Страница:
Сансэй поцокал языком, сказав, что староват я для этого дела
(было мне тогда около тридцати), но всё же в школу принял, поручив заботам восьмилетнего китайчонка. Тот мог расправиться со мной одной левой, но учил справно, со свойственным китайцам терпением. Сам же сансэй удалился в свой угол под символом инь и янь и наблюдал оттуда, попивая зелёный чаёк и лишь изредка вставая, чтобы дать указания тренирующимся бойцам.
Основным упражнением была отработка ударов руками и ногами в единой танцевальной цепочке ("ката"), но были и прямо зверские упражнения. Например, набивка мозоли на подушечке ладони путём колющих ударов по связке бамбуковой щепы. Китайчонок объяснил мне элементарную вещь: надо собрать в теле энергию янь и пустить её в руку в форме энергетического ножа, которым, а не плотью своей, и раскалывать деревяшки и кирпичи.
Но это оказалось семечками по сравнению с котлом, наполненным галькой и стоящим на огне. В эту раскалённую гальку и надо было втыкать со всей пролетарской ненавистью пальцы, чтобы подготовить их к прокалыванию грудной клетки противника. Можете представить меня после этого на работе, пытающегося взять бедными пальчиками ручку.
Но игра стоила свеч, я постепенно втянулся и почувствовал себя человеком, особенно после того, как увидел собственными глазами великого Брюса Ли, приехавшего из Гонконга и проведшего в нашей школе мастер-класс. Это было что-то непередаваемое. Многие движения и удары Брюса были незаметны для глаза, и ему приходилось повторять их в замедленном темпе. Та же проблема возникла и в его фильмах, которые тогда только входили в мировую моду, и сцены его поединков снимали с замедленной скоростью.
Я потом видел по телевизору шоу в записи из Гонконга встречи сансэев разных школ кун-фу, карате, дзюдо и айкидо. Брюс Ли и там затмил всех. Он, например, предложил ведущему положить на вытянутую ладонь мелкую монетку и по его хлопку зажать кулак. Когда тот кулак разжал, на ладони оказалась монета другого достоинства и только при замедленной прокрутке записи стало видно, как Брюс подменил её.
Кстати, считается, что обида мэтров кун-фу на проявленное Брюсом непочтение к ним на этом шоу и послужила причиной нанесения энергетического удара на расстоянии, от которого он и умер в 1973 г. в возрасте 32 лет. Официальной причиной смерти была аллергическая реакция на болеутоляющее средство, но любой кунфока лишь грустно улыбнётся на это и скажет ещё, что проклятие было наложено мастерами кун-фу и на весь род Брюса Ли.
А почему ещё во время съёмок фильма сын Брюса, Брэндона, был застрелен наповал из бутафорского пистолета с холостыми патронами, один из которых непостижимым образом оказался боевым? Вот и покоятся оба Ли в Сиэтле на кладбище в рядом расположенных могилках. Да,
Восток – дело ого-го какое тонкое. Хотя, если задуматься, то родовое проклятие – не восточная прерогатива. И наши Рюриковичи вымерли от проклятия волхвов, ими обиженных. А американские президенты, проклятые индейскими шаманами? Да почитай все они либо убиты были, либо чудом смерти избежали.
Но всё же как-то странно, душа Брюса давно уже в астрале, тело его на экране продолжает так же лихо крушить противников, а я, старый кунфока, сидя в своей квартире, и от пола отрываю ноги с трудом. Уж такая, братцы, "се ля ви".
В 1978 году угораздило меня попасть на работу, как тогда говорили, в Кремль, а конкретно – в отдел внешнеэкономических связей
Совмина СССР. Попал я в эту овеянную мистикой обитель небожителей, как мне казалось, дуриком. Сыграло свою роль то, что отслужил пять лет во Вьетнаме в военное время, за что получил орден и медальку, что занимался там поставками партизанам бывшего Индокитая (Вьетнам,
Лаос, Камбоджа) наших товаров дружественной помощи (сами понимаете, каких) и знал, кроме английского и французского, языки этих стран.
Но и мне при всех регалиях пришлось пройти длительную и дотошную проверку на вшивость. Заодно, как я знаю, перешерстили всех моих родственников до пятого колена на предмет благонадёжности и национальной чистоты.
На последнем этапе чуть не подвела борода, которую я отрастил во фронтовых буднях Вьетнама. И не борода это была, а так, маленькая аккуратная бородка а ля Владимир Ильич Ленин. Это меня и спасло. Как ни давил на меня в кадрах начальник отдела и генерал запаса
Бородулин, я отказался срезать бородку наотрез. Отнесли мою фотографию предполагаемому начальнику, первому зампредсовмина
Архипову Ивану Васильевичу для демонстрации единственного обнаруженного недостатка. А тот, мудрый мужик, тоже нашёл сходство бородки с ленинской и дал "добро".
Время это было, выражаясь по научному, засилья геронтократии, и долгое время был я самым молодым сотрудником. Возраст в 70 лет считался чуть ли не средним, но старики наши, наверное, в силу хорошего кремлёвского питания и жёсткого медицинского контроля, а скорее всего – развитого инстинкта выживания сохраняли светлые головы и здоровое тело. Недаром в то время бытовало в народе понятие
"кремлёвская кормушка".
По средам был игровой спорт в зале, по четвергам можно было потренироваться в стрельбе из пистолета в кремлёвском тире, в столовой каждый день национальные блюда очередной союзной республики из продуктов своего хозяйства под контролем 9-го отдела КГБ, (того, что блюл денно и нощно сильных мира сего). На субботу и воскресенье все отправлялись автобусами с Красной площади в наши дома отдыха с люксовыми номерами и ресторанным питанием, где за символический рубль мы получали обслуживание не хуже какого-нибудь американского
"Хилтона".
Вышколенная прислуга проходила стажировку в Прибалтике, повара были переманены из лучших ресторанов Москвы. И им было за что ублажать совминовскую элиту, для них рядом с пансионатами были построены современные дома с просторными квартирами, зарплаты – не чета тому, что они получали бы где бы то ни было. Там же кучковались современнейшие животноводческие и земледельческие хозяйства, мясо, фрукты и овощи с которых без грана химудобрений шло на стол привилегированной публики.
На лето на выбор предлагался один из наших спецсанаториев на Юге или в той же Прибалтике (мне – бесплатно, жене – в полцены, ребёнку
– четвертинка). Мы традиционно ездили под Ригу. Изюминкой этого дома отдыха был выезд на пару дней в так называемый домик рыбака. Там любители рыбной ловли, переодевшись в выдаваемые комбинезоны и выбрав снасть, рассаживались на нависавшей над речкой террасой и закидывали уду, а потом поспешали в залу поглощать приготовленные якобы из их улова яства. Аппетиту способствовала батарея водок, коньяков и вин всесоюзного ассортимента. О, сладостная халява!
В рижском санатории можно было встретить знаменитейших людей страны. Я, например, познакомился с Аркадием Райкиным, регулярно там со своей женой Руфой Мордуховной отдыхавшим. Нагло подошёл и передал привет от своей ленинградской бабушки, которая была его учительницей
(блефанул – бабушка и не подозревала о моей встрече). Он её вспомнил и тоже передал привет, а для меня создал возможность похвастать этим фактом моей биографии.
Так получилось, что и в Ригу на вокзал нас везли на "рафике" вместе с Райкиным и, проезжая мимо какого-то здания, он указал на него и сказал, что там служила его мама по имени Рая и он малышом ошивался, так как дома не на кого было оставить. Отсюда и псевдоним его, ибо помнил он раздражительный крик "Чей это сопляк здесь под ногами болтается?" и ответ "Да это Райкин!".
Тьфу ты, отклонился маленько. О чём это я? Ах да, о льготах и привилегиях. Присовокупите к вышесказанному систему пайков, талонов на билеты в театр и кино, любые книжки, включая запрещённого
Солженицына, из спецраспределителя, персональную чёрную "Волгу" от замначотдела и выше, а для всех остальных – по вызову на манер такси. В общем, налаженная жизнь коммунистического завтра, которое всё никак не хотело наступить в целом по стране.
Лелеемые властью и сами её олицетворяя, ветераны обладали феноменальной памятью и назубок выдавали номера и даты выпущенных ими постановлений со времени о но, однако разговорить на тему сталинского периода было трудно – по старинке опасались и многозначительно косили глазом на стенки, мол, враг подслушивает. А знали много чего интересного и, ежели уж заговорят, то с трепетным пиететом. О том, как ходили в Кремле по этажу вождя на цирлах, а при встрече Хозяина должны были распластываться по стенке и чтоб руки на виду, а техперсонал – носом в стенку. Как сидели по ночам, в ожидании возможного звонка Сталина, и сами пугали подчинённые министерства проверочными звонками по "вертушке", зато по утрам полагался сталинский завтрак, молочный поросенок с рассыпчатой гречневой кашей и чай с хрусткими сушками.
Любили вспоминать великого ясновидца и гипнотизёра Вольфа
Мессинга, которого патронировал Иосиф Виссарионович, особенно эпизод, когда вождь народов предложил для проверки способностей получить в сберкассе сто тысяч рублей и принести ему. Тот так и сделал, с выданными ему по трамвайному билету деньгами пришёл в кабинет Сталина, миновав непостижимым образом многочисленную охрану, видимо, предъявляя всё тот же трамвайный билетик.
Для осознания величины этого гераклового подвига Мессинга надо знать, что такое кремлёвская охрана. На каждом этаже совминовского здания в Кремле стояли красавцы-бугаи в военной форме и изучали предъявляемые документы как медики через микроскоп препарируемую лягушку, а потом рентгеновским взглядом и подателя оных ото лба до мизинцев на ногах. Десять лет я регулярно проходил эту процедуру, но так и не привык и каждый раз ощущал трепет в паху.
Ещё с замиранием сердца говорили ветераны, переходя на полушёпот, что был у вождя свой астролог, без совета с которым он не принимал ни одного важного решения. И что тот астролог была страшно засекреченная женщина, а всех других астрологов, чтобы не мутили воду, собрал он в Сочи на астрологический конгресс, а там их посадили на автобус и куда-то увезли, да так, что больше никто никогда этих астрологов не видел.
А ещё я узнал под клятву о молчании, что по личному указанию вождя всех народов при завершении строительства Крымского моста, и по сию пору самого большого и красивого в России, любимого места московских самоубийц и встречи влюблённых, одна из десятков тысяч железных заклёпок была заменена на золотую. Мост был построен инженером Власовым, который после войны проектировал и восстанавливал майдан Незалежности в Киеве, но и он не знал, какая из заклёпок золотая. А знали только два энкэвэдиста, оба погибшие на войне и унёсшие тайну с собой в могилу.
Приобщён я был и к великой тайне существования под Москвой сталинской подземной системы трёх секретных веток метро. Одна ведёт от Кремля до сталинской ближней дачи Сталина в Матвеевском, другая связывает его с Минобороны, МИДом, Лубянкой и аэропортом
"Внуково-2", а третья – с командным пунктом ПВО и аэропортом
"Шереметьево", а ещё с секретным подземным городом в Раменках. И всё это создано для эвакуации высших чинов в случае войны и обеспечения их безопасной работы в военное время.
Рассказывали ветераны и о вождях что помельче. И у тех были свои привычки и причуды, которые с дрожью почтения блюли. Каганович часто прибегал к привычному ему аргументу в разговоре и грохал кулаком по столу, да так (мужик был крепкий), что стекло вдребезги. Приходилось менять раз по пять в день, а однажды новый завхоз, то ли решив потрафить начальству, то ли по недосмотру, но постелил пластиглас.
Кремль долго сотрясал возмущённый рёв Кагановича, под него завхоза и сопроводили под белы руки вон с работы.
Микояну, когда тому приходилось выступать по-армянски, текст писали славянскими буквами, а его русский иногда приходилось ко всему привыкшему помощнику (ставшему потом нашим начальником отдела) переводить на понятный русский. О Микояне за его политическое долголетие и способность к выживанию позже сложили легенду, что он, дескать, может пройти от Кремля до ГУМа между струйками дождя и выйти сухим.
Вообще-то ветераны, честно говоря, были не слишком грамоте обучены. Ведь пришли в Совмин в то время, когда залогом преданности вождям и революции в целом считалось рабоче-крестьянское происхождение, и кое у кого за спиной, кроме ЦПШ
(церковно-приходской школы) ничего и не было. Так знаете, как они выкручивались? У каждого на столе стоял внутренний телефон, по которому наговаривалось, что в голову придёт, стенографистке. Та передавала готовую писанину в юридический отдел на предмет проверки соответствия законам, оттуда бумажка шла в отдел редакционный, где она приводилась в божеский вид, вылизывалась и превращалась в постановление Совмина СССР. Напоминает сказку о царевне-лягушке, обращавшейся в красавицу, правда?
Но была в этом деле одна закавыка. Рядом с нашим Совмином жило-было целое царство в государстве, боком выходившее на Старую площадь. И куковал в том царстве аппарат ЦК КПСС. Если в нашем отделе делами почти всех соцстран занимались мы с Володей Мироновым, то в партийном международном отделе – человек двадцать. И ладно бы занимались идеологическими вопросами, так нет, они и в наши дела влезали. То есть подготовленные нами проекты постановлений, завизированные начальством, шли на Старую площадь, там перекраивались, заново редактировались и выпускались уже как постановление ЦК КПСС и Совмина СССР.
В общем-то, наши коллеги в их международном отделе были с виду интеллигентные люди, но на них как бы стояла дьявольская печать. В моё время этот отдел возглавлял некто Иванов, так такого художественного мата-перемата, как от него, я больше ни от кого не слышал. Это, как и нарочитая небрежность в костюме, было вроде как корпоративной меткой, мол, мы свои парни, вышли из народа, от сохи и от станка, и за счастье народа пасть порвём.
Искусственность поведения этих партайгеноссе ощущалась во всём.
Вот, скажем, во Вьетнаме заехал я как-то поутру в гостиницу за их делегацией, чтобы отвезти на переговоры, и застаю такую уморительную картину. Стоят члены в чёрных габардиновых костюмах при галстуках вкруг журнального столика перед разлитой на троих в стаканы бутылкой коньяка. Старший как молитву произносит тост во славу генсека, потом мелко и как бы ненароком перекрестившись, товарищи принимают на грудь, и всё это на полном серьёзе.
Насколько естественнее и роднее выглядел наш военспец, с которым я проходил таможенный досмотр перед вылетом в тот же Вьетнам! У него в портфеле оказалось вместо положенной одной водочной бутылки 0,75 две. На предложение оставить одну на таможне до возвращения он, показав таможеннику здоровенную фигу, откупорил её и единым махом залил в бездонную утробу, а потом под аплодисменты присутствующих при этом твёрдым армейским шагом пошёл на выход к самолёту. Но я отвлёкся…
Наш главный начальник, первый зампред Совмина Архипов пришёл из государственного комитета экономических связей (ГКЭС) в возрасте 72 лет. Думал, что вызвали на ковёр для объявления об уходе на пенсию, а его турнули на повышение. Я у него ещё десять лет проработал и считаю, что мне очень повезло на начальника, хоть и гонял он меня порой за слова поперёк его воли. Гонял в прямом смысле – как-то отлучил от тела на неделю, и пришлось мои бумаги Володе на подпись таскать, но потом смилостивился.
Как раз случился визит к нам вьетнамского президента, который пожаловался Косыгину на экономические трудности в стране и попросил у "большого брата" помощи. Тот пообещал дать совет, а материальной формой этого стал я с замминистра Минморфлота Недяком, уже через неделю оказавшиеся в Ханое в качестве личных советников Фам Ван
Донга. Получив личные напутствия президента, мы за месяц прочесали на "Волге" всю страну от северного порта Хайфон до южного порта
Сайгон, переименованного в Хошимин, оттуда заехали и в недавно освобождённый от кровавого коммуняки Пол Пота камбоджийский Пном Пень.
Как нас принимали по пути следования, говорит хотя бы то, что в
Хюэ, древней столице Вьетнама, разместили в бывшем императорском дворце, где мы пили родную водочку под омарную закусь за столом, инкрустированным перламутром и драгоценными каменьями. А в Пном Пене я получил в подарок револьвер, серебряная ручка которого была усеяна бриллиантовыми сколами.
Убоявшись осложнений на нашей таможне, передарил я его скрепя сердце нашему охраннику, главному гэбэшнику в стране и зятю министра экономики и транспорта. Тесть его был бывшим партизанским генералом и вошёл в историю Камбоджи тем, что как-то простоял в порту трое суток, не смыкая глаз и паля в воздух из пистолета, чтобы не разворовали при разгрузке гуманитарную помощь и медикаменты первого пришедшего в освобождённый Пном Пень судна (естественно, нашего).
По нашим же впечатлениям от поездки был составлен толстенный свод экономических рекомендаций для правительства СРВ, оказавшийся, как я надеюсь, полезным. Ну а возвращаясь к нравам начальства, скажу, что не любило тогда начальство, когда ему перечат и поперёк говорят, а любило, чтобы подчинённый, и во сне разбуженный, тут же на любой вопрос с почтением и не задумываясь отвечал. Вот как-то Архипов задал какой-то вопрос замминистру внешней торговли (до того – первый секретарь Краснодарского райкома партии), тот тут же выдал всю информацию да ещё с цифирью да не по бумажке, чем шефа очень ублажил.
А у меня аж челюсть отвисла – все цифры с потолка, примеры – из наших отношений с другой страной (перепутал маленько). Я его после совещания перехватил, говорю, как же так, соврамши, мол, уважаемый
Иван Тимофеевич. А он мне – молодой ты ещё, учись у ветерана, как выкручиваться в сложных ситуациях. А не научишься крутиться, не жить тебе долго и на твоём "тёплом" месте. Ох, как прав он был. И ещё от себя хотел бы добавить, что начальство у нас любит, когда за ним записывают, торопко так записывают, чтобы не дай боже ни слова не пропустить из божественного откровения шефа.
Вообще, наука чиновничьего управления нелегко и не сразу даётся, но уже через несколько лет в Совмине я к стыду своему ловил себя на мысли, что управлять у нас на одном пряничном убеждении без применения кнута невозможно, а руководить шагающей с энтузиазмом за вождём толпой намного сподручнее, чем коллективом ершистых индивидов, у каждого из которых мнение своё. И что социализм – это просто та же система управления, но доведённая до крайности подстать ндраву и умишку главного управителя, а власть по сути своей – иезуит, проповедующий принцип "цель оправдывает средства".
Довольно быстро после прихода на Олимп власти рассеялись и некоторые другие мои иллюзии. По молодости меня наши ветераны нагрузили общественной работой по полной программе: профорг, член редколлегии кремлёвского журнала "За доблестный труд", выходившего под грифом "Для служебного пользования", председатель группы народного контроля и прочая и прочая.
Я сдуру отнёсся к этим нагрузкам серьёзно и в ипостаси народного контролёра вывел партсекретаря нашей организации Возвышаева к кремлёвским воротам под конец рабочего дня посмотреть на неподъёмные сумки со спецпродуктами, которые выносили кремлёвские буфетчицы. Тот пообещал разобраться, и уже на следующий день со мной разбирался управляющий делами Совмина СССР Смиртюков.
Он очень мягко посоветовал мне умерить пыл в выявлении некоторых негативных сторон сложившегося кремлёвского уклада и почему-то помянул скорость, с которой вылетает пробка из бутылки. Заодно пояснил мне, неразумному, что намёк, сделанной мной в статье нашего внутреннего журнала о перспективе перехода от пайков и других совминовских льгот к денежным компенсациям – это покушение на святое святых, заложенное в практику правительственного аппарата ещё с ленинских времён. "Если мы тебя, дурака, не будем бесплатно кормить качественными продуктами и предоставлять возможности качественного отдыха на халяву, ты ж будешь на этом экономить и подрывать своё здоровье, столь необходимое Партии и правительству", – примерно так сказал мне с мягкой отеческой улыбкой Смиртюков, выпроваживая из кабинета.
Мой шеф Архипов вскоре стал первым заместителем председателя правительства и пересел в бывший кабинет Берии. Слышал, что раньше в туалете напротив этого кабинета часто приходилось делать уборку, потому как после разговора с Лаврентием Павловичем и не дожидаясь оргвыводов некоторые в нём приставляли пистолет к виску. Так что зайти пописать туда было страшновато. В "предбаннике" кабинета при
Берии дежурили всегда два секретаря, оба в генеральском чине, один из которых постоянно держал руку на внутреннем телефоне, ибо шеф поднимал у себя в кабинете трубку и тут же давал указание, потом бросая её на рычаг. И если это указание не выполнялось, секретарю впору было идти в туалет по весьма определённой нужде.
Такой же светлой головой, как и мой начальник, обладал только ещё один зампред, Дымшиц. Был он единственным в Совмине евреем, если не считать его же помощника Гурвича, и был допущен к власти, как я понимаю, из соображений, как сказали бы сейчас, политкорректности и ещё внутреннего осознания того, что в больших делах без еврея таки не обойтись. Ещё двумя "нацменами" были в разное время Бодюл и Зия
Нуриев.
Первый был посажен в Совмин Брежневым. По ведомственным слухам, приехало из Молдавии всё начальство и бухнулось в ножки Леониду
Ильичу с мольбой убрать Первого секретаря, развалившего хозяйство.
Что тот и сделал из уважения к супруге Бодюла и по совместительству своей любовнице, красавицы из местного ансамбля песни и пляски.
Второй отличался крутым нравом, видимо, по привычке (в Азербайджане он долгое время был Председателем КГБ). Нас, сотрудников, он обидел наложением вето на план раздачи дачных участков, объяснив это коротко: "Будете воровать и пользоваться служебным положением".
Положа руку на сердце, скажу, что он был прав.
Не могу не помянуть добрым словом Талызина, самого молодого в мою бытность зампреда (чуть за 60). Этот не терзал, как Архипов, подчинённых мучительным поиском обоснованности решений и обладал зело острым язычком. Помню, он начал одно совещание с седобородыми академиками по вопросам атомной энергетики словами "Вечно мы любим ржавый гвоздь в жопу засунуть, а потом его коллективными усилиями зубами вытаскивать". А ведь были и такие, чьим подчинённым приходилось лечиться в нашей "кремлёвке" от заикания. А один при лицезрении начальника стал испускать газы (по научному выражаясь, подхватил метеоризм). Излечили бедолагу только в Швейцарии.
Не всегда гладко складывались у нас, референтов совминовского аппарата, отношения с министрами и их замами, бывало, что иные
"взбрыкивали". Для подчинения воле Совмина в нашем лице и поддержания трепета перед верховной властью у нас были свои методы и, главное, возможности. Например, от нашего международного отдела зависело выделение министерствам вожделенной валюты на закупку импортного оборудования и товаров, разрешение на выезд министров в зарубежную командировку, так что в основном министры ходили перед нами на цирлах.
А это очень помогало в решении многих дел путём взаимных услуг в кругу сложившегося междусобойчика. Скажем, как было не порадеть родному человечку в плане трудоустройства либо карьерном, как было не передать по защищённому от чужих ушей телефону-"вертушке" просьбу зампреда всемогущему министру образования посодействовать поступлению его внука или внучатого племяша в ВУЗ, а заодно не помянуть свою дочку, умницу-разумницу.
Дисциплина в мои времена еще оставалась жёсткой, любое постановление должно было исполняться неукоснительно, что иногда приводило к забавным парадоксам. К примеру, нашим отделом как-то после новогодних праздников было выпущено постановление о поставке в одну африканскую страну сотни эскалаторов. Первую партию перехватили уже у границы, вовремя сообразив, что имелись в виду экскаваторы.
Много было смешного и в повседневной работе Совмина, хотя юмор ситуации тогда не всегда и не до каждого из нас доходил. От своего отдела я регулярно присутствовал на заседаниях Комиссии по внешнеэкономическим вопросам. Чего стоили, скажем, обсуждения вопросов закупки в Европе оборудования для производства туалетной бумаги. Помню реплики типа "Ну сколько можно советскому человеку подтираться нашей партийной прессой?", "Стыдно смотреть на бабушек, обвешанных дефицитными рулончиками как революционные матросы патронными лентами".
Как-то на вопрос председателя комиссии, не опасна ли для нас в перспективе передача китайцам и другим друзьям по соцлагерю наших передовых технологий, директор одного из секретных предприятий в сердцах вскричал: "Да если китайцы завладеют ими, мы их отбросим лет эдак на двадцать назад!". Обсуждая проблему качества экспортируемой нами техники, кто-то привёл пример взрыва моторного блока нашего трактора в Венгрии, в результате чего погиб тракторист. И прибавил грустно при этом: "Больно уж устарелая конструкция, 50-х ещё годов…". Кто-то другой язвительно бросил вопрос: "Уточните, какого столетия?".
Когда захирел генсек Брежнев, чтобы ему далеко не ходить, возникла идея перестроить наше совминовское здание в Кремле под заседания центрального комитета единственной тогда партии, оставив там только наше руководство. Заодно заказали у фирмы "Мерседес" самоходное кресло для облегчения транспортировки генсека от кабинета до лифта. Кстати, и на трибуну мавзолея дряхлеющее руководство страны доставлялось скрытым от глаз посторонних лифтом.
(было мне тогда около тридцати), но всё же в школу принял, поручив заботам восьмилетнего китайчонка. Тот мог расправиться со мной одной левой, но учил справно, со свойственным китайцам терпением. Сам же сансэй удалился в свой угол под символом инь и янь и наблюдал оттуда, попивая зелёный чаёк и лишь изредка вставая, чтобы дать указания тренирующимся бойцам.
Основным упражнением была отработка ударов руками и ногами в единой танцевальной цепочке ("ката"), но были и прямо зверские упражнения. Например, набивка мозоли на подушечке ладони путём колющих ударов по связке бамбуковой щепы. Китайчонок объяснил мне элементарную вещь: надо собрать в теле энергию янь и пустить её в руку в форме энергетического ножа, которым, а не плотью своей, и раскалывать деревяшки и кирпичи.
Но это оказалось семечками по сравнению с котлом, наполненным галькой и стоящим на огне. В эту раскалённую гальку и надо было втыкать со всей пролетарской ненавистью пальцы, чтобы подготовить их к прокалыванию грудной клетки противника. Можете представить меня после этого на работе, пытающегося взять бедными пальчиками ручку.
Но игра стоила свеч, я постепенно втянулся и почувствовал себя человеком, особенно после того, как увидел собственными глазами великого Брюса Ли, приехавшего из Гонконга и проведшего в нашей школе мастер-класс. Это было что-то непередаваемое. Многие движения и удары Брюса были незаметны для глаза, и ему приходилось повторять их в замедленном темпе. Та же проблема возникла и в его фильмах, которые тогда только входили в мировую моду, и сцены его поединков снимали с замедленной скоростью.
Я потом видел по телевизору шоу в записи из Гонконга встречи сансэев разных школ кун-фу, карате, дзюдо и айкидо. Брюс Ли и там затмил всех. Он, например, предложил ведущему положить на вытянутую ладонь мелкую монетку и по его хлопку зажать кулак. Когда тот кулак разжал, на ладони оказалась монета другого достоинства и только при замедленной прокрутке записи стало видно, как Брюс подменил её.
Кстати, считается, что обида мэтров кун-фу на проявленное Брюсом непочтение к ним на этом шоу и послужила причиной нанесения энергетического удара на расстоянии, от которого он и умер в 1973 г. в возрасте 32 лет. Официальной причиной смерти была аллергическая реакция на болеутоляющее средство, но любой кунфока лишь грустно улыбнётся на это и скажет ещё, что проклятие было наложено мастерами кун-фу и на весь род Брюса Ли.
А почему ещё во время съёмок фильма сын Брюса, Брэндона, был застрелен наповал из бутафорского пистолета с холостыми патронами, один из которых непостижимым образом оказался боевым? Вот и покоятся оба Ли в Сиэтле на кладбище в рядом расположенных могилках. Да,
Восток – дело ого-го какое тонкое. Хотя, если задуматься, то родовое проклятие – не восточная прерогатива. И наши Рюриковичи вымерли от проклятия волхвов, ими обиженных. А американские президенты, проклятые индейскими шаманами? Да почитай все они либо убиты были, либо чудом смерти избежали.
Но всё же как-то странно, душа Брюса давно уже в астрале, тело его на экране продолжает так же лихо крушить противников, а я, старый кунфока, сидя в своей квартире, и от пола отрываю ноги с трудом. Уж такая, братцы, "се ля ви".
Ветераны
В 1978 году угораздило меня попасть на работу, как тогда говорили, в Кремль, а конкретно – в отдел внешнеэкономических связей
Совмина СССР. Попал я в эту овеянную мистикой обитель небожителей, как мне казалось, дуриком. Сыграло свою роль то, что отслужил пять лет во Вьетнаме в военное время, за что получил орден и медальку, что занимался там поставками партизанам бывшего Индокитая (Вьетнам,
Лаос, Камбоджа) наших товаров дружественной помощи (сами понимаете, каких) и знал, кроме английского и французского, языки этих стран.
Но и мне при всех регалиях пришлось пройти длительную и дотошную проверку на вшивость. Заодно, как я знаю, перешерстили всех моих родственников до пятого колена на предмет благонадёжности и национальной чистоты.
На последнем этапе чуть не подвела борода, которую я отрастил во фронтовых буднях Вьетнама. И не борода это была, а так, маленькая аккуратная бородка а ля Владимир Ильич Ленин. Это меня и спасло. Как ни давил на меня в кадрах начальник отдела и генерал запаса
Бородулин, я отказался срезать бородку наотрез. Отнесли мою фотографию предполагаемому начальнику, первому зампредсовмина
Архипову Ивану Васильевичу для демонстрации единственного обнаруженного недостатка. А тот, мудрый мужик, тоже нашёл сходство бородки с ленинской и дал "добро".
Время это было, выражаясь по научному, засилья геронтократии, и долгое время был я самым молодым сотрудником. Возраст в 70 лет считался чуть ли не средним, но старики наши, наверное, в силу хорошего кремлёвского питания и жёсткого медицинского контроля, а скорее всего – развитого инстинкта выживания сохраняли светлые головы и здоровое тело. Недаром в то время бытовало в народе понятие
"кремлёвская кормушка".
По средам был игровой спорт в зале, по четвергам можно было потренироваться в стрельбе из пистолета в кремлёвском тире, в столовой каждый день национальные блюда очередной союзной республики из продуктов своего хозяйства под контролем 9-го отдела КГБ, (того, что блюл денно и нощно сильных мира сего). На субботу и воскресенье все отправлялись автобусами с Красной площади в наши дома отдыха с люксовыми номерами и ресторанным питанием, где за символический рубль мы получали обслуживание не хуже какого-нибудь американского
"Хилтона".
Вышколенная прислуга проходила стажировку в Прибалтике, повара были переманены из лучших ресторанов Москвы. И им было за что ублажать совминовскую элиту, для них рядом с пансионатами были построены современные дома с просторными квартирами, зарплаты – не чета тому, что они получали бы где бы то ни было. Там же кучковались современнейшие животноводческие и земледельческие хозяйства, мясо, фрукты и овощи с которых без грана химудобрений шло на стол привилегированной публики.
На лето на выбор предлагался один из наших спецсанаториев на Юге или в той же Прибалтике (мне – бесплатно, жене – в полцены, ребёнку
– четвертинка). Мы традиционно ездили под Ригу. Изюминкой этого дома отдыха был выезд на пару дней в так называемый домик рыбака. Там любители рыбной ловли, переодевшись в выдаваемые комбинезоны и выбрав снасть, рассаживались на нависавшей над речкой террасой и закидывали уду, а потом поспешали в залу поглощать приготовленные якобы из их улова яства. Аппетиту способствовала батарея водок, коньяков и вин всесоюзного ассортимента. О, сладостная халява!
В рижском санатории можно было встретить знаменитейших людей страны. Я, например, познакомился с Аркадием Райкиным, регулярно там со своей женой Руфой Мордуховной отдыхавшим. Нагло подошёл и передал привет от своей ленинградской бабушки, которая была его учительницей
(блефанул – бабушка и не подозревала о моей встрече). Он её вспомнил и тоже передал привет, а для меня создал возможность похвастать этим фактом моей биографии.
Так получилось, что и в Ригу на вокзал нас везли на "рафике" вместе с Райкиным и, проезжая мимо какого-то здания, он указал на него и сказал, что там служила его мама по имени Рая и он малышом ошивался, так как дома не на кого было оставить. Отсюда и псевдоним его, ибо помнил он раздражительный крик "Чей это сопляк здесь под ногами болтается?" и ответ "Да это Райкин!".
Тьфу ты, отклонился маленько. О чём это я? Ах да, о льготах и привилегиях. Присовокупите к вышесказанному систему пайков, талонов на билеты в театр и кино, любые книжки, включая запрещённого
Солженицына, из спецраспределителя, персональную чёрную "Волгу" от замначотдела и выше, а для всех остальных – по вызову на манер такси. В общем, налаженная жизнь коммунистического завтра, которое всё никак не хотело наступить в целом по стране.
Лелеемые властью и сами её олицетворяя, ветераны обладали феноменальной памятью и назубок выдавали номера и даты выпущенных ими постановлений со времени о но, однако разговорить на тему сталинского периода было трудно – по старинке опасались и многозначительно косили глазом на стенки, мол, враг подслушивает. А знали много чего интересного и, ежели уж заговорят, то с трепетным пиететом. О том, как ходили в Кремле по этажу вождя на цирлах, а при встрече Хозяина должны были распластываться по стенке и чтоб руки на виду, а техперсонал – носом в стенку. Как сидели по ночам, в ожидании возможного звонка Сталина, и сами пугали подчинённые министерства проверочными звонками по "вертушке", зато по утрам полагался сталинский завтрак, молочный поросенок с рассыпчатой гречневой кашей и чай с хрусткими сушками.
Любили вспоминать великого ясновидца и гипнотизёра Вольфа
Мессинга, которого патронировал Иосиф Виссарионович, особенно эпизод, когда вождь народов предложил для проверки способностей получить в сберкассе сто тысяч рублей и принести ему. Тот так и сделал, с выданными ему по трамвайному билету деньгами пришёл в кабинет Сталина, миновав непостижимым образом многочисленную охрану, видимо, предъявляя всё тот же трамвайный билетик.
Для осознания величины этого гераклового подвига Мессинга надо знать, что такое кремлёвская охрана. На каждом этаже совминовского здания в Кремле стояли красавцы-бугаи в военной форме и изучали предъявляемые документы как медики через микроскоп препарируемую лягушку, а потом рентгеновским взглядом и подателя оных ото лба до мизинцев на ногах. Десять лет я регулярно проходил эту процедуру, но так и не привык и каждый раз ощущал трепет в паху.
Ещё с замиранием сердца говорили ветераны, переходя на полушёпот, что был у вождя свой астролог, без совета с которым он не принимал ни одного важного решения. И что тот астролог была страшно засекреченная женщина, а всех других астрологов, чтобы не мутили воду, собрал он в Сочи на астрологический конгресс, а там их посадили на автобус и куда-то увезли, да так, что больше никто никогда этих астрологов не видел.
А ещё я узнал под клятву о молчании, что по личному указанию вождя всех народов при завершении строительства Крымского моста, и по сию пору самого большого и красивого в России, любимого места московских самоубийц и встречи влюблённых, одна из десятков тысяч железных заклёпок была заменена на золотую. Мост был построен инженером Власовым, который после войны проектировал и восстанавливал майдан Незалежности в Киеве, но и он не знал, какая из заклёпок золотая. А знали только два энкэвэдиста, оба погибшие на войне и унёсшие тайну с собой в могилу.
Приобщён я был и к великой тайне существования под Москвой сталинской подземной системы трёх секретных веток метро. Одна ведёт от Кремля до сталинской ближней дачи Сталина в Матвеевском, другая связывает его с Минобороны, МИДом, Лубянкой и аэропортом
"Внуково-2", а третья – с командным пунктом ПВО и аэропортом
"Шереметьево", а ещё с секретным подземным городом в Раменках. И всё это создано для эвакуации высших чинов в случае войны и обеспечения их безопасной работы в военное время.
Рассказывали ветераны и о вождях что помельче. И у тех были свои привычки и причуды, которые с дрожью почтения блюли. Каганович часто прибегал к привычному ему аргументу в разговоре и грохал кулаком по столу, да так (мужик был крепкий), что стекло вдребезги. Приходилось менять раз по пять в день, а однажды новый завхоз, то ли решив потрафить начальству, то ли по недосмотру, но постелил пластиглас.
Кремль долго сотрясал возмущённый рёв Кагановича, под него завхоза и сопроводили под белы руки вон с работы.
Микояну, когда тому приходилось выступать по-армянски, текст писали славянскими буквами, а его русский иногда приходилось ко всему привыкшему помощнику (ставшему потом нашим начальником отдела) переводить на понятный русский. О Микояне за его политическое долголетие и способность к выживанию позже сложили легенду, что он, дескать, может пройти от Кремля до ГУМа между струйками дождя и выйти сухим.
Вообще-то ветераны, честно говоря, были не слишком грамоте обучены. Ведь пришли в Совмин в то время, когда залогом преданности вождям и революции в целом считалось рабоче-крестьянское происхождение, и кое у кого за спиной, кроме ЦПШ
(церковно-приходской школы) ничего и не было. Так знаете, как они выкручивались? У каждого на столе стоял внутренний телефон, по которому наговаривалось, что в голову придёт, стенографистке. Та передавала готовую писанину в юридический отдел на предмет проверки соответствия законам, оттуда бумажка шла в отдел редакционный, где она приводилась в божеский вид, вылизывалась и превращалась в постановление Совмина СССР. Напоминает сказку о царевне-лягушке, обращавшейся в красавицу, правда?
Но была в этом деле одна закавыка. Рядом с нашим Совмином жило-было целое царство в государстве, боком выходившее на Старую площадь. И куковал в том царстве аппарат ЦК КПСС. Если в нашем отделе делами почти всех соцстран занимались мы с Володей Мироновым, то в партийном международном отделе – человек двадцать. И ладно бы занимались идеологическими вопросами, так нет, они и в наши дела влезали. То есть подготовленные нами проекты постановлений, завизированные начальством, шли на Старую площадь, там перекраивались, заново редактировались и выпускались уже как постановление ЦК КПСС и Совмина СССР.
В общем-то, наши коллеги в их международном отделе были с виду интеллигентные люди, но на них как бы стояла дьявольская печать. В моё время этот отдел возглавлял некто Иванов, так такого художественного мата-перемата, как от него, я больше ни от кого не слышал. Это, как и нарочитая небрежность в костюме, было вроде как корпоративной меткой, мол, мы свои парни, вышли из народа, от сохи и от станка, и за счастье народа пасть порвём.
Искусственность поведения этих партайгеноссе ощущалась во всём.
Вот, скажем, во Вьетнаме заехал я как-то поутру в гостиницу за их делегацией, чтобы отвезти на переговоры, и застаю такую уморительную картину. Стоят члены в чёрных габардиновых костюмах при галстуках вкруг журнального столика перед разлитой на троих в стаканы бутылкой коньяка. Старший как молитву произносит тост во славу генсека, потом мелко и как бы ненароком перекрестившись, товарищи принимают на грудь, и всё это на полном серьёзе.
Насколько естественнее и роднее выглядел наш военспец, с которым я проходил таможенный досмотр перед вылетом в тот же Вьетнам! У него в портфеле оказалось вместо положенной одной водочной бутылки 0,75 две. На предложение оставить одну на таможне до возвращения он, показав таможеннику здоровенную фигу, откупорил её и единым махом залил в бездонную утробу, а потом под аплодисменты присутствующих при этом твёрдым армейским шагом пошёл на выход к самолёту. Но я отвлёкся…
Наш главный начальник, первый зампред Совмина Архипов пришёл из государственного комитета экономических связей (ГКЭС) в возрасте 72 лет. Думал, что вызвали на ковёр для объявления об уходе на пенсию, а его турнули на повышение. Я у него ещё десять лет проработал и считаю, что мне очень повезло на начальника, хоть и гонял он меня порой за слова поперёк его воли. Гонял в прямом смысле – как-то отлучил от тела на неделю, и пришлось мои бумаги Володе на подпись таскать, но потом смилостивился.
Как раз случился визит к нам вьетнамского президента, который пожаловался Косыгину на экономические трудности в стране и попросил у "большого брата" помощи. Тот пообещал дать совет, а материальной формой этого стал я с замминистра Минморфлота Недяком, уже через неделю оказавшиеся в Ханое в качестве личных советников Фам Ван
Донга. Получив личные напутствия президента, мы за месяц прочесали на "Волге" всю страну от северного порта Хайфон до южного порта
Сайгон, переименованного в Хошимин, оттуда заехали и в недавно освобождённый от кровавого коммуняки Пол Пота камбоджийский Пном Пень.
Как нас принимали по пути следования, говорит хотя бы то, что в
Хюэ, древней столице Вьетнама, разместили в бывшем императорском дворце, где мы пили родную водочку под омарную закусь за столом, инкрустированным перламутром и драгоценными каменьями. А в Пном Пене я получил в подарок револьвер, серебряная ручка которого была усеяна бриллиантовыми сколами.
Убоявшись осложнений на нашей таможне, передарил я его скрепя сердце нашему охраннику, главному гэбэшнику в стране и зятю министра экономики и транспорта. Тесть его был бывшим партизанским генералом и вошёл в историю Камбоджи тем, что как-то простоял в порту трое суток, не смыкая глаз и паля в воздух из пистолета, чтобы не разворовали при разгрузке гуманитарную помощь и медикаменты первого пришедшего в освобождённый Пном Пень судна (естественно, нашего).
По нашим же впечатлениям от поездки был составлен толстенный свод экономических рекомендаций для правительства СРВ, оказавшийся, как я надеюсь, полезным. Ну а возвращаясь к нравам начальства, скажу, что не любило тогда начальство, когда ему перечат и поперёк говорят, а любило, чтобы подчинённый, и во сне разбуженный, тут же на любой вопрос с почтением и не задумываясь отвечал. Вот как-то Архипов задал какой-то вопрос замминистру внешней торговли (до того – первый секретарь Краснодарского райкома партии), тот тут же выдал всю информацию да ещё с цифирью да не по бумажке, чем шефа очень ублажил.
А у меня аж челюсть отвисла – все цифры с потолка, примеры – из наших отношений с другой страной (перепутал маленько). Я его после совещания перехватил, говорю, как же так, соврамши, мол, уважаемый
Иван Тимофеевич. А он мне – молодой ты ещё, учись у ветерана, как выкручиваться в сложных ситуациях. А не научишься крутиться, не жить тебе долго и на твоём "тёплом" месте. Ох, как прав он был. И ещё от себя хотел бы добавить, что начальство у нас любит, когда за ним записывают, торопко так записывают, чтобы не дай боже ни слова не пропустить из божественного откровения шефа.
Вообще, наука чиновничьего управления нелегко и не сразу даётся, но уже через несколько лет в Совмине я к стыду своему ловил себя на мысли, что управлять у нас на одном пряничном убеждении без применения кнута невозможно, а руководить шагающей с энтузиазмом за вождём толпой намного сподручнее, чем коллективом ершистых индивидов, у каждого из которых мнение своё. И что социализм – это просто та же система управления, но доведённая до крайности подстать ндраву и умишку главного управителя, а власть по сути своей – иезуит, проповедующий принцип "цель оправдывает средства".
Довольно быстро после прихода на Олимп власти рассеялись и некоторые другие мои иллюзии. По молодости меня наши ветераны нагрузили общественной работой по полной программе: профорг, член редколлегии кремлёвского журнала "За доблестный труд", выходившего под грифом "Для служебного пользования", председатель группы народного контроля и прочая и прочая.
Я сдуру отнёсся к этим нагрузкам серьёзно и в ипостаси народного контролёра вывел партсекретаря нашей организации Возвышаева к кремлёвским воротам под конец рабочего дня посмотреть на неподъёмные сумки со спецпродуктами, которые выносили кремлёвские буфетчицы. Тот пообещал разобраться, и уже на следующий день со мной разбирался управляющий делами Совмина СССР Смиртюков.
Он очень мягко посоветовал мне умерить пыл в выявлении некоторых негативных сторон сложившегося кремлёвского уклада и почему-то помянул скорость, с которой вылетает пробка из бутылки. Заодно пояснил мне, неразумному, что намёк, сделанной мной в статье нашего внутреннего журнала о перспективе перехода от пайков и других совминовских льгот к денежным компенсациям – это покушение на святое святых, заложенное в практику правительственного аппарата ещё с ленинских времён. "Если мы тебя, дурака, не будем бесплатно кормить качественными продуктами и предоставлять возможности качественного отдыха на халяву, ты ж будешь на этом экономить и подрывать своё здоровье, столь необходимое Партии и правительству", – примерно так сказал мне с мягкой отеческой улыбкой Смиртюков, выпроваживая из кабинета.
Мой шеф Архипов вскоре стал первым заместителем председателя правительства и пересел в бывший кабинет Берии. Слышал, что раньше в туалете напротив этого кабинета часто приходилось делать уборку, потому как после разговора с Лаврентием Павловичем и не дожидаясь оргвыводов некоторые в нём приставляли пистолет к виску. Так что зайти пописать туда было страшновато. В "предбаннике" кабинета при
Берии дежурили всегда два секретаря, оба в генеральском чине, один из которых постоянно держал руку на внутреннем телефоне, ибо шеф поднимал у себя в кабинете трубку и тут же давал указание, потом бросая её на рычаг. И если это указание не выполнялось, секретарю впору было идти в туалет по весьма определённой нужде.
Такой же светлой головой, как и мой начальник, обладал только ещё один зампред, Дымшиц. Был он единственным в Совмине евреем, если не считать его же помощника Гурвича, и был допущен к власти, как я понимаю, из соображений, как сказали бы сейчас, политкорректности и ещё внутреннего осознания того, что в больших делах без еврея таки не обойтись. Ещё двумя "нацменами" были в разное время Бодюл и Зия
Нуриев.
Первый был посажен в Совмин Брежневым. По ведомственным слухам, приехало из Молдавии всё начальство и бухнулось в ножки Леониду
Ильичу с мольбой убрать Первого секретаря, развалившего хозяйство.
Что тот и сделал из уважения к супруге Бодюла и по совместительству своей любовнице, красавицы из местного ансамбля песни и пляски.
Второй отличался крутым нравом, видимо, по привычке (в Азербайджане он долгое время был Председателем КГБ). Нас, сотрудников, он обидел наложением вето на план раздачи дачных участков, объяснив это коротко: "Будете воровать и пользоваться служебным положением".
Положа руку на сердце, скажу, что он был прав.
Не могу не помянуть добрым словом Талызина, самого молодого в мою бытность зампреда (чуть за 60). Этот не терзал, как Архипов, подчинённых мучительным поиском обоснованности решений и обладал зело острым язычком. Помню, он начал одно совещание с седобородыми академиками по вопросам атомной энергетики словами "Вечно мы любим ржавый гвоздь в жопу засунуть, а потом его коллективными усилиями зубами вытаскивать". А ведь были и такие, чьим подчинённым приходилось лечиться в нашей "кремлёвке" от заикания. А один при лицезрении начальника стал испускать газы (по научному выражаясь, подхватил метеоризм). Излечили бедолагу только в Швейцарии.
Не всегда гладко складывались у нас, референтов совминовского аппарата, отношения с министрами и их замами, бывало, что иные
"взбрыкивали". Для подчинения воле Совмина в нашем лице и поддержания трепета перед верховной властью у нас были свои методы и, главное, возможности. Например, от нашего международного отдела зависело выделение министерствам вожделенной валюты на закупку импортного оборудования и товаров, разрешение на выезд министров в зарубежную командировку, так что в основном министры ходили перед нами на цирлах.
А это очень помогало в решении многих дел путём взаимных услуг в кругу сложившегося междусобойчика. Скажем, как было не порадеть родному человечку в плане трудоустройства либо карьерном, как было не передать по защищённому от чужих ушей телефону-"вертушке" просьбу зампреда всемогущему министру образования посодействовать поступлению его внука или внучатого племяша в ВУЗ, а заодно не помянуть свою дочку, умницу-разумницу.
Дисциплина в мои времена еще оставалась жёсткой, любое постановление должно было исполняться неукоснительно, что иногда приводило к забавным парадоксам. К примеру, нашим отделом как-то после новогодних праздников было выпущено постановление о поставке в одну африканскую страну сотни эскалаторов. Первую партию перехватили уже у границы, вовремя сообразив, что имелись в виду экскаваторы.
Много было смешного и в повседневной работе Совмина, хотя юмор ситуации тогда не всегда и не до каждого из нас доходил. От своего отдела я регулярно присутствовал на заседаниях Комиссии по внешнеэкономическим вопросам. Чего стоили, скажем, обсуждения вопросов закупки в Европе оборудования для производства туалетной бумаги. Помню реплики типа "Ну сколько можно советскому человеку подтираться нашей партийной прессой?", "Стыдно смотреть на бабушек, обвешанных дефицитными рулончиками как революционные матросы патронными лентами".
Как-то на вопрос председателя комиссии, не опасна ли для нас в перспективе передача китайцам и другим друзьям по соцлагерю наших передовых технологий, директор одного из секретных предприятий в сердцах вскричал: "Да если китайцы завладеют ими, мы их отбросим лет эдак на двадцать назад!". Обсуждая проблему качества экспортируемой нами техники, кто-то привёл пример взрыва моторного блока нашего трактора в Венгрии, в результате чего погиб тракторист. И прибавил грустно при этом: "Больно уж устарелая конструкция, 50-х ещё годов…". Кто-то другой язвительно бросил вопрос: "Уточните, какого столетия?".
Когда захирел генсек Брежнев, чтобы ему далеко не ходить, возникла идея перестроить наше совминовское здание в Кремле под заседания центрального комитета единственной тогда партии, оставив там только наше руководство. Заодно заказали у фирмы "Мерседес" самоходное кресло для облегчения транспортировки генсека от кабинета до лифта. Кстати, и на трибуну мавзолея дряхлеющее руководство страны доставлялось скрытым от глаз посторонних лифтом.