Страница:
Подходит мужик. "Возьми, – говорит, – моё мочало, если не побрезгуешь, своё-то, небось, дома позабыл". Тут только я и понял, что шаечки в общественной бани общие, а мочалочки-то свои. Так плотно мне в школе в голову вбили, что "всё вокруг колхозное, всё вокруг моё", что и в бане ждал полного гособеспечения, вот и опростоволосился.
И всё-таки помылся я знатно, и в парилке посидел с дедами (мне тогда по младости лет все стариками казались), и в бассейне, где всем по грудь, а мне с головкой, побарахтался, и даже спину мне подобревшие мужики натёрли до пунцового цвета. Вышел на солнышко весь распаренный, чистенький, аж сердце поёт. Да ещё леденец сладости необыкновенной. Я оберточку с него целлофановую в разноцветную полоску долго хранил, да потом затерялась куда-то.
Вы не заметили, что чем дальше по жизни, тем меньше смешного. В детстве мы смеялись, заливались, ухохатывались и грохотали до колик в животе над каждой пустяковиной. Да покажи палец согнутый – уже умора, а Чаплин или Райкин на экране – помирали со смеху. А помните, в кино на фильмах "Волга – Волга", "Весёлые ребята" или "Мистер
Питкин" просто лежали, корчась в конвульсиях, выходили все в слезах, держась за надорванные животики. А сейчас? В лучшем случае чинно-благородное хи-хи и всё реже громогласное ха-ха.
То ли жизнь преснее стала, то ли сам с возрастом скучнеешь. Вот, скажем, классе в пятом прицепил я французской булавкой подол форменного платья девочки с передней парты к спине, встала она, обнажив розового цвета, с начесом панталоны, весь класс полёг, пока она, бедная, крутилась, не понимая, в чем дело. Сейчас-то мне ясно, что не хохма это, а мелкое хулиганство, но как смешно было. Или выпендрёжнеце географичке на переменке в коридоре прилепили на спину плакатик "Я Наполеон". Это же неуважение к старшим, а меня с однокашниками нашатырём отпаивали, так в смехе зашлись.
Ставили мы к школьному празднику серьёзный спектакль "Повесть о настоящем человеке". Маресьева играл второгодник, здоровенный амбал с перманентно упёртым лицом. По сценарию пионеры нашли его обмороженным в лесу и первым делом дали поесть картошечки. Картошку забыли из дома принести и дали ему свёрнутый комком чулок, снятый с ноги какой-то девочки. То ли чулок оказался не первой свежести, с запашком, то ли наш амбал рассчитывал перекусить на сцене и расстроился, что надули, но скорчил, жуя бутафорию, такую рожу, что куда там Чаплину. Зал взвился от смеха, артисты в слезах падали со сцены, завуч в первом ряду дрыгала ногами выше головы. Спектакль был сорван, потому что чёртов Маресьев при попытке продолжить театральное действо опять и с той же неописуемой гримасой совал чулок в рот.
Руководительница кружка художественной самодеятельности получила за это безобразие выговор от директора. Хорошо ещё, обошлось без полит и оргвыводов. Вы думаете, урок пошел впрок? Ничуть не бывало.
Чтобы реабилитировать себя, эта руководительница, она же учитель литературы, решила поставить "Алеко". Ну помните, "Цыгане шумною толпой по Бессарабии кочуют"? Кочующих цыган мы изображали без проблем, а как дошло до сцены убийства Земфиры, неувязочка вышла. Её играла рано созревшая девочка с весьма развитым бюстом, кстати, по имени тоже Земфира. Куда прикажете тыкать ножом бедному Алеко?
Решили, что коль уж на то пошло, убивать надо в спину, там плоско. На репетиции эту сцену кое-как обкатали, а на спектакле
Зэфа, видно, от волнения, забыла, где зад, где перёд. Она грозно шла на Алеко, а тот, как бычок с тёлкой, всё пытался забежать сзади. Из зала кричат: "Режь ее, подлюку!", литературша из-за занавеса шипит:
"Души, дебил!", Алеко – в слезы, в зале опять истерика от хохота.
Короче, кружок перепрофилировали на кройку и шитьё, всех неудавшихся артистов туда и забрили.
Вот я и думаю, никогда уж мне не посмеяться так от души, ничто теперь не берёт, ну как принцессу Несмеяну. Хотел посмеяться, когда на даче ползабора из "рабицы" спёрли. Вроде смешно, ситуация как в чеховском рассказе "Гайка", где мужик её на грузило с рельсы отвернул, напрягся – не могу, когда ту же дачу в пятый раз вскрыли и всё до последнего спичечного коробка унесли, решил схохмить и на дверь объявление прикнопил: "Господа грабители, в хате пусто, прошу не утруждаться". Всё равно дверь в очередной раз взломали, видимо, для проверки информации, а утащили всю электропроводку с лампочками.
Зато в "дефолт"!998 года вспомнил молодость и нахохотался от души – у меня в банке ни копейки не было.
Кто в Москве Новодевичий монастырь не знает? Ну, кладбище привилегированное для знатных людей, ну, достопримечательность аж
16-го века со старинными церквями, колокольней и почти кремлёвской стеной огороженная. Но для меня это ещё место, тесно связанное с детством. И свет увидел я там рядом, в роддоме на Усачёвке, и проживал там же многие годы на Пироговке. Пацанчиком бегал с друзьями в монастырь поглазеть на пышные надгробия, а то и купнуться в тогда заболоченном и полном пиявок монастырском пруду.
Помню, как-то мать повела туда прогуляться, а заодно и навестить родственников наших дальних, Боголюбских, кои жили в пристройке у церкви, были не по времени набожными и род вели от старинной фамилии. Шли через аркаду в стене, а там в тенёчке череда нищих богомольцев руки к прохожим тянут. Мать каждому, кому 15, кому 20 копеек бросала, а уж при выходе мелочь кончилась, так она последнему рубль бумажный не пожалела.
А последний-то оказался туристом иностранным, шляпу снял по жаре лоб платочком вытереть. Вот пассаж, пришлось из шляпы рублик назад выуживать да извиняться. Но мать себя потом успокаивала и даже гордилась, что рубль ненароком бросила, мол, пусть знают капиталисты, что не жалкие копейки мы нищим подаём.
Ну вот, в таком настроении мы и поспешили к Боголюбским. Семья их была маленькая: бабушка, на мой детский взгляд, лет под сто, её дочь и внучка, чуть меня старше. Сели за стол, к чаю с удивительно вкусными пирожками, и начались разговоры. Сначала мать развеселила всех рассказом о случившемся при входе в монастырь, потом разговор плавно перешёл на тему самого монастыря. Больше полувека прошло, а помню всё отчётливо. Бабушка поведала, что обитель названа по фамилии первой игуменьи Девочкиной, а, может, по расположенному рядом Девичьему полю, куда ещё татары сгоняли русских девиц для угона в полон.
В разные времена там жили или были заточены женщины, всей Руси известные. Но главной достопримечательностью была царевна Софья, сводная сестра Петра Первого, проведшая здесь многие лета в заточении. А местом её содержания была одна из башен монастырских, и по сию пору называемая Софьюшкиной. И будто бы Софья с того света помогает женщинам – стоит только загадать желание и коснуться рукой стены её башни.
А ещё услышал я, что встречают на аллеях монастырских, особенно в грозу, привидение молодой монашки, всей в чёрном. Якобы во время французского нашествия хотели эти поганцы взорвать обитель, уж и бомбы заложили, и фитиль подожгли, а монашка, ведомая вещим сном, тот фитиль затушила и спасла монастырь. А в наше время является призраком и тоже женщинам помогает предупреждением беды либо советом, либо сны вещие навевает им во спасение.
Но не о том я хотел рассказать, а о случае с собой, ещё более удивительном. На кладбище самой известной была могила Надежды
Аллилуевой, покончившей с собой жены Сталина. На могиле стоит обелиск красоты необычайной. В моё время на нём возлежала чёрная бронзовая роза, заказанная самим генералиссимусом, потом каким-то варваром сворованная.
Надо сказать, что в описываемое мной время не дай Бог было заикнуться о самоубийстве сталинской жены, по официальной версии почила она чуть ли не от гриппа. Но жил я в доме крупных военоначальников, что стоял в Хользуновом переулке и обзывался генеральским. А там народ проживал информированный, на язык чуть посвободней, и своим детским ушком я много чего по мелочам наслушался.
Ходил даже слух, что сам Иосиф Виссарионович свою жену и пристрелил, а потом пожалел и каждый год в её день рождения к ней на могилку ездит и горюнится. Народ к этому времени кагэбэшники с кладбища сгоняют, все окрестности и подходы прочёсывают. Решили мы с друзьями соседскими, Петюхой и Владиком, это дело проверить.
Любимого генералиссимуса-то мы из колонны на демонстрациях с рук родительских видали, а чтобы вблизи… Вот и надумали у той могилы спрятаться и подсмотреть.
С утра залезли под раскидистую ель в сугроб и замерли в долгом ожидании. Как выдержали в холоде и страхе нахлынувшем, уж и не знаю, но дождались-таки. Много не увидели, но сапоги глянцевые и полог шинели мышиного цвета разглядели. Потом ещё долго не могли прийти в себя, как застекленели, а оклемавшись, поклялись страшной клятвой никому об этом ни гу-гу. Ведь родители прибили бы, а из друзей кто-нибудь и доложить мог куда следует, как Павлик Морозов. Малые детки мы были, а соображали.
Вот только сейчас и решился ту клятву священную нарушить. До сих пор, как вспомню, Бога не перестаю благодарить, что не обнаружили нас тогда. Ведь свободно могли и пристрелить охранники, время-то было не приведи Господи опять на наши головы.
Как-то собрались отец с дядькой на очередную охоту, но не по зову сердца, а по призыву деревенских мужиков, задолбанных постоянными нашествиями на их огороды расплодившихся в лесу кабанов. Подготовили жаканы с крупной дробью, ружья почистили и, помолясь на дорожку, отправились, и я с ними увязался. Мне по младости лет особо что не поручали, ну там ружьишко потаскать да собачкой нашей боксёршей
Бэллой покомандовать, и то за счастье почитал. Вышли за околицу, тут дядя Вася остановился, затылок под панамкой почесал и молвит: Нет, мужики, опасное это дело в толпе охотиться, неровён час меня за кабана примут по причине моей крупной комплекции.
Развернулись и в сторону от генерального направления двинули. Да не заладилось что-то. Мы уж с Бэллой кого только не выгоняли, мимо да мимо. Уж на обратном пути дядька вдруг замер и говорит: Ша, робяты, щас я вам на жаркое зайца оформлю, – и "ба-бах" из двух стволов. Я бегом за добычей поперёд собаки, но вижу, что-то на зайца не похоже. Кошка оказалась, чёрт её за околицу понёс. Пригорюнились, стыдоба ведь, кошку захоронили по-человечески, ну как положено то есть, и домой от греха подальше. А там уж Бэлла дожидается и в зубах курицу соседскую держит в укор охотничкам. Мы ту курочку тишком и оприходовали, не пропадать же добру, жаркое знатное получилось.
Ох, и люблю я, грешный, кашу гречневую. Но чтоб была рассыпчатой да с лучком, поджаренным со шкварками, и чтоб непременно с яичком вкрутую покрошенным да ещё масла сливочного от души. А откуда эта моя любовь скоромная при весьма избыточном живом весе в центнер, сейчас расскажу.
Мамаша моя, царствие ей небесное, была фронтовичкой и на 9 мая цепляла на свой жакетик довольно многочисленные боевые награды. А вот на рассказы фронтовые почему-то скупа была. Как-то в очередной праздник на мой вопрос, что больше всего с войны в памяти осталось, сказала неожиданно: "Греча". И такую историю поведала.
С четвёртого курса ГИТИСа, где она, как я знал, училась в одной группе с незабвенным Евгением Леоновым, отправили на фронт (а дело было в 1943 году) студенческую концертную бригаду. При одном из переездов мать по какой-то причине застряла и догнала свою бригаду на попутке уже поздненько вечером.
Все давно откушали и, пользуясь затишьем, почивали в землянках.
Пришлось бы матери ложиться на голодный желудок, да пожалела сердобольная повариха и накормила сказочным блюдом, приготовленным, как оказалось, для любимого командира дивизии, боевого генерал-майора, Валентина Павловича. Блюдо это и было, как вы, верно, догадались, той самой гречневой кашей, в которую после рассказа матери влюбился я на всю оставшуюся жизнь. А для неё этим всё и началось, а закончилось тем, что бравый комдив кавказских кровей, возрастом под пятьдесят, до того холостовавший и слывший неутомимым бабником, влюбился в молоденькую студентку-актрисочку до потери пульса.
И до того пульс потерял, что тут же присвоил ей офицерское звание, наградил медалью "За отвагу", взял в штаб порученцем по особо важным делам, а заодно и в жёны, благо замполит имел в то время право регистрировать брак на месте. Укатила концертная бригада с потерей одного бойца дикломаторского жанра, а через восемь месяцев победного пути дивизии в сторону Берлина проклюнулся и ваш покорный слуга, Александр, сами понимаете, Валентинович.
Едва успела мамаша добраться по фронтовым дорогам в Москву, как, благополучно разрешившись от бремени, и месяца разлуки не выдержав, бросила меня на бабушку и понеслась довоёвывать. Дошла с отцом боями до Берлина, и вернулись оба в победном году к уже семимесячному сынишке.
Только не долго длилось их семейное счастье. То ли разница почти в 30 лет, то ли ещё что, но не сложилась совместная жизнь у родителей в мирное время. Оставил отец генеральскую квартиру на
Усачёвке, трофейный опель, пригнанный из побеждённой им Германии, и отбыл в свой Мариуполь, откуда был родом и ушёл прямиком на фронт с должности директора оборонного завода.
Шикарный опелевский "Вандерер" с кожаной крышей простоял недолго и был благополучно украден из-под окна квартиры. Напоминанием о войне матери служил её собственный трофей – крупная рубиновая брошь, взятая, как она рассказывала, с рояля на даче Геринга, но и она вскоре ушла в качестве свадебного подарка её лучшей подруге.
Уж не знаю, каким чудом, но сохранился в моей памяти момент расставания на вокзале, помню генеральские лампасы отца, безрукавку овчинную поверх кителя и солёный от слезы прощальный поцелуй. Так больше и не свиделись, мало того, все отцовы фотографии из семьи куда-то исчезли.
Так бы и остались со мною только те смутные вокзальные воспоминания, да произошла удивительная история. После смерти матери я, уже в чине деда, хромой и бородатый, рылся в старых поблекших, оставшихся от неё фотографиях на предмет отбраковки ненужных и вдруг, опаньки, вижу маленькую такую карточку с фигурным обрезом. А на ней отец в форме, фуражке, видно, что держит боевой вид, но улыбка широкая, неофициальная. Скорее всего, снят для фронтовой газеты заезжим репортёром.
На оборотной стороне надпись, которую воспроизвожу доподлинно:
"Шурику от отца. Помни и не ругай. Слушай и люби маму". А ниже дата и размашистая подпись. И всё…
Вот таким манером получил я привет от отца через полвека. Видно, мать в горячке обиды уничтожила все фотки, а на эту рука не поднялась. Вот так теперь и живу. Фотографию мне сын увеличил через компьютер до размера портрета, на стенке висит парадный генеральский палаш, а в сердце храню то немногое, что оставила память. Да ещё вот эта каша гречневая, рассыпчатая, по фронтовому рецепту.
Разноязычье со времени вавилонского столпотворения и по наши дни приводит к любопытным, а порой и трагикомичным ситуациям. По воспоминаниям современников, когда французы в 1812 году вошли в
Москву, они обращались к горожанам в привычной для них манере – дорогой друг (по-французски "шер ами"). Москвичи и помыслить не могли, что вражеские офицеры могут обращаться к ним столь дружелюбно и, примеряя на себя это словосочетание, воспринимали как ругательное. Отсюда и появился в русском языке "шерамыжник" в смысле лиходей и ловчила.
Теперешнее наше бистро произошло, как это не парадоксально, от русского же слова "быстро". Считается, что когда уже наши победоносные войска вошли в 1814 году в Париж, гусары, как всегда нетерпеливые до выпивки, заказав шампанское в парижском кафе, поторапливали гарсона: "Быстро, быстро!". Вот так и прилепилось к общепитовским точкам быстрого обслуживания это русское слово, импортированное назад в Россию во французском произношении. Кстати, слышал, что где-то под Парижем стоит памятник тех же времен российскому гусару, который, зайдя в местный ресторанчик и углядев французских уланов, распивающих одну бутылку шампанского на троих, с вызовом заказал три пузыря и в один присест выпил их на глазах у изумлённой публики, которая и донесла триумфатора на руках до гостиницы.
Интересное путешествие совершило в свою очередь французское слово
"интеллижан", что означает всего лишь "умный". Его у нас обрусили до
"интеллигенция" и стали применять к социальной прослойке образованных умников, с не совсем легкой руки Сталина обозванных позднее "сопливой интеллигенцией", а теперь, слава Богу, реабилитированных. Но самое удивительное, что французы за неимением в лексиконе подобного определения, ничтоже сумняшеся спёрли его у нас и используют как ни в чем не бывало в русской же транскрипции.
В тот же Париж для работы швейцаром в посольстве Российской империи выписали из Москвы мужика косой сажени в плечах и с благообразной окладистой бородой. На первом же дипломатическом приеме, подавая в гардеробе жене министра иностранных дел Франции шубку, он со всем почтением изрек: "Ваш салоп", что по-французски звучит точь в точь как "грязная корова" и используется не иначе как в бранном обращении к шлюхам. В результате – скандал, принесение официальных извинений, долгие объяснения. А бедного мужика не за что не про что выслали восвояси в Москву.
Уже в наши времена российские дамы, не во всех тонкостях владеющие французским и считая слово "конверт" местным, были немало удивлены реакцией на просьбу в почтовом отделении продать парочку. А дело-то в том, что оно для француза звучит как, мягко выражаясь,
"зелёный пенис". Вот и представьте, как воспринималась невинная просьба.
Вернёмся в Россию 20-х годов прошлого столетия. В ходе кампании по борьбе с беспризорничеством, проводимой ведомством Дзержинского, было решено привлечь оставшихся не у дел после расстрелов и бегства российского дворянства французских домашних учителей к созданию музыкальных школ-интернатов в реквизированных помещениях. Грязных и оборванных ребятишек чекисты сгоняли с улиц в пункт отбора для проверки на наличие слуха. Обладавших оным принимали и ставили на кошт, а провалившим экзамен француз говорил "chantеra pas", то есть по-русски – петь не будешь, что звучит как "шантрапа". Их-то и стали звать шантрапой, мелочью пузатой.
Французы считают, что странно звучащее в их языке слово
"форточка" (по-французски "васистас") пошло от немецкого вопроса "А что это такое?" (по-немецки "Вас ист дас?". Якобы приехавший в Париж любопытствующий немец заинтересовался новой для него конструкцией оконной рамы, а не знавшие немецкого французы восприняли вопрос как название форточки. Кстати, аналогичная история произошла с англичанами. Впервые вступив на австралийский берег, они, очарованные потешным зверьком кенгуру, тоже спросили у аборигенов "А что это такое?". А те, ещё не успев обучиться пониманию английского, ответили "Кенгуру", т. е. по-аборигенски "Не понимаю". Потом-то разобрались, что в переводе кенгуру называется чем-то вроде
"сумкопрыгалки", но было поздно.
Неловко чувствуют себя в англоязычных странах наши соотечественники с такими довольно распространёнными фамилиями, как
Логинов и Строгинов, воспринимаемыми при представлении как характеристики их половой активности. Дело в том, что на английское ухо их фамилии звучат как "весьма длинный" и "достаточно крепкий" и вызывают у местных женщин или румянец смущения на щеках, или неподдельный интерес в глазах. А скажем, мой дружок по фамилии
Лапин, проживая в командировке в Париже, заказал себе визитку с морковкой перед фамилией, потому как эта фамилия по-французски и звучит, и пишется точь в точь, как кролик. А у него ещё, на беду, передние верхние зубы по-заячьи крупные.
А братья-болгары со смехом рассказывали о незадачливых русских, пытающихся купить в табачном киоске спички. Пикантность ситуации в том, что по-болгарски слово "спичка" звучит как женский детородный орган (пичка материна). Можно представить реакцию киоскёрши на беспардонный для неё вопрос русского, привыкшего, что его там везде понимают без перевода, "Спички у вас есть?". Но и мы, помнится, были несколько ошарашены, когда в Софии, зайдя позавтракать в кафешку, первым в меню узрели блюдо "Яйца на очи", что оказалось ничем иным, как яичницей-глазуньей.
Сам я в чешском городе Писек не бывал, но от очевидца слышал, что у русских, туда попадающих, всегда вызывает восторг вывеска на фронтоне здания в центре: "Производственный комбинат Писек". Что там в действительности производят, остаётся тайной, так как на экскурсию туда не водят. Ну и притчей во языцех для побывавших в Праге русских навсегда остаётся чешское слово "pozor", которое нами воспринимается с содроганием, а по-чешски означает лишь "Внимание!". Но изюминка ещё и в том, что русское слово "позор" чехами воспринимается как
"шкода". Так что при случае не напоритесь на неверное восприятие.
Зато легко запомнить чешское слово "биллиардная", которое звучит для русского уха как "херня".
Многое в словесной эквилибристике почерпнул я в годы учёбы в
Институте восточных языков (теперешний Институт стран Азии и
Африки). На первом курсе после распределения восточных языков вошло в моду вставлять в речь словечки из них. Ну и представьте моё впечатление, когда начинающий китаист попрощался со мной такими словами: "Нахуй хино!". Оказалось, что это всего-навсего "Спокойной ночи!".
В покое я приятеля не оставил и тут же выяснил, что "До свидания!" по-китайски тоже звучит очень мило – "Хуй цзянь!". Но добил он меня мудрой китайской поговоркой "Ибу ибуди – хуйдао муди", а по-нашему – "Шаг за шагом можно достигнуть цели". Но это не всё.
Случайно услышавший урок моего обучения его преподаватель китайского добавил, что по-китайски "Серая лиса медленно возвращается в общежитие" звучит как "Хуй лю-лю хули ибу-ибу хуй суши".
Я думаю, вы не сомневаетесь, как уже на следующий день прощались ребята нашего курса. Но, как говорится, лиха беда начало. Скоро выяснилось, что арабисты начинают свой урок словами "Здравствуй, учитель!", что по-арабски звучит как "Собакахер мударусен!", а если сказать о России, что она самая красивая страна, то прозвучит это как "атъебу билядина". А вот как звучит сфабрикованная явно самими арабистами фраза "Семья моего брата – лучшая в стране": "Усрат ахуй отъябифи биляди".
Тут же подсуетились и японисты, с гордостью сообщив, что любимый
– это "суки", суббота – "доеби", а "сосимасё" означает
"договорились". Не слишком большой урожай, но зато им вспомнилось ещё и подлинное японское имя – Уебу Ногами. Кто-то бегал по коридору и поздравлял всех с добрым утром на африканос – то есть "Хуемора!", кто-то оповещал, что на иврите девочка (бывает же такое?) – "ялда", а столовая – "тамхуй", не говоря уже о том, что "обеспокоен" значит
"мудак". Наконец вспомнили, что, кроме восточных, мы ещё учили и английский с французским и испанским. И пошло… Придумывались целые фразы, ну например: "Chop is dish?" (как это на русское ухо звучит, сами разберётесь, а в переводе – "Отбивная – это блюдо"). А вот вам и целый диалог, якобы услышанный в баре ресторана:
Бармен:
– More dark? (т. е. "Вам пива потемнее?").
Посетитель:
– Some more dark! ("Хотелось бы немного потемнее…").
А вот и ещё один диалог, студенческий:
– А я знаю, как будет по-английски "блюдо мира"…
– Peace dish?
– Да нет, честно, знаю!
А вот ещё, что уж точно было – сам слышал от нашего студента, сопровождавшего в качестве переводчика английского профессора, приехавшего с ознакомительным визитом в МГУ. Когда его отвели на химфак, он после разговоров со студентами и преподавателями на ушко своему толмачу прошептал: "А почему все у вас говорят постоянно
"химфак"? Ведь правильно по-английски говорить "Fuck him!"…
А ещё помню, как арабист Виталик после очередного урока английского языка оповестил всех нас, что знает значение слова
"bond", и правильнее называть агента 007 Джеймсом Облигация. А вот эстонец Эрик Лааст из турецкой группы, знаменитой уже тогда выходками шумливого студента Жириновского, сообщил, что по-фински
Дед Мороз – Ёлопукки. Ходила по институту и такая байка. Якобы один первокурсник перевёл первые фразы учебника "How do you do?" и "It's all right" следующим образом: "Как вы это делаете?" и соответственно
"Да всё больше правой". И он же перевёл слово "merry-go-round"
(по-нашему карусель) как "Девушка Мэри пошла по кругу".
Вот с французским получилось посложнее. Как я не тужился, а нашёл только одно весёленькое словцо – "пистданволь" (piste d`envol), что означает взлётную полосу. Пытался куда-нибудь пристроить сову
(по-французски – "ибу"), но ничего не получилось. От досады я даже выругался по-французски – "Merde!" (по-нашему дерьмо). И тут же меня как будто озарило – да это же от нашего "смердеть". Но потом всё же пришлось себе признаться, что скорее наоборот – это наши заносчивые дворяне, оттолкнувшись от французского дерьма, сотворили слово
"смердеть", а потом и наших трудящихся крестьян стали называть смердами, намекая на запашок известного удобрения.
И всё-таки помылся я знатно, и в парилке посидел с дедами (мне тогда по младости лет все стариками казались), и в бассейне, где всем по грудь, а мне с головкой, побарахтался, и даже спину мне подобревшие мужики натёрли до пунцового цвета. Вышел на солнышко весь распаренный, чистенький, аж сердце поёт. Да ещё леденец сладости необыкновенной. Я оберточку с него целлофановую в разноцветную полоску долго хранил, да потом затерялась куда-то.
Хохма
Вы не заметили, что чем дальше по жизни, тем меньше смешного. В детстве мы смеялись, заливались, ухохатывались и грохотали до колик в животе над каждой пустяковиной. Да покажи палец согнутый – уже умора, а Чаплин или Райкин на экране – помирали со смеху. А помните, в кино на фильмах "Волга – Волга", "Весёлые ребята" или "Мистер
Питкин" просто лежали, корчась в конвульсиях, выходили все в слезах, держась за надорванные животики. А сейчас? В лучшем случае чинно-благородное хи-хи и всё реже громогласное ха-ха.
То ли жизнь преснее стала, то ли сам с возрастом скучнеешь. Вот, скажем, классе в пятом прицепил я французской булавкой подол форменного платья девочки с передней парты к спине, встала она, обнажив розового цвета, с начесом панталоны, весь класс полёг, пока она, бедная, крутилась, не понимая, в чем дело. Сейчас-то мне ясно, что не хохма это, а мелкое хулиганство, но как смешно было. Или выпендрёжнеце географичке на переменке в коридоре прилепили на спину плакатик "Я Наполеон". Это же неуважение к старшим, а меня с однокашниками нашатырём отпаивали, так в смехе зашлись.
Ставили мы к школьному празднику серьёзный спектакль "Повесть о настоящем человеке". Маресьева играл второгодник, здоровенный амбал с перманентно упёртым лицом. По сценарию пионеры нашли его обмороженным в лесу и первым делом дали поесть картошечки. Картошку забыли из дома принести и дали ему свёрнутый комком чулок, снятый с ноги какой-то девочки. То ли чулок оказался не первой свежести, с запашком, то ли наш амбал рассчитывал перекусить на сцене и расстроился, что надули, но скорчил, жуя бутафорию, такую рожу, что куда там Чаплину. Зал взвился от смеха, артисты в слезах падали со сцены, завуч в первом ряду дрыгала ногами выше головы. Спектакль был сорван, потому что чёртов Маресьев при попытке продолжить театральное действо опять и с той же неописуемой гримасой совал чулок в рот.
Руководительница кружка художественной самодеятельности получила за это безобразие выговор от директора. Хорошо ещё, обошлось без полит и оргвыводов. Вы думаете, урок пошел впрок? Ничуть не бывало.
Чтобы реабилитировать себя, эта руководительница, она же учитель литературы, решила поставить "Алеко". Ну помните, "Цыгане шумною толпой по Бессарабии кочуют"? Кочующих цыган мы изображали без проблем, а как дошло до сцены убийства Земфиры, неувязочка вышла. Её играла рано созревшая девочка с весьма развитым бюстом, кстати, по имени тоже Земфира. Куда прикажете тыкать ножом бедному Алеко?
Решили, что коль уж на то пошло, убивать надо в спину, там плоско. На репетиции эту сцену кое-как обкатали, а на спектакле
Зэфа, видно, от волнения, забыла, где зад, где перёд. Она грозно шла на Алеко, а тот, как бычок с тёлкой, всё пытался забежать сзади. Из зала кричат: "Режь ее, подлюку!", литературша из-за занавеса шипит:
"Души, дебил!", Алеко – в слезы, в зале опять истерика от хохота.
Короче, кружок перепрофилировали на кройку и шитьё, всех неудавшихся артистов туда и забрили.
Вот я и думаю, никогда уж мне не посмеяться так от души, ничто теперь не берёт, ну как принцессу Несмеяну. Хотел посмеяться, когда на даче ползабора из "рабицы" спёрли. Вроде смешно, ситуация как в чеховском рассказе "Гайка", где мужик её на грузило с рельсы отвернул, напрягся – не могу, когда ту же дачу в пятый раз вскрыли и всё до последнего спичечного коробка унесли, решил схохмить и на дверь объявление прикнопил: "Господа грабители, в хате пусто, прошу не утруждаться". Всё равно дверь в очередной раз взломали, видимо, для проверки информации, а утащили всю электропроводку с лампочками.
Зато в "дефолт"!998 года вспомнил молодость и нахохотался от души – у меня в банке ни копейки не было.
Новодевичий
Кто в Москве Новодевичий монастырь не знает? Ну, кладбище привилегированное для знатных людей, ну, достопримечательность аж
16-го века со старинными церквями, колокольней и почти кремлёвской стеной огороженная. Но для меня это ещё место, тесно связанное с детством. И свет увидел я там рядом, в роддоме на Усачёвке, и проживал там же многие годы на Пироговке. Пацанчиком бегал с друзьями в монастырь поглазеть на пышные надгробия, а то и купнуться в тогда заболоченном и полном пиявок монастырском пруду.
Помню, как-то мать повела туда прогуляться, а заодно и навестить родственников наших дальних, Боголюбских, кои жили в пристройке у церкви, были не по времени набожными и род вели от старинной фамилии. Шли через аркаду в стене, а там в тенёчке череда нищих богомольцев руки к прохожим тянут. Мать каждому, кому 15, кому 20 копеек бросала, а уж при выходе мелочь кончилась, так она последнему рубль бумажный не пожалела.
А последний-то оказался туристом иностранным, шляпу снял по жаре лоб платочком вытереть. Вот пассаж, пришлось из шляпы рублик назад выуживать да извиняться. Но мать себя потом успокаивала и даже гордилась, что рубль ненароком бросила, мол, пусть знают капиталисты, что не жалкие копейки мы нищим подаём.
Ну вот, в таком настроении мы и поспешили к Боголюбским. Семья их была маленькая: бабушка, на мой детский взгляд, лет под сто, её дочь и внучка, чуть меня старше. Сели за стол, к чаю с удивительно вкусными пирожками, и начались разговоры. Сначала мать развеселила всех рассказом о случившемся при входе в монастырь, потом разговор плавно перешёл на тему самого монастыря. Больше полувека прошло, а помню всё отчётливо. Бабушка поведала, что обитель названа по фамилии первой игуменьи Девочкиной, а, может, по расположенному рядом Девичьему полю, куда ещё татары сгоняли русских девиц для угона в полон.
В разные времена там жили или были заточены женщины, всей Руси известные. Но главной достопримечательностью была царевна Софья, сводная сестра Петра Первого, проведшая здесь многие лета в заточении. А местом её содержания была одна из башен монастырских, и по сию пору называемая Софьюшкиной. И будто бы Софья с того света помогает женщинам – стоит только загадать желание и коснуться рукой стены её башни.
А ещё услышал я, что встречают на аллеях монастырских, особенно в грозу, привидение молодой монашки, всей в чёрном. Якобы во время французского нашествия хотели эти поганцы взорвать обитель, уж и бомбы заложили, и фитиль подожгли, а монашка, ведомая вещим сном, тот фитиль затушила и спасла монастырь. А в наше время является призраком и тоже женщинам помогает предупреждением беды либо советом, либо сны вещие навевает им во спасение.
Но не о том я хотел рассказать, а о случае с собой, ещё более удивительном. На кладбище самой известной была могила Надежды
Аллилуевой, покончившей с собой жены Сталина. На могиле стоит обелиск красоты необычайной. В моё время на нём возлежала чёрная бронзовая роза, заказанная самим генералиссимусом, потом каким-то варваром сворованная.
Надо сказать, что в описываемое мной время не дай Бог было заикнуться о самоубийстве сталинской жены, по официальной версии почила она чуть ли не от гриппа. Но жил я в доме крупных военоначальников, что стоял в Хользуновом переулке и обзывался генеральским. А там народ проживал информированный, на язык чуть посвободней, и своим детским ушком я много чего по мелочам наслушался.
Ходил даже слух, что сам Иосиф Виссарионович свою жену и пристрелил, а потом пожалел и каждый год в её день рождения к ней на могилку ездит и горюнится. Народ к этому времени кагэбэшники с кладбища сгоняют, все окрестности и подходы прочёсывают. Решили мы с друзьями соседскими, Петюхой и Владиком, это дело проверить.
Любимого генералиссимуса-то мы из колонны на демонстрациях с рук родительских видали, а чтобы вблизи… Вот и надумали у той могилы спрятаться и подсмотреть.
С утра залезли под раскидистую ель в сугроб и замерли в долгом ожидании. Как выдержали в холоде и страхе нахлынувшем, уж и не знаю, но дождались-таки. Много не увидели, но сапоги глянцевые и полог шинели мышиного цвета разглядели. Потом ещё долго не могли прийти в себя, как застекленели, а оклемавшись, поклялись страшной клятвой никому об этом ни гу-гу. Ведь родители прибили бы, а из друзей кто-нибудь и доложить мог куда следует, как Павлик Морозов. Малые детки мы были, а соображали.
Вот только сейчас и решился ту клятву священную нарушить. До сих пор, как вспомню, Бога не перестаю благодарить, что не обнаружили нас тогда. Ведь свободно могли и пристрелить охранники, время-то было не приведи Господи опять на наши головы.
Кошка
Как-то собрались отец с дядькой на очередную охоту, но не по зову сердца, а по призыву деревенских мужиков, задолбанных постоянными нашествиями на их огороды расплодившихся в лесу кабанов. Подготовили жаканы с крупной дробью, ружья почистили и, помолясь на дорожку, отправились, и я с ними увязался. Мне по младости лет особо что не поручали, ну там ружьишко потаскать да собачкой нашей боксёршей
Бэллой покомандовать, и то за счастье почитал. Вышли за околицу, тут дядя Вася остановился, затылок под панамкой почесал и молвит: Нет, мужики, опасное это дело в толпе охотиться, неровён час меня за кабана примут по причине моей крупной комплекции.
Развернулись и в сторону от генерального направления двинули. Да не заладилось что-то. Мы уж с Бэллой кого только не выгоняли, мимо да мимо. Уж на обратном пути дядька вдруг замер и говорит: Ша, робяты, щас я вам на жаркое зайца оформлю, – и "ба-бах" из двух стволов. Я бегом за добычей поперёд собаки, но вижу, что-то на зайца не похоже. Кошка оказалась, чёрт её за околицу понёс. Пригорюнились, стыдоба ведь, кошку захоронили по-человечески, ну как положено то есть, и домой от греха подальше. А там уж Бэлла дожидается и в зубах курицу соседскую держит в укор охотничкам. Мы ту курочку тишком и оприходовали, не пропадать же добру, жаркое знатное получилось.
Каша
Ох, и люблю я, грешный, кашу гречневую. Но чтоб была рассыпчатой да с лучком, поджаренным со шкварками, и чтоб непременно с яичком вкрутую покрошенным да ещё масла сливочного от души. А откуда эта моя любовь скоромная при весьма избыточном живом весе в центнер, сейчас расскажу.
Мамаша моя, царствие ей небесное, была фронтовичкой и на 9 мая цепляла на свой жакетик довольно многочисленные боевые награды. А вот на рассказы фронтовые почему-то скупа была. Как-то в очередной праздник на мой вопрос, что больше всего с войны в памяти осталось, сказала неожиданно: "Греча". И такую историю поведала.
С четвёртого курса ГИТИСа, где она, как я знал, училась в одной группе с незабвенным Евгением Леоновым, отправили на фронт (а дело было в 1943 году) студенческую концертную бригаду. При одном из переездов мать по какой-то причине застряла и догнала свою бригаду на попутке уже поздненько вечером.
Все давно откушали и, пользуясь затишьем, почивали в землянках.
Пришлось бы матери ложиться на голодный желудок, да пожалела сердобольная повариха и накормила сказочным блюдом, приготовленным, как оказалось, для любимого командира дивизии, боевого генерал-майора, Валентина Павловича. Блюдо это и было, как вы, верно, догадались, той самой гречневой кашей, в которую после рассказа матери влюбился я на всю оставшуюся жизнь. А для неё этим всё и началось, а закончилось тем, что бравый комдив кавказских кровей, возрастом под пятьдесят, до того холостовавший и слывший неутомимым бабником, влюбился в молоденькую студентку-актрисочку до потери пульса.
И до того пульс потерял, что тут же присвоил ей офицерское звание, наградил медалью "За отвагу", взял в штаб порученцем по особо важным делам, а заодно и в жёны, благо замполит имел в то время право регистрировать брак на месте. Укатила концертная бригада с потерей одного бойца дикломаторского жанра, а через восемь месяцев победного пути дивизии в сторону Берлина проклюнулся и ваш покорный слуга, Александр, сами понимаете, Валентинович.
Едва успела мамаша добраться по фронтовым дорогам в Москву, как, благополучно разрешившись от бремени, и месяца разлуки не выдержав, бросила меня на бабушку и понеслась довоёвывать. Дошла с отцом боями до Берлина, и вернулись оба в победном году к уже семимесячному сынишке.
Только не долго длилось их семейное счастье. То ли разница почти в 30 лет, то ли ещё что, но не сложилась совместная жизнь у родителей в мирное время. Оставил отец генеральскую квартиру на
Усачёвке, трофейный опель, пригнанный из побеждённой им Германии, и отбыл в свой Мариуполь, откуда был родом и ушёл прямиком на фронт с должности директора оборонного завода.
Шикарный опелевский "Вандерер" с кожаной крышей простоял недолго и был благополучно украден из-под окна квартиры. Напоминанием о войне матери служил её собственный трофей – крупная рубиновая брошь, взятая, как она рассказывала, с рояля на даче Геринга, но и она вскоре ушла в качестве свадебного подарка её лучшей подруге.
Уж не знаю, каким чудом, но сохранился в моей памяти момент расставания на вокзале, помню генеральские лампасы отца, безрукавку овчинную поверх кителя и солёный от слезы прощальный поцелуй. Так больше и не свиделись, мало того, все отцовы фотографии из семьи куда-то исчезли.
Так бы и остались со мною только те смутные вокзальные воспоминания, да произошла удивительная история. После смерти матери я, уже в чине деда, хромой и бородатый, рылся в старых поблекших, оставшихся от неё фотографиях на предмет отбраковки ненужных и вдруг, опаньки, вижу маленькую такую карточку с фигурным обрезом. А на ней отец в форме, фуражке, видно, что держит боевой вид, но улыбка широкая, неофициальная. Скорее всего, снят для фронтовой газеты заезжим репортёром.
На оборотной стороне надпись, которую воспроизвожу доподлинно:
"Шурику от отца. Помни и не ругай. Слушай и люби маму". А ниже дата и размашистая подпись. И всё…
Вот таким манером получил я привет от отца через полвека. Видно, мать в горячке обиды уничтожила все фотки, а на эту рука не поднялась. Вот так теперь и живу. Фотографию мне сын увеличил через компьютер до размера портрета, на стенке висит парадный генеральский палаш, а в сердце храню то немногое, что оставила память. Да ещё вот эта каша гречневая, рассыпчатая, по фронтовому рецепту.
Словесные метаморфозы
Разноязычье со времени вавилонского столпотворения и по наши дни приводит к любопытным, а порой и трагикомичным ситуациям. По воспоминаниям современников, когда французы в 1812 году вошли в
Москву, они обращались к горожанам в привычной для них манере – дорогой друг (по-французски "шер ами"). Москвичи и помыслить не могли, что вражеские офицеры могут обращаться к ним столь дружелюбно и, примеряя на себя это словосочетание, воспринимали как ругательное. Отсюда и появился в русском языке "шерамыжник" в смысле лиходей и ловчила.
Теперешнее наше бистро произошло, как это не парадоксально, от русского же слова "быстро". Считается, что когда уже наши победоносные войска вошли в 1814 году в Париж, гусары, как всегда нетерпеливые до выпивки, заказав шампанское в парижском кафе, поторапливали гарсона: "Быстро, быстро!". Вот так и прилепилось к общепитовским точкам быстрого обслуживания это русское слово, импортированное назад в Россию во французском произношении. Кстати, слышал, что где-то под Парижем стоит памятник тех же времен российскому гусару, который, зайдя в местный ресторанчик и углядев французских уланов, распивающих одну бутылку шампанского на троих, с вызовом заказал три пузыря и в один присест выпил их на глазах у изумлённой публики, которая и донесла триумфатора на руках до гостиницы.
Интересное путешествие совершило в свою очередь французское слово
"интеллижан", что означает всего лишь "умный". Его у нас обрусили до
"интеллигенция" и стали применять к социальной прослойке образованных умников, с не совсем легкой руки Сталина обозванных позднее "сопливой интеллигенцией", а теперь, слава Богу, реабилитированных. Но самое удивительное, что французы за неимением в лексиконе подобного определения, ничтоже сумняшеся спёрли его у нас и используют как ни в чем не бывало в русской же транскрипции.
В тот же Париж для работы швейцаром в посольстве Российской империи выписали из Москвы мужика косой сажени в плечах и с благообразной окладистой бородой. На первом же дипломатическом приеме, подавая в гардеробе жене министра иностранных дел Франции шубку, он со всем почтением изрек: "Ваш салоп", что по-французски звучит точь в точь как "грязная корова" и используется не иначе как в бранном обращении к шлюхам. В результате – скандал, принесение официальных извинений, долгие объяснения. А бедного мужика не за что не про что выслали восвояси в Москву.
Уже в наши времена российские дамы, не во всех тонкостях владеющие французским и считая слово "конверт" местным, были немало удивлены реакцией на просьбу в почтовом отделении продать парочку. А дело-то в том, что оно для француза звучит как, мягко выражаясь,
"зелёный пенис". Вот и представьте, как воспринималась невинная просьба.
Вернёмся в Россию 20-х годов прошлого столетия. В ходе кампании по борьбе с беспризорничеством, проводимой ведомством Дзержинского, было решено привлечь оставшихся не у дел после расстрелов и бегства российского дворянства французских домашних учителей к созданию музыкальных школ-интернатов в реквизированных помещениях. Грязных и оборванных ребятишек чекисты сгоняли с улиц в пункт отбора для проверки на наличие слуха. Обладавших оным принимали и ставили на кошт, а провалившим экзамен француз говорил "chantеra pas", то есть по-русски – петь не будешь, что звучит как "шантрапа". Их-то и стали звать шантрапой, мелочью пузатой.
Французы считают, что странно звучащее в их языке слово
"форточка" (по-французски "васистас") пошло от немецкого вопроса "А что это такое?" (по-немецки "Вас ист дас?". Якобы приехавший в Париж любопытствующий немец заинтересовался новой для него конструкцией оконной рамы, а не знавшие немецкого французы восприняли вопрос как название форточки. Кстати, аналогичная история произошла с англичанами. Впервые вступив на австралийский берег, они, очарованные потешным зверьком кенгуру, тоже спросили у аборигенов "А что это такое?". А те, ещё не успев обучиться пониманию английского, ответили "Кенгуру", т. е. по-аборигенски "Не понимаю". Потом-то разобрались, что в переводе кенгуру называется чем-то вроде
"сумкопрыгалки", но было поздно.
Неловко чувствуют себя в англоязычных странах наши соотечественники с такими довольно распространёнными фамилиями, как
Логинов и Строгинов, воспринимаемыми при представлении как характеристики их половой активности. Дело в том, что на английское ухо их фамилии звучат как "весьма длинный" и "достаточно крепкий" и вызывают у местных женщин или румянец смущения на щеках, или неподдельный интерес в глазах. А скажем, мой дружок по фамилии
Лапин, проживая в командировке в Париже, заказал себе визитку с морковкой перед фамилией, потому как эта фамилия по-французски и звучит, и пишется точь в точь, как кролик. А у него ещё, на беду, передние верхние зубы по-заячьи крупные.
А братья-болгары со смехом рассказывали о незадачливых русских, пытающихся купить в табачном киоске спички. Пикантность ситуации в том, что по-болгарски слово "спичка" звучит как женский детородный орган (пичка материна). Можно представить реакцию киоскёрши на беспардонный для неё вопрос русского, привыкшего, что его там везде понимают без перевода, "Спички у вас есть?". Но и мы, помнится, были несколько ошарашены, когда в Софии, зайдя позавтракать в кафешку, первым в меню узрели блюдо "Яйца на очи", что оказалось ничем иным, как яичницей-глазуньей.
Сам я в чешском городе Писек не бывал, но от очевидца слышал, что у русских, туда попадающих, всегда вызывает восторг вывеска на фронтоне здания в центре: "Производственный комбинат Писек". Что там в действительности производят, остаётся тайной, так как на экскурсию туда не водят. Ну и притчей во языцех для побывавших в Праге русских навсегда остаётся чешское слово "pozor", которое нами воспринимается с содроганием, а по-чешски означает лишь "Внимание!". Но изюминка ещё и в том, что русское слово "позор" чехами воспринимается как
"шкода". Так что при случае не напоритесь на неверное восприятие.
Зато легко запомнить чешское слово "биллиардная", которое звучит для русского уха как "херня".
Многое в словесной эквилибристике почерпнул я в годы учёбы в
Институте восточных языков (теперешний Институт стран Азии и
Африки). На первом курсе после распределения восточных языков вошло в моду вставлять в речь словечки из них. Ну и представьте моё впечатление, когда начинающий китаист попрощался со мной такими словами: "Нахуй хино!". Оказалось, что это всего-навсего "Спокойной ночи!".
В покое я приятеля не оставил и тут же выяснил, что "До свидания!" по-китайски тоже звучит очень мило – "Хуй цзянь!". Но добил он меня мудрой китайской поговоркой "Ибу ибуди – хуйдао муди", а по-нашему – "Шаг за шагом можно достигнуть цели". Но это не всё.
Случайно услышавший урок моего обучения его преподаватель китайского добавил, что по-китайски "Серая лиса медленно возвращается в общежитие" звучит как "Хуй лю-лю хули ибу-ибу хуй суши".
Я думаю, вы не сомневаетесь, как уже на следующий день прощались ребята нашего курса. Но, как говорится, лиха беда начало. Скоро выяснилось, что арабисты начинают свой урок словами "Здравствуй, учитель!", что по-арабски звучит как "Собакахер мударусен!", а если сказать о России, что она самая красивая страна, то прозвучит это как "атъебу билядина". А вот как звучит сфабрикованная явно самими арабистами фраза "Семья моего брата – лучшая в стране": "Усрат ахуй отъябифи биляди".
Тут же подсуетились и японисты, с гордостью сообщив, что любимый
– это "суки", суббота – "доеби", а "сосимасё" означает
"договорились". Не слишком большой урожай, но зато им вспомнилось ещё и подлинное японское имя – Уебу Ногами. Кто-то бегал по коридору и поздравлял всех с добрым утром на африканос – то есть "Хуемора!", кто-то оповещал, что на иврите девочка (бывает же такое?) – "ялда", а столовая – "тамхуй", не говоря уже о том, что "обеспокоен" значит
"мудак". Наконец вспомнили, что, кроме восточных, мы ещё учили и английский с французским и испанским. И пошло… Придумывались целые фразы, ну например: "Chop is dish?" (как это на русское ухо звучит, сами разберётесь, а в переводе – "Отбивная – это блюдо"). А вот вам и целый диалог, якобы услышанный в баре ресторана:
Бармен:
– More dark? (т. е. "Вам пива потемнее?").
Посетитель:
– Some more dark! ("Хотелось бы немного потемнее…").
А вот и ещё один диалог, студенческий:
– А я знаю, как будет по-английски "блюдо мира"…
– Peace dish?
– Да нет, честно, знаю!
А вот ещё, что уж точно было – сам слышал от нашего студента, сопровождавшего в качестве переводчика английского профессора, приехавшего с ознакомительным визитом в МГУ. Когда его отвели на химфак, он после разговоров со студентами и преподавателями на ушко своему толмачу прошептал: "А почему все у вас говорят постоянно
"химфак"? Ведь правильно по-английски говорить "Fuck him!"…
А ещё помню, как арабист Виталик после очередного урока английского языка оповестил всех нас, что знает значение слова
"bond", и правильнее называть агента 007 Джеймсом Облигация. А вот эстонец Эрик Лааст из турецкой группы, знаменитой уже тогда выходками шумливого студента Жириновского, сообщил, что по-фински
Дед Мороз – Ёлопукки. Ходила по институту и такая байка. Якобы один первокурсник перевёл первые фразы учебника "How do you do?" и "It's all right" следующим образом: "Как вы это делаете?" и соответственно
"Да всё больше правой". И он же перевёл слово "merry-go-round"
(по-нашему карусель) как "Девушка Мэри пошла по кругу".
Вот с французским получилось посложнее. Как я не тужился, а нашёл только одно весёленькое словцо – "пистданволь" (piste d`envol), что означает взлётную полосу. Пытался куда-нибудь пристроить сову
(по-французски – "ибу"), но ничего не получилось. От досады я даже выругался по-французски – "Merde!" (по-нашему дерьмо). И тут же меня как будто озарило – да это же от нашего "смердеть". Но потом всё же пришлось себе признаться, что скорее наоборот – это наши заносчивые дворяне, оттолкнувшись от французского дерьма, сотворили слово
"смердеть", а потом и наших трудящихся крестьян стали называть смердами, намекая на запашок известного удобрения.