головная боль…
Все это прошло, когда я дал согласие.
Мне объяснили, что, если бы я отказался, я мог бы поплатиться за отказ жизнью. Не своей, а кого-нибудь из близких. Отказываться нельзя. Выбора, в общем, нет.
А самый близкий человек для меня — Леночка.
— А потом?
— А потом…
Туровский замолчал, словно собираясь с силами.
— Мой наставник был единственным шаманом в округе, кто осмеливался надевать эту маску. Когда я впервые уговорил его показать мне маску, надеть ее на себя, он сказал: “Надо стать перед ней на колени, прежде чем посмеешь надеть, и попросить: “Хранитель мира, я собираюсь надеть твое лицо без всякой причины. Прости мне это”…
Так полагается.
Я запомнил его слова.
Потом я впервые увидел, как он совершает обряд с маской.
Шаманов, осмеливающихся надеть маску божества Махакала, очень немного. В тех местах, где я путешествовал, были сотни шаманов, а осмелился ее надеть только один.
И еще я. Я тоже осмелился это сделать! И еще большее безумие — я осмелился ее похитить, увезти с собой.
Видите ли.., я очень хотел вернуть Леночку. И надеялся, что маска, ее сила мне помогут… Ведь ради любви можно сделать все? Правда?
— Я не знаю, — просто ответила Аня.
— А я знаю!
— Но жена ведь вернулась к вам, Леонид Алексеевич, почему же тогда… Почему вы не успокоились? Зачем было все, что вы делали потом?
— Видите ли, когда человек остается наедине со своим страхом, его ментальность мало отличается от ментальное™ его предков, такими, какими они были тысячу или двести лет назад…
— Разве?
— И тогда современный человек мало чем отличается от жреца майя, требующего заколоть невольников, чтобы пошел дождь.
— Это вы про страх перед засухой?
— И совсем этот современный человек не отличается от герцогини Монтеспан, верящей, что принесенный в жертву младенец вернет ей любовь и расположение короля…
— Вы говорите — страх?
— Ну, я имею в виду самые разные его обличья… Например, страх потерять любимого человека… Или страх перед старостью…
— Страх перед старостью?
— Леночка начала стареть. Разумеется, это естественно. Нет ничего обычнее, зауряднее этого процесса. Всем положено — рано или поздно. Но для меня это стало отчего-то громом среди ясного неба. Я был стерт в порошок, уничтожен… Я похитил маску! Я хотел вернуть Леночку, понимаете?
Но в тот миг, когда я был убежден, что достиг того, чего хотел — Леночка снова со мной и теперь навсегда, до конца жизни! — я должен был испытывать ликование победы.., ведь я вернул ее! Оказалось, что демон маски, вернувший мне ее, зло посмеялся надо мной! Вместо желанной красавицы я получил старуху. Он словно издевался надо мной! “Ты думал, что будешь теперь счастливо коротать свои дни у домашнего камелька, любуясь ее прекрасным лицом? Изволь! Получай! Только теперь изо дня в день ты будешь смотреть на ее морщины и немощь!” И вот… Я стал приносить маске жертвы… Но она требовала больше и больше! Я старался… Приносил ей жертвы, а она…
Светлова не смогла удержаться от глубокого вздоха, слушая этого монолог.
Как же бедная Амалия ошибалась! Она-то подозревала, что Елена “с цепи сорвалась”.
Как подруга Елены и косметолог, Кудинова считала, что за теми неприятными метаморфозами, которые происходят с внешностью прекрасной Елены, безусловно скрываются психологические трагедии.
Амалия только не догадывалась, чьи!
Неприятные для многих женщин изменения внешности для Елены, как считала Амалия — а вслед за ней, и под ее влиянием, так же стала думать и Светлова, — стали катастрофическими.
И тут им надо было бы сказать себе: стоп!
Ведь Кудинова поначалу сама удивлялась такому повороту в жизни своей подруги. Сама же Амалия признавалась, что ожидала другого — предполагая, что Елена примет старость спокойно. Предполагала, что Елена Прекрасная не слишком будет брать это в голову. Что ей, в общем, все должно быть по фигу… “Собрала столько вздохов восхищения за свою жизнь, что уже хватит! Ну, стареет — с кем не бывает… Неприятно.., но не более того!"
И именно это предположение и было правильным!
И она же, Амалия, ясно сформулировала, для кого эта метаморфоза с внешностью Елены могла стать катастрофической…
"Ах ты! — Если бы Светлова могла хлопнуть себя по лбу, ну точно хлопнула бы. — Ведь Амалия не раз произносила эти слова: “главный жизненный приз”, “свет в окошке”…
Про кого это все было сказано самой же Кудиновой?
Про Леонида Алексеевича Туровского. Вот про кого!
"Он как игрок, который все поставил на одно. Понимаете, он все поставил на ее красоту. — Сейчас Аня в точности вспомнила то, что говорила ей когда-то Амалия. — Он не стал делать карьеру. У него не было близких друзей. Нет детей… Представьте, что какому-то зачуханному коллекционеру вдруг чудом досталась “Весна” Боттичелли. И вот он ее, одурев от радости, запирает в своем доме на восемь замков.., и все! Отныне его жизнь состоит из того, что он любуется шедевром. Вот это Туровский и его Елена Прекрасная”.
Вот что нужно было Анне делать… Чтобы понять ход мыслей Туровского, Светловой следовало как минимум сопоставить его жизненную катастрофу с трагедией коллекционера, лишившегося Боттичелли. Тогда бы Анна поняла силу его диких страстей и ужасных фантазий. И не стала бы доверять его имиджу “придорожного милашки Челентано”.
— Знаете, они вообще очень коварные… Они обожают эти перевертыши… — забормотал вдруг торопливо и бессвязно Туровский. — Иногда идешь в горах.., впереди огонь.., присаживаешься к костру, у которого греется одинокий путник.., и вдруг путник превращается в.., это ужасно.., потому что это они…
— Кто они? — спросила Аня.
— Они? Демоны, конечно…
Туровский уставился куда-то в пространство.
А Аня уже отказывалась понимать, где в его сознании проходит грань между умным, строго логичным и склонным к иронии Леонидом Алексеевичем Туровским и погруженным в невероятные суеверия, дрожащим от безумия и ненависти обладателем маски.
И было ли это безумием? Или истинным погружением в мистический и тем не менее реальный мир, который существовал где-то на краю земли, среди снежных вершин и тысячелетних тайн, — мир, который Светлова совсем не знала?
Мир, которому столько недюжинных людей — не чета Светловой, от Рерихов и Дэвид-Ниль до красавчиков Бреда Пита и Ричарда Гира — отдали ГОДЫ своей жизни, свое восхищение и искреннюю веру в чудеса, которые он может творить.
— Я хотел умилостивить, задобрить демона, который превращал ее в старуху. Но он обманул меня. Он мне мстил за то, что я посмел украсть его маску.
И мне ничего не оставалось, как пытаться умилостивить его снова и снова. А это означало — жертвоприношение!
— Значит, так все это и произошло с Ниной Фофановой? Она тоже была вам нужна для жертвоприношения? — спросила Светлова.
— Та мерзкая, неотесанная девчонка? Фофанова? Она привела меня в ярость! Она была очень молодой. И — идеально здоровым человеком — такие сейчас редкость. В “Жуд-Ши” сказано, что кровь здорового человека — алая и чистая, как у кролика, — и смывается простой водой… У нее была именно такая кровь!
Мне легко было бы все убрать и вымыть потом.., после… Но она убежала.
— Неужели вас нисколько это не ужасало? Убить такое юное существо?
— Говорю же вам… Та сцена привела меня в ярость! Она оскорбила Леночку!
Но, в общем, эта девчонка совсем не нужна была мне тогда. Он, — Туровский повел глазами куда-то вверх, — был еще сыт! Время для жертвы еще не пришло. Но девчонка привела меня в ярость. В общем, наверное, это не было жертвоприношение в чистом виде — я еще и хотел ее наказать. Мне было обидно за Леночку.
Аня вздохнула. К каким досадным ошибкам приводило ее то, что она все время не учитывала отношения Туровского к жене! Наверное, это потому, что у Светловой нет ребенка и она не может понять того, о чем ей когда-то говорила ее мама:
"Болезни или несчастье ребенка переживаешь больше, чем свои” — и это не общая фраза. Просто происходящее с ребенком гораздо тяжелее. Сознание, что ничем не можешь помочь тому, кого любишь больше всего на свете, и больше себя в том числе, — нет ничего мучительнее этого. Каждый, кто беспомощно качал на руках страдающего от боли ребенка, это знает”.
А Леночка была для Туровского всем — и ребенком в том числе.
— Что-то, похожее на сцену с Фофановой, происходило и со всеми остальными? Например, со Шматриковым? — снова продолжила задавать вопросы Анна.
— Кто это?
— Не помните?
— Запамятовал. Наверное, просто пришло время — демон требовал жертвы, пора было его умилостивить. И к тому же, кажется, как я сейчас припоминаю.., этот человек попал в “Огонек” случайно. Вдруг, проезжая мимо, проголодался и завернул пообедать. Да… Так он и сказал, когда заказывал обед. Что, мол, никто не знает… Надо бы позвонить…
А там, в “Огоньке”, вы, наверное, обратили внимание — телефон не прозванивает.
— Обратила.
— Ну вот. Так оно все и случилось. Если честно, то подробности… Видите ли… Я о них уже обо всех забыл!
Глава 18
После разговора с Туровским Светлова вышла совершенно подавленной. Но даже такая ужасная ясность была лучше мистического тумана, окутавшего “Бермудский треугольник”. Теперь можно было подвести итог всей этой истории.
Итак, первой жертвой, когда Туровский начал убирать опасных для него свидетелей, стала Марина Скворцова.
Итак, первой жертвой, когда Туровский начал убирать опасных для него свидетелей, стала Марина Скворцова.